Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Иди на Голгофу

ModernLib.Net / Отечественная проза / Зиновьев Александр Александрович / Иди на Голгофу - Чтение (стр. 6)
Автор: Зиновьев Александр Александрович
Жанр: Отечественная проза

 

 


      Балбес, повторяю, есть нелюбимое чадо товарища Гробыки. Чадо глупое, бездарное, развратное и наглое. А товарищу Гробыке втемяшилась в голову, как он сам выражается, "идея фикса": сделать из Балбеса дипломата ("пустить его по дипломатической линии"). И теперь главная задача, стоящая перед областью, добиться того, чтобы Балбес окончил школу с медалью, чтобы получил отличную комсомольскую характеристику и справку о том, что он без отрыва от учебы два года проработал на химическом комбинате (в пятидесяти километрах от города), и чтобы поступил в ИМО (Институт международных отношений) в Москве. Конечно, стоит товарищу Гробыке только намекнуть, как все сделается само собой и без всяких усилий. И в Москве есть мощная поддержка - сам Митрофан Лукич. Он не даст в обиду сына своего старого фронтового друга. Но товарищ Гробыко хочет, чтобы "все было по-честному", чтобы "он там лицом в грязь не ударил", "чтобы Родина получила первосортного дипломата". Слово "первосортный" товарищ Гробыко употребляет не в силу своей образованности (в этом его обвинить нельзя), а сугубо профессионально- как он говорит о первосортной картошке, капусте и прочих плодах, которые, повторяю, больше тридцати лет не украшают полки городских магазинов.
      ТУНЕЯДЕЦ
      Христос был, судя по всему, человеком без определенных занятий, по-нашему - тунеядец. Как и я. Тунеядец - это существо, которое на вопрос "На какие средства ты существуешь?" не может предъявить справку с места работы с указанием зарплаты. Это не значит, что тунеядец не работает вообще. Я работаю не меньше других. Просто у меня нет и не может быть такой, справки. Раньше я предъявлял в милицию поддельные справки. Теперь они мне не верят, если даже я предъявляю настоящую справку (бывает, что я на короткий срок устраиваюсь на работу). Основные средства я зарабатываю за счет врачевания и консультаций. Это не очень много. Один из источников моих заработков - случайные работы, которые приносят мне сразу сумму денег, достаточную для того, чтобы прожить иногда полгода, а то и более. Прожить, конечно, на моем (минимальном) уровне... В прошлом году, например, я завербовался красить мосты через сибирские реки. Платили огромные деньги, поскольку мы работали без всякой техники безопасности. Нас просто спускали на веревке. Что это такое? Вообразите себя висящим на веревке над могучим Енисеем. Холодный ветер пронизывает вас насквозь. И вы мечтаете о том, чтобы скорее оборвалась эта веревка и вы наконец-то покончите счеты с этой проклятой жизнью. Формально мы получали огромные деньги (расписывались в ведомости). Фактически на руки нам доставалось процентов тридцать: остальное забирали бригадиры, прорабы, инженеры, мастера и прочие. Сколько там было этих паразитов!
      Я болтался на веревке над страшным, безбрежным Енисеем, а надо мною было по крайней мере десяток таких паразитов. Зато они мне выдавали справку на огромную, якобы заработанную, сумму, которая гарантировала мне право шесть месяцев "искать новую работу". Такие случайные работы, однако, не часто бывают. Наконец, "подарки", главным образом от женщин, главным образом поношенная одежда и обувь, постельное белье.
      БОГ
      Я спросил людей: "Чего вы хотите?" "Счастья", - ответили они. "Хорошо, сказал я, - будьте счастливы". И я устремил на Землю изобилие счастья. Я заполнил счастьем все живые существа и все мертвое пространство.
      Довольный содеянным, я погрузился в высшее счастье - в самодовольство. Устав от него, я решил взглянуть на осчастливленный мною род людской. И я был поражен: люди были несчастны! "Чего вы хотите теперь?!"- воскликнул я в гневе. "Верни нам наши страдания!"- в гневе же кричали они. "Хорошо, - покорился я их воле, - страдайте!"
      Сделав это, я погрузился в высшее страдание- в неудовлетворенность самим собой. Устав от него, я решил взглянуть на удовлетворенный мною род людской. И я увидел: люди по-прежнему были несчастны. "Так в чем же дело?" - воскликнул я, пораженный. "А в том, - со смехом и бранью ответили они, - что теперь наше состояние несчастности обоснованно и оправданно".
      МОЙ БЫТ
      Как я уже говорил, Христос не имел, где приклонить голову, и у меня тоже нет постоянного жилья. Обычно снимаю угол в комнате или койку, изредкаотдельную комнатушку. В чем разница - снимать угол или койку? Разница существенная. Снимать угол - значит снимать часть комнаты, в которой стоит твое ложе и, возможно, некое сооружение, временно исполняющее функции столика. Эта часть комнаты может быть отделена от остальной шкафом или ширмой. Снимать койку - значит приходить ночевать в данную комнату, где ты раскладываешь койку, которую рано утром убираешь. И покидаешь комнату. Если снимаешь угол, то можешь в нем находиться и днем. Если снимаешь койку, должен покинуть Комнату и не появляться тут до позднего вечера. За угол приходится платить пятнадцать, а то и все двадцать рублей в месяц, за койку - не более десяти. Хозяевами комнат, в которых сдаются угол или койка, бывают обычно старые одинокие женщины, получающие мизерную пенсию. Но иногда это бывают и молодые одинокие женщины (иногда - с внебрачным ребенком), приобретающие вместе с жильцом удобного любовника, или мужчины, приобретающие даровых любовниц. Однажды я снял угол у молодой женщины. И сбежал, оставив ей месячную плату (они плату берут вперед). Избежать этого проклятья (снимания угла или койки) невозможно: у нас лето длится всего три месяца, остальное время - холодная зима и слякотные весна и осень. Летом я сплю на скамейках, на траве, в сене, на вокзале - это дает существенную экономию средств (можно обновить брюки, носки, рубашки). Когда я вербуюсь на временную работу, я сплю в бараке: тоже экономия. Можно было бы, конечно, податься в теплые края. Но мне там с моей профессией делать нечего. Вернее, делать-то там есть что: лечить импотентов и ожиревших паразитов. Но не это мое главное дело. Мое главное дело - проповедь моего учения. А интерес к нему сейчас проявляют только в условиях сурового климата. Кроме того, существенную часть моего учения составляют правила жизни на пределе бытовых удобств и даже немного ниже. С этой точки зрения моя жизнь есть эксперимент, а мое учение есть обобщение и осмысление этого эксперимента. Однажды я пришел "домой" слишком поздно. Жильцы квартиры (с целью наказания и воспитания меня) не открыли дверь. Пришлось коротать ночь на лестничной площадке. В эту ночь я сделал важный вклад в свое учение. Вот он в двух словах. Спишь ли ты в хрустящих белоснежных простынях на пуховой перине с прекрасной женщиной или, одинокий, дрожишь от холода на грязной лестничной площадке, время все равно неумолимо уносится в прошлое. Есть, конечно, некоторые неудобства в переживании полета времени в таком положении, как мое. Но в нем есть и достоинство: время тянется при этом бесконечно долго. За одну эту ночь я передумал больше, чем иные передумывают за всю свою жизнь.
      Утром сосед похихикал над моим плачевным положением. "Я слышал звонок, сказал он, - но подумал, что это какой-нибудь пьяница ломится в квартиру. А это, оказывается, наш "йогаист-эгоист"!.." (он считает меня йогом и всячески изощряется на этот счет).
      ПРОПОВЕДНИК
      Отвисли старые штаны
      в заду,
      в коленях.
      Не в человеке дела суть,
      но в по
      коленьях.
      В карманах тщуся я сыскать
      от хлеба
      крохи.
      Не люди сущность бытия,
      а лишь
      эпохи.
      Остановите суету!
      Кончайте
      споры!
      Сейчас я мир переверну.
      И без
      опоры.
      Я - проповедник, т. е. по-русски говоря - трепач. И как таковой я должен видеть лица людей и переживать с ними общую ситуацию. Моя проповедь есть лишь часть общего разговора. Потому я должен быть в толпе. Я дурачусь вместе со всеми, выдумываю чепуху, "обрабатываю" для разговора реальные факты. Но при этом во мне накапливается материал для какой-то важной проповеди. Мне нужно время, чтобы совершить скачок в это новое качество. Христос тоже спешил. Он тоже боялся не успеть. Он кое-что успел сделать. Этого "кое-что" хватило на великую историю. Теперь надо сделать в тысячу раз больше, чтобы произвести хотя бы в тысячу раз меньший эффект и хотя бы на несколько десятилетий.
      Человек теперь уже не тот. И условия не те. Вот, например, я сейчас подхожу к гастроному. Разумеется, с заднего хода: официально в это время продажа спиртных запрещена, а практически идет самая бойкая торговля. Работникам магазина это выгодно - они в это время продают всякую бурду, которую в обычное время никто не покупает; разбавленную водку и самую скверную водку с наклейками от более дорогих сортов. Тут уже собралась толпа жаждущих похмелиться.
      - Глядите-ка, никак Иисус Лаптев объявился! - слышатся восклицания.
      - Слух был, что ты в "Атом" подался реакторы чистить. Сбежал, что ли? Или большую деньгу заработал?
      - Там за час тысячу платят. Если заработал - угощай! Все равно скоро загнешься. Пропить не успеешь.
      Я помалкиваю, нахожу партнеров, с которыми объединяю свои гроши на бутылку, и привожу себя в божеский вид. В "Атоме" я на самом деле был. Но не для чистки реакторов: для этого мои анкета и морально-политический облик не подходят. У директора жена уродца родила - без ручек и без глазок. Она мне ноги целовала, умоляла что-нибудь сделать. Этого ребенка ей с трудом удалось сохранить, а другой не предвидится. Если ничего не получится, она руки на себя наложит. Роскошная по нашим условиям квартира. Ковры. Картины. Посуда. Книги. Изобилие. И вот такое горе. Что смог бы на моем месте Христос? А ведь это образованная женщина, инженер, атеистка, бывшая комсомольская активистка, а верит в мою чудодейственную силу в тысячу раз сильнее, чем самые беззаветно верующие верили в Христа. Христос не знал о таких цветах цивилизации, как наш "Атом" Эти мысли промелькнули в моем сознании.
      - Живем мы, ребята, один лишь раз, - начинаю я свой вклад в общую бессмысленную болтовню, - Когда бы и где бы мы ни появились на свет, нам надо по праву живого испытать основные элементы бытия. Быть ребенком, играть в игрушки, слушать сказки. Быть юными, испытать первую беззаветную дружбу и первую чистую любовь...
      - ...выпить первую поллитровку, - говорит кто-то.
      - Первая поллитровка самая противная, - говорит другой, - Вторая идет лучше...
      - Поллитровка хороша, когда им счет потеряешь, - замечает третий.
      - И бабы тоже! - смеется четвертый, - Их нужно десятка два перепробовать, пока поймешь, что к чему.
      - Я лично предпочитаю замужних женщин, - говорит молодой, но уже потрепанный и лысый мужчина. - Тратиться не надо. Ответственности никакой.
      Эти насмешки меня не обижают. Наоборот, я в них чувствую страх того, что они что-то очень важное теряют, скоро наступает перелом.
      - Все в этом мире ненадежно, - говорит старый алкоголик. - В начале войны наша рота попала в окружение. Мы решили стоять насмерть. Мы поклялись в вечной преданности друг другу. Мы выстояли. А когда опасность миновала, переругались и написали друг на друга доносы.
      - За все надо платить, - говорит опустившийся интеллигент, - Нужны усилия, чтобы сохранить любовь и дружбу. Вот я вам расскажу про себя...
      Так начинает разворачиваться разговор, в котором то тонет, то всплывает на поверхность моя наивная проповедь.
      ЛЕГАЛЬНОЕ И НЕЛЕГАЛЬНОЕ
      В стране много всяких нелегальных профессий и групп. Но все они живут так или иначе по тем же правилам, что и легальные. Я предпринимал не раз попытки создать нелегальные объединения людей на основе принципов праведной жизни честности, отзывчивости, доброты. Но ничего путного не вышло. У властей такие группы почему-то вызывают большую злобу, чем группы жуликов и бандитов. Внутри моих "чистых" групп сразу же возникали все виды "нечистых" людских отношений. В чем дело?
      ВИДИМОСТЬ И СУЩНОСТЬ
      Я кажусь человеком, который легко и беззаботно идет по жизни, довольствуется малым и сохраняет хорошее расположение духа. А чего мне это стоит! Мне иногда хочется оставить усилия выглядеть таким и жить, как все. Но я уже привык выглядеть таким, привык прилагать к тому усилия. Эта видимость стала моей сущностью. И я уже не могу себе представить, каким я стал бы без этого притворства. Я страдаю оттого, что прилагаю постоянные усилия убедить себя и окружающих в том, что никакого страдания во мне нет. Это противоречие. Но жизнь есть вообще нечто замкнутое на самое себя и потому от природы противоречивое. А чему я на самом деле учу людей? Тому, как преодолевать сущность страдания видимостью его отсутствия. Я просто устраняю сущность, придав ей атрибуты видимости. Я учу людей страданию. Мое учение есть теория мазохизма. Это противоречит моей исходной задаче. Но Бог и есть само противоречие.
      БОГ ЕСТЬ ПРОТИВОРЕЧИЕ
      Что мир есть противоречие, об этом знает каждый студент, сдавший экзамен по философии. Никто не знает того, что Бог есть тоже противоречие. Это- мое открытие. У Бога нет определенного дома: его дом везде и нигде. У него нет конкретных друзей: Бог не знает дружбы, ибо у него все друзья и все враги. Бог конкретно никого не любит: Бог не знает любви, ибо он любит всех. И всех презирает. У него нет ничего, и все вокруг принадлежит ему. Он не знает, что такое труд, ибо вся его жизнь есть труд.
      Он не существует для людей, но внимание всех сосредоточено на нем. Бог есть крайность всего и выход за пределы разумного, потому он есть живое противоречие. Бог есть претензия смертного ничтожества на вечное величие.
      Бог есть, и одновременно его нет. В него верят и не верят, причем сразу. Достигнув высот веры, мы впадаем в сомнение. Упав на дно неверия, мы начинаем подозревать о его существовании. Я мечусь между этими крайностями - абсолютной верой и абсолютным неверием.
      Вознесясь на Небеса, я оказываюсь в грязи. Опустившись в житейскую помойку, я воспаряю к высотам чистоты. Где решение? В людях? Они проходят сквозь меня и мимо меня, оставляя в душе только раны. И я говорю себе: Бог есть надежда, доведенная до отчаяния, и отчаяние, доведенное до такого уровня, где ничего другого не остается, кроме надежды.
      Бог есть участие во всем и безразличие ко всему. И это очень мучительно. Бог есть твоя, т. е. человеческая, потенция, которая кажется легкоосуществимой, но которая на самом деле неосуществима вообще.
      ФУНКЦИЯ БОГА
      Люди мечтают о приходе гениев. А когда те приходят, люди делают вид, что не узнают их, и прилагают неимоверные усилия, чтобы уничтожить их. Люди не любят живых гениев. Они предпочитают мертвых гениев, ставших их жертвами. Причем люди сразу узнают гениев. В человеке есть нечто, с самого начала его жизненного пути выражающее его генеральную претензию. Моя претензия стать Богом написана, как выразился один из членов административной комиссии, у меня на морде.
      - Ты, Лаптев, - сказал он, - чего не стрижешься и не бреешься? Иисусиком стать хочешь, да? Тоже мне гений нашелся!
      Почему почти ничего не известно о жизни Христа до тридцати лет, и почему о нем почти ничего не было слышно после его смерти? Объяснение этому очень простое. Христос был очень способный человек, и его учителя и конкуренты поняли это сразу. Они всячески мешали ему пробиться - стать известным и официально учить людей. Он сумел перешагнуть через это препятствие - обошел своих коллег и наставников и непосредственно обратился к простым людям, т. е. к самим потребителям религии. И имел успех. Это напугало его коллег. Появилась зависть. Появилась угроза их авторитету и благополучию. И они приняли меры, чтобы остановить успех Христа и устранить его. Его убили.
      Потом началось активное замалчивание его идей. От его учения сохранилось мало, да и то в чужой записи и по воспоминаниям. Его признали, когда это стало безопасно и даже полезно признающим. Причем основательно отредактировали.
      АНТИПОД
      - Я, как и ты, принимаю нашу социальную систему (т.е. коммунистический строй жизни) как данность, как факт, - говорит Антипод, - Я не собираюсь выдумывать программу ее изменения, улучшения, ослабления или уничтожения. Я исхожу из нее как из предпосылки. Моя проблема - как жить в этой системе более или менее терпимо, как защитить себя от ее недостатков и как использовать ее достоинства. Такова же и твоя проблема. Только ты ищешь решения ее на пути изобретения некоей религии, а я на пути идеологии. Мое положение предпочтительнее.
      - Добродетельный человек, - продолжает Антипод, - обречен на неудачи и страдания. Верно, наше время разрушает самые фундаментальные человеческие отношения - любовь и дружбу, замещая их сексом и расчетом. Но ведь любовь и дружба суть зависимость. Их отсутствие и есть свобода. Человек, способный предать дружбу и любовь, легче живет. И удобнее с точки зрения интересов целого.
      - Твоя религия, - говорит Антипод, - требует самоограничения, дисциплины духа, карабканья вверх, постоянных усилий сдерживать себя. Это не под силу рядовым людям. Людям легче плыть по течению и падать, чем идти против течения и карабкаться вверх. Падение есть тоже полет - вот в чем дело. Время падения достаточно велико, чтобы прожить целую жизнь.
      ДAB ДЕНЬ - ДАЙ ПИЩУ
      Как тунеядец, я мог бы отсыпаться до полудня. Но я встаю рано, собираю свою койку и прячу за шкаф. Бесшумно крадусь в туалет, чтобы не привлечь внимания соседей. Но тщетно. Соседи все равно как-то узнают о моих движениях и выражают свое негодование по поводу моего незаконного присутствия в квартире. Они не доносят об этом в милицию отнюдь не из человеколюбия, а потому что уже донесли. Но я дал взятку участковому милиционеру. Взятка мизерная. А так как таких, как я, в участке набирается порядочно, участковый имеет от нас на хорошую выпивку раз в неделю.
      По этой причине милиция желаемых для соседей действий пока не предпринимает. Соседи же ежедневно напоминают хозяйке, что они могли бы донести на нее, но не делают этого из человеколюбия. Они же русские люди! Они же понимают, что на одну жалкую пенсию по старости не проживешь!
      Деловая часть моего дня начинается обычно после обеда, а чаще - вообще вечером, когда у граждан кончается их рабочий день. Первую же часть дня можно рассматривать как чисто светскую. Сейчас я направляюсь к ящикам, наваленным к тыловой стене продуктового магазина: вдруг встречу раннего пропойцу, и он пригласит разделить с ним свою жалкую, но щедрую трапезу. Так оно и есть! Еще издали мне машет' рукой знакомый забулдыга. Он мой бывший пациент. В прошлом году я снизил ему степень пьянства. Он был хроническим алкоголиком, а теперь лишь горький пьяница. Не смейтесь! Для него и его семьи это- великое благо. Спросите у его жены. Да и у него самого. Как хронический алкоголик, он не мог работать и подвергался принудительному лечению. Безрезультатно, конечно. А как горький пьяница, он работает, получает приличную зарплату, на хорошем счету в учреждении. Его там даже приводят как пример бывшего пьяницы, который "осознал и сумел взять себя в руки". Как хронический алкоголик, он валялся где попало и часто попадал в вытрезвитель. Как горький пьяница, он всегда добирается до дому на своих двоих. И таким он теперь будет до пенсии. Я его вылечил от алкоголизма в три сеанса. Наша медицина безрезультатно лечила его пятнадцать лет. Как мне это удалось? Дело в том, что алкоголизм есть явление в сфере физиологии, а горькое пьянство- в области духа. Я просто слегка изменил "разворот его мозгов". Услыхав это мое объяснение, врачи больницы, лечащей от алкоголизма, только посмеялись. Ну что же, это их дело. Но десятки бывших алкоголиков, ныне- горьких пьяниц, бродят по городу как неопровержимые аргументы правоты моих методов.
      Потому я. иду на детскую площадку и занимаю позицию, удобную для наблюдения за подъездом, из которого должна появиться Богиня. На колени ко мне забирается чья-то или ничья кошка. Я ее глажу. Она блаженно мурлычет. Я начинаю клевать носом. Ничего страшного в этом нет, появление Богини я замечу в любом состоянии... Вот Она! Я аккуратно беру кошку на руки и делаю несколько шагов по направлению к Ней, чтобы Она заметила мое присутствие и мое внимание к Ней.
      Из подъезда напротив вырывается Чарли - неопределенной породы пес. Он мчится ко мне, разинув в радостной улыбке пасть. Кошка стремительно удирает с моего плеча, вырвав клок из бороды. Чарли кидается мне на плечи. Лижет нос, руки. Из окна раздается недовольный голос хозяйки Чарли. Она считает меня неподходящей компанией для ее Чарли, а тот изо всех живых существ нашего дома предпочитает меня. Лишь после третьего сурового оклика хозяйки Чарли неохотно покидает меня. На пути к подъезду он несколько раз оглядывается. Когда говорят, что собака - друг человека, выражаются неточно, ибо собака последний друг человека.
      Впрочем, и мне пора. У книжного магазина меня ждет известный спекулянт, снабжающий труднодоступными, редкими, заграничными и запрещенными книгами городскую интеллигенцию. Он мне дает сумку с книгами и список адресатов, которым я должен доставить книги и содрать с них условленную сумму. За это я имею один процент с выручки. Это немного. Но на обед и на мелкие "карманные" расходы хватит. Во время этих походов я часто приобретаю себе клиентов. Все люди чем-нибудь больны. Мне достаточно взглянуть на человека, чтобы заметить в нем какую-нибудь болезнь, которую я мог бы вылечить. Но люди неохотно расстаются со своими болезнями. А если ты можешь вылечить их сразу, они не считают это за лечение. Они предпочитают месяцами и годами ходить по больницам, торчать в очередях, платить огромные деньги всякого рода "частникам", "гомеопатам" и "целителям". Иногда я демонстрирую им свои лечебные способности. Они удивляются, но воспринимают это как нечто такое, в чем нет никакой моей заслуги. И не платят. Они тратят большие деньги на бесполезное лечение, но жалеют заплатить даже мелочь за очевидный результат. А ведь часто это образованные люди. Однажды я сказал об этом одному интеллигенту, которого я избавил от радикулита.
      - Но вам же это ничего не стоило, - сказал он.
      - Вы ошибаетесь, - сказал я, - это мне стоило гораздо больших усилий, чем тем врачам, которым вы платите немалые деньги. Я человек не злой и не мстительный. Но вас я хочу проучить. Пусть ваш радикулит вернется к вам обратно!.. - После этого он брел за мной, хватаясь за поясницу, и умолял вылечить, обещая по сто рублей за сеанс.
      Заработав на обед и пообедав, я иду на бульвар - отсыпаться на скамейке. Сейчас тепло. Таких отсыпающихся в этом месте бульвара полно. Милиция к ним привыкла и не трогает. Меня тут знают, уступают место, приглашают в компанию.
      Популярный в свое время в городе, а ныне опустившийся гитарист уступает мне половину пальто. Судьба гитариста - типичная судьба самобытного русского таланта. Когда он был ребенком, о его музыкальных способностях знали многие, но никто не приложил усилия помочь развить их. Он вырос и самоучкой овладел гитарой. Появление его было сенсацией. Ему сулили великое будущее. Его считали даже конкурентом лучшим гитаристам мира. Этот успех и сгубил его. Окружающие дружно, не сговариваясь, но удивительно согласно начали убивать его: умалять его талант, замалчивать, спаивать.
      - Ты думаешь, я не вижу того, что сделали со мной мои сограждане? -говорит он. - Вижу. Вижу все до мелочей. Они думают, что я страдаю. Конечно, страдаю. Но не от того, о чем думают они. Я жажду недостижимого совершенства, зная заранее, что оно недостижимо: я хотел бы так сыграть, чтобы после этого можно было спокойно умереть с сознанием, что ты достиг Абсолюта.
      Мы засыпаем, тесно прижавшись спинами. Мне нужно сегодня отдохнуть как следует и быть свежим для вечернего сеанса. Молодой ученый будет рассказывать в частной компании о новых веяниях в парапсихологии, иллюстрируя кое-какие идеи на мне. Сегодня я буду через стенку угадывать цвета предметов. Если буду в настроении, буду угадывать слова, написанные, присутствующими на бумаге, и сдвигать без прикосновения легкие предметы. За это меня покормят ужином и, возможно, дадут немного денег.
      Поздно ночью я тихонько проберусь в "свою" комнатушку, разложу койку, произнесу мою молитву на сон грядущий и усну сном праведника. Во сне ко мне придет моя прекрасная Богиня. Она будет танцевать волшебной красоты танец, а я буду во тьме не способный сделать шаг к ней и совершенно безгласный. А танцевать она будет непременно вальс. Широкий, плавный, вольный вальс. Вот так: раз-два-три, раз-два-три! Боже, как мало нужно для счастья, и эту малость труднее всего получить. Кажется, что уж проще: оставить на время дела, вымыть лицо и руки, одеть праздничные одежды, взяться за руки и сделать хотя бы три оборота вальса. Вот так: раз-два-три, раз-два-три... И все мигом преобразится. Мужчины станут кавалерами, женщины - дамами. Исчезнут морщины. В глазах появится радостный и шаловливый блеск. Лица расцветут улыбками надежды и обещания. Раз-два-три, раз-два-три, раз-два...
      Но люди забыли танцы радости. Они изобрели подобие танцев- дерганье до отупения и потери человеческого достоинства. И волшебное видение исчезает. Приходит тьма и пустота. Приходит сон без снов- тренировка на предстоящий вечный сон. А потом - холодный и беспощадный вывод: самые фантастические мечты людей сбываются, но самые простые и, казалось бы, самые легкодостижимые никогда.
      Бессонная ночь
      бесконечною кажется.
      Но стоит лишь веки зажать,
      сны безнадежные
      петлями вяжутся.
      Хочешь - не можешь бежать.
      Бесследно теряется
      жизнь скоротечная.
      Страсть догорает зазря.
      Как же ты тянешься,
      ночь бесконечная!
      Что не восходишь, заря?!
      АНТИПОД
      - Допустим, - говорит Антипод, - душа важнее для человека, чем все остальное. Пусть тело служит для души. Но ведь и душа нужна для тела. Ладно, оставим эту сторону дела без внимания. О душе надо заботиться. Ее надо хранить. Как? Согласен, есть особые приемы. Ты учишь им. Но суть дела в том, что они хороши лишь на словах, а не на деле. На деле, чтобы сохранить душу и укрепить ее, надо поступать так, что в результате приходится убивать именно душу. Это противоречие неразрешимо в рамках твоей религии. А в жизни такие логически неразрешимые проблемы решаются постоянно. Как? Колебания, смятения, взлеты, падения, насилие, гибель, грязь, слезы, кровь, комедия, драма, подлость, обман - вот средства решения логически неразрешимых проблем.
      И других средств нет. Душу и вообще все добродетели можно сохранить только одним путем: убивая их. Так стоит ли овчинка выделки? Не лучше ли вообще обойтись без твоей души с ее мучительными проблемами? Не лучше ли холодная и расчетливая идеология, делающая жизнь проще, легче?
      ПРОБЛЕМА НОМЕР ОДИН
      Как я уже говорил, товарищ Гробыко хочет, чтобы "все было по-честному". Поясню на примерах, как он это понимает. Подъезжает, например, товарищ Гробыко на своей черной "Волге" к школе, в коей обучается Балбес. Навстречу вылетает бледный и трясущийся директор. Берет товарища Гробыку под локоток и сопровождает в свой кабинет. На столе уже приготовлена "легкая закуска", достойная высокой персоны.
      - Ты меня этим не покупай, - презрительно кивает товарищ Гробыко на стол, - я тебе сам таким г....м всю твою паршивую богадельню завалить могу. Хотя от рюмашки не откажусь. Садись! Потолковать надо.
      - ...Так вот в чем капуста, - говорит товарищ Гробыко, сожрав и выпив все, что было на столе, и ковыряя грязным ногтем в зубах. - Мой Балбес решил по дипломатической линии податься. А для этого, сам знаешь, подготовка какая нужна! Наши дипломаты - это тебе не хухры-мухры. Так вот, если Балбес не закончит школу с медалью, пеняй на себя. На то вы тут и учителя, чтобы...
      Директор бормочет что-то невразумительное, изображая всем своим видом готовность и понимание.
      - За мной дело не станет, - говорит товарищ Гробыко, - Я в долгу не останусь.
      Директор лепечет что-то насчет улучшения жилищных условий.
      - Заметано, - говорит товарищ Гробыко, - Велю поставить тебя первым в списке очередников на улучшение.
      Обрадованный директор вызывает в кабинет по очереди классного руководителя Балбеса, учителя математики, учительницу английского языка и прочих лиц, занятых делом государственной важности - обучением и воспитанием Балбеса. Разговор короток и ясен: подтянуть Балбеса до медали, иначе "пеняй на себя", "я в долгу не останусь". Учителю математики за дополнительные занятия (читай: за завышенную отметку) обещается дачный участок, учительнице английского языка - устройство дочери в закрытое ателье обкома партии.
      В решение главной проблемы области оказался вовлеченным и я. Разговор товарища Гробыки со мной был тоже по-партийному короток, ясен и категоричен.
      - Ты, Лаптев, говорят, самому Сусликову мозги вправляешь, - сказал он, Так вот тебе боевое задание: надо моему Балбесу мозги вправить. Учителя пустое место. Отметки они поставят, а научить - не надейся. Шкурники! Им лишь бы урвать кусок пожирнее. Судить мало мерзавцев. А мне нужно, чтобы все было по-честному. На дипломатической службе дураков не держат. Так что действуй. Выправишь парня - озолочу. Нет - пеняй на себя. Тогда я сам тебе мозги вправлю так, что вовек не забудешь.
      И я взялся за Балбеса. Но не из страха за свою судьбу, а из чисто спортивного интереса: а почему бы не подготовить из провинциального дебила дипломата мирового... я хотел было сказать "класса", но вовремя опомнился... мирового сорта! И эта сверхзадача захватила меня.
      Не смысля в деле ни бельмеса,
      Я все же поздно или рано
      Из заурядного балбеса
      Дам миру супер-Талейрана.
      Я И АНТИПОД
      Часто наши споры превращаются в чисто словесные выкрутасы.
      - Что лучше, - спрашивает он, - быть мертвым королем или живым рабом?
      - Живой раб, - говорю я, - тоже станет мертвым рабом. Дело не в этом. Проблема - как прожить то, что отпущено тебе, как распорядиться богатством жизни, кто бы ты ни был - король или раб.
      - Счастье, - говорит он, - А что это такое? Состояние, когда человек добивается желаемого, особенно того, чего нет у других. Потом - улучшение жизни, гарантии, перспективы, уверенность, успех... Короче говоря - обычные жизненные вещи, за которые идет борьба. Кто лучше может научить людей этомуты или я?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14