Между Полюсом и Европой

Обратный путь на станцию начинаем к утру в сопровождении дождя. Одежда быстро промокает, вода маленькими струйками просачивается на спину и в сапоги, а лыжи вязнут. Снег прилипает большими кусками и не даёт скользить, приходится шагать на лыжах, с трудом отрывая их. Но обо всём этом забываешь, как только вспоминаешь, что нам довелось увидеть маленький клочок Земли, который не показан на картах, а может быть, никто и не видел.

Продолжением восточного маршрута стал западный. Он уходил в сторону Королевского ледника и Трех Корон. Прокладывать створ здесь оказалось намного сложнее: значительную часть времени приходилось двигаться в тумане, лишь изредка «подлавливая» ориентиры среди разорванных клубов. Но по мере спуска по ледниковому склону туман постепенно рассеивался, и теперь слева чётко возвышались Тре Крунер, а справа открылось плато Исаксена. В середине ночи нам преградила путь широкая и глубокая ледниковая речка, перейти которую было невозможно. Здесь, вблизи 72-й точки снегомерной съёмки, находилась граница зоны ледяного питания. Так мы узнали, что на западном склоне, обращённом к Гренландскому морю, снега меньше, чем на восточном, а положение фирновой границы несколько выше. Получалась картина, аналогичная той, что мы наблюдали в 1965 году на плато Ломоносова, где область наибольшего накопления снега также была нами отмечена на восточном склоне. Все это, бесспорно, представляет большой интерес для нас.

Мы не собирались рыть здесь глубокий шурф, а хотели лишь ограничиться несколькими метрами, а затем предполагали пробурить скважину. Но случилось непредвиденное: в скважину просочилась талая вода. Она приморозила опущенный на глубину 10 метров термозонд и штангу, державшую его. Чтобы спасти «прихваченный» холодом буровой инструмент, пришлось бить глубокий шурф. Так как «виновником» происшествия был Володя Михалёв, он с рвением взялся за работу, желая искупить свою вину. Нет худа без добра: Володя смог получить из ледникового «нутра» интересные количественные данные о преобразовании снега в лёд за последние годы…

Наша станция просуществовала две недели. Мы не только ходили в маршруты, но и проводили метеорологические и актинометрические наблюдения, что позволило установить связь таяния снега со средними суточными температурами воздуха. Экспедиция смогла расширить познания о метеорологических и радиационных условиях и гляциологических особенностях крупного ледникового района Шпицбергена…

Вертолёты прилетели за нами так быстро, что мы даже не успели разобрать каркас КАПШ. Открылась боковая форточка пилотской кабины, и из неё показалось всегда улыбающееся бронзовое от загара и ветра лицо Василия Фурсова. Через минуту он уже стоял рядом с нами.

— Вот и нашли вас! Все в порядке, Максимыч! — обратился ко мне командир вертолёта. — За погоду спасибо — видно, что постарались! Мы вас привезли, мы вас обязаны и вывезти — это закон лётчиков.

Прежде чем расстаться с местом бывшей станции, совершаем вместе с авиаторами экскурсию к шурфу и фотографируемся на память, как принято у всех кочующих людей.

Вертолётчики делают прощальный круг над шурфом и берут курс на Конгс-фьорд…

* * *

Летом 1967 года мы снова оказываемся в Ню-Олесунне. На этот раз попадаем сюда не по воздуху, а по морю. Небольшой теплоходик «Тайфун» высадил здесь нас, ленинградских геологов и ботаников. Через несколько дней «колония» советских учёных увеличивается: прибывает экспедиция Геологического института Академии наук СССР во главе с кандидатом наук Юрием Александровичем Лаврушиным, участником нашей экспедиции в 1965 году. Вслед за московскими геологами в Конгс-фьорде появилась видавшая виды шлюпка под названием «Беда». Она гордо вошла в залив под флагом Шпицбергенской гляциологической экспедиции. Вели её не прославленные мореходы-груманланы, а их очень далёкие потомки, по профессии своей сухопутные люди, влюблённые в море, — Владимир Корякин и Леонид Троицкий.

… На другой день и без того нагруженная шлюпка Ял-6 берет на свой борт Володю Михалёва и двух французских гляциологов — инженера Анри Жоффрэ, нашего знакомого по прошлогодним совместным исследованиям на леднике Ловен, и ассистента Тони Ружа, студента Лионского университета. Несколько часов потребовалось им, чтобы пересечь неспокойный залив и войти в соседний Кросс-фьорд. Разгулявшиеся волны не раз пытались залить гляциологический «корабль». Наконец нашим «десантникам» удалось высадиться на берег недалеко от фронта ледника 14 Июля.

Куда и для чего направилась эта маленькая советско-французская гляциологическая экспедиция? Её участники решили повторить путь группы профессора Ханса Альмана, совершенный в 1934 году. Летом 1967 года трое молодых исследователей из СССР и Франции наметили подняться по леднику 14 Июля на плато Исаксена, пройти его с севера на юг и спуститься по Королевскому леднику и нунатаку Оссиана Сарса к берегу Конгс-фьорда. Такой ледниковый «траверс» не преследовал спортивных целей, а был подсказан большим научным интересом. Нам хотелось выяснить, какие изменения произошли в питании ледникового плато Исаксена за прошедшие 33 года.

Прежде чем участники экспедиции ступили на ледник, им пришлось тащить несколько километров по камням нарты, нагруженные буром, штангами, приборами, лыжами, палаткой, провиантом. Только в пути они обнаружили, что забыли взять в Ню-Олесунне запасной баллончик с газом для походной плитки. Но дороги назад уже не было: шлюпка качалась далеко в фьорде, держа курс на Баренцбург. Оставалось идти только вперёд.

До самого вечера шли они по леднику 14 Июля, на котором французы ещё в прошлом году выставили снегомерные рейки на. поперечном створе. После того как взяли по ним отсчёты, заночевали на морене, в трех километрах от конца ледника.

Проснулись под аккомпанемент дождя, но надо идти дальше. По мере подъёма на вершину ледника горы впереди затягивались облаками, а снизу, за спиной гляциологов, надвигалась низкая облачность. Чем выше они поднимались, тем становилось прохладнее, и наконец дождь перешёл в снег, появились снежные «болота» и закрытые снегом трещины, в которые не раз стремились «нырнуть» нарты.

К полуночи сделали остановку, чтобы отдохнуть и поесть.

— Что будем делать? — обратился к уставшим и промокшим товарищам Анри. — Останемся ночевать здесь или пойдём на перевал?

— Есть резон устроить ночлег на перевале — ведь тогда сэкономим целый день, — предложил Володя.

И снова они двинулись вверх, таща за собой нарты. Постепенно склон становился более пологим, что предвещало близость перевала. Почувствовав это, путники приободрились. Принялись Даже гадать: сколько метров до вершины — 50 или 500? Но прошли уже полтора километра, а её все нет и нет, хотя, по всем расчётам, она должна была быть совсем рядом.

Лагерь разбили уже под утро. Втиснулись втроём в двухместную нейлоновую палатку и, чтобы быстрее согреться, влезли в спальные мешки.

Проснулись во второй половине дня. По аэрофотоснимкам oпределили своё местоположение и сделали наблюдения. Группа действительно находилась на перевале между ледниками 14 Июля и Исаксена на высоте около 1000 метров. Плато лежало на 200 метров ниже. Здесь уже можно было встать на лыжи.

Несмотря на «визиты» тумана-облака, накрывавшего много раз гляциологов, они благополучно спустились на плато. На его поверхности лёгкий морозец успел образовать ледяную корку, которую ноги легко продавливали. Быстро поставили палатку — и за работу. Как часто случалось и прежде, день «поменяли» на ночь, благо на Шпицбергене ещё не наступила пора сумерек. Спать же во время полярного дня абсолютно все равно когда — днём или ночью.

Работу начали с шурфа. Фирн показался на глубине двух метров. Это говорило о том, что за зиму здесь отложилась двухметровая толща сезонного снега. Затем со дна шурфа пробурили скважину и определили в ней температуры ледника до глубины 12,5 метра. Так удалось выяснить, что условия питания ледника на плато Исаксена и его температурный режим не претерпели существенных изменений со времени работ Ханса Альмана.

Очередная побудка произошла к вечеру 25 июля. Только тут трое гляциологов обнаружили, что находятся в районе трещин. И хотя видимости не было вокруг, требовалось идти дальше: приближалось контрольное время, назначенное Михалёву для выхода в эфир с берега Конгс-фьорда. Не очень разговорчивый Анри вдруг произнёс: «Вени, види, вици». Но товарищи сразу же внесли поправку в это знаменитое изречение Юлия Цезаря, известившего сенат об одержанной им победе над Фарнаком («Пришёл, увидел, победил»): «Какое уж здесь „види“, когда такой туман, только „вени, вици“!»

В шесть часов вечера гляциологи продолжили свой путь по плато на юг, надеясь лишь на помощь буссоли Шмалькальдера. Но от падения в трещины даже этот точный компас не мог уберечь людей. Поэтому то они сами, то нарты часто «повисали» над зловещими воронками пропастей. Вынужденные остановки тормозили продвижение вперёд, срывали намеченный заранее путевой график. Мучала жажда. Чтобы иметь небольшой запас воды, каждый нёс за пазухой и в карманах баночки со снегом, где он постепенно таял, растапливаемый теплом человека.

Стали появляться ручейки, и наконец открылись ледниковые грещины — снег исчез с поверхности. Неожиданно наткнулись на какое-то озеро. Долго пытались найти его «изображение» на прошлогоднем аэроснимке, но смогли обнаружить только подобие этого озера, настолько изменилась его конфигурация за один год. Но даже такой ориентир был очень ценен. Затем Михалёв каким-то чудом разглядел в сплошном тумане неясные очертания гор и закричал:

— Вижу горы!

— О, Володя! У тебя очень хорошие глаза! — воскликнул Анри Жоффрэ.

— Да нет! Просто у меня очень хорошие очки! — пошутил Михалёв, страдавший небольшой близорукостью и носивший очки.

Теперь уже можно было спокойно определить своё местонахождение. Сориентировавшись, взяли правильное направление. Через некоторое время остались позади последние маленькие островки снега и дальше начинался оголённый лёд. Лыжи пришлось положить на нарты. Был полдень 26 июля, когда Володя, Анри и Тони ступили на ледник Круне. Нарты с трудом удавалось сдерживать на сильном уклоне — то и дело они норовили «ускользнуть» вперёд. В просветах облаков начали неторопливо появляться все новые и новые очертания гор, которые показались гляциологам незнакомыми. Решили подождать окончательного прояснения.

Наконец туман рассеялся ещё немного и позволил взглянуть по сторонам. Намётанные глаза полевых исследователей быстро отыскали нужные им горные ориентиры. Когда сравнили их с аэроснимками, оказалось, что, пройдя 20 километров по ледникам, группа отклонилась от маршрута лишь на полтора километра и обошла маленький нунатак не справа, а слева. Пришлось вернуться к горе, окружённой льдом, и отсюда спускаться по крутому ледопаду. Тем временем туман окончательно исчез, и можно было выбирать более удобный путь. Нарты всё время стремились наехать на верёвки и ноги тех, кто шёл впереди.

Позади осталось 20 часов непрерывной ходьбы. Очень хотелось устроить ночлег. Шли, шатаясь от усталости, едва удерживая ноги на льду во время резкого спуска. Но о продолжительном отдыхе не могло быть и речи: торопились к радиостанции, которая лежала в укромном месте у подножия горы Оссиана Сарса. Там же «ожидали» путников небольшой склад провианта, пресная вода и баллон с газом. Все это мы заранее завезли сюда с Михалёвым на нашей шлюпке.

Недалеко от конца ледника показались какие-то ползущие люди.

— Наверно, ещё парочка «сумасшедших» лезет на ледник, — промолвил Володя.

«Сумасшедшими» на поверку оказались японские туристы, только недавно прибывшие в Ню-Олесунн. Любителей-гляциологов предупредили, чтобы они были поосторожнее: здесь много трещин.

Вот наконец и нижний край ледника. Взяли спальные мешки — и скорее к берегу фьорда. До него только два километра, но путники находились непрерывно на ногах уже 25 часов!

В этот день я тщательно проверил экспедиционную радиостанцию РПМС, установленную в моей комнате на окраине Ню-Олесунна. Начиная с семнадцати часов надел наушники и начал прослушивать эфир. Но Михалёв продолжал молчать. Наконец в семь вечера раздался тихий с хрипотцой голос:

— Здравствуй, дорогой «папочка»! Как меня слышишь? Это я, твой «блудный сын» Вова. Докладываю: у нас все в порядке, все здоровы. Высылай за нами плавучее средство! Мы падаем в мешки спать. Очередной срок радиосвязи в 23.00.

Я поздравил Михалёва с успешным завершением похода и сообщил, что «Тайфун» ожидает нас уже у причала.

Спешно направляюсь к морякам. Немедленно старший штурман Юрий Просвирник спускает на воду видавшую виды шлюпку и уходит с матросами на другой берег.

В два часа ночи появляется уставший старший штурман «Тайфуна» и сообщает невесёлую новость:

— В пути сломался мотор. Вынуждены были вернуться на вёслах на корабль без гляциологов…

Надо что-то срочно предпринимать. Предлагаю идти к мэру Ню-Олесунна Юхану Скрадеру и просить его предоставить нам любую лодку. Темпераментный парижский инженер Морис Денойель тут же идёт будить главу администрации посёлка. Юхан быстро одевает непромокаемую одежду и сам возглавляет поход за гляциологами. Минут через десять я вместе с двумя норвежцами н двумя французами отправляюсь в дальний угол залива.

Утром 27 июля 1967 года «Тайфун» покинул Кингсбей. С причала нам ещё долго махали французские гляциологи Анри и Тони.

Так закончился этот не совсем обычный гляциологический рейд по ледникам северо-западной части архипелага. Русский и два француза прошли по пути шведа Ханса Альмана, проложенному (если так позволительно говорить о леднике) свыше трех десятков лет назад. Эту работу мы рассматривали и как подтверждение успешного сотрудничества между полярными исследователями Советского Союза и Франции.

… Здесь я позволю себе немного нарушить хронологию повествования и перенестись вперёд на восемь лет.

Группа гляциологов вместе с почвоведами нашего института доктором географических наук Виктором Оганесовичем Таргульяном и Сашей Куликовым, входившими в состав гляциологической экспедиции, в конце июля 1975 года проводили исследования на побережье Конгс-фьорда. С разрешения начальника Ню-Олесунна Кристиана Снелведа мы разместились в небольшом норвежском домике «Госэбу» («Гусиное гнездовье»), который располагался на вершине низкого холма близ залива и недалеко от языка ледника Средний Ловен. В километре находились четыре красных домика французской экспедиционной базы. Времени для визита туда на первых порах у нас не было. К тому же мы не знали, обитаема ли сейчас эта база.

Погода в тот день не благоприятствовала проведению полевых работ: непрерывно шёл мелкий назойливый дождик и дул холодный ветер. Однако друзья-почвоведы все же отправились бить шурф метрах в трехстах от нашего домика. Ловко орудуя киркой и лопатой, они отрыли траншею, затем натянули над ней полиэтиленовую плёнку и приступили к описанию шурфа. Гляциологи же решили, воспользовавшись ненастьем, обработать полученные на леднике материалы, а заодно, для пользы дела, поддерживать огонь в печурке и приготовить воскресный обед по всем правилам.

Еда была готова уже давно. Жару развели несносную, а почвоведы все не приходили. Но вот наконец у двери раздался шум.

— Порядок! Работяги-землееды притопали! — воскликнул Корякин.

Каково же было наше удивление, когда мы увидели двух человек в непривычных жёлтых непромокаемых анораках и коротких зелёных сапогах. С вошедших стекали потоки воды. Лицо одного из них мне показалось знакомым. Когда он отбросил капюшон анорака, я сразу же узнал его. Это был французский гляциолог Анри Жоффрэ. Хотя и прошло восемь лет со дня расставания в Ню-Олесунне, мы не забыли друг друга. Жаль, не было сейчас с нами Володи Михалёва!

Оказалось, что Анри надумал провести свой отпуск вместе с женой-профессором и четой приятеля-социолога на… Шпицбергене. Остановились все они на французской базе. Там же жили ещё трое учёных из Института географии города Безансона. В компании или в одиночку Анри Жоффрэ почти ежедневно совершал экскурсии на окружающие ледники. С особым удовольствием он рассказал, что смог обнаружить свои снегомерные рейки, забуренные десять лет назад, и взять по ним отсчёты. Анри тут же переписал из своего полевого дневника все эти данные и любезно передал их нам.

Вечером участники советской и французской экспедиций собрались вместе с «отпускниками» на нашей базе. Вспоминали общую работу, ледники, на которых вели исследования, ну и, конечно всех гляциологов, с кем судьба свела на Шпицбергене.

Потом французы принимали нас на своей базе. Это была незабываемая встреча. Все вместе мы пели «Марсельезу» и «Интернационал», «Подмосковные вечера» и «Калинку»… В такие минуты познаешь, как важно жить на земле в мире…

Пока мы с Михалёвым работали в районе Ню-Олесунна, наши моряки-гляциологи продолжали действовать самостоятельно на своей «Беде». В их задачу входило собрать информацию о ледниках, расположенных по западному побережью архипелага. Северо-западный маршрут Троицкий и Корякин закончили успешно. Высадив франко-советский отряд, они вновь самостоятельно прошли через пролив Форлансунн.

Когда мы вернулись в Баренцбург, «Беда» готовилась к своему новому походу — в Бельсунн, где была организована подбаза с горючим.

Отсюда морской отряд обследовал Ван-Кёлен-фьорд и ледника этого района, а затем взял курс на север — в Ван-Мейен-фьорд. Чтобы попасть в него, надо было пройти небольшой пролив с ласковым женским именем Мария. В конце фьорда располагался посёлок Свеагрува, недалеко от которого находились ледники и морены, интересовавшие гляциологов.

Август 1967 года выдался на Шпицбергене очень плохим: обильные дожди, сильные ветры, густые туманы, холодные дни, непрекращающиеся штормы. Нагруженная до предела шлюпка медленно вспарывала зыбь Бельсунна. Вот уже показался узкий остров Аксель, замыкавший с востока этот залив. За ним находился Ван-Мейен-фьорд. Требовалось лишь проскочить пролив Марии. Сложность заключалась в том, что скорость здесь приливо-отливных течений, по-видимому, совпадала со скоростью шлюпки. По таблицам Корякин определил наиболее подходящее время прорыва в момент смены течений. Карты не могли дать все необходимые сейчас сведения. Больше всего беспокоили грозные стоячие волны, образующиеся в результате смены приливо-отливных течений, представлявших опасность для плавания.

Оба члена экипажа «Беды» совмещали функции и капитана, и механика, и штурмана, и моториста, и матроса. Вот наступает время идти на руль Корякину. С носа, где он был вперёдсмотрящим, Володя пробирается по ящикам и канистрам, прикрытым брезентом, на корму, по дороге откачивая ручной помпой воду из шлюпки и перемешивая в канистре бензин с маслом. Потом вместе с Троицким уточняет по карте местоположение и высматривает береговые ориентиры по курсу шлюпки. Гул мотора затрудняет переговоры, и приходится прибегать к привычным жестам. Например, кивок головы означает согласие, а лёгкое прикосновение к плечу — внимание. За время совместных работ оба гляциолога хорошо научились понимать друг друга.

«Вахту сдал», — произносит Троицкий. «Вахту принял», — вторит ему Корякин и занимает место у руля. Его же товарищ на час становится вперёдсмотрящим. Сдавший вахту идёт не отдыхать, а работать. Вот он поднял руку — значит, заметил какую-то опасность. Затем последовало лёгкое покачивание ладони — следует повернуть немного влево. Рядом с бортом проплывает разбитый ящик, издали похожий на гребень скалы. Пока все идёт нормально, да и небо, ветер и море всячески хотят «помочь» нашим морякам.

Неожиданно впереди показалась моторная лодка. Это были норвежцы — первые люди, которых удалось увидеть за три недели работы в августе. Заглушены моторы. После традиционных приветствий краткий обмен новостями. Потомки викингов интересуются, знают ли русские учёные о сильном волнении в проливе Марии и время высокой воды. Удовлетворившись положительным ответом, геологи задают новый вопрос: «Зачем вам нужны эти ледники?» Корякин весело смеётся: «Там собака зарыта!» Любящие и понимающие шутку норвежцы громко хохочут.

Серо-синие тучи постепенно стали редеть, и среди них открылись куски голубого неба, а вскоре над фьордом с одного гористого берега на другой перекинулась яркая радуга. Всплыло много красноватых морских водорослей и медуз, что указывало на улучшение погоды. Шлюпка вошла в полосу ровной зыби — пологой и спокойной. «Беду» так поднимало и опускало, что слегка перехватывало дыхание. У берега волны бесновались неистово, и о подходе к нему не могло быть и речи. За проливом зыбь должен «погасить» остров Аксель, расположенный поперёк входа в Ван-Мейен-фьорд.

Пролив Марии загораживала громада гористого полуострова Миттерхукен, отделяющего Ван-Кёлен-фьорд от Ван-Мейен-фьорда. Гладкий полукилометровый обрыв, кроваво-красный в солнечных лучах, спускался в ярко-синее море, казалось, из белых пушистых облаков. По мере приближения к нему отчётливее вырисовывались белая кайма прибоя, разбивавшегося у самого подножия, и сочные зелёные пятна мхов на каменистых кручах, висящих над водой. «Беда» упорно продвигалась уже вдоль обрыва Миттерхукена, и до огромных всплесков валов-волн было довольно близко.

Когда по расчёту до высокой воды оставалось 15 минут, Троицкий передал руль Корякину. Прикинув время и расстояние, он дал полный газ. Шлюпка устремилась на середину открывшегося пролива Марии. Вот уже совсем близко скалы Свартен и Эрта, лежащие у западного входа в него. Они словно кипят в бурунной пене. Теперь полосы волнения перекрывали пролив целиком: продолжали действовать приливо-отливные течения на ровной поверхности зыби, равномерно вздымавшейся между скал. Течение нарастало с каждой минутой. Прямо по курсу вставали острые мечущиеся гребни — стоячие волны. Пролив клокотал, и волны били со всех сторон без всякой жалости. На полном ходу шлюпка вошла в первую полосу стоячих волн. Её подхватило мощным течением и поволокло вперёд. Резкие броски следовали один за другим. Маленькая «Беда» отчаянно ныряла то носом, то кормой, и рулевому с трудом удавалось удерживать её по курсу.

Вторую полосу волнения миновали удачно, а вскоре начали уходить от течения. Сразу полегчало. Слева удалялись чёрные острые гребни скал Свартен. Стало совсем близко до мыса Миттерхукен — западной оконечности одноимённого полуострова. От него неслась на гляциологов отражённая волна. Володя быстро развернул шлюпку кормой, и зеленоватый, весь в пузырьках пены гребень пронёсся с шипением под днищем, накренив «Беду» на левый борт. Наконец поравнялись с последней скалой, вылезавшей из пены посреди пролива. Волны стали потише. Затихала морская зыбь. Течение обходило скалы стороной. Вот рядом низкий мыс Мосенесет — южный входной мыс Ван-Мейен-фьорда. Около него вода непривычно тихая, спокойная. Самое неприятное теперь уже позади. Но вдруг снова начались резкие толчки, словно поехали по развороченной мостовой, снова руль рвёт из рук, снова порывы течения… Это последнее испытание на «прочность» экипажа и самой «Беды».

Обогнув мыс, шлюпка скользит уже по гладкой воде. Теперь только можно подойти к берегу, «отдышаться», расслабиться и покурить. Кое-как удаётся закрепить посудину. Корякин и Троицкий с удовольствием разминают ноги на твёрдой суше, ощущая всю её надёжность. Прорывались через пролив Марии, наверное, минут десять, а сил потратили на целые сутки… Зато перед гляциологами лежал открытый на 50 километров Ван-Мейен-фьорд, театрально обрамлённый горами.

Так закончился этот трудовой день, всего лишь один из того множества, что провели участники нашей экспедиции на Шпицбергене…

В то время, когда «Беда» с нашими товарищами прорывалась через пролив Марии, мы с Михалёвым высадились с вертолёта на вершину ледниковой системы Грён-фьорд Восточный и Фритьоф, то есть находились на половине пути между Грён-фьордом и Ван-Мейен-фьордом. Каждое утро я включал в условленное время нашу старенькую рацию с надеждой услышать голос Корякина, но так и не услышал его ни разу. Ругал последними словами никудышного «радиста» Володю Корякина, его никчёмную радиостанцию РПМС и старые, наверняка «севшие» батареи, питавшие эту переносную рацию. Уже позже, вернувшись в Баренцбург, Володя признался, что, несмотря на какие-то неполадки РПМС, он ухитрялся слышать мои слёзные вызовы с ледника. Хорошо, что геологи-москвичи заметили «Беду» на пути в Свеагруву и передали по своему радио это счастливое известие.

Сейчас далеко за полночь. Воет сильный ветер, неся в воздухе тонны снега. На наш лагерь и ледник, зажатый с двух сторон отвесными горами, мягко ложатся серые сумерки. Только что мы с Михалёвым вернулись в свой «шатёр» — КАПШ, закончив снегомерную съёмку на леднике. Греем руки и ноги около спасительной печурки, клянём непогоду, вспоминаем Троицкого и Корякина, находящихся сейчас где-то на берегу Ван-Мейен-фьорда. Скорее всего, они тоже вернулись в своё полотняное жилище из очередного маршрута и отогреваются, увы, у примуса, на котором готовят походную еду. Эти люди — прирождённые маршрутчики!

Снежинки все настойчивее стучатся в нашу палатку, а наиболее наглые проникают за полог-дверцу, словно тоже хотят погреться у печки. Я стараюсь не обращать на них внимания. Мысленно мы в Баренцбургском оазисе, до которого чуть больше 20 километров. Там горят яркие огни, жизнь бьёт ключом. Сейчас мы думаем совсем о другом: скоро закончатся наши работы и вся экспедиция соберётся наконец вместе на базе, чтобы подготовиться к отъезду на родную землю, собрав свой третий гляциологический «урожай» на Шпицбергене.

* * *

Приближался ноябрь 1967 года. Осязаемо быстро надвигалась многосуточная полярная ночь: с каждым днём становилось все меньше и меньше светлого времени и мы уже чувствовали на себе злобное ледяное дыхание Снежной королевы. Горняки Баренцбурга и Пирамиды готовились к очередной зимовке на острове, а гляциологи — к скорому отъезду на материк. Сейчас все мы были брошены на очень важную, но совершенно не увлекательную«научную» работу: срочно зашивать, увязывать, упаковывать, забивать… На базе быстро стали вырастать горы ящиков и мешков со снаряжением, приборами, образцами. Полевики знают, что с этого начинается любая экспедиция и этим же она заканчивается.

… В сумеречной неясной дымке растворились далёкие очертания южной оконечности архипелага. Теплоход с южным названием «Дагестан» взял курс к родным берегам. Прощай Шпицберген — страна острых гор и ледников, фьордов и горючего камня! Нет, не прощай, а до свидания!

ЭКСПЕДИЦИЯ ЗАКОНЧИЛАСЬ. ЭКСПЕДИЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!

После возвращения со Шпицбергена поздней осенью 1967 года нам предстояло в Институте географии систематизировать многочисленные материалы наблюдений и исследований, которые мы получили в ледяном «поле» за три года, а также попытаться «переварить» не одну сотню самых разных и разноязычных книг, журналов, сборников, статей, докладов, топографических, морских и других карт, аэроснимков, содержащих полезную информацию об оледенении архипелага.

Молодой энергичный доктор географических наук Владимир Михайлович Котляков, только что принявший наш отдел из рук создателя советской гляциологической школы члена-корреспондента АН СССР Григория Александровича Авсюка, однажды вызвал всех участников Шпицбергенской экспедиции для делового разговора о будущей монографии. Она должна была стать обобщающим научным трудом и пополнить серию книг, созданных по результатам работ Международного геофизического года в нашем институте и посвящённых оледенению Земли Франца-Иосифа, Новой Земли и Полярного Урала. Новый руководитель отдела предложил составить подробнейший план предстоящей работы и пожелал успеха.

… Прошло несколько лет. Нам удалось завершить большое исследование. Толстая рукопись с приложением и множеством иллюстраций легла на стол издательства «Наука». Через некоторое время мы с волнением и гордостью держали в руках новую книгу, на которой значились имена всех участников экспедиции — авторов первой научной характеристики оледенения Шпицбергена.

Каковы же результаты, полученные гляциологами Института географии на архипелаге? О некоторых я уже говорил. Сейчас же хочу коротко рассказать о том, что, по моему мнению, может представлять наибольший познавательный интерес для читателей.

На самом крупном острове архипелага — Западном Шпицбергене сосредоточено две трети всей площади оледенения Шпицбергена, причём распределено оно неравномерно. В центральных частях острова ледников мало и они представляют собой лишь небольшие горные глетчеры. В то же время широкие участки его побережий почти сплошь погребены под мощными льдами, из которых торчат то тут, то там отдельные вершины и гребни гор. В южной, суженной части острова периферийные полосы льда сливаются, образуя единый район такого «сетчатого» оледенения шириной до 80 километров. Итак, в центральной части Западного Шпицбергена ледников почти нет. Как это получилось? Почему?

Многие полярные исследователи ещё на рубеже XIX и XX веков отмечали одну из существенных географических особенностей острова. Подобное распределение ледников видный шотландский геолог из университета в Глазго д-р Джордж Тиррел, изучавший архипелаг в 1919 году, назвал не только трудной, но и головоломной загадкой Шпицбергена. Непонятное явление природы стремились понять и объяснить многие учёные Европы. Однако недостаточность фактических данных не позволила им сделать убедительных выводов. Наряду с другими проблемами наша экспедиция занялась также и этой «головоломкой».

Для того чтобы её разрешить, мы успели провести в самом конце зимы 1967 года крупные многокилометровые снегомерные съёмки поперёк острова и прошли по раскисавшему от солнечных лучей снегу пешком и на лыжах сквозными долинами с запада на восток.

В результате этих трудоёмких маршрутных работ нам удалось установить, что в западной части снега накапливается в 2-3 раза, а в восточной — в 1,5-2 раза больше, чем в центральной. Так была выявлена главная географическая закономерность распределения осадков на острове Западный Шпицберген: их количество уменьшается от его периферии к центру. Это значит, что континентальность климата нарастает от побережий к центральной части острова.

Чем же можно объяснить такое интересное явление?