Глава 29

ЛЕТО

– Хочешь, пойдем погуляем? – спросила Лея.

– Давай, – ответил Володя, заметив, что у окрестных домов также из почвы лезли гибкие сильные стебли. Во дворе у каждого из четырех обозримых жилищ он увидел анданорцев, прямо как на подмосковных дачах в первое теплое майское воскресенье...

Лея, проследив за его взглядом, сказала:

– Многие из них приехали за сотни километров, чтобы присмотреть за ростом своей кулямбы и охранять ее в первые минуты.

– От кого? – поинтересовался Володя.

– Ну, мало ли... – задумалась Лея. – Скримлик может сжевать зеленый побег – тогда дерево в этом году не вырастет, а из-за этого может заболеть и погибнуть корень. У нас все знают легенду про двух братьев-крестьян, у которых жены принялись рожать в этот день. Один остался возле жены, а другой – около ростка кулямбы. Тот, который принимал роды, недоглядел, что росток сжевали скримлики. И у него родился красивый, сильный сын. Тот, что остался у ростка, потерял ребенка, который умер родами. Но в следущем году жена родила ему нового сына, а его брат долгой холодной зимой остался без плодов и сперва съел своего новорожденного, потом – старшую дочь, потом – жену, а потом сам умер от голода.

– А говоришь, у вас нет сказок, – с печальной улыбкой сказал Владимир, глядя, как от стебля кулямбы отделился на верхушке первый нежный, крохотный листочек.

Кулямба была такой живой, что больше напоминала зеленую змею, медленно выползавшую из норы, или щупальце осьминога. Глазом можно было не только констатировать, что изменение уже произошло, но наблюдать сам момент движения, словно перед Владимиром стереовидение показывало ускоренный в сотни раз, отснятый на пленку процесс роста обычного дерева.

– А у нас всякая легенда – не сказка, а быль, – грустно как-то ответила Лея, обняв Владимира за талию.

– Да уж, хорош братец, – сказал Володя.

– Наверно, он просто не сообразил, что если он любит свою жену, то должен быть не около нее, но возле кулямбы.

– Да нет, я не про него, – возразил Володя. – Я про его братца. Что он, не мог помочь своему родному брату продержаться зимой и спокойно смотрел, как тот мучается, ест детей, жену, а затем умирает от голода?

В этот миг листочек развернулся в полный разворот, выставив свою пушистую круглую ладошку навстречу такому по-земному теплому сейчас солнышку. На улице было вовсе не холодно – возможно, градусов 10 выше нуля.

– Об этом я как-то не подумала, – отозвалась Лея, – когда мне мама расказывала эту историю, я была совсем еще маленькой, а мама осуждала другого брата.

Лея, сказав, что сейчас для прогулки Володя должен одеться намного легче, чтобы не вызывать подозрений, отвела мужа домой и выдала ему штаны чуть ниже колена и просторную рубашку с коротким рукавом. И особенно настояла, чтобы он не поддевал под нее футболку или майку, чтоб его не приняли за силлурианца. Впрочем, Владимир, выходя с Леей со двора, не испытывал особого холода – лучи солнца были почти жаркими, воздух – сухим, ветра же не было вообще. Молодые люди сперва путешествовали пешком – снеголеты не зря носили свое название, они могли летать именно над снегом, и 11 месяцев из 12 (а на Анданоре год также делили на 12 частей) это всех устраивало.

Впрочем, Володя даже рад был размять ноги в пешей прогулке. Владимир и Лея захватили летучие диски с собой; они добрались до трассы быстрым шагом, чтобы Володя не замерз, а над белоснежной дорогой, словно сделанной из пенопласта, летать можно было в любое время года. Снега и почвы сейчас было почти поровну – в жарких лучах светила сугробы стремительно таяли, ухитряясь при этом оставаться белыми. “Видимо, проблемы с чистотой воздуха на Анданоре не существует”, – подумалось Володе. Да уж, тут было не так много кислорода, чтобы еще и загрязнять чем-либо едва пригодный для дыхания воздух. Сейчас, когда они шли быстро, Владимир испытывал отчетливые проблемы с дыханием, как высоко в горах.

– К вечеру будет полегче – сказала Лея.

– Ты о чем? – спросил Владимир, отдуваясь, как старик или астматик.

– О воздухе, – ответила девушка. – Когда распускаются кулямбы, они генерируют столько кислорода, что у нас становится еще получше, чем на вашей Земле. – И, задумавшись, добавила: – Ну, или как было бы на вашей Земле, если бы вы не отравляли воздух, которым сами же дышите.

Когда Володя с Леей дошагали то в обнимку, то за ручку до трассы, то уже над каждым строением возвышалось красивое дерево, устремленное ввысь. Стволы, словно локаторами, были усеяны круглыми листочками размером в ладонь.

Земля же под ногами была черной и без каких-либо признаков трав или других растений.

– А где же ваша зимняя растительность? – поинтересовался Володя.

– Для нее сейчас слишком жарко, – ответила Лея. – Она не переносит такого палящего солнца и втягивается под землю. Вылезет при снегопаде – тогда, если ты у меня такой ботаник, раскопай чем-нибудь снег и увидишь.

Лея поцеловала Володю и активировала снеголеты. Володя попросил, чтобы Лея научила его управлять чудо-диском. Девушка охотно согласилась, тем более что дело это было предельно простым. Она с удовольствием уступила Володе роль ведущего, чтобы можно было в полной мере насладиться зрелищем разраставшихся у особняков вдоль дороги кулямб. Трасса в целом была пустынной. Пару раз Владимир и Лея обогнали своими стремительными снеголетами путешествующие аналогичным образом семейства, состоявшие из мужа, жены и нескольких детишек. Пару раз их самих перегонял длиннющий быстроходный автобус, более напоминавший остроносой формой, габаритами и обилием иллюминаторов морской корабль. “То ли “Ракета”, то ли “Комета”, то ли пароходики, что до оккупации плавали по Москва-реке”, – подумалось Володе. Это Лея сказала Владимиру, что белоснежные лайнеры – обыкновенные рейсовые автобусы. Они двигались над шершавой поверхностью трассы и работали, видимо, по тому же принципу, что и снеголеты.

– У нас не бывает аварий, – похвасталась Лея. – Это мы правильно сделали, что запретили у вас на Земле автомобили. Шутка ли, я слышала, что до оккупации в одной только Москве каждый день под колесами ваших первобытных машин гибли десятки человек – как на войне. У нас же, если пешеход выйдет на проезжую зону, то автолет подскочит на несколько метров вверх, сфотографирует нарушителя, мгновенно перешлет его фото в дорожный департамент и спокойно полетит дальше. Ну, разве что внутри кого-нибудь стошнит, у кого с вестибулярным аппаратом проблемы. А пешеход, вернувшись домой, находит свой портрет в нашем Интернете и блокирует судебные санкции против своей персоны уплатой штрафа, размер которого, не заплати он его сразу, рос бы с каждым днем. И все довольны.

Володя только тяжело вздохнул в ответ. Да уж, все продумано. Вот только он не был согласен, что нужно было запрещать на Земле автомобили, но омрачать такой прекрасный день пустой дискуссией ему тоже не показалось верным.

Прошло всего-то часа полтора, как они вышли из дома, а кулямбы уже достигали высоты земного четвертого этажа и не собирались останавливаться. Однако в их развитии наметился интересный прогресс – каждая из них выстрелила – иначе не скажешь при подобной стремительности роста – целой розеткой поперечных ветвей, росших во все стороны от ствола параллельно почве. Ветви с каждой минутой вытягивались не только в длину, но и набирали объема. К слову, стволы кулямб, мимо которых сейчас пролетали на своих дисках молодые люди, успели покрыться золотистой корой, в диковинных разводах которой словно проступали то ли картины абстракционистов, то ли вязь древних племен. Узоры и цветовые пятна были черного и белого цвета, что весьма эффектно смотрелось на желтоватом фоне. Поперечные же ветви были темно-серого, вполне земного цвета. Их было где-то пять, где-то семь, а в одном месте – Володя даже притормозил, чтобы посчитать, – девять.

– У нас говорят – сколько ветвей в нижней розетке, столько детей может быть в семье, которой принадлежит кулямба, – безрадостно сказала Лея, и было очевидным, о чем она сейчас опять думает.

Строения же вдоль шоссе становились все мельче и смотрелись беднее – домики стали, что называется, типовыми, без колонн и прочих изысков, и сидели плотнее, так плотно, насколько это позволяла корневая система их кулямб. Проехали автобусную остановку – мраморную полусферу с колоннами и орнаментом, как маленький фрагмент станции московского метро, – на ней ждали рейсового автобуса местные жители. Их озаренные жарким солнцем лица словно светились радостью весеннего праздника, они были легко одеты – колени и плечи у большинства были обнажены. Они смотрели на Владимира и Лею, приветствуя их широкими дружелюбными улыбками. Владимир вел сейчас свой диск и следующий за ним диск Леи на медленном ходу, и один из анданорцев – коренастый плотный мужчина средних лет – приветствовал Володю на певучем местном наречии. Володя, разумеется, лишь улыбнулся в ответ с глуповатым видом, Лея же сказала нечто, от чего взгляды стоявших на остановке сделались сочувственными, хотя и продолжали лучиться радостью от наступления долгожданного дня.

Владимир, как-то уже подзабывший, что языком Анданора отнюдь не был русский, смущенно спросил у жены, как только они отъехали от красивого купола на достаточное расстояние:

– О чем вы говорили?

Лея ответила:

– Крестьянин сказал тебе: “Какая великолепная сегодня погода, молодой господин. Пусть ваша кулямба щедро вознаградит вас в этом году”.

Владимир, поразившись лаконичности анданорского – ведь мужчина ухитрился сказать так много буквально одной репликой, – спросил:

– И что же ответила ты?

– Я сказала: “Мой муж получил контузию на Земле и, к сожалению, не понимает вас. Да одарит вас ваша кулямба обилием плодов”.

Владимир, действительно контуженный на Земле в свое время, отметил правдивость ответа Леи, но сказал:

– Ну это ты уж слишком, словно я дурачок у тебя какой-то.

Лея улыбнулась и произнесла, с любовью глядя Володе в глаза:

– Милый, когда анданорский аристократ отвечает молчанием на обращение к нему крестьянина, это является оскорблением, способным всерьез омрачить счастье всех этих людей на остановке. Я не сочла возможным вот так, ни за что ни про что, обидеть этих милых людей – ты же видел, сколько радости было на их лицах!

Володя, со встречной улыбкой, серьезно ответил; жене:

– Солнышко мое, ты молодец. Я не сержусь.

Целый день молодые люди летали над дорогами Анданора. Владимир, чтоб не мерзнуть от сопротивляющесося движению воздуха, который при быстрой езде оборачивался студеным ветерком, летел медленно, и жаркое солнышко прогревало его так, что холодно ему было не критично. Хотя, конечно, продрог он порядком. Разумеется, если бы Володя изъявил желание вернуться домой, сославшись на замерзание, Лея тут же согласи лась бы вернуться – но зрелище растущих кулямб, тем, более столь редкое даже на Анданоре, было до того чарующим, что Володя сам оказался не в силах от него оторваться. Еще бы – стволы продолжали неудержимо тянуться ввысь, и вот уже кулямбы напоминали подмосковные сосны своими голыми внизу и покрытыми целым лесом толстенных ветвей выше стволами. Каждая ветвь нижней розетки через пару часов выглядела уже как хорошее дерево, и Володя понял, отчего он не видел здесь высоких строений – теперь каждый дом стоял под сенью могучего древа.

Анданор за считанные часы полностью преобразился от сплошь покрывавшего его леса. То и дело на шоссе, по-над которым летели снеголеты Владимира и Леи, ложилась густая тень кулямбы, росшей поблизости. Почки на ветвях рождали все новые и новые листья, которые напоминали сейчас листы земного лопуха. Над шоссе пролетали пуховые пары счастливых скримликов. Лея сказала, что сегодня – последние сутки их полетов, прекращающихся в день, когда зацветут все эти кулямбы. Сам воздух, казалось, исполнился свежести, и было весьма вероятно, что вырабатываемый листьями кислород уже реально повлиял на состав вдыхаемого воздуха. Все люди, которых встречали Владимир и Лея, улыбались им добродушными улыбками, и лишь дважды они видели вооруженные патрули. Впрочем, выглядели они не более устрашающими, чем гуляющие парами московские участковые, – они были облачены в белые комбинезоны и не столько следили за порядком, и без их помощи представлявшимся идеальным, сколько с по-детски широко распахнутыми глазами с упоением ловили каждый миг этого сказочного дня.

Солнце уже перевалило за полдень и начало заметно склоняться к западу, когда Владимир и Лея решили, что пора вернуться домой, к своему дереву. Кулямбы к этому моменту сделались уже головокружительно, небоскребно высокими, подавляя зачарованно запрокидывавших головы людей своим величием. Если бы Володя утром того же дня не видел той голой пустыни, которую представлял собой Анданор, он бы просто не поверил, что все это буйство растительной жизни способно было появиться из ничего за считанные часы. Да это и так казалось нереальным. Владимиру приходилось просто через силу убеждать себя, что вот этого исполина, мимо которого они сейчас проплывали на своих дисках и чьи нижние ветви сами смотрелись добрыми дубами, на рассвете еще не было даже в виде ростка. Кое-где счастливые детишки, взявшись за руки с родителями, водили хороводы вокруг своих кулямб. Где-то золотистая кора была увита разноцветными лентами, анданорцы казались Владимиру гномьим народцем в исполинском лесу, ведь деревья уже достигали неземной высоты и толщины. Особенно же впечатляющими были раскидистые кроны (у самых крупных кулямб в диаметре они составляли никак не менее ста метров – по пятьдесят в каждую сторону). Крона имела вид правильной пирамиды, ее основание, приходившееся на исполинские ветви нижней розетки, кое-где нависавшие над крышами трехэтажных домов, было примерно той же ширины, что и каждая из боковых сторон образованного ею треугольника. Выше ствол кулямбы через каждые пять-десять метров вновь выпускал из себя ветви, параллельные земле, но чем ближе к небу, тем менее могучими и длинными они смотрелись. В целом крона со свисающими огромными лопухами листьев на нижних ветвях, более напоминавших слоновьи уши, производила впе-чатление почти сплошного зеленого монолита, и уже не казалось удивительным, как это подобное чудо-дерево способно целый год кормить целую семью прожорливых анданорцев.

Глава 30

КАТАСТРОФА

– Володенька, – сказала Лея, и Владимир развернулся к ней вполоборота, осторожно переступив по летящему над шоссе диску, – завтра мы с тобой прокатимся тем же маршрутом, если день будет таким же теплым, чтобы ты не застудился, и ты посмотришь на эти же кулямбы, но в цвету. Сегодня все радуются авансом, а завтра, когда распустятся бутоны, сам воздух станет наркотическим и радостным. Надышавшись маслом женских растений, все будут смеяться, как сумасшедшие, над самой глупой шуткой. Только розовая мужская кулямба не изменяет восприятия, – с легкими нотками зависти в голосе произнесла Лея, – но ее владельцы будут счастливы уже оттого, что она у них есть.

Какое-то время они молча скользили над трассой. Владимиру казалось, будто обратно они возвращаются совсем иным маршрутом – ведь когда они пролетали здесь утром, деревья были вполне земных габаритов. Теперь же Володе представлялось, будто Алиса угостила их с Леей волшебным напитком из Страны Чудес, и они стали игрушечно-маленькими – столь грандиозно смотрелись деревья вокруг.

Лея задумчиво сказала:

– А если все-таки наша кулямба будет розовой в этом году, то мы с тобой получим свою порцию радости, просто проехавшись по этому шоссе. Знаешь, – добавила она, – в прежние годы мы с Тидлой каждый раз путешествовали этим маршрутом, когда цвели деревья, и ты не представляешь себе, как мы с нею смеялись! Это так здорово – заряд бодрости на весь год!

Володя уже сообразил, что аромат белых цветов кулямбы содержит какие-то наркотические вещества, скорее всего подобные тем, что встречаются в земной конопле, а так как Лея принципиально не употребляла никаких наркотиков, то завтра, думалось Владимиру, ему предоставится уникальная возможность вволю повеселиться со своей возлюбленной. Да уж, думал он, если все это действительно так здорово, как она рассказывает, то они не зря прилетели на Анданор!

Впереди показалась изящная полусфера автолетной остановки, проезжая которую Лея сказала о Володиной контузии. Сейчас ее мраморные колонны выглядели игрушенными под исполинскими ветвями осенившего ее дерева. Никогда не знаешь, какой момент в твоей жизни станет поворотным. Особенно если поворот судьбы несет тебе сокрушительные потери или превосходящие силы испытания. Знающие люди говорят, что косвенными признаками приближающейся беды могут стать излишне безмятежная радость и радужные планы на будущее. Не знаю, у кого как, но у Володи все случилось именно по этой схеме. Он, как грудной младенец, в коляске впервые вывезенный в лес, приоткрыв от восторга рот, любовался преобразившимся Анданором, предвкушая завтрашнее веселье, и, поравнявшись с остановкой, сперва даже не заметил того, что затаилось внутри. Это уже более наблюдательная Лея вдруг сказала Володе таким страшным голосом, что у того внутри оборвалось все, что секунду назад пело:

– Останови.

Владимир нажал на кнопку управления своим снеголетом, попутно заглядывая под мраморную крышу остановки. В пяти метрах от них на боку лежал крестьянин, не тот, что утром с улыбкой приветствовал Владимира, но очень похожий на него и по одежде, и по комплекции. Скорее всего сосед или даже родственник. Его плечи и ноги по колено были по-летнему открыты – и оттого зрелище, свидетелями которого стали наши герои, было теперь особенно отталкивающим. Анданорец сильно опух, и его кожа там, где она еще оставалась на теле, имела выраженный синеватый оттенок, будто беднягу жестоко избили. Но это было далеко не самым страшным. Хуже было другое – на руках, лице, груди крестьянина вздулись уродливые кровавые пузыри, какие с куриное яйцо, а какие и с кулак; там же, где они успели я лопнуть, открывалось обнаженное розовое мясо, и можно было даже рассмотреть волокнистую структуру его мускулов. Половина лба и одна щека бедолаги тоже лишились кожи, а там, где была щека, так и вовсе зияла и сквозная дыра в полость рта, через которую видны были белые пеньки зубов. Под телом крестьянина уже натекла целая лужа крови – не менее литра. Если бы не пузыри, Владимир подумал бы, что на несчастного напал какой-то полоумный маньяк, из тех, которым доставляет удовольствие свежевать живого человека. На автобусной остановке стояли, испуганно прижимаясь к стенам, с десяток мужчин, женщин и детей. И вот тут произошло нечто, заставившее Володю покрыться нервной испариной, – кровавое тело анданорца, которое Владимир считал безусловно мертвым, вдруг замотало головой, разбрызгивая на белый пенопласт шоссейного покрытия сочащиеся сгустки опекавшейся уже крови, и тихо завыло, горестно и болезненно. Синие вздувшиеся пальцы принялись ощупывать пол, будто пытаясь найти что-то, так почти слепой от близорукости человек мог бы искать свои очки. Владимира вдруг посетила какая-то неуместная детская мысль, не мысль скорее, а страх что умиравший в муках анданорец ищет его. Мышцы полуживого тела напряглись, что вызвало разрушение стенок еще одного кровавого пузыря на бедре, который с тихим звуком лопнул, обагрив собой шоссе и обнажив волокна мышц крестьянина.

Владимир сообразил, что это, вероятнее всего, инфекция, и сказал вполголоса, чтобы люди, в ступоре продолжавшие стоять на остановке, внимая зрелищу, не слышали земной речи:

– Лея, уйдем отсюда. Это может быть опасно.

И лишь после вспомнил и то, что они стоят на летательных дисках, и то, что диск Леи настроен на следование за его снеголетом. Володя нажал на кнопку, и их летательные аппараты заскользили над не залитой кровью поверхностью шоссе, прочь от чудовищной картины умирания, такой чужой, неправильной, ненужной в такой радостный и счастливый день. Нет, не так – в день, который еще так недавно казался счастливым и радостным...

Перед глазами Владимира, перекрывая роскошные кулямбы, продолжало стоять негромко, но с таким пронзительным чувством воющее лицо все еще живого индакорца. Володя понимал уже, что ему не забыть этого лица до конца дней. Там еще ведь дыра была на щеке, огромная и рваная. И сквозь нее были хорошо видны почти все зубы нижней челюсти. Лучше, чем в фильмах ужасов. Видны были...

– Что это за болезнь? – осторожно спросил Володя Лею. Его уже посетила страшная мысль, подозрение, оказавшееся сколь верным, столь и роковым.

– Такого на Анданоре не было никогда, – медленно выговаривая слова, ответила девушка. Владимир не мог заставить себя заглянуть в лицо жене, а потому и не видел его выражения. – Словно его стингры ободрали, – продолжала таким же пугающе отстраненным голосом Лея. Настолько отстраненным, что Володя испугался, как бы она не подумала о том же, о чем думал он. А Владимиру вспоминался телефончик, оставленный ими на заснеженном холме. Нет, это, разумеется, была лишь версия – мало ли что могло случиться с тем несчастным, но Владимир чувствовал себя так, словно у него из квартиры сбежала кобра, а потом он узнал о внезапной смерти своих соседей. Не радостно было Володе, бесприютно как-то. И это еще очень мягко говоря. Владимир чувствовал, что должен во что бы то ни стало сделать так, чтобы эта версия не пришла Лее в голову – не важно, соответствует она действительности или нет. Ведь если Зубцов и вправду хитростью заставил его провезти на Анданор чудовищную инфекцию, разработанную Сопротивлением, и в телефонном корпусе сработал часовой механизм, выпустивший злобного джинна наружу, то Володя просто не мог представить, на что могла оказаться способной при таком раскладе Лея. Дальше летели молча и быстро – Владимир словно – боялся, что они увидят новых несчастных, поливающих с кровью белоснежную поверхность шоссе. Но ничего такого им больше не встретилось, и вскоре Володя с Леей: – были уже дома. Девушка, бросив лишь беглый взгляд на свою собственную, огромную и, к слову, очень красивую кулямбу, включила по стереовизору круглосуточный медицинский канал. И вот уже на полу их комнаты, корчась, умирала обнаженная девушка, чьи два пупка еще пока были видны на ее развороченном чудовищной болезнью теле. А рядом, из рваной прорехи, уже торчал край ребра. Володя отвернулся, чтобы то ли не стошнит, то ли не заплакать. Он сам не знал, во что могло бы вылиться распиравшее его чувство. Ну да, понял Володя, ведь это отвратительное стереовидение еще и запах генерировало – запах разложившейся крови. Девушка стонала; ее длинные волосы слиплись кровянистыми сосульками, один глаз раздулся кровавым мешком; губы же и щеки пока оставались не тронутыми страшной болезнью. Девушка стонала и двигалась, не в силах переносить запредельных страданий. Прочие же части тела болезнь пощадила куда меньше, чем лицо.

Лея, придя в себя от понятного шока, несколькими нажатиями уменьшила картинку до минимальной, и теперь уже было неясно даже, к какому полу и расе принадлежит умирающий человек. Впрочем, отвратительный трупный дух за долю мгновения выветрился, и его место занял вполне земной запах дезинфицирующего раствора, быть может, хлорамина даже. И на этом медицинском фоне на коврике стереовизора по пояс появилась вполне здоровая анданорианка средних лет в красном тряпичном комбинезоне и шапочке, как у кардинала.

– Это медик, – почти беззвучно шевеля губами, пояснила Лея.

Дама что-то говорила по-анданорски, и Лее, явно против воли и превыше сил, приходилось выступать в роли переводчика. В голосе девушки звенело отчаяние, когда она сбивчиво рассказывала Владимиру суть заявления медицинского пресс-центра:

– Она говорит, что это вирус... Вирус особо контагиозен... Симптомы развиваются через сутки после заражения... Летальность 100 процентов... Несмотря на все старания, лекарства пока нет... Передается через предметы и выдыхаемый воздух... В случае заболевания немедленно звонить в министерство спасения... Не подходить близко, но и не спасаться бегством – вы можете нанести этим вред безопасности Анданора, если сами уже заражены... По генетическому коду вируса вполне вероятно, что он искусственно создан и культивирован врагами Империи...

Далее тетка сменилась картой, на которой были изображены населенные пункты, пораженные стингровой лихорадкой – так окрестили болезнь анданорцы по схожести ее жертв с телами, объеденными отвратительными стинграми – детьми юга Анданора, где болота, замерзающие так ненадолго, дают приют этим кровожадным людоедам.

Лея немного увеличила масштаб изображения и показала Володе пальцем на ориентиры карты:

– Вот это – центральная часть столицы; где-то здесь, на востоке, наш дом; вот это, отмеченное красным, к югу от него – пораженные пригороды.