Всадники ниоткуда (№3) - Серебряный вариант

Неожиданный выстрел из тумана свалил его на землю. Пистолет, прикончивший коротышку, отлетел в сторону. А из-за кустов появился Мартин.

– Посмотри, убит или нет? – попросил я.

– Жив, – нагнувшись к Ринки, ответил Мартин. – Я по ногам стрелял. Давай я тебя развяжу.

Освобожденный от пут, я растер себе шею и кисти рук.

– Еще бы немного – и снимал бы труп с виселицы. Я слышал шорох в кустах минуты три назад. Это ты был? Так почему не стрелял?

– Туман. Боялся промахнуться. Пока они тут все налаживали, подполз вплотную. А ты уже в петле…

– Сообразил, что в экипаже был капкан?

– Не сразу. Но старался не упустить ваш кеб. А они, должно быть, заметили. Начали петлять.

– Не думал, что ты нас потеряешь. Кстати, где?

– Уже за Городом, вероятно, на развилке, у колодца с распятием. Ехали минут двадцать по дороге – никого. Спрашиваем встречного: не проезжал ли кто? Не проезжал, говорит. Пришлось возвращаться и сворачивать на проселок к лесу. Тут и нащупали ваш след. Фиакр я оставил на дороге, а сам пешком прямо сюда: голоса послышались. Подошел ближе – все ясно. Из банды Мердока.

– Ошиблись мы с тобой, Дон. Ринки от себя работал. Мстил мне за «Гэмблинг-Хаус». Это он стрелял в меня тогда у отеля, он и полицейского убил. Сам признался и подтвердил, что Мердок об этом ничего не знает и не узнает. Потому и с напарником расправился, чтоб свидетелей не было.

Мартин наклонился над убитым коротышкой.

– Кажется, в лесной «берлоге» встречались?

– Там и Ринки был.

– Ну, всю шваль не запомнишь. А почему он от Мердока таился?

– Из страха, наверно… Поехали в город. Мертвеца здесь оставим, а Ринки сдадим в полицейский госпиталь вместе с моим рапортом Бойлю.

21. Шантаж

Неожиданное вмешательство Ринки не внесло никаких изменений в нашу игру с Мердоком. Бойль лишь потребовал обстоятельного рассказа о случившемся в «Гэмблинг-Хаус» и на лесной дороге за Городом.

– Везет вам, Ано, – сказал он, – умеете вы убирать противников, и, главное, не своими, а чужими руками.

– Гибнут не только противники, Бойль, – ответил я, – гибнут и друзья. Вспомните хотя бы Луи Ренье. А кто убил его? И долго ли осталось бы жить Питу Селби, если б Ринки ушел от пули Мартина?

Но история с Ринки уже позади. А сейчас я сижу у дверей больничной палаты, куда час назад привезли Стила. К сенатору меня не пустили: у постели больного идет консилиум.

Я был у него дома. Перепуганная горничная сообщила, что сенатор очень беспокоился о Минни: барышня уехала за покупками, но так и не вернулась до вечера, а потом вдруг принесли письмо. Кто принес, она не знает. Вроде обыкновенный посыльный, с бородой и шрамом под глазом. Только это она и заметила. Сенатор вскрыл письмо, прочитал – и упал. Горничная бросилась за врачом – он живет напротив, и тот сразу же привез Стила в больницу святой Магдалины.

– А где письмо? – спросил я.

– Сенатор спрятал его в карман.

Я уже успел поговорить с личным врачом сенатора, когда он на минуту покинул палату, чтобы дать указания дежурившей сестре милосердия.

– Не волнуйтесь, – успокоил он меня, – ничего страшного. Сердечный приступ. Как только закончится консилиум, вас к нему пустят. Ему уже легче. Он в полном сознании, но чем-то крайне расстроен. Я думаю, вы будете ему полезнее нас.

Наконец в дверях появляются участники консилиума. Личный врач Стила шепчет мне на ухо:

– Все в порядке, сердце выдержало. Постарайтесь не тревожить сенатора.

И я вхожу в палату.

Сенатор лежит под белым одеялом, обросший седой щетиной, – видимо, с утра не побрился. Он выглядит постаревшим лет на десять. Но не это меня встревожило, а растерянность, почти страх в его мутных, слезящихся глазах – вот-вот не выдержит и закричит не от физической, а от скрытой душевной боли.

– Хорошо, что вы пришли, Ано, – говорит он и дрожащей рукой вынимает из кармана больничной пижамы письмо в зеленом конверте с краткой надписью: «Джемсу Стилу, сенатору».

«Уважаемый мистер Стил, – читаю я, – ваша племянница жива, здорова и пока находится у нас, в надежном и недоступном для полиции месте. Кормят и обслуживают ее отлично, но увидеться с вами – иначе говоря, вернуться домой – она сможет лишь послезавтра, по окончании выборов, когда будут подсчитаны все голоса, в том числе и поданные за вас лично. Согласно конституции вы можете подать в отставку и отдать свои голоса любому избранному вами политическому деятелю. Вот мы и предлагаем вам сделку: мы отдаем вам Минни, вы нам – свои голоса, точнее, избранному не вами, а нами политическому деятелю. Имя его Тур Мердок, имя вам известное и отнюдь не ласкающее ваше ухо, но таковы уж условия сделки. И мы требуем этого не по его инициативе, а потому, что ему сочувствуем и за него голосуем. Сделать придется так: вы тотчас же вызываете вашего личного адвоката и диктуете ему надлежащее заявление в двух экземплярах. Один из них адвокат предъявит избирательной комиссии, другой экземпляр ваш представитель передаст нашему в кафе „Жюн“ завтра в полдень, как раз накануне выборов. Поэтому советуем поторопиться. Сообщаем, что у нашего в петлице черного сюртука будет расшитая галуном ленточка. Ваш спросит: „За кого вы голосуете?“ Наш ответит: „Только не за популистов“. Тогда и должен быть передан ему из рук в руки требуемый документ. На другой день ваша племянница будет доставлена домой.

Обращаться к полиции или к прессе не рекомендуем. Девушка исчезнет навсегда где-нибудь на дне Реки, мистер Мердок не понесет никакой ответственности, как ничего не знающий об этом деле, полиция никого не найдет, и в лучшем случае наш человек в кафе «Жюн» будет арестован и обвинен в соучастии в похищении и убийстве племянницы. Но этот «лучший случай» едва ли вас устроит.

Оглашение письма постфактум может, конечно, изменить положение. Ваши голоса и ваш пост останутся при вас, но и мистер Мердок не потеряет своего кресла в сенате. А уж за жизнь племянницы никто не поручится. Мы найдем ее всюду, где бы вы ее ни спрятали, и достойно отплатим за предательство. Даже ваша смерть ее не спасет: мы отправим ее в рай вслед за вами».

Письмо не было подписано. Пока я читал его, Стил лежал с закрытыми глазами, как мертвец.

– Когда ее похитили? – спрашиваю я.

– Думаю, после полудня.

– Значит, она еще в Городе. Шантажистам нет смысла увозить Минни далеко, если придется возвращать ее сразу после выборов.

– Я уже все решил, – не открывая глаз, произносит Стил.

– Что именно?

– Сделать все, что они требуют.

Я склоняюсь над его постелью.

– Откройте глаза, Джемс! Вы еще не умираете, и Минни пока жива. Вы имеете право жертвовать многим ради ее спасения, но не имеете права предавать партию. Не имеете права предавать Город. Если вы так поступите, Мердок станет его хозяином.

– Я не могу пожертвовать девочкой, – шепчет Стил. – Даже моя смерть не спасет ее.

– Кто говорит о вашей смерти?! У нас ночь и день впереди. Мы с Мартином сделаем все, что сможем. Утрите слезы, сенатор. Мердок не Корсон Бойл. И не вызывайте никаких адвокатов, пока не получите от меня вестей.

С этими словами я покидаю палату.

На улице меня поджидает встревоженный Мартин. Из дома сенатора я позвонил в «Омон» и, не вдаваясь в подробности, попросил его срочно приехать к больнице.

– Что? Плохо со Стилом?

– Минни украли, – говорю я. – Чистый киднэппинг, как у вас в Штатах.

– А выкуп?

– Голоса Стила, полученные на выборах.

Мартин не понимает. Я объясняю ему, как можно распорядиться полученными голосами, если подаешь в отставку тотчас после выборов. Короче – пересказываю суть письма.

– Подлец, – возмущается Мартин.

– Хуже.

– А если все-таки рискнуть?

– Как?

– Без полиции.

– Об этом я и думаю. Надо только найти его.

– Ты же знаешь адрес.

– А если Мердока нет дома?

– Скоро ночь. Подождем.

– Наверняка дом охраняется.

– Сколько их? Двое, трое… не больше.

– Значит, поехали.

Мы с Мартином понимаем друг друга. Чтобы спасти Минни, нужно испугать Мердока. А это не просто. В деле, видимо, участвуют трое или четверо дружков Пасквы, да и сам Мердок – бывший шериф. Стрелять они умеют.

Оставляем экипаж недалеко от коттеджа Мердока, просим кучера подождать нашего возвращения, обещая работу на всю ночь. До коттеджа идем пешком, не скрываясь, благо это квартал богачей и ночью на улице здесь никого не встретишь. За решетчатой оградой смутно вырисовываются темные бугры подстриженных кустов и погруженный в ночную тьму дом. Тускло светятся два окна на втором этаже (должно быть, горит керосиновая лампа: ночью электроэнергия не подается даже в этом квартале) и небольшое окошко внизу, рядом с подъездом. Присмотревшись, замечаю сидящего на крыльце человека.

Я подхожу к калитке так, чтобы с крыльца был виден мой силуэт. Мартин, мгновенно поняв меня, осторожно взбирается на ограду. Я издаю тихий свист. Человек на крыльце встает и шагает по утрамбованной дорожке к калитке.

– За кого голосуешь, парень? – спрашиваю я, когда он приблизился.

– Только не за популистов, – отвечает он и, опустив пистолет, подходит вплотную к калитке.

Так и есть. Это их пароль. «Пистолетник» из одной шайки с Пасквой.

– Кто? – хрипит он из темноты.

– Свой, – говорю я.

Парень плотно приникает к чугунной решетке, силясь разглядеть, свой ли. В ту же секунду Мартин кошкой прыгает на него сверху. Не успев даже вскрикнуть, тот валится на траву.

– Готов, теперь не скоро очнется, – еле слышно сообщает Мартин, открывая засов калитки.

– Видишь слабый свет в окнах наверху? – шепчу я. – Там кабинет и спальня Мердока. Наверное, он дома. Внизу охранники. Сколько их, неизвестно. Рискнем?

– Рискнем.

Мы подымаемся по ступенькам к двери. Она чуть приоткрыта: похоже, охранники не боятся вторжения. Пол крепкий, не скрипит, дверь тоже – петли заботливо смазаны. Сразу из темной передней идет наверх неосвещенная лестница. В комнате справа за столом – два небритых охранника играют в карты. На табуретке рядом лежит полицейский автомат. Нас картежники не замечают и не слышат.

– Может, обезоружим сначала? – шепчу я на ухо Мартину. – Свяжем. Быстро, бесшумно…

– Нашел кого жалеть! – яростно шипит Мартин. – Да бесшумно и не выйдет. У них автоматы. Лучше шумно, но наверняка. И не обязательно убивать, можно только ранить.

Несколько часов спустя, когда все уже кончилось, я спрашивал себя: а имел ли я право, без всяких ссылок на чужое пространство и время, – имел ли я моральное право стрелять? Что ответил бы я судье? Да, имел. Я стрелял в убийц, спасая жизнь похищенной ими девушки, я защищал свободу Города – ведь голоса Стила, отданные Мердоку, сделали бы того подобием чилийского диктатора Пиночета. Здесь не знают, что такое Чили и кто такой генерал Пиночет. Но здесь хорошо помнят прошлое.

А в ту минуту, когда мы с Мартином стояли с пистолетами в передней Мердока, ни он, ни я не раздумывали о моральном праве.

…Два выстрела взрывают тишину дома. Оба охранника оседают на пол. Мартин, не нагибаясь к раненым, подхватывает лежащий на табуретке автомат. Оружие в полном порядке и готово к бою.

– Подходящая штука для встречи с теми, кто сейчас спустится с лестницы.

– А если это Мердок?

– Вступим в переговоры.

На лестнице наверху показывается человек с фонарем. В руке у него пистолет. Это не Мердок. Нас в темноте холла он не видит.

– Погоди. Может, теперь обойдемся без выстрелов, – шепчет Мартин.

Человек с фонарем приближается, не опуская пистолета.

– Стоп, – говорю я из темноты. – Поставьте фонарь и бросьте пистолет. Руки вверх!

В ответ гремит выстрел. Я успеваю брякнуться на пол – пуля надо мной разбивает стекло входной двери.

Мартин не остается в долгу. Подкравшись к лестнице сбоку, он хватает стрелявшего за ноги. Тот падает навзничь. Фонарь гаснет, но загорается струйка вытекшего керосина. Мы наспех связываем руки лежащему – он молчит, видимо понимая, что кричать бессмысленно: Мартин уже направил на него свой автомат. Из предосторожности мы все-таки затыкаем бандиту рот носовым платком. Струйки горящего керосина затаптываем, чтобы не загорелась деревянная лестница. Остается визит к хозяину.

Кабинет заперт. Я стреляю чуть правее замочной скважины. Удар ноги – и дверь открывается настежь. Тут же из освещенного кабинета слышится выстрел, но Мердок не видит цели: Мартин и я притаились за косяком двери.

– Не двигаться, Мердок! Нас двое, а ваших телохранителей уже нет. Бросьте пистолет и поднимите руки. Мы сможем спокойно поговорить с вами, если нам никто не помешает.

– Верю, – говорит Мердок и кидает пистолет на пол. – Входите, Ано, не стесняйтесь.

Мы входим, Мердок встречает нас с улыбкой.

– Обыщи его, Мартин, – командую я.

Мартин ощупывает карманы Мердока, подбирает пистолет и передает его мне.

– Ничего нет, Юри.

– Тогда садитесь, Мердок. – Я указываю пистолетом на диван. – Руки можете опустить.

В кабинет вбегает горничная с перекошенным от страха лицом, без халата, только в ночной рубашке.

– Что случилось, мистер Мердок? Меня разбудили выстрелы.

– Идите к себе, Джесси, – спокойно произносит Мердок, – закройте дверь, запритесь и не выходите до утра, пока не прибудет полиция. Никто вас не тронет.

Горничная исчезает, и мы остаемся втроем. Мердок сидит на диване, а мы – напротив, у письменного стола.

– Вы опять переиграли меня, Ано, – кривится в улыбке Мердок.

– Переиграл, – соглашаюсь я, – хотя, скажем мягко, вы и пытались мне помешать.

– Возможно. Вы, кстати, отвечали тем же. Судя по тому, что вы угробили моих парней, вам что-то от меня нужно?

– Многое.

– А именно?

– Во-первых, вы немедленно освободите Минни Стил.

– Ее здесь нет.

– А где она? Глупо скрывать…

– Согласен. В кафе «Жюн». Под надежной охраной.

– Жива?

– Пока.

– Вот мы с вами и отправимся сейчас в кафе «Жюн», и вы сами позаботитесь о ее благополучном возвращении домой.

– А если я этого не сделаю?

– Мы тут же вас убьем, Мердок, не пощадив, как не пощадили ваших охранников. У нас нет выбора.

– Так ведь и девчонку убьют…

– …а сенатор Стил умрет от второго сердечного приступа. Допускаю и это. Но зато вас не будет, Мердок, и Город вздохнет свободно.

– Неужели я так опасен для Города?! – Усмешка напоминает мне прежнего, уверенного в себе Мердока.

– Не кривляйтесь, – обрываю я его. – Я смотрю дальше Стила и предвижу ваши замыслы. Итак, согласны?

– У меня тоже нет выбора, – пожимает плечами Мердок, – разрешите переодеться.

– Последи за ним, Мартин.

Пока Мартин ощупывает сюртук Мердока, я подымаю телефонную трубку.

– Соедините меня с больницей святой Магдалины, не знаю ее номера, – прошу я телефонистку.

– Дежурный врач у телефона, – отвечает больница.

– Говорит советник сенатора Стила. Он спит, наверно?

– К сожалению, нет, советник. Не спит даже со снотворным. А мы не рискуем увеличить дозу.

– И не надо. Сообщите ему немедленно, что звонил я, и скажите, что племянница его через час, а может быть, и раньше, благополучно вернется домой. Это будет для него лучшим лекарством.

Мердок в сюртуке и цилиндре ждет у двери.

– Я готов, джентльмены.

– Идем к экипажу, – говорю я. – Мы по бокам. Пистолеты у нас в карманах, пальцы на спуске. Никакие парни из кафе «Жюн» вам не помогут. Девушку вы отправите самолично в нашем же экипаже, парней отпустите, а мы втроем поговорим о дальнейшем. Ясно?

– Ясней быть не может.

На связанного охранника он даже не обращает внимания и уверенно шагает в ночную темь, разбавленную тусклыми бликами газовых фонарей.

22. Решающий шаг

Кафе «Жюн» было закрыто. Пришлось стучать. Дверь приоткрылась, закрепленная изнутри на цепочке, и кто-то хриплым голосом сказал сквозь щель:

– Навынос не продаем.

Мы ждем ответа Мердока. Он говорит тихо и властно:

– Открой, Слим. Свои.

В распахнутую настежь дверь мы все входим в том же порядке: чуть впереди Мердок, за ним вплотную я и Мартин.

В зале пусто. Столы поставлены один на другой, стулья отодвинуты в сторону, на стойке горит единственная свеча, освещающая не больше пяти квадратных метров погруженного в темноту зала.

– Где девочка, Слим? – спрашивает Мердок.

– Наверху, и угловой комнате. Наверное, уже спит. От ужина отказалась.

– Разбуди ее повежливее. Пусть спускается вниз. Здесь ждут ее друзья. Кто рядом?

– Крук и Тони. Играют в кости. Проглотили целый бидон абрикосовой.

– Будет оплачено, Слим. Кстати, скажи им по пути, чтобы убирались отсюда немедленно.

Слим мгновенно исчезает за дверью у стойки, смутно различимой в темноте. Мердок садится, мы устраиваемся возле него, контролируя каждое его движение.

– Не напрягайтесь, ребята, – ухмыляется он. – Я работаю честно.

Из двери у стойки появляются двое. Тусклый свет свечи не позволяет рассмотреть их лица.

– Вызывали, хозяин? – спрашивает один, не подходя близко.

– Вы оба свободны, Тони. Девчонкой займется Слим. А вы по домам. Живо!

Парни почтительно ретируются, не обращая на нас никакого внимания, – приказа хозяина не было, а самодеятельность, должно быть, не поощряется.

Минуты две-три спустя в зал входит Минни в светлом платье с жирными пятнами на рукавах: вероятно, ее тащили за руки. Я делаю знак Мартину, чтобы он держал под прицелом Мердока, поднимаюсь ей навстречу.

– Мсье Ано! – радостно восклицает она и бросается мне на шею, не замечая ни Мердока, ни Мартина.

– Вы сейчас поедете домой, Минни, – говорю я. – Вас отвезут. И не пугайтесь, если не застанете там дядю. Он в больнице святой Магдалины. Легкий сердечный приступ после вашего исчезновения. Сразу позвоните ему.

– Слим, – подает голос Мердок, – доставишь девушку домой. Головой ответишь за любую задержку.

– А кто же здесь останется, хозяин? – медлит Слим. Ехать ему явно не хочется.

– Мы подождем твоего возвращения.

– Идите, Минни. – Я подталкиваю ее к выходу. – Экипаж у подъезда.

Минни и Слим уходят. Я закрываю дверь на цепочку.

– Первое ваше требование выполнено, Ано. – Мердок разговаривает спокойно, но с какой-то внутренней настороженностью. Вероятно, он понимает, что его ожидает еще более неприятное испытание.

Я сажусь напротив Мердока. Мартин по-прежнему не спускает с него глаз.

– Здесь есть телефон? – спрашиваю я.

– Вон там, за стойкой, – кивает Мердок.

– Через полчаса я позвоню Минни домой, и тогда будет видно, как выполнили вы наше первое требование. Надеюсь, телефон работает?

– Проверьте.

– Проверим. А пока проверим другое.

– Что?

– Ваш здравый смысл.

– Не понимаю.

– Сейчас объясню. Вы проиграли, Мердок.

– А что я проиграл, кроме голосов Стила?

– Вашу ассоциацию, Мердок, в перспективе – партию и все ожидающие вас кресла в сенате.

Мердок долго молчит. Выражения его лица я не вижу, но знаю, что он меня понял и подсчитывает свои возможности.

– А если подробнее? – наконец спрашивает он. Голос его чуть-чуть дрожит.

– Сейчас вы напишете под мою диктовку заявление в избирательную комиссию. Вы «признаетесь», что лично проверили обвинения сенатора Стила и убедились в их справедливости. Как честного политического деятеля вас глубоко возмутило сотрудничество ассоциации реставраторов с шайкой грабителей и убийц. Ассоциация скомпрометирована, и вы ее распускаете, одновременно требуя изъятия из всех избирательных списков ее кандидатов, в том числе и своей кандидатуры. А избирательные бюллетени с именами кандидатов вашей, теперь уже бывшей ассоциации предлагаете считать недействительными.

– Что же вы оставляете мне? – произносит Мердок.

– Не так уж мало. Во-первых, достоинство и незапачканную репутацию, во-вторых, возможность играть дальше, причем не только проигрывать. У вас еще остаются все игорные дома и ночные клубы, организация букмекеров на городском ипподроме и контрольный пакет акций страховой компании «Эврика». А самое главное, у вас в руках газета, которая может поддерживать и другие движения: если не «джентльменов» – они, пожалуй, слишком аристократичны для вас, – то, скажем, церковников-католиков или евангелистов. Ведь и с их помощью можно добиться сенатского кресла.

Мердок молча встает и проходит за стойку бара. Мартин с пистолетом следует за ним.

– Я не оружие ищу, а перо и бумагу, – огрызается Мердок.

Отыскав их под прилавком, он, стоя, записывает: «В сенатскую избирательную комиссию…»

– Диктуйте, – обращается он ко мне.

Со своего места я диктую ему примерно то, что уже высказал.

– А теперь позвоните в редакцию «Брэд энд баттер» и продиктуйте написанное, – продолжаю я. – Там знают ваш голос и не заподозрят мистификацию. Лучше всего, если вы доберетесь до редактора. Утром это заявление должно быть в газете. И на первой полосе. А затем отдадите бумагу мне. Об избирательной комиссии и о «Сити ньюс» я сам позабочусь.

Мердок довольно быстро находит по телефону ночного редактора.

– Стенографистки не надо. Записывайте сами.

Торопливо, но отчетливо диктует. Слышатся перебивающие текст реплики:

– Что? Я же сказал. Пишите слово в слово. Да, так. Не вы мне, а я вам плачу за работу. Понятно? Пишите дальше…

Потом опять текст, и снова раздраженная реплика:

– Если хотите сохранить редакторское место, все это должно быть в завтрашнем номере. Заеду лично. Да, подпишу номер.

И с элегантностью банкомета, подвигающего партнеру его выигрыш, Мердок протягивает мне листок со своим заявлением. Я аккуратно складываю документ вчетверо и опускаю в карман.

– Еще две минуты, Мердок, и мы с вами расстанемся, – говорю я, – только позвоню Минни.

Она уже дома и радостно сообщает, что созвонилась с больницей, дядя все знает и уговорил врачей отправить его домой.

– Запритесь, Минни, и никого не впускайте до приезда дяди, я попрошу Мартина подежурить у вас.

– Зачем? – вмешивается Мердок. – Наемных убийц посылать не стану. Проиграл – плачу.

– Крупно играете и классно проигрываете, – замечает до сих пор молчавший Мартин. – А ваши «пистолетники» не играют, а постреливают.

– Выстрелов больше не будет, – смеется Мердок. – Вы, может быть, все-таки вернете мой пистолет, Ано?

– Я верну его вам завтра в сенатском клубе. У вас ведь есть гостевая карточка?

Мердок не успевает ответить. Свеча гаснет, заливая оплывшим воском медный подсвечник. Мы оказываемся в темноте. Самая подходящая обстановка для житейских раздумий. Я почти уверен, что он сказал правду: выстрелов больше не будет. Мердок размышляет уже не над тем, что проиграл, а над тем, что выиграл. А выиграл он возможность играть дальше. Ведь мертвецы не играют. Через час-два он заедет в типографию и подпишет к печати очередной номер газеты. Мой же экземпляр заявления Мердока, прежде чем попасть в «Сити ньюс» и сенатскую избирательную комиссию, должен побывать у Уэнделла. Придется будить магната, не дожидаясь утра. Надо спешить.

Несмотря на все протесты дворецкого, мне удается поднять Уэнделла. Он выходит в халате, протирая заспанные глаза.

– Что-нибудь сверхсрочное, Ано, иначе бы вы не явились в такое время?

Я вручаю ему сложенный вчетверо лист бумаги и плюхаюсь на кушетку. Ноги меня не держат – так хочется спать. Мне даже кажется, что я уже сплю и лишь сквозь сон вижу, как судорожно глотает слюну Уэнделл и как круглеют его глаза, пробегающие по строчкам заявления Мердока.

– Это не подделка? – спрашивает он, спотыкаясь на гласных.

– Вы странный человек, Уэнделл. Столько месяцев меня знаете, а говорите такие вещи. Заявление подлинное и должно появиться сегодня в «Брэд энд баттер». Одновременно надо опубликовать его и нам. Свяжитесь срочно с редакцией «Сити ньюс» и продиктуйте текст стенографистке. Номер, наверно, уже печатается, но вы сумеете втиснуть Мердока в оставшуюся часть тиража. Не стойте с открытым ртом, Уэнделл, не теряйте времени.

Уэнделл покорно, словно младший клерк, бежит к телефону, а я мгновенно засыпаю в сидячем положении и просыпаюсь, когда он появляется снова.

– Как вы добились этого, Ано? – с умилением восклицает он и всплескивает руками. – Боже мой, вы больны?

– Нет, просто чертовски устал.

– Выпейте коньяка.

– Давайте.

Глоток коньяка приводит меня в чувство. Но разве можно в нескольких словах передать события этой ночи? Начинаю с похищения Минни и письма, отправившего Стила в больницу. Уэнделл вдруг перебивает:

– И он решил отдать Мердоку голоса?

– Да. Но вмешались мы с Мартином.

Что произошло дальше, я рассказываю коротко, как могу.

– И вы стреляли? – ужасается Уэнделл.

– Не раздумывая. Мы имели дело с профессиональными «пистолетниками».

– Но они могли вас убить!

– Не сумели. Сумели мы. Вывели их из строя.

– Всех?

– Кроме Мердока. Он умен и соображает быстро: девушку освободил, партию свою распустил и сам продиктовал это заявление в свою газету. Сразу понял, что проиграл.

– А если он все же сообщит в полицию?

– О чем? О том, что заявление сделано под угрозой расправы? Тогда придется признаться и в письме к Стилу, и в похищении девушки с целью шантажа сенатора – есть свидетели. А это – политическая смерть Мердока. Нет, заявление он опровергать не станет. Оно даже создает ему ореол политической честности и принципиальности. Входной билет в сенат на будущих выборах. Полицию он вызовет только для того, чтобы опознать раненых. Скажет, что во время его отсутствия на дом было произведено нападение. Сотрудники Бойля, конечно, узнают в задержанных патентованных уголовников и церемониться с ними не будут. А Мердок начнет снова тасовать карты. Не вышло с реставраторами – выйдет с церковниками. Я, кстати, это и посоветовал. Денег ему не занимать. У него их немногим меньше, чем у вас, мистер Уэнделл, и во всяком случае больше, чем у Стила.

Уэнделл более чем доволен – почти счастлив.

– Какой вы молодец, Ано!..

Мне не хочется говорить о себе, да и не поймут меня, пожалуй, если рассказать правду. Просто я человек другого века, привыкший к другому ритму. Мой мир имеет опыт разгрома Гитлера и Муссолини, пережил крах диктатуры «черных полковников» в Греции, победу социалистической демократии в Португалии и – надеюсь, недолговечный – взлет фашистской контрреволюции в Чили. Я знаю больше и вижу дальше, чем политики здешнего общества, и лучше их понимаю законы его исторического развития. Но сказать об этом Уэнделлу я не могу.

– Может быть, постелить вам у меня в кабинете? – предлагает Уэнделл.

– Высплюсь у себя в отеле. Только бы добраться до него…

23. Возвращение

Мы с Мартином вновь на верхней палубе «Гекльберри Финна». Мы едем в Сильвервилль. Плывут мимо сосновые рощи, глинистые обрывы, рыбацкие хижины над ними и лодки, вытащенные на песчаные отмели. В голубой чаще неба за поворотом Реки уже виднеется пыльная дымка.

О ночной встрече с Мердоком ни я, ни Мартин, словно по уговору, не упоминаем. Пожалуй, она нам обоим казалась чем-то неправдоподобным, далеким от действительности – как виденное где-то в кино или на телеэкране. Теперь же Мартин, выплюнув докуренную сигарку за борт, неожиданно спрашивает:

– А если б он отказался?

– Кто?

– Мердок.

– Я бы убил его. Не я – так ты. Мы ведь знали, на что шли. Но в кафе «Жюн» я понял: Мердок не будет сопротивляться. Потому-то он и отправил по домам Тони и Крука, а Слима послал сопровождать девушку.

– Свести с нами счеты он может и в Сильвервилле. Тут у него дружков не меньше, чем в Городе.

– Он не знает, где мы сейчас. Даже в клуб обедать не пришел, и пистолет его я оставил в гостинице. Вообще никому, кроме Стила, неизвестно о нашем отъезде.

Почему мы решили ехать в Сильвервилль, да еще в самый день выборов?

Произошло это так. После той бурной ночи мы встали поздно, проспав завтрак. В баре нам соорудили яичницу и подогрели кофе.

– Ты долго собираешься молчать? – вдруг взорвался Мартин.

– У меня странное ощущение. Дон. И возникло оно перед тем, как проснулся.

– И у меня. Словно сон под утро увидел, который начисто забылся… И шепнул кто-то на ухо.

– О том, что мы должны ехать в Сильвервилль?

– Да. Но совсем не из страха перед Мердоком. Хотя мысль о его мести была.

– Нет, ни при чем здесь Мердок. И страх ни при чем. Нас отпускают. Дон. Домой.

– Рад?

– От радости кричат или молчат. Потому и молчу. Думаю. Надо будет найти то место, где мы с тобой «приземлились» у океана, близ песчаных дюн. Помнишь?

– Отлично помню. Ты еще спрашивал меня, что за кустарник. А когда поедем?

– Сегодня после обеда. Нужно выяснить расписание.

– Поезд отходит в три десять, в половине девятого мы будем уже в Вудвилле, а «Гек Финн» отплывает в полночь.

– Откуда ты все это узнал?

– Какой же я был бы репортер, если бы не знал расписания. Мы и билеты можем заказать в отеле.

– Лучше на вокзале. Чтоб никто не заинтересовался нашим отъездом. За номер уплачено, ничего с собой не возьмем.

– Думаешь, в Крыму очутимся?

– Убежден.

– У твоей машины?