Глава 16

ОБНАЖЕНИЕ ЛЕИ

Теперь же Володя стоял на кухне и готовил кашу с целой банкой тушенки для своей пленницы и старался не думать. О том, чем завершатся их странные отношения; о том, что Владимир будет делать, когда у них кончится – а она скоро кончится, это уже яснее ясного – вся еда. О том, что Лея, безусловно, привлекательна для него как женщина и скорее всего понимает это. У Володи с Леей было что-то вроде негласного уговора – оба молчали о войне и в особенности о том, какая судьба ожидает Лею в будущем. Владимир приготовил кашу и, вывалив рядом на сковородку тушенку, отнес нехитрое, но раскошное, по меркам оккупационного времени, блюдо своей заложнице. Володе самому хотелось бы внести побольше определенности в их странные отношения, но он просто терялся.

К примеру, Лея рассказала ему сегодня утром, как она всерьез решила, что Владимир начал ее пытать, когда он намеревался напоить ее кофе. Оказывается, на Анданоре не пьют напитков горячее, чем кровь. От фразы этой, сказанной походя, между делом, веяло жутковатой чуждостью родной планеты Леи, и у Владимира не возникло желания развивать эту тему. Когда же он попытался угостить-таки ее кофейком, девушка, расспросив Володю, что это такое, наотрез сказала, что наркотиков не употребляет, и посмотрела на Владимира так укоризненно, как если бы он был шприцевым наркоманом и предложил ей ширнуться героином. Вообще Лея была существом загадочным; Володя все еще не видел ее тела, но лицо ее выглядело как раз таким, каким Владимир, как ему теперь казалось, всегда представлял лицо своей будущей жены. Вообще, по совести говоря, Володя втайне надеялся, что их увлекательные дискуссии обо всем перерастут когда-нибудь в нечто большее, но ему самому было бы очень неловко форсировать развитие отношений. Тем более что Лея была до сих пор связана по рукам и ногам не только в переносном смысле; и хотя статус ее оставался по сей день двусмысленно неопределенным, она все-таки была не рабыней или наложницей, а скорее военнопленной. “Хотя какая она военнопленная?” – думал Владимир, ставя приготовленную еду в морозилку, чтобы охладить до приемлемой для загадочной анданорианки температуры. И уж что-что, а пытки пленницы уж никак не входили в планы Владимира.

Наконец, пища была готова окончательно, и Володя отнес сковородку с едой в комнату Леи. Вообще в отношениях Леи и Владимира, разумеется, с самого начала было очень много эротичных моментов. К примеру, кормление. Вот и сейчас Володя, подложив под голову связанной пленницы две подушки и прислонив ее закованное в бронированный комбинезон тело к основанию книжного шкафа, столовой ложкой отправлял девушке в рот лошадиные количества пищи, а та ухитрялась с изяществом и без поспешности, хотя и быстро, пережевывать и проглатывать ее. А еще Володя раза по два на дню оттаскивал связанную Лею в туалет и, не распутывая, усаживал на унитаз. Хитроумная конструкция ее комбинезона непонятным для Владимира образом не мешала Лее вернуть природе остатки ее даров, и Володе оставалось лишь дергать ручку, провожая в последний путь вполне земные на вид продукты жизнедеятельности инопланетянки. Владимир, собственно, даже не знал, как она ТАМ устроена. Но при этом ухаживал за связанной пленницей так трепетно и предупредительно, как сумел бы не всякий любящий муж, заболей у него жена. Но, с другой стороны, Володя даже не знал, хорошо для него или нет в конечном итоге, что она выжила. Со следующей же, третьей, выходит, стороны, если бы она погибла в ночь своего пленения – Володя это знал наверняка, – ему очень неуютно жилось бы, сознавая, что он убийца женщины, пусть захватчицы, с тем самым лицом, что он хотел бы видеть у своей жены. Было и множество иных тягостных аспектов у этой проблемы, столь многогранной и неразрешимой, что Володя даже старался о ней не думать. Например, еда скоро неминуемо кончится при такой неземной прожорливости Леи.

А что с Владимиром сделает Зубцов, выведай он, что Володя утаил от него пленницу? Быть может, расстреляет на месте, возможно, даже из отобранного у Володи же плазматического пистолета. А девушку, как это и предполагалось изначально, заберет для опытов. Столь же вероятным было и то, что на его след могли выйти анданорские оккупанты, и тогда смерть была бы для Владимира самым безобидным исходом, учитывая тяжесть содеянного им. В целом все это создавало неприятное, осязаемое почти ощущение петли, неумолимо сжимавшейся вокруг шеи.

Впрочем, следуя обещанию, данному священнику, Владимир теперь молился, вычитывая по молитвослову и утренние, и вечерние – по двадцать минут после пробуждения и перед сном, и даже не ел тушенки; но легче от этого отчего-то не становилось. Ну, разве что поспокойнее как-то, самую малость. Покормив Лею, Володя поставил ей документальный фильм про жизнь африканских животных и отправился мыть посуду. Сегодня был праздник местного значения – дали горячую воду. Володя драил сковородку железной мочалкой и предавался мечтам. О том, что сейчас вот анданорианка позовет его, возжаждав близости. И о том, как Владимир наконец снимет с нее комбинезон, и...

– Владимир! – раздался из комнаты вдруг непривычно высокий, испуганный, как показалось Володе сперва, голос девушки.

Бросив сковородку в раковине и даже не закрыв крана, Володя ринулся в комнату, откуда звала его связанная Лея.

– Сними с меня комбинезон. Скорее, – со звонкими паническими нотками в голосе приказала Лея.

– Но как? – откликнулся чуть напуганный, но еще в большей степени заинтригованный Володя.

– Здесь, на боку, – сказала девушка, по-рыбьи извернувшись и подставив Владимиру черную, как кожа дельфина, боковую часть комбинезона. Там действительно были такие же семь кнопочек, что и на сцеплении ее шлема с шейными пластинами. Но если при высвобождении задыхавшейся Леи Володе пришлось прибегнуть к помощи отвертки, стамески и даже молотка, то тут они обошлись без столь экстравагантных методов. Впрочем, разве это экстремальный способ – отверткой? Вот отшибить шлем, шандарахнув его кувалдой, когда внутри голова, а живой инопланетянин лежит на асфальте – вот это действительно – край!

– Третья, четвертая, потом вторая, потом седьмая, потом пятая, если считать от живота. Да быстрее же, пожалуйста! – взмолилась девушка.

Владимир заметил, что на прекрасном лице ее выступили капельки пота. И на лбу, и на щечках, и над верхней, пухлой и упругой, губкой, которую Володя с таким удовольствием, впрочем, как и нижнюю, после еды протирал салфеткой... Владимир схватил со стола старую, давно умершую шариковую ручку и дрожащими руками нажал концом стержня на маленькие, еле заметные выступы в прямоугольной рамочке. Раздался сухой щелчок, и между штанами и верхней частью комбинезона образовалась щель, теперь стремительно расширявшаяся от резких движений девушки.

– Ну, давай же, давай, – нетерпеливо сказала Лея. – Снимай все.

Володе пришло в голову, что все это, вполне вероятно, отвлекающий трюк, чтобы усыпить его бдительность и совершить побег, а то и расправиться с ним. Ведь снять одежду было невозможно, если не развязать ей руки и ноги. Владимир беспомощно пытался нашарить во взбаламученном внезапной ситуацией сознании оптимальный вариант. И, кажется, нашел его. Володя открыл ящик стола и достал оттуда плазмомет. Иного огнестрельного оружия в доме не было, а как управляться с этим, Володя не знал. Вполне возможно, что там была какая-нибудь хитрость, наподобие предохранителя. Но Лея-то ведь была не в курсе, насколько бойцы Сопротивления осведомлены об устройстве их оружия. И потому Владимир с трепещущим сердцем – фрагмент плоти, зияющий в щели между двумя частями комбинезона, был совершенно обнаженным, весьма вероятно, что броня была одета на голое тело, – приблизился к страдальчески глядящей на него такими выразительными и честными на вид глазами Лее и, направив в ее сторону ствол, сказал:

– Только без глупостей. Сейчас я развяжу тебе руки, прочее ты сделаешь сама. Идет?

– Хорошо! – выдохнула Лея, будто теперь отчего-то каждая секунда в комбинезоне стала для нее мучительной.

Владимир осторожно, будто имел дело с ядовитой змеей, размотал затекшие кисти Леи ровно настолько, чтобы она смогла, приложив усилие, высвободить руки, и, отойдя в противоположный угол комнаты, что, по скромным меркам его квартирки, означало – сделал четыре шага, и уселся на стул с сосредоточенным, серьезным, но и весьма довольным видом. Лея, высвободив руки, стянула с себя куртку и предстала перед Володей, что называется, топлес – белоснежные груди ее, вполне по земной моде, в количестве двух штук, призывно выскочили наружу, украшенные симпатичными аккуратными сосочками. Объем бюста девушки был невелик, но безупречную форму держал великолепно – компактность компенсировалась отсутствием малейшего намека на какую-либо обвислость или дряблость. У анданорианки оказалась в меру тонкая, как раз чтобы не производить болезненного впечатления, талия с плоски, животом, совсем невесомым, будто это не в него она поглощала такие мыслимые разве что для обжористого мужчины, не стесненного в средствах, объемы пищи. Руки девушки были мускулистыми, но не как у культуристок, сидящих на мужских гормонах; было видно, что они сильные, но и слой мягкой, манящей плоти нежной волной лежал сверху мышц, так что его вполне можно было бы, при желании, собрать в складочку... Впрочем, имелось и отличие от землянок, сразу бросившееся Володе в глаза, но не показавшееся отталкивающим – у Леи было два пупочка, впрочем, каждый из них своей аккуратностью, если не изяществом, мог бы украсить животик любой топ-модели. Они располагались на одном уровне по вертикали, и было между ними сантиметров пять такой белой, манящей, вполне нормальной плоти. Ну так на то же она и инопланетянка, подумалось Владимиру. Прелестное тело девушки блестело влагой пота, что было не удивительно. Странным казалось, как она вообще так долго терпела столь глухую и плотную одежду, как бронированный комбинезон. Володя с замиранием сердца и дыхания смотрел, как девушка развязывала ноги, высвобождая их из пут. Потом, бросив на Владимира чуть укоризненный взгляд, как бы вопрошавший: “Что, мол, будешь и дальше смотреть?” – и, не дождавшись никакой реакции на свой немой вопрос, пленница принялась стягивать также и облегающие штаны. Они были сделаны строго по фигуре, снимались с трудом, и потому Владимир мог насладиться каждым этапом рождения для его взора совершенно обнаженной, как он и предполагал, плоти Леи.

Володя лишь теперь вспомнил, что по-холостяцки давно не пылесосил ковер, и вся эта влажная от пота красота, появлявшаяся на свет, сейчас неминуемо вываляется в пыли. Лея была повернута к Владимиру боком, и широкие бедра ее особенно эффектно смотрелись, вылупившись из скафандра вслед за изящной, казавшейся теперь даже хрупкой талией, вместе с тем гибкой и сильной – позвоночник играл точеным желобком между поясничных мышц, повернутый же кверху бочок девушки радовал глаз такой нежной и женственной складочкой, что Владимир поймал себя на невольно сбившемся дыхании, но так и не сумел успокоить его в полной мере. Слюни бы не пустить, что там дыхание. Вся Лея, а не только ее лицо являлись воплощением самой сладкой с Володиной мечты. Владимир не видел лица девушки, но и распаленное воображение, естественно, услужливо дорисовывало ему важные детали его выражения: и страстно полуоткрытый рот, и томные, жаждущие поцелуев прямо в щели между густыми ресницами, подернутые поволокой неги глаза.

Увы, тут Володя ошибался. На лице у Леи дрожала стыдливая досада, девушка кусала губы, улавливая кожей направление блуждания Володиного взгляда. Пленница не могла лечь поудобнее, не открыв при этом взору молодого человека последние остававшиеся доселе скрытыми прелести своего тела. Но без этого было просто невозможным высвободить ноги из такого удушающе жаркого теперь, больно сжимавшего колени комбинезона. В отчаянии Лея опрокинулась-таки на спину – ведь, в конце концов, если уж Владимир решил осмотреть ее всю, то не в ее власти было помешать этому. И только лицо свое девушка, сгоравшая от стыда из-за вынужденного стриптиза под дулом плазмомета, отвернула от Володи.

Должно быть, зря – Владимир, не видя страдальческого, загнанного в угол выражения Леи, продолжал оставаться в плену иллюзий, нафантазировав на лице девушки чуть ли не оргазменное блаженство. И теперь, когда Лея, опрокинувшись потной спиной на пыльный ковер, совладала наконец с упрямыми штанами, Володя видел ее целиком, обнаженной и гибкой, призывно или там игриво, как ему казалось, отвернувшей лицо. И разглядев ее всю, Володя видел, что она обладает телом действительно безупречным. Дальняя от Володи нога лежавшей сейчас на спине пленницы оказалась, по завершении борьбы с комбинезоном, подтянутой к животу, и Владимир в восхищении отдал должное округлости колена девушки и молочной нежной белизне внутренней, особенно мягкой даже на вид поверхности ее бедра. Как в самых заветных Володиных мечтах, ноги Леи были стройными, как у грациозной лани, но и мягкими, местами чуть-чуть пухленькими, как у младенца. Даже маленький желвачок нежного жирка, на бедре под коленом с внутренней стороны, такой волнующий и просящийся в ладонь, был на месте.

Лея же, освободившись от одежды, обернулась и увидела, что Владимир не сидит уже, а стоит с плазмеметом в руке, пожирая ее взором там, где и она сама бы постеснялась так пристально изучать себя перед зеркалом. Лея, испытывая трепет, порывисто села спиной к Володе, закрыв руками лицо, так что пьяный от распирающей страсти Владимир оказался теперь лишен возможности видеть заветные места ее тела. Сжав зубы и боясь сделать что-нибудь неправильно, Володя подошел к Лее и сел сзади. Потом нежно провел ладонью по нервно зажатой шее девушки, через спину и упругую поясницу, коснувшись, наконец, сочного, словно персик в пору урожая, основания бедра. Спина девушки сверху донизу была волнующе потной и пыльной, и теперь Володина ладонь тоже стала влажной, в свалявшихся катышках. Лея сидела не шелохнувшись, и Владимир, следуя древней формуле – “молчание знак согласия”, не выпуская, впрочем, из правой руки плазмомета, левой скользнул по влажной ложбине, где живот смыкается с бедром, к сокровенным тайнам тела пленницы.

– Это изнасилование?

– Нет... – откликнулся Володя, чья рука, позволившая себе, оказывается, недопустимую вольность, сразу: ретировалась обратно и теперь почти по-дружески лежала там, сбоку, всего лишь на пояснице.

– А если так, может, следует спросить моего согласия? – с надрывом в голосе почти крикнула Лея.

– Так ты согласна? – уже совсем ничего не понимая, сквозь, казалось, оглушительный стук своего сердца, поинтересовался Володя.

– Нет! – злобно отрезала девушка и, повернувшись наконец к Володе лицом, так сверкнула на него глазами, что если бы знала, какая буря самобичевания и отчаяния разразилась сейчас в душе Владимира, то могла бы спокойно разоружить его и даже, при желании, прекратить его страдания шариком раскаленной плазмы. Но и самой Лее сейчас было не до этого. Оба, кажется, забыли, что в правой руке Володи был зажат плазмомет.

Владимир, с трудом сглотнув почти непроглатываемый комок в каком-то непролазно-узком горле, спросил срывающимся, не своим голосом:

– Тебе дать одежду?

– Да! – отозвалась Лея, отвернувшись и накрепко сжимая ноги. Впрочем, Володя теперь сам смотрел в сторону и видел только контур да белый цвет тела Леи, без подробностей.

Володя, чувствуя себя как во сне или будто только что совершил какую-то запредельную низость, отворил старенький шкаф и, достав оттуда темно-синий бархатный халат мамы, бросил его Лее. Девушка стремительно надела его, бесследно скрыв наготу. Она продолжала сидеть на полу все так же, спиной к Володе, и вдруг без паузы, неожиданно попросила, потребовала даже:

– А теперь, пожалуйста, открой окно. Для меня тут НЕСТЕРПИМО жарко.

Владимир, начиная смутно догадываться об истинной причине раздевания Леи, сопоставив это и с невозможностью для девушки употребления горячей пищи или питья, распахнул окно. И хотя плоть Володи была все еще возбуждена до предела, сознание стремительно трезвело. Сейчас Владимир уже хорошо осознавал, к примеру, что сжимает в руке смертоносное оружие и что у него нет, увы, оснований слишком уж доверять Лее, в которую, он это хорошо понимал, теперь был действительно страстно, что называется, по уши влюблен.

Девушка же и не думала скрывать причины своего внезапного стриптиза – напротив, она чувствовала потребность объясниться как можно скорее.

– Понимаешь, – сказала она, все еще не находя в себе сил повернуться к Володе лицом, – мы не привыкли к вашей земной жаре. На улице-то еще у вас куда ни шло, но то, что делается в ваших жилищах, – это просто кошмар. Мой костюм поддерживал оптимальную температуру, пока не разрядилась батарея, подзарядить которую нет никакой возможности в твоих домашних условиях. Это возможно только в нашем штабе. Как только комбинезон перестал генерировать холод, я испытала состояние, близкое к тепловому удару, – ведь он начал копить мой собственный жар, а, будучи связана, я не могла раздеться сама. Я, в сущности, была на грани потери сознания, – с укоризненными нотками в чрезмерно спокойном голосе сказала Лея.

Владимир стоял у распахнутого окна, играя желваками челюстей, потерянно, как школьник, разбивший стекло и пойманный при этом, слушая нотацию Леи. Ему пришла, конечно, в голову идея разрешить Лее подойти к окну, на свежий, морозный воздух, но кто знает, что она способна была выкинуть. Выпрыгнет еще, не дай Господь. Владимир сказал:

– Возьми с пола трос и свяжи себе ноги.

– Вот как все просто у тебя, – сказала в ответ Лея, в голосе которой, впервые за время их знакомства, Владимир различил истерические нотки. – Ты разве не понял, что без комбинезона я этим тросом себе кожу порву, если буду стягивать туго. А не туго тебя ведь не устроит – ты решишь, что я собираюсь сбежать.

“Резонно”, – подумал Владимир и, поразмыслив чуток, бросил, вытащив из того же шкафа, длинный кожаный ремень, который Лея теперь туго-натуго обвязала вокруг колен причудливыми, неземными узлами. Так они, должно быть, вяжут своих пленников, подумал Владимир.

– Связывай еще, – велел он и бросил еще один, брезентовый широкий шнур, ранее служивший поводком для собаки, а теперь, по причине сломанного замка, без дела пылившийся в шкафу.

Лея покорно, сильно – так, что ремень зримо врезался в плоть, более не защищаемую металлизированными пластинами, но лишь материей халата, – обвязала себя в районе обнаженных щиколоток. Владимир остался удовлетворен, приходилось опасаться даже, как бы она не пережала себе кровеносные сосуды.

– Теперь отвернись и закрой глаза, – велел Володя, с некоторой даже мстительностью неудовлетворенного желания отыгрываясь теперь хоть в чем-нибудь другом.

Когда Лея повиновалась, Владимир связал ей руки за спиной последним обнаруженным им кожаным ремнем. Он уже чувствовал, что беседа у них сегодня не заладится. Володя спросил:

– Тебе поставить какой-нибудь фильм?

– Поставь, – кивнула Лея. – Только, пожалуйста, документальный. Меня раздражают эти земные романтики со своими пустыми и тщетными мечтами.

“Это что, мечтать не вредно, что ли, в переводе на русский?” – подумал Володя, почувствовавший, что это уже камушек в его огород. Впрочем, подобное ведение беседы могло означать, что он все-таки не был совсем уж безразличен Лее и остается отдаленная надежда на потепление отношений. Хотя, разумеется, весьма отдаленная.

Владимир молча поставил Лее четырехчасовую кассету с жизнью земных животных разных стран и континентов и решил, что сегодня ляжет спать пораньше. Вот только позанимается часок на тренажере, чтобы вся напрасно копившаяся в теле энергия вышла, и ляжет. Владимир привязал, для надежности, связанные за спиной руки пленницы к ножке шкафа и отправился в свою комнату сбрасывать напряжение. Сегодня он работал так, как давно не выкладывался, и, через полтора часа проверив Лею и получив отрицательный ответ на вопрос, не надо ли ей в туалет, с облегчением удалился. Собственно, он даже не представлял себе, как она будет теперь, не в комбинезоне, посещать уборную. Видимо, ей придется развязывать ноги и водить ее под дулом плазмомета. “Да уж, – подумал Владимир. – Час от часу не легче”. И, помолившись вечерними молитвами, Володя лег на постель и, поворочавшись с полчаса, уснул.

Глава 17

ПРЕДАТЕЛЬНИЦА

Определенно, последовавшее затем ранним, ночным еще, утром следующего дня пробуждение было самым страшным в жизни Володи. Еще бы – когда пробуждаешься от укуса комара или клопа, это уже более чем неприятно. А тут – дулом плазмомета тычут в затылок три раза подряд.