Тайный заговор Каина

Свободной рукой я извлек свою бутылку виски и откупорил ее. Пальцами другой руки я зажал Лилиан нос. Она стала извиваться, жадно хватая ртом воздух. Я встал на колени между ее согнутыми ногами и вставил бутылку ей в рот. Она извивалась и дергалась, пытаясь освободиться. Ее пальто из леопардовой шкуры распахнулось, а зеленое шерстяное платье порвалось во многих местах. Бутылка стучала о ее зубы, виски стекало по лицу и шее, вымочив ее платье и мои брюки. Несмотря на отчаянное сопротивление Лилиан, мне удалось влить ей в рот виски. Ее тело сразу обмякло. Я вынул бутылку из ее рта. Она стала жадно глотать воздух. Лицо ее страшно исказилось и напоминало мне о той первой ночи, когда она, будучи в моих объятиях, часто и тяжело дышала в состоянии сладострастного возбуждения.
      Казалось, прошла целая вечность. Больше всего меня поражало выражение лица Лилиан. Ее лицо всегда выражало самые утонченные душевные и физические муки. Неожиданно Лилиан слегка приподнялась. Я сразу же запрокинул ей голову и снова поднес бутылку ко рту. Она закашлялась и застонала. Я снова сжал ее ноздри и втиснул горлышко бутылки между зубами. Она снова стала извиваться, но силы ее были на исходе. Меня охватило беспокойство: может одной бутылки недостаточно? Вдруг она дернулась и уперлась головой в окно машины. Я сел за руль, бросил пустую, теперь, бутылку на дорогу и схватил пистолет.
      Лилиан лежала с открытыми глазами, но я видел лишь белки ее глаз. Она что-то тихо бормотала. Косметика на ее лице размазалась, волосы спутались, платье порвалось.
      Словно в бреду я услышал музыку. Звуки гитары, барабана и жалобный, печальный зов трубы. Я узнал нашу любимую с Лилиан песню. "Неужели я перенес столь сильное нервное потрясение, что у меня начались галлюцинации? Может я просто схожу с ума? Но нет. Я не потерял рассудок. Я услышал эту песню лишь потому, что я любил только одну Лилиан," - подумал я и ударил ее по лицу рукояткой пистолета. Она даже не шевельнулась. Через несколько часов она проснется, я пощупал ее пульс и успокоился. Я хотел было положить ее поудобнее на сиденье, но мне мешал багаж в задней части кабины. Негромкая музыка, печальный голос, поющий нашу любимую песню, снова напомнили мне о прошлом. "Все будет хорошо, Лилиан. Я не хочу убивать тебя. Говорят, люди убивают тех, кого любят, но я не хочу убивать тебя."
      Она не просыпалась. В третьем часу ночи я завел машину, включил фары и поехал к мосту Семирамиды. Если полиция остановит нашу машину, то, несомненно, решит, что Лилиан просто напилась виски. Я скажу им, что везу ее домой. Ее голова слегка покачивалась. Я вел машину по кривой дороге, петлявшей в лесу. Она всего лишь пьяна. Моя Лилиан чрезмерно хватила виски. Запах виски пронизывал всю машину, взятую ею на прокат.
      Стюардесса приветствовала нас на борту самолета на итальянском и анг
      - 12
      лийском языках. Затем она объявила, что мы совершим посадку в шесть вечера в римском аэропорту "Леонардо да Винчи". Стюардесса, молодая, весьма миловидная шатенка шла между рядами пассажирских кресел. В руке она держала список пассажиров. Весь экипаж самолета сменился в Каире. В салоне первого класса, помимо меня, сидели две пожилые японки в роскошных кимоно и седой министр-негр. Я был единственным пассажиром первого класса, севшим в Каире. Стюардесса, слегка поклонившись, улыбнулась.
      - Герр Петер Хорнек?
      - Вы удивительно догадливы.
      - О, догадаться было нетрудно. Вы единственный немец, севший в наш самолет в Каире. Вы, ведь, немец, не так ли?
      - Да, конечно.
      - Чем я могу быть вам полезна, герр Хорнек?
      - Я дам вам знать немного позже.
      - Хотите что-нибудь почитать?
      - Нет, благодарю вас, - ответил я и указал на газету, лежавшую на синем саквояже. - У меня есть что читать. - Она кивнула мне головой, улыбнулась и пошла дальше.
      Я раскрыл газету "Штутгартер альгемайне цайтунг", по которой меня должен узнать сотрудник международного агентства новостей "Ассошиэйтед пресс сервис" или сокращенно Эй-Пи-Эс.
      Два дня тому назад я звонил в частном порядке в каирское бюро этой газеты. Мне ответил приятный женский голос. Женщина на другом конце провода посоветовала мне купить именно эту газету, которая всегда есть в продаже в отеле "Империал".
      - Мы не можем взять у вас материал в Египте, - сообщила она все тем же приятным голосом.
      - Понимаю. А в самолете?
      - В самолете будет наш человек, если вы сообщите каким рейсом полетите. Он будет держать в руках экземпляр партитуры Девятой симфонии Бетховена.
      - Мою партитуру?
      - Ту самую, которую вам вручили на торжественном вечере. Вот так.
      - Но как она у вас оказалась? - растерянно спросил я. - Ведь я оставил ее у...
      - Да, да, вы ее оставили у вашего друга Бориса Мински во Франкфурте.
      - Ну и...
      - А ваш друг Мински дал ее Гомеру Барлоу, когда узнал о ваших затруднениях, а тот в свою очередь, передал ее нам. Благодаря этой партитуре вам будет легче не ошибиться в нашем человеке.
      Борис Мински и Гомер Барлоу. Мне было приятно слышать эти имена. Я не одинок, вот первое, что пришло мне в голову. Не одинок!
      Телефонный разговор придал мне силы, я решил бороться и действительно боролся весьма успешно. Мой экземпляр всегда можно отличить - уникальное первое издание 1824 года в изящном кожаном переплете, с посвящением на титульном листе Его Величеству королю Пруссии Фридриху Вильгельму Второму. Но есть еще одна особенность, служащая надежным подтверждением того, что именно этот экземпляр я дал Борису Мински: в моем уникальном экземпляре бетховенской парти
      - 13
      туры Девятой симфонии с хором на текст оды "К радости" Ф.Шиллера была допущена опечатка, точнее, во второй строфе хорала оказалась пропущена строка "Все люди будут братьями тогда".
      Основные события, оказавшие глубокое влияние на моего брата, Лилиан, Мински и меня, произошли в последние двадцать четыре дня. Я четко помню ту ночь в правлении нашего клуба, тот ужас и боль, которые охватили меня во время разговора по телефону. В считанные секунды я вспомнил о своем прошлом. Три недели и три дня, казалось, вместили всю мою жизнь. В каком-то смысле это было действительно так. Удача означала для меня возрождение. За эти двадцать четыре дня произошло столько ужасных событий.
      Я продолжал демонстративно читать свежий номер "Штутгартер альгемайне цайтунг" в ожидании встречи с сотрудником Эй-Пи-Эс, размышляя под мерный гул реактивных двигателей. Вряд ли я когда-нибудь смогу вернуться в Германию. Просто безумие с моей стороны допускать подобную возможность! Поэтому мне хотелось как можно быстрее оказаться в Буэнос-Айресе и забыть обо всем на свете. А счет в швейцарском банке - надежный залог благополучного исхода моей безумной одиссеи. В самом деле. Разве удача не сопутствовала мне повсеместно до сих пор? Но мысли о Лилиан не давали мне покоя. Лилиан упорно не выходила у меня из головы, несмотря на все мои усилия взять себя в руки и перестать думать о ней. Очень жаль, что я не могу взять ее с собой!
      Я поехал на северную оконечность острова Гезир, где находился ипподром. Мне тяжело было сознавать, что я должен навсегда расстаться с женщиной, которую так сильно и страстно люблю. И тем не менее, разлука с ней была неизбежной. Я хорошо знал территорию ипподрома и все хозяйственные постройки: конюшни, небольшой домик для конюхов и огромный сарай. Работники ипподрома жили за пределами острова, а лошадей кормили не ранее шести часов утра.
      Я подъехал на своем "мерседесе" к сараю, выключил мотор и фары, поскольку уличные фонари хорошо освещали местность. Я вынул из багажника моток веревки и одеяло, бросил все это на кучу соломы и пошел к Лилиан. Но перенести ее в сарай оказалось довольно трудным делом, ибо я порядком устал от всего пережитого, от недосыпания и длительного пребывания в пути. Положив мягкое тело Лилиан на одеяло, я на несколько минут сел передохнуть.
      Она дышала ровно и спокойно, крепко заснув под воздействием обильной дозы спиртного. Веревкой я связал ноги Лилиан пониже колен, перевернул ее на грудь и связал ей руки за спиной. Когда она проснется, то не сможет развязать веревку, но в состоянии будет позвать на помощь. Вскоре придут конюхи. Я накрыл ее одеялом и приподнял голову. На ее лице ясно был виден синяк как раз в том месте, где я ударил ее пистолетом.Подложив ей под голову большой воротник ее пальто из леопардовой шкуры и убедившись, что она спит непробудным сном, я быстро вышел из сарая, запер двери деревянной крестовиной и поспешил к автомашине. Переехав через мост Семирамиды, я направился к железнодорожному вокзалу, где и оставил свой черный "мерседес".
      Было без четверти три. Я поспешно прошел через огромный зал ожидания каиркого вокзала и направился в камеру хранения, которая представляла собой множество стальных ящиков, каждый из которых мог вместить небольшой чемодан. Стоимость хранения багажа составляла пять пиастров в сутки. По истечении су
      - 14
      ток владелец багажа мог получить его в специальном отделении вокзала. Мой брат по прибытии в каирский аэропорт "Новый Гелиополис" положил синий саквояж в одну из таких камер. Теперь необходимо во что бы то ни стало обеспечить сохранность скандального материала. Ведь многое могло случиться даже по пути из аэропорта к железнодорожному вокзалу. Я представляю себе, с каким облегчением вздохнул мой брат, услышав, как щелкнул замок камеры хранения.
      Мой брат хвастливо сообщил мне о местонахождении саквояжа. Это случилось во время нашей попойки в номере 907 в отеле "Империал". Причем, он сделал это сообщение всего лишь за час до своей насильственной смерти. До тех пор я совершенно не знал о местонахождении синего саквояжа. Мне приходилось рассчитывать на удачу там, где ставкой была сама жизнь. Я воспользовался услугами агентства "Ассошиэйтед пресс сервис", пообещав предоставить им скандальный материал, сообщив каким рейсом полечу и когда смогу передать им сенсационные сведения. Мне удалось ловко надуть брата незадолго до его убийства. Я отлично помню эту сцену. Он был вдрызг пьяный, а я лишь притворялся. Вернер был предельно откровенен со мной, нисколько не сомневаясь, что все его секреты я заберу с собой в могилу. Он даже показал мне ключ от камеры хранения, засмеялся при этом и снисходительно сообщил, что знает о моих тщетных попытках узнать о местонахождении саквояжа.
      - Но ты вряд ли сможешь воспользоваться моей откровенностью, братишка, мычал мой брат. - Это невозможно... Абсолютно невозможно... Друзья... Уф... Мои друзья положили деньги в этот ящик. Нужно иметь голову на плечах. Понятно?.. Не каждому, впрочем, это удается...
      Через час мой брат лежал с перерезанным горлом. И к тому времени ключ от ящика был уже у меня. Я открыл ящик, вынул синий саквояж и быстро пошел к своему "мерседесу". Выехав из города, я проехал около пяти километров в направлении аэропорта "Новый Гелиополис" и, наконец, остановился в эвкалиптовой роще. Ветер стонал и выл среди густых ветвей мощных деревьев.
      В синем саквояже был небольшой портативный магнитофон, каким обычно пользуются репортеры, и восемь кассет, где я записал события,приведшие к преступлению, в котором был замешан и я.
      Взяв в руки магнитофон, я сразу же проверил все ленты, чтобы убедиться в том, что брат не стер мои записи. Дело в том, что я отдал брату синий саквояж вместе с кассетами накануне нашего приезда в Египет. Следует откровенно признать, что ленты оказались нетронутыми. Вернер, наверняка, имел на этот счет свои планы. Тот, кто владел этими лентами, приобретал фактически доступ к неограниченной власти. Я положил магнитофонные кассеты снова в саквояж, затем выбросил в заросли висевшую под мышкой кобуру и тронулся в путь. На шоссе было темно и пустынно. Проехав около трех километров, я бросил глушитель в реку, а еще через несколько минут то же самое проделал с пистолетом, а патронные обоймы я выбросил прямо в поле, не останавливая машины. Я не жаждал власти, я просто хотел уехать в Аргентину. Я хотел обеспечить свою безопасность, начать новую жизнь в новой стране и вместе с тем хотел учесть ошибку своего брата Вернера. Вот почему я предложил магнитофонные записи Эй-Пи-Эс. Конечно, им очень нужен был такой материал, способный вызвать настоящую сенсацию. Они даже подсказали мне, как можно без особых помех пройти таможенный досмотр. Все вышло как нельзя лучше, и вот я лечу в самолете компании "Люфтганза", а
      - 15
      синий саквояж лежит рядом со мной. Теперь остается только дождаться человека, которому я должен вручить эти ленты. Но по мере того, как шло время, мною начинало все больше овладевать беспокойство, и все же я упорно продолжал читать газету, которая служила мне опознавательным знаком.
      Две японки проснулись, а министр-негр все еще спал. Обе женщины прошли в заднюю часть самолета, где находился туалет. Стюардесса, с глазами как у лани, бегала взад-вперед между рядами кресел. Проходя мимо меня, она спросила:
      - Вам кофе?
      - Да, пожалуйста, - ответил я.
      Она исчезла за занавеской, отделявшей нас от кабины туристского класса. Я заметил сквозь щель, что и там пассажиры начинают пошевеливаться, потягиваться и прохаживаться между рядами. Аромат свежего кофе заполнил пассажирский салон.
      Я приехал в каирский аэропорт в начале пятого, оставил "мерседес" на стоянке, ключи от машины бросил сквозь канализационную решетку и пошел в кассу прокомпостировать билет. Узнав, что самолет отправляется строго по расписанию, я направился в багажное отделение, вручив синий саквояж носильщику, ожидавшему меня у выхода. На нем был именно тот номер, о котором сообщила мне по телефону женщина из Эй-Пи-Эс. Этот носильщик был доверенным лицом агентства. Он помог мне доставить в самолет саквояж, минуя таможенный контроль. В противном случае, материал могли конфисковать, а меня посадить за решетку.
      - Это вам, герр Хорнек, - стюардесса с приветливой улыбкой поставила передо мной поднос с завтраком. Я снова заглянул в салон туристского класса. Два стюарда и две стюардессы деловито разносили утренний кофе.
      - Благодарю вас, - сказал я. - Когда мы прибудем в Рим?
      - Согласно расписанию, герр Хорнек. Минут через сорок.
      Разница во времени между Каиром и Римом равна одному часу. На моих часах было пять. Я перевел стрелку на час. Скоро мы будем в Риме, а сотрудника Эй-Пи-Эс все еще нет. Меня охватило сильное беспокойство. Я выпил немного крепкого кофе и слегка перекусил. Во время завтрака я с удивлением заметил, что у меня дрожат руки. Черт побери, нервы! Неужели действительно что-то случилось? До прибытия в Рим осталось полчаса. Стюардессы уже начали убирать посуду, как вдруг я услышал за спиной громкие голоса. Я обернулся. В проходе между салонами туристского и первого класса стояли два человека, оживленно говорившие по-английски. Один из них был стюард, другой - высокий блондин, тот самый весельчак-американец, который помог мне избавиться от маленького сутенера на мосту Семирамиды. Именно этот американец привел в порядок мое пальто. В руке он держал старинное издание в кожаном переплете. Я сразу же узнал это уникальное издание, и мое сердце радостно забилось.
      - Что случилось? - громко спросил я стюарда.
      - Этот джентльмен настойчиво пытается пройти в салон первого класса. Он говорит, что знаком с вами.
      - Ну разумеется, мы знакомы друг с другом, - сказал я, помахал рукой и крикнул : - Хэлло!
      - Хэлло! - крикнул в ответ американец и помахал партитурой Девятой симфонии Бетховена.
      Американец приблизился ко мне.
      - 16
      - Вы тоже летите этим рейсом? - задал я невинный вопрос, соблюдая конспирацию.
      - О, да! Я наблюдал за вами издали, хотел поздороваться, но стюард не пустил меня в салон первого класса, ссылаясь на строгие правила и небезызвестную чопорность немцев.
      - Международные правила, сэр, - вежливо возразил стюард. - Весьма сожалею. - Обратился он ко мне. - Мы действительно вынуждены считаться с действующими инструкциями, но если вы знакомы...
      - Кстати, господа, нам вскоре предстоит посадка, - вмешалась в разговор стюардесса.
      Молодой американец весело подмигнул ей.
      - В таком случае, позвольте мне побеседовать с моим другом в оставшееся до посадки время. Искренне сожалею, что причинил вам беспокойство, - обратился американец к стюарду. - Я лечу только до Рима. Через несколько минут я избавлю вас от своего присутствия.
      - Все в порядке, сэр, - ответил стюард. - Прошу меня извинить, но правила...
      - Конечно, - согласился американец. - Как бы мы обходились без правил. Ну что ж, благодарю вас. Весьма и весьма признателен вам. - Американец сел рядом со мной.
      - Ну, наконец-то, - облегченно вздохнул я, когда сотрудник "Ассошиэйтед пресс сервис" вручил мне партитуру Девятой симфонии Бетховена.
      - Слишком много проклятых египтян летят этим рейсом. Мне пришлось долго ждать. Я вынужден был сесть в салон туристского класса, ибо салон первого класса пустовал.
      - Вы наблюдали за мной в Каире?
      - Конечно, - улыбнулся он. - Я ведь должен был убедиться в том, что вы благополучно покинули отель. А в дальнейшем у вас не было недоразумений?
      - Нет, - ответил я. У меня слегка закружилась голова. Удача! Мне снова сопутствовала удача. Я поспешно открыл старую партитуру, хотя проверять ее, собственно, не было никакой необходимости.
      Американец смотрел в газету, а я машинально изучал партитуру. Четвертая часть. Строка: "Все люди будут братьями тогда" отсутствовала в хорале. Да, это был именно мой экземпляр.
      - О'кей? - спросил американец.
      - О'кей, - ответил я.
      Стюардесса обратилась к пассажирам с просьбой пристегнуть ремни и прекратить курение.
      Я положил перед американцем свой саквояж.
      - А это под вашу ответственность, - сказал я.
      - Надеюсь, теперь вы чувствуете себя лучше?
      - Еще бы! - воскликнул я и глубоко вздохнул.
      Самолет неожиданно накренился, огни в салоне замигали.
      - Идем на посадку, - сказал сотрудник Эй-Пи-Эс.
      Мы летели в густых облаках, огни все еще мигали, а в ушах ощущалась боль.
      Погода в Риме была отвратительная. Шли сильные ливни, колючий северный
      - 17
      ветер пронизывал до костей, а ночь была темной, как в преисподней, и лишь аэропорт искрился яркими огнями. Рядом с "Боингом" остановился автобус, который должен был отвезти нас в город. Пассажиры салона первого класса выходили через передний трап, а прочие - через задний. Как только самолет остановился, человек из Эй-Пи-Эс подхватил мой синий саквояж, похлопал меня по плечу, кивнул на прощание головой и поспешил назад в салон туристского класса.
      Выйдя из самолета, я почувствовал сильный холод, несмотря на то, что на мне было пальто из верблюжьей шерсти. Другие пассажиры тоже ужасно страдали от холода. Даже японки, одетые в меховые пальто, дрожали как в ознобе. Люди старались быстрее сесть в автобус. Пассажиры салона первого класса имели право первыми сесть в автобус, но я оказался далеко позади всех.
      Меня преследовал страх, в толпе я ощущал беспокойство. Я стоял под дождем, дрожал от холода и ждал, ждал посадки в автобус, прижимая спрятанную под пальто партитуру. Транспортные самолеты итальянских,американских и германских военно-воздушных сил ярко освещались прожекторами, огромные автофургоны стояли у грузовых люков, из которых рабочие в блестящих от дождя комбинезонах выгружали контейнеры. На них четко виднелись красные кресты. Это были грузы, предназначенные для Флоренции, где, как известно, и город, и долина реки По подверглись самому ужасному наводнению за последние несколько столетий. Люди, оказавшиеся в районе бедствия, страдали от голода, водной стихии, холода, болезней, приведшим к многочисленным жертвам среди населения. В результате этого стихийного бедствия погибли многие сокровища итальянских мастеров эпохи Возрождения.
      Внезапный порыв ветра едва не сбил меня с ног. Какой-то седовласый старик схватил меня за руку и втолкнул в автобус. Автобус медленно направился в город. Старик, втолкнувший меня в автобус, снова толкнул меня в бок, пристально глядя своими прищуренными глазами. Затем он вынул из кармана какую-то книжечку и протянул ее мне. Это оказалось удостоверение личности с его фотографией. Я мельком взглянул на документ: "Уильям С.Карпентер, глава бюро Эй-Пи-Эс в Риме". В ответ я слегка откинул полы моего пальто и показал ему партитуру Девятой симфонии Бетховена. Он радостно закивал головой, наклонился ко мне и прошептал:
      - Это не мой автобус. Как только он остановится, я сойду и сяду в другой. Я должен лететь в Милан.
      Я тупо уставился на него.
      - Иначе я бы не смог пробраться к вам.
      Он говорил с нью-йоркским акцентом.
      - Сейчас я скажу, что ошибся автобусом и выйду.
      - Но почему вы вообще здесь оказались?
      - Потому что все пошло прахом, - мрачно сказал он.
      - Что значит "пошло прахом"?
      - Прошу вас, не так громко.
      - Как было условлено, - понизив голос, сказал я, - ваш человек явился ко мне, и я вручил ему саквояж.
      - Организовано было неплохо, - сказал Карпентер, - но это был не наш человек.
      Я вздрогнул. Автобус качнулся и подпрыгнул.
      - 18
      - Нашего человека остановили по пути в аэропорт "Новый Гелиополис". Его остановил какой-то идиот. Наш сотрудник принял его за жертву автомобильной аварии. Они избили его до полусмерти. Сейчас он находится в американском госпитале.
      Я, словно в ознобе, стучал от волнения зубами, не в силах произнести ни слова.
      Автобус свернул за угол.
      - Они, конечно, взяли ваш саквояж, - сказал Карпентер. Лицо его покраснело от гнева.
      - Непростительная глупость! - я отвернулся и окинул взглядом людей, набившихся в автобус. Среди них были две японки, негритянский министр, а все остальные - незнакомые мне лица. Молодого, белобрысого, стриженного под "ежик" американца среди пассажиров не было.
      - Парень, которому вы отдали саквояж, исчез сразу же после посадки самолета, - с горечью сказал Карпентер.
      Я вопросительно посмотрел на него.
      - Затаился где-нибудь в окрестных местах. Один Бог знает, где он сейчас. Эти парни хорошо знают местность. Я только не могу понять одного: как он узнал вас среди множества пассажиров авиалайнера. Это просто невероятно, непостижимо!
      - Я уже встречался с этим американцем в Каире, - вяло сказал я.
      Карпентер вздрогнул.
      - Встречались? Где?
      Я кратко рассказал, как произошла встреча. Карпентер зло выругался.
      - Теперь мне все ясно. За вами следили с самого начала, возможно еще в отеле "Империал". Арабский мальчик умышленно задержал вас на мосту. Мост был, конечно, освещен.
      - Видимость была отличной! - я гневно выругался, показав Карпентеру порванный лацкан своего пальто.
      - Стоп! - резко прервал меня Карпентер. - Как это случилось? Выкладывайте, живо!
      Я рассказал ему о страстной девице, с которой столкнулся в отеле, о встрече с любезным американцем, помогшим мне привести в порядок пальто. Конечно, тогда он мог хорошо разглядеть меня. Холодный, парализующий страх все больше овладевал мной!
      - Тонкая работа, - сказал Карпентер. - Эти парни знают, чего хотят.
      - Чем занимались ваши люди в Каире? - мрачно спросил я.
      - Они пытались связаться по радио с вашим самолетом и своевременно предупредить вас, но из этого ничего не вышло. Египтяне отказались. Наши люди пытались послать радиограмму через итальянцев, но не смогли установить контакт. Египтяне немедленно направили протест в американское посольство.
      - Посреди ночи?
      - А вы полагаете, что это не столь важно? - проворчал он. - Ну, а дальше как обычно - официальный протест. Они сказали, что наш человек, которого избили до полусмерти, обобрал египетского дипкурьера и в этом деле были замешаны еще несколько наших сотрудников. Курьеру удалось пристрелить одного из них, другие удрали. Такова их версия. Между тем они арестовали всех сотрудни
      - 19
      ков нашего бюро в Каире. Американское посольство в Египте сообщило об этом посольству в Риме, которое известило меня. Вы тут ни при чем. Это наша вина, ибо нам не следовало посылать на это задание одного человека. Теперь остается только молить Бога, чтобы все ограничилось высылкой наших сотрудников, а не то... - он замолчал.
      - Почему же они избили вашего человека, а не меня? - спросил я, охваченный паническим страхом. - Почему они не отобрали у меня магнитофонные записи?
      - Очевидно, они предпочли обобрать вас на борту самолета, решив, что на мостовой у жертвы больше шансов ускользнуть от них. Теперь вы, надеюсь, понимаете, какие все это может иметь последствия?!
      Да, я понимал, что все это значит. У них на руках мои приметы и за мной следят. Все кончено. Прощай Швейцария, прощай Аргентина!
      - Но ведь вы...
      Карпентер не дал мне договорить.
      - Мы могли вам помочь только в том случае, если бы у нас был этот материал! Но материал исчез, и мы ничего не можем сделать для вас. Мы не в состоянии защитить вас.
      У меня закружилась голова. Люди, огни, ночной мрак - все смешалось. Автобус внезапно остановился, и я упал на сиденье.
      - Я искренне сожалею, - сказал Карпентер и шагнул к двери. Когда та открылась, Карпентер выпрыгнул и побежал к другому автобусу, который уже заполнили пассажиры.
      Я тоже мог выйти из автобуса, но меня охватил непреодолимый страх. Я выглянул из окна и увидел, как автобус, в который вскочил Карпентер, медленно выехал на шоссе и вскоре скрылся из виду.
      Все кончено, я погиб. А может Карпентер лжет? Может быть, его удостоверение фальшивое? Как я могу быть уверен, что он не лгал мне, а говорил правду? Он вполне мог быть одним из тех, кто... Да нет, черт возьми! В удостоверении ясно написано: "Уильям Карпентер, глава бюро Эй-Пи-Эс в Риме". Кроме того, есть самое неоспоримое доказательство: белобрысый американец исчез вместе с моим саквояжем.
      Меня трясло, как в лихорадке. Предположим, пьяная девица, которая привязалась ко мне в отеле, работает на них. В таком случае, им было известно все, что там произошло. Вполне вероятно.
      Казалось чудом, что я смог покинуть Каир. А, может, это вовсе не чудо? Возможно, они хотели, чтобы я убежал. На это намекал Карпентер. Вероятно, они хотят покончить со мной в каком-нибудь другом месте. Но где? Да где угодно! Например, в Риме под шум дождя и завывание холодного, пронизывающего ветра. Мертвых бояться не следует. А я еще жив. Теперь у них в руках мои магнитофонные записи. Но я еще могу говорить. Пока я жив, пока я могу говорить, эти магнитофонные ленты принесут им мало пользы. Им важно прикончить меня, как можно быстрее. Мне это совершенно ясно. Им важно убить меня и они попытаются это сделать. В этом я ничуть не сомневаюсь.
      Я не имел ни малейшего понятия, кому они поручили меня прикончить. Возможно, этот человек находится рядом со мной. Они постараются убрать меня как можно быстрее. Теперь я понял, зачем явился ко мне Карпентер. Он хотел предоставить мне последний шанс, очень маленький, почти ничтожный шанс.
      - 20
      Чья-то рука легла на мое плечо. Я в ужасе вскрикнул, резко подпрыгнул и отшатнулся. Передо мной стоял коренастый карабинер. Его широкое, как у крестьянина, лицо было добродушным и спокойным. "Может, это он?! - подумал я, охваченный паническим страхом. - А почему бы и нет? Вполне возможно..."
      Я покачнулся. Партитура упала на пол. Карабинер поднял ее и с улыбкой подал мне. Я совершенно обессилел от страха и желал лишь одного, чтобы как можно скорее закончился этот кошмар. И тем не менее, я не хотел умирать!
      Старательно подбирая итальянские слова, я, почти не дыша, спросил его:
      - Вы говорите по-немецки?
      Он отрицательно помотал головой.
      - Начальник полиции аэропорта находится здесь?
      - Да, сеньор.
      - Я должен с ним поговорить, - поспешно сказал я.
      К моему удивлению, начальником полиции аэропорта оказался совсем еще молодой человек довольно приятной наружности. У него было смуглое, загорелое лицо и аккуратно подстриженные усики. Его кабинет, ярко освещенный неоновым светом, располагался на втором этаже контрольной башни. Вся обстановка внутри кабинета отвечала современным мировым стандартам. Большое окно выходило прямо на широкую взлетно-посадочную полосу аэродрома, где призывно мигали сигнальные огни. Во мраке римской ночи скользили огромные тени, выл ветер, и тяжелые капли дождя яростно хлестали в окно.
      Карабинер остановился у двери с табличкой, на которой было написано: "Майор Альфонсо Джеральди". Несмотря на прошедшее ночное дежурство, майор выглядел довольно бодрым и спокойным, а элегантный мундир плотно облегал его статную фигуру. Я сел напротив него.
      - Чем могу служить, герр Хорнек? - Майор говорил на отличном немецком языке. В руках он держал мой паспорт, который я предъявил по его просьбе, когда вошел в кабинет и попросил о помощи.
      - Меня зовут вовсе не Хорнек, - ответил я. - Этот паспорт фальшивый. Меня зовут Рихард Марк. Федеральное бюро по уголовным делам в Висбадене объявило международный розыск в отношении меня. В связи с этим, прошу вас немедленно арестовать меня и известить государственного прокурора доктора Парадина о моем аресте.
      Майор Джеральди пригладил свои усики и бросил взгляд на стол, где лежала партитура Девятой симфонии Бетховена. Рядом лежала раскрытая книга, которую майор читал до моего прихода. Прочитав название этой книги, я был весьма удивлен тем, что молодой майор читал на латыни "Политический трактат Спинозы".
      Наконец он взглянул на меня и спросил:
      - Вы ведь прилетели из Каира?
      - Да.
      - Вас разыскивает Интерпол?
      - Нет.
      - Значит, вас преследуют по политическим мотивам?
      - Да.
      В это время над полем аэродрома появился заходивший на посадку самолет.
      - 21
      Окно задрожало, и я не смог разобрать его слов. Он повторил:
      - Между Египтом и Германией нет дипломатических отношений. Поэтому высылка вам не грозит. Почему же в таком случае вы покинули Египет?
      - Я был вынужден это сделать.
      - Понятно.
      - Я направлялся в Аргентину, в Буэнос-Айрес. Через Цюрих. Самолет в Цюрих...
      - Отправляется через пятнадцать минут, - сказал майор. - Почему вы не сели в самолет?