Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия) - Плавающий остров (Научно-фантастическая повесть)

ModernLib.Net / Жемайтис Сергей / Плавающий остров (Научно-фантастическая повесть) - Чтение (стр. 15)
Автор: Жемайтис Сергей
Жанр:
Серия: Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия)

 

 


      — Возможно. Мы же с тобой состоим из такого же материала, как и…
      — …все прочие организмы. Благодарю. Мне сегодня показалось, что я какой-то особенный, ни на что не похожий. Может, тоже от излучений звезды-невидимки?
      Когда размашистая океанская волна поднимала нас на свой гребень, то были видны застывшие над водой ветряки, зелень садов; башня ажурного маяка растворялась в жарком предвечернем мареве, только вращающийся золотой диск на вершине маяка ослепительно вспыхивал, когда ловил солнечные лучи.
      Тави и Протей плыли довольно медленно, они чувствовали, что хотя Костя и храбрился, но еще не восстановил свои силы. Слегка придерживаясь за спину Протея, он говорил:
      — Когда я плыл один и начал слегка уставать, то мне пришла довольно интересная мысль. — Он помолчал, усмехнулся, закинул назад мокрые волосы и продолжал: — Мысль о значении содружества человека и представителей других видов. Человек погиб бы без их помощи. И не всегда инициатором был человек. Мы не знаем, как спутниками человека, его верными друзьями стали собака, лошадь, корова, верблюд, кошка. Нам известно, что дельфины всегда первыми искали контактов с человеком и на заре истории находили людей с открытым сердцем и чуткой душой. Тогда человек был ближе к природе, считал себя братом всего живого. Много поколений людей находили тончайшие нити, связывающие их с другими существами. Затем происходила катастрофа — война, эпидемия, землетрясение, цунами смывало прибрежные поселки, вспыхивали сверхновые звезды, падали болиды, да мало ли что происходило за всю историю, — и обрывались нити дружбы вместе с жизнью людей и их братьев по крови…
      Дельфины увлекли нас вправо, сказав, что впереди на разных глубинах путь преграждают нам медузы, ядовитые даже для дельфинов.
      — Вот видишь? — продолжал Костя. — Что бы мы делали сейчас без них? А они, между прочим, без нас бы обошлись.
      Я привык к скачкообразной манере своего друга выражать свои мысли. Все, что он сейчас излагал, не было новостью, но я чувствовал по его тону и скрытому волнению, что он стремится высказать какие-то важные для него вещи, и слушал, не перебивая. К тому же разговор скрашивал довольно однообразный путь к острову.
      Костя посмотрел на меня иронически, а спросил витиевато:
      — По твоей физиономии, склеенной в снисходительную улыбку, вижу, что тебе все еще не ясно, для чего такая длинная преамбула.
      — Пожалуй…
      — Ты мог бы не отвечать, настолько выразительно написан ответ на твоем бесхитростном лике. Потерпи немного, и все станет ясно, как после весеннего дождя. Возникавшие содружества между человеческим сообществом и другими видами разного интеллектуального уровня прерывалось, вернее, уничтожалось не только катаклизмами. Сам человек нарушал, растаптывал дружбу под влиянием своего эгоизма. Философы, жрецы, ученые и даже поэты оправдывали мерзкое поведение себе подобных и всячески превозносили исключительность человека. Человек — венец природы. Все для него. Ему все позволено. Все твари должны служить ему, отдавать ему свое мясо, кожу, перья, шерсть…
      — …молоко.
      — Не перебивай! Молоко — продукт для обмена. И вот теперь главное! Человек очень виновен перед своими братьями по крови. Он всегда это знал, по крайней мере знали многие, и даже в варварские века стремился понять и приблизить к себе другие существа. Я хочу сказать, что одна из главных целей нашего существования — Великий гуманизм. Объединение всей разумной жизни. Не улыбайся!
      — Соль разъедает глаза.
      — Знаем мы эту соль!.. Ну вот, всегда ты перебиваешь! Но на этот раз тебе не удалось сбить меня с толку. Я кончаю. Мы живем в хорошее время. Забыты многие предрассудки. Сейчас век содружества жизни! Не космоса, не науки, а именно содружества жизни. Как много достигли бионики, используя готовые модели, созданные природой за миллиарды лет! Сколько нам дали дельфины! И сколько получили от нас! На очереди кальмары, спруты с их особым виденьем мира. И теперь второе!
      Многого мы добились и, как всегда в период удач или, как говорят студенты, везенья, забыли о несовершенстве нашего ума. Достигнутое стало эталоном, тяжелым, как скала. Трудно двигаться вперед с таким грузом. Наш учитель говорит, что законы открывать необычайно трудно, но еще труднее их преодолевать, находить к ним поправки или отвергать вовсе. Ну, вот и все. Почти доплыли. Вперед, Протей! Догоняйте!
      На берегу он спросил:
      — Ты, кажется, ничего не понял из моей бессвязной речи?
      — Нет, почему ты так думаешь? Многое было довольно интересно.
      — Меня не интересуют красоты стиля. Лучше скажи, согласен мне помочь? «Ты мне очень нужен».
      — Ну конечно! — ответил я радостно, потому что уже много лет никто из нас не произносил эту магическую фразу.
      — Тогда пошли в столовую. Нам надо запастись горючим. Потребуются некоторые усилия.
      Он повел меня мимо океанариума, сделав порядочный крюк. Косатки безжизненно застыли в голубой воде, не обращая никакого внимания на тунцов, проплывавших у них под носом.
      — Видишь? — спросил Костя. — Я все о том же. О праве одного вида угнетать другой. Они же погибнут здесь, завтра же. Все погибнут. Они могут останавливать сердце. Смотри!
      Действительно, на дне белело брюхо мертвой косатки. Заметив, какими жадными глазами я осматриваю набор закусок в витрине холодильника, Костя сказал:
      — Рекомендую ограничиться стаканом молока Матильды и еще каким-нибудь соком. Придется снова болтаться в воде…
      Я без особого удовольствия, как лекарство, выпил густое, теплое молоко и с наслаждением осушил стакан ананасного коктейля.
      — По калорийности это не уступает… — начал было Костя, но, встретившись со мной взглядом, сказал: — Думаешь, мне есть не хочется? Я готов грызть акулью кожу.
      — Ну, пошли. Скоро вернемся, и тогда… Фу, какая бурда!.. Но зато сок… Восхитительный напиток!
      Нам было лет по десять, когда мы поклялись всегда приходить друг другу на помощь. Без единого вопроса. Надо только сказать: «Ты мне очень нужен», и все, магическая фраза отдавала одного из нас в полное подчинение другому. И вот что странно: никогда еще эта просьба-приказ не была неожиданной. Наверное, мы научились читать мысли друг друга, отгадывать желания. Если Костя врывался ко мне во время каникул, то я уже знал в общих чертах маршрут и цель нашего похода: мой бесхитростный друг еще за несколько дней своей таинственной сосредоточенностью настораживал и подготовлял меня к «неожиданности».
      Сейчас я тоже догадывался о его сумасбродной затее, и меня вдруг охватила тревога, когда я представил себе возможные последствия.
      Я спросил:
      — Ты все обдумал?
      — Да.
      — Уверен, что они тихо уйдут из лагуны?
      — Как Матильда с подругами после дойки.
      — Когда ты успел с ними договориться?
      — Не улыбайся так иронически, я все предусмотрел. Протей возглавит отряды копьеносцев. Они преградят путь в лагуну. Косатки сейчас еще под действием наркотика. Ты видел, они совсем инертны.
      — Думаешь, что Джек спокойно нырнет под остров?
      — Да. Как первая беглянка. У них тщательно разработан маршрут. Я уверен. Все будет о'кей! — заключил он далеко не уверенным тоном.
      Несколько шагов мы прошли молча. Короткая заря угасла. Затеплились диски искусственных лун. В шум волн вплетался хрустальный перезвон, словно звенели елочные новогодние колокольчики. На днях нам прислали несколько сотен певчих цикад, выведенных японскими селекционерами. У них необыкновенно нежные голоса разной тональности. Трудно представить себе, что предки этих нежноголосых созданий те самые лупоглазые насекомые, что и по сей день терзают слух своими оглушительными концертами. Хотя многим нравится их металлический гомон…
      Я спросил:
      — А Совет? Как посмотрит Совет?
      — Видишь ли… я уже разговаривал с Нильсеном.
      — Ну?
      Костя остановился:
      — Знаешь, Ив, я освобождаю тебя от… от данного слова. Возможно, ты прав. Спокойной ночи. — Он круто повернулся и побежал к лагуне.
      Что мне оставалось делать, как не припустить за ним следом! Я бежал и с тоской думал: вот сейчас надену маску, возьму лазер, прыгну в лагуну и открою ворота косаткам. Потом буду стоять перед осуждающими взглядами членов Совета. Завтра нас, наверное, «спишут» с острова. Не закончив практики, бросив на половине работу, мы полетим за новым назначением и снова предстанем перед Советом, теперь уже университета. Преподавателей вызовут со всех континентов… Как они будут благодарны, что их оторвали от исследований ради двух недисциплинированных сентиментальных студентов!
      Думая так, я чувствовал, что Костя все-таки прав. Прав той высокой правдой, что всегда шла наперекор установившимся правилам и законам и которая в конце концов признавалась всеми и сама становилась законом.
      Лаборатория на берегу океанариума светилась, как гигантский японский фонарь. Архитекторы очень точно скопировали этот древнейший светильник. Костя уже находился в «фонаре». Повеселевшими глазами он смотрел на Павла Мефодьевича, восседающего в кресле перед гидрофоном. Из аппарата вырывались скрежещущие звуки.
      — И ты пожаловал? — спросил учитель. — Садись и слушай внимательно. Не каждому удается услышать такое. — Голос его приобрел торжественность, совсем не гармонирующую со скрежетом, вдруг перешедшим в раздирающий слух вой.
      Костя спросил с подозрительной серьезностью:
      — Что это, концерт или деловое совещание Джека с его свитой?
      — Нравится?
      — Жуткая вещь!
      Павел Мефодьевич убавил силу звучания.
      — Для слуха, особенно недостаточно тренированного, тяжеловато. Не совсем обычная форма эмоционального воздействия. Кроме того, надо учитывать несовершенство прибора, передающего только грубую схему языка приматов. Если бы мы могли воспринимать ультразвуки да к тому же еще знали их язык, впечатление было бы гораздо сильнее. Теперь же мы можем только понять всю трагедию, переживаемую сейчас там! — Павел Мефодьевич встал и быстро отбросил руку к стене и вниз. — Кто-то из них, может быть ваш Джек, поет свою последнюю, предсмертную песню.
      — Однажды они уже ее пели, — сказал Костя. — Я вам передал запись. Помните, когда Джек хотел протаранить ракету. Вот это были гонки!
      — Не путай два разных понятия. То была «песня смерти», воинственная песня, обрекающая на смерть врагов, сейчас совсем другая песня. Песня прощания с жизнью, когда нет другого выхода. Владыки океана не могут смириться с неволей, пусть временной. На них удручающее впечатление произвело обращение тихоокеанских косаток. Их родичи поделились с ними своим опытом, как говорили в прежние времена, разъясняли им, насколько выгодно мирное сосуществование и даже содружество с приматами, населяющими по преимуществу сушу. Но наши косатки начисто отвергли всякие сделки. Гордый народ!
      Тихий скрежет, доносившийся из гидрофона, стал прерывистым. Павел Мефодьевич повернул усилитель громкости. «Фонарь» завибрировал от душераздирающего вопля, который неожиданно оборвался.
      Костя прошептал, с осуждением глядя на Павла Мефодьевича:
      — Все! Джек умер!.. Нет, я никогда не прощу себе, что допустил его гибель!
      — И мне? — спросил учитель. — Ты предупреждал меня и весь Совет. Да?
      — Да!
      — Ты прав. Абсолютно прав. Никогда не прощай несправедливость, допущенную к любому живому существу, стоящему даже на самой низкой ступени лестницы жизни.
      — Вы противоречите себе! — Глаза Кости сверкнули. — Это… это…
      — …гадко и подло! — добавил учитель, улыбаясь. — Но мне удалось убедить Совет и кое-что взять на свою ответственность и спасти вашего Джека.
      — Но он же…
      — Жив курилка! Ваши друзья уже подбросили в эту лужицу новое снадобье. Препарат специально рассчитан на подавление агрессивных действий у китов. А вот и один из усмирителей буйного нрава пленников.
      В дверях стоял, улыбаясь, Петя Самойлов.
      Петя Самойлов включил все светильники в бортах океанариума, и весь он превратился в прозрачную чашу. Косатки сонно двигались по самой поверхности. Несколько из них лежали на дне без всяких признаков жизни.
      Петя сказал:
      — Сейчас мы их поднимем и отправим на дно лагуны, а затем Ки подойдет на «скорой помощи», и мы вывезем их в море.
      Костя сказал:
      — Пока мы ужинали, умерло четверо.
      — Шесть, — поправил Петя. — Две лежат в дальнем углу. Через час-полтора они бы все умерли.
      Костя спросил:
      — Ты слышал их предсмертную песню?
      — Да. Краем уха. Нам с Ки было некогда. А вот и Черный Джек! Привет!
      В изумрудно-зеленой воде вождь косаток выглядел очень эффектно. Ленивым движением он прикоснулся к шероховатой стенке и отошел, подняв над водой свой полутораметровый спинной плавник.
      Петя пояснял:
      — Новый препарат очень своеобразно действует на психику. Видите? Натолкнулся на стаю сонных тунцов и с презрением прошел мимо. Даже не взглянул на них. Препарат создает ощущение сытости. Может быть, даже вызывает отвращение к пище и подавляет центр агрессии. Сейчас у Джека впервые в жизни благодушно-созерцательное настроение. Ему кажется, что он бесконечно будет вот так пребывать в состоянии нирваны, плавая в зеленой воде…
      Подошел Павел Мефодьевич. Костя спросил у него:
      — Что, если попробовать их перевоспитать, держа подольше под действием наркотика?
      — Кардашев, изобретатель зелья, пишет, что подобное возможно только с молодыми особями. Привычки консервативны. Как бы мне хотелось знать, о чем сейчас думает этот хвостатый парень! И, конечно, он не погружен в нирвану. О нет! Он, по всей вероятности, анализирует причины неудач последних дней и придумывает способы оставить этот «зеленый рай». К сетке медленно подходила «скорая помощь» — мощная ракета с резервуаром для перевозки китов — в окружении многочисленного отряда дельфинов-копьеносцев. Все, кроме Кости, направились к воротам. Неожиданно у нас за спиной раздался плеск. Мой друг вынырнул и плыл прямо к Джеку. Павел Мефодьевич издал звук, похожий на рычание, и остановил нас жестом. Действительно, было бесполезно просить Костю вернуться. Поднятый нами шум мог вызвать непредвиденную реакцию у косаток.
      — Безумец! — прошептал Петя Самойлов.
      — Долго я буду ожидать? — пропел в мегафон Ки. — Открывайте… — Но и он увидел плывущего Костю и не докончил фразы.
      Костя подплыл к Джеку и дотронулся до его бока. Джек не реагировал на такую фамильярность.
      — Назад! — не выдержал Петя.
      — Тише! — Павел Мефодьевич поднял палец. — Не надо шуметь. Этот сумасброд сейчас вернется, и мы ему всыплем.
      Но сумасброд и не думал возвращаться. Он лег на спину Джека. Сел. Потом встал, держась за спинной плавник, и Джек вздрогнул, но остался на месте.
      Костя начал что-то поспешно прилаживать к плавнику.
      Павел Мефодьевич проворчал:
      — Ишь ты! Пришло же в голову! Совсем неплохая мысль.
      По телу Джека пробежала такая дрожь, что от его боков пошли мелкие волны. Затем под наше дружное «ах» Костя взмыл метра на четыре и, описав дугу, красиво вошел в воду. Вынырнув, поплыл великолепным кролем. Джек, будто израсходовав последние силы, так и остался на прежнем месте.
      Учитель, не спуская с Кости глаз, ворчал:
      — Этого молодца ничему не научила езда на усатом ките! Захотелось погарцевать на зубатом! — Он крикнул: — Держи правей! До стенки рукой подать.
      Только к четырем часам мы отвезли последних косаток за сорок миль от острова, выпустили их на свободу и отправились домой. Санитарная ракета еле плелась: вышел из строя локатор, а курс лежал через китовые пастбища.
      Киты спали. Их глянцевитые громады часто попадали в луч прожектора. Киты просыпались от яркого света, растерянно таращили крохотные глазки и старались развернуться к нам хвостом. Все это делалось так медлительно, сонно, что никто из них не успевал повернуться на 180 градусов, пока ракета проплывала мимо и кит, издавая тяжелый, долгий вздох, снова погружался в прерванный сон.
      Все устали. Петя Самойлов спал, примостившись на узком диване. Костя дремал в кресле рядом с Ки, который, что-то мурлыча себе под нос, вел ракету. Я, чтобы скоротать время, разговаривал через гидрофон с Тави. Он плыл где-то возле борта. Тави сказал, что никто из его друзей не одобряет освобождение «убийц». Я долго пытался втолковать ему мотивы наших высоких гуманных побуждений.
      — У тридакны каменная кожа.
      Этим он дал понять, что только такой гигантский моллюск с невероятно прочной раковиной да еще человек, плавающий в «железных раковинах», могут позволить себе такие глупости.
      Незаметно я задремал и проснулся, слетев с кресла. Оказалось, что уснул наш кормчий и, несмотря на предупреждения дельфинов, мы все-таки задели одного из китов.

БИТВА ТИТАНОВ

      Вера несколько раз прилетала к нам с рейсовыми гидролетами, иногда на два-три часа, а то и на целые сутки. И всегда в короткие периоды затишья.
      — Мне необычайно не везет, — говорила она, — даже Атиллу я застала уже мертвым. Стоит мне улететь, как на вас накидываются желтые крабы, подплывают кальмары, за вами гоняется Черный Джек. Вы попадаете на остров, где живут крысы и роботы! И все без меня. Скоро я переберусь к вам и буду жить, пока не случится что-нибудь потрясающее…
      Вера подружилась с Бертой Фуллер, ботаничкой, и когда появлялась, то большую часть времени проводила в ее лаборатории. Берта была женой Николоса и, в отличие от своего супруга, резонера, обладала несколько восторженным характером.
      Однажды, когда мы проходили мимо ее лаборатории, она таинственно поманила нас к себе, выглянув из дверей.
      — Мальчики! — начала Берта торжественно. — Мальчики, Вера… Тише, она там, возле орхидей. Я хочу вам сказать, что ваша подруга нашла ошибку в моей работе! Ужасную ошибку! Ошибку, которая могла сделать меня посмешищем! Поставить меня в ужасное положение среди коллег. Оказалось, что моя… (последовало длиннейшее латинское название водоросли, жившей в симбиозе с орхидеей какого-то не менее мудреного вида) уже известна около года! Вот что значит жить в уединении, вдали от центров науки, и не иметь времени регулярно просматривать информационные бюллетени! Я считала Веру ветреной современной девчонкой, и представляете мой ужас и мою радость! По всей вероятности, Мокимото не только хороший ученый, но и выдающийся педагог, — заключила она, прислушиваясь к торопливым шагам Веры.
      Вся в белом, держа в руке скальпель, она бежала к нам, отбрасывая в стороны, к ужасу Берты, ветви с марлевыми колпачками на соцветиях.
      — Ты движешься, как циклон, — сказала Берта, с материнской нежностью посматривая на марлевые колпачки.
      В последний раз перед отлетом Вера, прощаясь, сказала, что она разрывается на две равные части между нашим островом и дендрарием, где ее ждут бедные заврики. Скоро она переберется на остров на целую неделю. Мокимото обещал ее отпустить. Он сказал: «Вера-сан, вы оттуда привозите хорошие идеи».
      — Это он по поводу воздействия на завриков звуковыми колебаниями разных частот, — разъяснила нам Вера. — Прием давно известный, но почему-то мы не применяли его как стимулятор, а здесь я у Берты подсмотрела оригинальный прибор и, конечно с ее согласия, сняла схему.
      — В самом деле, — сказал Костя, — возьми сюда с полсотни завриков. Здесь они быстро забегают. Может быть, на них подействуют непонятные еще науке магнитно-телепатические волны Великого Кальмара.
      Бедный Костя, его сердце тоже разрывается на две части!
      На другой день утром, пока насосы выкачивали из Матильды молоко, мы с Костей прихорашивали ее. Костя занялся спиной и «личиком», а я, по обыкновению, спустился ниже ватерлинии. Нашими стараниями кожа у Моти стала чистой и гладкой, и только кое-где встречались небольшие островки, заселенные желудями.
      Мы трудились и вели безмолвный разговор. Представляю, какого напряжения стоило динамичному дельфину подлаживаться под мои тягучие мысли, «смотреть» моими глазами на привычный для него мир.
      Обмен сигналами у нас самый простой:
      — Тави, что там с левой стороны?
      — Две прилипалы.
      — Большие?
      — Можно проглотить.
      Конечно, Тави имел в виду свои возможности, но, может быть, он предполагал, что и я, поступившись непонятным предубеждением, смогу проглотить прилипал: ведь ел же я улиток и устриц.
      Я мысленно звал его, и он тотчас же появлялся, готовый помочь мне. Иногда Тави, не в силах сдержаться, переходил на привычный темп мышления.
      Я устал и предложил перейти на телеграфный код. Тави охотно согласился. Я научился принимать довольно большое количество знаков в секунду, и Тави с удовольствием стал делиться местной хроникой.
      Отец дельфинов (наш учитель) отправился с большим отрядом разведчиков разыскивать новое племя дельфинов. (Об этом племени давно уже ходят слухи.) Крак убил еще одну белую акулу. Большой Убийца (Черный Джек) охотится у ближних островов. (Тави дал понять, что в лагуне очень не одобряют освобождение Джека.)
      Сегодня покажут в лагуне ленту о жизни подводного города.
      Выплыв на поверхность подышать, он быстро вернулся и сообщил, что на берегу появилась новая женщина, такая же, как Вера, но не Вера.
      — Красивая?
      — Гармонична.
      У Тави были свои представления о красоте. Лицо при этом не учитывалось, а только фигура, соотношение пропорций тела. Я много раз слышал, как он говорил «гармонична» при виде медузы или актинии, особенно эффектно «расцветшей» на ветке коралла; гармоничным был маяк с золотым диском локатора на вершине; наш остров тоже был гармоничен, если мы смотрели на него с гребня океанской волны. Я всегда соглашался с Тави в его оценках прекрасного. Вера, которую он видел несколько раз в воде и на берегу, вначале не затронула его эстетических чувств. Впоследствии я узнал, что ему не понравился ее купальный костюм лилового цвета. Тави не любил лиловые тона. Когда она надела другой костюм, Тави изменил свою первоначальную оценку.
      — Очень гармонична, — повторил Тави. Еще ни одной из женщин Тави не давал такой высокой оценки, да еще при первой встрече. И все же я продолжал счищать морских желудей. Любопытный Тави снова выскочил на поверхность и, возвратившись, оповестил:
      — Гармоничная женщина и K° плывут сюда. Вот они.
      Я выронил щетку из рук, увидев Биату. Тави оказался прав, она была необыкновенно гармонична, несмотря на уродливую маску.
      — Ив! Здравствуй. Что ты делаешь здесь, под этим страшилищем?.. Ах, косметика! Костя сказал, что массировал ей щечки! А ты?
      — Все остальное. Почему не предупредила?
      — Разве так хуже?
      — О нет, нисколько!
      Нас швырнуло в сторону и довольно сильно ударило струей воды.
      — Что это? — испуганно спросила Биата. Костя объяснил:
      — Мотин сын Гектор слегка повел хвостом. Он там стоит, с другого борта.
      — С другого борта? Как метко! Действительно, она похожа на субмарину!
      Тави принес щетку, я взял ее и растерянно вертел в руках.
      Костя сказал:
      — Пусть он заканчивает, а мы с тобой пойдем наверх, у меня еще почти вся спина осталась и правая щека.
      — Чья спина? — не поняла Биата.
      — Мотина. Он здесь — я там.
      — Ах, туалет Матильды! Как вы говорите! Совсем одичали. Но как все необыкновенно хорошо!
      Костя взял ее за руку, но она сказала:
      — Нет, нет, зачем же, здесь тоже очень интересно. Я целую вечность не чувствовала себя рыбой.
      — Вместе так вместе! — с готовностью согласился Костя и стал распоряжаться: — Ив! Сюда! Здесь целая колония усачей!
      Или, отплыв в сторону, говорил, что нашел прилипалу невероятных размеров, и Биата плыла к нему, обняв Протея. Он тоже появился вместе с Костей и оказывал ей всяческие знаки внимания.
      Тави не был навязчив, держался в стороне от Биаты на почтительном расстоянии, а когда она уплыла смотреть прилипалу, то еще раз сказал кодом: «Гармонична, как… — Он издал не передаваемый словами скрежет, означавший витиеватое описание багряной медузы. — Гармонична, как медуза!» Я понял и не обиделся: багряная медуза действительно была необыкновенно красива, когда висела в прозрачной воде. Я уверен, что Тави не имел в виду ядовитость медузы, а только ее прекрасную форму, к тому же на Биате был вишневый костюм.
      За завтраком Костя преподнес Биате высокий стакан с густым китовым молоком:
      — Парное. От нашей Матильды. Пей. Вкус необыкновенный! О целебных свойствах и калорийности я и не говорю. Ее сын Гектор, питаясь исключительно одним молоком, прибавляет в весе по сто килограммов за сутки.
      Биата пригубила и поставила стакан на стол:
      — Сто килограммов? И ты поишь меня таким напитком? Что будет со мной через неделю? Я буду есть только рыбу и только фрукты. Какой ананас! Там, — она вскинула глаза к потолку, — едят только производные из хлореллы и ее многочисленных гибридов. И знаете, иногда наш шеф-повар, необыкновенно интеллектуальный робот, создавал совершенно фантастические блюда, ни на что земное не похожие. Особенным успехом пользовался «астероид», такая пористая сладкая глыба. И еще «радость космонавта» — мороженое в виде кристаллов лунного кварца.
      Биата все время находилась в приподнятом, возбужденном состоянии, вполне объяснимом ее возвращением на Землю, если бы не тень тревоги, проходившая по ее немного бледному лицу и мелькавшая в глазах. И еще я ловил в ее взгляде вопрос и удивление, опять как будто объяснимые: мы сидели под литым навесом, защищавшим от палящего солнца, невидимые и неслышные вентиляторы овевали нас прохладным душистым воздухом, в густой листве вели бесконечный обмен информацией попугаи, порхали перламутровые бабочки, журчала вода по камням.
      Когда она ушла к себе переодеться. Костя сказал:
      — Ты знаешь, она стала какая-то другая. Что-то ее гнетет. Надо ее рассеять чем-нибудь необыкновенным. Видимо, космос — серьезная штука. Или на нее повлияли излучения. Там они во много раз мощней. Ведь она там несла вахту, была в патруле, была часовым, охранявшим все человечество! Ты можешь это понять? Мы сейчас посадим ее на ракету и прокатим с ветерком до отмели, а там покажем ей коралловый лес. Как жаль, что нельзя еще раз побывать на острове роботов!.. Вот и она!
      Биата остановилась на краю помоста из полированного базальта, вся в солнечных бликах, празднично прекрасная!
      — Как вы хорошо живете! У вас нет никаких забот, — задумчиво сказала она. — Нет, нет, не делайте серьезных лиц. Разве это заботы! — Она плавно развела руки. — Только радость! Океан! Голубое небо! Какой воздух! Сколько хочешь воды! Там, у нас, черная пустота над головой или, если хотите, пустая чернота. Я не жалуюсь. Вам здесь не понять, как там. У нас жутко хорошо. Нет, пожалуй, «хорошо» не подходит. Там мы один на один с вечностью, с непознанной Вселенной. Там подавляющая красота. Немигающие звезды. Черный океан. Светящиеся острова. Вы бы посмотрели от нас на Луну. Какая она большая, медная, тяжелая! А вы бы заглянули туда, «где бездонна бездна звезд полна. Звездам числа нет, бездне — дна». Из этой бездны мчится, извергается на нас ураган обломков атомов, где-то там вспыхнула и несет нам свой непонятный свет звезда! Вы здесь совсем не думаете о ней. Для вас это эпизод, чуть пощекотавшее нервы космическое происшествие. Мы только и живем ею. Она стала мерещиться мне то в виде зеленого солнца, то огненного облака, сжигающего звезды. А иногда я вижу ее как желтую искорку, не больше пшеничного зернышка.
      — Ты устала, Биата, — сказал Костя. — Но ничего. У нас на сегодня намечена такая программа! Сейчас в ракету, и…
      — Нет. Потом. Вначале мне хочется побродить по вашему острову. Это же такое чудо — ваш остров! Ракета и рифы потом. — И неожиданно спросила: — Почему так внезапно уехала Вера?
      Мы разом спросили:
      — Ты ее знаешь? Давно? Откуда?
      — Ты, Костя, — Биата улыбнулась, — ты познакомил меня с ней.
      — Я? Когда? Непостижимо! Ты что-нибудь понимаешь, Ив?
      — Рассказывал обо мне. Естественно, она заинтересовалась. Помимо всего, их институт поставляет нам хлореллу, и у них большие возможности общения со спутником. Она хорошо говорила о вас… А теперь в путь!
      Биата смотрела по сторонам из-под полей зеленой шляпы сияющими от счастья глазами и слушала Костю, который, рассказывая о наших приключениях, приводил новые, незнакомые мне подробности. Я не перебивал. Костя был в ударе. А возможно, я забыл или не заметил, как Черный Джек по выходе из санитарной ракеты бросил на Костю взгляд, полный признательности, или как я спас Костю, застрелив двухметровую барракуду. Действительно, барракуду я застрелил, но мне кажется, она ничем не угрожала Косте. Хотя не скрою, мне было приятно видеть восхищение в глазах Биаты. Особенно ей понравился финал с пленением Джека, его предсмертная песня, которую она услышит сегодня, и Костино упорство в спасении косаток.
      Костя, стараясь отвлечь Биату от мрачных мыслей, стал красочно, с «психологией» описывать свои переживания на спине у Черного Джека.
      — Мы тебя познакомим с ним. Его легко найти.
      — Да, — вставил я словечко, — у него в кишечнике радиомаяк.
      Костя радостно подмигнул:
      — Мой друг ошибается. Транзистор проглотила одна из косаток, покончивших жизнь самоубийством. Я поставил ему маяк на спинной плавник. Один из тех, что теперь ставят китовым акулам и китам. Поэтому он так вздрогнул, что я взлетел на восемь метров.
      — Не больше трех, — поправил я. Биата осуждающе посмотрела на меня:
      — Мне больше нравится восемь.
      — Эффектней! — Костя захохотал. Засмеялись и мы с Биатой.
      Навстречу нам показался Чаури Сингх. Поклонился Биате и обратился ко мне:
      — Ив, приходится снова рассчитывать на твою помощь. Мой Лагранж болен. Легкий тепловой удар. Марк и Нора приказали ему целую неделю не покидать помещения. Жан рад, что я оставлю его в покое. Ты не очень занят?
      Прочитав ответ на моем лице, он улыбнулся первый раз за все время нашего знакомства. У него были необыкновенно красивые зубы; их перламутровая белизна казалась особенно яркой на фоне угольной бороды и усов.
      — В «Камбале» есть третьеместо.
      Костя сжал мой локоть, замигал мне обоими глазами.
      — Биата только вернулась из космоса. Она астрофизик…

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18