Как только по войску распространился слух о том, что Карл благословляет оружие, к нему стали приходить варвары из соперничающих отрядов с частями луков, с наконечниками стрел и даже с точильными камнями. Карлу было неприятно это внимание к его персоне, но он никому не отказывал.
      Карл научился стрелять из лука. В юности он усвоил азы стрельбы из лука, но изогнутый лук для него был открытием. Лук натягивался свободно и мягко, а освобожденная тетива не увлекала за собой лучника, как это бывало при стрельбе из луков, изготовленных из одного куска древесины.
      Очень скоро Карл убедился, что из чужого оружия он стреляет гораздо точнее, чем из длинных имперских луков в отрочестве.
      Барлас поделился с ним секретами лучника. Он посоветовал Карлу забыть о южной манере натягивать тетиву тремя пальцами. Курганцы цепляли тетиву большим пальцем, а тремя другими перекрывали его. На большой палец лучники специально надевали медные или вырезанные из кости кольца. Именно поэтому курганцы пускали стрелы с правой стороны лука, а не с левой, как это делали лучники Империи. Из изогнутых луков северян можно было выпустить стрелу больше чем на три сотни пядей, но точно поразить цель можно было только с расстояния в сорок пять луков. Стрелять в цель с большего расстояния, по мнению опытного Барласа, было пустой тратой стрел. Еще лучники стреляли «аркадой», они пускали стрелы вверх, и стрелы поражали цель, падая почти вертикально вниз. В отличие от токсофилов Империи, которые были пехотинцами и могли позволить себе пользоваться цельными длинными луками, курганцам нужны были луки, из которых они могли бы стрелять, сидя верхом на лошади. А для этого подходили, только изогнутые луки с легким натяжением.
      Шел четвертый месяц осады. Прошел слух, что Верховный Зар недоволен ордой и намерен призвать силы Богов Тьмы и покончить с осадой.
      Карл, отъехав в лесную просеку, практиковался в стрельбе «аркадой», когда к нему подъехали всадники.
      Их было двадцать, все стражники Сурсы Ленка. За главного у них был гигант с торчащими из черепа рогами быка. Он приблизился к Карлу и протянул ему отполированный до перламутрового блеска человеческий череп. Карл взял череп в руки, и гигант тут же забрал его обратно. Стражники ускакали.
      Карл рассмеялся. Вот уже и Верховный Зар нуждается в том, чтобы Карл благословил его орудия войны.
 
      В ту ночь над Вольфенбургом заплясали огни Северного Сияния. А потом в летнюю ночь ворвалась настоящая буря. Свирепая, жестокая зимняя буря. Земля покрылась толстым слоем инея, раскачивающиеся деревья сковало льдом. Молнии, как молот, били и били в городскую стену. Удары были такими яростными и беспощадными, что сторожевая башня у ворот не выдержала и рухнула.
      С торжествующими воплями курганцы ворвались в Вольфенбург и вырезали всех защитников города и всех мирных жителей.
 
      Город предали огню, и на рассвете Улдин возвел свою пирамиду из черепов. Его отряд уничтожил множество воинов противника и мирных жителей, и Верховный Зар ему благоволил. Сразу после того, как Улдин окропил свою пирамиду черепов кровью пленника, ему должны были нанести шрам победителя на щеку. К вождю подошел Чегрум с кремневым ножом в руке, но Улдин отослал его прочь и вызвал Карла-Азитзина.
      Карл вышел из толпы варваров и, следуя указаниям шамана, нанес на щеку вождя пятый победный шрам. В последний момент он отшвырнул кремневый нож и полоснул Улдина по щеке «настоящим убийцей» Дрого Хенса.
 
      – Мы идем на север, – объявил Улдин.
      Но все было не так просто. Осень была уже на пороге, листва на деревьях начала менять цвет. Разведчики докладывали о скоплении больших сил противника на севере, на окраинах области Кислева. Архаон желал уничтожения врага, а орда Сурсы Ленка была ближе всех к Кислеву.
      Сурса Ленк призвал к себе Улдина и возвысил его до Хитвождя, передав под его командование шесть отрядов – отряд самого Улдина, отряды заров Блейды, Херфила, Крейи, Сколта и Тзагза. Уже в качестве Хитвождя Улдин должен был вести свои отряды на север и уничтожить соединение противника. Это была большая честь для Улдина. Хотя было ясно, что его отряд выбран из-за Карла-Азитзина. Блейда и Херфил были крайне недовольны и затаили обиду.
      И вот уже во второй раз за год Карл с отрядом всадников скакал на север, на окраину Кислева. Легкое увядание коснулось природы. Селения, мимо которых лежал путь варваров, были либо разрушены, либо покинуты.
      В прохладном воздухе кружили первые опавшие листья. На рассвете уже случались заморозки, иногда несколько дней кряду лил дождь.
      Как-то после полудня, когда курганцы форсировали Линск там, где он широко разлился и обмелел, они увидели всадников, выезжающих из леса с противоположной, стороны равнины. Лиственные леса остались у них за спиной на юге. Вечнозеленые хвойные леса темной стеной поднимались стеной за спиной появившихся всадников.
      Сначала курганцы решили, что наконец столкнулись с первыми частями армии кислевитов, которую их послали уничтожить. Варвары спешно приготовились к бою.
      Но всадники не были кислевитами. Это были бандиты-кьязаки, судя по их внешнему виду – кулы или тахмаки. Эфгул глянул на Карла и усмехнулся. Он считал, что все кьязаки, особенно кулы, – подлые, трусливые крысы.
      – Нас больше, Карл-Азитзин, – сказал он. – Вот увидишь, они побегут.
      Косматый северянин ошибся; и ошибся дважды. Кьязаки не бежали, завидев отряды курганцев. И это их было больше.
      – Они тебя надули, Эфгул, сех, – сказал скачущий по другую сторону от Карла Хзаер.
      Бандиты повернули в сторону курганцев и скакали все быстрее. Под командованием Улдина было шесть отрядов – почти четыре сотни всадников, но кьязаки, которых сначала, казалось, было не больше сорока, скоро превратились в сотню, две, пять сотен. Они россыпью выскакивали из леса и присоединялись к несущимся по равнине всадникам.
      Улдин громовым голосом отдал приказ. Хзаер и другие горнисты протрубили сигнал к бою. Шесть знаменосцев подняли знамена. Самым большим было знамя Ускела. Штандарт Улдина, дабы подчеркнуть статус Хитвождя, помимо золоченых черепов и одноглазой волчьей морды украсили огромными лосиными рогами с развешанными на них бусами из человеческих зубов. Курганцы выхватили оружие и с кровожадными криками помчались галопом на кьязаков.
      Два войска столкнулись и смешались друг с другом, как два горных барана, сцепившиеся рогами. Карла закружило в водовороте дерущихся всадников. Уши закладывало от лязга, грохота и треска. Земля дрожала под ногами дерущихся насмерть противников. Трещали копья, раскалывались щиты, ломались кости. Лошади вставали на дыбы и сбрасывали всадников. Мощными ударами варвары выбивали друг друга из седел. У Карла затекла правая рука, он уже парировал тяжелым мечом шесть или семь ударов.
      В воздухе летали деревянные щепы, металлическая стружка, брызги грязи, крови и пота. Столкновение затормозило движение, и противники рубились, практически стоя на месте. Каждый яростно дрался с ближайшим к нему противником. Карл знал, что уже отправил на тот свет четырех кьязаков, но схватка была такой сумбурной и интенсивной, что он, в конце концов, сбился со счета.
      Первую четверть часа обе стороны бились не на жизнь, а на смерть, но потом кьязаков, которые несли большие потери, покинуло присутствие духа. В считаные минуты те из них, кто мог вырваться на открытое пространство, бежали в сторону леса. Курганцы Блейды и Херфила отделились от войска и устремились в погоню за скрывшимися в лесной чаще кьязаками. Оставшиеся на равнине отряды Улдина перегруппировались и приходили в себя. Многие выбились из сил за время этой короткой, но жестокой схватки.
      И многие погибли. Отряд Улдина потерял сорок всадников. Еще дюжина была тяжело ранена. Кьязаки заплатили за поражение тремя сотнями жизней.
      Курганцы орали и горланили свои победные песни. Карл вернулся в строй. Эфгул, несмотря на глубокий порез на груди, вопил и потрясал в воздухе кулаками. Меч кьязака отсек мизинец на правой руке Хзаера, но он не обращал на это внимания и, брызгая кровью с каждым движением, извлекал сумбурные триумфальные звуки из своего горна. Карл был заляпан кровью, но чужой, на нем самом не было ни единой царапины.
      Прошло два часа, Блейда и Херфил вернулись после погони и присоединились к всеобщему торжеству. Они привезли с собой скальпы, оружие для перековки в трофейные кольца и еще новости. Новости были переданы Улдину не без злорадства.
      В лесу отряды Блейды и Херфила встретились с всадниками из другого войска курганцев. Это были воины, присягнувшие Верховному Вождю Оккодаю Тарсусу. Они рассказали, что их Верховный Зар со своей всемогущей ордой очистил от врага северные леса и теперь направляется на юг, чтобы присоединиться к армии Архаона. Всадники Оккодая Тарсуса гнали перед собой армию кьязаков, это и объясняло отчаянную атаку бандитов. Бой с четырьмя армиями курганцев куда предпочтительнее встречи с десятью тысячами всадников Верховного Зара.
      Была еще одна новость. Оккодай Тарсус уже разбил армию кислевитов, на уничтожение которой был послан Улдин. Эта битва произошла семь дней назад дальше на севере, на соленых берегах Тобола, и закончилась не уничтожением, но бегством кислевитов. Армия Господарства не выдержала напора великой орды Оккодая Тарсуса и растворилась в области.
      Осень в области может в одну ночь превратиться в зиму. Уже задули холодные ветра, в воздухе запахло снегом. Даже если бы курганцы повернули назад, они вряд ли добрались бы до Остланда до первых снегопадов.
      Войско Улдина направилось на север. Уже за неделю они убедились в том, что никто из кислевитов не прятался в этих краях. Не заметили они и следов орды Оккодая Тарсуса, которая направилась на юго-восток, к столице Кислева.
      С первым снегом Улдин повел свои отряды в дикие края на северо-востоке от Эренграда. Они направлялись в Чамон Дарек, где и собирались переждать зиму.
 
      Чамон Дарек – отдаленное и сакральное для всех курганцев место. Он располагался на суровых, негостеприимных плоскогорьях, туда приходили поклоняться своим божествам варвары-пилигримы, там зимовали и отдавали дань Теням Севера отряды варваров. В Чамон Дареке, как и во всех сакральных местах, барьер между миром смертных и загробным миром был очень тонок. Место золота и тьмы – вот что означало это название.
      Шаман Чегрум с особым нетерпением ждал прибытия в Чамон Дарек. Он бывал во многих святых местах на востоке, но никогда в таком великом и сакральном месте на западе.
      – Место тайн и чудес! – возбужденно восклицал он.
      Курганцы добрались до места за три недели. Последние семь дней они пробивались через снега, сквозь бураны, разгуливающие по безжизненным северным холмам.
      В день, когда они прибыли в Чамон Дарек, метель поутихла, и над укрытыми снежным одеялом холмами взошло красное зимнее солнце. Чамон Дарек скрывался в долине, которую соединяло с внешним миром узкое ущелье. Когда армия Улдина выехала на открытое пространство, многие варвары остановили своих лошадей и с восхищением смотрели на священное место.
      И Карл-Азитзин был одним из них.
      Это был самый большой могильный холм из всех, что ему доводилось видеть. Огромный холм, укрытый снегом. В подножии холма – большой, сложенный из камней и бревен зал два амбара и бревенчатые конюшни. Вокруг холма поднимались силуэты поменьше, возможно, камни, но они были укрыты снегом, и понять, что они означают, было невозможно.
      На вершине холма, несмотря на снег и холодный ветер, пылал высокий костер. Языки пламени уходили далеко в небо. Бело-голубой костер походил на пылающий лед.
      Небо над курганом расцвечивало мерцающее северное сияние.
 
      Воины Улдина не были первыми северянами, прибывшими в Чамон Дарек. Еще два отряда, поменьше отряда Улдина, основались на зиму у сакрального места, чтобы попировать и поклониться своим богам. Первый отряд – эслинги с запада Норсленда – рослые воины в гетрах и клетчатых накидках, вооруженные топорами с длинными рукоятками. Второй отряд – долганы – воины-кочевники Восточных Степей. Долганы были сородичами курганцев, в глазах южан они и были курганами. Но Карл без особого труда заметил различия между ними. Оружие и уздечки у долганов были легче, и, в отличие от курганцев, меди и железу они предпочитали бронзу и золото. Говорили долганы на своем диалекте, не таком непонятном, как у эслингов, но с грубым акцентом.
      Воины Улдина завели своих лошадей в конюшни и направились в зал. В этом огромном помещении с низким потолком зимовали все прибывшие в Чамон Дарек. Даже после прибытия около трех с половиной сотен воинов Улдина в зале было просторно. В нагретом кострами помещении пахло человеческими телами, дымом, соломой и кислым вином. Поджарые охотничьи псы сновали между лавками и набросанными на пол одеялами.
      В Чамоне Дареке были и постоянные обитатели – секта жрецов, которые круглый год служили в храме и всегда были готовы принять племена северян. Жрецы-воины защищали свой храм от бандитов, пополняли запасы в амбарах и погребах и совершали все надлежащие ритуалы и церемонии. В ответ на их гостеприимство все прибывающие в храм северяне оставляли жрецам долю от награбленного в походах.
      Секта была странной по составу: жрецы-воины, сильные, крепкие мужчины, а все остальные – жрицы, женщины и молоденькие девушки. Все в белых, как у Скаркитаха, одеждах и в остроконечных золотых шлемах. По силуэту шлемов Карл понял, что черепа членов секты, как и череп гиганта Хинна, были вытянуты.
      Улдин и его вожди представились братству жрецов и отдали дань из золота курганцев и добычи кьязаков. Потом Улдин выпил ритуальную чашу вина с предводителями эслингов и долганов, заручившись миром на все зимние месяцы.
      Как только Карл вошел в зал, он кожей почувствовал колдовство. И в тот же момент сам привлек внимание окружающих. Эслинги, которые носили воротники с шипами, дабы подчеркнуть свою связь с богом смерти Кхорном, поглядывали на него с некоторой опаской. А долганы, близко знакомые с учением Чара, смотрели на него с благоговейным трепетом.
      Даже жрецов, которые ни с кем не общались и только прислуживали, впечатлила внешность Карла.
      В первую ночь северяне пировали все вместе. Стены зала сотрясались от ора, песнопений и хохота. Среди пирующих не было только Чегрума. Как только отряды Улдина прибыли в Чамон Дарек, шаман поспешил в храм и больше его не видели. Улдин и другие курганцы уже посетили храм, и многие собирались еще не раз поклониться святыне.
      Но Карла в храм совсем не тянуло. Он уже был сыт магией северян и не стремился приобщиться к ритуалам, частью которых уже стал сам. Да и на кусачем морозном воздухе болела поврежденная часть головы, и он предпочитал оставаться в жарком зале.
      Еда была богатой и обильной. Самогон и подслащенное медом вино подавали в перевернутых, позолоченных изнутри человеческих черепах.
      – Из великого кургана, – пояснил Барлас, заметив, что Карл с интересом разглядывает чашу-череп. – Эти сосуды сделали еще скифы и спрятали под землей в этом кургане.
      Карл приподнял чашу. Перед ним был череп человека, который умер задолго до основания Империи сигмаритов.
      За одним из столов среди пирующих Карл заметил вождя Блейду в черных, покрытых узорами доспехах. Зар пил и веселился в компании с предводителем эслянгов. Так же как воины Улдина почитали Чара, Блейда и его люди поклонялись богу с обагренными кровью руками Кхару. Кхорн эслингов был божеством того же типа. У этих двух банд северян было много общего. Рядом с вождем сидел его «трехрогий» шаман Онс Олкер. Впервые после того, как он стал членом отряда Улдина, Карл увидел шамана Блейды. И, если раньше Онс Олкер не упускал случая испепелить Карла злобным взглядом, теперь шаман старался не смотреть на него. Как и всех остальных, шамана пугала внешность Карла, он боялся встретиться с ним глазами, хотя, Карл был в этом уверен, Онс очень этого хотел.
      – Здесь есть один, рядом с которым тебе лучше не расставаться с мечом, – сказал Эфгул, впиваясь зубами в баранью ногу.
      – Шаман? – спросил Карл.
      Эфгул рыгнул и размазал жир по своей волосатой физиономии.
      – Да, Карл-Азитзин, он. Но еще опаснее его чертов хозяин.
      – Блейда.
      – Блейда, правильно, Карл, сех, Блейда. – Эфгул отхлебнул самогон и протянул пустой позолоченный череп прислужнице из храма в золотой маске.
      – Блейда честолюбив, – сказал Хзаер.
      – А кто не честолюбив? – рассмеялся Барлас.
      – Он мечтает, что придет день и он станет Верховным Заром, – проворчал Фагул Однорукий. – Эфгул прав. Блейда затаил зло на нашего вожака за то, что он теперь Хитвождь. Улдин для Блейды – что бельмо в глазу.
      – Блейда – никто, – заявил знаменосец Ускел. – Наш зар одной рукой отправит его в могилу, и Блейда никогда не посмеет вызвать на бой Верховного Зара.
      – Улдин легко расправится с ним, но в честном бою, – тихо сказал Карл. – Но Блейда будет драться всеми способами.
      Курганцы замолчали и уставились на Карла. Они смотрели на него, потом наконец вспомнили, что не стоит этого делать, и снова уткнулись в блюда с едой.
      – Ты говоришь так, будто знаешь его лучше, чем нас, Карл, сех, – сказал Ускел.
      – Так и есть. Наш зар… Хитвождь… хороший человек. Великий воин.
      Курганцы издали победный вопль и застучали кулаками по столу.
      – И честный, – продолжил Карл, и шум тут же стих. – Бленда… злой и хитрый. И его шаман. Он повязал меня кровью за то, что я его оскорбил.
      – Как – оскорбил? – спросил Диормак с набитым ртом.
      – Двинул по голове так, что он повалился на землю.
      Курганцы расхохотались.
      – Теперь он тебя не тронет Карл-Азитзин, – уверенно сказал Ускел. – Теперь, когда ты…
      – Ускел, сех, хочет сказать, – вмешался Эфгул, – что Онсу Олкеру, чтобы напасть на тебя, придется посмотреть тебе в лицо. Ни один мерзавец не посмеет этого сделать.
      Курганцы снова рассмеялись и застучали кулаками по столу.
      – Онс Олкер посмеет, – сказал Карл. – У него есть цель. Кто из вас сомневается в том, что удача не покидает нашего прекрасного вождя потому, что в его отряде есть человек, отмеченный Чаром?
      С этими словами Карл поднес руку к уцелевшему глазу и пробежал пальцами по окружающим его выжженным порохом черным «змеям». Никто из курганцев не осмелился посмотреть на него.
      – И чего может достичь наш прекрасный зар, если его правой рукой будет Азитзин? Я – реальная угроза для Блейды. Без меня Улдин легко может лишиться благосклонности Верховного Зара. Пока я жив и предан Улдину… – Карл поднял свою чашу и отпил символический глоток – А я предан, и все здесь об этом знают. Пока я жив, у Блейды нет шансов занять более высокое положение, обрести власть и силу.
      Курганцы закивали. Карл говорил правду, ни у кого не было причин в этом сомневаться.
      – И поэтому Онс Олкер рискнет, хоть и знает, что это может стоить ему жизни. Он попытается еще до конца зимы. Попытается, потому что знает: это нужно его вождю. И он считает, что он прав, потому что повязал меня кровью.
      – Мы будем рядом, Карл-Азитзин, – вдруг сказал Эфгул и приложил ладонь к сердцу.
      – Да, мы будем рядом, – согласно закивали Барлас и Фагул Однорукий и тоже приложили руки к груди.
      – Онс Олкер не подойдет к тебе, пока мы рядом, – объявил Ускел.
      Курганцы подняли чаши-черепа, выпили, и каждый приложил ладонь к сердцу.
 
      Позже, когда шумное пиршество немного поутихло, Лир и Сакондор подвели к Карлу одного долгана.
      – Его зовут Брока, – сказал Лир. – Он очень хочет, чтобы Чар благоволил к нему, в последнее время удача отвернулась от него. Он просит Карла-Азитзина благословить его.
      Долган – внушительных размеров мужчина в золотых и бронзовых доспехах отличившегося в битвах воина – встал перед Карлом на колени.
      Он был очень пьян, но убежденность в его голосе пугала.
      – Верни мне удачу, Карл-Азитзин. Умоляю тебя, – сказал Брока с грубым восточным акцентом. – Дай мне благословение Тзинтча.
      – Кого? – переспросил Карл.
      – Этим именем они называют Чара, Карл, сех, – шепнул Сакондор.
      Все это было довольно необычно, Карлу было неприятно находиться в центре всеобщего внимания. Он уже хотел отказать долгану, но тут воин сделал то, что не осмелился сделать ни один северянин после битвы под Аахденом, и Карл передумал.
      Брока посмотрел ему прямо в глаза.
      Карл не отрываясь смотрел на долгана, а потом сказал:
      – Полагаю, теперь Тзинтч будет благоволить тебе.
      Слезы заволокли карие глаза Броки, он склонился и поцеловал сапог Карла, а потом поспешил прочь.
      Служители храма продолжали обносить столы вином и подавали еду тем, кто еще не насытился. Жрецы-воины покинули зал, остались только служительницы храма… самые молодые и миловидные.
      – Они пытаются нас соблазнить? – спросил Карл.
      – Естественно, – промычал Эфгул. – Они здесь не размножаются с себе подобными. Это святое. Они поддерживают свой род, рожая от лучших воинов, из тех, что посещают Чамон Дарек.
      – Вот как.
      – Еще одно удовольствие и утешение, которое можно получить в этом святом месте, – хохотнул Барлас.
      – Я намерен дать жизнь самому великолепному воину-жрецу! – заявил Эфгул. – Что скажете?
      – Я скажу, – отвечал Диормак, – что ты дашь жизнь самому волосатому воину-жрецу в этом мире, Эфгул, сех.
      Курганцы взвыли.
      – Это было бы здорово, – заключил Эфгул и выпил.
      – Для начала, Эфгул, сех, ты должен получить шанс, – хитро заметил Ускел. – Они выбирают лучших. Я так думаю, одного из нас они уже выбрали.
      Карл понимал, что речь идет о нем.
      Он извинился и встал из-за стола. Не то чтобы идея развлечься с жрицами его не привлекала, просто в пьяном состоянии все слишком упрощалось, и ему захотелось встряхнуться на свежем морозном воздухе. Карл, то и дело переступая через тела отключившихся варваров, пошел через задымленный зал к выходу. Играла музыка, некоторые варвары танцевали со служительницами храма, пока их собратья по оружию напевали и отбивали ритм, стуча кулаками по столам.
      Проходя по залу, Карл обратил внимание на курганца, одного из отряда Блейды, который сидел, опершись спиной о столб, подпирающий крышу. На воине были вымазанные дегтем доспехи с выгравированными на них завитками и спиралями, такими же, как у его вождя. Карл вдруг понял, что знает этого человека.
      – Сир? Сир? Это я!
      – Я знаю, Карл Райнер Воллен, – сказал фон Маргур. – Я наблюдал за тобой.
      Карл присел рядом с рыцарем. Фон Маргур поправился и выглядел намного лучше, чем когда Карл видел его в последний раз. Но зрение к рыцарю не вернулось, глаза его по-прежнему смотрели в пустоту. Фон Маргур улыбнулся.
      – Похоже, мы оба изменили свою судьбу и переделали себя.
      – Ты теперь состоишь в отряде зара Блейды, фон Маргур, сех? – спросил Карл.
      – Он увидел во мне знак благословения, так же как Улдин увидел его в тебе. Предложил мне изменить свои взгляды на верность и мужество. Или изменить, или умереть. Теперь я знаю, Чар упрощает проблему выбора.
      – Я рад видеть тебя, фон Маргур, сех, – сказал Карл.
      – Да уж. Карл, будь добр, не употребляй при мне эти собачьи словечки… сех. Наша родина – Рейк, и мы должны говорить как граждане Рейка.
      – Извини…
      – Ха, ха, – усмехнулся фон Маргур. – Слышал бы ты себя, Карл. Эти грубые звуки – гортанный язык курганцев. Ты теперь говоришь на их языке, как на родном.
      Карл вскочил на ноги.
      – Я говорю на языке моего любимого Рейка, сир… – начал он.
      Фон Маргур покачал головой и рассмеялся, глаза его закатились.
      – Нет, Карл. Это я говорю на рейкском. Ты же, боюсь, отлично изъясняешься на диалекте курганцев.
      Ошеломленный Карл снова сел рядом с рыцарем.
      – Ты думал бежать? – спросил фон Маргур.
      – Я… – Карл подался вперед, опасаясь, что их кто-нибудь услышит.
      – Конечно нет. Глупый вопрос, – сказал фон Маргур. – Чар слишком глубоко забрался в тебя. Этот глаз. Это действительно – нечто.
      – Как ты… – начал Карл. – Я думаю, Чар и тебя изменил, сир, – закончил он.
      – О да, Карл, изменил, – вздохнул слепой рыцарь. – Еще как изменил.
      Карл встал и попрощался. Ему надо было глотнуть свежего воздуха.
      – Рад был с тобой повидаться, Карл, – сказал фон Маргур.
 
      Медленно тянулись зимние месяцы. В короткие зимние дни варвары отсыпались, мерились друг с другом силой и посещали храм. Но ночам они пировали и буянили.
      Чегрум почти не показывался в зале. Казалось, молодой шаман поселился в храме.
      Карл проводил время в разговорах с варварами, практиковался в стрельбе из лука в ясные дни. Барлас дал ему замечательный лук, один из тех, что они собирали под Вольфенбургом. На закате Карл присоединялся к пирующим и слушал их истории. Однажды Улдин привлек внимание всего зала, описывая битву древних курганцев, конец его истории вызвал шквал аплодисментов и грохот сотен кулаков по столам. Эслинги распевали свои грустные, пронзительные саги. Долганы танцевали смертоносные танцы с мечами.
      Временами, чаще уже разогревшись самогоном, Карл откликался на бессловесные приглашения жриц храма. Он не знал их имен и никогда не видел их лиц – в комнатах, куда его уводили жрицы, было темно и густо пахло сожженными семенами, такими же, какие жег Хинн в зале мертвого города кислевитов, имени которого Карл так и не узнал. Утром Карл просыпался в одиночестве, вдыхал холодный мускусный воздух, в голове у него были лишь смутные обрывки воспоминаний о проведенной со жрицей ночи.
      Иногда он пировал за одним столом с долганами. Он был для них как брат… Даже больше чем брат, потому что они относились к нему с благоговением. Долганы рассказали ему о своем боге Тзинтче, о том, как он правит миром, изменяя его. Карл пытался им объяснить, насколько все это для него странно и непривычно, ведь он родился в другом мире. Казалось, никого из долганов не настораживало то, что он сын врага.
      – Все меняется, – сказал ему Брока. – Все, Карл-Азитзин. Наша правда зависит от того, что с нами в этот момент происходит. Мы никогда не цепляемся за правду или какие-то там ценности, потому что это может затмить для нас образ Тзинтча. Только то, что меняется, становится больше и сильнее в этом мире. То, что не изменяется, разрушается и не может существовать вечно.
      Это была подходящая философия для кочевников, которые всегда находятся в движении и не порождают ничего постоянного. Карлу нравился Брока и компания долганов, они были щедрыми и открытыми к общению. Однако он напрягся, когда заметил – это было во второй половине зимы, – что карие глаза Броки стали голубыми.
      Когда Карл уходил из зала, чтобы попрактиковаться в стрельбе из лука, его всегда сопровождал кто-нибудь из отряда Улдина. Обычно это был Эфгул со своей неизменной флягой самогона, или Барлас, или Хзаер. Видимо, они всерьез решили охранять Карла.
      Никакой угрозы от Онса Олкера не исходило, правда, воины отряда Улдина почти не общались с воинами Блейды. После первой ночи в зале Карл больше ни разу не разговаривал с фон Маргуром. Иногда он замечал рыцаря, тот всегда держался особняком.
      Улдин укорял Карла за то, что он не посещает храм. Хитвождя это всерьез раздражало, словно из-за отказа Карла удача отвернется от его отряда. Карл пообещал пойти в храм с наступлением оттепели, когда придет время покинуть Чамон Дарек.
      Год завершился. Дни стали длиннее, в небе над негаснущим синим огнем на вершине кургана сверкало и переливалось северное сияние. В заснеженных лесах вокруг Чамон Дарека выли волки.
      Карл сознавал, что должен посетить храм до того, как покинет святое место курганцев. Жрицы нашептывали ему об этом, когда он спал.
 
      Варвары не переставали пировать. Сытная еда и обильная выпивка уже не радовали, как в первые дни, и Карл заскучал по суровой жизни всадника. Лир и Хзаер, сидя за столом, спорили, сколько они еще пробудут в Чамон Дареке. Лир утверждал, что неделю. Хзаер настаивал, что две. Ускел и Эфгул сообща решили, что до наступления оттепели, когда можно будет отправиться в путь, луна еще один раз станет полной и один раз превратится в тонкий серп.
      – Карл-Азитзин! – шепнул кто-то за спиной Карла. Это был Чегрум. Шаман исхудал и был болезненно-бледен. Он старался не смотреть Карлу в глаза.
      – Чего тебе?
      – Будет лучше, если ты сейчас пойдешь со мной, – сказал Чегрум.
      – Я ем, шаман-недоумок. Подождать нельзя?
      Чегрум затряс головой:
      – Ты должен пойти сейчас. Так хочет Чар.
      – Лучше делай, как он говорит, Карл, сех, – прорычал Улдин, который сидел в центре стола. – Мой опыт подсказывает – инстинктам шаманов надо доверять.
      Карл поднялся из-за стола.
      – Мне пойти с тобой, Карл, сех? – спросил Эфгул.
      Карл отрицательно покачал головой и пристегнул палаш к ремню.
      – Со мной все будет в порядке, Эфгул, сех. Ешь, отдыхай.
      – И попробуй трахнуть хоть одну бабу, пока его нет! – проревел Фагул. – Он один имеет их всю зиму!
      Под дружный хохот варваров Карл вышел вслед за шаманом из зала на морозный воздух. Он запахнул медвежью шкуру и застегнул покрепче золотую пряжку в форме лошади.
      Снегопад только-только кончился, небо было чистым. Яркие звезды и мерцающее северное сияние освещали небосклон.
      – Куда мы идем? – спросил Карл, дыхание белыми клубами вырывалось у него изо рта.
      – В храм, – ответил Чегрум и поманил его за собой.
      – Нет, – коротко бросил Карл и повернул обратно.
      – Ты должен пойти! Сейчас! Так решил Чар. О, он так близко, он сказал мне, что идет благословить тебя.
      – Пошел он, твой Чар! Я никуда не пойду.
      – Он сделает тебя прежним, Карл Райнер Воллен, – сказал Чегрум.
      Карл подхватил из железной корзины у входа в зал горящий факел и пошел за шаманом к кургану. Шаман скукожился от холода, кожа обтягивала его тощие плечи, босые ноги утопали в глубоком снегу.