Скромное обаяние художника Яичкина (Божий одуванчик - 2)

      Впрочем, в тот же самый момент моя память услужливо предоставила мне несколько фактов, подтверждающих, что обычно бабуля все решает, однако перед этим устраивает такой балаган, что чертям в аду тошно становится.
      Авантюристы бывают разные. Кто-то бьется за идею. Кто-то за деньги. Чем я становлюсь старше, тем больше подозреваю, что бабуля моя охотится за приключениями - а это худший вид авантюризма.
      «Спокойно», - сказала я сама себе, - «все уладится. Уж с бабулей-то безопаснее, это точно». По крайней мере, я на это надеялась… Хотя… В глубине души я уже чувствовала, что мы впутаемся в это дело по уши, как всегда.
      Благодать, внезапно снизошедшая на мою душу, чуть-чуть поблекла.
      - Она издевается над нами, Марья Степановна, - доверительно сообщила бабуле Катерина.
      - Открой рот и скажи хотя бы пару слов! - медленно, практически по слогам произнесла бабуля.
      - Ребят, - начала я прочувствованно, - вы не знаете, где можно найти буфет?
      - Какой буфет? - удивленно вскинула бровь бабуля.
      - Какой-нибудь, - пробормотала я грустно.
      - А тот, в коридоре? - живо поинтересовалась Катерина.
      - Нет, - я развела руками, - свистнули.
      - Вот и ладушки, - обрадовалась Катерина.
      - Так бандиты его хотят! - страдальчески заломила руки я.
      - О, черт! - воскликнула Катерина, - а им-то зачем?
      - Так он их и есть! - всхлипнула я.
      - А кто свистнул?
      - Без понятия!
      - Девочки! - возмутилась бабуля, - уймитесь и изложите все по порядку! Я ничего не понимаю!
      И тут я рассказала бабуле все. Про то, как мы с Пашкой и Димкой тягали буфет из заброшенного дома, как мы разругались, почему я страдала в пиццерии, как ко мне подвалил Леня, а потом и его друзья, что случилось с буфетом, почему Пашка оставил свои ключи на полке, и как в скором времени с меня спустят шкуру, если я не найду этот буфет.
      - Детка, - кротко произнесла бабуля после недолгого молчания, - ты единственная из нашей семьи умудрилась потерять буфет.
      - Я знаю, - я мученически закусила губу, боясь поднять на нее глаза. - Не уверена, что это повод для гордости.
       Глава восьмая, в которой Евгений Карлович разводит тайную дипломатию и чуть не сводит с ума Димку
      Тут случилось странное. Некоторое время бабуля молчала, строго сдвигала брови, делала рукой какие-то неприятные движения, словно что-то завинчивала, а потом вдруг вздохнула, тряхнула головой и захохотала. Она смеялась так, что не могла вымолвить ни слова, слезы лились по ее щекам, порой бабуля пыталась все-таки сказать что-то, но речи ее тонули в новых взрывах хохота.
      - Мария, - Евгений Карлович с опаской воззрился на свою молодую супругу, - тебя что-то веселит, но мы ровным счетом не понимаем, что именно. То есть, мы верим тебе на слово, что все очень радостно, но хотелось бы услышать от тебя что-нибудь более конкретное. А?
      - Ха-ха-ха! - всхлипывала бабуля, - ну и дела! Я сейчас с ума сойду!
      Я неуютно поерзала. Что, скажите, бабуле показалось таким смешным в моей подлинной трагедии, которая вызвала бы сострадание даже у живодера? Я тут вторые сутки места себе не нахожу, а бабуля смеется, словно я только что исполняла перед ней комические куплеты - этот мир окончательно рехнулся.
      - Да, детка, - бабуля вытирала слезы, улыбаясь от уха до уха, - умеешь ты повеселить старуху.
      Я хмыкнула, оставив при себе все соображения на тему «старухи».
      - И ты хочешь сказать, что даже предположить не можешь, кто умыкнул ваш так называемый буфет-секретер? - не унималась она.
      - Бабуля, - сварливо проговорила я, - кончай душу тянуть, если чего-то знаешь!
      Мои слова вызвали у бабули новый приступ веселья.
      - Скажи, Катенька, - обратилась она к Катерине, - этот буфет действительно так отвратен, как только что описывала Галочка?
      - Еще хуже, - мрачно подтвердила та, - похож одновременно на саркофаг, свалку и церетелевского Петра Первого. Гадость какая-то.
      - Ну тогда, детка, единственный человек, который мог так оперативно вывезти такую шедевральную вещицу, - пропела бабуля, - это твой муж.
      - Пашка? - пискнула я.
      - У тебя есть еще пара мужей? - походя поинтересовалась бабуля, - сомневаюсь. Хотя, - снова заулыбалась она, - вероятно, ты просто потеряла этот буфет в том бардаке, который вы с твоим мужиком развели за последние полгода.
      - Мы уют создавали, - буркнула я.
      - Ага, - бабулин сарказм не знал границ, - так может этот буфет где-нибудь по комнатам поискать? Стоит себе в уголочке, заваленный всяким хламом…
      - И что же мы будем теперь делать? - сдержанно поинтересовалась я, не обращая внимания на ее слова.
      - Галина, это очевидно, - Евгений Карлович торжественно поднял свою чашку, так, словно это был, по меньшей мере, золоченый кубок, - мы сейчас звоним вашему большому другу Дмитрию…
      - И настоятельно просим его не совать свой длинный нос в чужие дела, - закончила за него бабуля, зловеще сверкая глазами.
      - Так его, дружок называется! - воскликнула Катерина.
      В едином порыве все подскочили со своих мест.
      - Ни за что! - звонко воскликнула я, - ни за какие ковриги!
      - Это еще почему? - удивилась бабуля.
      - Потому что, - веско ответила я. - Пусть этот гад сам поймет, что жена ему дороже всяких Димок.
      - Под этим гадом, я так понимаю, мы подразумеваем Павла? - уточнил Евгений Карлович.
      - Именно, - заявила я, - если он окончательно рехнулся, то туда ему и дорога, пусть с Димочкой своим живет.
      - Совершенно не понимаю, - фыркнула бабуля, - как моя внучка вообще умудрилась выйти замуж, с такими воззрениями.
      - Ну, я думаю, этот момент мы легко уладим, - примирительно проговорил Евгений Карлович, подтягивая брюки с идеальной, как лезвие опасной бритвы, стрелкой и берясь за трубку телефона, - звонить мы будем не объекту, ранее обозначенному как «гад», а некоему Дмитрию.
      - Вы рушите мои честь и достоинство, - трагически прошептала я.
      - Пятнадцать минут позора, детка, - утешила меня бабуля, - долгая и счастливая жизнь впереди. Диктуй номер.
      Замогильным голосом я продиктовала Димкин номер телефона. Евгений Карлович набрал его и, сдвинув на нос очки в тонкой золоченой оправе, принялся внимательно прислушиваться к длинным гудкам в трубке. Это продолжалось довольно долго. Бабуля, Катерина и я уже начали маяться, мы переглядывались, нервно озирались, неловко брались за разные очень срочные дела (в частности, я попыталась протереть стол), бросали их (к примеру, я поняла, что это совершенно невозможно по причине крайней его загаженности) и не находили себе места. В тот момент, когда я уже собиралась подскочить, вытащить из-под раковины посуду и всю ее совершенно молниеносно перемыть (дикая мысль, но можно сделать скидку на нервы), Евгений Карлович оживился.
      - Доброе утро, - хорошо поставленным голосом Левитана провещал он, - не мог бы я попросить к телефону Дмитрия? О, я так рад, что застал вас дома… К несчастью, мы не знакомы, что, я думаю, будет устранено в самое ближайшее время, но, все же, разрешите представиться, меня зовут Евгений Карлович.
      Бабуля откинулась на спинку дивана и мученически закатила глаза.
      - Евгюша развел эти танцы часа на полтора, - пробормотала она себе под нос и включила у телефона громкую связь. Кухня наполнилась шипением, помехами на телефонной линии, и мы физически ощутили Димкино замешательство.
      - Э-э-э… что-то случилось? - спросил Верная Рука - Большой Друг Нашей Семьи.
      - Ха-ха-ха, - сдержанно и очень светски посмеялся Евгений Карлович, - понимаю, что звонить в такую рань молодому одинокому мужчине, эдакому светскому льву, непростительная оплошность. Как вы понимаете, если бы не крайние обстоятельства, я ни за что не позволил бы себе подобную бестактность.
      - Чего? - потерянно спросил Димка. Стало ясно, что из речи Евгения Карловича он понял слов пять - семь, но для единой смысловой картины этого явно маловато.
      - Впрочем, - как ни в чем ни бывало, продолжал Евгений Карлович, - мне доподлинно известно, что сейчас вы пребываете не в гордом одиночестве. С вами, плечо к плечу, проживает ваш верный друг, эдакая надежда и опора, который никогда не предаст, не оставит товарища…
      - К-какого товарища? - нервно сглотнул Димка.
      - А парень не промах, - порадовалась за него бабуля, - на лету все ловит.
      - Под товарищем я подразумевал вас, а друга, который делит с вами кров, зовут Павел. Я прав? - продолжал наседать Евгений Карлович. - Только не говорите мне, что я ошибся номером и беседую с другим, не менее приятным, но совершенно бесполезным для моего дела Дмитрием - я этого не переживу.
      - Я… - начал было Димка.
      - Вот и славно, - обрадовался Евгений Карлович, - польщен знакомством с истинным ценителем простых, человеческих бесед. Я и сам, знаете ли, люблю поболтать, так, запросто, без экивоков, ведь в наш век всеобщей урбанизации и цинизма мы совершенно разучились общаться… Вы согласны со мной, Дмитрий?
      - И-и-и… да, - судя по голосу, Дмитрий уже слабо понимал, где находится.
      - Впрочем, как ни приятно с вами беседовать, - продолжал Евгений Карлович, - пора переходить к делу. Я прихожусь дедом законной супруге вашего большого, и, а я в этом уверен, лучшего друга. Понимаете ли, это накладывает определенные обязательства… Ну, мы понимаем друг друга, - Евгений Карлович сделал многозначительную паузу.
      Димка тоже молчал - похоже он начинал паниковать. Я мстительно улыбалась. Будет знать, как уводить чужих мужей.
      - Дмитрий, вы еще тут? - непринужденно поинтересовался Евгений Карлович.
      - Да, - сдавлено прохрипел тот, - только я ничего не понимаю.
      - Я рад, что вы указали мне на некоторую пространность моего рассказа, - Евгений Карлович закинул ногу на ногу. Он был свеж и приветлив - беседа могла длиться вечно - судя по всему, он получал от нее истинное удовольствие. Бабуля глухо зарычала.
      - Евгюша, - грозно прошептала она, - ты сведешь парня с ума, и ничего не добьешься. Милый, - проговорила она в полный голос. - Знаешь ли ты, что на Галку уже бандиты наезжают из-за вашего буфета?
      - На какую Галку? - спросил откуда-то издалека Димка.
      - На жену твоего ненаглядного Пашки! - взорвалась бабуля, - прекрати нам тут комедию ломать.
      - Мария, - примирительно проговорил Евгений Карлович, весьма раздосадованный, что его так беспардонно прервали, - молодой человек немного запутался, такое бывает в его возрасте - зачем же судить его так строго?
      - Вы вывезли буфет? - отмахнулась от него бабуля, - или не вы?
      - Ее похитили? - спросил вдруг Димка вполне вменяемым голосом.
      - Димка, - подала голос я, понимая, что ситуация зашла далеко, - со мной все хорошо, мне никто ничего не сделал…
      - Они… - голос Димки дрогнул, - они били тебя?
      - Нет, - озадачено проговорила я, - а что, должны были?
      - Галочка, держись! Мы сейчас будем! - завопил Димка и шваркнул трубку.
      Все растерянно переглянулись.
      - Как у него с головой? - сдержанно поинтересовалась бабуля, - по-моему, у него не все дома.
      - Да не, - призадумалась я, - вроде бы раньше вполне вменяем был…
      - Где он живет? - бабуля поднялась с места и приняла бойцовскую стойку.
      - Через два дома от нас, - вздохнула я, - неужели они и правда буфет вынесли?
      До меня вдруг дошло, что если Пашка начал с буфета, то возможно… возможно… он вывозит свои вещи? Эта страшная мысль пронзила меня с той же силой, с какой копье поразило Гектора, павшего под стенами Трои. Я уронила голову и тихонько завыла.
      - Не принимай близко к сердцу, - бросила мне бабуля, - ты же слышала - они сейчас будут…
      Я отмахнулась от нее, подобрала под себя ноги, закрыла лицо руками и принялась оплакивать свое семейное счастье.
      - Милая, - бабуля неуверенно зависла надо мной, - я, конечно, понимаю, что тебе нестерпимо хочется трагизма и великих, подлинных страданий, но позволь поинтересоваться: над чем ты так убиваешься? Твой муж прибежит через пару минут, через час они с этим странным парнем приволокут обратно буфет, ты дома, в кругу близких родственников и друзей, весь вчерашний день ты посвятила развратным удовольствиям - так в чем же беда?
      - С головой у нее не все в порядке, - заявила Катерина, отхлебывая чаю.
      - Большое спасибо, - горячо поблагодарила я любимую подругу, под шумок сварганившую себе бутерброд и быстро поедавшую его. Надо отметить, что кошмары последних дней никак не отразились на ее аппетите.
      Некоторое время я еще пошмыгала носом, повздыхала, но не смогла выжать из себя ни одной, самой завалящей слезы.
      - Ну и пожалуйста, - я стащила у бабули папиросу и смело закурила ее. Горло мое продрало напильником, но я храбро затянулась и, почти не морщась, выпустила дым в потолок. - Учтите, что вы - черствые люди, понятия не имеющие о милосердии и человеколюбии.
      - Слыхали, - отмахнулась от меня Катерина, - ты лучше придумай, как ты будешь рассказывать Пашке, откуда на твоей кухне бандюки взялись.
      - Детка, тут уместна правда, - порекомендовала бабуля.
      - Да вы что? - ужаснулась я, вскочила и принялась бегать по кухне, - он же с ума сойдет!
      - Мужик должен быть немного сумасшедшим, - сообщила Катерина, - иначе с ним с тоски подохнешь.
      - Ну, этого Павлу не занимать, - вздохнул Евгений Карлович. - Никто не подходит, - он грустно положил трубку после нескольких неудачных попыток дозвониться до Димки.
      - А что ты хотел, милый, - бабуля отловила меня, приобняла за плечи и обвела всех собравшихся победоносным взглядом, - ты же устроил тут настоящий молодежный театр - парни уже не знают, что думать, и мчатся к Галочке на выручку в полной уверенности, что ее захватил маньяк, выражающийся так витиевато, что никто ровным счетом его не понимает.
      - То есть, Мария, ты думаешь, что пока я не заболтал Галину до полусмерти, - грустно вздохнул Евгений Карлович, - они просто обязаны ее спасти?
      - Так и есть, - усмехнулась бабуля, - а буфет они изъяли, больше некому. Мне вот интересно только одно.
      - Что? - наконец-то бабулина папироса докурилась, с наслаждением я затушила ее и принялась хлебать чай.
      - Что в этом буфете такого примечательного?
      - Он наверняка жутко антикварный, - уверенно сказала Катерина, - такую дрянь могли делать только в древности. Причем, в глубокой.
      - Свой буфет найди, а потом ругай его сколько влезет, -встала я на защиту семейного имущества. Несмотря на то, что нам этот буфет никогда не принадлежал, я считала его по праву нашим с Пашкой. «В конце концов, - думала я, - и в коридоре бы он отлично встал бы…»
      - Ну, - пожала плечами бабуля, - Евгюша нам в два счета определит, что это за буфет.
      Евгений Карлович молча поклонился благородному собранию.
      В этом плане бабуля была совершенно права - искусствовед по профессии, Евгений Карлович был специалистом высочайшего класса. До сих пор одним из любимейших занятий моего новоявленного деда является скитание по барахолкам в поисках очередного шедевра, закопанного в куче хлама. На досуге же Евгений Карлович развлекал себя живописью - из под его пера выходили на редкость дрянные пейзажи и натюрморты, он добродушно ругал их и раздаривал своим знакомым. Еще до замужества бабуля притаскивала картины несравненного пера Евгения Карловича ко мне домой, сразу направлялась к стенному шкафу, запихивала их туда и заявляла, что среди того хлама, которым забита моя квартира, этот кошмар будет практически незаметен. Надо сказать, что одним из условий свершившегося бабулиного замужества было четкое условие - никакой живописи в доме. Ну, по крайней мере, наискорейшее избавление от этих картин - нарисовал и подарил.
       Приложение № 8. Список названий картин Евгения Карловича, хранящихся у меня дома
       1. Девушка с голубыми цветами (белокурая девушка с букетиком незабудок в руках; не хочу сказать ничего плохого про жизненный путь модели этой картины, но в глазах ее плещется настоящий порок, не надо быть искусствоведом, чтобы догадаться- душу этой девушки отягощают, по крайней мере, два тяжких преступления);
       2. Переделкинский закат (желтеющая закатная нива, в траве лежат трое и любуются небом; то есть, это Евгений Карлович сказал мне, что они любуются небом, мне-то поначалу показалось, что они умерли и их пока никто не нашел, как бы там ни было, картина внушает подлинный ужас);
       3. Натюрморт с гранатами (три надрезанных граната на белой скатерти, заляпанной красными пятнами, больше похожей на место массового убийства, и кружка с неприятной бордовой жидкостью);
       4. Руслан (вообще-то Руслан - это любимый песик Евгения Карловича, мирно скончавшийся на восемнадцатом году жизни, но я отказываюсь верить, что эта собака Баскервилей и есть наш любимый Русланчик);
       5. Лыжники (двое стоят в пасмурном зимнем лесу; сразу видно, что это - кровожадные маньяки, поджидающие свою жертву, тем более что лыжи у обоих надеты задом наперед);
       6. Натюрморт с ромашками (простой букет ромашек стоит в простой прозрачной вазе; все было бы хорошо, если бы не траурная скатерть, сразу навевающая мысли о тщете всего сущего, о том, что прахом мы были, в прах и возвратимся);
       7. Леночка (признаться, я до дрожи в коленях боюсь эту страшную карлицу, подделывающуюся под маленькую девочку; впечатление усугубляет тот факт, что весь ее передник уделан чем-то красным);
       8. Зимнее утро (в картине по большому счету нет ничего криминального, если бы она не навевала такую тоску: жиденькие ветви деревьев, тянущиеся в небо, беспросветная хмарь, синие трупные пятна на льду и околевающие от холода птички с глазами, покрытыми изморозью).
       Глава восьмая, в которой Евгений Карлович разводит тайную дипломатию и чуть не сводит с ума Димку (окончание)
      Честно говоря, никогда не могла понять, почему мирные козочки, пасторальные закаты и непритязательные тюльпанчики в голубых вазочках в исполнении Евгения Карловича производили на зрителя такой ужас. Вероятно, дело тут заключалось в том, что при здоровой, деревенской направленности, любви к натурализму и широкой, оптимистической натуре, Евгений Карлович некоторое время вращался в кругах богемных авангардистов и даже слыл среди них выдающимся художником. Измученный проклятой богемой, Евгений Карлович был вынужден наступать на горло своей песне, писать всякую сюрреалистическую муть и медленно погружаться в пучину дремучего алкоголизма (как непременного атрибута любой богемы).
      Поздние просыпания, похмельные утра и горы пустых бутылок приводили Евгения Карловича в отчаяние. И жизнь его так и не изменилась бы, не познакомься он с одной из бабулиных подруг, которая по-быстрому женила его на себе и вмиг отвадила богему. Именно она (по бабулиному совету) уговорила его бросить профессиональную живопись и ступить на искусствоведческую стезю.
      С тех пор жизнь Евгения Карловича круто изменилась. Живопись плавно перешла в разряд хобби, а будущее поманило великими перспективами. Однако богемное прошлое не переставало о себе напоминать - оно оставило на его картинах свой неизгладимый отпечаток. Отныне милые деревенские девушки на полотнах известного искусствоведа смотрелись провозвестниками апокалипсиса, в глазах детей плескалась убийственная тоска, а животные больше походили на экспонаты кунсткамеры.
      «Вот пусть Евгений Карлович Димку нарисует, - мрачно думала я, - на фоне буфета. В кругу чад и домочадцев. С букетом. На коне. В историческом колорите - всякие там драпировки, кувшины, кринолины, шпаги и древнегреческие статуи. Чтобы неповадно было».
      Уж не знаю, почему в этой истории мне меньше всего нравился именно Димка, однако ненавидела я его всей своей оскорбленной душой. Ничего, так Пашке и надо. Пусть поживет в Димочкиной берлоге - сразу научится любить тихие семейные радости. Иногда мне кажется, что Димкины пассии зверели именно от его бесконечного бардака - носков в кастрюлях, яичной скорлупы, сковородок с застывшим жиром, бесконечных банок, коробок, тряпок, старых газет, битой посуды, свернувшихся обоев и прочей дребедени, обильно пересыпанных альпинистским снаряжением. Можно сказать, что я уже отомщена: оказаться в Димкином гадюшнике аж на трое суток - такое переживет не каждый. Может, это и слишком суровое наказание, однако пусть помнит, что бывает за уход от родной жены.
      - Детка, - ткнула меня в бок бабуля, - у меня такое ощущение, что ты меня совсем не слушаешь.
      - Что? - я очнулась, блаженно улыбаясь, представляя, как Пашка пытается отыскать в Димкиной ванной полотенце, а находит двухместную палатку, обгоревшую с одного бока. - Бабуль, а как ты думаешь, Пашка уже раскаялся, что ушел к Димке?
      - Я думаю, надо еще подумать, - бабуля достала из своей пачки папиросу и принялась задумчиво разминать ее, - стоит ли отдавать бандитам их буфет?
      - Не отдавать? - ужаснулась я. - А есть варианты?
      - Варианты всегда есть, - примирительно заулыбалась бабуля.
      - Знаешь, - я набрала в легкие побольше воздуха, собираясь напомнить своей бабушке, что она, как моя старшая родственница, обязана оберегать и предостерегать меня от всяческих глупостей, а не втягивать меня с завидным постоянством в сумасшедшие истории, но тут раздался звонок в дверь. Я побагровела, подскочила с дивана и понеслась в коридор.
      - Моя внучка, - провещала мне вслед бабуля, - необыкновенно страстная натура. Порой ее просто невозможно обуздать.
       Глава девятая, в которой мы присутствуем на сеансе оценки антиквариата
      Если восторг переполняет вашу душу, хочется петь, плясать и веселиться, изливая свою радость на окружающих, но вас по-прежнему заботит разная ерунда - плохо завернутый кран, неудобный стул или пение соседа снизу - это не настоящее счастье.
      Полный и безраздельный восторг - это когда ваш муж сидит на вашей ноге, кормит вас тушенкой с вилки, осыпает вас ласковыми именами, которые и вслух-то произнести неудобно, - все это на глазах у крайне скептически настроенных четырех человек, сдержанно комментирующих происходящее и дающих дельные советы, а вам на все это решительно наплевать. Я находилась именно на этой стадии.
      Мы с Пашкой сидели на кухне, туго сплетясь в нерасплетаемый узел, клялись друг другу в вечной любви, преданности и обещали никогда не расставаться. Пашка периодически впадал в самобичевание, объявлял себя стопроцентным ослом, каялся, сжимал меня в объятиях и снова, снова кормил тушенкой. Я жевала (в такой момент Пашка мог скормить мне железный винт) и улыбалась. Бабуля скучала и смотрела в окно, Катерина вдумчиво читала книгу с кулинарными рецептами, Евгений Карлович жарил яичницу, а Димка косился на Катерину, вздыхал, маялся и периодически пытался заговорить со мной и Пашкой.
      Тщетно. Сцена нашего супружеского примирения затянулась, мы с Пашкой нежно улыбались друг другу, обнимались, целовались, и даже тушенка в тот момент казались мне пищей богов.
      Уж не знаю, что доконало Пашку больше - отсутствие дорогой, любимой, обожаемой жены, пребывание в Димкиной квартире, угроза необходимости платить за меня выкуп или наличие на нашей кухне четверых бандюков, однако после того, как я открыла дверь, Пашка налетел на меня как благодарный народ на румяного царя батюшку. Недоразумение с похищением быстро разрешилось, бабуля разоружила Димку, а Пашка поволок меня на кухню, чтобы, как он выразился, «поговорить без свидетелей». Уж не знаю, что он имел в виду, но если Катерина, бабуля, Димка и Евгений Карлович не считаются свидетелями, какой же смысл мой муж вкладывает в это понятие?
      Не успела я состряпать приличную историю, дабы объяснить все происходящее, как выяснилось, что это совершенно лишнее - Пашка порхал вокруг меня как необыкновенно раскормленный мотылек, клял свою глупость и засыпал меня обещаниями, которые сначала приводили в эйфорическое состояние, далее стали настораживать, а потом и вовсе повергли меня в смятение.
      К примеру, в порыве какого-то безумного восторга Пашка пообещал разобрать завал строительного мусора, мешков с цементом, битой плитки и еще черт знает чего, уже года полтора как прописавшегося на нашем балконе, помыть окна и законопатить дыру, через которую наш миленький котик навещает соседей и пожирает их скромные запасы на зиму. Не далее, как на прошлой неделе мне пришлось оплатить содержимое ведра, в котором хранились шесть десятков яиц, на которые польстился наш домашний любимец. Что не раздавил, то сожрал, причем вместе со скорлупой. К тому моменту, когда злодеяние было раскрыто, четырех десятков как не бывало. Если бы это был не мой котик, я решила бы, что соседи пытаются поставить нас на деньги, выдав полтора десятка яиц за шесть. Однако у всех на памяти леденящая кровь история, про то, как Егорка в один присест слопал два килограмма мяса, заготовленного к шашлыку. А потому я поверила соседям безоговорочно, и с деньгами рассталась, не пикнув.
      В легком замешательстве я пыталась разглядеть в обещаниях своего мужа следы грядущих неприятностей (обычно слово «балкон» у нас является кодовым, обозначающем, что Пашке пора прикинуться смертельно больным, навестить родителей, грохнуть мой компьютер, устроить пожар, героически его потушить, записаться в матросы, сходить за картошкой - только отвлечь меня от мысли, что балкон пора разобрать и помыть), а он дополнил эту зловещую картину обещанием вытащить с антресолей коробки с моими книгами и записями и собственноручно сколотить для них стеллаж. Тут проняло даже бабулю.
      - Мальчики, - проворковала она, любовно наблюдая за Евгением Карловичем, посыпающим яичницу зеленью, - мне кажется, что пришло время отправиться на место, где вы временно обосновали буфет и пронаблюдать этот предмет в динамике.
      - Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась я, с ужасом представляя себе, как мы вываливаемся из теплой квартиры в февральскую метель.
      - Ничего, - невинно пожала плечами бабуля, - кроме того, что я места себе не найду, пока не увижу эту хреновину. Из-за которой разгорелся весь этот сыр-бор.
      Еще через пять минут вялого сопротивления меня отлепили от Пашки и закрыли в ванной.
      Я постояла под контрастным душем, попудрила физиономию, накрасила губы и натянула штаны - короче, пришла в полную боевую готовность. Из ванной я выходила королевским победным шагом. Впрочем, никто из собравшихся, кроме, естественно, Пашки, не впечатлился моей способностью приводить себя в порядок под суровым прессингом в минимальные сроки.
      - Итак, - торжественно провещала бабуля, когда все мы собрались в коридоре, - отправляемся! Ура, але, но пасаран, шерше ля фам, тетрум нон датур и все такое.
      - Это, как его, - сморщилась Катерина, ныряя в свое пальто, - пераспера ад аструм, кажется.
      - Ин вено веритас, - добавила я тихо.
      - Не сомневаюсь, - коротко кивнула бабуля, зашнуровывая ботинок.
      Через минуту мы были на улице. Там все было по-прежнему. Завывал ледяной ветер, мела метель, серенький свет жиденько лился сквозь пасмурную пелену, окутавшую небо, народ вокруг кутался, ежился и прибавлял шагу. Некоторое время мы вышагивали молча, а потом Димка робко спросил:
      - Мы ведь не будем тащить эту хреновину обратно?
      - Будете, будете, - мстительно проговорила я, повисая на Пашке, как лемур на баобабе.
      - Нет, - простонал Димка, - всю жизнь мне этот ваш буфет испортил… Сил моих больше на него никаких нет.
      - Зато, - порадовала его Катерина, - какой ты незаменимый человек…
      - Это точно, - покивала я, стараясь укутаться в шарф так, чтобы снег не летел за шиворот, - просто жизни никакой без тебя, Димочка, нет. Даже не знаю, что делать, если с тобой что-нибудь случится.
      - Всякое может быть, - зловеще посверкала глазами бабуля.
      - Яркие люди всегда попадали под удар первыми, - грустно вздохнул Евгений Карлович и трагически возвел очи доле.
      - Пашка, - Димка рванул к нам огромными прыжками, силясь оторваться от бабули с ее почтенным супругом, - они мне угрожают!
      - Подъезд свой не пропусти, - буркнула я, - Иван Сусанин.
      Димка воспользовался подсказкой и мухой нырнул в подъезд. Мы последовали за ним.
      Димкино жилище - это явное свидетельство того, как может быть обманчив фасад. Его квартира располагается в кирпичной новостройке, свеженькой, с иголочки, с глянцевыми объявлениями у суперсовременных лифтов, цветами в горшках и суровой консьержкой в подъезде. Консьержка эта была дамой с четкими принципами (никого не пущать) и странными понятиями о красоте. Раз в два месяца к ней приезжала сестра, большая модница и любительница принарядиться. Сестра эта красила Димкиной консьержке волосы в самые невообразимые цвета, дарила ей голубую губную помаду и фиолетовый лак для ногтей.
       Приложение № 9. О том, как Димка перепутал свою консьержку с Брежневым
       Мизансцена. Димка возвращается домой полшестого утра, совершенно осоловевший после ночной смены. Консьержка сидит в своей будке, разговор происходит без визуального контакта, поскольку подъездную дверь она ему не открывает.
       Димка (скребется в дверь): Пожалуйста, откройте!
       Консьержка (сурово): Кто такой?
       Димка: Ну, вы же меня знаете… Я же здесь живу… Я из 34 квартиры!
       Консьержка (еще более сурово): В этом подъезде нет 34 квартиры!
       Димка (жалобно): Ну, как же, конечно есть, вы посмотрите в своей тетрадочке.
       Консьержка (озадаченно): Действительно есть… А вы знаете который час?
       Димка: Знаю.
       Консьержка: В это время все нормальные люди еще спят, а вы только домой возвращаетесь.
       Димка (обреченно): Извините, пожалуйста, но мне больше некуда податься, я очень хочу спать.
       Консьержка (после тягостной минутной паузы): Хорошо, заходите.
       Консьержка строго выглядывает из своего окошка. Ее сестра уехала вечером, успев покрасить своей старшенькой брови в цвет вороного крыла.