Возвращение фараона

– Такова ваша обязанность, визирь.

– Что означали ваши приношения?

– Племена Азии вам чем-то не угодили?

– Вы прекрасно знаете, что хотели сказать Египту. Это был упрек на грани оскорбления.

– Мы удержались на достойной грани, о чем свидетельствуют мое хладнокровие и желание во что бы то ни стало сохранять добрые отношения с вашей страной после нанесенной нам обиды.

– Я ничего не понимаю. О какой обиде идет речь? – удивился Пазаир.

– Вам расточают похвалы за правдивость. Зачем же вы прикидываетесь, что пребываете в неведении?

– Клянусь именем фараона, я понятия не имею, о чем идет речь!

Посол из Азии взглянул на визиря с любопытством, и тон его несколько смягчился.

– Странно, странно... Или, может, больше не в вашей власти контролировать деятельность друзей фараона, например, Двойной Белый дом?

– Мне были не по нраву кое-какие порядки, и, вступив в должность, я в самом деле кое-что изменил. Неужели вы стали жертвой чьей-то ошибки, о чем мне не доложили?

– Ошибки?! Слишком мягко сказано. Речь идет о намеренном оскорблении, из-за которого могли бы оборваться наши добрые отношения, если бы мы взялись за оружие!

Пазаир постарался скрыть охватившее его беспокойство, но голос у него невольно дрогнул.

– Возьмите на себя труд и расскажите мне обо всем, – попросил он.

– Мне с трудом верится, что не вы в ответе за нанесенную нам обиду.

– Как визирь, я в ответе за все. Не боясь показаться смешным в ваших глазах, я сознаюсь в своем полном неведении. И согласитесь, что поправить зло, не зная, в чем оно состоит, очень трудно.

– Египтяне часто посмеиваются над нами, считая, что мы любим хитрить и обводить других вокруг пальца, но хочу вас предупредить – хитрецы обычно попадаются в собственные сети. Хотя ваша молодость вызывает у меня сочувствие.

– Объяснитесь, прошу вас.

– Или вы самый ловкий на свете комедиант, или вам в самом деле недолго оставаться на посту визиря. Вы знаете, какой у нас заключен торговый договор с Египтом?

Пазаир не стал обращать внимания на иронический тон посланника. Что ему за дело, если тот считает его не только глупцом, но и слабаком, он должен выяснить правду, и это главное.

– За присланные вам товары Двойной Белый дом расплачивается с нами золотыми слитками. Таков обычай с тех пор, как между нами установился мир.

– Вы не получили от нас золота? – удивился Пазаир.

– Слитки были доставлены, но золото оказалось самого низкого качества, плохо очищенное и ломкое! Разве что дикие кочевники могли счесть его настоящим золотом! Отправив нам ненужные отходы, Египет посмеялся над нами. Ответственность лежит на Рамсесе Великом. Мы считаем, что он нарушил свое слово.

Так вот чему так радовался Бел-Тран: он поставил под удар авторитет фараона и готовился выступить спасителем Египта, исправляя ошибки недостойного владыки!

– Вышло досадное недоразумение, уверяю вас! – твердо заявил Пазаир. – У Египта не было намерения вас оскорбить.

– По моим сведениям, Двойной Белый дом не является независимым учреждением, а исполняет распоряжения, поступившие свыше.

– Считайте, что вы стали жертвой канцелярской ошибки и дурной работы чиновников, но ни в коем случае не злонамеренного желания нанести вам урон. Я сам сообщу фараону о своем просчете.

– Вы пали жертвой интриги, не так ли?

– Для меня было важно узнать, что произошло, и принять необходимые меры. Если я не справлюсь, в следующий раз вы будете иметь дело с другим визирем.

– Буду об этом сожалеть.

– Вы верите, что мои извинения чистосердечны?

– Вы умеете вызвать к себе доверие, Пазаир, однако Азия ждет возмещения убытков согласно заключенному договору. Отошлите как можно скорее причитающееся ей золото. В противном случае война неизбежна.

* * *

Пазаир и Нефрет готовились к отъезду в Пер-Рамсес, когда к визирю явился гонец.

– Дурные новости! – объявил он. – Градоначальник Коптоса выдворен из города вооруженной бандой, в которую входят ливийцы и нубийцы.

– Сколько раненых?

– Ни одного. Они заняли город без боя. Стражи пустыни тоже встали на сторону мятежников, и начальник городской стражи не осмелился им противостоять.

– Кто стоит во главе мятежников? – хмуро спросил Пазаир.

– Некий воин по имени Сути, служитель золотой богини, которая подчинила себе жителей города.

Пазаир ощутил жгучую радость: Сути жив, и еще как жив! Чудесная новость, пусть даже его возвращение, которого он так ждал, произошло при таких необычных обстоятельствах.

– Воинские отряды, размещенные в Фивах, готовы к выступлению. Военачальник ждет ваших распоряжений. Как только вы подпишете приказ, я немедленно отвезу его, и порядок будет восстановлен. Даже если мятежники хорошо вооружены, они не настолько многочисленны, чтобы устоять против огромного обученного войска.

– По возвращении из Пер-Рамсеса я сам займусь мятежниками. Пусть пока солдаты окружат город и займут оборонительную позицию. Я разрешаю подвозить к городу провизию и пропускать в него торговцев, никто не должен голодать. Дайте знать Сути, что я лично прибуду в Коптос и сам буду вести с ним переговоры.

37

Пазаир и Нефрет, стоя на террасе великолепного дома, пожалованного им, любовались городом Пер-Рамсес[21], любимым детищем фараона Рамсеса II. При свирепых гиксосах-захватчиках столицей страны был Аварис, но в начале Нового царства врагов изгнали, а неподалеку от прежней столицы расцвел по воле царя величайший в дельте Нила город. Он насчитывал сотни тысяч жителей, внутри его стен было множество храмов, посвященных Амону, Ра, Птаху, коварному Сету, насылающему ненастье, покровительнице врачевателей грозной Сехмет, азиатской богине Астарте. У четырех ворот размещались отряды стражников. На юге находилась гавань с лавками ремесленников и хранилищами разнообразных товаров. В центре, вокруг огромного искусственного озера, высился царский дворец и стояли дома приближенных и знати.

Даже в засушливое время года жители Пер-Рамсеса наслаждались прохладой, поскольку сеть каналов соединяла здесь два рукава Нила. Один из них назывался воды Ра, другой – воды Авариса. В каналах водилось много рыбы – раздолье рыбакам.

Царь не случайно пестовал город на границе дельты Нила и Азии: отсюда удобно посылать гонцов во все земли и отправлять войско в случае беспорядков. Отпрыски вельмож наперебой вызывались доставлять царские указы на колесницах или верхом на быстрых норовистых скакунах. Нередко царь лично присматривал за работами столяров, кораблестроителей, рудокопов, во все вникая, следя, чтобы все было оснащено наилучшим образом.

«Какое счастье поселиться в Пер-Рамсесе, – пелось в народной песне. – Нет города прекрасней и богаче. И малый и великий здесь обласкан. Акация и явор дарят тень им. Дворцы сияют бирюзой и златом. А над водой резвятся птичьи стаи. И даже дуновенье ветра нежно».

Возле простых домишек с глинобитными стенами, разбросанных среди дворцов и усадеб, ребятишки ели яблоки и гранаты, играли деревянными куклами, потешались над проходившими мимо напыщенными писцами и восторженно глазели на воинов, правящих колесницами. Усадьбу визиря окружали фруктовые сады, оливковые рощи и виноградники: во время праздников и застолий гостям подавали прекрасное собственное вино и угощали щедро, ведь многочисленные житницы никогда не пустовали. Фасад роскошного дома был украшен голубыми изразцами, – так повелось в Пер-Рамсесе, и потому его называли «бирюзовым городом».

Но визирю и его супруге лишь ранним утром был отпущен краткий миг умиротворения. Хотя сад и дивный, будто в царстве праведников, а плоды сладки, как мед, на смену радости и покою пришла тревога: визирь готовился предстать перед фараоном. Царица-мать предупредила, что ее сын понемногу теряет надежду и приходит к убеждению, что все усилия верного визиря тщетны. Рамсес в отчаянии и одинок как никогда, многим кажется, что он обречен.

Нефрет заостренной палочкой подводила глаза сурьмой. Ларчик с красками для лица недаром носил символическое название «обостряющий зрение». Пазаир застегнул на ней драгоценный пояс из аметистовых бусин с пряжкой чеканного золота, – этот пояс нравился Нефрет больше других.

– Будешь ли ты сопровождать меня? – спросил он.

– Надеюсь, мне удастся помочь фараону.

– Я боюсь, Нефрет. Боюсь разочаровать и огорчить его.

Она прислонилась к плечу Пазаира.

– Никто не разнимет наших рук, – прошептала Нефрет. – Гулять с тобой в полном уединении, в саду, где слышится только шум ветра, – вот все, что мне нужно. Никто не разнимет наших рук, ведь я пьяна от счастья просто потому, что ты рядом. Мы вместе, так чего же еще нам желать, визирь фараона?

Дворцовая стража сменялась трижды: в первый, одиннадцатый и двадцать первый день луны; заступая на службу, стражники получали обычную плату зерном, а сверх того вино и мясо. Выстраиваясь для парадной встречи визиря с супругой, они радовались: торжество сулило им награду.

Управитель царского дома встретил с почестями Пазаира и Нефрет в летней резиденции владыки. Они миновали дворик, окруженный белыми стенами, мощенный разноцветными плитами, прошли анфиладу комнат для аудиенций, украшенных коричневыми и желтыми изразцами с голубым, черным и красным узором, затем – тронный зал с нагромождением свитков со священным именем фараона. Миновали покои, отведенные иноземным властителям. Здесь радовали глаз украшения из бирюзы и пестрые росписи с изображением нагих купальщиц и летящих птиц.

– Царь ожидает вас в саду.

Рамсес любил сажать деревья, следуя завету древних правителей, мечтавших превратить Египет в цветущий сад, где все жили бы в довольстве и согласии. Стоя на коленях, Рамсес прививал яблоню. На его руках сияли золотые браслеты с лазуритом, по верхнему краю которых вились изображения диких уток.

Неподалеку лежал лучший страж фараона – прирученный им лев, что сопровождал юного царя еще в битвах с азиатами в самом начале его царствования. Лев слушался лишь своего хозяина и любого, кто осмелился бы угрожать царю, мгновенно разорвал бы на части.

Нефрет осталась ждать мужа возле водоема, где плавали яркие рыбки. Визирь приблизился к Рамсесу, но царь не обернулся, по-прежнему занятый яблоней.

– Всели благополучно в царстве, Пазаир? – спросил он.

– Мой повелитель, я принес недобрые вести.

– Не удалось договориться с послами?

– Посол из Азии прибыл в гневе.

– Азия – извечный наш враг, ее народы не ценят мирной жизни. Перемирие для них означает одно: подготовку к следующей войне. Я укрепил границы Египта на востоке и на западе. Сеть новых крепостей не позволит ливийцам и азиатам захватить наши земли. Гарнизоны выставляют часовых днем и ночью. Каждый день в Пер-Рамсес привозят вести о передвижении войск азиатских владык. Получаю я донесения и о действиях моего визиря. – Царь обернулся и посмотрел Пазаиру в глаза. – Многие достойные люди жалуются на тебя. Начальники провинций недовольны. Придворные ропщут. Закон гласит: «Если визирь совершает промах, не следует ему таиться и запираться; пусть покается перед всеми и загладит свою вину».

– В чем моя вина, мой повелитель?

– Разве не ты приказал наказать палками сановников? Причем палачи с подручными восклицали: «Такого угощения не получал еще ни один из вас!»

– Я не слышал, что восклицали палачи. Но богатые и нищие равны перед Законом. И чем могущественней преступник, тем строже наказание.

– Так ты ни в чем не раскаиваешься?

– Ни в чем.

Рамсес сердечно обнял Пазаира.

– Рад это слышать. Искус властью ты выдержал с честью и не изменил себе.

– Я лишь боялся огорчить вас.

– Торговцы-греки прислали мне длиннейший свиток с жалобой на тебя. Зачем ты их притесняешь?

– Пытаюсь пресечь незаконный ввоз монет, чтобы деньги не поработили Египет.

– И чтобы Бел-Тран не восторжествовал.

– Его преступные сторонники изгнаны. Источник доходов иссяк. Многие от него отвернулись.

– Стоит ему прийти к власти, деньги потекут в Египет рекой.

– У нас в запасе есть еще время, мой повелитель.

– Я буду вынужден отречься от престола, лишь вмешательство богов способно мне помочь.

– Сейчас у Бел-Трана не хватит сил захватить власть.

– Он не отступится, и ради власти готов уничтожить весь Египет. Таких, как Бел-Тран, немало. Счастье, что до сих пор им не удавалось завладеть царством.

– Будем надеяться, не удастся и теперь.

– Чем разгневаны азиатские владыки? – спросил фараон.

– Бел-Тран послал им золото самой низкой пробы.

– Нет оскорбления хуже. Посол грозил войной?

– Единственная возможность сохранить мир – это послать им золота вдвое больше прежнего и высшей пробы.

– Хватит ли нам золота?

– Нет, владыка. По милости Бел-Трана сокровищницы пусты.

– В Азии решат, что я нарушил слово. Нет, отречения не избежать. И все поверят, что Бел-Тран спас Египет.

– Есть средство ему помешать. Сути находится в Коптосе, с ним вместе золотая богиня. Быть может, они укажут нам путь к богатым золотым приискам.

– Отправляйся в Коптос и все разузнай.

– Не так-то это просто.

– Почему?

– Сути возглавил собственное войско. Он прогнал градоначальника Коптоса и занял его место.

– Он нарушил Закон.

– Наши войска окружили Коптос, но я запретил им идти на приступ. Вторжение в город прошло мирно, ни один житель не пострадал.

– Чего ты осмеливаешься просить у меня, Пазаир?

– Если мне удастся уговорить Сути помочь нам, я прошу, чтобы его помиловали.

– Сути сбежал из крепости в Нубии и сейчас, заняв Коптос, совершил величайшее беззаконие. Он виновен.

– Сути – жертва несправедливости, он всегда служил Египту с любовью и верностью. Разве он не заслуживает снисхождения?

– Забудь о своей дружбе, визирь, и служи Закону. Порядок должен быть восстановлен.

Пазаир склонился в низком поклоне. Рамсес в сопровождении льва направился к беседке, где в задумчивости сидела Нефрет.

– Готовы ли вы начать меня мучить? – спросил он.

Более часа осматривала фараона главная целительница. Она поняла, что Рамсеса Великого донимают ревматические боли, и прописала ему отвар ивовой коры[22], который нужно было пить каждый день. Зубы тоже доставляли немало страданий фараону, многие из них следовало залечить.

Нефрет приготовила пасту из смолы фисташкового дерева, нубийской глины, меда, толченого гранита и медной пыли. Она посоветовала фараону отказаться от молодых сладких побегов папируса, которые он любил жевать, так как они причиняют вред зубной эмали и изнашивают зубы до времени.

– Вы надеетесь на лучшее, Нефрет?

– Если быть до конца откровенной, скажу, что опасаюсь воспаления коренного зуба слева. Я посоветовала бы вам находиться под постоянным наблюдением, иначе придется его вырывать. В особо тщательном уходе нуждаются десны, мы будем укреплять их примочками из календулы.

Нефрет вымыла руки и подала Рамсесу содовое полоскание.

– Не мое будущее заботит меня, Нефрет, а будущее Египта. Я знаю ваш дар ясновидения. Как мой отец, вы чувствуете направление глубинных сил, которые невозможно различить за поверхностным кипением каждодневных событий. Поэтому я вновь повторяю свой вопрос: надеетесь ли вы на лучшее?

– Вы приказываете мне ответить?

– Неужели нам не на что надеяться?

– Душа Беранира бережет Египет, его муки не пройдут бесследно. В глубинах тьмы рождается свет.

* * *

Нубийцы несли сторожевую службу на крышах Коптоса, зорко наблюдая за тем, что делается за его стенами. Каждые три часа опытный старый воин приходил к Сути с донесением.

– Сотни воинов... Они приплыли по Нилу.

– Мы окружены?

– Они расположились лагерем в отдалении и укрепляют свои позиции. Если они пойдут на приступ, нам не выстоять.

– Отправь отдыхать своих людей.

– Ливийцы внушают мне опасение: у них одно на уме – грабежи и игра в кости.

– Стражи пустыни наблюдают за ними.

– А если и эти предадут тебя, что тогда делать?

– Не предадут, пока у меня есть золото. А запасы его неисчерпаемы.

С сомнением покачав головой, старый воин вернулся на террасу дома, откуда он созерцал воды Нила. Он давным-давно устал от пустыни.

Весь Коптос замер, затаил дыхание. Каждый из жителей чувствовал, что воины вот-вот пойдут на приступ. Если чужаки под предводительством Сути сдадутся, город избежит кровавой резни.

Однако Пантера ничего не желала слушать, она настаивала на сражении, убеждая своих «подданных», что они должны выстоять во что бы то ни стало. Сдавшихся египтяне подвергнут страшным карам и казнят мучительной смертью. Золотая богиня вернулась с дальнего юга не за тем, чтобы покориться первому войску, которое встало у нее на пути. Завтра ее царство раскинется до самого моря, и тот, кто останется с ней, будет наслаждаться счастьем и богатством.

Да и как не довериться могуществу Сути? Свет иного мира осеняет его, он сам сделался полубогом. Не ведая страха, он вселяет мужество в тех, кто никогда не имел его. Те, что пронизывают взглядом, давно мечтали о таком военачальнике; он повелевает, не повышая голоса; он натягивает самый тугой из луков; он может разбить голову труса, как пустой орех. Тот, кто осмелится пойти против него, будет уничтожен пламенем, вышедшим из чрева земли.

– Ты заворожила Коптос и его жителей, – сказал Сути Пантере.

Она, только что искупавшись, лежала, наслаждаясь прохладой, возле бассейна:

– Это только начало, любовь моя. Скоро нам будет тесно в Коптосе.

– Твоя мечта обернется гибелью. Нам не выстоять против настоящего войска.

Пантера обняла Сути за шею и привлекла к себе:

– Неужели ты разуверился в своей золотой богине?

– Я потерял разум, послушавшись тебя.

– Что такое разум, когда я вернула тебе жизнь? Не думай о гибели, отдайся нашей мечте. Разве ты не видишь, что она золотая?

Как ни хотелось Сути избавиться от чар Пантеры, но он был перед ней бессилен. Одно прикосновение к ее золотистой коже, умащенной экзотическими благовониями, пробуждало в нем желание, неудержимое, как горный поток. Она опьяняла его ласками и лишала воли. Пантера знала свое могущество, она являлась воплощением самой нежности, когда, приникнув к Сути и обняв его, она увлекла его за собой в бассейн.

Они еще не разомкнули объятий, когда в двери постучал старый нубиец, прервав страстную беседу их тел.

– Вас вызывает на переговоры военачальник-египтянин. Он ждет вас у городских ворот со стороны Нила.

– Один?

– Один и без оружия.

Город погрузился в напряженную звенящую тишину, когда Сути шел на встречу с полководцем в клетчатой цветной юбке, из отряда Амона.

– Ты Сути?

– Градоначальник уступил мне свое место.

– Ты предводительствуешь мятежниками?

– Я удостоен чести возглавлять свободных людей.

– Твои дозорные успели тебе сообщить, что войско наше огромно? Как бы доблестно вы ни сражались, вам не устоять.

– Когда я был колесничим, мой учитель советовал мне не обращать внимания на похвальбу. Еще меньше значения я придаю угрозам.

– Значит, ты отказываешься сдаться?

– А ты в этом сомневался?

– Любая попытка сбежать обречена на провал.

– Атакуйте, мы готовы к встрече.

– Не мне принимать решение о приступе. Команду подаст нам визирь. Пока он не прибудет в Коптос, вам будут по-прежнему подвозить продовольствие.

– Когда прибудет визирь?

– Воспользуйтесь передышкой. Как только визирь Пазаир ступит на эту землю, он поведет нас в бой и восстановит законный порядок.

38

Силкет едва не подпрыгивала на месте от возбуждения, гоняла служанок, выбегала в сад, дожидаясь возвращения супруга, и никак не могла успокоиться. Она даже отвесила пощечину дочери за то, что та утащила тайком пирожное, не обратила ни малейшего внимания на сына, который гонялся за кошкой, и бедняжке пришлось спасаться, забравшись на верхушку пальмы. Наконец она занялась обедом, поменяла все блюда, отчитала детей и бросилась к дверям навстречу мужу.

– Дорогой! Послушай! Какая радость! – восклицала она.

Бел-Тран еще только спускался с носилок, а Силкет в нетерпении уже тянула его за край льняного покрывала, которое он накидывал на плечи, спасаясь от палящего солнца. Торопя мужа, Силкет потянула сильнее и разорвала драгоценный лен.

– Нельзя ли поосторожнее! Оно стоило целое состояние!

– Потрясающая новость! Идем скорее, я налью тебе старого вина в твой любимый кубок!

Женщина-дитя звонко хохотала, ластилась к мужу и вела себя еще ребячливее, чем обычно.

– Сегодня утром я получила послание из дворца! – Из ларца для свитков Силкет достала папирус с царской печатью. – Приглашение от царицы-матери... Она зовет меня! Это победа!

– Приглашение?

– Да, в ее собственный дворец! И об этом будет знать весь Мемфис!

Изумленный Бел-Тран взял папирус. Неужели? Рука царицы-матери! Туя не воспользовалась услугами писца, тем самым подтверждая свое настоятельное желание видеть у себя Силкет.

– Сколько придворных дам годами дожидается подобной чести! А я ее удостоилась.

– В самом деле, достойное удивления чудо.

– А я не удивлена. Это дань уважения к тебе, мой дорогой. Туя – умная женщина, и очень близка с сыном. Видно, он дал ей понять, что его царствование близится к концу. Царица-мать хочет позаботиться о своем будущем. Она хочет со мной подружиться, чтобы ты не лишил ее привилегий и полномочий.

– Значит, ты думаешь, что Рамсес открыл ей правду?

– Он мог просто-напросто намекнуть, что готов к отречению. Усталость, болезни, непонимание того, что нужно для обновления Египта... Рамсес мог назвать любые причины, но Туя поняла главное – перемены неизбежны, и сразу сообразила, какую роль ты будешь играть в будущем. А как тебя склонить на свою сторону? Только сделав меня своим доверенным лицом и введя в свой ближайший круг. Старая царица не без хитрости. Но она поняла, что проиграла. Поняла, что если будет враждовать с нами, то лишится дворцов, слуг и богатства. В ее возрасте это невозвратимая потеря.

– Воспользоваться ее влиянием было бы очень полезно. При поддержке царицы-матери новое правление укрепится без труда и не вызовет сопротивления. Настоящий подарок судьбы! Я не мог даже помышлять о подобном!

– Как мне себя с ней вести? – спросила Силкет, не в силах усидеть на месте от возбуждения.

– Почтительно и доброжелательно. Принимай ее посулы, дай ей понять, что мы принимаем ее помощь и довольны ее покорностью.

– А если она заговорит о судьбе сына?

– Рамсес удалится в храм на территории Нубии, где и будет стариться в обществе жрецов-отшельников. Как только мое правление упрочится и возврат к прошлому будет невозможен, мы избавимся и от матери, и от сына. Прошлое не должно связывать нам руки.

– Ах, какой ты умный, мой дорогой!

* * *

Кему было не по себе. Если Пазаир недолюбливал придворную жизнь и подчинение правилам этикета, то Кем все это просто ненавидел. Облачаясь в роскошные одежды, подобающие верховному стражу, он чувствовал себя шутом. Цирюльник надел на него парик, побрил, умастил благовониями, художник почернил его деревянный нос. И вот уже добрый час Кем сидел без дела в приемной, чувствуя, что даром теряет время. Но разве можно отказаться от приглашения царицы-матери?

Наконец управляющий провел его в покой Туи – строго убранную комнату с небольшими каменными табличками, запечатлевшими подвиги предков. Гораздо меньше ростом, чем высокий нубиец, она внушала почтительный трепет огромной внутренней силой и напомнила Кему тигрицу, приготовившуюся к прыжку.

– Я хотела узнать, насколько вы терпеливы, – сообщила она. – Верховному стражу ни при каких обстоятельствах нельзя терять хладнокровия.

Кем не знал, должен ли он остаться стоять, или ему надо сесть, следует ли что-то ответить, или требуется промолчать.

– Каково ваше мнение о визире Пазаире? – спросила Туя.

– Он – человек справедливый, он единственный справедливый человек, которого я знаю! Если вы хотели услышать о нем что-нибудь дурное, то обращайтесь не ко мне.

Кем ответил и тут же понял, что его слова прозвучали слишком вызывающе и грубо, и грубость его непростительна.

– Характер у вас еще хуже, чем у вашего недостойного предшественника, а знания этикета нет совсем, – хмуро заявила царица-мать.

– Я сказал вам правду, моя повелительница.

– Немалый подвиг для верховного стража.

– Для меня мало значат мой титул и моя должность. Если я согласился принять их, то только для того, чтобы помогать Пазаиру.

– Визирю повезло, а я ценю людей, которым сопутствует везение. Вот вы сейчас и поможете Пазаиру.

– Что я должен сделать?

– Я хочу знать все, что известно о супруге Бел-Трана.

* * *

Как только стало известно, что прибывает судно визиря, портовая стража стала освобождать место у главной пристани Мемфиса. Тяжелые грузовые суда маневрировали с грацией стрекоз и находили для себя место, не толкая других.

Поглотитель теней провел ночь на крыше башни, рядом со зданием таможни и хранилищем папируса. Как только он убьет свою жертву, он сбежит через этот проход. В порту достаточно было только навострить уши, и тебе становились известны все подробности о путешествии Пазаира из Пер-Рамсеса в Мемфис.

Свой план нападения пособник тьмы построил на вполне вероятном ходе событий. Пазаир, желая избежать толпы, жаждущей приветствовать визиря, наверняка поедет не по главной улице города, что ведет из порта во дворец, а вместе со своими охранниками свернет в боковой проулок. Здесь его будет ждать колесница. Визирь задержится, чтобы подняться на колесницу, и это как раз произойдет под тем местом, где затаился поглотитель теней. На этот раз бумеранг достигнет цели.

Оружие ему досталось дешево, на рыночной распродаже. Мог ли торговец распознать убийцу среди шумной толпы покупателей? Как и другие, тот расплатился за свое приобретение свежим луком. Расправившись с визирем, он постарается повидаться с Бел-Траном. Положение главы Двойного Белого дома пошатнулось, многие толковали о его скором падении. Устранив Пазаира, пособник тьмы вернет Бел-Трану уверенность в победе. Но он не сомневался, что Бел-Тран не вознаградит его за помощь, а постарается уничтожить как свидетеля, и собирался принять меры предосторожности. Он назначит ему встречу в пустынном месте, и Бел-Тран должен будет прийти один. Если они договорятся о взаимном молчании, то Бел-Тран вернется домой счастливым победителем, если нет, то ему придется заставить замолчать Бел-Трана навсегда. Требования его не так уж и велики: золото, безопасность, официальная должность под другим именем и дом в Дельте, Мало кто прибегал к услугам пособника тьмы. Но кто знает, может, в один прекрасный день Бел-Трану вновь понадобятся его умения. Царству, основанному на крови, убийца опять поможет своим искусством...

На пристани появился Кем вместе с павианом. Последние опасения поглотителя теней рассеялись: ветер дул ему в лицо. Павиану ни за что не учуять, где он спрятался, не смогут они понять, и откуда брошен бумеранг, потому что на этот раз он не будет описывать дуги, а молнией обрушится сверху.

Судно визиря причалило к пристани. С него сошли Пазаир и Нефрет, и тут же их окружили стражи Кема. Павиан возглавил кортеж, который не пошел по главной улице, а свернул, как и предполагал поглотитель теней, на боковую.

Еще несколько мгновений, и кортеж замедлит ход, и визирь остановится, чтобы подняться на колесницу. Времени вполне достаточно, чтобы бумеранг поразил его в висок.

Согнув руку, поглотитель теней приготовился к броску. Кем и павиан встали по бокам колесницы. Нубиец подал руку Нефрет, помогая ей подняться. Очередь за Пазаиром. Поглотитель теней привстал, он уже видел ненавистный профиль Пазаира и его висок и в последний миг с трудом успел удержать бумеранг, который едва не вырвался у него из рук: на пути бумеранга встал человек, заслонив собой визиря.

Так Бел-Тран, сам того не ведая, спас врага, которому желал гибели.

– Мне необходимо переговорить с вами без промедления, – объявил глава Двойного Белого дома. Его торопливая речь и суетливые жесты весьма раздражали павиана – он недовольно заворчал.

– Это так срочно? – выразил недоумение визирь.

– В вашей приемной меня известили, что вы отменили аудиенции на много дней вперед.

– Неужели я обязан давать вам отчет о том, как я намерен распоряжаться своим временем?

– Положение очень серьезно: я обращаюсь к богине Маат!

Бел-Тран не стал бы произносить подобные слова просто так в присутствии множества свидетелей, среди которых был и верховный страж. Заявление звучало настолько серьезно, что визирь был вынужден согласиться принять его просьбу.

– Маат ответит вам согласно ритуалу. Будьте у меня в два часа.

Ветер внезапно стих. Павиан задрал голову вверх. Поглотитель теней распластался на крыше и ползком отодвинулся от края. Так он и пролежал – ничком, не поднимая головы, – некоторое время. Потом услышал шум отъезжающей колесницы и закусил губу до крови.

* * *

Визирь поздравил Бака, своего личного секретаря. Трудолюбивый и старательный юноша сумел удивительно точно изложить суть дела, не допустив ни малейшей неточности. Бак выразил надежду, что Пазаир и в дальнейшем будет доверять ему составление указов, дабы быть безупречным и в глазах подчиненных, и в глазах народа.

– Я очень доволен твоей работой, Бак, но полагаю, что тебе лучше перейти в другое ведомство.