Глава 1

Урик.

С высоты парящего в небе кес'трекела огороженный высокими стенами город казался грязно-желтым наростом, выраставшим из зеленой долины. Башни, стены и крыши мерцали красным, золотым и желтым, как если бы сам город-государство пылал в искажающем все свете умирающего полудня. Но языки пламени были только отражением кровавого диска темного солнца, тонувшего в западной пустыне: ежедневное чудо, которое не замечал почти никто из больших и малых, летающих, ползущих или идущих созданий, живущих в районе Урика.

Дороги, как золотые вены, вели к маленьким деревушкам, выскочившим как из-под земли из плодородной земли долины. Серебряные артерии каналов прошивали наквозь поля, существование которых зависело от воды, текущей в каналах, а сам Урик зависел от этих полей. Там, где не было ирригационных каналов, зеленые поля бысто исчезали и сменялись пыльными, безжизненными плохими землями, которые бесконечно протянулись во всех направлениях, за исключением северо-запада, где за постоянно клубящийся дым от вулкана Дымящаяся Корона не мог проникнуть взгляд ни человека ни кес'трекела.

Взгляд кес'трекела оторвался от тумана и уперся в могучие стены города, расписанные огромными фресками. Над каждой сценой господствовала одна фигура: огромный человек с головой льва. Иногда он был изображен в профиль, иногда в фас, но всегда его рука сжимала меч, топор или кинжал, кожа отливала бронзой, львиная грива волос была черной, а жестокие глаза, сделанные из желтого стекла, ослепляли взгляд, когда в них отражалось черное солнце.

Кес'трекел свернул в сторону, когда со стен Урика сверкнула золотая вспышка. Бесчисленные поколения чешуйчатых птиц привыкли к суровым ландшафтам Пустых Земель Атхаса. Они хорошо знали, что ничего естественного, полезного, безопасного и главное съедобного не может быть там, где мелькнул короткий, но яркий всплеск света. У кес'трекелов были инстинкты и крылья, так что этот отправился на поиски какого-нибудь другого, менее зловещего места, в котором можно укрыться на ночь. У мужчин и женщин, тащившимся по пыльным, светло-коричневой дорогам равнины Урика, тоже были инстинкты, но не было крыльев, и они могли только вздрогнуть, когда ослепляющая вспышка света ударила их в глаза, потом тяжело сглотнуть и продолжать идти.

В отличии от кес'трекела эти мужчины и женщины знали, чье лицо повторяется на стенах Урика: Лорд Хаману, Лев Урика, Король Гор и Равнин, Великий Король, Король-Волшебник.

Их король.

И их король смотрел на них.

Ни один урикит не сомневался, что у Лорда Хаману есть достаточно силы, чтобы видеть через стены, через любую темноту и в глубине любого, даже детского сердца. Слово Лорда Хаману было в Урике как Законом, так и Правосудием. В Пустых Землях, где обычно тебя отделяла от смерти небольшая вереница заведомо несчастливых дней, Лорд Хаману даровал Урику мир и стабильность: его мир, его стабильность — пока подчинялись его законам, пока ему платили налоги, а его темпларам взятки, а его самого прославляли как живого бессмертного бога.

Сделка Лорда Хаману с Уриком выдержала тысячелетнее испытание. Несмотря на все унижения люди, идущие по дорогам, испытывали законную гордость: их король не пал с падением Дракона. Город процветал, так как их король был мудр и дальновиден, хотя жаден и жесток. Подавляющей массе их даже в голову не приходило уйти в другие города-государства Пустых Земель, где анархия соседствовала с возможностью поживиться. Где бы они не жили — в поместье аристократа, в рыночной деревне или внутри могучих стен — большинство урикитов добровольно торопилось домой каждый вечер к своему ужину и к своей семье.

Они обязаны были торопиться. Власть Лорда Хаману простиралась настолько далеко, насколько его сверкающие львиные глаза могли видеть, и еще дальше. В самом начале своего правления как короля-волшебника, он установил комендантский час для законопослушных подданых, который начинался с появления десятой звезды на небе. И, в отличии от некоторых других королевских причуд, комендантский час оставался неизменным все эти годы. Законопослушный народ предпочитал задержаться в таком месте, где сам король или его слуги могут найти их после захода солнца.

Но только не в рыночных деревнях.

Еще одной королевской прихотью, выдержавшей испытанием временем, был запрет на свободный, без объявления себя, вход в его город, а с тех, кто оставался на ночь в одной из городских гостиниц, брался немаленький налог. Из-за этого — а заодно из-за требования постоянного подвоза еды, которую не могла уничтожить никакая прихоть — десять рыночных деревень окружали кольцом стены Урика. По традиции, которая родилась одновременно с началом правления Хаману на равнине Урика, каждая из десяти деревень по очереди поставляла на рынки города продукты из ближайших ферм и хозяйств аристократов. Они же дали имена дням недели Урика. Каждый вечер накануне своего дня деревня наполнялась шумом и гамом фермеров и рабов, которым надо было поговорить, продать, купить и, самое главное, зарегистрировать свои товары у темпларов перед тем, как на следующее утро провести их через массивные ворота Урика.

Девять из этих деревень были приятные широко раскинувшиеся поселения со стенами и трактирами, которые почти не отличались от загонов для животных. Темплары-регистраторы из гражданского бюро стали частью их коммуны, насколько вообще темплары могут стать частью любого общества, учитывая их преданность королю и медальоны, висевшие у них на шее, символы Хаману и одновременно каналы, по которым ужасная сила настоящего короля-волшебника могла передаваться к его избранным слугам.

Многие регистраторы родились и выросли в этих деревнях, как и их родители, родители родителей и так далее, на протяжении многих поколений. В мыслях они и называли себя Модеканами, Тодекитами или Келянами. Они были скорее жителями деревень, чем города, и у них не было ни малейшего желания подняться повыше в сложной иерархии темпларов Урика. Чтобы защитить свое безбедное существование, эти сельские желторубашечники замечательно умели вести переговоры. Они могли решить любые проблемы, стоявшие перед деревней не привлекая к себе внимания своих начальников по гражданскому бюро и тем более своего Великого и Могучего Короля, Лорда Хаману.

Еще долго после наступления комендантского часа накануне рыночного дня по всей деревне звучала музыка, а многочисленные гостиницы оглашались взрывами грубого смеха.

За исключением рыночной деревни Кодеш.

Первый день недели Урика и первая среди деревень, деревня Кодеш была так же стара, как и сам город. В самом начале, еще до того, как Хаману предъявил права на этот уголок Пустых Земель, она была даже больше чем Урик — во всяком случае так заявляли старейшины деревни. Жители Кодеша, Кодешиты, боялись Хаману намного больше, чем жители остальных деревень, потому что сами вели себя по отношению к нему намного более дерзко, чем остальные подданные короля-льва. Когда бы не случались какие-либо волнения вне высоких стен Урика, в первую очередь темплары появлялись именно в Кодеше. И не миролюбивые темплары из гражданского бюро, но закаленные ветераны из военного бюро, вооруженные темной магией и желавшие использовать ее.

Так что Кодешиты и темплары не дружили между собой.

Хилых стен и старых башен не хватило бы для усмирения непокорной деревни. Так что темплары Урика и Кодеша вместе возвели внушительные башни и настоящие крепости, которые давали им преимущество во всех тех нередких случаях, когда в Кодеше начинались волнения. Хотя в высоту стены Кодеша были только треть от стен Урика, но и этого было более чем достаточно, чтобы отделить упрямых, твердоголовых Кодешитов от таких же фермеров, собиравшихся за стенами деревни каждую неделю накануне дня Кодеша и шумевших там всю ночь.

На стенах Кодеша тоже были фрески: обязательные портреты Льва из Урика, хотя и без вспыхивающих на закате глаз, зато с неизменным топором в руках, который символизировал то, чем была деревня и почему наглость ее жителей терпелась на протяжении многих поколений. Кодеш был официальной скотобойней Урика, местом, куда приводили животных всех сортов, где их убивали на огроженных, открытых солнцу плошадках и превращали в мясо и и другие разнообразные товары.

Ничего ценного не уплывало мимо искусников из кланов мясников Кодеша. Каждое животное, попавшее им в руки, аккуратно убивалось, освежевывалось и разделывалось; кожа и кости, например, отделялись от мяса и передавались кланам дубильшиков и других ремесленников, чьи коптящие мастерские были разбросаны по всему Кодешу. Небольшие кости и требуха служили отличной добавкой для самой различной еды, варившейся в гигантских котлах. Длинные кости шли к резчикам, которые вынимали костный мозг специальными сверлами, а потом продавали их для отделки домов или фермерам, которые пахали ими свои поля.

Медовары собирали кровь, которая лилась в ямы на каждой живодерне. Кровь высушивалась на солнце и тайно продавалась магам и жрецам всех сортов. Кроме того кровь, высушенная до коричневого порошка, отрыто продавалась фермерам, которые разводили ее и поливали ею самые ценные свои овощи. И мастера изделий из камня не оставались в стороне: они собирали похожие на драгоценности желудочные камни, не правильные органы, блестящие зеленые глаза иниксов, полированные камешки из желудков эрдлу — и продавали их тем, кто за них больше предложит, или сами делали из них забавные безделушки. Мастера, делавшие клей, покупали все остальное: копыта, клювы, когти и варили их них клей. Впрочем они иногда использовали и остатки тех несчастных, умерших от голода или убитых темпларами, чьи тела не успели оказаться на кладбище.

А если какой-то кровавый кусочек и избегал внимания многочисленных ремесленников, он никогда не оставался незамеченным остроглазыми кес'трекелами, которые всегда были над головой. С жутким криком счастливая птица складывала крылья и пикировала с неба. За ней обычно бросалась целая стая ее друзей. Там, где развертывалась оргия кес'трекелов, не было места для нервных людей. Птицы пожирали все, что находили, иногда дерясь между собой, и даже люди с крепкими нервами не всегда могли сдержать в себе содержимое своих желудков при виде этого зрелища.

Мастер-псионик, смотревший на мир глазами кес'трекела все скучные утренние часы поспешно выскочил из сознания птицы, когда та бросилась вниз, став частью колонны голодных падальщиков. Он вернулся в свое тело, мысли побежали знакомыми дорожками через его сознание, он ощутил что у него есть руки и ноги, а не крылья и когти. Постоянная всепроникающая вонь Кодеша опять ударила его в нос. Он тяжело вздохнул, уже сознательно, принимая ядовитый воздух в свои легкие, а потом вздохнул опять. Да, ядовитый воздух Кодеша — это его наказание.

— Брат Какзим?

Настоятельный беспокойный шепот в его ушах закончил его возвращение. Он открыл глаза и оказался на открытой площадке самой большой скотобойни Кодеша. Его кес'трекел оказался одним из стаи птиц, сражавшихся за серебристую требуху. Прежде, чем Какзим успел отвести взгляд, самый большой из кес'трекелов ударил своим острым клювом в грудь той самой птицы, из чьего сознания он с некоторым опозданием убежал. Эхо ее смерти сжало его собственное сердце; хорошо что он был умен, очень умен, и успел вовремя отделиться от твари.

Оказалось, что он держится руками за полированную кость, которая была оградой у небольшого балкончика, на котором он и стоял, ожидая, когда боль затихнет. Все в этом проклятом Кодеше было приспособлено для взрослого представителя человеческой расы, которые были самой многочисленной разумной расой в Пустых Землях, и, к тому же, среднего роста, по сравнению с остальными. Так что ни у эльфов ни у дварфов не было с этим никаких проблем, полугиганты, которых называли великанышами, были слишком неуклюжи и тупы, чтобы возражать, зато им, халфлингам, постоянно приходилось тянуться, карабкаться или стоять на ципочках.

— Брат? Брат Какзим, что-то случилось? Какая-то неприятность, Брат Какзим?

Какзим опять тяжело вздохнул, пытаясь сообразить, сколько времени его компаньон стоит перед ним. Секунду? Минуту? А может час? С того мгновения, как он проник в ныне мертвого кес'трекела? Уважение было одно из самых полезных качеств в ученике, но Керк зашел слишком далеко.

— Я не знаю, — сказал он наконец, не глядя на более молодого халфлинга. — Скажи мне, почему ты стоишь здесь, как паленый джозхал, и я скажу тебе, есть ли у тебя неприятности.

Более старший халфлинг опустил свои руки. Рукава его черного плаща упали на его запястья и скрыли руки, покрытые шрамами от ожогов, от ударов ножом и другими не менее приятными предметами. И капюшон его плаща откинулся назад, пока его сознание странствовало вместе с кес'трекелом. Он поправил свой капюшон и даже натянул материю еще потуже, чтобы лицо оказалось в тени. Тонкие перья опять коснулись его щек, каждое прикосновение он ощущал так, как будто крохотный, но острый и едкий коготь вонзился в него.

Кровавое солнце поднималось и опускалось двести пятьдесят четыре раза, с того мгновения, как он сам намазал на свое лицо едкую, разъедающую кожу пасту, и заменил один набор шрамов на другой. Это было две трети года назад, от высокого солнца до наполовину опустившегося сегодняшнего, считая по старому счету времени; или десять пятнадцатых по нынешнему счету Урика, где год делился на пятнадцать равных частей; или ровно двадцать пять недель назад, по счету Кодешитов.

Для халфлинга, родившегося в зеленых лесах за Поющими Горами, ни недели, ни пятнадцатые части года не имели никакого значения. Халфлинги измеряли время днями, и у него было достаточно дней, чтобы раны от кислоты превратились в змеившиеся по лицу шрамы и опухоли, которые все еще болели, когда что-нибудь касалось их. Но шрамы от кислоты все равно более почетны, чем те, которые были на их месте, а постоянная боль была подходящим напоминанием о его неудаче.

Когда он был не страше Керка, почти двадцать лет тому назад, молодой Какзим вышел из леса полный огня и надежд, с ясно поставленной целью. Шрамы той жизни — клятва, которую он принес Братству Черного Дерева, и она до сих пор живет в его сердце. Иловое Море снова должно стать синим, а сожженная земля — зеленой. То, что сделано, должно быть уничтожено, а потерянное — возвращено. Никакая жертва не чрезмерна. Черное Дерево напилось его крови, и старшие братья дали ему миссию, цель всей его жизни: любым способом покончить с разрушающей жизнь тиранией Дракона и его приспешников.

Братство Черного Дерева хорошо готовило своих адептов. Какзим сидел у ног старейшин, пока не запомнил все, что они знали, а потом они показали ему обширное помещение под Черным Деревом, где на живых корнях было вырезано знание, которого не знал никто из ныне живущих халфлингов. И он жил под землей, впитывая в себя старинную запрещенную науку. Теперь он знал тайны, которые были скрыты по меньшей мере тысячу лет назад, и старейшины, признав его достижения, послали его в Урик, где Тирания Дракона замаскировалась под правление Короля-Льва.

У Какзима были планы — его таланты не ограничивались памятью, он умел предвидеть и творить — поэтому он наблюдал и ждал, и когда время пришло он сам сдался, сделался рабом одного из высших темпларов Урика. Они дали клятвы друг другу, он и Элабон Экриссар, в тот день, когда инквизитор-полуэльф взял в руки нож, чтобы вырезать клеймо семьи на плоти Какзима, а потом посыпал раны пеплом. Они оба дали лживые клятвы, но ложь Какзима была глубже лжи темплара. Он лгал с того момента, как выбрал Экриссара подходящим орудием для осуществения своей жизненной миссии.

Никакой халфлинг не может вытерпеть жизнь раба, это за пределами их природы. Они болеют и умирают, и Экриссар конечно понимал это…должен был бы понять, но Какзим так заморочил ему голову просьбами, обещаниями и искушениями, что инквизитор не выдержал и согласился на их сомнительный и опасный договор. Какзим все рассчитал совершенно точно: Экриссар был очень честолюбив. Он был богат, имел и силу и власть, как любой высший темплар, но он хотел еще больше, намного больше, чем Король-Лев соглашался даровать своим фаворитам. Со временем, с осторожной подсказки Какзима, Экриссар захотел трон самого Лорда Хаману и весь Урик впридачу. Ему удалось убедить Экриссара, что тот никак не пострадает, даже если план не удастся — а Какзим знал с самого начала, что свергнуть Короля-Льва невозможно.

Вспоминая долгие годы их сотрудничества, Каказим осознал, что они оба были сбиты с толку своими амбициями. И тогда, без предупреждения от Черного Дерева или какого-то другого знака, Какзим узнал, что другой участник их заговора, Король-Волшебник Калак из Тира, был свергнут и убит. И меньше чем через десять лет после этого Дракон Борс и древний волшебник Раджаат, которого Братство Черного Дерева называло Обманщиком, исчезли, может быть погибли.

В первый раз за тысячу лет появилась возможность того, что брат Черного Дерева может преуспеть в своей жизненной миссии.

Какзим послал слово за Поющие Горы — первое за пятнадцать лет. Это было не просьба об указаниях, но сообщение: пришло время для выход на поверхность древней науки халфлингов о ядах, науки, которую он выучил за время жизни между корнями Черного Дерева. На самом деле, как он понял позже, время пришло… и прошло.

Какзим сообщил старейшинам, что он и тот мужчина, который думает, что является его хозяином, делают Лаг — древний и очень опасный элексир, который может восстанавить силы даже после полного истощения организма, но порабощает и сводит с ума тех, кто принимает его слишком часто. Основным исходным элементом являлся совершенно безобидный порошек зарнека, который они нашли в пещерах под таможней, в которой хранились все товары, попадавшие в Урик. Запас, учитывая их нужды и цели, казался неисчерпаемым.

Соблазнительный яд быстро распространялся среди отчаявшихся или угнетенных людей, сея смерть. Он и Экриссар планировали расширить свою торговлю на город-государство Нибенай. Когда оба города будут глубоко заражены Лагом, их короли-волшебники естественно будут винить во всем друг друга и начнется война. Была надежда, что в ходе нее они уничтожат друг друга, и благодаря ему, Брату Какзиму, Братство Черного Дерева увидит начало своих побед.

Какзим поклялся в этом своей жизнью. Он вскрыл свои старые раны на груди, над сердцем, и подписал послание своей собственной кровью. У него не было даже тени сомнения в удаче. Экриссар был совершенный идиот: жестокий, жадный, веривший до безумия в свою собственную важность и избранность, не замечавший своих недостатков, легко увлекавшийся, и к тому же жестоко уязвленный богатством и снисходительностью Лорда Хаману, того самого врага, которого они оба надеялись уничтожить. Планы, разработанные Какзимом, были элегантны и легко осуществимы, пока какой-то темплар чуть ли не самого низшего ранга, совершенно отвратительный тип, не встал у него на пути.

Паддл, Пуддл… а может Пикль? Какзим так и не запомнил его ужасное человеческое имя. Он видел его только однажды ночью, в помещении городской таможни, и тогда мысль о катастрофе даже не пришла ему в голову. Просто еще один одетый в желтое болван, тупоголовый чурбан, который бросился в битву, в которой не мог победить. Глядя на него даже нельзя было себе представить, что этот темплар Пикль вообще может встать у него на дороге, не говоря уже о том, чтобы вызвать катастрофу. И тем не менее именно этот тупоголовый болван в компании с разношерстными сообщниками разрушил все его планы, причем ему сопутстввовала такая удача, которая не бывает случайной.

Когда Какзим увидел, что катастрофа приближается, он сбежал, бросив Экриссара на произвол судьбы. Халфлинги не рабы, и Брат Черного Дерева не будет страдать ради Элабона Экриссара. Какзим похитил казну Экриссара и затаился, пока высший темплар шел к своей смерти через соляную пустыню.

Навсегда преданный старшим братьям Черного Дерева, Какзим послал еще одно слово через Поющие Горы. Он сообщал о своей неудаче и обещал пожертвовать своей ничего не стоящей жизнью. Какзим использовал правильные слова, но все его обещания были ложью. Он знал, что наделал ошибок, его победили, но он не сдался. Нет, он никогда не сдастся. Он получил тяжелый урок, но он готов попытаться опять. Его жизнь и миссия намного более важны, чем жизнь или миссия любого другого брата.

Брат Какзим ни в коем случае не собирался жертвовать своей жизнью. Да, он сказал старейшинам то, что они хотели услышать, и страстно надеялся, что они поверили в его обещание самоубийства и больше никогда не будут тревожить его. Он уже успел разработать новый заговор, здесь, в рыночной деревне Кодеш, когда прямо из леса к нему явился его новый помощник, и ума в нем было не больше, чем у листа, уносимого ветром.

Вначале он хотел отослать Керка обратно. Кровавые листья на кровавом Черном Дереве! Потом он захотел убить молодого наглеца на месте. Но без ресурсов Дома Экриссар за своей спиной, Какзим решил, что лишняя пара рук, глаз и ног не помешает — до тех пор, пока он не забудет, что ко всем этим полезным вещам прилагается и соображающая голова.

— Брат Какзим? Брат Какзим — вы нездоровы? С вами все в порядке? Это у вас один из ваших приступов? Не отвести ли вас в постель?

Приступы! Приступы скуки. Приступы разочарования! Он окружен идиотами, а служит ему вообще полный болван!

— Перестань выставлять себя на посмешище. И перестань тратить мое время. Ты же знаешь, сегодня очень важная ночь. Скажи мне то, что по-твоему я должен знать, потом уходи и перестань трещать о припадках. Ты — один из моих припадков.

— Да, Брат Какзим. Конечно. Я просто хотел сказать вам, что люди начали собираться. Они готовы — и вооружены так, как вы сказали — но, Брат, они требуют денег.

— Так заплати им, Брат Керк! — Голос Какзима поднялся до резкого и недовольного крика и он отвернулся от своего компаньона. Капюшен опять соскольнул с лица, открыв его тело для новой пытки. — Мы уже близки. Очень близки. А ты терзаешь меня своей глупостью! — Он опять повернулся к более молодому халфлингу, схватил его за плащ и как следует тряхнул. — Если мы проиграем и на этот раз, это будет твоя вина!

Керк отшатнулся назад, с трудом сохранив равновесие — счастье, что он вообще еще жив.

Старейшины Братства Черного Дерева предупреждали его, что Брат Какзим не будет легким хозяином, но он был благодарен судьбе за такую возможность. Они сказали, что Брат Какзим — гений в области алхимии. На Атхасе сейчас не было халфлинга, который знал бы столько как он об старых способах преобразования веществ и алхимических манипуляциях. Брат Какзим расшифровал древнее знание, которое Братство спрятало в Черном Дереве. Он знал все, что знали предки, и начал использовать их знания. Однако старейшины хотели знать, как именно Брат Какзим использует их. Они хотели, чтобы Керк был их ушами и глазами в Урике.

Ученик должен быть благодарен за такую возможность, за такое доверие, и Керк конечно был. Брат Какзим оказался мастером не только в алхимии; в этом плохо-пахнувшем городе Керк узнал такие вещи, которые он никогда не выучил бы Лесу Черного Дерева. Но Керк очень хотел, чтобы страшие братья узнали и о том, что Брат Какзим полностью сошел с ума. Над его изуродованными щеками глубоко сидели сумашедшие глаза с белыми ободками, которые глядели на тебя как будто из другого уровня бытия, их взгляд сбивал с толку любого человека, и даже у халфлинга путались мысли, когда он пытался глядеть в них.

Керк старался никогда не глядеть прямо в лицо Брату Какзиму, и особенно когда на того накатывал очередной приступ безумия, и это был тот самый случай. Он поспешно опустил голову и постарался наполнить свое сознание мыслями о доме: пышная зелень деревьев, с который день и ночь капают сверкающие капли воды, никогда не прекращающийся хор птиц и насекомых, сладкий вкус ягод черники, только что сорванных с лозы. Керк постоял какое-то время ожидая, пока опасность пройдет. Наконец он решил, что его жизни — пока! — ничего не угрожает, когда Брат Какзим поправил рукава своего плаща, а капюшон вернулся на место. Тем не менее он предусмотрительно оставался вне досягаемости своего хозяина.

— Там ждут не только люди, Брат Какзим. Дварфы, владельцы места, хотят чтобы им заплатили за эту ночь, и за комнаты, в которых мы живем. А плотники говорят, что мы должны им за те подмостки, которые они уже сделали. Мы должны также живодерам и этой эльфийке, Розе. Она говорит, что нашла подкожную опухоль иникса с гноем внутри, но не хочет продавать ее-Заплати им, — повторил Брат Какзим, но уже не так пугающе эмоционально, как несколько мгновений назад. — У тебя есть монеты. Я отдал тебе все наши деньги.

— Да, — согласился Керк, думая о том мешке, который лежал у него под кроватью. В Лесу Темного Дерева не было денег. Сама идея о том, что эти обломанные керамические диски можно обменять на еду, товары и службу людей — на самом деле эти куски, диски или намного более редкие металлические кружочки надо было обменивать — ему далась с большим трудом и до сих пор он до конца ее не понимал. По ночам он выкладывал содержимое мешка наружу, разбивал на кучи одинаковых и пересчитывал, и каждую ночь их становилось все меньше и меньше. — Я тщательно пересчитал все наши монеты, Брат Какзим, и если я отдам всем столько, сколько они требуют, нам самим останется буквально несколько штук.

— Ага, так вот значит какая у тебя неприятность, Брат Керк?

Керк неохотно кивнул гловой.

— Заплати им, — в третий раз сказал Брат Какзим, на этот раз совершенно спокойно. — И посмотри на меня, Брат Керк…

Керк так и сделал, заранее зная, что лучше этого не делать, но голос Брата Какзима звучал слишком настойчиво. Неподчиниться было невозможно.

— Ты же не сомневаешься во мне, не правда ли?

Нижняя губа Керка задрожала. Он не хотел лгать, но заставить себя сказать правду тоже не мог.

— И это из-за денег, Брат Керк? Разве я давал тебе денег меньше, чем нам нужно? Деньги — это не то, о чем надо беспокоиться, Брат. Заплати этим насекомым. Заплати им щедро. Запомни, деньги растут как виноградные лозы в тенистых местах. Всегда можно собрать урожай. Никогда больше не волнуйся из-за денег, Брат Керк.

Но он не был таким дураком, по меньшей мере в этом. Старейшины Братства никогда не послали бы полностью неподготовленного халфлинга. Правда точное понятие о деньгах по-прежнему ускользало от него: как и почему можно уровнять день жизни с куском от керамического диска, а комнаты, которые он и Какзим занимали над скотобойней, стоили целую керамическую монету каждую неделю, а гнойная опухоль Розы равнялась серебряной.

Но Керк знал откуда вообще появляются деньги и откуда взялись деньги Брата Какзима. Когда появлялась необходимость наполнить опустевший мешок, они вместе прокрадывались в Урик, потом шли через лабиринт одинаковых зданий и перекрестков квартала темпларов. В одном из крошечных переулков, из которого не было выхода, Брат Какзим отодвигал в сторону камень и открывалась дыра в земле, но монет в ней стало гораздо меньше, по сравнению с тем разом, когда Керк впервые увидел ее.

Без сомнения Брат Какзим мог собрать урожай керамических дисков с других деревьев. При этом Брат Какзим не рисковал своими пальцами, залезая в карман. Брат Какзим просто проникал в сознание богатого человека при помощи своей могучей псионической силы — именно это Брат Какзим делал сейчас с самим Керком — и человек просто бросал кошелек на землю и уходил, не понимая, что он делает.

И Керк должен был бы выбросить свои сомнения под давлением Невидимого желания Брата Какзима. Возможно, что Урикиты действительно были не сложнее наевшегося мекилота. Возможно, что можно было касаться их сознания раз за разом, и они никогда не сообразят, что их мысли не полностью их. Но старейшины Черного Дерева научили Керка защищаться от невидимых атак, причем напавший на него псионик не будет даже подозревать о том, что его атака отбита. Они также научили его никогда не недооценивать врага.

Керк придал своему сознанию нужнуя форму. Теперь он прост, как мекилот и сбит с толку. Его мысли куда-то исчезли, сознание совершенно пусто. Брат Какзим принял иллюзию за реальность и влил в него любовь и привязанность к себе, пока Керк глядел, учился и подавлял тошноту.

— Теперь ты видишь, младший брат, что тебе не о чем беспокоиться.

Брат Какзим подошел так близко, что их одежды соприкоснулись. Он по-дружески обнял своего ученика, и хотя Керк едва не запаниковал, он заставил себя оставаться спокойным и податливым. Его учитель сумашедший. Это делает его еще более опасным.

Керк не вздрогнул и не отшатнулся, когда Брат Какзим ущипнул его за щеку так сильно, что едва не проколол кожу, и тем не менее едва все не испортил, освобожденно выдохнув, когда Какизм убрал руку. Брат Какзим ущипнул Керка еще раз, на этот раз не в щеку, но в левую часть шеи, прямо над пульсирующей артерией.

— Вопросы могут убивать, — спокойным тоном предупредил Брат Какзим, а его пальцы начали сжиматься, перекрывая артерию.

У Керка оставалось не больше одного удара сердца, чтобы придумать вопрос, который бы его не убил. — Я…я не понимаю, почему пещерный народ должен умереть сегодня ночью, — прошептал он с искренним ужасом, который заставил Брата Какзима разжать пальцы.

— Когда вода умрет, вместе с ней умрет и Урик. Урик должен умереть. Все живое в Пустых Землях должно умереть, прежде чем восторжествует Черное Дерево. Это наша цель, младший брат, это наше заветное желание.

Керк тяжело вздохнул, но внутренно начал успокаиваться. Когда Брат Какзим начинал говорить о Черном Дереве, все его мысли сосредотачивались на более важных вещах, чем какой-то халфлинг-ученик. Тем не менее он оставался настороже; Брат Какзим не ответил на его вопрос, а это был честный вопрос, на который он действительно хотел получить ответ.

— Но почему мы начинаем с пещерного народа, Брат Какзим? Разве они не умрут вместе с остальным Уриком, как только мы отравим воду? Почему мы должны сами убивать их? Почему бы не дать заразе убить их вместо нас?

Тактическая ошибка: Брат Какзим опять прижал его спиной к ближайшей стене. Керк испугался, что может произойти самое худшее, но его невидимая защита не был прорвана. Так что других атак, физических или псионических, не последовало, зато Брат Какзим зашипел ему в самое ухо на языке халфлингов.