— Привал у нас. Закусываем помаленьку. — Чернов отреагировал спокойно, будто на него каждый день по многу раз наставляют ружья.
      — Приятного аппетита. А документы у вас имеются? — довольно доброжелательно спросил один из «противогазов».
      — Нет, к сожалению. А мы разве что-то нарушили?
      — Нет, не нарушили. Но каждый должен иметь при себе документ, удостоверяющий личность. Потрудитесь объяснить, почему у вас их нет.
      — А вы потрудитесь представиться. — Чернов говорил вежливо, в тон резиновой маске.
      — Служба контроля зараженных территорий, сержант Осадчий.
      — Очень приятно. Игорь Чернов, бегун. А чем заражены территории, которые вы контролируете, позвольте поинтересоваться?
      — Ну, хватит ломать комедию, — вступила в разговор еще одна маска, — чем заражены, чем заражены… Нет документов — значит с нами поедете, на проверку. Выясним, кто вы такие. Михаиле, пакуй их!
      Неприятный поворот сюжета. Чернову не мечталось быть опять «упакованным» — в какой уже раз за все время блуждания по разным ПВ. Однако Михаиле мечты Чернова не волновали. Фигура в плаще и противогазе, носившая это имя закинула ружье на плечо и, подойдя к Чернову, легко заломила ему руки за спину. Чернов непроизвольно вскрикнул. В ту секунду они вместе с Михаиле повалились наземь, сбитые с ног прыгнувшим на них Асавом. Падая, Чернов заметил краем глаза, что Керим и Медан тоже вступили в схватку с двумя остальными «черными плащами». Через пару минут, в течение которых раздавались сдавленное мычание и кряхтенье дерущихся людей, прозвучал выстрел. Кто и в кого стрелял, было непонятно. Копошение и катание по земле на миг замерло, но тотчас же началось снова. Чернов, понимая, что это не совсем правильно с точки зрения дружбы и добрососедских отношений, от драки попытался устраниться — закровоточили, заныли раны. Он отполз от Асава, сидящего на поверженном Михаиле и молотящего его по резиновой голове подвернувшимся под руку камнем, подобрал оброненное кем-то ружье, оценил обстановку и коротким, но сильным ударом приклада решил исход схватки между сержантом Осадчим и Керимом. В пользу Керима, естественно. Медан тоже разобрался с доставшимся ему «плащом» — противник лежал, скукожившись калачиком, и тихо постанывал.
      Все это Чернову не нравилось. Не то чтобы он был по жизни пацифистом и никогда не дрался — нет, имелось и в его биографии несколько подобных сцен, — но сейчас он почему-то совсем не хотел, чтобы все решалось подобным образом. Предчувствие, что ли… Да еще выстрел этот…
      — Кто… — хотел спросить Чернов, но вспомнил, что в лексиконе вефильцев по определению отсутствует слово «стрелять».
      Сделал проще. Внимательно осмотрел тяжело дышащих Асава, Керима и Медана, не нашел на них никаких опасных для жизни следов, затем перевернул ногой стонущего «плаща» и увидел, что тот держится за живот, а между пальцев сочится кровь.
      — Я пытался отнять у него эту штуку, — стал оправдываться Медан, — а она как бахнет!
      — Как бахнет! — сердито повторил Чернов. — У него теперь дырка в животе, он умереть может.
      — Ну и пусть умирает, — сказал Асав, — не жалко. Они хотели причинить нам зло, но мы победили, все справедливо.
      — Да что ты знаешь о справедливости? — сорвался Чернов. — Нельзя убивать людей только потому, что они хватают тебя за руки. Он нам не враг, понимаешь?
      Вефильцы стояли молча. Хмуро смотрели на злящегося Бегуна, который в явной растерянности нервно ходил взад-вперед между лежащими на земле «черными плащами».
      — Делаем следующее. — Чернов силой заставил себя успокоиться и начать мыслить конструктивно, в его голове зрел некий план. — Помогите мне раздеть этого, — показал на Михаиле, — а этого свяжите и приведите в чувство.
      — Как?
      — Ну, полейте его водой, что ли.
      На распластанного Осадчего было вылито полбурдюка воды, прежде чем вефильцы догадались снять с него резиновую маску. Морщась от головной боли и тупо мигая, оживший сержант захотел было подняться, но сразу же был крепко зафиксирован Асавом и Керимом, а Медан ловко завязал ему руки за спиной. Теперь он лежал на боку и молча взирал на то, как, что-то бормоча на чужом языке, странные варвары ворочают и раздевают бесчувственного Михаиле.
      Оказавшись в одном белье, Михаиле тоже начал проявлять признаки жизни — постанывать и материться. Ему тоже завязали руки и полили на лицо водой, чтобы побыстрее в себя приходил, не валялся без сознания: время шло быстро, кто знал — не появится ли здесь еще пара «противогазов»…
      Чернов примерил на себя трофейную одежду — все оказалось впору. Повертев в руках противогаз, он спросил у связанного Осадчего:
      — А это вам зачем?
      — Воздух заражен, — спокойно, безо всякой злобы, ответил тот.
      Мыслил по-солдатски; проиграл — не дергайся зря.
      — Чем?
      — Чем только не заражен. А ты правда не знаешь? Кто же ты тогда такой?
      — Придет время — узнаешь. Значит, так, — перешел на древнееврейский, — этих двоих отведете в Вефиль и запрете где-нибудь ненадежнее. Руки не развязывать, глаз с них не спускать. Вернусь — подумаем, что с ними делать. А раненого погрузите… туда, — указал на автобус, названия которому тоже не было в скудном языке древнего народа.
      Вефильцы послушно потащили подстреленного в машину.
      — Осадчий, как его зовут?
      — Алексей.
      — А фамилия, звание?
      — Ефрейтор Алексей Стеценко. Он ранен?
      — Да. По нечаянности. Сам виноват. Я хочу отвезти его в больницу или куда-нибудь, где ему помогут. Подскажешь — поможешь другу.
      — Подскажу. Поедешь по дороге, откуда мы приехали, через пару километров будет блокпост. Тебя пропустят, проедешь еще километров пять, въедешь в город… Там, правда, ты сам не разберешься. Мне бы надо с тобой поехать…
      — Не надо, разберусь.
      — Кто же ты такой, странный человек? Ты явно не враг и не чернь. Я не встречал здесь таких, как ты. Уже давно не встречал. — Осадчий смотрел на Чернова с достоинством вперемешку с интересом — так, будто у него и не были связаны руки, а разговор проходил на равных.
      — Не знаю, что такое чернь, но я точно не враг. Я хочу, чтобы ты знал это. Просто, похоже, мы сейчас играем в разных командах, но это ненадолго. Скоро я уйду, и смысл конфликта будет исчерпан. А пока мои друзья присмотрят за то бой. Ты как бы в плену. Понял?
      — Спасибо, догадался, — усмехнулся Осадчий.
      — Тогда полежи малек, а я поехал. Где ключи от этого драндулета?
      — В замке. Удачи тебе, бегун… Да, кстати, бегун — это у тебя профессиональное?
      — И еще как! Профессиональнее не бывает… А за пожелание удачи — спасибо. — Чернов улыбнулся.
      Ему чем-то понравился этот Осадчий, может, тем, что не потерял достоинства в откровенно унизительной ситуации.
      Как и было обещано, вскорости Чернов, сопровождаемый световым пятном, подъехал к блокпосту. Небольшой домик, возле которого прохаживался одетый в такой же, как и у тех двух, черный плащ человек. На голове противогаз. Дорогу преграждал полосатый шлагбаум.
      Чернов остановил автобус, но выходить не стал, внутренне напрягся, приготовился к тому, чтобы газануть в степь и объехать блокпост: догонять его им вроде не на чем…
      «Плащ» подошел к машине с явным намерением пообщаться. Чернов, вздохнув, опустил стекло.
      — Ну что, выяснили, почему фонари загорались? — Под резиновой образиной, по-видимому, имело место простое рабоче-крестьянское лицо с добродушной улыбкой — когда твой собеседник прячется за уродливой маской, невольно начнешь представлять его физиономию и мимику по голосу и тону.
      — Выяснили, — кивнул Чернов.
      Он был, как и, похоже, все тут, в противогазе и не опасался, что охранник на посту что-то заподозрит. Но беседовать с охранником не хотелось.
      — И почему? — не унимался «плащ», видно, совсем ему тут скучно.
      — Техника, — неопределенно махнул рукой Чернов.
      — Понимаю, — серьезно ответил «плащ», — ну, езжай, коли так.
      — Спасибо.
      Автобус изрыгнул облако сизого дыма и проехал под поднятым шлагбаумом. По дороге Чернов размышлял о вопросе «плаща»: «Почему фонари загорались?» Значит, все перемещения по дороге контролируются, если из-за несанкционированного включения фонарей на место была выслана специальная бригада. Третья часть этой бригады лежала на полу автобуса и стонала.
      — Эй, Леха! Алексей! Ты меня слышишь?
      — М-м… — отозвался Леха.
      — Говорить можешь?
      — Могу.
      — Я везу тебя в больницу, но не знаю, где она. Подскажи дорогу, это в твоих же интересах…
      — В город…
      — Что «в город»?
      — В город въехали?
      — Нет пока. Скоро въедем.
      — У большого желтого здания… повернешь направо. Там будет…
      — Что?
      — Пост. Сдашь меня там.
      Сдать-то тебя я сдам, подумал Чернов, но под каким соусом? Что сказать? Выехали втроем, приехали вдвоем, один раненый, другой вообще непонятно кто. Да и придется же снять противогаз когда-нибудь? Тогда что?
      Ответить себе на этот вопрос Чернов не успел. Возник город.
      Именно возник. Как мираж в пустыне. Вроде бы на этом месте еще недавно ничего не было, отвел взгляд на минутку и — бац! — смена декораций произошла. Из тумана на Чернова надвигался мрачный монолит плотно стоящих зданий, окруженных забором из колючей проволоки. Куда она уходила — направо и налево, было не видно — туман. Но для дороги в заборе имелся проем, в который Чернов и въехал.
      Представшая его взору картина показалась чем-то знакомой. Порывшись в памяти, Чернов понял, что сейчас он видит собирательный образ, сотканный из того, что было читано в книгах и видено в кино, — разрушенный войной город. Именно такими он себе и представлял те города, которые прихотливая фантазия прозаиков и сценаристов сделала жертвами ядерных войн, химических атак и артиллерийских обстрелов. Руины, пепелища, стекло, арматура, покореженный асфальт… Вкупе с низким небом мышиного цвета зрелище производило гнетущее впечатление. Чернов чувствовал себя главным героем одного из тех фильмов или книг. Он ехал медленно, внимательно рассматривая окружающую действительность, замечал бредущих вдоль дороги людей — многие в таких же или похожих плащах, кое-кто без плащей, в простой одежке, женщины в длинных серых платьях, дети в замызганных пальтишках, и все, — абсолютно все, поголовно — в противогазах.
      Автобус Службы контроля зараженных территорий ехал по улице странного города с черепашьей скоростью. Сквозь окуляры противогаза и стекла машины Чернов вглядывался в жизнь этого ПВ, и каждая новая замеченная деталь заставляла его буквально холодеть. Раньше он считал, что мурашки, бегущие по спине, — не более чем фигура речи. Оказалось, что никакая не фигура. Руины дома — куча строительного мусора, какие-то тряпки, веревки или тросы, — и посередине воткнута табличка: «Осторожно! Радиация». Канализационные люки крест-накрест заварены арматурными прутьями, помечены красным и снабжены надписями: «Химическая опасность». Большой щит, который в родном черновском ПВ использовался бы как рекламный, здесь нес информацию такого рода: «Товарищ! Не пренебрегай средствами индивидуальной защиты! Противогаз, защитный плащ и сапоги могут спасти твою жизнь!» Рядом был изображен несознательный «товарищ» без названых средств зашиты, и по его зеленому лицу было ясно, что жить ему осталось всего ничего. Еще несколько подобных плакатов в духе соцагитации встретилось Чернову по пути к зданию, о котором говорил раненый Леха. На одном из них красовался в полной боевой выкладке сотрудник Службы коятроля зараженных территорий, а надпись гласила: «Неподчинение сотрудникам СКЗТ — преступление!» Из этого Чернов заключил, что сия Служба тут существует на правах мелких богов — неприкосновенность плюс вседозволенность. Правильный, однако, костюмчик ты отхватил себе, бегун Чернов. Для этого ПВ — в самый раз. А вот профессиональный уровень этих самых резинолицых божков, похоже, не очень, — иначе хрен бы удалось трем крестьянам и одному избитому кнутом спортсмену обезвредить целый экипаж машины Службы. Видать, набраны эти сотрудники из числа простых граждан. Курсы ускоренной подготовки — и вперед, контролировать зараженные территории.
      А все-таки, чем они заражены? Этот черновский вопрос хоть и получил косвенные ответы в виде многочисленных упреждающих табличек и грозных надписей, но общая картина происшедшего была по-прежнему неясна. Что случилось с городом? Из-за чего здесь все так фантастически страшно? Только ли в этом городе такие проблемы, или во всей стране? Или во всем мире? Ну а уж вопросы типа: «Что это за мир?» и «Что это за страна?» по умолчанию были самыми первыми, и их повторение казалось необязательным.
      Приближалось желтое здание. Полукруглый, на удивление целый фасад глупого канареечного цвета архитектурно доминировал на этой части улицы. Чернов притормозил, подумал, как получше организовать сдачу раненого и при этом смыться без потерь. На ум ничего особо рационального не приходило. Зато вспомнилась фраза: «Наглость города берет» — парафраз выражения про храбрость. Превратность времени — замена ценностей: наглостью обладать выгодней и безопасней, чем храбростью. Тем более что наглость, говорят, еще и «второе счастье». Этим и будем руководствоваться, решил Чернов и решительно даванул газ. Со скрипом резины автобус вошел в поворот и резко затормозил у КПП. Похоже, именно здесь и находится штаб СКЗТ. Уж больно много таких же автобусов стоит на стоянке, и людей в форме, как у Чернова, тоже немало. Но ему сейчас было не до разглядываний и не до анализа увиденного. Он проорал в окно охраннику:
      — Быстро открывай заднюю дверь! У меня раненый!
      — Надо вызвать медиков… — растерялся «плащ» на КПП.
      — Потом вызовешь! Быстро! Мне надо ехать.
      — Куда? — «Плащ» откровенно тупил.
      Со словами «Куда надо» Чернов выпрыгнул из машины и сам открыл заднюю дверь. Выволок оттуда бледного, бессознательного уже Алексея и взвалил его на руки охранника. Затем вскочил обратно, развернулся и, провожаемый неразборчивыми криками «плаща», скрылся за поворотом. На все про все ушло меньше минуты. Теперь у Чернова был выбор. Либо ехать обратно к Вефилю, либо поколесить на свой страх и риск по этому странному городу и выудить побольше информации про данное ПВ, из которого надо бы по-хорошему мотать как можно быстрее — не зря же они тут все в противогазах ходят. У вефильцев, как известно, таких средств защиты не имеется, и кто знает, как скоро они могут превратиться в подобия того зеленолицего парня с плаката? Что-то подсказывало Чернову, что немедленное бегство из этого ПВ в принципе возможно, но нежелательно. Зачем-то здесь надо ненадолго остаться… Верховный Ясновидящий ненароком или намеренно, но одарил Чернова способностью заглядывать в будущее? Хорошо бы, хотя сомнительно. Скорее просто намекает, используя интуицию Чернова, что здесь следует искать Зрячего. А может, Чернов сам до этого додумался?
      Так или иначе, поедем, красотка, кататься… Чернов бросил взгляд на окружающие его местами целые, местами разрушенные дома, — надо запомнить ориентиры, чтобы не заблудиться, — и решительно свернул в ближайшую прилегающую к основной улицу.
      Автобусик Службы контроля производил на прохожих двоякое впечатление. Одни его медленно провожали безэмоциональным «противогазным» взглядом, другие спешили отвернуться, исчезнуть в подворотне, спрятаться за что-нибудь, Чернов легко предположил, как бы развивались события, если бы в машине сидела настоящая группа Службы контроля… Выскочили бы, наверное, всех наземь положили, в каталажку бы свезли… За что? А за отсутствие документов, например, как давеча хотели поступить с вефильцами и с ним самим. Нет, наверное, здесь документы у всех в порядке — город как-никак, да и здание СКЗТ рядом, уже всех тыщу раз проверили, негодных отсеяли, правильных оставили. А страх жителей перед проезжающим автобусом Службы — в подсознании. То, что СКЗТ — местный аналог милиции, Чернов не сомневался, но в чем же тогда заключается «контроль зараженных территорий»?
      Остановив машину у обочины, он пробрался в грузовое отделение, в котором обнаружилось несколько ящиков с загадочными аббревиатурами. Открыв один из них, Чернов обнаружил некий прибор, из описания которого следовало, что это не что иное, как банальный дозиметр, совмещенный с электрошоковой дубинкой. Очень удобно: измерил задержанного, увидел, что он «фонит», нажал на кнопку — разряд! — и нет хлопот с заковыванием в наручники, возможными погонями… В другом ящике лежали какие-то баллоны без всяких обозначений. По характерному колечку чеки, наподобие гранатной, Чернов сделал вывод, что это что-то вроде газовых шашек — дернуть за кольцо, метнуть, куда надо, и спокойно выносить задыхающихся супостатов. Третий ящик оказался набитым противогазами — новенькими, еще в тальке. Чернов пожалел, что не догадался устроить такую ревизию еще на месте расставания с Асавом, Керимом и Меданом, — их можно было бы снабдить хоть какой-то защитой от местного ядовитого воздуха. С другой стороны — на весь Вефиль все равно бы не хватило, а дома бы их встретили, мягко говоря, с удивлением. Больше в машине ничего интересного не лежало, и Чернов перелез на водительское место. Краем глаза он заметил, как какая-то тень прошмыгнула совсем рядом с машиной — толком не разглядеть, противогазные окуляры сильно ограничивают обзор. Но Чернову показалось, что кто-то смотрел на него снаружи через лобовое стекло, а как только он полез в кабину, наблюдатель отбежал и исчез. Кто это был и куда смылся — неясно: туман, полумрак. В Чернове возникло неприятное ощущение, что за ним наблюдают, этакий внутренний дискомфорт, от которого захотелось поскорее избавиться. Он завел машину и уже тронулся было, но перед носом автобуса внезапно возник мальчик. Прямо из-под земли вырос. Чернов вдарил по тормозу, машина качнулась, но пацан, вместо того чтобы убежать, продолжал невозмутимо стоять и смотреть Чернову прямо в глаза. Он был невеликого росточка, грязновато одетый, на вид ему было лет двенадцать. И что самое неожиданное — он стоял без противогаза. Чернов даже не сразу понял, что необычно в виде этого пацана. Само лицо. Живое. Человеческое. В этом городе он не увидел еще ни одного лица — все спрятаны за противогазами. А этот стоял и сверлил Чернова своими черными глазами, ветерок трепал русые нечесаные волосы. Может, это именно он следил за Черновым, пока тот рылся в ящиках? Так или иначе — этому маленькому наглецу надо сказать несколько теплых слов… На долю секунды задумавшись, чтобы купировать из своей предстоящей тирады всю непарламентскую лексику (мальчик все-таки), Чернов взялся за ручку, нажал ее, приоткрыл дверь… и здесь молнией пронеслась мысль — засада! Подстава! Гоп-стоп. Как хочешь, назови — суть не изменится. Так просто мальчики перед машинами не тусуются ни в каком ПВ. Чернов дернулся было назад, но обратное действие совершить уже не удалось — кто-то потянул дверь на себя, чьи-то руки вытащили Чернова из машины, кто-то содрал противогаз, кто-то напялил на голову черный мешок, кто-то ударил под ребра, заставив согнуться… Последнее, что видел Чернов, — мальчик все стоял перед машиной и смотрел на происходящее грустным взрослым взглядом.
      Согнутого Чернова провели пару сотен метров, затем была лестница, ведущая вниз, потом — низкий потолок, о который он ударился головой, вознамерившись распрямиться, потом — какое-то место с весьма противным запахом, еще несколько ступенек, и в финале — деревянная скамья, на которую его довольно деликатно усадили. Все это он постарался запомнить по ощущениям, так как перед глазами был лишь непрозрачный мешок. Пока его вели, никто не проронил ни слова, так что по голосам он не смог бы идентифицировать своих похитителей, даже если бы захотел. Под ребра дали от души — болело сильно. Только посидев на скамейке, успокоившись, Чернов смог восстановить нормальное дыхание. Повязка на теле давно промокла насквозь, это тоже было весьма неприятно, так как грозило занесением инфекции в раны, а о медпомощи в той ситуации, в которую попал Чернов, заикаться, судя по всему, было бессмысленно.
      Неожиданно он вспомнил, что у него не завязаны руки.
      Но попытка снять с головы мешок успехом не увенчалась — по рукам больно ударили чем-то твердым и тонким — будто прутом каким, — и кто-то процедил едва слышно: «Не рыпайся!» В помещении явно находились три-четыре человека — помимо Чернова, все молчали, ждали чего-то. Или кого-то. Минут десять безмолвного ожидания принесли свои плоды: заскрипела дверь, зазвучали шаги, Чернова подняли со скамьи — видимо, при вошедшем сидеть было нельзя: здесь существовали собственные приличия…
      — Снимите это с него. — Голос принадлежал мужчине, возраст которого Чернов определить не мог, но интонация была куда какая властная.
      Не иначе — местный «бугор». Еще секунда, и, щурясь от света, Чернов смотрел на этого «бугра». Им оказался плюгавенький старичок, лысый, с голубоватой прозрачной кожей, весь как бы трясущийся под невероятным грузом прожитых лет, но с очень ясными молодыми глазами, какие бывают у стариков, которые счастливо избежали маразма, склероза, болезни Альцгеймера и так далее.
      Старичок начал с банального вопроса, от которого Чернов уже устал:
      — Кто ты?
      Невольно, уже не контролируя эмоции, Чернов нервно засмеялся, и сразу же последовал болезненный тычок в бок от стоящего рядом толстого мужика. Это должно было означать что-то типа: «Как ты смеешь, подлец, смеяться в лицо уважаемому человеку?!» — Я спросил что-то очень смешное? — поинтересовался старичок беззлобно.
      — Ничего. Просто этот вопрос мне задают с пугающей воображение частотой. Даже чаще, чем я успеваю отвечать.
      — Так кто же ты, человек, что всем так интересен?
      — Я Бегун.
      Если в первый раз Чернов назвал себя так со строчной буквы: обозначил профессию всего лишь, то сейчас — с привычной прописной, как имя. Или, если здесь это покажется понятнее, как кличку, погоняло.
      — Бегун… — Старичок попробовал слово на язык. Видимо, понравилось. — А почему ты так одет, Бегун? И откуда у тебя такая замечательная машина?
      — Покататься взял. А одежду — поносить. — Чернов понимал, что сейчас дерзить не надо бы, но говорилось как-то само.
      — Впору тебе все пришлось, впору…
      — А почему вы решили, что все это не мое? Может, я — сотрудник СКЗТ?
      — Не-а, — по-мальчишески мотнул головой старик, — не сотрудник. Сотрудники поодиночке не ездят и тем более в наших кварталах не останавливаются так надолго. Боятся. А ты не сотрудник. Ты вообще нездешний. Так кто ты?
      Чернову вновь очень захотелось рассмеяться. Громко, от души, заливисто. Но ожидание физического возмездия его остановило — терпеть тычки и удары желания не было.
      — Вы правы, я нездешний. Я, можно сказать, проездом. Так вышло, что я… э-э… нашел эту форму и машину, и…
      — Погоди, погоди, — перебил старичок, — чем врать, не говори лучше ничего. Посмотри вокруг, что ты видишь?
      Чернов осмотрелся. Он находился явно в подвале — низкий потолок, полное отсутствие окон, но в подвале окультуренном, облагороженном, жилом. Здесь, похоже, живут люди — над головой протянуты веревки с бельем, стоят тазы, в углу — стол с чистой и целой посудой, какие-то шкафы…
      — Комната… — неопределенно сказал Чернов.
      — Комната, именно. Не застенок, не каземат, не камера пыток. Ты не в СКЗТ, друг мой, ты по другую сторону баррикад. Скорее всего мы с тобой из одной команды, но ты должен нам это доказать. Тогда мы тебя накормим и сменим твою повязку. И, не исключено, отпустим.
      Чернов оглядел себя — кровь проступила через одежду, это было видно под расстегнутым плащом.
      — А поверите ли мне вы?
      — Не беспокойся, я чувствую правду и ложь. У меня такая мутация.
      Мутация. Интересно. Ну раз мутация… Хочешь правды, дед, — слушай. И попробуй только не поверить.
      — Хорошо, — Чернов решился, — я расскажу вам все, хотя я сам бы не поверил, если бы мне такое рассказали. Меня зовут Игорь Чернов. Я Бегун. Я прибыл из другого времени…