Записки ночного сторожа

Что ж, заслуженное! А сестра в рванье ходит. А мать еще требует, чтоб она ей помогала. Жуть! Что с людьми происходит? А Ей, что я куплю Ей? Надо что-нибудь особенное. Необыкновенное. Кофточку? Гарнитур? Туфли? Нет, я давно к этому приглядывался. Дрянь ужасная. Надо у спекулянтов доставать, а я этому не обучен. Может быть колечко? Это идея. !Я заглянул в ближайший ювелирный магазин, и понял, что моя идея утопична. Самое большое, на что я способен — это серебряная ложечка или идиотское железное кольцо со стекляшкой, раскрашенное под золото и рубин. Ну, да ладно. Это потом. Начнем с игрушек. И тут меня тоже ожидало разочарование.

Когда смотришь на наши магазины глазами незаинтересованного прохожего, поражает обилие всевозможных товаров. Но если у тебя появляется потребность что-то купить приличное, ты вскоре убедишься, что сделать это или невозможно вообще, или возможно только при условии невероятных ухищрений. Скажем — игрушки. Я пересмотрел их сотни, и ни с одной из них не хотелось бы поиграть, если бы я был ребенком. Кроме того, они ломаются уже тогда, когда продавщицы (молодые, но хамски грубые девицы) пытаются объяснить тебе, как с ними обращаться. Я пришел домой разбитый до основания и протянул сестре сотню. Вот, купи чего-нибудь ребятишкам по своему усмотрению, сказал я. Или себе, как хочешь. Сестра, первый раз в семейной жизни получившая такой подарок, заперлась в ванной и вышла оттуда через полчаса с покрасневшими глазами и распухшим носом. А знаешь, сказал я, ты оказывается красивая баба. Сапоги маме я все-таки достал. Из-под полы. Втридорога. А Ей? Гони монету, сказала сестра. Я знаю, что Ей купить. Посиди с ребятами. Я мигом. И действительно купила нечто заслуживающее внимания. И не так дорого. Во всяком случае у меня оставалась еще мелочишка на бутылку вина.

На дежурство я пошел чистеньким, выбритым, поглаженным. Я шел сказать свое слово. Оно рвалось из меня наружу. И я уже не мог его сдержать. Когда я уходил, мама сказала, спите где хотите, только не в моей комнате. Она употребила другое выражение, более народное. Я не решусь его повторить. Ладно, сказал я. Я уйду отсюда. Как-нибудь проживем. Главное — во мне есть это слово, и я готов его сказать. Вдогонку мама крикнула мне, что если бы она знала, что из меня вырастет такой черствый эгоист, она сделала бы аборт. Если ты уйдешь, сказала сестра, она мне житья не даст. Господи, что с людьми творится!

Последнее слово

Она, наконец-то пришла. И я преподнес ей подарок. Вот, держи, сказал я. Заработал! Это — только начало. Я теперь горы сверну. Она сразу поняла, что я готов сказать заветное слово. Нам надо серьезно поговорить, сказала она. И я сразу понял все. Я понял смысл многого того, что происходило с нами в последние дни и от чего я отмахивался как от мелочей. Не надо, сказал я. Не надо говорить. Я сам знаю и понимаю. Но это не имеет значения. Я боролась, сказала Она. Они меня заставили. Что я могла поделать? Они — сила, а я — дерьмо. Я не сержусь, сказал я. Забудь об этом. Не могу, сказала Она. Я уже не могу услышать твое слово. Я слепа и глуха. И в душе у меня пусто. И Она протянула мне подарок обратно. Пожалуйста, возьми, сказал я. Очень прошу. Не для меня, а для себя. Может быть когда-нибудь ты вспомнишь обо мне и это тебе поможет. Нет, сказала Она. Я ухожу. Твои записки у Них. Что теперь будет?!! И Она ушла. И я остался один — Ночной Сторож, сочиняющий (вернеесочинявший) бессмысленные бумажки на скрипучем старом табурете в новейшей конторе Ибанска. Что дальше? Дальше ничего. Сейчас вот допишу последние фразы. Напишу свое последнее заветное слово. Вложу эти листочки в свой несостоявшийся подарок(я только сейчас заметил, что он изготовлен на подпольной фабрике Гангстера). Положу к Ней на стол. И буду ждать. Теперь осталось совсем немного. И я чувствую, что в душе моей нет ни страха, ни сожаления, ни грусти, ни надежды, ни гнева, ни обиды. Нет ничего. Пусто. Осталось только одно: ожидание. Я жду.

Плач Ночного Сторожа.

Бесконечной ночи тоска.

Нет ни звука ни тут, ни там.

Только где-то стучит в висках:

Таратам! Таратам! Таратам!

Таратам! Таратам! Таратам!

Слышен шорох в ночной тиши.

Снова вздохи то тут, то там.

День начаться скорей спешит.

Всех вернуть по своим местам.

Таратам! Таратам! Таратам!

Зрим рассвета угрюмый шаг.

Посерело и тут, и там.

Загремело во всех ушах.

Закрутилась дел маята.

Таратам! Таратам! Таратам!

В коридорах подошвы шуршат.

Хрипы-вскрики то тут, то там.

Место в жизни занять спешат.

И засесть по своим постам.

Таратам! Таратам! Таратам!

Битва жизни пойдет за грош.

Будет душно и тут, и там.

Будет тошно от слов и рож.

Будет тел чужих теснота.

Таратам! Таратам! Таратам!

Будет скука чужих забот.

Вспышки злобы то тут, то там.

И умчится за годом год.

И за ними жизнь по пятам.

Таратам! Таратам! Таратам!

День настал. И в чужой душе

Нет мне места ни тут, ни там.

Я свое оттрубил уже.

Таратам! Таратам! Таратам!

Таратам! Таратам! Таратам!

Послесловие

Эта книга была написана в 1975 г. как реставрация одной из потерянных глав «Зияющих высот». Я хотел опубликовать ее совместно с книгой «Светлое будущее», близкой к ней по содержанию и литературной форме. Но это не случилось по независящим от меня причинам. В результате книга выпала из ее естественной литературной и временной связи. И все-таки я не стал переделывать ее, в частности — переносить место действия из Ибанска в Москву. Такой перенос читатель сам при желании может легко осуществить, заменив ибанскую терминологию на советскую. Но делать это не обязательно и даже не всегда желательно, так как ибанизм не есть явление исключительно советское, и ибанская терминология имеет преимущество большей общности. Я изобрел Ибанск со всеми его элементами вовсе не с целью говорить намеками и тем самым обезопасить себя я прекрасно понимал, что это лишено смысла, а как эффективный литературный прием. Я отдаю себе отчет в том, что такой прием нельзя использовать дважды. Но данные «Записки» не есть повторение. Они суть результат стечения обстоятельств и условий, в которых мне приходилось жить и работать.

Чтобы как-то включить «записки» в общий контекст моих сочинений, сделаю несколько пояснений к ним. В Советском Союзе отщепенцами называют лиц, которые противопоставляют себя не просто данному советскому коллективу, но всякому советскому коллективу. Причем, противопоставляют так, что оказываются исключенными из общества в целом. Они тем самым противопоставляют себя всему строю жизни общества. Причем, обычно это происходит помимо воли отщепенца. И по крайней мере как-то незаметно для него самого. В чем тут дело? Конечно, какой-то процент людей выталкивается на роль отщепенцев по априорным законам вероятности таких явлений. Но тут существенно другое, а именно — то, что общество нуждается в отщепенцах и производит их регулярно и систематически. Оно борется с ними, но оно и нуждается в них. Зачем? Чтобы бороться с ними! Это — один из интереснейших парадоксов коммунистического образа жизни. Отщепенец нужен для того, чтобы в борьбе с этим внутренним врагом общество сплачивалось, становилось единым и монолитным. Внешний враг, как показал опыт, не способствует сплочению общества, если не находится способ трансформировать его во врага внутреннего.

Ночной Сторож, от имени которого ведется рассказ в «Записках», есть заурядный отщепенец, не занимающий крупных постов, не имеющий известности и связей с иностранцами. Поэтому его ситуация более характерна, чем ситуация с советскими диссидентами, имеющими поддержку Запада В Советском Союзе подавляющее большинство отщепенцев подобно Сторожу, а то и еще рангом ниже Они не имеют абсолютно никакой защиты Знакомые и родственники от них обычно стараются отмежеваться Судьба их целиком и полностью зависит от произвола власть имущих И если они еще какое-то время и как то живут, то это зависит исключительно от соображений и потребностей различного рода инстанций и лиц Например, они могут потребоваться Органам Государственной Безопасности в какой то их «игре», — создать из них враждебную группу, превратить в стукачей и провокаторов, попугать на их примере других, просто потешиться и изобразить некую деятельность Обычно такие незащищенные отщепенцы выбиваются из нормального образа жизни, деморализуются, спиваются, заболевают психически.

Нелегальная бригада по ремонту квартир, в которой Сторож подрабатывает, есть один из способов нелегальных заработков, которые в большом числе появились в Советском Союзе в последние десятилетия Это — установка газовой и иной аппаратуры в квартирах, ремонт телевизоров, уроки иностранных языков, портные, ювелиры, массажисты, репетиторы и т. д. В связи с трудностями поступления молодежи после школы в институты появилось большое число репетиторов по математике, физике, языкам и т. д. Появились специалисты по написанию научных статей, диссертаций и книг для всякого рода бездарей и кретинов, имеющих возможность печататься и защищать степени Я встречал одного замечательного поэта, который заготавливал «болванки» для печатающихся поэтов и продавал им за приличные /надо признать/ деньги Власти борются с такими нелегальными формами заработков, но не очень активно, ибо сами пользуются такого рода людьми Они активно начинают бороться с ними, если это — диссиденты Но в таком случае это есть борьба не с формой заработка, а с диссидентством как таковым.

Ночной Сторож «от нечего делать» начинает наблюдать жизнь своей конторы с некоей социологической точки зрения Читатель должен иметь в виду, что его соображения на этот счет суть соображения хотя и неглупого человека, но лишь начинающего Он все-таки литературный персонаж Потому его суждения отрывочны, односторонни и не всегда верны Например, описание директора Сторожем явно свидетельствует о том, что он — новичок в этом деле Директоров в Советском Союзе очень много, и среди них можно встретить все возможные человеческие типы и характеры /толстых и тонких, злых и добрых, бабников и воздержанных, пьяниц и трезвенников и т. д. / Но есть все же общие черты советского руководителя, обусловленные условиями руководства в советской системе Некоторые из них Сторож уловил Но только некоторые Главная задача советского руководителя состоит в том, чтобы хорошо выглядеть в глазах вышестоящих лиц и организаций, чтобы они были довольны им, ценили его, охраняли его, короче говоря — чтобы его настоящий хозяин /т. е. государство, персонифицирующееся для него в виде должностных лиц, от которых зависит назначение его на пост и сохранение на этом посту/ ценил его с точки зрения его /хозяина/ интересов Вопреки нашей официальной демагогии, руководимые данным директором сотрудники учреждения не являются хозяевами своего учреждения /и через него — общества в целом/, и не имеют власти над директором Это, конечно, не исключает доносы и критику Но они не меняют сути дела.

Персонажи «Записок» постоянно обсуждают различные социальные проблемы, — характерная черта московской интеллигенции наших дней.

Определить, что такое интеллигенция в Советском Союзе, очень трудно. Не случайно на эту тему идет много споров. Трудность определения связана с такими обстоятельствами /в частности/. Первое — теперь огромное число людей получает такое же /а то и лучшее/ образование, как и интеллигенция. И выделить интеллигенцию из этой массы людей по признаку образованности невозможно. Второе — теперь многие формы умственного труда не требуют никакого особого развития интеллекта, никакого особого образования и способностей, а многие формы деятельности, ранее не относимые к умственному труду, стали нуждаться в этом. Так что выделить интеллигенцию из массы людей по признаку умственного труда невозможно. Третье — служебное положение само по себе еще не дает оснований относить или не относить человека к интеллигенции. Например, редактором одного литературного журнала может быть партийный чиновник, а другого — крупный поэт. Поэтому понятие интеллигенции остается и для персонажей «Записок» чисто интуитивным.

Точно так же обстоит дело с проблемой отцов и детей, занимающей в «Записках» много места. Проблема отцов и детей в советском обществе существенно отличается от таковой в прошлом и на Западе. Она здесь адекватна характеру общества и определяется всецело им. Тут решающее значение имеют следующие обстоятельства: 1/ дети не должны опускаться в низший социальный слой, и родители имеют возможности удержать их на уровне достигнутого ими слоя /когда сын одного министра захотел пойти работать на завод, перепуганные родители вызвали психиатра/; 2/ детям нет надобности тратить жизнь на то, чтобы своими силами пробиваться в этот слой; 3/ дети привилегированных слоев получают лучшее образование, чем родители, имеют лучший доступ к культуре, более защищены, могут критически относиться к родителям; 4/ по условиям жизни и воспитания личный эгоизм, самомнение, тщеславие, эгоцентризм и т. д. становятся существенными качествами детей привилегированных слоев. Потому и появляются такие характерные экземпляры как Неврастеник. Чтобы из этой среды выделились люди, подобные декабристам, должны смениться многие поколения.

Один из аспектов проблемы отцов и детей — проблема мести. Официально у нас месть считается отрицательным явлением. Почему? Да потому, что наша система власти хочет чинить людям зло безнаказанно. Она не хочет, чтобы ей сопротивлялись и платили злом на зло. Сама же она по природе злобномстительна. Она стремится лишить граждан способности мстить, присваивая себе эту способность целиком и полностью. Причем, она называет ее другими словами и изображает как проявление абсолютной справедливости. Пробуждение в людях способности помнить причиненное им зло и мстить /платить за него злом же/, появление людей, способных мстить и подчинять чувству мести свои силы, есть необходимое условие развития в обществе способности сопротивления произволу властей. Есть зло и зло. Есть зло мелкое и случайное, и его можно и нужно забывать. Но зло, исходящее от могущественной власти и реализующих ее организаций и лиц, надо помнить всегда. Забывать такое зло — великий грех. Нельзя, например, забывать зло, причиненное народу сталинистскими мерзавцами.

Затрагивают персонажи «Записок» и проблему взаимоотношения с Западом. Они признаются, что не понимают иностранцев. И я тоже, признаться, не понимаю их. Недавно по западному радио я слушал выступление супружеской пары с Запада, прожившей в Советском Союзе год. Они вовсю нахваливали наш образ жизни. Неужели они не понимают того, что они этого нашего образа жизни вообще не попробовали? У них не было проблемы жилья, продуктов питания, устройства детей, карьеры, публикации трудов, выставок. Им не надо было бегать по магазинам, стоять в очередях, толкаться в общественном транспорте, сидеть на собраниях, одобрять глупости, доставать путевки или устраиваться «дикарями» на время отпуска. Неужели они не понимают, что своим выступлением стали сообщниками наших властей и пропаганды и оказали помощь своим будущим могильщикам? А ведь таких иностранцев полно. И чего больше в их поведении — глупости, безответственности или скрытого пристрастия к нашему образу жизни?..

Говоря об иностранцах, я имею в виду жителей «капиталистических» стран Запада, которых еще не коснулся коммунизм достаточно ощутимым образом. Поляки, восточные немцы, болгары и т. п., — это уже не иностранцы в полном смысле слова. Арабы, негры, вьетнамцы и т. п. тоже в некотором смысле для нас не иностранцы. Китайцы тоже, конечно. Советские люди слово «иностранец» теперь употребляют в социально-политическом смысле, т. е. для обозначения жителей западных стран, которые не желают жить по нашему образцу, имеют вдоволь еды и тряпок, не стоят в очередях, могут ездить в Париж и Рим, могут не вступать в КПСС и говорить, что взбредет в голову, и т. д. И при случае хвалить Москву, советских людей и советский образ жизни. Но эмигрировать к нам из своей страны — ни в коем случае! Даже негры почему-то не хотят к нам переселяться с Запада, где их /согласно нашей пропаганде/ зверски эксплуатируют.

Ночной Сторож попал в отщепенцы случайно, из-за «липового» дела Неврастеника. Создание всякого рода «лип» есть форма нормальной для нашего общества жизнедеятельности. «Липы» получаются не как результат преднамеренного обмана, а как результат действий, к которому понятие «обман» не применимо. Это — не обман, а продукт естественной ориентации сознания, привычной интерпретации событий, отбора их по заданным критериям, комбинирования их по принятым правилам мышления и т. д. Взять, например, осуждение борцов за права человека. Запад ужасается тому потоку лжи, подтасовок, фальсификации, беззакония, подлости и т. п., который льется из сфер власти и пропаганды в связи с этим. Но ужасаться следовало бы тому, что это общество просто не способно производить ничего иного. Надо бояться змеи, источающей яд, а не журить змею за то, что она источает яд, а не нектар.

«Липа» против Неврастеника была сфабрикована а соответствии с некими «высшими соображениями». «Высшие соображения» — это есть формула произвола вышестоящих органов и лиц по отношению к нижестоящим. Эта формула означает: 1/ вверху все продумали и приняли абсолютно разумное решение поступать именно так; 2/ это решение обсуждению не подлежит, и ваше дело — исполнять, а не думать; 3/ за решение несут ответственность принявшие его, а вы понесете наказание, если не выполните. Этой формулой прикрываются руководители, жулики и проходимцы, доносчики, шантажисты, психи… Эта шизофреническая на первый взгляд формула есть лишь литературный вариант принципа «Интересы целого превыше интересов частей», который в свою очередь есть идеологическое оформление положения, когда господствующие слои общества осуществляют свое господство от имени целостности и коллективности и за счет их. Конечно, они представляют собою принцип целостности, единства, монолитности, но дело обстоит не так, будто они служат этому принципу, а гак, что этот принцип служит им. Извращенность общественных отношений в случаях такого рода есть типичное явление в истории человечества. Нужно время, условия и жертвы, чтобы какая-то часть людей научилась понимать их циничную подлинность.

Эта «липа», далее, сфабрикована была в соответствии с некими «закрытыми решениями». «Закрытость» /т. е. секретность/ подавляющей части действий властей есть один из фундаментальных принципов организации общества коммунистического типа. Здесь имеет место разветвленная и иерархизированная система секретности. Здесь обычны закрытые совещания, закрытые письма, закрытые инструкции, закрытые постановления. Вся страна покрыта сетью «почтовых ящиков», т. е. секретных /закрытых/ учреждений. Той же цели служит система «допусков», т. е. особого рода разрешений допускать людей к делам, к информации, к документам и т. п. Какова цель всего этого? Официально считается, что это — защита от иностранных шпионов. Отчасти это так. Но лишь отчасти. В главном же и в подавляющем числе случаев шпионы ни при чем. Если бы их не было, система секретности сохранилась бы. Цель такой системы — ограничить информированность граждан о том, что происходит в стране, в особенности — в системе власти, сделать их тем самым более послушными, исключить их вмешательство в дела власти, в распределение жизненных благ и т. д. Короче говоря, это мощное средство самосохранения общества в том виде, как это выгодно привилегированным слоям.

Какова дальнейшая судьба Ночного Сторожа? Теперь, в 1978 году, установки советских властей в отношении людей такого рода очевидны всему миру: уничтожать. В 1975 году, когда писались эти записки, у многих еще были иллюзии либерализации советского общества. У автора же таких иллюзий не было еще задолго до 1974 года, что отчетливо выражено в «Высотах». И судьба Ночного Сторожа была предрешена с первой страницы: лагерь строгого режима или психиатрическая больница тюремного типа. Именно поэтому как для автора книги, так и для его персонажей некое развитие событий есть дело крайне второстепенное. Главным для персонажей книги является ожидание конца, а для автора — описание этого ожидания, в котором преобладает не динамика жизни, а оцепенение.

«Записки» делались, повторяю, как дополнение к идеям «Высот» и некоторая конкретизация их. И потому я бы посоветовал читателю, если его заинтересовали «Записки», полистать «Высоты», в которых рассмотрены более фундаментальные проблемы ибанизма /т. е. коммунизма/. Сейчас еще много есть наивных людей, считающих возможным некий исправленный вариант коммунизма, демократический коммунизм или коммунизм с человеческим лицом. Коммунизм с человеческим лицом или демократический коммунизм — это все равно, что капитал без денег и прибыли. Коммунистический строй жизни как таковой один всегда и везде. Иное дело — насколько элементы его распространены в данном обществе, какова их доля в жизни людей, какова их роль тут. И в западных странах коммунистических элементов полно. Но в странах советского блока коммунистические принципы организации жизни являются господствующими, а в Советском Союзе — единственными. Потому можно сказать, что здесь имеет место полный, чистый или образцовый коммунизм. Его-то я и стремился показать с самых различных точек зрения в своих книгах.

Москва. 1978