ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

При жизни царицы Тамар Георгий Лаша, в четырнадцать лет объявленный соправителем матери, не вмешивался в государственные дела. Он увлекался охотой, верховой ездой, путешествовал по Грузии и вассальным странам.

Наследник престола не замечал, как умный царедворец Мхаргрдзели ловко прибирает к рукам власть, заранее лишая будущего царя влияния на дела государства.

Тамар благоволила и к Иванэ, и к его брату Захарии – амирспасалару грузинского войска, осыпала обоих своими милостями.

Бесстрашный и неутомимый рубака, искусный полководец, Захария был прост правом, искренен и бескорыстен.

Зато его младший брат был хитер и дальновиден, скрытен и расчетлив.

Братья Мхаргрдзели бессменно состояли визирями царицы и немало сделали для преуспеяния и возвеличения Грузинского царства.

Все походы и крупные сражения, прославившие грузин как непобедимых воинов на всем Востоке и Западе, совершались под руководством Захарии.

Будучи мсахуртухуцсси – главным управителем двора, Иванэ принимал участие во всех битвах и сражался плечом к плечу с братом. Он прекрасно понимал, что подлинным правителем страны, располагающей многочисленным войском, может быть лишь человек, за которым это войско пойдет. Поэтому Иванэ ничего не жалел, чтобы завоевать любовь воинов. Он щедро награждал мелких и крупных военачальников, содействовал их продвижению по службе, открыто покровительствовал им.

Иванэ Мхаргрдзели надеялся занять место амирспасалара после смерти Захарии. А между тем у войска был свой избранник, более молодой, чем Иванэ, но имевший больше военных заслуг. Героем этим был Шалва Ахалцихели. С юности закалившийся в военных походах, Шалва не имел себе равных во владении мечом, стрельбе из лука и верховой езде.

Захария давно заметил и оценил способность этого прирожденного полководца, в котором осторожность счастливо сочеталась с отвагой. В битвах амирспасалар часто направлял его туда, где дело бывало самым жарким, где решался исход сражения, и успех никогда не изменял юному воину. С поля брани Шалва всегда возвращался победителем.

Впервые Ахалцихели обратил на себя внимание в Шамхорской битве.

Он возглавлял тогда передовой отряд. Основные силы, предводительствуемые самим Давидом Сосланом и братьями Мхаргрдзели, задержались в пути, и натиск вражеских полчищ принял на себя отряд Ахалцихели.

Под Шалвой убили коня, дружина его была изрядно помята, но он не обратился в бегство. Дождавшись прибытия главных сил, он вместе со всеми перешел в наступление и в кровопролитной схватке захватил у персов знамя, которое прислал халиф, чтобы воодушевить мусульманских бойцов.

После сражения все приходили смотреть на это знамя. С ним предстал Ахалцихели и перед самой царицей Тамар. С того дня слава о нем разнеслась по всей стране и имя его произносили с уважением и гордостью.

Ратные подвиги Шалвы Ахалцихели умножались день ото дня. Многие думали, что он будет преемником престарелого Захарии Мхаргрдзели. Однако после смерти Захарии амирспасаларом стал все же Иванэ Мхаргрдзели.

Своей преданностью трону Иванэ полностью завоевал расположение царицы и в последние годы ее царствования пользовался почти неограниченной властью.

Не довольствуясь достигнутым, Иванэ добился от царицы сана атабека.

На Востоке атабеками называли воспитателей наследников престола, величали их отцами царей. Многие из них становились наместниками правителей в завоеванных областях, а иногда и сами садились на престол.

Царица Тамар без колебаний даровала своему верному слуге этот высший после царского титул. Став атабеком, Мхаргрдзели не покинул поста амирспасалара; больше того – он незаметно отстранил от дел мцигнобартухуцеси, захватив власть первого визиря страны, и таким образом сосредоточил в своих руках военную и гражданскую власть.

На пост главного дворецкого он поставил вместо себя своего двоюродного брата, младшего из рода Мхаргрдзели, Варама Гагели.

Затем, чтобы отразить нападки недругов и прекратить толки, возникшие в народе, Иванэ испросил у царицы назначения Шалвы Ахалцихели мечурчлетухуцеси – главным придворным казначеем.

Тамар удивило желание атабека отозвать ко двору Ахалцихели, постоянного участника всех походов, прославленного в сечах героя.

Но, зная, что титул визиря – большая честь и желанная награда, царица решила оказать милость знаменитому воину.

Назначение Ахалцихели визирем было на руку Иванэ: этим он утверждал за собой славу справедливого человека, а из войска удалял опасного соперника.

Мхаргрдзели рассчитывал также, что воин, проведший всю жизнь в походах, не справится с управлением казной. Шалва очень скоро, думалось Иванэ, обнаружит перед всеми свою явную неспособность к делам государственным, и тогда будет легко вовсе устранить его с пути.

Однако надежды Мхаргрдзели не оправдались: Шалва с большим рвением и тщанием взялся за непривычное и как будто чуждое ему дело.

Он собрал вокруг себя преданных и знающих людей и с их помощью стал весьма успешно править государственную казну.

Влияние Ахалцихели при дворе особенно упрочилось после воцарения Георгия Лаши.

Царица перед смертью взяла с вельмож клятву сохранять верность царевичу и единство в управлении царством. Сыну же она говорила: "До тех пор, пока Мхаргрдзели и Ахалцихели, эти два столпа Грузии, будут верны тебе, управлять царством будет не трудно и Грузии не будут страшны никакие угрозы. Поддерживай согласие между ними, ибо распри поколеблют твое могущество и приведут к гибели государство".

Но согласие между двумя великими мужами оказалось невозможным, и с воцарением Лаши это стало очевидно для всех.

Наследовав престол, Георгий, если он хотел обладать действительной, а не призрачной властью, должен был повести за нее борьбу с атабеком, и главной его опорой в этой борьбе стал Шалва Ахалцихели.

У Шалвы были свои счеты с Иванэ Мхаргрдзели. Будучи с юных лет неизменным участником битв и походов, он был глубоко предан братьям Мхаргрдзели. Для него они были олицетворением государственной мудрости и военной доблести. Самая незначительная встреча или беседа с Иванэ вселяла в молодого воина спокойствие и бодрость духа.

Да и атабек любил Шалву. Он ценил в нем отвагу и силу, быстрый ум, достоинство и благородство, с которым всегда держался Ахалцихели.

Но денно и нощно пекущийся о собственном возвеличении царедворец был дальновиден и осторожен. Он старался держать подальше от двора Шалву и его брата Иванэ Ахалцихели, чтобы приостановить рост их влияния на царское окружение. Вот почему Иванэ Ахалцихели в свое время был назначен эмиром только что присоединенной провинции. Занятый непрерывными стычками с турками на границе, он не мог часто бывать при дворе. А Шалва, вечно находясь в походах, подолгу не навещал столицу. Случалось поэтому, что награды за одерживаемые им победы доставались не ему, а тем, кто находился поближе к царю. Но Шалва Ахалцихели не обращал внимания на придворные козни, не жаловался, что владения его не растут, не слушал наговоров завистников и шептунов. Он продолжал любить и почитать Иванэ Мхаргрдзели, как родного отца. Причину такой глубокой преданности он тщательно скрывал и никому не открывал ее. Причиной этой была любовь к Тамте – прекрасной дочери атабека. Эта любовь, давняя и тайная, делала Ахалцихели слепым ко всем проискам управителя дворца. Он не ведал о том, что честолюбивый Иванэ мечтает о царском престоле для своей дочери. Заметив зарождавшееся между молодыми людьми чувство, Мхаргрдзели заспешил с осуществлением своих планов.

Убедившись, что Тамте не суждено стать грузинской царицей, Иванэ обратил взор свой за пределы страны, выбирая достойного зятя среди царей и султанов близлежащих государств.

Молва о несравненной красоте Тамты давно разнеслась по свету и лишила сна многих венценосцев. Иванэ взвешивал силу и богатство каждого, сравнивал одного с другим и для окончательного выбора ждал только подходящего случая.

И случай не заставил себя ждать.

Однажды братья Мхаргрдзели осадили крепость Хлат, где находился и сам хлатский мелик Аухад, сын египетского султана.

Граждане Хлата, в большинстве ремесленники и мастеровые, не хотели сдаваться врагу и самоотверженно переносили все трудности осады.

Мелик же Аухад, малодушный и трусливый, часами просиживал перед портретом Тамты, покуривая кальян. Если бы не страх перед подданными, обезумевший от любви правитель давно бы сдался в плен грузинам, только бы увидеть прелестную дочь Мхаргрдзели.

Но провидению было угодно иначе.

Как-то раз под вечер Иванэ, будучи несколько навеселе, задумал объехать осажденную крепость в сопровождении десятка всадников. Дорога шла через мостик, который осажденные подрубили и замаскировали соломой. Как только лошадь атабека ступила на мост, она провалилась в ров вместе с седоком. Пока сопровождавшие Иванэ воины помогали своему начальнику выбраться, осажденные заметили их со стен крепости. Они выслали за ограду крупный отряд до зубов вооруженных всадников, которые захватили Иванэ в плен.

Потерявший было всякую надежду мелик ликовал. Он не сомневался, что грузины не оставят своего военачальника в беде и ничего не пожалеют, чтобы выкупить его.

У мелика Аухада появилась возможность не только выиграть войну без сражения, но и добиться исполнения своей давнишней мечты – получить в жены красавицу Тамту.

Разъяренный пленением брата, Захария Мхаргрдзели вначале решил сровнять с землей Хлат. Он был в силах привести в исполнение свою угрозу, но боязнь за жизнь Иванэ умерила его пыл. И он вступил в переговоры с меликом. Тот потребовал за своего пленника немало: свободы для находившихся в грузинском плену пяти тысяч своих соотечественников, уплаты десяти тысяч динаров выкупа и руки дочери атабека.

Вчерашние враги породнились.

Аухад был безмерно счастлив неожиданным поворотом дела – заветная мечта его осуществилась. Честолюбец Иванэ в конечном счете тоже остался доволен – он породнился с могущественным султаном Египта, а его дочь сделалась царицей Хлата.

Да и в Грузии все были довольны приобретением нового союзника и счастливой судьбой Тамты.

Одна только Тамта, отныне царица хлатская, не считала себя счастливой. Ее навсегда разлучили с избранником сердца и лишили любимой родины. Ее не привлекало ни высокое родство, ни честь быть женой мелика, ни власть над Хлатом, прославленным своим богатством.

Нескончаемым пирам в пышных садах на берегах Ванского озера предпочла бы она жизнь в маленькой деревушке Тори – на родине Шалвы, не столь роскошную, но исполненную счастья разделенной любви. Там не было бы у нее царского трона, не окружали бы ее дочери знатных вельмож, не услаждали бы ее слух певцы и музыканты, но, преклонив голову на грудь любимого, она бы безмятежно засыпала даже на жестком ложе и была бы счастливее всех венценосных женщин на земле.

Нежной, любящей Тамте, лишенной отцовского тщеславия и честолюбия, не нужно было иного счастья, кроме права назвать себя супругой славного витязя Шалвы Ахалцихели.

Тамта понимала, что отец желал ей добра и брак с хлатским меликом почитал за великое для нее счастье, но знала она и то, что этим браком он купил себе жизнь и свободу. Мысль эта жгла ей грудь, разрывала сердце, сердце любящей дочери.

В то самое время, когда Шалва Ахалцихели проводил бессонные ночи под стенами хлатской крепости, обдумывая, как бы ворваться в цитадель и освободить отца прекрасной Тамты, Иванэ торговался с хлатским меликом, продавая любимую дочь.

Как был рад Ахалцихели, когда атабек вернулся целым и невредимым из вражеской крепости! Он не сожалел об огромном выкупе. Шалва был готов погибнуть под Хлатом, лишь бы освободить Мхаргрдзели.

О главном условии перемирия Шалве не было известно. Он узнал о нем лишь по возвращении в Грузию, слишком поздно для того, чтобы можно было спасти Тамту. Караван с приданым уже потянулся к хлатским степям, а впереди, под роскошным балдахином, сидела, поникнув в безысходной печали, Тамта.

Обезумев от горя, Шалва покинул двор и, как подобало миджнуру, укрылся в диких лесах и жил в пещере до тех пор, пока друзья-побратимы не уговорили его вернуться. Они старались развлечь несчастного влюбленного охотой и пирами, и, казалось, он несколько утешился в своей потере.

После долгих усилий Вараму Гагели удалось примирить его со своим именитым дядюшкой. Но примирение это было чисто внешним, ибо Шалва не мог испытывать приязни к Иванэ Мхаргрдзели, раскусив, насколько тот был тщеславен и корыстолюбив. Будь я побогаче и познатнее, думал Ахалцихели, атабек сам бы сватал за меня Тамту.

Верой и правдой служил Шалва Ахалцихели родине и трону, немало крови пролил в сражениях, а наградами избалован не был. Как говорили при дворе, царской щедрости едва хватало на то, чтоб удовлетворить алчность Мхаргрдзели, и другим перепадало немного.

Раз Шалва не удержался и высказал свои мысли рачинскому эристави и мегрельскому князю Дадиани. А те словно только того и ждали, чтобы раскрыть глаза доверчивому воину, не искушенному в дворцовых интригах.

– Кто они такие, эти Мхаргрдзели! – кричали, перебивая друг друга, эристави и мегрельский правитель. – Никому не известно, откуда они ведут свой род: то ли от курдов, то ли от персов. Сначала они служили армянским Багратидам, крестились там по армянскому обычаю, богатство нажили, а после, когда Грузия усилилась, а династия армянских царей угасла, переметнулись к нам.

Прежде Ахалцихели не задумывался над тем, какого происхождения Мхаргрдзели, но теперь его неприязнь к Иванэ была так велика, что он закрывал глаза на все добрые деяния братьев Мхаргрдзели и видел только корысть и двоедушие в поведении уважаемого им прежде вельможи.

Уверившись в своей правоте, Ахалцихели вступил с атабеком в открытую борьбу. В этой борьбе он мог опереться на юного царя и на мелких князей, ненавидевших хитрого визиря, торговцев, ремесленников и ратников из низшего сословия. Все эти люди отстаивали свои интересы: мелкие князья видели единственную возможность для собственного преуспеяния в ослаблении именитых вельмож, дружинники из простолюдинов непосредственно на себе испытывали гнет правителей, преграждавших им путь к наградам и богатству. Торговцы же и ремесленники питали к атабеку особенную вражду, ибо он, не довольствуясь доходами со своих огромных поместий, стремился прибрать к рукам и торговлю.

При таком разделении сил в стране завещание царицы Тамар крепить согласие между Ахалцихели и Мхаргрдзели становилось невыполнимым.

Грузинское царство находилось на вершине своего величия и славы. Ослабление и разобщенность мусульманских государств, падение Константинополя и расчленение Византии открыли Грузии путь к дальнейшему усилению и возвышению. Грузины предпринимали далекие походы как вдоль берегов Черного моря, так и в глубь Ирана, брали крепости, облагали данью захваченные страны и возвращались с добычей. Не довольствуясь этим, они вмешивались во внутренние дела соседних держав, их междоусобные распри и борьбу за власть использовали для усиления своего влияния.

Восшествие на престол юного наследника, сильного и отважного Георгия Лаши, сулило Грузинскому царству еще больший расцвет и усиление могущества.

Грузины нашли новое объяснение своим походам на страны, расположенные к югу от Грузии. При восшествии на трон Георгий во всеуслышание объявил завещание великой Тамар – перенести ее прах в Иерусалим. И юный царь главной задачей своего царствования объявил выполнение последней воли матери.

После неудачи четвертого крестового похода западные христиане и их духовный пастырь папа римский стали готовиться к новому походу. Не видя свежих надежных сил, они обратили свои взоры на юного царя грузин, "равного по могуществу и силе Александру Македонскому".

Пекущийся о славе и могуществе Грузии Иванэ Мхаргрдзели был приверженцем идеи покорения новых стран и расширения влияния Грузинского царства. Но у него были и свои расчеты. В походах на Багдад и Иерусалим он хотел быть не только военачальником, подчиненным юного государя, выполняющим послушно его волю. Для возгордившегося, не уступающего по могуществу самому царю, влиятельного царедворца такой поход был бы выгодным только в том случае, если бы он был предпринят по его плану и под его началом. Так бывало до воцарения Лаши. Братья Мхаргрдзели именем грузинского царя вели войны в Иране и Византии, полностью отвечая за вооружение и подготовку войска.

А новый государь не особенно считался с заслугами атабека, не признавал его права на управление войском. Вот почему Иванэ Мхаргрдзели не очень-то было по душе начинать большую войну и предпринимать дальний поход. Он всячески тянул и предполагал начать активные действия тогда, когда упрямый и своевольный царь наконец будет сломлен, признает его права и свыкнется с тем, что надо во всем подчиняться своему воспитателю.

Для того чтобы Георгий убедился в собственном бессилии и убоялся непреодолимых преград, нужно было время. А о создании этих препятствий позаботился сам Мхаргрдзели. Неприметно, но неуклонно и последовательно предстояло ему сломить волю упрямца царя.

Разногласия обнаружились на первом же заседании царского совета дарбази.

Георгий Лаша потребовал исполнения воли матери – перенесения ее праха в Иерусалим.

Атабек похвалил царя за его уважение к памяти царицы, по заявил, что сейчас обстоятельства не благоприятствуют столь дальнему походу.

– Что же нам все-таки мешает? – нетерпеливо прервал его царь.

– Войско не готово к такому трудному переходу, государь, – ответил атабек.

– О войске позабочусь я сам! – отрезал Лаша.

– Забота о войске лежит на амирспасаларе. Царица Тамар изволила возвести меня в этот высокий сан при поддержке и согласии дарбази, твердо проговорил Мхаргрдзели.

– Я царь и глава над всеми визирями, мне и ведать делами страны и войска.

– Хоть ты и царь, но не превзошел еще великой Тамар, милостиво снисходившей к намерениям нашим. Ты еще молод, государь, и для блага страны и твоего собственного тебе лучше обратить слух свой к советам тех, кто опытен в управлении государством.

– Не бывать тому, чтобы Багратиды склонялись перед своими слугами и отстранялись от государственных дел. Я сам призван исполнить волю моей матери, государыни всея Грузии и величайшей из царей! – запальчиво выкрикнул Лаша.

Атабек понял, что Георгий не собирается поступаться своими правами и удовлетворяться положением некоторых восточных правителей, которые три дня в неделю занимались раздачей даров и пребывали в блаженстве и отдохновении, другие три дня проводили в пирах и утехах и только по воскресеньям вершили дела государственные.

Георгий, уже с юных лет обнаруживший честолюбие и стремление к власти, не изменился, вступив на престол. Безмерно избалованный родителями, он готов был умереть, но добиться исполнения малейшего желания своего.

Атабеку стало ясно, что царь постарается ограничить его власть и прежде всего, очевидно, захочет взять в свои руки управление войском, а после доберется и до остального.

Могущественный вельможа, Мхаргрдзели обладал достаточными средствами для борьбы с кем угодно и даже с самим царем, но сейчас выступление против Георгия он считал преждевременным.

Сама причина разногласий с государем – отказ исполнить завещание царицы Тамар – могла скомпрометировать атабека в глазах народа и войска, тогда как Лаша выглядел бы любящим сыном, свято чтящим заветы матери. Вот почему Мхаргрдзели постарался убедить царя и дарбази отказаться от намеченного похода в Иерусалим.

Крестовый поход европейского рыцарства на Восток к этому времени закончился почти полной неудачей, и мусульманский мир располагал достаточными силами, чтобы выставить против грузин многочисленное, закаленное в боях войско. А в тылу у грузин находились враждебно настроенный владетель византийской Азии Ласкарь и султан Рума. Следовало также опасаться нападения со стороны Адарбадагана и Ирана.

Мхаргрдзели говорил, что теперь главное – закрепить за собой присоединенные территории, приобщить их население к христианству, укрепить рубежи страны, расположить в завоеванных городах хорошо вооруженные дружины.

– Народ и воины наши утомились от сражений и походов, им пора, наконец, вкусить плоды побед, они хотят отдыха и мира. Нельзя до отказа сгибать лук и натягивать тетиву, – заключил Мхаргрдзели.

Против атабека выступил Ахалцихели. Он стоял за продолжение того пути, по которому шли Давид Строитель и его преемники и который привел Грузию к богатству и процветанию. Не об отдыхе и наживе следует сейчас думать, а о том, чтобы предупредить нападение врага. Отовсюду грозят нам вражеские мечи и копья, и только в единении и постоянной готовности к борьбе можно найти спасение.

Дарбази разошелся, так и не приняв определенного решения ни о переносе праха царицы Тамар в Иерусалим, ни о военных действиях.

Одно стало ясно царю: сила атабека не в несметных богатствах, которыми он владеет, не в том, что у него много сторонников, а в том, что ему подчинены войска. Георгия приводило в негодование положение, при котором даже его, царя, личная гвардия, состоящая всего лишь из двухсот человек, подчинялась не ему, а Иванэ Мхаргрдзели.

Надо, значит, либо забрать в свои руки начало над войском, либо противопоставить ему силу, еще более могучую.

Юный царь и Шалва Ахалцихели решили добиться того и другого.

Ведя борьбу со знатными феодалами, Георгий всегда имел перед глазами пример своего великого предка Давида Строителя.

Для осуществления своей цели – обуздания непокорных вассалов и усиления военной мощи страны – он помышлял, по примеру Давида Строителя, завести наемное кипчакское войско. Это намерение разделял и Ахалцихели. Вскоре царь начал через грузинских и русских купцов тайные переговоры с кипчакским ханом Котяном. В то же время он постепенно заменял военачальников в постоянном грузинском войске своими людьми.

Прежде всего Георгий постарался обновить свою личную гвардию, чтобы лишить Мхаргрдзели возможности быть осведомленным о каждом шаге царя. Двести отобранных самим атабеком телохранителей он заменил преданными ему воинами. Во главе этого небольшого отряда он поставил бывшего раба, своего телохранителя еще с отроческих лет, Эгарслана.

Самозабвенно преданный государю, Эгарслан был надменен и горд. Ради Георгия он пошел бы в огонь и воду, но из всех вельмож он никого не считал выше и достойнее себя. Втайне Эгарслан мечтал о падении двоедушных царедворцев и о собственном возвеличении.

Внешне Эгарслан как будто подчинялся Мхаргрдзели, но без ведома царя не делал ни одного шага. Не считаясь с желаниями амирспасалара, он действовал зачастую по собственному усмотрению. Дружина царя постепенно становилась независимой, высвобождалась из-под надзора атабека.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Уже много дией жил Лухуми во дворце, и все это время он как тень повсюду следовал за царем.

Почти каждую ночь Лаша уезжал в загородные сады развлекаться, и Лухуми неизменно сопровождал его. Он становился на страже у двери, за которой скрывался царь, но сам ни разу не переступал порога таинственной комнаты. За полночь, а часто и до утра оставался Георгий за охраняемой Лухуми дверью, а Мигриаули и понятия не имел, что за ней происходит. Лишь иногда долетали до его слуха песни и женский смех.

Расхаживая взад и вперед у дверей царской опочивальни, Лухуми предавался размышлениям… Да и что оставалось ему еще делать, как не обозревать мысленно по нескольку раз на день свое дорогое Кахети, не заглядывать в Пхови, родину предков, и, наконец, не следовать за своей мечтой по горным тропинкам в Тушети, где жила его ненаглядная Лилэ.

Сегодня с самого рассвета Лухуми был не в духе, какое-то дурное предчувствие томило его. Облачившись в новую кольчугу, надев на голову сверкающий шлем и вооружившись огромным мечом и щитом, Мигриаули вытянулся у царской двери. И вдруг мимо него проскользнула она… Жена купеческого старейшины… Увидев Лухуми, она зарделась, растерялась и прошла мимо, низко опустив голову. Мигриаули, скользнув по ней взглядом, приметил, что правая рука у нее перевязана. Тотчас же он вспомнил первый вечер во дворце, и от смущения только крепче вцепился в копье.

"Неужели это была она? Неужели?.."

Царю доносили: по всей Грузии священники престольных храмов и сельских церквушек ведут яростное наступление на язычество. Говорили ему и о том, что, не смея вслух называть его имя, служители божьи обвиняют его в пособничестве идолопоклонству.

Церковники распускали в народе слухи, будто царь воздвиг в Лашарском капище идола в своем обличье, а теперь начал восстанавливать также кумирни в Армази и Зедазени, разрушенные еще крестительницей Грузии святой Нино.

Встав утром пораньше, Георгий облачился в парадное платье. Царь торопился к началу обедни, ее служил сам католикос.

Над толпой, набившейся в Сионский собор, на целую голову возвышался велисцихский телохранитель царя. Зоркими серыми глазами разглядывал он присутствующих.

Впереди всех по одну сторону амвона стоял царь. Там же находились Варам Гагели и братья Ахалцихели. По другую сторону стоял Иванэ Мхаргрдзели и сестра царя Русудан.

Лухуми во все глаза рассматривал немолодого, но все еще крепкого, рослого и широкого в плечах атабека. Седина придавала внушительность его суровому, испещренному шрамами лицу.

Русудан доверчиво прислонилась к плечу своего воспитателя. Рука Иванэ лежала на плече его любимицы, и оба они с благоговением взирали на высокий свод храма, где были изображены парящие ангелы.

Вот Шалва Ахалцихели на миг поднял голову и, заметив в толпе нового царского телохранителя, приветливо ему улыбнулся.

Лухуми просиял. Из всех придворных по душе ему пришелся один Ахалцихели.

Искренний и прямодушный, Шалва умел враждовать с врагом и дружить с другом. Он любил Георгия и считал своим долгом ценить преданных царю людей. Статный, с могучим разворотом плеч, Шалва выделялся из толпы. Густые сросшиеся брови хмуро нависали над его большими черными глазами и орлиным носом, на левой щеке оставил глубокую борозду вражеский меч, но шрам этот не портил его, придавая лишь выражение некоторой суровости лицу, всегда готовому расплыться в доброй улыбке. Однако при малейшем волнении шрам начинал подергиваться, искажая всю левую половину лица. Вот и сейчас, когда Ахалцихели взглянул в сторону атабека, лицо его искривилось.

Вот так же стоял совсем недавно перед амвоном Мхаргрдзели спокойный, степенный. Но тогда рядом с ним стояла его дочь, красавица Тамта.

Безжалостно оторвал от сердца родную дочь честолюбивый Иванэ и забросил ее далеко к берегам Ванского озера. Отдав дочь в руки нечестивого мусульманина, он погубил ее душу навеки.

Время от времени до Грузии доходили слухи, будто мелик Аухад обожает свою молодую супругу, и Тамта имеет безграничное влияние на него и на все государственные дела. Жители Хлата слагают хвалебные гимны и стихи в честь прекрасной грузинки. К числу ее поклонников прибавился и младший брат мелика – царевич Ашраф, мечтавший о смерти Аухада, чтобы заполучить его красавицу жену.

Шалва верил слухам, ибо лучше других знал ум и красоту Тамты. Но не мог он поверить, что так быстро угасла в ее нежном сердце любовь к нему.

Даже здесь, в святом храме, воспоминания одолевали Шалву. Но вот грянул церковный хор, и он очнулся от своих мыслей.

На амвон поднялся католикос. В храме воцарилась мертвая тишина. Католикос трижды осенил собравшихся крестным знамением.

Атабек перекрестился и, уподобляясь святым мученикам, сложил на груди руки. Шалва глядел на него, погруженного в религиозный экстаз, и думал о его "самоотверженной преданности вере".

Легко отказавшись от армянской веры, Мхаргрдзели принял крещение по грузинскому обычаю. И все это так просто, без колебаний, словно одежду переменил.

Не раз вспоминал Шалва, что брат атабека Захария, мужественный амирспасалар грузинского войска, с резкостью и прямотой воина заявил царю, что не переменит вероисповедания, и, презрев выгоды вступления под эгиду новой церкви, остался верен прежней религии.

Католикос постепенно возвышал голос, он громил язычников и проклинал их.

Он приводил верующим примеры из Ветхого завета, говорил о том, как были повержены перед истинной верой ложные кумиры и идолы.