По следам золотого идола

Зотов Борис
По следам золотого идола

      Борис Зотов
      По следам золотого идола
      Приключенческая повесть
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
      ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ
      ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ
      ТЕТРАДЬ ЧЕТВЕРТАЯ
      ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ
      ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ
      ТЕТРАДЬ СЕДЬМАЯ
      (последняя?)
      ____________________________________________________________________________
      ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
      ЗАПИСЬ 1
      Итак, решено - я начинаю новую жизнь. Никакой лени, никаких шатаний и никакой бесплодной болтовни. Хочу стать целеустремленным, преуспевающим, всесторонне развитым человеком. Человеком, которому как-никак, а жить и работать в двадцать первом веке.
      Каждый день начинать обязательно с гимнастики и холодного душа и с песнями - вперед! Заре навстречу! У нас в классе почти все ребята уже нащупали свое Большое Дело, настоящее, любимое. Серегин Лева поет в городском хоре, сам сочиняет музыку, и не какие-то песенки для подворотен, что поются под гитару, куда там - кантаты, хоралы. Голова!
      Миша Баранов чуть не с детсадовских лет с головой погрузился в химию надолго и всерьез, на конкурсах призы гребет один за другим - словом, будущий Менделеев. Мой большой приятель Митя Липский давно знает, что ему надо, и бьет в одну точку: достает где-то мудреные книги, строчит доклады, выписывает специальный журнал. Он твердо решил стать историком. Я так не могу. Загорюсь одним, а потом бросаю. Когда я увлекся радиолюбительством, ночей не спал - паял, сверлил, настраивал. Отгрохал такой транзистор - все попадали. На растянутых коротких Аргентину ловил.
      Потом что-то завял. Понравилось мне марки собирать с воспроизведениями картин русских художников. Через полгода у меня был альбом: все, что можно было достать, достал. И зашел в тупик - ей-ей, скучно ждать, когда выпустят новые, а гоняться за редкими надоело.
      Еще не знаю как, но теперь будет по-другому. Год промелькнет, и школа позади. А дальше? Вот тут вся загвоздка! Бурлят в моей голове какие-то идеи, бродят неясные еще даже самому себе планы. Только одно ясно: участие в Большом Деле - вот через что должен пройти каждый. Значит, надо искать... Но вот что, что конкретно? Решусь на что-то, думаю - вот так! А тут наваливается нелепая, странная хандра. Все из рук валится. В глазах у мамы вопрос: "Ну, что решил?"
      Я понимаю, в наш век так нельзя. Все должно быть четко определено, учтено, продумано. Космические полеты, телевидение, роботы. Сейчас ты, допустим, в средней полосе, через час ныряешь в теплое море в субтропиках. Переход от одних ощущений и мыслей к другим очень быстрый и определенный. А век назад месяц нужно было трястись на лошадях. Обо всем-то передумаешь, перемечтаешь. И наконец, после всех тягот и мук - вот оно, синее море! Эффект огромнейший... Вот, видно, и в моем характере запуталось что-то несовременное, прошловековое.
      Что же еще записать? Итог моим впечатлениям и мыслям за день подведен. Завтра наш класс идет на практику.
      ЗАПИСЬ 2
      Ух! Все болит, с непривычки ноет все тело, и особенно руки. Мастер Василь Ефремыч сачковать не дает - чуть что, налетает:
      - А ну давай работать! Я покажу "не железный"! Разгильдяй, понимаешь, болтун! Ишь, ишь!
      Это у него любимое: "Разгильдяй, понимаешь, болтун!" Но в общем, ругается он беззлобно и строго по делу. Да и мы, втянувшись, больше стараемся, работаем лучше.
      Мы - ребята девятого "А" - роем траншею для нового высоковольтного кабеля. Литейный цех завода расширяется, и ему понадобится много энергии. Девчонки обретаются где-то в вычислительном центре. У них практика архисовременная. Зато мы делаем настоящую мужскую работу. Наш девиз: "Бери больше, кидай дальше!"
      В земле часто попадаются осколки снарядов, мин и бомб.
      Я работаю в паре с Сашкой Яковенко. Александр - парень крупный, спортивный, резкий. Он играет в волейбол за сборную города, один раз даже за границу ездил - словом, надежда школы. Жарко, по нашим лицам бегут горошинки пота, а Сашке все нипочем, только знай себе отфыркивается, наваливаясь на "агрегат БСЛ-110", то есть большую саперную лопату длиной 110 сантиметров.
      Траншея не очень глубокая, но узкая. Копать неудобно. Лопата скрежещет по ржавому металлу - еще один осколок, на этот раз большой.
      - Чего завозился? - часто и сильно отдуваясь, ворчит Яковенко. - Гони вперед!
      Я снимаю верхний слой, или "первый штык", как говорит Ефремыч, а Сашка углубляет. Он справляется быстрее и наступает мне на пятки.
      Я жму ногой изо всех сил, перенося всю тяжесть тела на закраину, но лопата в землю не идет.
      - Дай-ка.
      Р-раз! И Сашкина лопата выворачивает из грунта какой-то бесформенный комок, за ним тянутся обрывки полуистлевшего ремня. Мы наклоняемся, разгребаем землю. Это фляга. Обычная алюминиевая солдатская баклага на три четверти литра.
      - Але, чего встали! - доносится до нас. - Разгильдяи, понимаешь, болтуны! Эдак нормы не дадим!
      Увидев в наших руках флягу, Ефремыч берет тоном ниже:
      - Чего нашли? А-а-а. Тут этого добра было... Бои были знаешь какие! Ведь мы здесь держали оборону... рабочий батальон нашего завода... Рядом была кадровая пехота, дальше - матросы.
      В этот миг мне показалось, что я слышу лязг танковых гусениц и вижу черную гарь пожарищ. Здесь были окопы переднего края! Здесь, возможно, и сложил голову солдат, который утолял жажду из найденной нами фляги...
      А вдруг все было не так, как я себе представляю? Вот если бы этот солдат или ополченец остались в живых!
      Василь Ефремыч надвинул кепку почти на нос и показал на стену нового корпуса:
      - Вот там где-то был и мой окопчик. А там, где сейчас клумба, за дорогой, сидели немцы. Ихний автоматчик мне руку прожег. Во, смотри.
      Он отвернул рукав повыше локтя, показал шрам.
      - А вы что же, - спросил я, - не стреляли?
      Василь Ефремыч сдвинул кепку и внимательно посмотрел мне в глаза. Его взгляд я расшифровал так: хорошо ли, плохо ли, а мы свое дело сделали. Сдюжит ли ваше поколение, если что случится? Я, наверное, сумел выдержать этот взгляд, и мастер даже слегка подмигнул:
      - Я тому, который меня ранил, пулю в лоб закатил. Вот так... Ну, что же, ты, значит, нашел? Или ты, Яковенко?
      Я не успел объяснить, что мы нашли вместе, только рот раскрыл, а он уже ткнул флягу в Сашкины руки.
      - Возьми хоть на память. И давай закругляться с траншеей. Начальство жмет-давит, сроки все вышли. Горим!
      Когда Ефремыч отошел, я сказал:
      - Давай посмотрим, что там внутри. Может, записка? Таких случаев, знаешь...
      Но пробка прикипела и не поддавалась.
      - Ладно, дома открою. Но, похоже, пусто.
      Сашка встряхнул фляжку около уха, потом кивнул на дно траншеи:
      - Видать, не до записки было.
      На том месте, где была фляга, густо чернела россыпь стреляных гильз. Дальше работали молча. Находок больше не было, наша мирная траншея пересекла сталинградский боевой окоп и пошла уже по целиковому грунту.
      ...Дома я активно нажал на обед. После работы на свежем воздухе аппетит был прямо-таки зверский. Только я отвалил от стола и для разгрузки поставил любимый диск Тухманова, раздался телефонный звонок.
      - Послушай, отец, - просипел сквозь треск помех Сашкин голос, - ты чем занимаешься? Расслабился, что ли? Шлягеры крутишь? Угадал? Протрясись-ка на автобусе... Дело есть. Я тут кое-что обнаружил.
      ЗАПИСЬ 3
      Яковенко провел меня прямо на кухню. На крохотном столе на расстеленной газете лежала знакомая фляга.
      - Там пусто... Но вот что...
      Он снял расползающуюся в руках суконную обшивку и показал надпись, грубо, видимо, концом ножа сделанную на мягком металле.
      Я прочел:
      - "Красноармеец Петров Сергей Николаевич". Смотри, тут и адрес... Слушай, старик, ведь это где-то рядом! В Бекетовке!
      - Вот! Я знаю этот район как свои пять! Вдруг да кто из родственников отыщется, - заволновался Сашка.
      - А может, и сам хозяин фляги. На войне всякое бывало. Мало ли что... А тут мы: "Пожалте, уважаемый товарищ ветеран, сувенирчик!" Ну, что? Махнем? Завтра выходной...
      На другой день мы поехали в Бекетовку. Странно было видеть рядом с домами-башнями современной архитектуры бревенчатые домишки и деревенские палисаднички. Рассказывали, что немцы совсем не бомбили Бекетовку, так как рассчитывали использовать под зимние квартиры. Видать, немецкие штабисты умели планировать все до деталей, а вот в главном просчитались. Была эта земля нашей, нашей и осталась!
      Мы разыскали нужный нам дом довольно быстро. Рубленая пятистенка, забор со следами зеленой краски, низенькая калитка - все было обыденным, может быть, чуть более обветшалым, чем у соседей по улице. Откуда-то вывернулась маленькая черная собачонка, залилась злющим лаем, стала бросаться на калитку.
      - Нора, уймись! Ну, кому сказано!
      Пожилая женщина отозвала собаку, и я скороговоркой выпалил заранее приготовленную фразу:
      - Здравствуйте, скажите, пожалуйста, здесь проживает или проживал Сергей Николаевич Петров?
      Женщина вздрогнула от неожиданности, потом неуверенно протянула:
      - А вы кто же такие будете?
      - Да мы... В общем, мы, вот...
      Сашка развернул сверток, который он все время держал под мышкой.
      - Видите, - он показал надпись, - это его. Мы нашли в старом окопе.
      - Заходите. Нора, сиди!
      В доме было прохладно, видимо, от свежевымытого влажного дощатого пола. Окна затенены густым тюлем.
      - Садитесь, садитесь... Ой, как же это все... Ведь он, Сережа, был моим старшим братом.
      Она сняла с полки шкатулку, перебрала лежащие там документы и письма и, наконец, положила на стол старый официальный бланк.
      - Похоронка пришла сразу, как мы, эвакуированные, вернулись в город из Капустина Яра. Это было уже в сорок третьем. А через год отца не стало...
      Наш приход, фляга погибшего брата, вид фронтового извещения наверное, самого горького документа - все это глубоко взволновало женщину. Надо было уходить: не стоило больше бередить старую, но не зажившую еще рану.
      - Так мы вам оставим... Фляга походная, боевая. На память о вашем брате.
      - Спасибо, спасибо вам. Уже уходите? Чем бы угостить... Киселя не хотите?
      - Благодарим. Нам пора.
      - Мы поднялись.
      - Ой, погодите... Ребята какие хорошие... Я сейчас.
      Немного порывшись на полке, женщина достала толстую тетрадь.
      - Сережа был студентом до войны, - сказала она, вытирая пыль с клеенчатой обложки, - каждое лето в экспедиции ездил, куда-то все на Север. Когда в сорок первом уходил на фронт, помню, наказывал сберечь. Что-то там ценное, говорил. Мы эту тетрадку в Капустин Яр увозили. Пробовала я разобрать потом - ничего не понять... Все расплылось. Да и грамоты у меня три класса, четвертый коридор.
      Она вздохнула.
      - Вот возьмите, может, что прочтете... Может, какая польза в ней. Он, Сережа-то, уж очень горячился тогда. В глубокой тайге раскапывали они древнее поселение, и повезло Сергею: нашел он какую-то бабу. Огромная, говорил, ценность для науки. Только привезти не успел. На будущий год, мол, обязательно - да где там, война началась... Нора, не смей на людей лаять! И будто была та баба из чистого золота.
      ЗАПИСЬ 4
      Мы сидели в сквере около Вечного огня. Посмотрев, как сменяется пионерский караул, мы снова углубились в тетрадь Сергея Петрова.
      Увы, с первого взгляда стало ясно, что все или почти все записи безнадежно испорчены, да и первоначально, видимо, они не были каллиграфическими: скупые, отрывочные строки, сделанные для себя, для последующей расшифровки. Петров писал на привалах, при тусклом свете костра, в низкой палатке при свече, под аккомпанемент бесконечного северного дождя. Писал непослушными от усталости или холода пальцами, почти всегда в спешке.
      Более или менее отчетливо читалась последняя запись. Это были стихи-прощание со своей семьей перед уходом на фронт.
      Прощайте все, кого я уважаю.
      Прощайте, близкие, - вы были так нежны.
      Прощайте все. Я скоро уезжаю
      Туда, куда билеты не нужны.
      - Все это прекрасно, - сказал Митя Липский, наш классный дока по исторической части, которого мы пригласили для консультации, - все хорошо... Но я просто не вижу, чем могу быть полезным в этом деле. Тетрадь, сами видите, того...
      Мы угрюмо молчали. Митя приподнял очки с толстыми стеклами и пальцем потер переносицу. Было заметно, что он важничает.
      - Впрочем, минутку... Есть современные технические способы восстановления утраченных текстов. Дайте подумать. Может быть, найдутся подходы к этим сферам. Стоп! Кажется, есть!
      - Митькина эвээм прокрутила программу и выдает результат, - сказал недоверчиво я.
      Липский мотнул головой, его очки-прожекторы сверкнули холодным, режущим блеском.
      - Есть! Давайте вашу тетрадь, я покажу одному человеку. Он аспирант Московского университета, приехал в отпуск к родне. Очень компетентный в исторических науках товарищ. Правда, он пишет диссертацию по бересте, то бишь по древним новгородским рукописям, но... в общем, решили!
      Липский быстро попрощался и удалился походкой делового человека, умеющего ценить свое и чужое время.
      - Серьезный деятель, - не удержался я. - Будущий светильник разума.
      - Брось, - возразил Яковенко, - знает, чего ищет, и умеет добиваться намеченного. И тебе бы надо так. А не разбрасываться.
      - А что? - пожал я плечами, хотя догадывался, что Сашка имеет в виду.
      Я уже почти забыл, а он помнит, что еще в классе шестом-седьмом я увлекся фантастикой и даже сам написал повесть "Погоня за микронами".
      - А как же! - с жаром сказал Александр. - Мне тогда твоя писанина во как понравилась! Почему же ты никуда с ней не пошел, не посоветовался? Твои сочинения по содержанию лучшие в классе. Талант надо развивать!
      Хорошо Сашке! В большой спорт он не метит; современный волейболист двухметровый гигант, а у него сто восемьдесят три. Будет играть за район для души, а пойдет по отцовской линии. Будет водить автобус.
      - Я - ладно, - продолжал Яковенко. - Я моторы люблю, движение. Кончу курсы, получу туристский "Икарус", буду работать водителем, как батя. Буду, допустим, возить иностранцев по городу: ГЭС, Мамаев курган, дом Павлова, головной шлюз Волго-Дона... Красота! А захочется мне учиться - дорога в заочный не заказана.
      Что я мог ответить Сашке? Что мои литературные опусы я стесняюсь кому-либо показывать, кроме ближайших друзей? Нет, не очень серьезно все это. Для Яковенко я, может быть, и талант, но все это - масштаб класса, не больше.
      ЗАПИСЬ 5
      Тот же сквер, та же самая скамейка. Только сидим вчетвером, с нами Андрей. Он подвижен, на мысль и на слово быстр. Телосложение и рост не богатырские, но чувствуется, силенка есть. Фигура легкая, подсушена в экспедициях и турпоходах. В общем, он мне сразу как-то пришелся по душе.
      - Итак, что мне удалось установить? - сказал аспирант, открывая красивую кожаную папку. - Вот, прошу взглянуть...
      Андрей достал из кармана сильную лупу и показал нам несколько фотографий.
      - Пробные снимки в инфракрасном и ультрафиолетовом свете, в прямом и скользящем, - объяснил он. - Пришлось попросить знакомого слушателя школы криминалистики, чтобы сделать все в темпе, без волокиты. Дешифровать удалось лишь две-три страницы - это в общей сложности.
      - Ну а что об этой бабе, о золотой? - в порыве нетерпения почти выкрикнул я.
      - Сейчас перейдем и к этому.
      Андрей посмотрел на меня с мягкой укоризной, как на ребенка, а Липский сострил осуждающую мину - мол, не возникай, теряешь марку в глазах московского ученого гостя.
      - Мы собрали все записи... Собственно, тут все на одной странице.
      - Почти всю ночь сидели, - не выдержав, торжествующе вставил Митя На, читай!
      "Сведениями о том, где находится золотая баба, располагает некто Пирогов, проживающий на реке Вилюга за деревней Малая Слобода".
      - Так в чем же дело? - воскликнули мы с Яковенко в один голос. Поехать туда, и все!
      - Куда это вы, мальчики, собрались ехать? - раздался вдруг голос за нашими спинами.
      Позади скамейки стояла незаметно подошедшая Инга Вершинина, самая красивая девочка из нашего класса. Брюки и кофточка сидели на ней плотно и так ловко, без единой складки, что казались просто второй, внешней кожей. Смотреть на нее - удовольствие, но сейчас...
      - Значит, они едут искать что-то ужасно таинственное, а меня не приглашают? Заговор! Ну, что вы смотрите? Хотя бы сообразили познакомить, и то ладно, - наседала Инга.
      Состоялась церемония взаимных представлений, я Вершинина уселась рядом с Андреем.
      - Так что же это за красавица золотая, о которой Вася Ветров кричал на всю площадь? - Она смотрела не на меня, а на беленькое, похожее на комок ваты облачко, которое как раз проплывало над нами.
      - Да я, собственно... Это ценность для науки, понимаешь. Ее только надо найти.
      - Ха-ха! И это все?
      Я смутился и покраснел. Я очень легко краснею - сосуды, что ли, близко к поверхности расположены, но, в общем, чуть что, особенно когда заходит так называемый мужской разговор в тесной компании, я превращаюсь в рака вареного, хоть плачь. Откровенно говоря, я чуть-чуть влюблен в Ингу. Впрочем, все наши ребята тоже, поэтому каждый хочет себя перед ней показать с лучшей стороны. И тут я оказался не на высоте - шумел, кипятился больше всех, а об этой самой чертовой бабе толком ничего и не знаю. Прокол, как говорит Сашка.
      - Позвольте мне, - улыбнулся Андрей.
      ЗАПИСЬ 6
      Передаю здесь все, о чем рассказал Андрей, в том виде, как было воспринято мной на слух и отложилось в памяти. Может, я что-то упустил или переврал, хотя память у меня - стальной капкан: что схватил, то уж, считай, намертво.
      - Собственно говоря, - начал Андрей, - науке известно множество изображений древнеславянских богов - каменных идолов, глиняных и металлических скульптур. Все они, без исключения, довольно примитивны по форме и грубы по отделке, хотя нам известно точно, что древние славяне-художники превосходно изображали зверей, птиц и растения, имели высокий художественный вкус. С трудом можно поверить, что эти идолы могли вызывать религиозные чувства у эстетически развитых людей. Ведь во веки веков к выполнению важнейших религиозных законов привлекались лучшие художники! Что же, славянские Рафаэли, знающие толк в прекрасном, не могли, что ли, создать нечто более впечатляющее? Ведь построенные и украшенные этими художниками храмы-кумирни вызывали восторг у видавших виды иноземных путешественников, были "опус элегантиссимус", как записал один из них. Так в чем же дело? На этот вопрос некоторые ученые отвечают, что так надо, таковы, дескать, были требования к изображению божества. Но все это только предположение, не больше. Главная загвоздка заключается в том, что до нас не дошло ни одного деревянного идола. А таких, несомненно, было много! Притом это были главные, наиболее чтимые кумиры, следовательно, наиболее ценные и в художественном, и в материальном смысле. Об этом писали те же иноземцы-путешественники, об этом есть в наших летописях. Наверняка вам в школе толковали, что Владимир Святославич "постави кумиры на холму: Перуна и Хрса, Даждьбога и Стрибога, и Самарыла, и Мокошь". Причем Перун был "древян" с золотой главою и серебряными усами...
      - Вот поэтому-то, - отважно вставил я, - деревянные идолы и не сохранились. Они были покрыты золотом, большая ценность! Ясно, за тыщу-то лет сколько нашлось охотников!
      - Не возникай, - осадила меня Инга, но Андрей задумчиво посмотрел на меня и согласился:
      - Может быть... Подобная участь, видимо, постигла все древнегреческие хрисоэлефантинные скульптуры. Они были из слоновой кости с отделкой из листового золота и до нас не дошли. Мрамор - пожалуйста, а эти - как корова языком! Сохранились только их подробные описания и имена скульпторов: Поликлет, Фидий...
      - Так что же, - теперь уже перебил Митя, - этот самый золотой идол, выходит, блеф, мираж? Ведь все языческое у нас в стране жестоко преследовалось, идолы сокрушались, сжигались, топились в реках и озерах. Христиане, как известно, не церемонились. Близ древнего города Гусятина, я читал, они разрушили гигантскую статую, размер сохранившейся ступни которой почти пять метров.
      - Маловер, - опять встрял я, - не найдено - еще не значит, что не существует. Знаменитая Троя, например. Ее тоже считали легендой, миражем, пока не раскопали весь город. Эти идолы имели общественную ценность, значит, их берегли, прятали и прочее.
      Как ни странно, Андрей опять поддержал меня, а не своего дружка Липского, и даже Инга бросила на меня уважительный взгляд. Два - ноль! Причем в дальний от вратаря угол.
      - Василий в принципе прав, - сказал он. - Язычники жестоко боролись за свои обычаи и веру. На протяжении нескольких столетий то здесь, то там сжигали они христианские церкви, убивали попов и монахов. Новая вера, собственно, приживалась лишь там, где проявлялась известная терпимость к старым богам и обрядам. Получалась причудливая смесь религий, сохранившаяся до нашего времени, какой-то особый конгломерат. Конечно, не исключено, что теснимые христианами идолопоклонники уходили на Север, в дебри еще нетронутых лесов, унося с собой наиболее ценные и чтимые кумиры. Весь вопрос заключается в том, идет ли речь о чудом сохранившемся древнеславянском идоле, скажем, Берегине или Рожанице, или о каком-либо местном северном кумире. Язычество среди народностей коми - зырян и пермяков - сохранилось вплоть до нашего века.
      - Чего долго рассуждать, - молчавший до сих пор Яковенко повернулся всем телом к Андрею, - махнуть туда да и все. Найдем не найдем и что найдем - там видно будет.
      - Легко сказать, да трудно сделать, - возразил Митя, - тут есть штук пятнадцать всяких "но". Что это за река Вилюга? Наверняка речушек с таким именем на Севере десятки! Малая Слобода - тоже распространенное название. Кто такой Пирогов? Допустим, был такой, но где он сейчас? Он мог переехать, мог погибнуть на войне или охоте, наконец, просто умереть от старости. Столько лет прошло! Где его искать? Да к тому же мы все записались ехать в Карелию, на Приозерскую турбазу. Забыли? А сколько было шума: Вуокса, Ладога, грибы, черника, остров Валаам! Что скажут родители?
      Он, конечно, был кругом прав, наш мудрый скептик Митяй, и мы опустили головы. Оторвались мы в своих мечтах от земли, воспарили.
      - Эх, вы! Заячьи душонки! - Инга презрительно дернула плечиком. Молчите, мыслители? Что значит распространенное название? Сочетаний Малая Слобода - Вилюга, наверное, не десять? Жив Пирогов или помер, нечего гадать. Даже если всего пять процентов надежды на успех, надо немедленно поехать туда и все выяснить на месте. А на турбазу и на будущий год не поздно съездить, куда она денется? Подумаешь, черника!
      Женщина есть женщина. Только подошла - и готово дело: уже командует нами, четырьмя мужиками. Что поделаешь, феминизация мира, матриархат! Недаром же и наши отдаленные предки молились на золотую бабу.
      ЗАПИСЬ 7
      В общем, там, в сквере, вспыхнул такой горячий спор, что я не в состоянии по памяти восстановить, кто что говорил. Но завелись все, даже Андрей, который согласился, в конце концов, возглавить это дело. Много было предложено различных вариантов, в том числе и поездка на Вилюгу под видом турпохода, но правдолюбцы это дело начисто отвергли. Решили ехать только при условии, что вопрос будет согласован с родителями. Яковенко (он у нас член комитета комсомола) вызвался, кроме того, вместе с Андреем провентилировать в райкоме насчет необходимого туристского инвентаря и снаряжения.
      Домой я прилетел как на крыльях.
      - Хм, возбужденный, похорошевший, откуда что берется, - чуть иронически оглядела меня мама.
      Тут бы мне и выложить все как на духу, но я вдруг почему-то стушевался под ее внимательным взглядом и решил, что момент для разговора не самый подходящий. Мама положила на сковородку мясо и вышла в комнату, а по телику как раз передавали мхатовский спектакль. Она, ясное дело, припала к экрану и опомнилась только тогда, когда по квартире пошел запах сгоревшего антрекота.
      - Опять сожгла. Что такое! - пробурчал недовольный отец.
      - Я тоже после работы и имею право на отдых. Веди, если хочешь, хозяйство сам, - отпарировала мама.
      Оба не в духе, но делать нечего: договорились с ребятами завтра все решить окончательно. Мама выслушала молча, не перебивая.
      Потом сказала:
      - Нам с отцом надо подумать.
      Все ясно. Внешне командует в семье она, но все важные вопросы решает в конечном счете папа.
      - Пусть едет, - твердо сказал он.
      - Но ведь далеко да и, пожалуй, небезопасно. Ребенок все-таки.
      - Дитя! Да в его возрасте люди совершают подвиги, командуют, как Аркадий Гайдар, полками, чемпионами мира становятся. Что ему, век около папы с мамой сидеть? Не пора ли мужчиною стать? Я сам в его годы...
      - Ах, ну что ты сравниваешь! То было совсем другое время.
      И пошло-поехало. Через полчаса мама сдалась после того, как поговорила с родителями Митьки Липского по телефону и выяснила, что их знакомый Андрей вполне порядочный и надежный парень, а не какой-нибудь башибузук и что денег нужно почти столько же, во что обошлась бы и давно согласованная поездка в Приозерск. Митю с большим скрипом, но отпустили. Почти победа!
      Тут же звонок. Яковенко.
      - Ехать так ехать! - возбужденно кричит он. - Как у тебя, тяжело?
      - Угу, все в порядке, - урчу я, косясь на маму.
      - А у меня - без звука. Все в ажуре. Знаешь, кое-что обещали дать палатку там, спальные мешки, рюкзаки, даже польскую надувную лодку. Правда, Андрей от лодки отказался: на кой ее тащить, на месте найдем настоящую. На Севере, мол, эти "надувалки" не в ходу. Слушай, старик, что будем делать с Вершининой: загорелась - поеду, и все! Хотела увязаться с нами в райком, а потом сказала, что лучше поедет поговорит с отцом и заодно организует его звонок кому надо.
      Отец Инги, надо сказать, главный инженер того самого завода, где мы проходили практику. Большая фигура в городе!
      - Не знаю, Саш, как мы выпутываться будем, - вздохнул я.
      - Сказала, так и быть, будет кашеварить.
      - Стряпуха не замужем, - пытаюсь острить я. - Да она же строптивая, казачья кровь, не дай бог, что не так - котелком может запустить! Да, по-моему, она и не умеет.
      - Ладно, будем думать... Завтра генеральный сбор там же. Липский должен разыскать в атласах эту самую слободу на Вилюге, потом поделим обязанности по подготовке.
      - Принято!
      Я повесил трубку и подошел к книжному шкафу. На нижней полке тяжелой шеренгой стоят тома "Истории русского искусства". Моя цепкая зрительная память подсказала: зыряне, зыряне-язычники... О них толковал Андрей. Здесь есть репродукция картины на эту тему.
      Вот, наконец, нужный том. Так и есть - картина известного художника Сергея Иванова "Стефан Пермский". Я прочитал о том, что Иванов создал свое полотно в конце прошлого века под впечатлением шумного судебного процесса, инсценированного официальной церковью против язычников, якобы тайно приносивших своим кумирам человеческие жертвы.
      Фигура самого знаменитого проповедника показалась мне незначительной, язычники же понравились: живые, симпатичные лица, естественные, свободные позы. Внимательно разглядев картину и подготовительные этюды к ней, я поставил книгу на место.
      В другом томе я нашел фотографию того самого каменного идола, найденного близ Гусятина, о котором толковали наши знатоки. Четыре лика, обращенные на все стороны света и крытые одной шапкой, всадники, женские фигуры... Увлекся и не заметил, как стрелка часов перевалила за двенадцать. Но зато теперь я заряжен необходимыми знаниями! Пора спать.
      ЗАПИСЬ 8
      Липский торжественно раскрыл толстенный атлас офицера (у него отец военный):
      - Есть! Склоните головы!
      И Митькин палец вертикально опустился в бассейн Северной Двины, где сходились разноцветные лоскутки Вологодской и Архангельской областей. Чуть восточнее начиналась Коми АССР. Как зачарованные смотрели мы на новенькую пеструю карту, и в наших душах упоительной музыкой зазвучали незнакомые, старинные, окутанные дымкой романтики названия: Пинега, Котлас, Великий Устюг, Большой Тиман...
      - Итак, раз уж мы решили бескорыстно послужить науке, - Андрей положил на колено отрывной блокнот, - давайте распределим роли. Работы хватит всем.
      - А я уже подготовила список необходимых продуктов, - затараторила Инга.
      Между прочим, у нее верхняя губка чуть-чуть коротковата, и, когда она говорит, полоска ровных белых зубов очаровательно блестит, создается впечатление, что она всегда улыбается.
      - Можно список? - Андрей протянул руку, глядя на Ингу как-то особенно, так, что мне не очень понравилось. - У-у-у, чего здесь только нет! Мороженого явно не хватает.
      - А что?
      - А вот что. Давайте-ка писать по делу: крупа, тушенка, сало, лук, лавровый лист, соль, сахар, чай. Все. Хлеб и картошка - на месте. Научу варить охотничий кондер, будете есть и, как говорится, притопывать ножкой.
      - Ну, хоть кофе. Я привыкла, - закапризничала она.
      - Я тоже обожаю кофе, - сказал Андрей. - Но в поле, на походе идет только чай. Проверено годами, и не только мной.
      Инга сделала такую выразительную мину, что он смягчился:
      - Ладно, запишем еще сгущенку.
      Митяй шепнул мне на ухо:
      - Женщина на корабле - это же завал.
      Она, конечно, услыхала, и, как писали в старинных романах, мое перо не в силах передать все, что обрушилось на наши головы.
      После перепалки воцарилась тишина. Солнце уже поднялось почти в зенит, его горячие лучи, казалось, стали плотными, тяжелыми, даже ветви деревьев пригибали к земле.
      - На Северной Двине небось прохладно! - сказал Сашка, поняв, что от Инги никуда не денешься, и самое лучшее сейчас - сменить тему разговора. Поедем - вдруг да найдем! И, глядишь, засияют наши имена на небосклоне науки. Потом, я слышал, четверть стоимости клада тому, кто нашел. А что? Все мы живые люди. Я лично сплю и вижу себя верхом на мотоцикле.
      - Не будем торопиться делить шкуру.