Всадники ниоткуда (№3) - Серебряный вариант

У входа в ложу мне встречается Мердок, старомодный и чинный. Улыбка его лучезарна, словно у игрока, крупно выигравшего на скачках.

– Радуетесь? – замечаю я. – Не рано ли?

– А вы сомневаетесь, мсье Ано?

– Потому я и отказался от ваших пяти тысяч.

– Боюсь, что вы мне уже не нужны. Как советник Стила, разумеется. Охотно предлагаю вам тот же пост.

– Не рано ли? – повторяю я.

– Я уже присмотрел себе кресло в сенате. Подумайте, Ано, может быть, это окажется выгоднее, чем предложение Уэнделла?

– Вы, как всегда, информированы, Мердок. Но я ни к кому не уйду от Стила. Тем более сейчас.

– Поддержать падающего? – смеется Мердок.

– Нет. Просто большей свободы действий нигде у меня не будет.

– То-то вы так часто встречаетесь с Мартином. Пусть имеет в виду, что разглашение редакционных секретов чревато далеко не радужными последствиями. – Еще одна улыбка, и он скрывается в ложе.

Значит, Мердок знает о моих встречах с Мартином. Откуда?

Игра продолжается.

10. Украденное письмо

Билль прошел.

Утро. Я лежу у себя в комнате на диване. Делать ничего не хочется, да и дел нет. Сейчас в Городе праздник – шестьдесят первая годовщина Начала, того самого Начала, откуда повел свою жизнь этот смоделированный неведомыми галактистами человеческий город и которое с тех пор так и пишется, как Город, – тоже с прописной буквы. За окнами непривычная тишина, лишь экипаж изредка проскрипит или прозвенит конка. И в отеле тихо, в коридорах не хлопают двери, еще спят после бурной предпраздничной ночи заезжие купчики и агенты – коммивояжеры, как у нас говорили когда-то, спят профессиональные шулера. Не слышно и жильцов, любящих покурить и поболтать на ходу, возвращаясь к себе из бильярдной или бара. Но большинство номеров пусты: сенаторы-фермеры и промысловики разъехались по своим промыслам и поместьям.

Вот и лежи, Анохин, потому что читать тебе нечего, все газеты уже прочитаны, а книги здешние старомодны, как и этот отель, – что-то вроде бульварных романов конца прошлого века. Лежи, Анохин, и жди, не забежит ли Мартин, вечно где-то что-то вынюхивающий. Какой детектив получился здесь из Мартина: вездесущий и все замечающий, свой повсюду – на бирже и в дешевых забегаловках, в семье простого промысловика и на приеме у директора страховой компании! Без Мартина я не знал бы и половины того, что знаю сейчас о Городе и его секретах. Мне бы и в голову не взбрело обедать в баре «Аполло», куда не ходят респектабельные горожане, вроде Уэнделла или Стила, и куда меня поведет сегодня Мартин. А пока лежи, Анохин, и думай, зачем ты затеял всю эту игру с Мердоком, Стилом, Донованом. И с биллем, который в конце концов прошел, несмотря на двадцать три голоса против. Стил все-таки выступил и повел за собой, опровергнув мои предсказания, чуть-чуть больше трети сената, но этих «чуть-чуть» оказалось слишком мало, чтобы билль провалить.

Предвыборная кампания уже в разгаре, портреты кандидатов в сенат на каждом шагу: и на рекламных стендах, и в магазинных витринах Города; в избирательных участках уже готовят списки выборщиков и бюллетени… А я чувствую себя здесь чужаком: предвыборная карусель кружится помимо меня, мне полностью безразлично, кто займет сенатские кресла, за какие проекты и поправки будут голосовать. Конечно, я сочувствую Доновану, но что ему от моего сочувствия? В сущности, мы с Мартином узнали все. И если только для этого нас переместили сюда, то пора бы возвращаться домой, благо желание неведомых «небожителей» уже выполнено. Большего сделать нельзя: общество здесь развивается по законам, давно на Земле открытым, а ускорить или изменить ход исторического развития – не в наших силах.

Кто-то тихонько стучит в дверь. Это не Мартин: Мартин обычно появляется без стука. Нехотя поднимаюсь, поправляю домашнюю куртку и говорю:

– Войдите.

Входит Пит Селби, с такой удрученной миной, что сразу становится ясно: дурные вести.

– В чем дело. Пит?

– Неприятность, советник. Меня выставили из архива.

– Совсем?

– Нет, пока перевели в общую канцелярию.

– Почему?

– Директор мсье Жанвье заметил, что я интересуюсь больше партийными доходами и расходами, чем восторженными восхвалениями кандидатов в сенат. Такие документы я, дескать, отбрасываю, а изучаю счета и доносы. Теперь мне все будет выдаваться лишь по его выбору. Мсье Жанвье хочет, чтобы я работал на глазах у его чиновников. Мне он не верит.

– Ну, это не так плохо, Пит, – решаю я. – За вами будут следить, а вы наблюдайте, кто особенно в этом старается. Немедленно сообщите мне их имена.

– Все ясно, советник.

– Вот и действуйте. Пит. А директору скажите, что вам даже полезнее работать по его указаниям.

Едва я успеваю закончить фразу, как врывается – и конечно, без стука – Мартин. Увидев Пита, спрашивает:

– Где Луи, Пит?

– Не знаю. Он уже несколько дней не ночует дома.

– И я его не встречал, Юри. – Тревожная нотка слышится в голосе Мартина.

– Он только сказал, что должен кого-то разоблачить, – говорит Пит, – но кого именно, промолчал. Расскажет, мол, когда все выяснит.

– Меня беспокоит твой промах, Мартин. – Я уже начинаю понимать, что Ренье в опасности.

– Меня это самого беспокоит, – вздыхает Мартин. – Может быть, сегодня еще узнаем что-то в «Аполло».

– В «Аполло»?! – удивленно восклицает Селби. – Вспомнил! Именно сегодня вечером он и будет в «Аполло».

– Зачем? – изумляется Мартин.

– Я сказал… он мне сказал… – лепечет совсем смущенный Пит, – что именно в баре «Аполло» он разоблачит кого-то… кто будто бы всем мешает.

Мы недоуменно переглядываемся с Мартином. Для чего Ренье понадобился этот притон? С кем он туда придет? Что-то выведал в банде Пасквы? Но удалось ли ему это скрыть? Ведь у него нет опыта конспиратора.

– Луи кому-нибудь давал ваш адрес? – спрашиваю я Пита.

– Зачем? Всем и так известно, что студенты из провинции живут в общежитии политехнички.

– Там бандиты рисковать не станут, – говорит Мартин.

– Кто их знает, – возражаю я. – Ты бы лучше переехал, Пит. На время к кому-нибудь, а? Сумеешь?

– Если требуется, сумею, – кивает Пит и продолжает: – Вы просили посмотреть повнимательнее, не наблюдают ли сослуживцы за моей работой. Наблюдают, советник. Сначала я ничего не заметил или, вернее, не обратил внимания. В частности, на любопытство старшего клерка Освальда Ринки. Он представился крайне заинтересованным моей работой, заглядывал в документы, которые я просматривал, и в мои записи, причем что-то записывал сам. Интересовался он именно тем, что хотел скрыть от меня мсье Жанвье. Его не волновали происки оппозиции, он хотел точно знать, на сколько голосов могут рассчитывать популисты в том или ином кантоне.

– Значит, Ринки работает не на Жанвье, – замечает Мартин.

– Но, видимо, через него и просачивается партийная информация… – размышляю я. – Только для кого?

Кажется, я начинаю понимать, в чем дело. О том, что Мердок имеет своих агентов в избирательной канцелярии популистов, я догадывался давно. Теперь отпали последние сомнения: если Ринки – человек Мердока, то глава реставраторов знает все, что ему нужно.

Пит не уходит – мнется, словно что-то собирается добавить.

– Я еще не все сказал, советник, – бормочет он.

– Ну говори, не смущайся, – поощряю его я.

– У меня украли рекомендательное письмо сенатора Стила.

Одна новость лучше другой!

– Почему оно оказалось у тебя?

– Я предъявил его мсье Жанвье, он прочел и вернул мне. А я спрятал письмо в стол, но не запер ящик – не подумал о возможности пропажи. В письме рекомендовали меня – ну кому еще нужна была эта рекомендация?

– Может, оно и сейчас в столе? Поищи получше.

– Уже искал. Письма нет. И я даже догадываюсь, кто его взял. Кроме Освальда Ринки, в комнате никого не было.

– Скверная история, – говорю я. – Любой документ за подписью сенатора может быть использован нам во вред.

– Для чего же он понадобился этой канцелярской крысе? – пожимает плечами Мартин.

Пит робко его поправляет:

– Это совсем не канцелярская крыса, мистер Мартин. Я даже не понимаю, зачем он у нас работает. Платят здесь немного, а деньги у него водятся. И если письмо сенатора что-нибудь стоит, он продаст его без зазрения совести. Ринки игрок, мистер Мартин, и чуть ли не каждый день прямо со службы едет в «Гэмблинг-Хаус». Знаете это казино на Больших бульварах? Мне думается, что и сейчас он там.

– Почему ты так считаешь? – спрашиваю я.

– Вчера я попросил у него взаймы, мсье Ано. Немного попросил, до получки. А он сказал: «Сегодня ни сантима, Пит. Но завтра будут. Приходи в казино: если не продуюсь – выручу». Играет он крупно. До выигрыша или проигрыша.

– Значит, долго не задержится, – замечает Мартин.

Мы понимаем друг друга с полуслова. За сколько Ринки продал письмо, не существенно. Важно, когда и кому.

– Вот что, Мартин, – решаю я. – Приедешь в «Аполло» после девяти, в самый разгар сутолоки. Столик закажешь заранее. Я постараюсь приехать вовремя. Пока же мы с Питом займемся Ринки. Надо узнать точно, кому он продал письмо сенатора.

«Гэмблинг-Хаус» – было начертано электрическими лампочками по фронтону богатого особняка на самом фешенебельном отрезке Больших бульваров. Надпись освещала не только вход и колоннаду у входа, но и примыкающую к ним ресторанную площадку под парусиновым тентом. От нее к воротам тянулась липовая аллея.

Швейцара не было. Мы вошли в открытые настежь двери. В глубине большого пустынного холла скучал молодой человек в синем сюртуке и кружевном жабо, украшенном булавкой с лиловым, похожим на аметист, камнем. Мы предъявили свои визитные карточки и уплатили по двадцать пять франков за вход. Пока нам выдавали входные билеты, я успел осмотреть соседний бар за тяжелыми плюшевыми портьерами. Он был почти пуст – только несколько хорошо одетых молодых людей у стойки.

– Ринки среди них нет, – подсказал мне Пит.

Наверху нас встретила привычная тишина игорного зала. Лишь изредка шепот советующих, негромкие реплики игроков, возгласы банкометов и крупье перекрывают легкое шуршание фишек по сукну столов. Лакеи в красных фраках и белых чулках до колен ухитряются лавировать между столами с подносами в руках, даже не зазвенев бокалами.

Освальд Ринки, сидящий напротив крупье, играет осторожно, ставит стопки фишек не на номера, а на цвет, рассчитывая только на удвоенную сумму в случае выигрыша. Перед ним на столе лежит большая груда фишек. Очевидно, Ринки уже выиграл немало и – что соответствовало бы его репутации крупного, но осторожного, не любящего рисковать игрока – должен скоро игру закончить.

– Не подходите к столу, Пит, – говорю я, – вас он сразу узнает и поймет, что вы пришли не для игры в рулетку. Лучше подождите незаметно в сторонке и перехватите его, когда он пойдет от разменной кассы к выходу. Попросите у него, скажем, двадцать пять франков. А я неожиданно подойду к вам…

Мы так и делаем. Пит отходит к разменной кассе, я становлюсь у стола позади крупье. Из-за его спины мне видно, как играет Ринки. Методично, невозмутимо, то уменьшая, то увеличивая ставки, он играет на «руж» и «нуар» или на «чет» и «нечет», как мальчишки в орлянку: орел или решка. Ринки везет: стопка фишек у него под руками становится все больше и больше.

И вдруг Ринки невольно, инстинктивно, даже со страхом, накрывает эту разноцветную стопку. Он увидел и узнал меня.

Почему советник сенатора пришел в казино? Ведь имя Жоржа Ано отнюдь не популярно среди его завсегдатаев. Значит, он заглянул сюда случайно, вероятно из любопытства. Но успел заметить за рулеточным столом партийного функционера. Надо бросать игру и немедленно уходить, объяснив пребывание в казино той же случайностью. Так я прикидываю возможные умозаключения Ринки и не ошибаюсь. Всем своим видом показывая, что игра для него окончена и что играл-то он, в общем, равнодушно, без интереса и выигрыш чисто случаен, Ринки бочком-бочком пробирается сквозь толпу к разменной кассе. Я осторожно следую за ним, стараясь не опоздать к его встрече с Питом.

Пит успевает догнать Ринки, когда тот уже спустился вниз по широкой мраморной лестнице и взял свой цилиндр в гардеробе. Они оба стоят в скучной тишине холла, не привлекая внимания ни краснофрачных лакеев, ни застегнутого на все пуговицы администратора. Я их, конечно, не слышу, но вопрос Селби мне известен. А теперь вижу и ответ: Ринки разводит руками, виновато улыбается, явно разыгрывая этюд о проигрыше неудачника.

Именно в эту минуту я и подхожу к ним.

– Каким образом вы здесь? – строго спрашиваю я Пита. – Посещение подобных заведений не украшает работников нашей партийной канцелярии.

Пит, якобы заикаясь от испуга, косноязычно лепечет:

– Я случайно… У меня и денег для этого нет. А пришел… попросить взаймы у приятеля. Это Освальд Ринки, старший клерк у мсье Жанвье…

Я смотрю в упор на Ринки, и мне кажется, что я где-то его уже видел. Где? Вспомнить не могу. А Освальд Ринки, обрадованный тем, что Селби неожиданно дал ему возможность уйти из-под удара, угодливо раскланивается.

Я надменно оглядываю Ринки (у меня это хорошо получается) и внезапно вспоминаю, где его видел: он был среди замаскированных бандитов Пасквы, перехвативших нас на лесной дороге в Вудвилль. Несколько секунд молчу, соображая, как использовать свое открытие, и, не подавая виду, что разгадал Ринки, говорю назидательно, как советник сенатора старшему клерку его канцелярии:

– Ваш выигрыш или проигрыш меня не касается, но репутация игрока не подходит для партийного функционера, Освальд Ринки. Мне, возможно, придется сделать соответствующие выводы.

Ринки испуган, но, видимо, не осложнения с Жанвье беспокоят его, а мое близкое знакомство с Мердоком, на которого он работает.

– Прошу извинить меня, советник, – не без достоинства просит Ринки. – Уверяю вас, что ничто подобное больше не повторится.

Я морщусь, будто раздумывая.

– Ладно. Выйдем в сад к бассейну. Здесь слишком душно. Там и объяснимся.

Ринки, заметив мои колебания, почти счастлив и тут же устремляется к открытым дверям. Несколько минут мы, все трое, молча и не спеша идем по узкой тропе вдоль бассейна.

Я резко останавливаюсь.

– А ведь мы с вами знакомы, Освальд Ринки. Даже как-то сидели рядом.

Ринки удивлен или изображает недоумение.

– Не имел такой чести, советник.

– Имели. Вспомните лесную хижину близ Вудвилля. Вы были тогда среди «пистолетников» Пасквы.

Актерски сыгранное удивление Ринки сменяется совсем не театральным испугом. Он пятится от меня, не сообразив, что стоит в нескольких сантиметрах от края бассейна.

– Стой! – кричит Пит.

Но Ринки уже потерял равновесие и ушел под воду, окатив нас фонтаном брызг. Секунду спустя он вынырнул и застучал по воде руками.

– Помогите! Тону!

Пит хватает его за руки и вытаскивает по грудь из воды.

– Подержите так, Селби, – прошу я. – Не спешите.

– Я не умею плавать! – вопит, отплевываясь, Ринки.

– Это тебе и не понадобится. Сразу пойдешь ко дну, если не скажешь, кому ты продал украденное письмо сенатора. Только поторопись, а то Пит устанет тебя держать. Итак – кому?

– Паскве. За пятьсот франков… Вытащите меня ради Бога!

– Интересно, за что вам платит Мердок? Профессионал – и попадается на мелкой краже, да еще сбывает украденное своему же сообщнику. А плавать надо учиться с детства, – наставительно говорю я и помогаю Селби вытянуть Ринки из воды. Он отряхивается, как мокрый пес, обдавая нас брызгами.

– Я, пожалуй, пощажу вас, – замечаю я, протирая носовым платком промокшие полы и рукава сюртука. – Ни Жанвье, ни Мердоку ничего не скажу. Выигрыш можете оставить себе, двадцать пять франков дайте взаймы Питу, если он в них нуждается, а пятьсот франков, полученных вами от Пасквы, внесите в фонд избирательной кампании сенатора Стила. Вы, Селби, доставите сейчас эту мокрую курицу домой, а то еще простудится. Не беспокойтесь, жаловаться он не будет.

11. Убийство

Через полчаса я нахожу в «Аполло» Мартина, ухитрившегося благодаря своим уже достаточно обширным «придонным» связям получить свободный столик в самом центре бара, близ грязной ковровой дорожки, разделяющей большой закопченный и пыльный зал надвое.

«Аполло» – это действительно третьеразрядный кабак, с длинной, обитой жестью стойкой и десятком деревянных, ничем не покрытых столов. Из кухни несет прогорклым маслом. В нескольких шагах ничего не разглядишь из-за густого табачного дыма.

– Были в «Гэмблинг-Хаус»? Ринки нашли? – встречает нас вопросами Мартин.

Я рассказываю.

– Зачем Мердоку платить пятьсот франков за документ, который он мог получить даром? – спрашиваю я под конец. – Ведь Ринки его человек в избирательной канцелярии популистов.

– Агентам тоже надо платить.

– Но почему между Мердоком и Ринки вдруг возникает Пасква?

– Как связной, наверное?

– Роль не для Пасквы.

– А в качестве прикрытия? Ринки прикрывают как лжепопулиста. Все очень просто, Юри, подумай сам. Ринки находит в столе у Пита рекомендацию, подписанную сенатором. Сообщает Мердоку. Получает распоряжение выкрасть документ и передать его Паскве. А Пасква лишь одно из звеньев цепочки.

Мартин рассуждает разумно. Но какую роль и в какой игре сыграет рекомендация? Может быть, этот замысел и разгадал Луи Ренье?

– Пасквы и Ренье здесь нет, – говорит Мартин. – Зато я вижу Бидо.

– Кто это – Бидо?

– Я тебе рассказывал. Второй гангстерский ферзь. Покупает голоса для «джентльменов».

– Где он сидит?

– За третьим столом слева от нас.

Я разглядываю толстяка с отвисшими розовыми щеками, в пиджаке из зеленого, «бильярдного» сукна. Жилет у него оранжевый, мятый, как иссохшийся апельсин. Он энергично играет в покер с какими-то столь же ярко расцвеченными типами.

– Это тот, из которого собираются сделать пудинг?

– Тот самый, – подтверждает Мартин.

– Не жалко. Меня тревожит исчезновение Луи.

– Меня тоже. Тем более, что Пасква поручил ему слежку за мной, а я как раз его и не вижу.

– Штучки Мердока.

– А может быть, инициатива Пасквы?

– Кто ты для Пасквы? В прошлом – человек, которого приказал задержать Мердок, а потом отпустил с миром. Сейчас – хроникер газеты «его величества». Не миллионер, не игрок и не сыщик. В общем, человек неопасный.

– Я видел, где и куда сгружались слитки.

– Никто не заметил, что ты видел. Иначе тебя давно убрали бы.

– Серебро скоро понадобится Мердоку. Для тех, кто шантажа не боится, или тех, кого шантажировать незачем. Вот тогда бы и пустить по следу полицию.

Мы продолжаем разговаривать, дожевывая знаменитые «аполловские» бифштексы. Что-что, а их здесь делать умеют. Жарят без масла на раскаленной плите, отлично сохраняя весь сок и нежность мяса, схваченного хрустящей корочкой.

В дыму и гомоне никто и не заметил, как в бар вошли двое с полицейскими автоматами. Мы увидели их, когда они были уже в центре зала. Идущий впереди – почти двухметрового роста, в застиранной клетчатой рубахе, с черным платком, закрывающим лицо до глаз. Второй – с открытым лицом, лишь старенькая студенческая каскетка надвинута на лоб.

– Луи Ренье, – тихо говорит Мартин.

– Где?

– Тот, что сзади.

Высокий вскидывает автомат и кричит на весь зал:

– Получай, Бидо!

Грохочет автоматная очередь. Но одним мгновением раньше шедший сзади Луи Ренье, перехватив свой автомат за дуло, ударил прикладом по рукам стрелявшего, и очередь проходит под столом. Стрелявший поворачивается, ударом тяжелого башмака сбивает спутника на пол и тут же выпускает по столику вторую очередь. Третью – в грудь пытающемуся подняться Луи. Это происходит буквально в считанные секунды.

– Сидеть смирно! – кричит стрелявший. – Мои люди у входа с оружием. Вы под прицелом. Кто двинется – срежут.

Затем он нагибается и шарит в кармане у Луи. Кладет что-то или берет?

Автоматы, направленные в зал от двери, видны всем.

– Десять минут не выходить из зала. Пристрелим на месте, – говорит убийца с черным платком на лице.

Никто не двигается. Мартин замечает вполголоса:

– Я узнал его.

– Кто?

– Наш друг, Чек Пасква. Под платком у него борода, и рост – два метра. Не ошибешься.

Стрелявший вместе с охранниками скрывается за дверью. Все сидят, как приклеенные к стульям. Бросаюсь к Луи, лежащему на полу в трех шагах от меня. Грудь его пробита тремя или четырьмя пулями. Крови немного, но смерть очевидна – сомневаться не приходится. Я успеваю сунуть руку в карман, заинтересовавший убийцу, и вынуть оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. Не рассматривая, тут же прячу его за бортом сюртука.

– Убит? – спрашивает меня подбежавший юноша-официант, почти мальчишка, и пытается поднять опрокинутого на спину Луи.

– Не трогай. Мертв. Зови полицию, да поскорее. Я советник сенатора Стила, понял?

Юноша, торопливо вытерев запачканные кровью руки о фартук, срывается с места. Столик с убитыми окружают завсегдатаи кабака. Слышатся голоса:

– Это Бидо со своей тройкой.

– «Джентльменские» сборщики?

– Говорят. А кто им платит?

– Рондельцы или церковники, не знаю.

– У Бидо еще маклерское место на бирже.

– И две бильярдные у рынка.

– Не сторговались, наверно. Вот и хлопнули.

Я стою над телом Луи, чувствую щемящую боль в сердце. Словно кто-то проткнул его длинной булавкой. Меня охватывает чувство жалости и раскаяния. Ведь это мы послали парня на верную смерть. Позади меня стоит Мартин и наверняка чувствует то же самое. Подымаю автомат убитого и вынимаю обойму. Она пуста. Луи шел бок о бок с убийцей, не зарядив автомат. Почему? Его послали, приказали ему идти, а с какой целью, он, вероятно, даже не знал. Просто надеялся все выяснить, возможно – предотвратить преступление. Бедняга не подумал, что за первой очередью убийцы может последовать вторая. И третья. Она и досталась ему. А вдруг его сознательно хотели любым способом задержать на месте преступления – расплачиваться за содеянное: ведь полиции безразлично, стрелял он или не стрелял, все равно – пришел вместе с убийцами…

Мне ни терпится взглянуть на листок, взятый из кармана убитого, но я понимаю, что сейчас этого делать нельзя. Уже входят в зал в сопровождении мальчишки-официанта рослый полисмен с нашивками сержанта на темно-зеленом мундире и рядовой полицейский.

– Все видели убийство? – спрашивает сержант у собравшихся вокруг столика.

– Я, как начали стрельбу, ничего не видел, – нехотя говорит один.

– Дымно здесь, – говорит другой. – Я поодаль сидел.

– Не разглядел как следует. Стрелял мужчина с черным платком на лице.

– А этого кто убил? – Палец сержанта обращен к телу Луи.

– Он же и убил, – заявляет мальчишка-официант. – Третьей очередью. Первой помешал этот парень – стукнул автоматом его по рукам; второй он сбил этих за столиком, а третью всадил в парня. Я все видел, в двух шагах от стойки был.

Сержант записывает имя и адрес официанта и, оглянувшись, спрашивает:

– Кто подтвердит слова свидетеля?

Все молчат, мнутся, никому не хочется тащиться в полицейский участок.

– Дымно было, – повторяет кто-то уже сказанное. – Мутно. Разве увидишь?

Я показываю сержанту служебную карточку.

– Полностью подтверждаю слова свидетеля.

– И я, – добавляет Мартин.

Сержант козыряет и записывает наши имена и должности. А Мартину говорит, уверенный в своем полицейском всесилии:

– Не давать ничего в газету без разрешения инспектора. Иначе – штраф.

Вероятно, он заботится о репутации заведения или даже состоит на жалованье у хозяев. Мне это, в общем, безразлично, но самоуверенность его я быстро сбиваю:

– Передайте инспектору, сержант, чтобы о случившемся было немедленно доложено главному комиссару Бойлю. Я буду у него и повторю мои показания. Имена убитых вы знаете или узнаете. И мотив вам ясен: обычная бандитская перепалка.

Сержант снова, на этот раз почтительно, козыряет и уходит за стойку к бармену.

Киваю все еще суетящемуся поблизости мальчишке-официанту:

– Получи. – И оставляю ему пять франков. – Сдачи не надо.

– Спасибо, мсье Ано, – говорит он.

– Откуда ты меня знаешь?

– Раньше я служил в отеле «Омон», много раз приносил вам в номер вино и кофе. Только две недели назад сюда перешел.

Мальчишка наклоняется ко мне, словно хочет что-то прибавить.

– Ты еще не все сказал мне, приятель? – спрашиваю я.

– Да, мсье Ано, – шепчет он. – Я видел, как убийца положил что-то в карман этому парню и как вы потом что-то оттуда вынули. Должен я об этом молчать или нет? Я сделаю так, как вы скажете.

– Пока молчи, – говорю я. – Это хорошо, что ты все видел. Вдруг мне понадобится свидетель? Понял, дружище?

– Понял, мсье Ано. Мой отец всегда голосует за сенатора Стила, и я готов выполнить любое ваше требование.

Бар быстро пустеет. Тела убитых сейчас увезут в морг.

12. Начинаем поиск

Мы снова в отеле.

Вынимаю из бокового кармана сложенный вчетверо, помятый листок, дрожащими от скверного предчувствия пальцами разворачиваю его и, не прочтя, вскрикиваю.

У меня в руках написанное мною письмо директору избирательных популистских кампаний, рекомендующее историка Питера Селби для работы в партийном архиве.

– Что это? – спрашивает Мартин.

Я протягиваю ему письмо.

– То самое?

– Да!

– Почему оно у тебя?

– Потому что я взял его из кармана Луи Ренье. Помнишь, Пасква нагнулся к нему, уже мертвому? Он сунул это письмо в карман его куртки.

– Ничего не понимаю. Бессмыслица какая-то, – говорит Мартин.

– Попробуем понять, – размышляю я вслух. – Пит отдал рекомендацию Жанвье. Тот прочитал и вернул ее Питу. Что за сим последовало, известно. Письмо купили и подбросили убитому.

Мартин недоуменно разводит руками.

– Зачем?! Луи Ренье не Пит Селби. Личность убитого была бы тотчас установлена.

– А планы Мердока ты не учитываешь?

– При чем здесь Мердок? – горячится Мартин. – Ему был нужен чистый лист с подписью Стила, а не рекомендация какому-то Питеру Селби. Он мог бы ее получить без особых хлопот во время обыска в твоем номере.

– Тогда она была ему не нужна.

– А теперь понадобилась? Для чего?

– В то время Мердок еще не был кандидатом в сенат. А сейчас, после билля, он ищет любые средства для борьбы с популистами, потому что у них – большинство. Тут все годится – и шантаж, и убийства. О шантаже ты знаешь. А убийство мы только что видели. Документ за подписью Стила, который могли найти полицейские в кармане Луи Ренье, скомпрометировал бы популистов.

– Все-таки не понимаю, почему?

– Газетчик-мыслитель! Думать надо. Кого убили? Бидо и его компанию. Скупщики голосов за «джентльменскую» партию. Кто убил? Неизвестно. Но один из преступников тоже убит, и в кармане у него рекомендация кому-то за подписью Стила. Какой вывод могут сделать газетчики из «Джентльмена»? Да и «Брэд энд баттер» не постесняется раздуть скандальчик.

– Но ведь, кроме меня, никого из газеты не было.

– А ты уверен? Может быть, кого-то и специально послали, а может быть, кто-то дежурил в ближайшем полицейском участке. Как расписал бы он войну популистов с «джентльменами»? «Убийство в „Аполло“! Как добываются голоса для предстоящих выборов! Популисты расстреливают своих противников! А подписывается под сей операцией не кто иной, как честнейший, почтенный и уважаемый всеми сенатор Стил!»

Мартин, конечно, уже все понял, но продолжает играть в «непонимайку». Подобно многим своим собратьям-газетчикам, он любит эту игру, когда задают не прямые, а окольные, наводящие вопросы, выуживая нужную и ненужную информацию: с умелой подкраской и ненужная пригодится.

– Помнишь, я тебе рассказывал, – как бы вспоминая, говорит он, – что из Бидо собираются сделать пудинг? Я ведь думал, речь идет о гангстерских междоусобицах.

– Не ври. Дон. Не думал ты так. Прекрасно знаешь, что здесь не Сицилия и не Манхэттен. И на земной аршин ничего мерить нельзя. Есть что-то родственное, но не то. И не Пасква замыслил всю эту акцию – он вообще не умеет мыслить, этот тупой бандюга. Задумал ее изворотливый и хитрый ум.

Мартин, уже привыкший к тому, что в сложных положениях именно я принимаю решения, вопросительно смотрит на меня. И, не дожидаясь вопроса, я отвечаю:

– Возвращайся в редакцию и разузнай, что готовят твои коллеги в утренний номер. Доказательств у них нет. Значит, все, что они напишут о причастности популистов к преступлению в «Аполло», – вранье. Впрочем, на это они не пойдут: повод для обвинения в клевете очевиден. Если тебя вызовет редактор или Мердок – может и такое случиться, – говори правду. Не скрывай, что был вместе со мной. Ничего не видел, кроме стрельбы, убитых и гангстеров. Что делал я? То же, что и ты. Подошел к убитому, послал официанта за полицией, дал показания сержанту. Мердок, если ему доложат о нашем присутствии в баре, конечно, догадается, кто сорвал операцию. Но ты «ничего не знаешь», а я выкручусь.

– Я действительно ничего не знал о взятом тобой письме. Ты сделал все чертовски быстро.

– Думаю, тебя об этом и не спросят.

Мы оба понимаем, что преступление в «Аполло» заставляет торопиться. Выглядываю в окно – улица пуста, тусклый газовый фонарь кладет желтый круг света на мокрую от дождя брусчатку. Снимаю с вешалки сюртук и меняю шлепанцы на штиблеты.