Он взял Кармеля за плечо. Тот чуть дернулся: видимо, на его теле теперь было крайне мало здоровых мест.
— Кармель, они спрашивают… ну сам понимаешь… кто мы такие… откуда взялись…
— Да кто они сами такие? Откуда они сами взялись? Почему они так себя ведут? — В голосе Хранителя сквозило отчаяние.
— Они воины, — спокойно отвечал Чернов. — Мы попали на их землю, они недовольны. Это очень воинственный народ, Кармель. Они привыкли все разрешать только силой, а силы у них, как ты видишь, хватает.
— Очень злые люди, — только и ответил Кармель.
— Уж каких нам Путь подарил… Да, что с Книгой? Они не добрались до нее?
— Слава Сущему, нет. Я был бы плохим Хранителем, если бы позволил им найти Книгу. — Кармель с трудом улыбнулся, и Чернов увидел щербатый рот. Приклад? Кулак?…
Он встал, повернулся к Свену.
— Он говорит то же, что говорил тебе я. Город называется Вефиль, все люди в нем — крестьяне и ремесленники. Как он здесь появился — никто не знает. Я предполагаю, что произошел пространственно-временной переход, и Вефиль непроизвольно возник в зоне ваших интересов. Вот и все.
— Бегун, ты ведь сам понимаешь, что такие фантазии бывают только в плохих книгах. — Свен улыбался, — Какой переход? Какие пространства? О чем ты?… Я знаю историю Скандинавии и Рима, я не припомню в ней упоминаний о каких-то временных переходах. Время необратимо, Бегун, так нас учили, и это единственно верное знание. Кстати, ты же явно образованный человек. Ты не похож на них. Я искренне советую тебе не темнить, а рассказать все начистоту. Или, может, ты не понимаешь, на что мы способны?
— Догадываюсь. Но мне нечего тебе сказать больше. Разве что…
— Что разве?
— Уж коли ты заговорил об образованности, позволю напомнить: она предполагает умение допускать ограниченность собственных знаний. Если в твоей истории нет ни слова о других пространствах и о времени, которое течет чуть иначе, чем твое, то ведь это не значит, что завтра твоя история не пополнится новыми знаниями…
Сказал тираду и понял: пустое содрогание воздуха.
Так и вышло.
— Жаль, — протянул слово Свен.
Поднялся, резко вышел, оставив Чернова с Кармелем под охраной десятка молодцов в рогатых касках.
— Что-то очень неприятное должно случиться, — пробормотал Кармель.
— Откуда ты знаешь? — спросил Чернов.
— Так написано…
— Где написано?…
— Разговоры прекратить! — рыкнул один из охранников.
— Это еще почему? — Чернов встал и бессмысленно нагло подошел вплотную к викингу.
Что-то многовато бессмысленных поступков делал он в этом Сдвиге, где существовало такое простое, такое до омерзения логичное, такое черно-белое ПВ.
— Приказ. — Викинг был лаконичен.
— А ты знаешь, где я видел твой приказ? — Бессмысленность так бессмысленность: ярость поперла наружу, не сдерживаемая никаким здравым смыслом. — В гробу, вот где! В добротном цинковом гробу, понял? Хочу и буду разговаривать, а ты, башка рогатая, не лезь…
Куда не следует лезть рогатой башке, Чернов не придумал. А если бы и придумал, то сообщить не успел бы. Викинг сделал резкий выпад вперед и молниеносно провел удар Чернову в челюсть. Чернов повалился на деревянный стол, затем на пол, мощно треснулся затылком — до темноты в глазах, и параллельно всему происходящему еще успел пожалеть о своей неумеренной и неуместной наглости.
— Что здесь происходит?
Чернов открыл глаза и увидел прямо перед собой сапоги вернувшегося Свена.
— На минуту нельзя оставить! Викинг, за что ты ударил задержанного?
— Он хотел напасть…
Чернов сел на полу и засмеялся.
— О, Сущий! Если так будет продолжаться, то вся рогатая скандинавская армия скоро будет трепетать при упоминании некоего Бегуна, который только и делает, что нападает на храбрых викингов!
— Хватит болтать. — Свен легонько пнул сидящего на полу Чернова. — Вставай, выходи, там для тебя кое-что интересное приготовлено. И этого, — он показал на Кармеля, — тоже выводите. Да и вообще — сгоните на площадь жителей, всех — от стариков до детей: пусть посмотрят!
Всех не всех, а человек двести на площадь согнали. Окруженные цепью рогатых бойцов, женщины, дети и откровенно подавленные собственным бессилием вефильцы-мужчины смотрели, как к семи столбам, врытым в землю, привязывали семерых человек. Вывели Чернова и Кармеля, поставили перед столбами. Народ встретил своего Бегуна сдержанным гулом. Что было в этом гуле? Удивление: Бегун схвачен, Бегун слаб… Надежда: Бегун опять с ними, Бегун найдет Путь… Чернов не умел читать взгляды и слышать что-то, скрытое в гуле толпы.
— Эти семеро, — показал на привязанных Свен, — были пойманы нами в горах. Почти сразу после тебя, Бегун. Тоже смотрели, вынюхивали. Один даже ранил нашего солдата палкой. Говорить они отказываются, наверно — немые. Что ж, и немой должен нести наказание. Оно им всем предстоит: за шпионаж и несговорчивость. Мы сейчас с тобой поиграем, Бегун. Правила игры просты: каждым своим правдивым словом ты сможешь уменьшить их страдания. Скажешь всю правду сразу — они отделаются легко. Будешь темнить и увиливать — твои товарищи испытают ужасную боль. Невыносимую. Понял?
— Понять-то я понял, — тихо ответил Чернов, — но отказаться ведь я все равно не могу?
— Можешь. Тогда это будет означать мгновенную смерть этих людей на глазах у толпы. Из которой мы потом возьмем еще семерых… И я не могу гарантировать, что это не будут дети или женщины. И попытаемся поиграть снова. Все просто, Бегун, мы — солдаты, нам рассуждать о сострадании запрещено уставом.
К привязанным мужчинам подошли викинги — тоже семеро. У каждого в руках по плетке.
— Чего ты хочешь, Свен? — Чернов спросил почти шепотом.
— Одного, Бегун. Доступно и быстро объясни все, что касается появления чужаков на территории Скандинавской Империи. И если твое появление я могу, в принципе, понять сам: ты — явный римлянин, хотя и хорошо маскируешься, — то про город изволь рассказать. Твой рассказ должен быть правдивым и подробным. Начали…
— Подожди, — притормозил его Чернов. — Ты — солдат, да, но где твоя военная логика? Я — римлянин, пусть так, но какое отношение я имею тогда к этим крестьянам?
Свен засмеялся.
— Позаботься о собственной логике, римлянин, она у тебя хромает. Ты же только что говорил с их вожаком на его языке. Они знают тебя, это и слепому видно. И потом, город и ты возникли одновременно. Моя логика утверждает: вы едины в своей угрозе нам. Так что говори, время пошло. Бегун. Как это по-римски? Cursoris, так?…
Он кивнул семерым с плетками. Те кивнули в ответ и приготовились — бить.
Чернов растерялся. Нет — потерялся. Он даже предположить не мог, что сейчас следует делать. Начать старую и правдивую историю о Пути? Забьют семерых бедняг насмерть. Соврать про хитроумный заговор Рима? Тогда, не исключено, начнется война двух Империй — викинги не упустят шанса погрызться за мировое господство с соседями по Великой Границе. Может, это и есть — правильный выбор: начать войну своим появлением в этом ПВ, сломать равновесие, изменить их историю или, наоборот, исправить ее новой войной?…
Не его это дело — ломать или исправлять Историю. Помнится, была какая-то книга — о службе Мастеров, исправляющих всякие исторические сломы ради спокойствия этой службы. Фантастика!..
— Свен, я буду говорить на двух языках. Я хочу, чтобы народ тоже слушал.
— Как пожелаешь. Мне все равно.
Чернов повернулся к толпе.
— Люди! Я рад, что снова с вами. Правда, в наш дом пришла беда: следуя по Пути, мы пересеклись с дорогой этих воинов. Они требуют, чтобы я рассказал всю правду. Но правда — это Путь. Я не знаю иной — удобной им. Поэтому они мне не поверят и станут бить наших земляков. Но что тогда мне делать?
— Говори, Бегун! — крикнул Кармель. — Говори правду: Путь велик и недосягаем для чужих.
— Говори как есть!.. Правду, Бегун! — кричали из толпы.
Выкрики не понравились викингам, стоящим в оцеплении. Один из них дал очередь из автомата поверх голов. Взвизгнули женщины, заплакали дети, но никакой паники, никакого смятения не случилось. Люди лишь втянули головы в плечи. Рефлекс, которого не должно быть в мире, не знающем огнестрельного оружия. Ан есть!..
— Хватит болтать на этом змеином языке! Шипишь, как змея. Говори по-человечески! — Свену надоело ждать.
Чернов еще раз оглядел привязанных к столбам людей. На лицах — безразличная покорность судьбе, готовность к боли, усталость. Они тоже смотрели на Чернова, но не зло, скорее — выжидающе, может — чуть вопросительно. Особенно вон тот, молоденький паренек…
В мозгу вдруг всплыл прощальный крик Зрячего: «Ищи Путь, где невозможно!» Невозможно, невозможно… Неужели — ключ?… Более невозможного Чернов не представлял.
— Свен, я хочу, чтобы меня привязали вместо этого парня.
— Ты уже здесь командуешь? — Свен усмехнулся. — Не много ли на себя берешь?
— А тебе не кажется, что это станет некой гарантией правды? А то я сейчас в слишком выгодном положении нахожусь: что бы ни сказал, больно будет не мне.
— Странные твои слова, Бегун… — Свен задумался. — Но справедливые. Будь по-твоему. Привяжите его вместо этого мальчишки!
Паренька отвязали. Он, не веря тому, что случилось, нерешительно отошел от столба, ошалелыми глазами посмотрел на уже бывших товарищей по несчастью.
Чернов подтолкнул его к толпе:
— Иди, иди.
Какая-то женщина — видимо, мать — бросилась к нему с запоздалым криком:
— Не отдам! Не отдам больше!
Чернов улыбнулся, пробормотал:
— Больше, надеюсь, и не потребуется.
Подошел к столбу, прижался спиной, отвел назад руки: рогатый палач с плеткой связал Чернову кисти каким-то хитрым узлом — не туго, но крепко.
— Теперь ты доволен? — Свену не терпелось начать свой допрос. — Больше никаких условий?
— Никаких.
— Я слушаю тебя.
Чернов вздохнул и начал:
— Город Вефиль путешествует по мирам…
— Не верю!
Свист плеток. Щелчки их по коже, слившиеся в один. Боль. Ни один из семерых не издал ни звука. Чернов перевел дыхание, продолжил:
— Я веду этот город по Пути. Я Бегун…
— Не верю!
Свист. Щелчок. Боль.
— Я должен привести город туда, откуда…
— Не верю!
Свист. Боль. Боль!
— …он исчез много лет назад. Ваш мир — лишь остановка.
Щелчок. Боль! Много боли!
— …на Пути…
Море боли!!!
А Чернов упорно говорил, говорил, говорил, рассказывал легенду Вефиля, а покрасневший от ярости Свен то и дело орал свое «не верю», и каждый следовавший за этим удар причинял Чернову все большую муку. Вот уже кажется — все, край, больнее быть не может… Свист. Щелчок. Кожа вспухает красной полосой. Новая боль. Царство боли. Космос боли… Чернов готов был бы отдать сейчас все, чтобы потерять сознание и не чувствовать ничего, но…
Прихотливый сценарий Главного Сценариста подразумевал иной ход событий. Неожиданно из глубин дикой боли стало возникать знакомое чувство. Что это? Внутреннее тепло… Радость… Эйфория… Дрожь… Смерть? Нет, «сладкий взрыв»! Долгожданный переход в очередное ПВ! Путь, найденный там, где найти его невозможно, — как и написано в Книге. Ну, в самом деле, какой путь может найти человек, накрепко привязанный к столбу? Просто путь — не найдет. А Путь — его может найти Бегун. Через боль — к силе.
Незнакомая доселе волна высвобождающейся энергии рвала Чернова изнутри, заглушая боль от ударов плети. Еще немного… Еще каплю…
Последняя мысль Чернова, оставшаяся в этом ПВ, была такой: «Дикое удовольствие через дикую боль… А не мазохист ли я?» И все. И тишина.
Глава четырнадцатая
ФОНАРИ
— Эй! Отвяжет меня кто-нибудь?…
Чернов уже минут пять стоял в кромешной темноте, привязанный к столбу. Имеющийся опыт подсказывал, что переход в новое ПВ осуществлен, и при этом — успешно, действительно страшненькая экзекуция закончилась, злобные викинги остались в своем мире ни с чем — разве что с плетками наперевес, — на пустой стройплощадке, а где еще секунду назад стоял вполне отстроенный город, теперь — пусто. Город — где-то в другом месте. В каком — Чернова даже не очень волновало, приелись, знаете ли, эти ПВ-переходы, рутиной стали и обыденностью. Придет час — все выяснится само собой… В новом мире царила темнота, причем какая-то странная — физическая, абсолютная, будто плотная на ощупь. Чернов знал: поднеси он сейчас руки прямо к глазам — ничего не увидит. Но попробовать было невозможно — крепкий скандинавский узел держал железно…
Железность узла заставила повториться:
— Долго мне так еще стоять?
И соседи по столбам подали голос:
— Про нас забыли!.. Где все?…
Им тоже было непонятно, почему вокруг темно и почему никто их до сих пор не отвязал.
— Мы-то здесь. А вот вы где? — раздалось из темноты.
Ну, слава Сущему, не перевелись еще в Вефиле живые души. Чернов быстро смекнул, что вдруг погруженные в темноту люди, бывшие на площади во время показательной порки Чернова сотоварищи, сейчас потихоньку приходят в себя, Им тоже удивительно было обнаружить себя ослепшими.
— Идите на мой голос, — сказал Чернов и запел первое, что пришло в голову: — Взвейтесь костра-ами, си-иние но-очи! Мы-ы пионе-е-еры, де-ети рабо-очих…
Пелось плохо — все болело, и каждый вздох давался с трудом. Благо Чернову не пришлось долго мучить себя и вефильцев своим далеким даже от попсового совершенства пением — его нашли чьи-то быстрые руки, ловко нащупали узел, развязали, поддержали, аккуратно положили на землю. То же сделали и с остальными. Народ постепенно начинал ориентироваться в пространстве, хотя и не без труда. Послышались возгласы:
— Принесите воды!..
— Нет, сначала свечи! Захвати свечи!
— Лучше факел!
— А-а, проклятие! — Это восклицание сопровождалось звуком упавшего тела — человек явно споткнулся впотьмах.
Через некоторое время Чернов попривык к темноте — она хоть и была почти непроглядной, но людей и предметы в метре от себя различить стало возможным. Вскоре появились свечи, затем факелы. При свете люди успокоились, многие разбрелись по домам — осмысливать, высокопарно выражаясь, новое бытие. Чернова бережно перенесли в дом Кармеля, промыли раны, перевязали, дали какое-то горьковатое, терпкое питье. Постепенно расслабляясь, он наблюдал с кушетки, как Кармель и пара женщин наводят порядок в развороченном викингами доме. Свет нескольких свечей отбрасывал на стены замысловатые тени, и банально подметающая пол женщина в своей двухмерной проекции на белой поверхности стены казалась бьющейся в каком-то диком танце…
Спать не хотелось. Что странно, на разведку идти тоже особого желания не наблюдалось. Ныли раны, слегка кружилась голова, и не было ни капли того первооткрывательского энтузиазма, который Чернов сразу испытывал всякий раз, попадая в очередное ПВ. Может быть, это из-за пережитого стресса, вяло думал Чернов, а может, потому, что стоит ночь… И в самом деле, как говаривала матушка, утро вечера мудряннее: вникнуть в ситуацию можно и утром, никуда это ПВ не денется, пока Бегун не стронется с места. Хотя ночи здесь объективно странные — ни звезд, ни луны… В подземелье оказался весь город, что ли?
Кармель и женщины, подметая и двигая мебель, порядком напылили в доме, так что Чернов закашлялся. Это причинило ему новую боль, но тем не менее он решил попробовать встать и пойти подышать свежим воздухом. То, что воздух свежий, Чернов запомнил, еще вися на столбе. Кармель смотрел на морщащегося и охающего Бегуна с сомнением вперемешку с жалостью. Каждый черновский «ой» отображался на тоже помятом лице Хранителя так, будто ему самому было больно. А и было, наверное. Наконец он сказал:
— Может, не стоит тебе двигаться, Бегун? Раны должны затянуться…
— Дышать тут у вас нечем, — склочно огрызнулся Чернов. Понял, что выбрал не тот тон, добавил потише: — Пыль уляжется — вернусь. Я в порядке, Кармель, спасибо.
— Не за что, — пожал плечами Хранитель.
Чернов прошаркал к двери, вышел в темноту, вдохнул полной грудью. Несомненным достоинством нового мира была хорошая теплая погода. Комфортные, чуть влажные плюс двадцать — двадцать два, легкий ветерок… Жаль, не видно ни фига. Кряхтя и закусывая все же от боли губы, Чернов ощупью по внешней лестнице поднялся на крышу дома, где имелись удобная скамейка и столик — комплект для праздного времяпрепровождения. Об этот столик он тотчас ударился ногой, не разглядев его в темноте, выдал короткое и громкое ругательство на родном языке, спровоцировав обеспокоенный крик Хранителя снизу:
— Бегун! Ты в порядке? Ты где?
— Все в порядке, Кармель.
Он нащупал скамейку, уселся с облегчением, улыбнулся, представив встревоженного Кармеля, недоумевающего, с чего бы это Бегуну взбрело в голову впотьмах забираться на крышу. Ну да ладно, пусть удивляется, Чернов с удовольствием разглядывал, если можно так выразиться, кромешную темноту и вдыхал ночную свежесть. Забавно: в обычной жизни ему не так часто доводилось оказываться в совсем уж полной тьме — нет в городе Москве таких условий, если специально не искать. Откуда-нибудь куда-нибудь обязательно проникает свет. Ночью даже в парках и жиденьких московских лесах можно бегать без фонарика. Чернов вспомнил, как он иногда ни с того ни с сего в ночи срывался из дома в Сокольнический парк — носиться по влажным, мягким, наизусть знаемым тропинкам. Жена поначалу роптала — не понимала, ради чего Чернов вылезает из-под ее теплого бока и исчезает в невесть каком часу, чтобы под утро вернуться и принести с собой зябкую прохладу и букет утренних запахов. А Чернову нравилось. Вот и сейчас ему нравилось сидеть на крыше (пусть и на смешной высоте, не важно, главное — открытое пространство), пялиться во мрак и думать о том, что последний раз он видел похожую темень дома, в квартире, когда выбило пробки или какую-то там фазу. А в буйном отрочестве такая темнота жила в подвалах старых домов, заброшенных бомбоубежищах и извилистых кабельных коллекторах — излюбленных местах приключенческих изысканий Чернова-школьника и банды таких же, как он, шалопаев. Смакуя эти воспоминания, Чернов вертел головой по сторонам и вдруг заметил свет. Далеко или близко — непонятно, темнота не давала представления о расстоянии, не было видимых ориентиров. Точка света неторопливо и немного дискретно перемещалась по черному заднику ночи, оставляя за собой быстро гаснущий шлейф — так бегают огоньки на световых рекламах. Но на рекламах огней много, а этот был одинок. Желтая световая точечка, угасая, тотчас возникала рядом, вновь гасла, вновь возникала, гасла, возникала… Чернов проследил движение: огонек шел по прямой, чуть мерцая в теплом воздухе. Видение продолжалось минут пятнадцать, затем таинственный светляк исчез — концентрированная ночь снова стала непорочной. Чернов поймал себя на том, что он сидит с вытянутой шеей и уже долго не моргает. Закрыл глаза, дал им отдых: одинаково черно — что так, что эдак. Интересно, что это было?… Находись он в Москве и лети такая точка по небу, версий было бы немного — самолет или НЛО. А здесь… Чернов смотрел не наверх, а перед собой, значит, видел нечто, перемещающееся по земле или вблизи нее…
Впрочем, отставить гипотезы. Утро все объяснит. И хватит сидеть, холодновато становится. Исторгая новые порции кряхтений и тихих матюков, Чернов с горем пополам спустился вниз, пошел на вполне определенный огонек свечки, стоящей на столе в доме, и, ничего не рассказывая Кармелю, улегся на кушетку. Самый быстрый метод дождаться утра — заснуть.
Утро прояснило многое.
Вефиль обнаружился одиноко стоящим на равнине, прямо скажем — в громадной степи с небогатой растительностью и без присутствия какого-либо ландшафтного разнообразия. Как в песне: степь да степь кругом. И ни одного ямщика… Абсолютная плоскость — насколько хватал глаз. А глаз хватало ненамного, потому что новый мир оказался на редкость пасмурным. После рассвета уже который час висели угрожающе тихие, серые сумерки, какие бывают в средней полосе России, когда небо затягивает черная грозовая туча. Собственно, таким небо и было — низким, серым и совсем неприветливым.
Раны у Чернова заживать особо не торопились — сочились сукровицей и тупо ныли. Перевязавшись по новой, Чернов решил, невзирая на боль, отправиться на разведку. Бегать было невозможно, долго идти тоже, поэтому у соседа Кармеля был взят напрокат осел, к нему привязали бурдюк с водой и повесили сумку с легкой снедью. Трясясь и покачиваясь, Чернов доехал на мрачном животном до городских врат и, к своему удивлению, встретил там троих таким же образом снаряженных горожан.
— Бегун, можно мы с тобой? — Молодые парни, лет по двадцать — двадцать пять, с надеждой смотрели на Чернова. — Ты же не бежишь, поэтому мы тебе вряд ли помешаем.
— Поехали. Веселее будет.
Осознали, что веселее, потому что заулыбались. Подстегнули осликов, и четверка выехала за пределы города.
Проехали несколько десятков метров, познакомились. Ребят звали Асав, Керим и Медан, они были пастухами и ехали в общем-то по делу — искать пастбища для скота. Чернов оглянулся на удаляющийся Вефиль и пожалел об отсутствии компаса — они двигались не по дороге, а по обычной степи — следы, конечно, видны, но мало ли… Четыре ослика топали в том направлении, где Чернов видел вчера огонек. Надежда на получение хоть какой-нибудь информации об этом ПВ направила Чернова именно туда, а не в какую-то другую сторону. Главное, чтобы идущие без ориентиров ослы не сбились с прямолинейного движения и не заложили кривую дугу — тогда вообще хрен вернешься в Вефиль.
— Ребята, а чем вы развлекаете себя, когда не работаете? — Чернов решил разрушить степную тишину светской беседой. — Как ни посмотрю, все работают, делают что-то… А праздники-то у вас бывают?
— Бывают, — ответил Асав, — праздник молока, например.
— Молока?
— Да, это древний обычай. Молоко загодя собирается в большой чан, а на рассвете праздника молока все люди выходят из домов и брызгаются молоком. А кто первый проснется, подойдет к чану и отопьет молока — весь год будет счастлив. Поэтому еще до рассвета у чана стоит целая толпа. А как только солнце появляется из-за горизонта, все начинают пить. В общем, всегда у нас получается, что первые — все вефильцы, а значит, все и счастливы. В этот день каждый должен соприкоснуться с молоком. Для женщин это важно: не обольешься молоком — не будешь плодовитой, для мужчин тоже — молоко силы прибавляет. Разные праздники у нас есть, но как ты в Вефиле появился, нам не до них — мы встали на Путь. Придем к концу Пути — будет праздник. А сейчас нельзя.
— Понятно, — кивнул Чернов.
Больше беседа не клеилась: видно, каждому было более комфортно сейчас думать о своем, нежели участвовать в общем разговоре. Чернов не спорил: ему тоже хотелось помолчать. Только духовный комфорт, обретенный в дорожном молчании, нехило разбавлялся физическими неудобствами, которые доставлял ослик. Животное оказалось довольно вонючим, о чем Чернов не подозревал в своей прежней жизни, шло тряско, валко, небыстро и не всегда прямолинейно. Плюс нытье ран, плюс безрадостный пейзаж вокруг — все это составляло скорее негативную картину спонтанно предпринятого похода, нежели позитивную. Если бы Чернов мог бегать, он давно бы уже убежал много дальше, чем они проехали. Но для полноценного бега Чернову нужно было еще пару дней как минимум — уж больно добросовестно подошли к делу палачи-викинги.
Чернов вновь обернулся назад и оторопел: Вефиль-то почти не виден! Едва различимые в дымке тумана очертания города с каждым шагом осла становились все более размытыми. А между тем утро уже давно кончилось, туману следовало бы пропасть… Чернов даже заволновался — теряться в степи очень не хотелось.
— Погодите. Сделаем остановку. — Чернов решил обдумать все без тряски.
— Но мы же совсем мало проехали, — разочарованно протянул Керим.
— Бегуну тяжело ехать, у него раны, — осадил бестактного соседа Медан.
— Да, — слегка наигранно подтвердил Чернов, — болят, понимаешь…
За все время пути ландшафт не изменился никак. Ни одной зацепки глазу — однообразные редкие кустики, травка, да мать суха земля. Вефиль скоро потеряется — еще десять минут, и его не будет видно совсем. Странно, что ребята об этом не думают. Чернов изложил свои сомнения спутникам, те лишь удивленно переглянулись в ответ.
— Потеряться невозможно, Бегун, — осторожно, словно опасаясь, что Чернов не поймет, произнес Асав.
— Почему? Вефиль — в тумане, дороги нет. Как мы сможем отыскать город?
— Сила приведет нас домой.
Вот тебе и на! А он о ней совсем забыл в каждодневной беготне…
— Сила? — переспросил Чернов. — Что она сможет сделать?
— Многое. Например, мы всегда возвращаемся в Вефиль, куда бы ни уходили. Просто каждый из нас чувствует Силу всех, кто остался там, и она тянет нас к дому.
— Но я теперь тоже обладаю вашей Силой в себе, значит, и я должен чувствовать ее?
— А ты сомневаешься?
— Если честно — то да, — признался Чернов. — Очень жаль, но я ничего не чувствую.
— Не беспокойся, Бегун. Придет время, и ты обретешь все, чем умеем владеть мы. Конечно, это не так и много, ты — Бегун, твои возможности неограниченны, Хранитель рассказывал… Но вот видишь: ты опасаешься потерять след к дому. А потеряться не страшно, если есть Сила.
Убедили, речистые. Стремно, конечно, полагаться на эту сказочную Силу, но Чернов вспомнил, как он горевал, когда нашел клочок одежды погибшего вефильца, и как явно ощутил потерю части Силы… Значит, она и вправду есть, если пусть и косвенно, легким касанием, а все ж напомнила о себе. Значит, можно не волноваться и ждать, как она еще раз проявит себя. А то, что проявит… Пожалуй, Чернов уже и не сомневался в том: в Пути, понимал он, ничего просто так не происходит, все имеет, говоря языком Книги, корни в земле и кроны на небе…
— Ну ладно, передохнули и — в путь. — Чернову почему-то стало легче на душе, как будто означенная Сила уже начала проявлять себя.
Еще целый час дороги окончательно спрятал Вефиль в тумане и порядком измучил не привыкшего к езде на осле Чернова. Он то и дело косился на легко и свободно сидящих верхом ребят, пытался перенять их позы — но тщетно. Ломота в спине и в паху, да еще повязка взмокла от сукровицы — все это заставляло Чернова жалеть об авантюре, которую он учинил; стоило погодить с верховым походом. Да к тому же пресловутая Сила, видимо, пока спала в нем беспробудно и не желала исполнять никаких функций, тем более — компаса: Чернов напрочь утратил ориентацию в пространстве. И впрямь степь да степь кругом… Уже пора поворачивать назад, возвращаться в город, пользуясь наитием спутников, а сведения о новом ПВ могут и обождать. До завтра, до послезавтра… До того, как у Чернова объявится собственная сила, со строчной буквы…
— Смотрите! Свет! — Медан показывал пальцем на мерцающие в тумане огни.
Те же самые, что Чернов видел вчера, — один потух, другой зажегся… Размытая цепочка огней снова бежала параллельно земле и довольно недалеко от путников, по крайней мере так казалось, — огни были не крохотными точками, а крупными пятнами. И снова представление продолжалось около пятнадцати минут, в течение которых никто не проронил ни слова. Тишину только нарушало отдаленное гудение, как казалось, сопровождавшее перемигивание огней. Четверо путников по умолчанию двигались вперед, к явлению.
— Что это было? — нарушил тишину бессмысленным вопросом Керим.
— Не знаю, — так же бессмысленно ответил Чернов.
— Подъедем — увидим. — Асав не утратил способность соображать здраво.
Подъехали. Увидели.
Увиденное даже разочаровало Чернова своей прозаичностью. Загадочные огни в тумане оказались банальными дорожными фонарями — мачтами освещения, стоящими шеренгой параллельно обычной асфальтовой дороге с потрескавшимся покрытием.
— Дорога… — растерянно произнес Медан.
— Странная какая-то, — поддержал его Керим.
— Это называется асфальт, — Чернов спешился и приложил руку к покрытию, — теплый…
Он подошел к одному из фонарей, и тот зажегся.
— Оп-па! — невольно воскликнул Чернов.
Он стоял в размытом круге желтоватого света, освещаемый одним-единственным фонарем. Остальные бездействовали. Он поглядел наверх. Оттуда на него смотрела обычная матовая лампа, точно такая же, какими освещается по ночам его родной город, да и тысячи других городов в родном мире. Фонарь как фонарь — бетонный столб с консолью-загогулиной наверху. На основании — покосившийся лючок, под которым видны спутанные, перемотанные изолентой провода. Странно только, что фонарь загорается лишь на короткий отрезок времени и сразу тухнет — тоже на краткое время, а не горит постоянно. Так же и его соседи: вспыхнул, погас, вспыхнул, погас — бежит пятно света по дороге, а мимо… Чернов улыбнулся своей догадке: и ведь точно! Фонари зажигаются, если только кто-то едет по этому шоссе! Он пошел быстрым шагом по дороге, вошел в «зону ответственности» другого фонаря, и тот послушно зажегся над Черновым. А тот, что остался сзади, — погас.
— Забавно… — себе под нос сообщил Чернов. Он вернулся к ребятам, наблюдающим со сдержанным изумлением за действом с фонарями, объяснил:
— Это… э-э… фонари. Ну, такие большие факелы. Они освещают идущего по дороге. Очень удобно.
Объяснение вышло корявым и маловразумительным. Зато теперь в лексиконе вефильцев есть новые русские слова: «асфальт», если его можно считать русским, и «фонарь».
— Мы поняли, — кивнул Асав, посмотрев между тем на Чернова как на идиота.
А ведь не имел права, подлец, Чернов — Бегун. Что бы он ни сказал — все откровение… Эх, молодежь, молодежь… Чернов решил сменить тему:
— А Вефиль в какой стороне?
— Там, — Асав махнул рукой в туман, — а ты не чувствуешь?
— Проверяю свои чувства, — съехидничал в ответ Чернов. — Есть желание вернуться?
Все трое дружно замотали головами:
— Нет! Неугомонные.
— Ну, ладно, пойдем по асфальту, — не отказал себе в удовольствии, повторил слово.
