К утру Орекэл прорезвел, вино и эль вышли из него вместе с потом. Когда они дойдут до своей далекой цели, Какзима и черного дерева, Руари не поверит ему даже на ноготь гита, но в более простых делах — вроде того, как проложить дорогу через каменные россыпи у подножья гор — он дал дварфу вести их: лодыжки Орекэла рискуют ничуть не меньше, чем их.

Каменные россыпи, которых они достигли незадолго до рассвета, были, наверное, самым противным местом на Атхасе. Камни самых разных видов и размеров, от огромных обломков скал, размером с мекилота, до булыжников, размером с кулак халфлинга, заполняли дыру между двумя горами. Можно было только гадать, сколько их здесь или сколько времени понадобилось, чтобы собрать их вместе, но было не до того, куда важнее было не сломать ноги во время ходьбы для длинноногого народа, вроде него самого или Матры.

Руари горько пожалел о своем посохе, который он оставил рядом с загоном для канков в Джекте, но остальное имущество, оставленное там, здесь бы им не помогло. Самые важные вещи: полоски кожи для починки сандалей, запечатанные кувшинчики с заживляющим бальзамом, которые они несли из Квирайта, набор огненных камней для костра, кремень, топор и еще дюжины полезных вещей, которые он вез во вьюках на седле канка, висели у него на плечах. Самой важной вещью — не считая белого куска коры, который надежно спрятан в рукаве и вовсе не так полезен, как надеялась эта женшина, Мади — был нож Павека со стальным лезвием, слишком большая драгоценность, чтобы нести ее в рюкзаке. Руари хранил его в ножнах, надежно привязанных к поясу. Он воспользуется им, чтобы вырезать себе новый посох из первого же молодого дерева, которое они увидят, хотя, кстати, когда они уже выйдут из гор, он ему будет меньше нужен, чем сейчас.

Наконец к середине утра они вышли из каменной россыпи, отделавшись только расцарапанными коленками и лодыжками. Но самое худшее лежало впереди, в самой крутой щели между двумя горами. Орекэл сказал, что будет и безопаснее и легче, если они вытянутся в цепочку, так как придется идти по узким тропинкам по краям почти отвесных откосов. С другой стороны, они могли двигаться по этим опасным и предательским местам так медленно, как было нужно: глядя обратно, в сторону Джекта, они не видели никаких столбов пыли, признаков погони, над пустыней.

Больше всего проблем с карабканием по скалам прохода было у Звайна. У мальчика были самые короткие и слабые руки и ноги. Однажды он упал, когда его нога не смогла дотянуться от одной точки опоры до другой. К счастью, ничего серьезного не произошло — он скатился на два или три своих роста вниз и упал на достаточно широкий выступ, который остановил и поддержал его. Он и Оракэл подняли парня вверх, используя длинную шаль Матры как импровизированную веревку.

Звайн получил пару плохо-выглядящих царапин, зато потерял добрую часть уверенности в себе, что было намного хуже, и в который раз Руари захотел всем сердцем, чтобы Павек был еще жив и находился вместе с ними.

Даже Орекэл старался ободрить убитого горем мальчика, предлагая ему свою счастливую шапку, на время.

— Этот маленький весс спас мне жизнь не один раз, сынок, — настойчиво сказал дварф, натягивая меховую шапку на руку, а не на уши, как обычно. — Эти вессы — осторожные маленькие бестии. Заставили меня думать, что я нахожусь где-то в другом месте, а не там, где был. Старались заманить меня к себе в логово. Сгрызть мои косточки, вот чего они хотели. Но я поймал этого за хвост. Сжал так сильно, что он показал мне, где я был. Так что я съел его на обед, а из его шкуры сделал счастливую шапку. Но сегодня ты выглядишь так, что тебе счастья надо больше, чем мне, так что поноси ее.

Это была искренняя, хотя и абсурдная попытка заставить их двигаться вперед, и она сильно подняла дварфа в глазах Руари, но ничего не сделала для Звайна, который прижался спиной к утесу и отказывался сделать следующий шаг.

— Просто оставьте меня здесь. Я и так зашел так далеко, как мог.

Руари и Орекэл попробовали все, от ободрения до мольбы, но магические слова нашла только Матра.

— Если это так далеко, как он может зайти, почему бы нам не сделать то, что он просит и не оставить его здесь, одного? Солнце уже всходит. Скоре здесь будет жарко, как на Кулаке Солнца, а из-за этих камней и еще больше. Мы все должны умереть, потому что он не хочет идти?

— Она права насчет солнца, сынок, — тихо сказал Орекэл Руари, хотя Звайн был между ними и слышал каждое слово. — Мы должны двигать отсюда, сынок, иначе изжаримся.

Они и так уже страдали от жажды, но Руари мог исправить это при помощи магии друидов. В горах было намного больше жизни, чем на Кулаке Солнца. Если бы здесь было ведро, он смог бы наполнить его несколько раз. Ни и без ведра он надеялся, что рано или поздно они найдут яму в камнях. Здесь, на краю обрыва, не было никаких ям, и он мог просто сложить руки в чашку и вытащить немного воды из водуха.

— Пойдем, Звайн, — молящим тоном сказал Руари.

Матра уже пошла вперед. — Я ухожу. Найти Какзима важнее.

Орекэл пожал плечами. — Леди права, сынок. Мы не можем оставаться здесь. Будь. — Он пошел за Матрой.

— Звайн-?

Мальчик медленно отвернулся от Руари и сделал шаг в направлении Орекэла.

Руари нашел свою ямку у самой вершины прохода. Встав на колени с закрытыми глазами и вытянутыми руками, он прочитал друидское заклинание добывания воды в присутствии камня и воздуха. Страж этого места природы оказался остым, как утесы вокруг, и тяжелым, как сами горы. В первый раз Руари не сумел его удержать, и заклинание не сработало. В конце фразы яма осталась пуста и суха, как и в начале. Полуэльф мрачно достал нож Павека из ножен и сделал небольшой надрез на запястье. Его кровь послужила искрой, заклинание начало действовать и в ямку стала набираться вода. Когда ее набралось уже достаточно, Руари уселся на пятки, дав остальным попить, пока он восстанавливался после использования магии в незнакомом месте.

— Маг, а? — спросил Орекэл.

— Друид, — поправил его Руари, назвав правильное имя для его сорта магии.

— А, не убиваешь растений, да?

— Ветер и огонь, конечно нет — я не осквернитель, но и не сохранитель. Я вообще не волшебник. Моя сила происходит от самой земли, от всех ее видов и особенностей.

— То есть ты не перекачиваешь растения в золу. Западло брать в лес того, кто из них делает пепел.

— Не беспокойся.

Звайн напился. Орекэл пил следующим, с разрешения Руари, потом Руари пил сам, пока не почувствовал, что сейчас лопнет. Когда он выпрямился, вода все еще с бульканьем текла в ямку, быстрее, чем он мог бы ее выпить. Вот она заполнила ее целиком и полилась через край, замочила подошвы его сандалей, а Матра все стояла и смотрела.

— Тебе лучше попить, — посоветовал ей Руари. — Я не смогу вызвать воду по меньшей мере до заката, а нести ее нам не в чем.

— Не пока вы все здесь. Почему бы вам не пойти вперед. Я догоню.

Мальчику и дварфу второго приглашения не понадобилось, но Руари остановился на противоположносй стороне ямки с кулаками, упертыми в бедра.

— После всего этого времени — после всего того, через что мы прошли — ты до сих пор на самом деле думаешь, что мы засмеемся или убежим с криками прочь?

— Да, можете, — честно сказала она, оставив в голове Руари больше вопросов, чем ответов.

Полуэльф покачал головой и опустил руки. — Ты сама выбираешь свой путь, — разочарованно сказал он, отвернулся и пошел. Не успел он сделать и нескольких шагов, как она позвала его:

— Подожди!

Руари повернулся. Руари повернулся как раз в тот момент, когда она опустила руки с задней стороны головы, держа маску перед собой. Да, маска — хорошая мысль, немедленно решил он. Ее лицо было так необычно, что он не смог удержаться, чтобы не вытаращить глаза. У Матры вообще не было носа, просто две совершенно одинаковых щели. Не было ни подбородка, ни губ. Рот был крошечный — размером примерно с те бусины киновари, которые она так любила — и наполнене острыми зубами, которые он мог видеть даже издали. И при всей своей странности, ее лицо не казалось искаженными или деформированным. Учитывая ее глаза и кожу, обычное человеческое лицо пришлось бы деформировать, чтобы получить такое. Но лицо Матры было ее собственное.

— Другое, — вслух признался Руари. — Настолько другое, что лучше носить маску, но это твое лицо и оно принадлежит тебе, как и все остальное.

— Уродина, — возразила она, и он увидел, как и ожидал, что ее рот произнес что-то совсем другое, не соответствующее голосу и словам.

— Нет — Павека… — Он вздохнул, и начал сначала. — Лицо Павека было уродливо.

— Акашия сказала, что нет. Она сказала, что он не урод.

Еще один вздох. — Каши сказала, на самом деле? — Было слишком поздно думать о том, что Каши имела в виду. — А что она сказала обо мне?

— Ничего. Совсем ничего — мы не говорили о тебе.

— Пей быстрее, — сказал он, потирая запястье, хотя болела не эта часть его тела. — Я посижу здесь, наверху. Конечно мы можем нагнать этих двоих в любой момент, но медлить нечего.

Руари уселся на камень, спиной к Матре, так что она могла чувствовать себя в безопасности, и какое-то время приходил в себя, глядя на Звайна и Орекэла, которые продолжали подниматься к перевалу. Он вытащил нож Павека и спросил себя, чей волос вделан в рукоятку. Не Каши, точно. И Павек вообще ни разу не упоминал об этом человеке. Может быть их привязанность усилилась бы, если бы у них было побольше времени. Может быть нет. Но одну вещь он знал точно: он был полный дурак, когда пытался привлечь к себе внимание Каши; Павек уже опередил его.

Матра появилась опять, с маской на лице, и вместе они полезли вверх, легко догнав Звайна и Орекэла. Безжалостное полуденное солнце обжигало их тела в ошеломляющей тишине. Трое жителей равнин — которые никогда даже не видели горы так близко, не говоря уже о том, чтобы взбираться на них — думали, что подьем к перевалу никогда не закончится, но они все-таки добрались до конца подъема, когда солнце уже садилось. Черное сменилось зеленым, и они увидели впереди себя густой лес, который протянулся перед ними настолько, насколько они могли видеть.

Для Руари это зрелище было ожившей мечтой. Роща Телами в Квирайте помнила леса, и глядя на нее оживала надежда, что леса должны вернуться. А это огромное пространство — это было тем, чем перестали быть пустыни и пустоши Атхаса, и, если надежды Телами когда-нибудь исполнятся, чем станет Квирайт. Он мог бы просидеть здесь всю ночь, просто глядя на лес, но в горах ночью еще холоднее, чем в пустыне, и он замерз бы раньше, чем даже осознал бы это.

Они сгрудились все вместе среди камней, стараясь сохранить тепло, но не получилось. Орекэл сказал, что в темноте спускаться вниз слишком опасно, легко сбиться с пути и упасть в пропасть. Разжечь костер было не из чего, и хотя друидские заклинания Руари могли привлечь воду и безвкусную но питательную еду прямо из холодного воздуха, тем не менее даже он не знал заклинания, которое обеспечило бы их теплом.

Быть может Павек знал такое заклинание. Павек утверждал, что он запомнил все заклинания, которые был способен прочитать в архивах Урика. Но скорее всего за всю долгую историю сожженных солнцем Пустых Земель никто даже не подумал найти заклинание, создающее тепло, так что им оставалось только прижиматься потеснее друг к другу и ждать рассвета. Когда первые лучи солнца показались из-за горного кряжа, они застали их окоченелыми, мрачными и неотдохнувшими.

Спуск с перевала оказался для их ног даже труднее, чем вчерашний подъем. Руари обнаружил на голени и бедрах своих ног множество новых мускулов, и каждый из них болел не переставая. Было бы лучше всего, если бы все его тело одеревенело, а так он чувствовал каждый шаг, от пятки до основания черепа. Ему было трудно даже думать о том, что чувствуют другие; весь его мир начинался и заканчивался болью во всем теле.

Когда Орекэл попросил его показать карту, Руари, не думая, вынул ее из рукава и молча протянул дварфу.

— Сынок, это что-то, но это не карта, сынок.

— Я никогда не говорил, что это карта, — возразил Руари, слабо улыбаясь и ища глазами куда бы сесть так, чтобы потом сидеть долго и уютно.

— Сынок, у нас проблема.

Руари уже сидел на стволе поваленного дерева и хотел бы никогда не вставать с него. Он хотел бы, что у него хоть что-нибудь перестало болеть. Лес был совершенно замечательным местом — обещанием, которое каждый друид давал в своей роще, выполненным в максимально возможной степени. Тут были птицы и насекомые, дополняющие деревья, были и серые невысокие облака, обещавшие настоящий — не магический — дождь. Земля здесь кипела жизнью, все ползло и копошилось, в пригорошни грязи здесь было больше жизни, чем в пустыне на протяжении дня пути.

Но Руари никак не мог заставить себя восторгаться этим. И не только потому, что у него все болело. Он пришел сюда не для того, чтобы погрузиться в мечту всех друидов. Он пришел в лес, чтобы найти черное дерево, найти Какзима и совершить над ним правосудие. За Павека. Все правосудие, какое только возможно, потому что Павек мертв, и только из-за Какзима. Он возьмет Какзима в Урик и швырнет его к ногам Хаману. Потом он поедет домой, в Квирайт, и посадит дерево за своего друга.

— Сынок. — Орекэл потряс его за рукав, — Сынок, я сказал, что у нас большая проблема.

— Ты больше не можешь помочь нам, — медленно сказал Руари. — Это и есть твоя проблема, не так ли? Ты не в состоянии найти черное дерево. Все, что ты говорил в Джекте о сокровище халфлингов, которое ты приносил из леса и пропивал из-за своих «маленьких слабостей», это был просто порыв ветра в пустыне. Ты ничем не отличаешься от Мади: ты думаешь, что у нас есть карта, но мы слишком глупы, чтобы воспользоваться ею.

Орекэл снял с себя шляпу. — Ты поставил слишком тонкую точку на вещи, сынок. Черное дерево, оно в лесу, и под его корнями зарыты сокровища, клады, золото, все что хочешь. И оно не дальше, чем в двух днях ходьбы отсюда, это факт. Но это, — он протянул карту. — Ты не умеешь говоришь на языке халфлингов, и ты не умеешь читать на нем. Так что поверь мне, сынок, это не карта, как дойти до черного дерева, это скорее карта, как дойти до твоего места, Урика, я думаю — ведь вы все оттуда пришли, точно?

Руари попытался вспомнить, упоминал ли он, Звайн или Матра Урик, с тех пор, как повстречались с дврфом, но его память отказалась иметь с ним дело. Может быть и да, тогда Орекэл разыгрывает из них дураков, а может быть и так, что он действительно умеет читать эти каракули, и одна из них означает Урик. В любом случае Руари слишком устал, чтобы врать.

— Да, рядом с Уриком.

— Самое лучшее всегда быть честным, сынок, — посоветовал Орекэл, и внезапно его глаза стали острее, а движения решительнее. — А теперь может быть ты сам сможешь решить нашу проблему — в конце концов ты же друид, или как — может быть ты сможешь найти черное дерево без всякой карты. Так или иначе, встань, например, на колени, как ты это сделал на кряже, пробормочи чего-нибудь себе под нос, и покажи нам дорогу, очень просто.

Руари сказал нет, покачав головой.

Звайн приковылял к нему. Мальчик поглядел на ствол дерева и — мудрее чем Руари — решил не садиться. — Конечно ты можешь, Ру. Просто попробуй. Давай, Ру — пожалуйста.

Он опять покачал головой; он уже пытался. Как только Орекэл предложил свою идею, Руари — почти не думая — положил руку на покрытую мохом кору и открыл себя лесу. Поток хлынувшей жизни смыл бы его и унес за собой, если бы у него было желание сопротивляться ему — а так он просто потек через него, как через пустую колоду, вливаясь с одной стороны и выливаясь из другой.

Тем не менее Руари решил, что ему повезло, так как этот поток унес с собой изнеможение и приглушил боль. Но та часть местной природы, которая стала стражем, не привыкла иметь дела с друидами и вообще не привыкла, чтобы ее касались, ни друид вообще, ни он в частности. На мгновение листья вокруг стали открытыми глазами и открытыми ртами, с зубами вместо прожилок.

Это мгновение прошло только тогда, когда он поднял ладони и сознательно выбросил себя из потока жизни. Листья опять стали листьями, но ощущение, что на них смотрят, осталось. Большую часть своей жизни — даже в своей роще, в которой были главным образом кусты и трава, и совсем немного редких деревьев — Руари или был внутри четырех стен или глядел на горизонт, до которого было по меньшей мере четыре дня пути. Здесь в лесу он мог дотронуться до горизонта из зеленых листьев, и лес, который казался раем, пока он не уселся на это дерево, стал местом скрытой угрозы.

Сейчас он боялся даже подумать о том, чтобы вырезать себе посох, так как тогда все вокруг стало бы еще более враждебным.

— Сынок, давай, пытайся, — настойчиво сказал Орекэл. — Что нам терять?

— Я слишком устал, — ответил Руари, и это была правда, хотя и не вся. — Может быть позже, — а вот это была ложь, просто он не хотел напугать остальных.

— Ну, и что мы собираемся делать? — спросил Звайн тем самым слезливым, детским голосом, которым он говорил когда был напуган, устал, или то и другое одновременно. — Сидеть здесь, пока ты не отдохнешь?

Орекэл взял Звайна за руку и осторожно развернул его. — Лучше всего идти дальше, сынок. Те, кто слишком долго стоят на одном месте, привлекают аппетит местных.

— И куда идти? — прежним плаксивым тоном спросил Звайн.

— А разве это имеет значение, — спросила Матра. Карабкаться вверх, спускаться вниз, ей было все равно, ее это волновало не в большей степени, чем любое другое событие в жизни. Если все Новые Расы сделаны из чего-то, то, чтобы это не было, это не эльф, человек или дварф. — У нас больше нет карты. Одно направление ничем не хуже другого, если мы не знаем настоящей дороги.

Она предложила свою руку Руари, который принял бы любую помощь, лишь бы встать на ноги. Они не успели уйти далеко, когда притаившееся чувство, что за ними наблюдают, стало хуже, а потом еще через несколько шагов он почувствовал, как старые упавшие листья, покрывавшую землю разноцветным ковром, зашевелились под его ногами.

Удар сердца позже их бросило одного на другого, они оказались в сети, которая подняла их с земли. Звайн заорал от ужаса, Орекэл выругался, как если бы это случилось с ним не в первый раз и — хотя это было глупо — Руари почувствовал себя лучше, вися на веревке, чем стоя на ногах.

Удар защитной силы Матры прошел через тело Руари, а потом еще раз. Звук был достаточно силен, чтобы сорвать листья с веток и заставить их заплясать в воздухе, а потом они опустились на сеть, облепив ее со всех сторон, так что они стали похожы на бусину на нитке. Но недостаточно силен, чтобы разорвать сеть и заставить их упасть на землю, а третий удар Матры был слабее, чем первые два. Четвертый оказался просто вспышкой света, даже без грома.

Через несколько ударов сердца они услышали шевеление под кустами и на тропе под ними появились халфлинги. Посмотрев вниз, Руари решил, что их здесь слишком много. Никто из них не выглядел дружелюбно, но у одного, который поднял копье и ткнул им полуэльфа в бок, было по-настоящему угрожающее лицо, его щеки покрывала паутина выжженных шрамов, а глаза были темны и глубоки, как тьма между звездами. Он еще раз ткнул Руари своим копьем под ребра.

— Уродливый человек — Темплар Паддок — где он?