Не доверяйте кошкам!

Жиль Легардинье

Не доверяйте кошкам!

1

Вам когда-нибудь встречались люди, которые празднуют свой развод? Мне – да. Обычно шумные празднества любят устраивать молодожены. В субботу их машины громко сигналят, направляясь к мэрии, но уже накануне на улицах веселятся шумные ватаги их друзей. Разодетые как клоуны или почти голые, они под звуки труб и барабанов демонстрируют тусклым прохожим свою радость: совсем скоро их молодые холостяцкие жизни будут похоронены – иногда более чем на тридцать пять лет… Но не проходит и года, как девятнадцать процентов из них разводятся, и тогда уже никто не смеется и не разбрасывает конфетти. Так вот, к Жерому это не относится.

Я не присутствовала на двух его первых свадьбах, но была на третьей. Три брака и три развода в тридцать два года – это не может оставить равнодушным. Пословица гласит: «Если корабль тонет во второй раз, не пеняй на море». Народная мудрость не рискнула дойти до третьего раза.

Скажу вам по секрету, лично мне празднование его развода нравится гораздо больше, чем свадебные торжества. Не надо строить из себя кого-то, соблюдать приличия, выполнять обязательную программу, надевать удушающее платье, взгромождаться на высоченные каблуки, с которых можно упасть и разбиться насмерть; тащиться в церковь, объедаться несочетаемыми блюдами в неперевариваемых соусах и слушать дебильные шутки его дяди Жерара, которого к тому же никто не приглашал. На этот раз здесь собрались только люди, с которыми Жерома действительно что-то связывает и которым он может честно признаться: «Я опять облажался, но вы мне по-прежнему дороги». Мне кажется, пришла даже его первая жена.

И вот октябрьским субботним вечером я оказываюсь в битком набитой квартире, в гуще людей, которые благодаря Жерому развлекаются на полную катушку. Еще довольно рано, все улыбаются друг другу, обмениваются случайными фразами, и постепенно, в несколько сюрреалистической, но легкой атмосфере, народ принимается рассказывать о своих неудачах и сожалениях. Ощущение – словно попал в общество анонимных неудачников. Открывает бал Жером:

– Спасибо, что пришли, дорогие мои. Праздновать, в общем-то, нечего, кроме удовольствия снова видеть вас. Каждый из вас является частью моей жизни. Сразу же хочу предупредить, что щедрые подарки, на которые вы не поскупились – особенно некоторые из вас, – возвращаться не будут. Сегодня вечером на мне нет красивого костюма, и я больше не жду от вас финансирования моего свадебного путешествия, впрочем, и жены у меня уже нет. Мне даже пришла в голову извращенная мысль, на которую я считал себя неспособным: возможно, единственной причиной этого развода стало желание собрать вас всех на этой вечеринке. Поэтому я принимаю все как есть. И делаю вам этот подарок: да, я хуже всех, я застрял на последних строчках рейтинга везунчиков. И если однажды вы почувствуете себя жалкими, начнете злиться на себя и обвинять во всех неудачах, вспомните обо мне, и – искренне надеюсь – вам станет легче.

Его слова вызвали всеобщий смех и аплодисменты, а потом сидевшая рядом девчонка рассказала, как три недели назад вылетела с работы за то, что подняла на смех одного сексуально озабоченного парня, не дававшего ей прохода. Она приняла его за рядового сотрудника, страдающего от избытка тестостерона, тогда как это был молодой и горячий президент крупной компании, один из важных клиентов ее босса… Так она оказалась безработной и умирающей со смеху. И все подхватили эту тему.

Признание за признанием, и время полетело с космической скоростью: людям было чем поделиться. Никто не обсуждал телепередачи и прочие бесполезные вещи, которые лишь засоряют нашу жизнь. Никто не нуждался в алкоголе, чтобы поднять себе настроение. Мы были в кругу себе подобных, обычных смертных, способных совершать ошибки. Когда празднуется чья-то победа, день рождения или другое счастливое событие, подобная атмосфера невозможна. Всегда есть звезда или пара звезд, гордо восседающих на пьедестале, и все остальные, которые смотрят на них снизу вверх. Мы многое теряем, не празднуя свои промахи – без пьедесталов и ложного величия, просто наслаждаясь жизнью, сидя бок о бок. Наверняка поводов для сожаления у каждого найдется гораздо больше, чем для гордости. Как бы то ни было, в тот вечер, несмотря на прозвучавшие признания, я так и не осмелилась взять слово. Слишком страшно, слишком стыдно, да и столько бы пришлось всего рассказать! Если бы я решила сознаться во всех своих косяках, у меня бы ушли на это месяцы, и то при условии, что я говорила бы очень быстро…

Я пришла на эту вечеринку, чтобы побыть с Жеромом, ненадолго отвлечься, хорошо провести время, и не была разочарована. Тем не менее даже в такие минуты судьба не упускает нас из виду. Никогда не знаешь, в какой момент она даст о себе знать и каким способом. Со мной это случилось в тот самый вечер, и ее посланник выглядел довольно странно.

Решив подышать свежим воздухом, я вышла на балкон и оказалась в компании курильщиков, укрывшихся в сторонке, словно рецидивисты в бегах. Было темно, немного прохладно. С пятого этажа открывался прекрасный вид на крыши домов и ближайший парк. Я облокотилась на железные перила. Они были ледяными. Сделав глубокий вдох, я глотнула вовсе не свежего ночного воздуха, а облако дыма, приплывшее от стоявшего поодаль высокого типа. Прокашлявшись, я повторила попытку. На этот раз все получилось. Главное – не сдаваться. Прохладный воздух наполнил мои легкие. Блаженство. Со своего места я слышала смех, доносящийся из гостиной. Он смешивался с затихающим шумом засыпающего города. По телу пробежала приятная дрожь.

Я принялась размышлять о том, что мне пришлось пережить за последние месяцы. Я чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы думать об этом отстраненно, словно речь шла о чьей-то чужой истории, которую я могла равнодушно изучать. Нет, в настоящие проблемы я не углублялась. С ними мне никогда не справиться. Слишком запутанные, слишком реальные. Я просто пыталась составить общую картину, нейтральную, лишенную эмоций, только для того, чтобы хоть на мгновение поверить, что сейчас я в безопасности и спокойно взираю свысока на поле битвы.

Именно в эту секунду я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Повернув голову, я увидела молодого парня в большом растянутом свитере в стиле хиппи. Не знаю почему, но его лицо напомнило мне мордочку белки. Забавные глазки-бусинки, подвижный нос и зубы, созданные для разгрызания орехов. Подходящая внешность для посланника судьбы. Он пристально смотрел на меня.

– Привет!

– Добрый вечер.

– Я Кевин, а ты?

– Жюли.

– Ты подружка Жерома?

– Как и все, кто здесь собрался.

– Скажи мне, Жюли, а в твоей жизни какой поступок был самым дурацким?

Меня смутил не сам вопрос, а ответы, которые тут же хлынули мне в голову. Я могла бы рассказать о том, как однажды натягивала свитер, сбегая вниз по лестнице, и позорно рухнула на ступеньки, застряв в нем головой и запутавшись в рукавах. Итог: сломанная рука, два треснутых ребра и синяк на подбородке в течение месяца. Я могла бы вспомнить, как ремонтировала подключенную электрическую розетку и мне понадобились обе руки, чтобы привинтить подрозетник, а в голову пришла гениальная мысль придержать провода губами… После этого перед глазами целый час прыгали желтые зайчики.

Я могла бы дать ему пятьдесят ответов, один смешнее другого, но не стала этого делать. Его вопрос подействовал на меня как пощечина. Не знаю, кем был этот Кевин, мне кажется даже, что я не сказала ему ни слова, но в моей голове начали бурлить мысли. Какой поступок был самым дурацким в моей жизни? Тут было над чем поразмыслить – их был вагон и маленькая тележка. Я могла бы составить список. В алфавитном или хронологическом порядке – на выбор. Одно было ясно: на этот раз мне придется дать ответ самой себе. Этого не избежать. Мой мозг не оставлял мне никаких спасительных выходов. Словно он давно ждал этого сигнала, чтобы загнать меня в угол и поставить перед жизненно важным вопросом, от которого я уклонялась слишком долго…

И тогда я сказала себе, что отвечу честно, по-настоящему. Именно поэтому я пришла к вам. Я расскажу, какой самый глупый поступок совершила в своей жизни.

2

Касатка, входящая в воду после прыжка, – потрясающее зрелище. Зачаровывает ее мощь и точность, с которой она рассекает волны, набрасываясь на свою добычу. И как тут спастись, когда тебя только что бросили?

Меня зовут Жюли Турнель, мне двадцать восемь лет, и я в депрессии. Не из-за касатки, конечно, которая плывет к нам, а потому, что моя жизнь далека от идеала. Не вызывает сомнений – не нужно было принимать это приглашение. Я снова поддалась на уговоры. Кароль сказала мне: «Приезжай к нам на юг, тебе это пойдет на пользу. Мы давно не проводили уик-энд вместе. Наболтаемся вдоволь. Увидишь наконец свою крестницу. Она здорово подросла, просто очаровашка, и будет рада тебе. Приезжай!»

Синди и правда выросла, и, полагаю, это только начало. Ведь ей всего девять. Правда и то, что она очаровашка, но, поскольку я обещала быть с вами честной до конца, должна уточнить, что к концу нашего первого совместного утра от этой очаровательности не осталось и следа. Мне странно, что я могу такое сказать, поскольку я обожаю детей. То есть я думаю, что буду обожать своих, если они когда-нибудь у меня появятся. Итак, в одну из суббот августа я оказываюсь на Лазурном Берегу, в Антибе, в парке водных аттракционов, втиснутом между двумя автострадами, чтобы вместе с тысячами других людей увидеть, как большие рыбы, запертые в огромных бассейнах, гоняются за маленькими сардинами. На улице уже жарко, асфальт прилипает к подошвам, а бутылка воды стоит как баррель нефти. Поднимаюсь от паркинга, забитого семейными автомобилями с детскими сиденьями, и спрашиваю себя, что я здесь делаю. Ответ приходит довольно быстро, когда наступает момент угостить Синди сахарной ватой. В детстве мне почему-то казалось, что она лишь немного прилипает к губам. Папа, мама, приношу вам свои извинения: сахарная вата – это ужас и настоящее зло. Она огромная, и она повсюду. Эта пакость липнет не только к губам, но и к носу, одежде, волосам. Самое неприятное случилось, когда какой-то здоровенный тип толкнул меня на Синди и ее сахарная вата оказалась на моем красивом светлом топе. Одна милая дама поведала мне, что это называется «проклятием Человека-паука», по аналогии с липкой паутиной. И это мы еще не вошли в парк…

Перед главным представлением дельфинов мы побаловали себя посещением маленьких павильонов с педагогическим уклоном, где на аквариумах с плавающими существами висят таблички с комментариями: «Животные – наши друзья», «Мы ответственны за них», «Земля в опасности». Да, это правда. Но в этот день, мрачный для меня, несмотря на яркое солнце, мне хочется сказать, что я тоже в опасности, однако никто не кричит об этом с плакатов.

– Ой, смотри, крестная: черепаха! Ее зовут Жюли, как тебя!

– И глаза у нее такие же, – весело добавляет Кароль. – Но она-то, похоже, сумела удержать своего парня…

Не знаю, откуда берется сила, позволяющая улыбаться в ответ на такие шутки, тогда как на самом деле хочется реветь белугой. Видимо, она же мешает вам влепить звонкую оплеуху подруге за жестокий юмор. Жара усиливается. Синди хочет пить, Синди хочет плюшевых игрушек, а я хочу умереть.

Остаток уик-энда – медленное погружение в ад. Вас пригласили в настоящую семью, в дом, утопающий в цветах, с припаркованным перед ним автомобилем, с игрушками, разбросанными по гостиной, фотографиями на стенах, шуточками, которые понятны только хозяевам. Несмотря на всю их приветливость, вы чувствуете себя чужой в этом наполненном нежностью мире, таком привычном для тех, кому повезло в нем жить.

Синди играет мне на флейте отрывок из какого-то произведения. Только я не понимаю, какого. Искалеченный «Прозрачный фонтан»? Превращенная в кашу ода «К радости»? Нет. Опус прыщавого калифорнийца, плакатами которого обклеены стены ее комнаты. После этого мы перешли к дегустации горелого печенья. Если однажды у меня обнаружат рак, я буду знать его причину. Потом мы поиграли в «Сделай мне макияж». Пришлось добавить ей побольше туши для ресниц вокруг ноздрей, так как она не постеснялась намалевать мне помадой губы до самых ушей.

Но худшее ждало впереди. Кароль сдержала обещание: мы действительно поболтали.

– Да тебе просто повезло, что Дидье ушел. Это был не твой мужчина. Он бы никогда не повзрослел, а ты бы так и тащила его на себе всю жизнь.

Заметьте, если заменить «Дидье» на «Донована» и добавить, что ему были нужны только мои деньги, получится диалог из американского сериала. Спасибо, Кароль. Ты мне очень помогла.

Возвращаясь домой на поезде, я плакала всю дорогу. Испробовала все, чтобы отвлечься от грустных мыслей. На вокзале, в порыве минутной слабости, купила журнал, рассказывающий о валиках жира и курсах детоксикации у знаменитостей. Я никогда не могла понять, как можно публиковать статью о детях, умирающих от голода, а рядом печатать снимки топ-моделей в шикарных автомобилях, расхваливая достоинства их дурацких шмоток, которые невозможно носить и на которые этим несчастным детям пришлось бы работать шесть тысяч лет, если бы они вообще еще были живы на момент выхода статьи. И кто мы после этого? Я пролистала страницы до гороскопа. «Лев: прислушайтесь к своей второй половинке, иначе не избежать конфликта». Какой половинке? Я только и делала, что слушала его, и что в итоге… «Здоровье: не злоупотребляйте шоколадом». «Работа: вам сделают предложение, от которого вы не сможете отказаться». Просто сенсационное предсказание! Очень интересно, как можно по звездам прочитать, что нельзя злоупотреблять шоколадом. Не думаю, что Плутон или Юпитер могут дать мне советы по питанию. Те, кто утверждает обратное, как минимум шарлатаны. Мне также не удалось сосредоточиться на сплетнях о псевдозвездах, делающих сногсшибательные заявления типа «Готова на все, чтобы стать счастливой» или «Обожаю, когда меня любят». Я отложила журнал в сторону.

После этого попыталась разобрать, что Синди изобразила на красочном рисунке, который вручила мне перед самым отъездом. Кота, раздавленного огромной кастрюлей? Клеща под микроскопом? Но так и не поняла и расплакалась. Я думала о Дидье. Спрашивала себя, чем он занимается в эту минуту. Как он провел уик-энд? Он бросил меня всего две недели назад, но я была уверена, что уже кого-то нашел. Музыкант, мотоциклист и красивый парень не может долго оставаться свободным. Я сама влюбилась в него без памяти. Какая же он все-таки сволочь, если разобраться! Я познакомилась с ним на концерте, конечно же. Он был вокалистом альтернативной рок-группы «Музыкальный шторм». Уже одно название должно было меня насторожить. Я пришла с двумя подружками. Билеты нам достались бесплатно, поэтому мы и решили пойти. Звук оказался слишком громким, мои барабанные перепонки выжили чудом. Музыка была посредственной, но на сцене в лучах света стоял Дидье среди своих истеричных приятелей, возомнивших себя рок-звездами. Он пел на очень приблизительном английском, но выглядел как бог. Первое, на что я обратила внимание, это его задница. Моя подружка Софи всегда говорит, что красивая задница бывает только у плохих парней. У Дидье она была умопомрачительной. После концерта я увидела его глаза, и все закрутилось с невероятной скоростью. До сих пор не понимаю как, но он меня увлек. В нем было что-то от артиста, что-то от азартного подростка, а остальное я вообще не разобрала. Настоящая любовь с первого взгляда. Какая глупость… Всегда надо помнить, что нам понравилось в человеке в первую очередь. В моем случае это оказалась задница. Мы ушли вместе, и я начала ездить с ним на все его концерты. За двадцать шесть лет своей жизни я ни разу не была в ночном клубе, и вот всего за три месяца я посетила все злачные места нашей округи. Ради него я забросила подруг. Он говорил мне, что я нужна ему. Хуже всего было, когда он «творил». Становился злой, как цепной пес. Что удивительно – только со мной. Мог часами сидеть перед телевизором не шевелясь и вдруг неожиданно взрывался. Уезжал на своем мотоцикле, заявляя, что ему нужны новые шмотки. Я и раньше слышала, что у творческих натур бывают подобные кризисы. Не стану спорить, но уверена – это не касается тех, у кого есть талант. Мы проводили вместе все время. Я слушала, как он рассказывает о тысяче вещей, которые собирается сделать, наблюдала, как он листает свои журналы с мотоциклами, смотрела, как он занимается со мной любовью, не сводила с него глаз, когда он искал вдохновение все равно в чем – в Интернете или в пакетах с завтраками «Миль Попс». Что там может вдохновить, в смеси «Миль Попс»? Какой же я была глупой… Чтобы помогать ему, я бросила учебу и устроилась на первую попавшуюся работу – в банке «Креди Коммерсиаль», отделение «Центральное». Днем ходила на семинары по мотивации, чтобы научиться лучше впаривать неизвестно что уже и так разорившимся клиентам, а вечерами меня ждали концерты и истерики. Не стану вам рассказывать, как однажды вечером в приступе мании величия Дидье в конце второго припева бросился в объятия «своей» публики, чтобы его несли на руках, как рок-звезду… Но два десятка плешивых зрителей расступились, и он плюхнулся на пол, как пакет йогурта. Я должна была увидеть в этом знак.

Разумеется, Дидье переехал жить ко мне. Я оплачивала все. Он относился ко мне как к своей фанатке. Я это сознавала, но всякий раз находила этому оправдания. Наша лав стори продлилась два года. Я прекрасно понимала, что мы не сможем быть вместе всю жизнь, но часто – я вам в этом уже признавалась – мне бывает сложно смотреть в лицо реальности. В итоге мой вокалист ушел, а я осталась заложницей работы ради куска хлеба в банке, который считает себя «единственным достойным доверия». С этого момента моя жизнь покатилась под откос. Сначала одиночество, потом вечеринки с незамужними подружками. Играем в дебильные игры, делаем вид, что дорожим своей свободой, утверждаем, что жизнь намного лучше без этих кретинов мужского пола. Повторяем это друг другу до тех пор, пока одна из нас наконец не влюбляется. Успокаиваем друг друга как можем. Я говорю «одна из нас», но точнее будет сказать «одна из них», потому что я чувствую себя словно посреди пустыни. Вокруг меня нет ничего живого. На этих вечеринках нас становится все меньше. Иногда бывшие возвращаются. Настоящий клуб «брошенок». Теперь, когда я об этом думаю, самым трогательным мне кажется именно то, о чем мы друг другу не говорим. Все эти взгляды, не участвующие в комедии, которую мы разыгрываем, чтобы не раскисать. В них есть нечто вроде нежности, сочувствующей, неловкой, едва заметной, но реальной. И приходим мы вовсе не за идиотскими играми, а именно за этой стыдливой солидарностью. А когда возвращаемся в одинокий дом, там нас поджидают безжалостные вопросы: «Любила ли я когда-нибудь? Наступит ли моя очередь? И есть ли она вообще, эта любовь?»

Проплакав в поезде два часа семнадцать минут, я вышла как раз с этими вопросами в голове. Пересекла полгорода пешком. Стоял прекрасный летний вечер. Мне не терпелось вернуться на свою улицу, в свой маленький мирок, но судьба еще не до конца разобралась со мной. Ты думаешь, что прекрасно знаешь свое окружение, но стоит измениться всего одной детали, и вся твоя жизнь может пойти по другому руслу. Причем происходит это нежданно-негаданно…

3

Я очень люблю свою улицу. Здесь все привычное, родное, настоящее. Дома старые, человеческих размеров, на балконах полно всякой всячины: растения, велосипеды, собаки. В плане инфраструктуры все тоже замечательно – от небольшого книжного магазина до прачечной. Это не крупная магистраль, поэтому посторонних людей сюда приводит только какое-нибудь дело. К западу идет небольшой уклон. Когда садится солнце, кажется, что там, внизу, – порт, горизонт, море, хотя ближайшее побережье находится в нескольких сотнях километров. Я выросла совсем недалеко отсюда. Когда мои родители вышли на пенсию и переехали на юго-запад страны, я решила остаться. Здесь я знаю всех и чувствую себя дома. Единственный раз у меня возникло желание уехать как раз после ухода Дидье. Слишком много воспоминаний, в основном плохих. Но хорошие довольно быстро одержали верх. Я восхищаюсь людьми, которые могут собрать чемодан и отправиться путешествовать, прожить год в Чили или выйти замуж за австралийца. Или просто взять билет на самолет, а по прилету разбираться на месте. Я на это не способна. Мне нужны мои корни, мой мир и особенно те, кто его населяет. Я так быстро привязываюсь к людям… Для меня жизнь – это прежде всего те, с кем я живу. Я обожаю свою семью, но вижусь с ней всего два раза в год, зато с друзьями встречаюсь почти каждый день. Зачастую ежедневное общение оказывается сильнее родственных связей. Даже моя булочница, мадам Бержеро, является частью этой странной семьи. Она уже много лет видит мою физиономию и разговаривает со мной. Она знала меня совсем маленькой, и мне кажется, что иногда, несмотря на мой возраст, ей все еще хочется протянуть мне вместе со сдачей конфетку. Ее магазин находится рядом с лавкой Мохаммеда, которая так и называется «У Мохаммеда». Она работает круглосуточно. На моей памяти сменился уже третий Мохаммед. Лично мне кажется, что так звали только первого, а тем, кто пришел ему на смену, было легче взять себе это имя, чем поменять вывеску.

Чем дальше я иду по своей улице, тем лучше себя чувствую. Если когда-нибудь я сойду с ума, потеряюсь во времени, у меня есть верное средство узнать, какой сегодня день. Достаточно посмотреть на витрину хозяина китайской кулинарии месье Пинга. Иногда мне кажется, что это тоже не настоящее его имя. За пять лет он так и не улучшил свой французский, но я почти уверена, что он специально поддерживает такой имидж. Чтобы узнать, какой сегодня день недели, достаточно посмотреть на его витрину: в пятницу он снижает цену на креветки в натуральном виде. В субботу – на соте из креветок с солью и перцем. В воскресенье креветки продаются уже в пяти специях. В понедельник они под кисло-сладким соусом – больше кислом. Во вторник – с сычуаньским перцем, в среду – в остром соусе. Если вы будете в наших краях, никогда не покупайте креветки после воскресенья. Как-то раз, когда я только сюда переехала, я купила их в среду вечером. Как же мне было плохо! Последующие три дня я почти не выходила из туалета. В итоге прочла даже телефонный справочник.

В этот понедельник, когда я шла к дому, было еще светло, стояла теплая погода. Я наслаждалась этим моментом. Прошла мимо дома Натальи, в ее окнах горел свет. Приближаясь к своему подъезду, я испытывала чувство, сравнимое с тем, когда погружаешь уставшие ноги в любимые тапочки. После трех дней, проведенных у Кароль, я наконец-то оказалась дома, на своей земле. Думаю, что даже болван Дидье понимал, что ему здесь не место. Мохаммед артистичными движениями укладывал абрикосы.

– Добрый вечер, мадемуазель Жюли.

– Добрый вечер, Мохаммед.

У моего подъезда все как обычно. Я набрала код, толкнула дверь и направилась к почтовым ящикам. Открыла дверцу своего – два счета и реклама. На конверте крупными буквами написано, что я могу получить годовой запас еды для своего кота. У меня нет кота, а сама я еще не дошла до того, чтобы есть сухой корм. И после этого нас призывают экономить бумагу, чтобы спасти планету. Перестали бы для начала заваливать нас рекламными проспектами…

Лишь захлопнув дверцу, я заметила имя на соседнем ящике. Мне было известно, что семейная пара с четвертого этажа недавно съехала, потому что у них родился второй ребенок. Но я не знала, что здесь уже кто-то поселился. Месье Рикардо Пататра[1]. Вот это имечко. Может, в наши края приехал цирк и клоун решил пожить здесь? Конечно, нехорошо смеяться, но все же. Я несколько секунд читала и перечитывала табличку на ящике нового жильца с глупой улыбкой на лице. Первой за весь уик-энд.

Потом я поднялась к себе. Позвонила Кароль, сообщила ей, что добралась хорошо и что, к сожалению, высокий брюнет, сидевший напротив меня в поезде, не попытался меня соблазнить. После чего включила стиральную машину и отправилась в душ. И угадайте, что? Не переставала думать об этом имени. Сколько может быть лет этому Рикардо Пататра? Как он выглядит? Согласитесь, такое имя включает воображение! Если на верхний этаж въезжает какой-нибудь Франсуа Дюбуа, вам кажется (возможно, зря), что вы все о нем знаете. Наверное потому, что я знавала одного Франсуа Дюбуа в школе и в последний раз слышала о нем от цветочницы, ходившей утешать его мать, когда его приговорили к двум годам условно и крупному штрафу за торговлю поддельным оливковым маслом. Но Рикардо Пататра – совсем другое дело. Это звучит громко, сильно, как имя какого-нибудь аргентинского волонтера, выступающего в защиту орангутанов. Или изобретателя тостера для альпинистов. Или известного испанского иллюзиониста, который удалился в изгнание, потому что проткнул свою партнершу шпагой, да так и не смог от этого оправиться, поскольку был в нее тайно влюблен. Это простое имя может сказать о многом, очень о многом. И вот, стоя под душем, я нашла себе новую цель в жизни: узнать, кто он, этот загадочный сосед. Выключив воду, я взяла полотенце. В эту самую минуту на лестничной клетке послышались шаги. Подумав, что это он поднимается к себе, я бросилась к дверному глазку. Сорвалась с места как ненормальная, тут же поскользнулась, и в следующую секунду растянулась на полу, чувствуя дикую боль. Вот идиотка! Я еще даже не видела этого типа, а уже пострадала из-за него. Это было моим первым глупым поступком, но далеко не последним. И, как оказалось, не самым худшим…

4

Не знаю, существуют ли люди, которым действительно нравится работать в банке, но лично я это просто ненавижу. Для меня банки символизируют крах нашей цивилизации. И клиенты, и персонал ходят туда с одинаковой неохотой. У них просто выбора нет.

Каждое утро, прибыв в отделение банка, мы должны проверить состояние банкоматов. Если что-то не в порядке, об этом надо сообщить в службу поддержки. Если аппарат нужно просто почистить, мы делаем это сами. Представляете? Они расставили повсюду свои машины, чтобы лишить нас работы, и мы еще должны эти машины обслуживать. Это все равно, как если бы вам пришлось умывать, кормить и наряжать инопланетного паразита, который в итоге вас же и сожрет. Сегодня утром на банкомате оказалась лишь одна рекламная наклейка – рэп-группы. Я вдруг представила, что обнаружила наклейку «Музыкального шторма» с анонсом их жалких выступлений. В этом случае я бы не стала утруждать себя уборкой, а сразу бы подпалила агрегат.

Чтобы попасть в отделение банка до открытия, нужно пройти через шлюзовую кабинку. Всякий раз, оказавшись внутри этой стеклянной колбы, я холодею при мысли, что курица Жеральдина ошибется кнопкой и вместо того, чтобы открыть внутреннюю дверь, впрыснет мне дозу удушающего газа. Я представляю, как буду задыхаться, размахивая руками, и биться словно рыба, которую несут с рынка в целлофановом пакете. Какой будет моя последняя мысль? Напрасно я убеждаю себя, что способна выдать что-нибудь умное, историческое. Скорее всего, это будет: «Ну и бестолочь эта Жеральдина!» Она никогда не стала бы заместителем, если бы длина ее ног не была обратно пропорциональна длине юбок.

Сегодня я выжила в шлюзовой кабинке – дверь благополучно открылась.

– Привет, Жюли. Да ты хромаешь! Что случилось?

– Поскользнулась в душе.

– Опять вытворяла безумства со своим телом!

Я не ответила. Бедная Жеральдина. Понятно, что с ее умопомрачительной внешностью она не может принимать душ, не вытворяя безумств со своим телом. Она наверняка это делает даже когда выносит мусор. Думаю, что в глубине души она совсем не злая. Мне она даже симпатична. Но когда видишь, как потрясающая молодая женщина меняет мужчин как перчатки и при этом делает карьеру, остается только убеждать себя, что она глупая.

Я собралась занять свое место за окошком, когда месье Мортань высунул голову из своего кабинета.

– Мадемуазель Турнель, зайдите, пожалуйста, ко мне.

Мортань – начальник отделения. Петух, правящий своими курами. Иногда мне кажется, что он и правда верит в то, что написано в рекламных проспектах, раздаваемых клиентам. Его костюм – как из игрушечного набора. Что-то в нашем мире не так, если такие типы получают ответственные должности.

– Садитесь, Жюли.

Он опускается в свое кресло, словно аэробус, у которого отказали оба двигателя. Прищуривает глаза, чтобы разглядеть что-то на своем экране. Сейчас утро вторника, первого дня нашей рабочей недели, и он собирается воздействовать на меня «целями и задачами».

– Это ведь вы обслуживаете счет мадам Бензема? «Разумеется, кретин, это написано в ее клиентской карточке».

– Да, месье.

– На прошлой неделе она была в двух шагах от того, чтобы оформить у нас страховку на автомобиль и квартиру. Она хотела также открыть депозит для своей дочери. В итоге – ничего. У вас ведь была с ней встреча, не так ли?

– Да, месье, в прошлый четверг.

– Тогда почему же она не подписала документы?

– Она попросила у меня совета…

– Замечательно, мы здесь как раз для того, чтобы давать советы.

– Она была готова все это сделать, потому что вы предложили ей взамен краткосрочный кредит.

– Это правда. Я заключил с ней взаимовыгодное соглашение. Это тоже входит в наши обязанности.

Нет, вы только посмотрите на него, с его победоносным видом, маленьким галстуком и гелем в волосах. Идиот несчастный. Полное отсутствие нравственности и здравого смысла. Если бы я была мужчиной, то прямо сейчас поднялась бы и помочилась на его стол просто для того, чтобы таким примитивным способом показать ему, до какой степени я его презираю. Кстати, я не уверена, что женщины в таких случаях выглядят элегантнее мужчин. Они гораздо ограниченнее в своих возможностях, когда встает вопрос о том, чтобы справить малую нужду.

– Вы меня слышите, мадемуазель Турнель?

– Конечно, месье.

– Тогда объясните, в чем дело.

– Я не хотела ее заставлять. Мне показалось, что я злоупотребляю ее доверием…

– Вы забыли, где работаете? Мы не служба помощи старикам! В этом мире действует только одно правило: есть или быть съеденным. Поэтому, когда речь идет о подписании честного договора с клиентами, которым мы, кстати, помогаем, я не вижу, как вы можете злоупотреблять их доверием! Вам следует понять философию этой профессии, иначе вы рискуете никогда не продвинуться по служебной лестнице.

Он был похож на питбуля с докторской степенью по жульничеству. Внезапно выражение злобы на его лице сменилось подобием улыбки, словно его ударило электрическим током. Более мягким тоном он добавил:

– Ладно, не буду вас больше мучить. Вы и так выглядите несчастной со своей ушибленной ногой. Сегодня я вас прощаю, но в следующий раз мне придется принять меры.

Я встала со стула и вышла из кабинета. Никогда не забывайте прописную истину: самое ужасное в мире – не испытания, а несправедливость.

Несмотря на неприятное начало дня, я не собиралась унывать. Я думала только об одном: сегодня вечером я буду дежурить возле своей двери, наблюдая в глазок за лестницей. И через несколько часов наконец увижу, что собой представляет таинственный Рикардо Пататра.

5

Придя домой, я вынула почту из своего ящика и, убедившись, что никто не спускается по лестнице, встала на цыпочки, пытаясь разглядеть, есть ли что-нибудь в ящике месье Пататра. Я заметила два или три конверта. Он их не забрал, – значит, домой еще не вернулся. У меня были все шансы увидеть его, когда он будет проходить мимо моей двери. Если, конечно, он не забыл забрать свою почту – в таком случае я буду только зря тут топтаться.

Полная решимости, я поднялась к себе. Программа моего вечера была насыщенной. Я наметила себе много дел. Прежде всего запаслась одной из местных бесплатных газет с предложениями работы. После очередной выходки Мортаня я стала всерьез думать, что настало время продолжить свой карьерный рост где-нибудь в другом месте. Переоделась в домашнее и включила чайник.

Мой план был так прост, что не мог провалиться. Я устраиваюсь за столом, не включаю музыку, и просматриваю объявления. Как только слышу шаги на лестнице, бросаюсь к двери – на этот раз с сухими ногами и предварительно убедившись, что ничто не помешает мне достичь цели. На самом деле дистанция не так уж велика и сложна: мой уголок в гостиной от входной двери отделяет меньше трех метров…

Я как раз читаю заманчивые объявления о продаже товаров на дому – гороскоп и то выглядит правдоподобнее, доложу я вам, – когда с лестницы доносится шум. Я бесшумно подкрадываюсь к двери и прижимаюсь к глазку. Кто-то включил реле времени в освещении подъезда. Четко вижу лестничную клетку, деформированную, округлую, как в рыбьем глазу. Слышу, как кто-то поднимается, волоча за собой что-то тяжелое. Раздается ритмичный стук. Я напрягаю зрение, чтобы разглядеть того, кто вот-вот появится. Только бы это был месье Пататра! Что-то тяжелое – это наверняка его коробки для переезда. Если он пожилой, я выйду и помогу ему. И если симпатичный. Я просто обязана это сделать. Ведь я думала о нем весь день. Внезапно на повороте, ведущем со второго этажа, я замечаю тень. Силуэт разглядеть невозможно. Улавливаю чье-то тяжелое дыхание, вижу руку на выцветших перилах, слышу размеренные шаги. Вдруг появляется лицо: это мадам Рудан, пожилая дама с пятого этажа. Обычно я рада ее видеть, но только не сейчас. Она тащит свою сумку на колесиках, которая набита до отказа, что довольно странно для одинокой старушки. Я не первый раз замечаю ее с этой ношей. Судя по ее комплекции, много она не ест. Что же она может делать с таким количеством продуктов?

Я разочарована, к тому же чувствую себя неловко. Если я выйду, чтобы помочь мадам Рудан, она будет смущена, что кто-то застал ее врасплох, и решит, что я целыми днями шпионю за соседями. А если не выйду, меня совесть заест, что позволила старушке тащить такую тяжесть. Мадам Рудан всегда со мной очень мила. Я никогда не слышала, чтобы она о ком-нибудь отзывалась плохо. И потом, я испытываю к ней нежность потому, что она одинока, а мне всегда жалко одиноких людей. Когда на меня нападает особенно сильная хандра, я говорю себе, что через сорок лет стану такой же, как она. Буду есть только для того, чтобы не умереть, больше ничего не ожидая от жизни. Несмотря на свой порыв, я так и не убедила себя выйти помочь старушке. Пока я договаривалась с собственной совестью, она уже раз десять успела подняться на свой этаж.

Я снова погрузилась в газетные объявления. Впечатление удручающее. Ничего приличного. А что если отправиться в Пиренеи разводить коз. Из молока варить сыр, из шерсти вязать пледы. Из остального делать колбасу и паштет. Во всяком случае, это не хуже, чем впаривать клиентам потребительские кредиты.

Я доедала яблоко, когда на лестнице снова послышался шум. Пришлось тотчас вернуться на свой наблюдательный пост. На этот раз шаги более быстрые. Они ассоциируются у меня только с девушкой с верхнего этажа, но мне кажется, что она уехала куда-то на каникулы. Глупо, но сердце начинает биться чаще. Снова появляется тень, затем мужская рука на перилах. Довольно высокий силуэт. Он как раз должен показаться из-за поворота, но в эту секунду гаснет свет. Наступает кромешная тьма, незнакомец спотыкается и падает – судя по звуку, всеми частями тела. Слышно, как он ругается. Слов не разобрать, но я понимаю это по интонации. Я словно сошла с ума. Мне хочется открыть дверь, включить свет и быстро вернуться в квартиру, чтобы он меня не заметил, а потом снова разглядывать его через глазок. Должно быть, он сильно ударился. Потер ушибленное место. Не знаю какое – на лестнице по-прежнему темно. Выругавшись еще раз, он продолжил подниматься наощупь. Я бы выцарапала глаза тому, кто установил реле времени на такой короткий интервал. Рикардо Пататра здесь, я чувствую его присутствие, слышу его шаги за своей дверью. Он поворачивает выключатель рядом с моим звонком. Снова становится светло, но под этим углом мне ничегошеньки не видно. Напрасно я расплющиваю лицо о дверь и выворачиваю шею – ничего не получается. Полный провал. Я чувствую себя убитой. Вечер прожит зря. Жизнь испорчена. Конец света.

6

Я обещала быть с вами честной, хоть это и нелегко. Так вот: с этого дня мною буквально овладела навязчивая идея его увидеть. На работу я шла, как зомби. Даже не понимала, с кем разговариваю. Всем говорила «да». Не оплачивала счета… Так прошел весь день.

Вечером я вихрем ворвалась в свой подъезд и первым делом проверила, есть ли почта в его ящике для писем. Я даже усовершенствовала технологию. Приподняв крышечку щели почтового ящика, осветила его внутренность маленьким фонариком, чтобы убедиться, что это не вчерашние письма. Вы когда-нибудь видели такую дуру? Если бы меня знал Хичкок, он бы снял обо мне свой самый знаменитый фильм. Я провела в засаде под своей дверью несколько часов. Я забыла о еде. Не решалась отлучиться в туалет. Это ужасно, но я даже подумывала поставить ночной горшок возле двери. Правда, не сделала этого. Честное слово.

Я заступила на свой пост в четверть шестого и до половины двенадцатого его не покидала. Жизнь корейского пограничника. Я пережила пытку ожидания, восторг от включающейся на лестничной площадке лампочки, возбуждение от приближающихся шагов. Каждый раз во мне вспыхивала надежда, ладони становились влажными, уровень адреналина подскакивал, и я напряженно пыталась различить мир глазами форели. И всякий раз чье-то появление сопровождалось внутренней эйфорией, сравнимой с тем, что я испытала в шестилетнем возрасте на Рождество, когда распаковывала подарки в надежде найти говорящую куклу.

Я видела, как мимо проходят люди. Месье Хоффман, который все время насвистывает одну и ту же мелодию. Мадам Рудан как всегда со своей сумкой на колесиках. Учитель физкультуры, считающий себя божеством, даже когда идет один по лестнице. Я буквально приклеилась к двери. Рисунок ее резьбы отпечатался на моей щеке. Я могла бы составить график передвижений по нашему дому с указанием времени вплоть до минуты. Стоя под дверью, я сделала по меньшей мере один вывод: закон подлости все-таки есть. Представьте себе – за долгие часы моего сидения в засаде месье Пататра прошел мимо несколько раз, но мне каждый раз что-то мешало его увидеть.

В первый раз, как вы уже знаете, он поднимался по лестнице в темноте. Сегодня вечером он прошел с большой коробкой, скрывавшей его наполовину. Я увидела его ноги, ботинки и четыре пальца руки. Когда он шел обратно, мне позвонила мать. Разговор продлился всего десять секунд. Но я отвлеклась, и он этим воспользовался. Вот невезуха!

Не стану испытывать ваше терпение. Я все-таки увидела его! Но до сих пор от одной только мысли об этом мне становится дурно.

На третий день, как обычно, я перед работой забежала в булочную за круассаном.

– Здравствуй, Жюли. Ты почти не хромаешь сегодня.

– Здравствуйте, мадам Бержеро. Мне действительно уже лучше.

Не знаю, как она это делает. Всегда одинаково бодра, улыбчива, внимательна к людям. Мне кажется это единственная женщина, которая действительно любила своего мужа. Он пек хлеб, она его продавала. Три года назад он неожиданно умер. Инфаркт в пятьдесят пять лет. Я впервые увидела, как она плачет. На следующий день после похорон она открыла магазин. Ей было нечего продавать, но она открылась. Приходили покупатели. Она стояла за кассой, но вид у нее был растерянный. Люди не осмеливались смотреть на пустые прилавки. Каждый находил для нее несколько теплых слов. В течение двух недель никто в квартале не ел хлеба. За это я тоже люблю наши места. Мохаммед не воспользовался ситуацией, чтобы извлечь из нее выгоду. Он незаметно наблюдал за мадам Бержеро через витрину. Именно он разместил объявление в газете, и месяц спустя она приняла на работу Жюльена, нового булочника. Он молод, и хлеб у него вкуснее, но мадам Бержеро никто никогда об этом не скажет.

Тем утром, как обычно, в булочной пахло теплой сдобой. Продавщица Ванесса выкладывала круассаны на витрине. Я всегда обожала этот вкусный, особенный запах. Когда выпекается хлеб, его аромат наполняет улицу. Я многое бы отдала, чтобы жить в квартире над булочной и через открытые окна постоянно вдыхать его. Мы перекинулись парой фраз, и мадам Бержеро завернула мне мой круассан. Когда я собралась попрощаться с ней и выйти на улицу, она задержала меня:

– Подожди, я пойду с тобой. Нужно сказать пару слов Мохаммеду: он снова влез на мой тротуар со своими овощами.

– Если хотите, я могу ему передать.

– Нет, мне полезно размяться. К тому же я пытаюсь ему втолковать, что нехорошо посягать на чужую территорию.

– Думаю, он с вами согласится, мадам Бержеро…

– Тогда зачем он ставит свои овощи рядом с моей рекламой мороженого?

Она вышла со мной на улицу и, полагаю, собралась обрушить на меня одну из своих политико-экономических тирад, которыми обычно бомбардирует бедного Мохаммеда. В такой ситуации они напоминают две многонациональные корпорации, которые борются за рынки стоимостью в несколько миллиардов долларов.

Внезапно сменив тему, она мимоходом бросает:

– Кстати, новый жилец из твоего дома не лишен обаяния.

– Кто?

– Месье… Патайа.

Я чуть не задохнулась.

«Будьте точнее. Его зовут Пататра. Опишите мне его немедленно, в мельчайших подробностях. У вас случайно нет его фотографии? Никто так не жаждал увидеть этого человека, как я. Каждый вечер ради него я часами топчусь под своей дверью. Почему я единственная, кто до сих пор его не видел? Судя по всему, я увижу его последней, тогда как первой смеялась над его фамилией».

Я сдерживаю себя:

– Правда? Он симпатичный?

– Мне кажется, в нем что-то есть. Он выходит по утрам сразу вслед за тобой, скоро вы наверняка пересечетесь.

Эта фраза подхлестнула меня. Разве я из тех, кто может довольствоваться каким-то «скоро»? Я поставила себе ультиматум. Сегодня же вечером, неважно каким образом, но я его увижу. Если понадобится, притворюсь мертвой и буду лежать на лестнице до тех пор, пока он не вернется и не обнаружит меня. Или поднимусь на его лестничную площадку, изображая слепую и страдающую амнезией. Или еще лучше – позвоню в его дверь и предложу купить календари за полгода до Рождества, якобы желая опередить других распространителей. Я торжественно поклялась себе, что больше не буду проводить вечера, приклеившись к дверному глазку.

Я даже не слышала перебранки мадам Бержеро и Мохаммеда. Я отправилась на работу, как на передовую, полная решимости. В этот день я всем говорила только «нет». Когда часы пробили конец рабочего дня, навела порядок на своем столе и помчалась домой. Трагедия произошла на самом входе.

7

Первым делом бросаюсь проверять его почтовый ящик. Встаю на цыпочки. Свечу фонариком внутрь и вижу три конверта. Он переехал сюда всего несколько дней назад, и уже столько писем! Я различаю какой-то официальный конверт, быть может, из префектуры или министерства. Интересно, что это? Если мне удастся это выяснить, я возьму реванш. Раз уж все увидели его раньше меня, я хотя бы первая узнаю, чем он занимается. И потом могу сказать с невинным видом: «А вы разве не знали?»

Я изо всех сил стараюсь разглядеть надпись, но мешает конверт сверху. Можно попробовать сдвинуть фонариком, он как раз пролезет в щель. Я опускаю его как можно глубже. Не хватает всего чуть-чуть. Удерживая фонарик кончиками пальцев, делаю последнее усилие. Мне это почти удалось, но вдруг: тарарах в почтовом ящике Пататра! Снова срабатывает закон подлости. Мой включенный фонарик падает на его письма. Теперь его ящик похож на освещенный кукольный домик. Вот здесь можно устроить гостиную, там кухню, и говорящая кукла войдет сюда, когда получит ключи. Что за бред лезет мне в голову! Я снова совершила глупость. Нужно как-то достать фонарик. Просовываю в щель пальцы – в конце концов, до него не так уж далеко. И пальцы у меня тонкие. Я с усилием протискиваю их внутрь. Эта гадкая кукла могла бы мне и помочь. Чувствую себя маленькой обезьянкой, застрявшей в браконьерской ловушке своими крохотными лапками, которые не хотят выпускать арахис, спрятанный в кокосовом орехе. Касаюсь фонарика кончиком среднего пальца. Он ускользает от меня. Держи его, дрянная кукла, или я оторву тебе голову! У меня нет выбора, и я протискиваю руку дальше. Ладонь почти целиком внутри, но фонарик по-прежнему не дается. Второго шанса у меня не будет, поэтому я напрягаюсь изо всех сил, невзирая на боль. Готово: рука ободрана, но зато пролезла вся ладонь. На этот раз пострадало запястье – металлическая пасть ящика, расплющив мне руку, яростно впилась в кожу. И тут я застываю от ужаса. Слышатся щелчки домофона. Кто-то набирает код, собираясь войти. Сейчас меня застанут висящей на почтовом ящике соседа. Теперь я знаю, что испытывает кролик, попавший в свет фар несущегося на него грузовика. Господи, умоляю, пусть это будет какой-нибудь подслеповатый старик! Или сделай меня невидимой! Я настолько испугана, что, кажется, произнесла это вслух. Представляете, какой бред приходится выслушивать Богу? Даже лучше, если его нет, – одним свидетелем нашей глупости будет меньше. Дверь открывается. Рука не дает мне повернуться и посмотреть на вошедшего. – Что с вами случилось?

Голос мужчины. Это он, я узнаю его по ботинкам и четырем пальцам. Катастрофа! У меня подкашиваются ноги, в глазах темнеет.

– Да вы застряли! Погодите, я вам помогу.

Господи, пожалуйста, пусть грянет взрыв! Пусть кто-нибудь свалится с лестницы со стеклянным газовым баллоном, для разнообразия. Не мадам Рудан, она очень милая, а, к примеру, этот дебильный физрук. Но Всевышний глух к моим молитвам. Ничего не взрывается. Ну, где там святой заступник всех застрявших? Чего он медлит?

Мужчина приближается, рост у него скорее высокий. На моем запястье его рука – теплая, мягкая. Вторая тоже. Он стоит совсем рядом. И восклицает:

– Но это же мой ящик!

Есть ли что-нибудь среднее между обмороком и смертью? Потому что именно это со мной сейчас произойдет. Взрывается не только мой мозг, а все тело целиком. Я впервые встречаю этого парня с забавным именем, и как раз тогда, когда похожа на мышь, застрявшую в мышеловке. Теперь я понимаю королей, рыцарей и святых, которые, угодив в подобную ситуацию, клялись, что построят собор, если выберутся. Проблема в том, что моих доходов от силы хватит на собачью конуру или большую нору. Но я обещаю это сделать. Сейчас я не могу поднять руку, чтобы торжественно поклясться, но говорю это от всей души. К тому же он начал вытаскивать мою руку, и я испытываю муки мученические. Меня уже можно причислить к лику святых. Святая Жюли, мадонна почтовых ящиков. Следует признать очевидное: я не уверена, что когда-нибудь освобожу свою руку. Это как гарпун, который уже не вытащить. Мне придется провести остаток жизни с дверцей почтового ящика в качестве браслета. Представляете, как сложно будет надевать обтягивающее платье?

Он встает сзади и обнимает меня.

– Я попробую вас приподнять. Так вам будет проще освободиться. Но как вы умудрились это сделать?

Его руки обвивают меня, я чувствую спиной его торс, ощущаю дыхание на своей шее. Стыдно признаться, но мне совершенно наплевать на свое запястье. Мне хорошо. Я займусь своей лапкой позже, наложу шину, сделаю компресс, намажу мазью, но сейчас я не знаю, что со мной творится. Я парю над землей.

– Как странно вы застряли. Прошу вас, скажите хоть что-нибудь. Вам больно?

Я молчу. Я готова часами стоять, прижавшись к нему, с рукой, застрявшей в пасти почтового ящика.

– Нет, так у нас ничего не получится. Нужны инструменты.

Он осторожно ставит меня на пол, моя рука снова натягивается, и мне кажется, что она сейчас оторвется. Боль помогает мне вернуться к реальности. Я бормочу измученным голосом:

– В соседнем доме, тридцать первом, есть двор. В глубине – гараж, там вы найдете Ксавье, у него инструменты…

– Может быть, лучше вызвать пожарных?

– Нет, идите к Ксавье, у него есть все, что нужно.

– Держитесь, я быстро.

Его руки разжались, скользнув по моим плечам. Он отодвинулся, и мне сразу стало холодно. Мой спаситель бросился бегом из подъезда. Он дотрагивался до меня, говорил прямо в ухо, прижимал к себе, но я по-прежнему не видела его лица.

8

«Здесь покоится Жюли Турнель, скончавшаяся от стыда». Вот что будет написано на моем надгробии в окружении маленьких мраморных табличек от моих близких. «Я буду продавать меньше круассанов» – от булочницы. «Будешь знать, как совать свой нос не в свое дело» – от Жеральдины. «Вы сделали невыгодное вложение своей руки» – за подписью Мортаня с логотипом банка.

Я недолго оставалась в одиночестве, повиснув на почтовом ящике, но мне это показалось вечностью. В томительном ожидании я пыталась выбрать позу, чтобы выглядеть как можно достойнее при его возвращении. Но мне это так и не удалось. Месье Пататра вернулся вместе с Ксавье и ножницами для резки металла. Вдвоем они искорежили дверцу почтового ящика и освободили меня. Ксавье выглядел встревоженным, но, поняв, что я буду жить и что я в надежных руках, снова отправился к своим железякам. Месье Пататра отвел меня в ближайшую аптеку, и месье Бланшар, ее хозяин, оказал мне необходимую помощь. Мой спаситель проявил тактичность, объяснив аптекарю, что я просто прищемила руку дверью. На обратном пути он поддерживал меня под здоровую руку, как старушку.

– Да вы еще и хромаете…

«Так это из-за тебя я растянулась на полу, когда рванула к дверному глазку, чтобы наконец увидеть твое лицо».

– Ерунда, я просто поскользнулась.

Когда мы вошли в подъезд, я невольно отшатнулась, увидев почтовые ящики. Теперь я понимаю, что чувствуют ветераны вьетнамской войны при виде бамбуковых хижин. Маленькая железная дверца лежала на полу, словно ее разворотило бомбой. Он элегантным жестом поднял ее и произнес:

– Я не могу вас так оставить, пойдемте ко мне.

Я не смела поверить своим ушам и поэтому решила, что он разговаривает со своей дверцей. Но почему он обращается к ней на «вы»? Ведь она-то ему точно не чужая.

* * *

И вот я сижу за его столом, посреди картонных коробок. И стараюсь смотреть на него так, чтобы он не видел. Мадам Бержеро была скромна, утверждая, что он не лишен обаяния. Он просто умопомрачителен! Карие глаза, мужественный подбородок, красивая улыбка, темные волосы, постриженные коротко, но не слишком. И фигура у него спортивная. Не накачанная, а именно спортивная. Представляю, как выгляжу я! Морская свинка, не сводящая с него влюбленных глаз.

– Мне очень жаль, – произносит он, – но кофейник где-то в коробках. Могу предложить вам только растворимый кофе.

– Спасибо, меня это вполне устроит.

Я ненавижу кофе. Мне не нравится его запах, это настоящее экологическое бедствие. Я не понимаю, как этот напиток смог приобрести всемирную популярность. Если долго и настойчиво что-то повторять, людям можно навязать что угодно. Но я не стану ему этого говорить. Я молча выпью все, что он мне даст.

Его движения спокойны и уверенны. Все делается последовательно, без спешки, это проявляется даже в том, как он ставит чашку. Он поворачивается и идет к раковине. Задница у него потрясающая. Меня наполняет тревога. Господи, только бы он не оказался плохим парнем…

– Вы играете на каком-нибудь музыкальном инструменте?

Он бросает на меня через плечо удивленный взгляд, его глаза смеются:

– Почему вы спрашиваете? Беспокоитесь, что я нарушу тишину в доме?

– Нет, из простого любопытства.

– Я ни на чем не играю. А по поводу тишины в доме не волнуйтесь, я веду себя тихо.

Пока он кипятит воду, я внимательно осматриваюсь вокруг. Его одежда аккуратно сложена. Я впервые вижу парня, который складывает свои вещи, когда не ждет визита. Может, он гей? Я замечаю строительный мастерок. Возможно, он каменщик? Ему бы пошла каска и клетчатая рубашка, расстегнутая на груди. На одной из коробок стоит открытый ноутбук. Быстро же он подключился к Интернету. Быть может, он часами напролет играет в сети?

Он возвращается к столу и садится напротив меня. Наливает кипяток в чашку и подвигает ко мне. От нее воняет кофе.

– Сколько сахара?

«Тридцать восемь, чтобы перебить этот гадкий вкус».

– Два, спасибо.

– Как вы себя чувствуете?

– Лучше. Мне жаль, что ваш ящик…

– Ерунда. Как-нибудь вы расскажете мне, как это получилось.

– Я хотела достать свой фонарик…

Он не настаивает. Спокойно смотрит на меня.

– Вы давно здесь живете? – спрашивает он.

– Я всю жизнь провела в этом квартале, но в доме живу пятый год. Третий этаж, налево.

– Слушайте, а ваш приятель Ксавье – необычный парень. В его гараже я заметил странную машину. Она похожа на космический корабль из научно-фантастического фильма. Он что, сам ее сделал?

– Он еще мальчишкой увлекался бронированными машинами. Мы знакомы с детского сада. Он хотел стать военным, но провалил экзамены. Сильно переживал. И тогда решил построить себе бронеавтомобиль.

– В одиночку? В своем гараже?

– Он тратит на это все свободное время. Хороший парень. Вы увидите, у нас здесь много приятных людей. Если у вас возникнут вопросы, понадобится узнать о каком-нибудь ресторане или магазине, все равно о чем, обращайтесь ко мне.

– Спасибо. Я недавно приехал и совсем не знаю города. Постепенно исследую его. Сегодня на ужин я купил креветки в остром соусе у продавца-азиата.

«Прощай, Рикардо, я тебя больше не увижу. Мое сердце разрывается на части».

Я проглатываю кофе, чтобы придать себе уверенности. Он бросает взгляд на часы.

– Не хочу отнимать ваше время. У вас наверняка полно дел.

– Я сам распоряжаюсь своим временем. Меня никто не ждет. А вот вы…

– Меня тоже никто не ждет.

– Если бы я знал, то купил бы у китайца побольше креветок и пригласил вас.

«Убийца!»

– Вы и так достаточно сделали для меня сегодня.

Он провожает меня до двери. Мы неуклюже топчемся, не зная, как попрощаться. Если бы я была честной, то посоветовала бы ему не трогать креветки. Но я не осмелилась. Мне до сих пор стыдно. Я предпочла причинить ему страдания, лишь бы не стать посмешищем во второй раз. Это отвратительно!

– Кстати! – восклицает он, возвращаясь к столу. – Не забудьте свой фонарик. Похоже, вы им очень дорожите, раз подвергли себя такому риску…

Мне чудится в его голосе оттенок иронии. Я глупо улыбаюсь – это я делать умею. Беру свой фонарик, и мы расстаемся. Он закрывает дверь. Будь я на его месте, я бы сейчас приклеилась к глазку.

На свой этаж я спускаюсь в странном состоянии. Немного мучает боль в руке, но больше всего – страх, оттого что я выглядела как идиотка. И все же, несмотря на все это, я чувствую себя на удивление хорошо. Я взволнована. Не думаю, что на меня так подействовал кофе.

9

Это глупо, но мне сразу же стало его не хватать. Мне хотелось быть с ним постоянно. Я могла бы помочь ему распаковать его коробки. Мне вполне достаточно просто на него смотреть. Такого со мной еще не было. Это не пылкая страсть. Что-то другое. Наши квартиры, если смотреть через потолок и несколько стен, разделяет от силы пятнадцать метров. Где он спит? И спит ли он вообще? Всю ночь я размышляла о том, как исправить ущерб, нанесенный его почтовому ящику. Вначале решила предложить ему пользоваться вместе со мной моим ящиком, но в итоге отказалась от этой мысли. Представляю лица остальных жителей дома, когда всего через неделю после его переезда они обнаружат наши два имени рядом. Прощай, репутация! Даже Жеральдина не может похвастаться такой скоростью.

К двум часам ночи мне пришла в голову гениальная мысль: я попрошу Ксавье сделать новую дверцу. Тем временем месье Пататра займет мой почтовый ящик, а моя почта может спокойно полежать в его раскуроченном. Решено.

На следующее утро, отправляясь на работу, я подсунула ему под дверь записку:

«Доброе утро, еще раз спасибо за вашу вчерашнюю помощь, вы были очень любезны. Надеюсь, вы простите мне… бла-бла-бла…» и в конце: «Я занесу вам ключ от моего почтового ящика около семи вечера. Если вас не будет дома, зайдите ко мне. С дружеским приветом, Жюли».

Эта незамысловатая записка далась мне тяжелее, чем учеба в университете. Мне было проще написать доклад на двухстах десяти страницах о необходимости оказания помощи развивающимся странам, чем нацарапать ему эти несколько строк. Я мучилась, словно сочиняла сценарий для голливудского фильма. Сто двадцать пять черновиков, более шести миллиардов задействованных нейронов, три словаря, пять миллионов сомнений, более двух часов на выбор заключительной фразы: «До скорого», «С сердечным приветом», «С дружеским приветом», «С любовью» или «Ваша душой и телом».

Затем пришлось думать над тем, как сложить записку и просто ли сунуть ее под дверь или протолкнуть подальше в глубь квартиры. Ведь он может наступить на нее и не заметить или же, открывая дверь, задвинуть мое послание к стене и обнаружить его только при следующем переезде! Если каждая встреча между двумя людьми создает столько проблем, понятно, почему мы размножаемся медленнее кошек, которые вот-вот захватят господство на планете.

Оставив записку, я зашла в булочную за своим круассаном. С самого порога я почувствовала, что в воздухе висит напряжение. И явно не из-за дамочки, покупающей половину багета. Поначалу я решила, что речь идет об очередной стычке с Мохаммедом.

– Как ваши дела, мадам Бержеро?

– Не очень, моя милая Жюли. В жизни не бывает все гладко.

– Что-то случилось?

Лучше бы мне прекратить эти расспросы. Каждый раз знаю, что мне это выйдет боком, но не могу себя остановить. Моя мать утверждает, что я слишком беспокоюсь о людях.

– Только представь, Жюли, не успела я отразить угрозу вторжения Мохаммеда, как Ванесса сообщает мне о своем уходе.

Продавщица появляется из задней комнаты магазина, еле сдерживая слезы.

– Один круассан для мадемуазель Турнель, – сухо бросает ей хозяйка.

Ванесса начинает плакать. Если она еще чуть-чуть нагнется, то оросит слезами мой круассан. У нее вырывается крик души:

– Я беременна, и Максим больше не хочет, чтобы я работала!

Так и есть, ситуация накаляется. Мне нужно что-нибудь сказать, чтобы ее разрядить. И я выпаливаю:

– Но это же чудесно!

Зачем я это сказала? Мадам Бержеро не так часто меня бранила. Последний раз когда мне было восемь лет, и я забыла попрощаться с ней, выходя из булочной. Не следовало отыгрываться за это сегодня утром. Надо же было такое ляпнуть! Она всплеснула руками и разразилась тирадой:

– Дело не в этом! Я потратила два года на ее обучение. Несколько месяцев я работала за двоих, чтобы дать ей время освоиться. И теперь, когда она наконец всему научилась, она меня бросает! Через три недели люди возвращаются из отпусков… И что я буду делать?

Дрожа с головы до ног, Ванесса бросает на меня полные отчаяния взгляды, в которых одновременно читается облегчение, что ее хозяйка переключилась на кого-то другого. Подождав, пока буря утихнет, я вышла из булочной, не забыв попрощаться.

Прибыв в банк, я поняла, что судьба еще не закончила разбираться со мной. Я сразу заметила, что с Жеральдиной творится что-то неладное. В ее взгляде не было привычного восторга юного матроса-романтика, познающего мир. Я села на свое место, и она тут же подошла ко мне, сделав вид, что ей нужен сейф с чековыми книжками.

– Жюли…

– Что случилось?

– Не оборачивайся. Он за нами следит, – прошептала она, показывая глазами на камеры наблюдения, установленные в каждом углу потолка.

Я сделала вид, что пишу. И даже старательно что-то написала. На самом деле мне это понравилось, потому что я всегда мечтала сыграть в каком-нибудь шпионском фильме. Я была бы агентом ЖТ – Жюли Турнель или Женственной Труженицей, супершпионкой, а Жеральдина должна была бы передать мне секретный документ, от которого зависела судьба мира. Она стала бы агентом ЖД – Жеральдиной Дагуэн или Жуткой Дурой и спрятала бы микрофильм… не в своем бюстгальтере, поскольку она их никогда не носит, и не в своих стрингах, так как, несмотря на небольшой опыт работы в разведке, ей все же известно, что это опасно для здоровья… Знаю! Она спрятала бы его в одном из своих огромных уродливых перстней. Да, точно.

– Ты выглядишь расстроенной, Жеральдина…

Она шмыгает носом. Похоже, сейчас расплачется. Неужели угроза, нависшая над миром, столь ужасна? Это уже вторая женщина, которую я вижу плачущей этим утром, они словно сговорились…

– Ты что, беременна? – спрашиваю я.

– С чего ты взяла? Тебе ли не знать, что я одна уже две недели…

– И поэтому ты так расстроена?

– Нет. Вчера вечером Мортань вызвал меня на ковер по промежуточным итогам.

– Уже?

– Он решил сделать это заранее. И постарался на славу. По его утверждению, я полный ноль. Ничего не делаю как надо. Он опустил меня ниже плинтуса, вывалял в грязи. Мне было так плохо, что меня стошнило.

Не обращая внимания на камеры, я оборачиваюсь. Жеральдина действительно выглядит подавленно. Я беру ее за руку.

– Ты же знаешь, какой он. Наверняка он и половины этого не думает. Просто выполняет свою работу. Не принимай близко к сердцу…

– Я его ненавижу.

– Да его все ненавидят. Даже его мать сбежала в Индию, только бы его не видеть.

– Это правда?

– Нет, Жеральдина, я шучу.

– Ну что ж, тебе повезло, что у тебя шутливое настроение, поскольку он сказал, что сегодня утром твоя очередь. Смотри, вон он, выходит из своего кабинета…

10

Судя по всему, нас держат за дураков. Используют метод кнута и пряника. Каждый год многочисленных сотрудников банка приглашают на цирковое представление под названием «ежегодные беседы». «Неформальная встреча для свободного обмена мнениями о работе сотрудников в целях улучшения деятельности предприятия в целом через развитие персонала». Можно подумать! Те, кто через это прошел, прекрасно понимают, какая пропасть отделяет эту якобы действенную программу от реальности.

Чаще всего один или два мелких начальника объясняют вам, почему, «несмотря на неоспоримые усилия», вам не светит повышение зарплаты в этом году. Если вы сопротивляетесь, приводите аргументы, «неформальная и свободная» встреча превращается в судилище инквизиции. На вас беспощадно вываливают все. Сколько раз мне приходилось утешать коллег, о которых буквально вытерли ноги! Со слащавыми улыбочками, опираясь на низкопробные принципы, вам преподают урок, попирая ваше достоинство. По сути, это всего лишь способ оправдать тот факт, что вам больше не дадут пирога, который едят другие. Но к тому времени и аппетит уже пропадает…

Я сижу напротив Мортаня, он читает мне нотацию. Знаете, что такое снежная слепота? Это явление возникает, когда ваши глаза слишком долго подвергаются воздействию яркого солнечного света, отражаемого снегом, и вы перестаете видеть. Так вот, в маленьком кабинете, где еще пахнет рвотой Жеральдины, у меня наступает… не слепота, конечно, а полная глухота от изрекаемых глупостей. Их так много, что мои уши перестают функционировать. Я смотрю, как он жестикулирует, чередуя любезные улыбки с укоризненными взглядами. Он размахивает руками, словно кандидат в президенты, выступающий по телевизору. Мне очень жаль, но у него из носа торчит волос, и это все, что я вижу. Прическа, уложенная гелем, красивая одежда, купленная со скидкой по Интернету, массивные часы, которые всего лишь имитация дорогой марки, – а я не свожу глаз с одиноко торчащего волоса.

Но и не слушая, я прекрасно знаю, о чем он сейчас говорит: этот престижный крупный банк оказывает мне честь, оставляя меня в своих стенах, поскольку, откровенно говоря, по шкале «корпоративного духа предприятия» я получила ноль. Я даже не привела в банк никого из членов своей семьи. Не продала ни одного банковского продукта своим подружкам. Плохой дилер.

Не знаю, сколько времени я уже сижу перед ним, но это не имеет значения. У меня болит рука. Этот мужлан даже не поинтересовался моим здоровьем, хотя прекрасно видел повязку. Толстокожее животное. Жалкое насекомое. Этим вечером ты будешь гордиться собой. Отчитаешься о проделанной работе своему начальнику. Тебе так нравится править своим курятником. Ты уничтожил Жеральдину, теперь топчешь меня. Но ничего, я переживу. А когда мне все надоест, мой Рикардо придет и разобьет твою крысиную физиономию. – Ну что, договорились, Жюли?

«Понятия не имею, я ничего не слышала».

Он настаивает:

– Обещаете мне об этом подумать? Это в ваших же интересах…

«Ладно, посмотрим».

Я ничего не отвечаю. Встаю со стула и выхожу из кабинета. Меня поджидает Жеральдина:

– Ну что? Как все прошло? Долго он тебя продержал.

– Отлично! Он считает меня перспективным работником и решил поднять мне зарплату на тридцать процентов.

Жеральдина застывает на месте. Лицо ее становится таким пунцовым, словно она проглотила огромную чашку горячего шоколада вместе с ложкой. Когда о ком-то говорят, что он закипает, наверняка имеют в виду именно такое состояние. Я не успела ей сказать, что это шутка. Жеральдина с криком бросается к кабинету Мортаня. Она не стучит – по крайней мере в дверь. Скрывается в кабинете, откуда раздается грохот и рев. Судя по звуку, она набросилась на шефа прямо через стол, сметя все на своем пути. Мортань только успел крикнуть:

– Да что на вас нашло?

В ответ последовала звонкая пощечина: таких громких шлепков я никогда не слышала. Удар дровосека, которым можно уложить на месте быка. Затем наступила тишина. Жеральдина вышла из кабинета немного растрепанная, но с явным облегчением на лице. Время в конторе словно остановилось. Я задавалась вопросом, жив ли Мортань. Не хотелось идти проверять. Мне больше нравилось представлять его бездыханное тело с багровой щекой и запрокинутой головой, которое вылетело из кресла, как манекен для краш-теста после столкновения с контейнером, полным утюгов, на скорости сто тридцать километров в час. Впервые за все время на нас повеяло гармоничной безмятежностью. В этот день что-то изменилось в отделении банка. И во мне.

11

Я люблю навещать Ксавье. Давненько я этого не делала. Его дом стоит вплотную к моему, но атмосфера там совершенно другая. У нас небольшая лестница, скромные квартиры, тогда как в его доме есть консьержка, большой двор с гаражами в глубине, за которыми виднеются тополя ближайшего сквера. Ксавье всегда жил здесь, в квартире своих родителей. Когда он опаздывал в школу, то взбирался на крыши гаражей, пересекал небольшой парк и попадал прямиком в школьный двор через дырку в решетчатой ограде. Мы часто играли вместе. Насколько я помню, он с детства был самым сильным в нашей компании. Честный парень, ни в чем дурном не замешан, средний ученик, в прошлом несколько подружек. Он спокойно проживал свою жизнь до неудачи с воинской службой. Никто так и не понял, что случилось. Он никогда об этом не рассказывал. Зато у него репутация мастера с золотыми руками. В квартале все обращаются к Ксавье, когда нужно что-нибудь припаять или требуется эксперт по сварке, металлу и трубам. Он неплохо зарабатывает в конторе, занимающейся промышленным водоснабжением. За четыре месяца поднялся до бригадира, но ему это не понравилось, поскольку он перестал работать с металлом. Тогда Ксавье попросил вернуть его обратно. Ночами он вкалывает на стройках, а в остальное время трудится над своим опытным образцом.

По Ксавье можно сверять часы. Каждый день, зимой и летом, вы можете быть уверены, что найдете его в мастерской после половины шестого. Он купил два гаража в глубине двора. Ежедневно распахивает их двери настежь и выводит своего механического монстра наружу. Он приобрел старую колымагу, у которой сохранился только мотор. И заново ее переделал, превратив в бронеавтомобиль, способный вызвать зависть у президента Соединенных Штатов. Каждая деталь в нем – настоящее произведение искусства. Дети приходят на него посмотреть, соседи интересуются, как продвигается работа. Если у какой-нибудь женщины возникают проблемы с водопроводом, она зовет Ксавье прямо через окно. С тех пор как развелись его родители, когда ему было восемнадцать лет, я ни разу не видела, чтобы он брал отпуск.

Сегодня, как и предполагалось, я нахожу его лежащим под металлическим монстром. Только ноги торчат.

– Ксавье?

Он вылезает из-под машины.

– Привет, Жюли. Как твоя рука?

– Уже лучше. Спасибо. А как твой болид?

– Я придумал ему имя: КСАВ-1. Что скажешь?

– Звучит неплохо. Все получается?

– Я усовершенствовал подвески. С моими модификациями КСАВ-1 сможет на полной скорости преодолеть ухабистую дорогу, и пассажиры даже не почувствуют дискомфорта. Еще ни одному конструктору не удавалось этого добиться. Мой автомобиль будет таким же красивым, как «Роллс-ройс», и надежнее, чем автобус. Если захочешь, я тебя прокачу.

– Очень на это надеюсь. И когда ты закончишь свой КСАВ-1?

Ксавье, похоже, счастлив услышать из моих уст название своего детища.

– Месяца через два. Работы не так уж много осталось.

– Нужно будет это отметить.

– Ты права. Разобьешь бутылку шампанского о решетку радиатора!

– С удовольствием. Но пока этот великий день не настал, я зашла поблагодарить тебя за то, что вытащил меня из вчерашней передряги.

– Не за что. Ты не раз делала то же самое для меня.

– Я хотела у тебя кое-что спросить. Ты не мог бы сделать новую железную дверцу для почтового ящика?

– Без проблем. Легко. Если хочешь, в эти же выходные и сделаю.

– Это не срочно. В любом случае я пока отдам свой ящик новому жильцу.

– Пусть оставит его себе. Для тебя я сделаю красивую дверцу.

– Можно самую простую. Не хочу тебя утруждать.

– И все же. Ведь ты в первый раз просишь меня сделать тебе что-то из металла!

Всегда рад помочь – в этом весь Ксавье. Я побыла с ним еще немного. Мне хорошо с Ксавье. Есть что-то успокаивающее в том, что ты растешь вместе со своими друзьями детства. Мы сохраняем связь с прошлым и идем дальше вместе. Неважно, что мы говорим и что делаем, главное – мы всегда рядом.

Мы поболтали, он показал мне свои подвески, я ничего не поняла, но мне понравилось, с каким энтузиазмом он объяснял. Люди становятся красивыми, когда занимаются любимым делом. Я не заметила, как пролетело время, и, когда взглянула на часы, поняла, что нужно срочно возвращаться. У меня оставалось всего полчаса до того, как отправиться к обаятельному соседу. После моего вчерашнего жалкого появления я была полна решимости его покорить.

Я встала перед шкафом и принялась перебирать свою одежду. Подумала даже, не надеть ли платье, которое покупала для свадьбы Манон. В каком образе предстать? Легком и доступном? Слишком просто. Утонченном и неприступном? Не пойми что. Без десяти семь мои вещи были разбросаны по всей спальне и гостиной. В итоге я выбрала льняные брюки и красивую блузку с вышивкой, которую никогда не надеваю, потому что ее нельзя стирать – нужно сдавать в химчистку. Без двух минут семь я стояла перед зеркалом в ванной и поправляла прическу. Выпустить прядь? Заколоть волосы? А вот кошки, говорю я себе, долго не раздумывают. И делают котят во всех кустах.

Ровно в семь часов я стучусь в его дверь. Прислушиваюсь к малейшим звукам. Ничего не происходит. В семь ноль одну снова стучу, уже сильнее. Жду. По-прежнему ничего. Его нет дома. Хуже того, он не нашел мою записку. Еще хуже, если он ее нашел, но ему на нее плевать, потому что он отправился спать с Жеральдиной. Через четыре минуты я совсем скисла. Мой план увидеть его снова потерпел поражение. Я понуро спускаюсь на третий этаж и только собираюсь открыть свою дверь, как меня кто-то окликает:

– Мадемуазель Турнель!

Он взбегает по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. И вот он уже рядом со мной.

– Я так и подумал, что вы придете вовремя. Поэтому постарался вернуться как можно быстрее. Вы не нашли мою записку – я подсунул вам ее под дверь?

Если бы мне сейчас делали электрокардиограмму, при этих словах на экране появился бы огромный зубец.

– К сожалению, нет. Я только что пришла с работы.

Он держит в руке свою почту. Я сейчас покраснею. Понимаю, что нельзя, но точно покраснею.

– Спасибо, что решили отдать мне свой ящик, – говорит он, – но это совсем необязательно.

– Нет, я настаиваю.

– Тогда я согласен. Нельзя расстраивать красивую девушку.

Я сейчас не только покраснею, но и захлопаю глазами.

– Знаете, – добавляет он, – нам следовало бы обменяться номерами мобильных телефонов. Тогда не пришлось бы писать друг другу записки.

Я краснею, осталось только захлопать глазами. Я заливаюсь хрустальным смехом, как дурочка, которая не поняла вопроса или не хочет на него отвечать.

– И правда, – говорю я. – Но для начала вы должны называть меня Жюли.

– С удовольствием. А меня мои близкие обычно зовут Риком.

Он протягивает мне руку:

– Рад познакомиться, Жюли.

Я поднимаю свою забинтованную ладонь.

– И я очень рада, Рик.

Он осторожно касается моих пальцев. Это восхитительно. Мы стоим вдвоем на лестнице и наконец-то встречаемся так, как я этого хотела. Перед нами моя дверь. В подобных обстоятельствах мне следовало бы пригласить его выпить по стаканчику, чтобы отдать свой ключ от почтового ящика, но по всей квартире разбросана одежда. Мне даже кажется, что на раковине висят мои трусы. Он ни в коем случае не должен туда проникнуть. Если он попытается, мне придется выцарапать ему глаза. У него выжидательный вид. Это настоящий кошмар. Какую бы очередную глупость попросить у Бога, чтобы выбраться из этой ситуации? Землетрясение было бы идеальным выходом. Балла три, пожалуй. Не слишком сильное, но пугающее. Рик возьмет меня на руки и вынесет из дома, туда, где у него не будет никаких шансов увидеть мои трусы. Мы будем помогать людям, уворачиваясь от цветочных горшков, падающих с балконов вместе с велосипедами и собаками. Это было бы здорово!

Но землетрясения не произошло. И спас меня не Рик, а месье Полиньи, пенсионер, который нес огромный пакет. Я воскликнула с подозрительным энтузиазмом:

– Позвольте вам помочь! Мне кажется, вам тяжело.

Рик, разумеется, подхватил сверток, и мы втроем поднялись на верхний этаж. Месье Полиньи вошел в свою квартиру, а мы волшебным образом оказались перед дверью Рика. Я вынимаю из кармана ключ от своего почтового ящика:

– Вот он… Не забудьте повесить на ящике свою фамилию, иначе мне придется беспокоить вас каждый день, чтобы забрать свою почту.

– Это не страшно.

Скажите мне честно, я что, сейчас хлопаю глазами? Я снова смеюсь. Какая же хохотушка эта Жюли! Он продолжает:

– Я не приглашаю вас в гости, потому что у меня много работы. Но мы обязательно встретимся как-нибудь вечерком, вы не против?

«Еще как не против, мой Рикушка!»

– С удовольствием. А в какой сфере вы работаете? Если не секрет…

– Информационные технологии. Восстанавливаю базы данных, что-то в этом роде. А вы?

– А я – в банке. Считаю денежки, но не свои. В центральном отделении «Креди Коммерсиаль».

– Правда? Я как раз подумываю открыть там счет. Но поскольку я недавно приехал, я рассматриваю и другие банки. Было бы забавно…

Соображай быстрее, Жюли. Если он откроет счет в твоем банке, ты будешь видеть его часто, узнаешь все о его делах, просматривая его операции, к тому же сможешь похвастаться, что привела нового клиента. Подумай хорошенько, Жюли, из всех этих причин только одна приемлема. Остальные просто возмутительны.

– Если хотите, я принесу вам документы. Вы сможете сами сделать выбор.

Он согласно кивает и говорит:

– Вынужден вас оставить. До следующей встречи.

Мы снова расстаемся. Мы не настолько знакомы, чтобы поцеловаться. Но уже достаточно знакомы, чтобы ограничиться простым рукопожатием. Поэтому лишь смущенно улыбаемся друг другу.

Лишь придя домой, я осознала, что мы так и не обменялись мобильными телефонами. Проклятие! Но это не страшно. Я придумала беспроигрышный вариант, чтобы увидеться с ним уже завтра.

12

Я тщательно проверила каждую деталь своего плана: он безупречен. Завтра, в субботу, я работаю только до обеда. На обратном пути зайду к Рику и скажу, что у меня сломался компьютер. Насколько я успела его узнать, он не оставит меня в беде. Но прежде, чем насладиться тем, как он бросится мне на помощь, следует для начала вывести компьютер из строя. Причем сделать все как следует. Хотя я совершенно в этом не разбираюсь, все равно не стану ограничиваться удалением какой-нибудь программы. Мне не нужно, чтобы он справился с моей проблемой за пять минут. Великие спасения должны длиться не меньше часа. Иначе в них нет никакой романтики, и остается чувство неудовлетворенности. Поэтому я решила бросить на это все свои силы, не пожалев целого вечера. Вместо запланированного ужина у Сандры я осталась дома, сославшись на необъяснимую головную боль, чтобы в одиночку совершить диверсию против собственного имущества.

Несмотря на то что в моей жизни было немало компьютеров, мне еще ни разу не доводилось ломать ни один из них. На сегодняшний день у меня их два. Один большой, он стоит на письменном столе, и ноутбук, которым я пользуюсь для переписки. Вообще-то я не большая любительница компьютеров. Я заметила, что зачастую люди, подсевшие на Интернет и игры, оказываются оторванными от жизни. Конечно, это полезное изобретение, но все хорошо в меру, иначе у вас могут возникнуть опасные заблуждения: что вы все знаете, все поняли о жизни и имеете сотню друзей. Я предпочитаю жить реальной жизнью, а не проводить ее за клавиатурой.

Конечно, можно сколько угодно критиковать чрезмерное увлечение нынешней молодежи компьютерами, но сейчас они по крайней мере сослужат мне службу и помогут встретиться с Риком. Идея состоит в том, чтобы спрятать ноутбук и рыдать над вышедшим из строя стационарным компьютером. Именно поэтому я стою с отверткой в руках перед зияющей задней частью моего системного блока.

Я никогда еще не видела внутренностей компьютера. Все эти платы, покрытые таинственными схемами… Настоящий лабиринт для электронов. Все очень компактно и заполнено маленькими штуковинами, припаянными друг к другу. Моя невинная жертва скрывается среди них. Я раздумываю, оцениваю, прикидываю и выбираю длинную круглую штучку, втиснутую возле микропроцессора и закрепленную красивыми красными и оранжевыми колечками. Осторожно просовываю отвертку снизу и приподнимаю детальку. Она почти не сопротивляется. Победа! Теперь, как это сделала бы знаменитая шпионка ЖТ, я аккуратно поставлю все на место и сотру отпечатки своих пальцев. После этого, если соседи еще не лягут спать, я рассмеюсь демоническим смехом в своей двухкомнатной квартире.

Мне потребовалось больше часа, чтобы снова закрыть заднюю панель компьютера. Я неосмотрительно перепутала все винтики, а один из них и вовсе куда-то укатился. Не иначе этот дружок электронной детали, которую я только что испортила, вознамерился мне отомстить. Мне с трудом удалось его отыскать. Затем я перешла ко второму этапу своего дьявольского плана: навести в квартире безупречный порядок, чтобы Рику здесь понравилось.

Я редко принимаю гостей, и чаще всего ко мне приходят подружки или приятели, которые не обращают особого внимания на порядок в доме. Хотя после ухода Дидье я многое выбросила, последнюю генеральную уборку я делала в мае, к приезду своих родителей. Просто ужасно, сколько пыли и грязи может накопиться за какие-то три месяца. После наведения чистоты следовало подумать о декоре. Тут мне пришлось во всем делать выбор. Я оставила на стенах фотографии своих путешествий, но убрала подальше любимого плюшевого мишку. Его зовут Туфуфу. Я поцеловала его и попросила прощения за то, что он проведет эту субботу в ящике с моим нижним бельем. Затем красиво расставила посуду и прошлась по квартире, стараясь смотреть на нее глазами мужчины. Что Рик подумает обо мне, увидев мое жилище? Я разложила диски с джазом на видном месте и спрятала песни «АББА». Убрала телепрограмму и положила на ее место диск со старым фильмом. Думаю, даже в Белом доме не принимают таких продвинутых мер. Протерла две медали по плаванию, которые получила еще в шестом классе. Спрятала все книги, в которых говорится о похудении, но оставила кулинарные издания. Мама говорит, что мужчины ценят женщин, которые умеют готовить. В ванной – хотя я не представляю, что он может там делать, – убрала с полки половину всех косметических средств. Закончив, я оглядела квартиру и сказала себе, что мне бы очень хотелось познакомиться с девушкой, которая здесь живет. У меня дома никогда еще не было так чисто и прибрано. Но на часах уже два ночи. Я чувствую себя усталой, но довольной. Ощущение такое, словно я провела этот вечер с Риком. Вот уже несколько месяцев я не делала ничего серьезного для кого бы то ни было. Внезапно мой мозг резко возвращает меня в реальность, и мне становится стыдно. Все, что я сделала этим вечером для Рика, – всего лишь лживая мизансцена, призванная заманить его к себе. Я отвратительная обманщица, но мне на это плевать: завтра он будет здесь.

13

Утро прошло очень быстро. Обычно суббота бывает напряженной, но сегодня – видимо, из-за летней атмосферы и моего внутреннего состояния – все мне давалось легко. Мортань отсутствовал «по личным обстоятельствам», и отделением управляла сияющая Жеральдина. Мне удалось уйти на четверть часа раньше, и я вприпрыжку примчалась домой, чтобы осуществить свой коварный план.

Поднимаясь по лестнице, я поправила свою блузку. Сделав глубокий вдох, постучала в дверь Рика. Послышался шум, и дверь открылась почти сразу.

– Здравствуйте, прошу прощения за беспокойство…

– …Мы опять забыли обменяться мобильными.

– И правда! Но я зашла узнать, не могли бы вы оказать мне небольшую услугу. Мне очень неловко вас беспокоить, но мой компьютер сломался, а мне в понедельник нужно сдать презентацию. Поэтому я хотела попросить вас…

– Взглянуть на него? Без проблем. Сейчас вам удобно?

«Жюли, тебе должно быть стыдно злоупотреблять любезностью этого парня. Сколько вору ни воровать, а расплаты не миновать. Нечестно добытое добро не приносит пользы. Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить».

– Я не хочу злоупотреблять вашей любезностью.

– Об этом не волнуйтесь! Сейчас возьму ключи и вернусь.

Он исчезает в глубине квартиры и тут же появляется, держа в руке связку ключей. Я спрашиваю:

– Разве вам не нужны инструменты?

И тут же пугаюсь, что допустила оплошность. Откуда я могу знать, что придется разбирать компьютер? Агент ЖТ, возможно, уже провалилась…

– Необязательно лезть в материнскую плату, и так будет понятно, в чем проблема… Чаще всего это быстро исправляется.

«Не рассчитывай на это, милый…»

Открыв дверь, я впервые приглашаю его к себе. Я стараюсь выглядеть как можно естественнее. Главное – принять безразличный вид. Чтобы войти в роль, пытаюсь убедить себя, что безукоризненный порядок – обычное явление в моей квартире. Но мне это не удается. Должно быть, это и есть искренность…

– Ну что, где больной?

– Направо, в комнате на столе.

«Прошу тебя, Туфуфу, не говори ни слова, иначе мой план провалится!»

Рик направляется прямо к компьютеру. Он даже не смотрит по сторонам. Ему абсолютно наплевать на четыре часа уборки. Вот они, мужчины. Я могла бы написать крупными буквами на стене прихожей «Женись на мне» или в спальне «Сорви с меня одежду», он бы ничего не заметил.

Он начинает с того, что проверяет подключение. Все теми же уверенными движениями. Без колебаний усаживается на стул, словно находится у себя дома, нажимает на кнопку включения. Я подхожу к нему.

– Как вы поняли, что он сломался?

– Вчера вечером я работала над своей презентацией, и вдруг он погас. И больше не захотел включаться.

«И «Оскар» за лучшую фантазийную роль присуждается Жюли Турнель! Зал встает, я благодарю публику и плачу перед миллиардом телезрителей, следящих за церемонией награждения в прямом эфире».

Рик ждет, пока отреагирует «центральный процессор», как он его называет. Он спокоен. Я подхожу еще ближе. Делаю вид, что интересуюсь темным экраном, но думаю о том, что мой подбородок находится всего в паре сантиметров от его плеча. От него хорошо пахнет.

– Действительно, есть проблема, – бросает он, набирая на клавиатуре странную комбинацию знаков.

«Какое счастье! Больше слова плохого не скажу о компьютерах. Они великолепны, поскольку даже в сломанном состоянии объединяют людей. И это продлится несколько часов. Я так счастлива, что мой комп сломался!»

На своем лице я чувствую тепло его щеки. Он не осознает, что я почти положила голову ему на плечо. Мужчины этим удобны, они ничего не замечают.

Он пробует другую комбинацию клавиш. Словно четырехлетний ребенок, который пытается играть Шопена на слишком большом для него рояле. Проблема в том, что у него все получается. Компьютер запускается. Я резко выпрямляюсь, пораженная тем, что он способен функционировать после моей диверсии.

«Но это невозможно! Я сама выдернула какую-то деталь вчера вечером! Не могу в это поверить…»

Я ошеломлена, но не могу ничего сказать. Пальцы Рика бегают по клавишам.

– В конечном счете ничего серьезного, – говорит он. – Думаю, что у вас случилось короткое замыкание микросхемы, поэтому он выключился. Сейчас он загружается вполне нормально. Через пять минут все будет в порядке.

Я вне себя от злости. Мне хочется поджечь этот подлый компьютер. Когда нужно, чтобы он работал, он зависает, а когда хочешь, чтобы сломался, он работает. Это невыносимо! В этом агрегате десять тысяч разных деталей, а я умудрилась вытащить единственную бесполезную.

Пока я пытаюсь совладать с эмоциями, Рик проверяет программное обеспечение. Судя по его виду, он рад за меня. А я не могу выдавить из себя ни слова. Мне надо бы облегченно улыбнуться, возможно, подпрыгнуть от радости. Но я даже не успела предложить ему что-нибудь выпить, не успела насладиться тем, как он меня спасает. Немного его тепла, аромат одеколона – это все, что я получила.

– Вот и все, – говорит он, поднимаясь со стула. – Теперь все о'кей.

– Выпьете что-нибудь?

– Нет, мне очень жаль, но я должен сегодня закончить свою работу, иначе завтра у меня не хватит времени на проб еж к у.

– Вы бегаете?

– Стараюсь это делать как можно чаще. Меня это успокаивает. Голова освобождается от мыслей, а в данный момент я в этом нуждаюсь.

«Жюли, иногда в твоей жизни появляются возможности, которые нельзя упускать. Решайся!»

И я слышу, как произношу:

– Я тоже бегаю. Когда не хромаю, конечно!

– Правда? На какую дистанцию?

– Точно не скажу, за меня это решают пейзажи. Когда они мне надоедают, я возвращаюсь домой!

«Какая поэтичная девушка! Врушка несчастная. Еще расскажи ему, что ты добежала до Швейцарии и, поскольку вокруг было красиво, добралась трусцой до Австрии, не забыв заглянуть на север Италии, где природа просто изумительная».

Он улыбается. Мне он кажется таким красивым. Уверена, что именно из-за его улыбки я осмеливаюсь добавить:

– Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

Еще не закончив фразу, я понимаю, что мне это дорого обойдется, но рассудок в этом деле больше не помощник. Начиная с этого момента моя история превращается в басню под названием: «Красавец, бестолочь и закон подлости в действии». Мораль скоро последует…

Он улыбается еще шире. Похоже, эта идея ему нравится. Я без ума от счастья.

– С удовольствием, – отвечает он. – Там, где я раньше жил, я тоже частенько бегал с соседом. Но вы гораздо симпатичнее, чем он! Обычно я начинаю пробежку в восемь утра, пока нет жары. Вам это подходит?

– Вполне.

– Тогда я зайду за вами без пяти восемь?

– Я буду готова.

Он идет в прихожую. Сейчас он снова меня покинет.

– Удачи с вашей презентацией!

В дверях он колеблется. Думаю, он хотел бы чмокнуть меня в щечку, но не решается. Я знаю, что сделал бы кот на его месте. Он открывает дверь и выходит. Оборачивается в последний раз:

– Тогда до завтра?

– До завтра, и спасибо, что снова меня спасли.

– Не за что.

Легкий кивок, и он поднимается к себе. Я закрываю дверь. Мне кажется, я сейчас разрыдаюсь. У меня на это столько причин!

14

Истинная природа людей познается в беде. Со дна пропасти особенно хорошо видно, что они из себя представляют. И рядом с вами в итоге остается два типа личностей: те, кто вам помогает, и те, кто пользуется вашим бедственным положением. Хочу сразу прояснить ситуацию: я ни разу в жизни не бегала. В лицее у нас был преподаватель, который пытался заставить нас наматывать круги по беговой дорожке стадиона, но в конце концов он отказался от этой затеи. Мы падали, смеялись, прятались за оградой, когда он поворачивался к нам спиной, – в общем, наше поведение было несовместимо с практикой бега. С тех пор я только ходила; конечно, как-то раз мне все же пришлось пробежать дистанцию метров в тридцать, когда меня едва не растерзал злобный маленький пес одной милой старушки, но это был единичный случай. Другая проблема состоит в том, что у меня нет для этого ни специальной одежды, ни обуви. Именно поэтому я упомянула о том, как ведут себя некоторые люди, почувствовав свою власть над вами.

Единственная спортивная особа среди моих знакомых – это Нина. Она перепробовала все: от верховой езды до гимнастики, включая танцы. Предполагаю, что она просто подсела на соревнования и медали. Неутомимая спортсменка. У нее черный пояс по теннису и золото высшей пробы по плаванию. Правда, я не видела ее уже несколько месяцев, и, наверное, не очень прилично являться к ней без предупреждения, чтобы позаимствовать необходимое снаряжение. Но это все же не оправдывает того, что она имела наглость попросить взамен. Будучи клиенткой центрального отделения «Креди Коммерсиаль» и глядя мне прямо в глаза, Нина заявила: «Либо я не плачу за обслуживание счета в течение полугода, либо ты побежишь босиком». Добрая девочка! Будь я на месте пони, еще получила бы сейчас удар кнутом. Самое ужасное, что я на это согласилась.

Вечером я постирала все, что она мне одолжила, чтобы за ночь все это высохло. Шорты чем-то похожи на сценические костюмы той самой группы, диски которой я убрала с видного места, – правда, без блесток. Майка неоновая, а обувь, по всей видимости, была разработана инженерами NASA для полета на Плутон.

Я постаралась поужинать как можно легче, рано легла спать и поднялась в шесть утра, чтобы успеть сделать разминку. Хочу вам сообщить еще один секрет: если бы смешное убивало, этим утром я бы точно была мертва. Чтобы размять свое бедное тело, я попыталась вспомнить упражнения по физкультуре из начальной школы. Я выполнила потягивания, наклоны и мельницу руками, чуть не сбив свой единственный настенный светильник. Туфуфу сидел на кровати, все еще недовольный своим недавним заключением. По его взгляду я чувствовала, что он считает меня ненормальной.

Без пятнадцати семь я была на пике своей формы. Я могла бы разгрузить фуру с рыбой или донести на спине мадам Рудан вместе с сумкой до ее квартиры. В семь тринадцать я дрожала, сидя на стуле, измученная слишком короткой ночью и непривычной физической активностью. В семь двадцать восемь судорожно рылась в аптечке в поисках витаминов, словно наркоманка, которой срочно требуется очередная доза. Откопав две шипучие таблетки, я проглотила их, забыв про воду. В семь сорок семь я напоминала уже ядерный реактор и была готова дать оплеуху первому, кто меня напугает. В семь пятьдесят пять Рик тихо постучал в дверь. Пунктуальный, как и я. Мне это нравится.

Я открываю. Он тихо произносит:

– Привет. Готовы к марафону?

«Милый мой, если бы ты только знал…»

Он окидывает меня быстрым взглядом с головы до ног. Я не хочу даже догадываться о его выводах. Тем временем он добавляет:

– Ну что, вперед?

Утро прекрасно, улица пустынна, словно мир существует только для нас. Рик раскидывает руки в стороны. На нем синие бриджи и черная футболка. Его обувь выглядит нормально. Он говорит:

– Предлагаю подняться к парку бывшего фаянсового завода. Это не слишком далеко, и пейзаж довольно привлекателен.

«Не слишком далеко? На вертолете, может быть, но пешком…»

– Согласна.

Он проводит рукой по волосам и очень уверенно трогается с места. Я устремляюсь за ним следом, как в школе. При этом остаюсь чуть позади, в надежде, что он не заметит моей поступи, которая вовсе не так воздушна, как у него.

– Вы где? – спрашивает он.

Любезным жестом руки он приглашает меня поравняться с ним. И тут происходит что-то невероятное. Мы бежим с ним рядом, в одном ритме. Словно в сцене из фильма о любви. Все идеально, они любят друг друга, и кажется, что они летят навстречу своему счастью, не хватает только ликующего звука скрипок и девушки-дублерши.

Мне хорошо рядом с ним. Словно знаю его много лет. От него исходит какая-то надежность. Он бежит размеренно, похоже, совсем не напрягается. Я наблюдаю за ним краешком глаза. Даже в беге он остается элегантным. Мне очень нравится легкое покачивание его плеч. Пожирая его глазами, я не осознаю, что мое тело уже начинает подавать мне сигналы тревоги. В конце улицы сердце колотится как бешеное, и я уже не чувствую ног.

– Ритм вам подходит? – спрашивает он, даже не запыхавшись.

Я молча киваю, но это ложь. Его красивый профиль, губы и длинные ресницы еще некоторое время отвлекают меня, но к середине бульвара я уже не могу игнорировать пределы своих физических возможностей. С ужасом понимаю, что вот-вот рассыплюсь на кусочки или размажусь о стену, как переспелая груша. Мы минуем сквер, затем школу. Обычно мне требуется минут десять, чтобы добраться сюда, а сейчас мы домчались меньше чем за две. Чтобы придать себе стимул, я представляю, что мы убегаем от страшной опасности. Позади нас изрыгается гигантский поток лавы, в котором плавятся дома. Или же на город напали гигантские скарабеи. Город уже разрушен, скарабеи пытают Туфуфу. Мы с Риком – последние, кто остался в живых, поэтому спасаемся бегством изо всех сил. На нас возложена великая миссия. Оказавшись в укрытии, нам придется много заниматься любовью, чтобы вновь заселить планету людьми. Спасибо скарабеям!

Впереди вижу церковную колокольню. Вот уже много лет я не приходила сюда. Сегодня я выбралась за пределы своего привычного периметра жизни. Разумеется, мне доводилось ездить на машине и дальше, но для машины это слишком близко, а пешком – далеко, поэтому для похода сюда нужны веские основания. Я не раз бывала здесь, когда мама водила меня в школу. Как все изменилось! Скобяная лавка превратилась в агентство недвижимости, химчистка стала магазином уцененных товаров. В душе просыпается ностальгия, но укус судороги быстро отвлекает меня от нее. Я полна решимости держаться. Я просто должна это сделать, чтобы остаться с Риком, чтобы продолжать на него смотреть. Сразу видно, что он любит бегать. У него на лбу нет даже намека на испарину.

Кроме никудышной физической подготовки, я ощущаю некоторую душевную неловкость. Я рядом с ним и должна бы чувствовать себя счастливой. Но я понимаю, что это не мое место. Меня не покидает ощущение, что я занимаю его незаконным путем, лгу ему, перестаю быть собой. Это мешает мне наслаждаться происходящим. К тому же у меня начинает колоть в боку. Я делаю глубокий выдох и внезапно понимаю, что не могу вдохнуть необходимое количество воздуха. Боже, я сейчас задохнусь и упаду. Решено, я обязательно займусь спортом. А пока веду переговоры с каждой частью своего тела, чтобы она держалась до последнего. Моим ногам явно надоело терпеть, они вот-вот устроят забастовку. Левая кажется менее сварливой, но протест нарастает. Легкие благодарны мне за то, что я никогда не курила, но они тоже на последнем издыхании. Моя трахея вся горит и уже не отвечает мне, когда я с ней заговариваю. Спина пытается уговорить меня лечь на землю. Тем временем Рик продолжает бежать, свободный и полный сил. Со своей отросшей за ночь щетиной он похож на вырвавшегося из джунглей дикаря.

За несколько минут мы выбрались из центра города. И теперь двигаемся на север. Я замечаю улицу, на которой выросла. Появляется крыша нашего бывшего дома и высокое вишневое дерево. Я не была здесь с тех пор, как отсюда уехали мои родители. В тот день я спряталась в глубине сада и плакала. Дом стоит на прежнем месте, но он больше не наш. Я сохранила камень из бордюра аллеи. Тысячи раз я проходила мимо него, не обращая внимания, но в последний день взяла его с собой, поскольку он единственный выпал из бордюра. Этот пустячный предмет приобрел огромное значение. Он стал моей реликвией, доказательством того, что все мои воспоминания реальны. Ностальгия снова пытается подобраться ко мне слева, но в эту минуту я, к счастью, чувствую резкую боль в лодыжке. Похоже на растяжение. Боль не оставляет места чувствам. Какое странное путешествие я совершаю этим утром – и телом, и душой!

Лицо у меня, наверное, пунцовое. Волосы прилипли к взмокшему лбу. Жалкое зрелище! Как же у него так легко получается? Может, передо мной киборг, ультрасовременный робот в образе человека? Только мне могло так повезти! Инопланетяне высадились на нашу планету и начали завоевывать ее с моего дома. Я же сразу заметила, что у него странное имя. А сейчас он уводит меня за пределы города, где его ждет космический корабль, замаскированный под ярмарочную карусель. Оказавшись на месте, он сорвет с себя человеческую оболочку и предстанет передо мной в своем истинном свете: в виде желеобразного существа с щупальцами вместо рук и висящими на ниточке глазами.

Так и есть, мой разум помутился. Кровь больше не поднимается в мозг, застряв на уровне ягодиц. Чтобы найти в себе силы, я планирую разрешить себе некоторые поблажки. На следующем перекрестке я позволю немного поныть своим плечам. Через два пешеходных перехода мои глаза могут поплакать. Рик поворачивается ко мне:

– Не хочу показаться вам бесцеремонным, но думаю, мы могли бы перейти на «ты»…

Откуда он берет достаточное количество воздуха для такой длинной фразы, не замедляя речи? Что он сказал? Перейти на «ты»? Мы можем даже говорить друг другу «любовь моя». Дыши глубже, Жюли!

– Полностью согласна.

У меня не хватило дыхания на окончание последнего слова. Рик смотрит на меня.

– Ты уверена, что все в порядке? Если скорость тебе не подходит, скажи, не стесняйся. Тебе следует беречь себя, а то снова начнешь хромать…

Он впервые обратился ко мне на «ты», и это для того, чтобы позаботиться обо мне. Сегодня десятое августа, восемь часов двадцать девять минут. Все просто замечательно, кроме моего сердечного ритма.

Мы пробежали мимо пригородного квартала и направились в сторону бывшего завода. Рик смотрит на меня все чаще, у него встревоженный вид. Представляю, как ужасно я выгляжу…

За высоким решетчатым забором виднеется парк. Рик произносит:

– Сделаем паузу.

– Это необязательно.

– Мне так не кажется.

Возле входа он останавливается.

– Сейчас найдем скамейку, и ты немного отдохнешь.

– Я не хочу тебя задерживать.

Я в первый раз обращаюсь к нему на «ты». Он показывает мне на ближайшую скамью.

– Давай сядем сюда. Не торопись, отдыхай сколько нужно. И если хочешь вернуться, нет проблем.

Мне стыдно. Я не хочу, чтобы он прерывал пробежку из-за меня.

– Беги дальше один, тебе же это нужно, ты сам сказал.

– Все нормально. Я с удовольствием побуду с тобой.

Когда он говорит такие вещи, глядя на меня, я чувствую волнение. Но угрызения совести не дают мне покоя. Внезапно меня осеняет:

– Я просто подожду тебя здесь. Ты беги, а на обратном пути захватишь меня. Я как раз отдохну, и мы нормально добежим до дома.

Он задумчиво смотрит на меня.

– Ты уверена?

– Конечно! Беги спокойно, я тебя дождусь.

Он провожает меня до скамейки. Я опускаюсь на нее, он садится на корточки напротив. Смотрит на часы.

– Нормально будет, если я вернусь через полчаса?

– Просто отлично. За это время я приду в себя, и мы сможем вместе вернуться домой.

Он улыбается и встает:

– Тогда до скорого.

Я пытаюсь выдавить из себя улыбку. Машу ему рукой. Он устремляется вперед. Я смотрю, как он удаляется, легкий, гибкий. Когда он разговаривает со мной, он само очарование, но со спины – это действительно очень плохой парень.

15

Утро предвещает погожий летний денек. Небо абсолютно голубое. Солнечные лучи ласкают мою кожу и озаряют листья липы, под которой я сижу. Легкий ветерок шевелит нежно-зеленую листву. Синицы с писком прыгают друг за другом с ветки на ветку. В парке пока никого нет, за исключением пожилого мужчины, выгуливающего пса на другом конце главной аллеи. Что я здесь делаю?

Я жду мужчину, которого едва знаю, но с которым уже веду диалог, более свойственный семейной паре: «Я с удовольствием побуду с тобой». «Беги спокойно, я тебя дождусь». «Мы сможем вместе вернуться домой».

Очарованная Риком, я даже не обратила внимания на место, где оказалась, и на воспоминания, которые оно вызвало в моей памяти. На этот раз, похоже, штурм ностальгии будет успешным, и вместе с несколькими сообщниками она прорвется сквозь линию обороны.

В последний раз я приходила в этот парк, когда мне было шестнадцать лет. Погода тогда была не такой приятной. Я училась в лицее «больших надежд». Одна из моих лучших подруг Наташа жила как раз рядом. У нее был старший брат Давид. Многие из нас считали его красавчиком. В субботу утром, шестого марта, он разбился на скутере, который только что подарили ему родители. Эта новость стала для нас всех большим шоком. Мы впервые теряли близкого человека, такого молодого и так внезапно. Это были первые похороны, на которых я присутствовала. Я их никогда не забуду. Все эти люди в черных одеждах, стоящие вокруг гроба… Слезы, невыносимое чувство беспомощности, осознание непреодолимой черты между «до» и «после».

Вскоре после этого семья Наташи распалась. Они не смогли справиться с потерей и чувством вины. Глядя на них, я поняла важную вещь: смерть постоянно бродит рядом с нами и никогда не упускает случая схватить тех, кто слишком неосторожно к ней приближается. После гибели Давида мы все повзрослели. Утешая Наташу часами напролет, я приняла решение любить людей, пока они со мной, и говорить им об этом, пока они рядом. С тех пор меня преследует чувство затаенного страха, что каждое «до свидания» может превратиться в «прощай».

В ту пору я много времени проводила с Наташей, чтобы помочь ей пережить трудный этап жизни. Мы приходили в этот парк почти каждый вечер. Устраивались на скамейке, расположенной чуть дальше на боковой аллее. Я вижу ее отсюда. Лавровые деревья вокруг нее выросли. Мы долго разговаривали, часто до самой ночи. На нас даже иногда проливался дождь, но мы оставались сидеть под его струями, дрожа от холода, но довольные тем, что смогли выдержать это маленькое испытание. Я почти забыла об этом. Ведь прошло уже двенадцать лет.

Наташа с мамой не захотели здесь оставаться. Все им напоминало Давида: гимназия, где он играл в гандбол, школа, небольшой магазин, возле которого он встречался со своими друзьями и где работал летом, его комната, дом, звуки скутеров… Их жизнь здесь стала невыносимой. Они переехали.

Я не теряла связи с Наташей, но с течением лет наши встречи становились все более редкими. Она больше никогда не заговаривала о трагедии. Сегодня мы лишь время от времени обмениваемся сообщениями. Она живет в Англии. А я сижу здесь совсем одна, во власти воспоминаний, которые неожиданно нахлынули на меня этим утром. Есть вещи, о которых мне порой хотелось бы забыть навсегда.

Мои ноги расслабляются, дыхание приходит в норму. Меня мучает такая жажда, что я бы с удовольствием выпила затхлой воды из центрального фонтана. Я думаю о Рике. Он должен вернуться через десять минут. Мне кажется, он будет пунктуален. Но как я могу об этом судить? Я совсем его не знаю. Мы встретились меньше недели назад, а он уже занимает все мои мысли. Интересно, это он на меня так действует или же я придаю ему столько значения только потому, что у меня нет ничего другого в жизни? Хороший вопрос. И все же я чувствую, что с ним все по-другому. Он заставляет меня реагировать. Сначала его имя, потом его почта, затем руки, глаза и все остальное. Честно говоря, я считаю, что он – не просто повод разнообразить мою жизнь. Во всяком случае, я еще ни с кем не чувствовала ничего подобного.

Когда я увидела его вдалеке, моим первым порывом было побежать навстречу и броситься ему на шею. Мне удалось себя сдержать только потому, что я знаю: именно из-за таких поступков парни считают нас ненормальными. Я терпеливо ждала его на скамейке. Он по-прежнему бежал легко и даже не запыхался. Остановился передо мной, уперев руки в бока, против света. Статуя греческого бога.

– Ты выглядишь гораздо лучше. Я сожалею, что навязал тебе такой ритм.

– Ты здесь ни при чем. Мне следовало потренироваться, прежде чем бежать с тобой. Надеюсь, ты на меня не в обиде.

Он удивленно поднимает брови:

– Смеешься? Я чувствую себя таким виноватым, что, если бы у тебя разболелась нога, я бы донес тебя на руках.

«Моя нога ужасно болит. Пожалуйста, возьми меня на руки на эти пять километров и прижми к себе крепче, чтобы подлая ностальгия не смогла втиснуться между нами».

Мы добежали обратно рысцой. Физически это было почти приятно. Я ощутила что-то новое между нами, словно наше расставание на полчаса каким-то парадоксальным образом нас сблизило. Нет, я точно ненормальная. Мне начинает казаться, что мои мечты сбываются.

Когда мы подбегаем к нашему дому, меня охватывает чувство глубокой грусти. Мы снова расстаемся, и у меня нет никакого плана, чтобы скорее его увидеть. Мы поднимаемся по лестнице. Он оставляет меня у моей двери.

– До скорого! – бросает он со своей неотразимой улыбкой.

«До скорого» – как я ненавижу это выражение! На меня, которая панически боится потерять людей, эти простые слова навевают тоску. Они означают: не известно, когда состоится встреча. Подразумевается, что все решит случай. Это невыносимо. Я хочу быть уверена, что увижу тех, кем так дорожу. Только в этом случае я смогу спать спокойно. Я должна знать, когда именно мы увидимся. Никогда не следует говорить: «До скорого», нужно уточнять: «Встретимся через неделю» или «Увидимся через два дня», а еще лучше: «До встречи через 18 дней, 16 часов и 23 минуты». Ясно одно – если дело касается Рика, я не хочу ждать восемнадцать дней.

16

Последний раз я спала днем, когда мне было семь лет, – мама заставила. Меня это привело в такую ярость, что я дулась на нее целых три дня – рекорд. Больше она не повторяла попыток. Я ненавижу дневной сон. Иногда я завидую тем, кто может спать днем, но лично для меня это в некотором смысле пустая трата времени, которое дарит нам жизнь. Однако в этот воскресный полдень, расположившись в кресле, чтобы поразмышлять, я неожиданно провалилась в сон. Путешествие на другой конец города и навалившиеся воспоминания совсем вывели меня из строя. Около пяти вечера меня разбудил звонок мамы.

– Все в порядке, дорогая?

– Да, все хорошо. Ты мне не поверишь, но я уснула.

– Ты? Надеюсь, ты хорошо питаешься?

– Разумеется, мама, не волнуйся. Как у вас там дела?

– Сегодня утром уехали Стивенсоны, передавали тебе привет. Отец бродит по саду. Как каждое лето, он собирается соорудить бассейн. Говорит, что тогда ты будешь чаще приезжать… К тому же он пригодится внукам.

«На колу мочало: это уже тысяча семьсот девяносто восьмой намек на появление потомства, которого с нетерпением ждут мои родители. Но события развиваются такими темпами, что папа успеет вырыть бассейн чайной ложкой, и хотя кошки быстрее делают малышей, они все равно не любят воду…»

Мы поболтали минут пять. Даже если мы не сообщаем друг другу ничего нового, этот воскресный звонок – обычай, которым я дорожу. Сегодняшний разговор был немного странным, так как я хотела рассказать маме про Рика, но посчитала это преждевременным. Думаю, через неделю будет самое время.

Сегодня вечером я не стану впадать в депрессию, спрашивая себя, чем он сейчас занят, потому что отправляюсь на ужин к Софи. На этот раз ежемесячный девичник состоится у нее. Нас соберется чуть меньше, чем обычно, потому что многие девчонки уехали отдыхать, но хуже от этого не будет. Наши путешественницы поведают нам о своих приключениях в сентябре, с обязательным просмотром фотографий. Я спрашиваю себя, стоит ли мне рассказывать им о Рике.

Софи живет через две улицы от меня, в новой квартире с окнами на площадь Республики, в самом центре города. Сегодня моя очередь нести десерт, это будет мороженое. Мне очень нравится Софи. Мы знакомы уже больше семи лет. Вместе начинали учебу в институте и сразу подружились. Если хорошенько поразмыслить, то свело нас именно общее чувство юмора. Как правило, нам кажутся забавными одни и те же странности жизни и необычные ситуации. В плане мужчин она гораздо более продвинута, чем я, но серьезно мы разговариваем об этом, только когда одна из нас двоих страдает. Мы немного потеряли друг друга из виду, когда я жила с Дидье, поскольку она не могла ему простить, что он вынудил меня бросить учебу, и постоянно ему об этом говорила. Софи всегда прекрасно разбиралась в жизни других, но совершенно терялась в своей собственной. Ее подружка Джейд чем-то на нее похожа. Мы встречаемся с ней только на этих девичниках, но я знаю, что у нее всегда были проблемы с мужчинами. Если у нее есть парень – это обязательно трагедия, если нет – это катастрофа. Она ищет прекрасного принца, поэтому в итоге всегда испытывает разочарование.

– Привет, дорогуша!

Дверь мне открыла не Софи, а Флоранс. Мне довольно сложно с ней общаться. Она держит всех остальных за тупиц, и это чувствуется. Все свои фразы она начинает с местоимения «Я» и никогда не упускает случая бросить невзначай: «Неудивительно, что у тебя ничего не вышло: кто же так делает».

– Привет, Флоранс.

– Ты покупала мороженое в универсаме? Надо было брать в «МаксиМаге», тебе бы это вышло на десять процентов дешевле.

«А если бы я его украла, было бы вообще бесплатно».

Я протягиваю ей пакет.

– Положи, пожалуйста, в морозилку.

Софи выходит из своей комнаты и присоединяется к нам в гостиной.

– Я пыталась успокоить Джейд, – шепчет она мне. – Она совершенно подавлена.

Но почему Софи едва сдерживает смех?

– Она рассталась с Жан-Кристофом?

– Нет, с ним давно покончено, еще две недели назад. Этого зовут Флориан, он носит футболку с номером 163 на спине.

Чувствую, что она вот-вот рассмеется. Я отвожу ее в сторонку, и мы оказываемся на ее крошечной кухне.

– Как ты можешь смеяться над ее несчастьем?

– Она снова говорила о самоубийстве…

Софи держится из последних сил. Одно только упоминание о попытке самоубийства Джейд вызывает у меня нервный смешок. Конечно, насмехаться над этим недостойно, но по-другому не получается.

– Самоубийство… как в прошлый раз?

– Да, но на этот раз она наверняка удвоит дозу!

Теперь Софи больше не контролирует слезы, которые появляются в ее глазах, пока она улыбается во весь рот. Внезапно она начинает хохотать. Следует пояснить, что в прошлый раз, когда Джейд попыталась покончить с собой, она проглотила десять капсул пивных дрожжей. От этого можно промучиться газами часа два – и только. Самое ужасное, что она вызвала скорую помощь. Хорошо, что приехала женщина, иначе она бы тут же влюбилась в своего спасителя. В этом вся Джейд. Разумеется, она не умерла, зато потом целый месяц у нее были блестящие волосы и крепкие ногти.

Софи встает у раковины, делая вид, что хлопочет над чем-то, пытаясь таким образом переждать, пока пройдет приступ смеха. Я наклоняюсь к ней:

– Представь, если она решит повеситься на туалетной бумаге…

И вот мы обе трясемся от смеха над открытым краном. Из дальней комнаты до нас доносятся стенания Джейд.

– А как твои дела? – спрашивает Софи, вытирая глаза.

– В банке снова неприятности, меня уже все достало.

– Возвращайся в институт, ты же способная.

– Да как-то пока не тянет…

Софи улавливает что-то в моем взгляде. Я отворачиваюсь, покраснев как помидор.

– Жюли…

На кухню врывается Флоранс. Пожалуй, впервые в жизни я рада ее видеть.

– Ну, милочки, что будем пить?

«Если она еще раз назовет меня дорогушей или милочкой, я скажу ей все, что думаю о ее прическе и блузке, от расцветки которой сдох бы хамелеон».

Мы возвращаемся в гостиную. Только что подошла Соня. Она невероятно возбуждена, поскольку нашла мужчину своей мечты. И ей не терпится нам о нем рассказать. Его зовут Жан-Мишель. Он милый, у него хорошая работа, он тоже хочет иметь пятерых детей, как и она. Ее смущает только одна мелочь: он немного странный, потому что считает себя ниндзя. В остальном все просто замечательно.

– Как это – считает себя ниндзя? – спрашивает Флоранс.

– Он коллекционирует книги, сабли, все, что сможет найти. Он даже соорудил себе mizu gumo – специальные ботинки с надутыми пакетами, позволяющими держаться на воде, чтобы выслеживать врага. По квартире он ходит в традиционной одежде с капюшоном, в котором есть отверстия для глаз, и издает короткие крики. Он развесил везде мишени и без предупреждения бросает в них сюрикены…

– Что бросает?

– Сюрикены, металлические звездочки с острыми, как лезвие, краями…

– Это же опасно!

– Он обещает улучшить меткость. А пока часто бросает мимо… Настенные часы разбиты, обои в гостиной порваны. Он даже распотрошил куклу в моей комнате.

– Что, все так серьезно? – удивляется Софи.

– Не то слово. Главное – вовремя увернуться, когда на него это находит. А в целом он спокойный. За исключением прошлой недели. Настроение у него упало, потому что он решил отметить переход на более высокую стадию духовного развития, сделав себе татуировку символа ниндзя на спине и на плечах. А татуировщик ему сказал, что ее все равно не будет видно.

Я осмеливаюсь спросить почему.

– Потому что он чернокожий.

Лучше бы не спрашивала. Софи убегает на кухню. Я остаюсь одна перед Соней, представляя себе ее поразительного Жан-Мишеля, чернокожего ниндзя, и изо всех сил пытаюсь сдержать смех.

Чтобы сменить тему, я спрашиваю о Саре, которая помешана на пожарных. Она тоже девушка со странностями. Ей нужны только борцы с огнем. Она прошерстила все местные казармы и теперь расширила свои охотничьи угодья. Ездит на уик-энды в другие города и даже за пределы страны в поисках мужчины своей мечты. Еще в лицее она устраивала ложные вызовы пожарных, чтобы полюбоваться огромными красными машинами, заполненными мужчинами в форме, готовыми взять ее на руки или сделать ей дыхание «рот в рот». Она просто одержима ими… Летом ее нечасто увидишь, поскольку она носится по стране, чтобы по максимуму использовать балы пожарных. А на Рождество, в горячую календарную пору, отдыхать ей тоже некогда. Трудится как пчелка. Она может явиться к вам без предупреждения только для того, чтобы не прозевать пожарных, которые обходят дома и квартиры. Она уточняет их маршруты, копит деньги. Да, копит деньги, поскольку только в прошлом декабре приобрела аж пятьдесят три календаря…

Джейд выходит из комнаты с заплаканным лицом и садится рядом со мной. Я ее обнимаю:

– Софи мне все рассказала. Держись. Ты должна быть сильной.

Ее глаза полны благодарности, она в слезах прижимается ко мне. В это время Софи, высунувшись из кухни, изображает, как Джейд глотает свои капсулы. Я нервно смеюсь, а Джейд решает, что я плачу вместе с ней. Да, веселый предстоит вечерок… Предвкушаю его заранее. Однако, как я вам уже говорила, – кажется, что вроде бы все уже знаешь, и вдруг какая-нибудь случайная деталь все меняет. Со мной это вновь произошло сегодня вечером, и это было больше, чем просто деталь.

Мы как раз пили аперитив – мускат из Бом-де-Вениз, прохладный и сладкий, который я смаковала, глядя в окно. Перед моими глазами горел огнями перекресток, за ним – площадь Республики. Я задержала взгляд на красиво изогнутых тенях в теплом вечереющем свете. Внезапно мое внимание привлек бегущий силуэт. Рик! Сначала я решила, что у меня галлюцинации, что мое навязчивое состояние сыграло со мной злую шутку, но нет, это был действительно он! Его бриджи, его футболка. Никакого сомнения.

Он поднимается по бульвару, точно так же, как сегодня утром. Он что, не набегался? И почему у него рюкзак за спиной? Что в нем? Куда он направляется?

В эту секунду мой рассудок кричит, чтобы я успокоилась, но моя интуиция перекрикивает его, утверждая, что дело тут нечисто.

Примечания

1

Бух! Хлоп! (фр.) – Прим. пер.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.