Мистерии Осириса - Мистерии Осириса: Древо жизни

— Думаешь, я недооцениваю эти опасности? Но есть и более серьезная: голод. Каким бы ни был риск, я должен попытаться предотвратить худшее.

— В этом случае, Великий Царь, — предложил Сехотеп, — может быть, следует мобилизовать всю армию?

— Главное — не снимай гарнизона в Ханаанской земле. Только сильное военное присутствие удержит там мир, который мы восстановили. Мне же достаточно флотилии из легких кораблей. Пусть как можно скорее ее подготовят к отплытию.

Генерал Несмонту сам отобрал двадцать кораблей и их команду, но эта экспедиция ему до такой степени не нравилась, что он не удержался и сказал об этом своему повелителю, который его внимательно выслушал.

— Допустим, Великий Царь, что ваш новый союзник Уакха не лицемерит и останется нейтральным. Но это не причина, чтобы забывать о пяти остальных! Во-первых, группа из трех правителей: Хнум-Хотеп, Джехути и Укх. Присутствие в их имени составной части «хотеп» ничего не меняет: они только и думают об увеличении своих войск. К счастью, они так привязаны к собственным семейным привилегиям, что неспособны объединиться. Но если предположить, что эту опасность вы минуете, то вы тут же натолкнетесь на Уп-Уаута, правителя провинции Ассиут. А это настоящий воин, который, не колеблясь, бросится в самую смертельную схватку! Если же, чудом, мы и доберемся до Элефантины, то остается самое худшее — Саренпут, с его сильными вооруженными бандами, в которых полно нубийцев, еще более свирепых, чем соколы. Я надеюсь, что ясно объяснил свою позицию, Великий Царь.

— Яснее некуда, генерал. Готовы ли мои корабли?

— Но Великий Царь...

— В любом существовании возникает момент, когда человек, каким бы ни был его ранг, должен доказать свою истинную сущность. Для меня такой момент наступил сейчас, и каждый это понимает. Или я спасу Египет от голода, или я не достоин им управлять.

— Мой долг предупредить вас, что с военной точки зрения у нас нет никаких шансов, и что эта экспедиция окончится катастрофой.

— Если северный ветер будет нам благоприятствовать и если наши моряки окажутся ловкими, то у нас будет преимущество, которым трудно пренебречь: скорость.

— Я отобрал лучших моряков. А страх смерти придаст им сил и старательности.

Приказ есть приказ, и старый генерал больше не задавал себе вопросов. И под его командованием никто не отступил.

У Медеса расстроилось пищеварение, и не из-за жары или неподходящей пищи, а только из-за страха, что вдруг появятся корабли с враждебно настроенными командами. При одной мысли о том, что его пронзит стрела или разрубит меч, у него начинались дикие спазмы. И успокоить его не мог даже вид Собека-Защитника. Несмотря на всю его компетентность, он вряд ли что-нибудь мог бы реальное противопоставить в случае массированной атаки войск правителей провинций.

Медес совершенно иначе представлял себе свое первое официальное участие в царском путешествии. И, тем не менее, ему следовало сохранять должное выражение лица и ничем не выдать своего критического отношения к этой безумной авантюре, где полностью погибнет все египетское руководство.

— Что-то не так? — с хитроватой улыбкой спросил у него Сехотеп, Хранитель Царской Печати.

— Все, все так, но эта ужасная погода выворачивает мой желудок наизнанку.

— На мой взгляд, буря не замедлит разразиться.

— В этом случае надо бы причалить к берегу. Наши корабли не настолько прочны, чтобы вынести гнев Нила.

— Это точно. Выпейте немного теплого пива и пожуйте черствого хлеба — это успокоит ваши спазмы.

В тот момент, когда флотилия входила в первую опасную зону, небо разорвалось: молнии прорезывали воздух, гром гремел с необыкновенной силой.

На борту царского судна стали готовиться пристать к берегу.

— Продолжаем плавание, — приказал Сесострис.

— Великий Царь, — заметил генерал Несмонту, — это слишком рискованно!

— Это наш наилучший шанс проскочить препятствие. Разве моряки, которых ты отобрал, не самые лучшие?

Медес с изумлением увидел, что головной корабль продолжает оставаться на середине реки и сопротивляется буре; вслед за ним такую же позицию заняли и остальные суда.

Почти теряя сознание, он укрылся в своей каюте, чтобы не видеть кораблекрушения.

В ярости волны били о корпус корабля с такой бешеной силой, что он стонал, мачты сгибались, едва не ломаясь, края бортов были сломаны и унесены ветром. Двое моряков упали в воду, и никто не смог их спасти.

Сесострис лично управлял рулем. Выпрямившись, напрягая всю свою исключительную способность концентрироваться, монарх противостоял гневу Сета.

Когда первый луч света прорезал плотные черные тучи, а Нил стал успокаиваться, царь вернул управление кораблем капитану.

— Желая уничтожить нас, — сказал Сесострис, — Сет нам помог. Пусть принесут ему благодарение.

Монарх разжег на жертвеннике огонь и отдал пламени сделанную из обожженной глины фигурку орикса, пробитого ножом. Это удивительное животное способно в самом сердце пустыни противостоять ужасной изнурительной жаре. Не передаст ли оно и царю немного этой своей способности?

— Мы прошли, — констатировал генерал Несмонту. — Вот трое правителей провинций не смогли нам помешать!

Однако оптимизма хватило предусмотрительному генералу лишь на короткое время.

— А сейчас, — заявил он, — мы в Ассиуте, что означает вступление в бой Уп-Уаута. Нам предстоит ужасное сражение.

Когда флотилия подошла ко второй опасной зоне, спускалась ночь. После нескольких дней беспрерывного плавания люди устали. Никто не осмелился бы плыть в темноте, особенно в это время, когда капризы реки так же опасны, как населяющие ее гиппопотамы.

— Я предлагаю два дня отдохнуть и заодно подготовиться к бою, — предложил Несмонту.

— Мы продолжаем путь, — решил Сесострис.

Старый генерал был смущен.

— Если мы осветим свои корабли нужным числом факелов, воины Ассиута нас легко обнаружат!

— Именно поэтому факелы мы зажигать не будем.

— Но, Великий Царь...

— Я знаю, Несмонту. Но для нас единственное приемлемое решение — это заставить судьбу слушаться.

Стоя на носу головного корабля, Сесострис давал указания относительно скорости движения и его направления. В эту ночь, в пору едва народившегося месяца, задача была особенно трудной. Но фараон не допустил ни одной ошибки, ни одно божество не стало ему мешать, и флотилия проскользнула по спокойной воде незамеченной.

Несмонту испытывал немалую гордость оттого, что служил человеку такой закалки, как Сесострис. Конечно, самое трудное оставалось еще впереди, но гордость за доблесть монарха среди солдат и моряков неизменно возрастала. Чего им страшиться, если ими командует такой командир, который сам участвует в деле?

Тем не менее, вид, который открывался взору путешественников, производил на них ужасное впечатление.

По мере приближения к Элефантине берега стали выглядеть все суше. Почва растрескалась. Люди и животные изнемогали от изнурительной жары, сожженные солнцем растения жаждали паводка. Только ослы продолжали работать, перенося на своих спинах мешки с зерном от одной деревни к другой пока крестьяне завершали молотьбу. Каждый шаг, каждое движение требовали от людей напряженных усилий.

— Великий Царь, — обратил внимание монарха Несмонту, — нас заметили.

Генерал указал на нубийца, который, забравшись на вершину пальмы, делал энергичными жестами знаки своему коллеге, наблюдательный пост которого располагался немного дальше, чем его собственный. От дерева к дереву весть о прибытии неизвестных кораблей быстро дойдет до Саренпута, правителя провинции.

— Не будет ли благоразумнее изобразить поломку, остановиться и уточнить нашу стратегию? — спросил Несмонту.

— Мы продолжаем наш путь.

Утих ветер, корабли медленно пошли на веслах, сердца солдат забились сильнее. Столкновение с местными войсками, многочисленными и хорошо вооруженными, не сулило ничего хорошего. Если не спасет чудо, сражение заранее обречено на поражение.

После периода относительно спокойного самочувствия, во время которого Медес подумал, что окончательно выздоровел, он снова ощутил приступы спазматических болей в области желудка. Воины Саренпута славились своей жестокостью.

«А если превратить неминуемое поражение Сесостриса, который столь легкомысленно недооценивает превосходство своего противника, в собственную победу? — подумал Медес. — Достаточно в подходящий момент спрыгнуть на берег, сдаться солдатам Саренпута, присягнуть тому на верность, раскрыть секреты Мемфисского двора и предложить союз».

Собек, чьи нервы были натянуты, как струны, готовился защищать своего царя даже ценой собственной жизни. До того, как враг доберется до царя, ему придется понести такие потери, что, возможно, он вынужден будет остановиться. В любом случае в это следовало верить.

Сехотеп казался расслабленным, словно гость, которого пригласили на такой престижный пир, какой ни в коем случае не следовало пропустить. Можно ли было, взглянув на него, подумать, что его гнетет страх?

— Вот они, Великий Царь, — нахмурясь, объявил генерал Несмонту.

Правитель провинции Саренпут не отнесся к опасности легкомысленно, поскольку на Ниле один за другим стали разворачиваться все его корабли.

— Я не знал, что у него их такое количество, — удивленно сказал старый генерал.

— Его провинция — самая обширная в Верхнем Египте. Разве Саренпут не наилучшим образом управляет своими богатствами? Вот еще один прекрасный администратор, который не понял главного: хорошего управления маловато для поддержания жизненной связи между небом и землей, гарантом которой является фараон.

— Если нужно, мы вступим в бой, Великий Царь. Но действительно ли необходимо дать себя уничтожить?

40

Фараон Сесострис смотрел, как приближалась лодка с Саренпутом, который сам правил рулем. Широкое лицо, низкий лоб, широко поставленные глаза, сильно выдающиеся скулы, твердо сжатый рот и волевой подбородок — хозяин здешних мест выглядел энергичным, безжалостным и деловым. На груди висело жемчужное ожерелье с амулетом в форме анка[26], или магического ключа Жизни.

Без колебаний он поднялся на царское судно.

— Великий Царь, — раздраженным голосом начал он, — я сожалею, что вы официально не известили меня о своем приезде. Поскольку вы прибыли лично, я предполагаю, что причина этого путешествия наиважнейшая. Поэтому я прошу вас проследовать со мной в мой дворец, где мы побеседуем без лишних ушей.

Царь принял приглашение.

Саренпут повел свою лодку обратно, и кортеж направился к главной пристани Элефантины.

— Откажитесь, — посоветовал генерал Несмонту. — На земле будет невозможно вас защитить. Это, без всякого сомнения, ловушка.

До самой пристани Сесострис хранил молчание.

— Пусть никто за мной не следует, — приказал царь, сходя по трапу.

В окружении воинов Саренпута, которых он превосходил ростом на голову, монарх дошел до порога дворца, где его встретили две собаки хозяина провинции: черный кобель — вытянутый, с узкой головой и длинными ногами, и сука — гораздо меньших размеров, плотная, с оттянутыми сосками.

— Ее зовут Газель, — уточнил Саренпут, — а ее защищает Добрый Друг. Он заботится о ней, словно она — его мать.

Добрый Товарищ подошел к царю и лизнул ему руку, Газель доверчиво потерлась о его ногу.

— Редко случается, что мои собаки так доброжелательно встречают незнакомца, — удивился Саренпут.

— Я — не незнакомец, а фараон Верхнего и Нижнего Египта.

На мгновение взгляды Саренпута и царя скрестились в молчаливом поединке. Саренпут опустил взгляд.

— Входите, Великий Царь.

Следуя за собаками, которые указывали ему путь, Сесострис вошел в пышно убранный дворец и оказался в зале для аудиенций, украшенном двумя колоннами с нарисованным цветочным орнаментом, где уже сидел Уакха, правитель провинции Кобры.

Старик поднялся со своего места и поклонился.

— Если я не уничтожил вашу флотилию, — объяснил Саренпут, — то только благодаря вмешательству находящегося здесь моего друга. Он убежден, что вы хотите избежать катастрофы. Он также просил меня не противиться вашей попытке устроить хороший паводок.

— У меня именно это намерение, Саренпут.

— Позвольте мне быть откровенным, Великий Царь: этот аргумент вызывает не больше доверия, чем басня! На самом же деле вы прибыли сюда, чтобы навязать мне вашу власть.

— С помощью всего лишь двадцати легких кораблей?

Саренпут смутился.

— Этого мало, согласен, но...

— Начнем с главного: Маат — вечное правило жизни. Именно она установила порядок мира, порядок смены времен года, справедливость и правосудие, доброе управление, гармоничное хозяйство. Благодаря Маат наши ритуалы позволяют божественным силам оставаться на нашей земле. Кто хочет почитать Маат, должен идти по пути правильности в мыслях, в словах и в делах. Ты согласен с этим, Саренпут?

— Как вы можете в этом сомневаться, Великий Царь?

— В таком случае поклянись жизнью фараона, что ты не виновен в преступлении, совершенном в Абидосе против акации Осириса!

— Что... что там произошло?

— Над нашей страной нависло несчастье, акация гибнет. Кроме того, жизненной влаги, которую посылает нам Осирис, может оказаться в недостаточно много, что приговорит всю страну к голоду. Именно здесь, в Элефантине, находятся тайные источники Нила. Именно здесь живет одно из воплощений Осириса.

Поэтому именно здесь — ради того, чтобы помешать дальнейшему излиянию божественных благодеяний на страну, — мир Осириса был нарушен.

Аргументы монарха потрясли Саренпута, но, тем не менее, он отказывался в них верить.

— Это невозможно, Великий Царь! Никто бы не осмелился проникнуть на территорию Бигжех, туда не допускается ни один человек. Мои воины — прекрасные стражники, их бдительность не обмануть.

— Я убежден в обратном, и мой долг восстановить циркуляцию энергии, которая была нарушена. Обеспечь мне свободный доступ к острову.

— Сторожа того мира вас поразят!

— Я рискну.

Понимая, что царь с внешностью колосса не уступит, Саренпут согласился поехать с ним и с Уакхой в Бигжех. Проехав мимо острова Сехел, против которого находились большие гранитные карьеры, правитель провинции остановился у подножия первого водопада — в это время года хаос из гранитных глыб был непреодолим. Отсюда уходила дорога-волок, которую защищала стена, сложенная из кирпича. Дорога соединяла две пристани, расположенные на северном и южном краях водопада.

— Нет ничего более надежного, чем этот барьер, чтобы держать под контролем приходящие из Нубии товары, — гордо заявил Саренпут. — Сборы, которые берут мои таможенные стражники, способствуют богатству края.

Видя, что царь слишком занят своей задачей, чтобы обращать внимание на материальные детали, разговорчивый правитель, слегка задетый, погрузился в молчание.

Легкая лодка быстро пересекла небольшое пространство, разделявшее берег и запретный остров.

— Великий Царь, можно ли мне в последний раз попытаться отговорить вас от этой авантюры?

— Я не вижу твоих солдат.

— Они наблюдают за дорогой-волоком, таможенными постами, постами...

— Но не за самим островом Бигжех.

— Кто осмелится ступить на священную землю Осириса?

— Против акации Абидоса было совершено преступление.

Лодка причалила.

Странная тишина царила на священном острове. Ни пения птиц, ни дуновения ветерка. Царь углубился в растительный лабиринт из акаций и тамарисков.

— Если Сесострису удастся дать нам обильный паводок, столь нам необходимый, я стану его верным слугой, — поклялся Саренпут.

— Я напомню тебе твое обещание, — отозвался Уакха.

Вокруг скалы под листвой акаций были расставлены триста шестьдесят пять жертвенников — по числу дней в году. В скале была прорублена пещера, которая носила название «Та, что сокрыла своего хозяина», то есть Осириса.

На каждом жертвеннике стояло по чаше с молоком. Каждый день драгоценная жидкость, упавшая со звезд, возрождалась с помощью жизнетворных сил, которые действуют вдали от людских взглядов.

Пять из этих чаш, соответствующие пяти последним дням года — в частности, дням, посвященным Исиде и Осирису, — были разбиты.

Сесострис понял теперь, почему катастрофа угрожала паводку. Кто-то нанес удар по священному месту, и энергия больше не циркулировала.

Стремясь найти какие-нибудь следы, чтобы установить виновного, царь обнаружил оборванный кусок шерстяной ткани — материи, использовать которую было строжайше запрещено египетским жрецам, носившим исключительно льняные одежды. Тот, кто приходил сюда, не знал ритуальных обычаев или насмехался над ними.

Покой священного места нарушил шум крыльев. Сокол и стервятник сели на вершину скалы и оттуда стали рассматривать пришельца.

— Я — ваш слуга. Укажите мне путь, по которому идти.

Сокол улетел, а стервятник остался на месте.

— Тебе воздадут благодарность, божественная мать. Что должно совершиться, то сбудется.

Саренпут не поверил своим глазам. Фараон был все еще жив!

— Теперь, — объявил Сесострис, — мне известен корень зла.

— Способны ли вы выдернуть его, Великий Царь?

— Ты осмеливаешься думать, что богиня покинула фараона? Посмотри, вдаль, Саренпут, и внимательно прислушайся к ее голосу.

Сначала это была всего лишь светящаяся точка на горизонте, похожая на мираж. Потом она стала увеличиваться и, наконец, приняла форму лодки. Утлый челн медленно двигался к священному острову.

В лодке — усталый гребец и юная женщина невиданной грации. Даже Саренпут, имевший любовницами нубиек, красота которых не имела сравнения, замер в изумлении.

Из какого мира пришло это видение с совершенными очертаниями, спокойным лицом и таким лучезарным взглядом, что он возвышал душу?

Юная жрица была одета в длинную белую тунику, которую поддерживал красный пояс, по верху и низу вышитый желтой, зеленой и красной тесьмой. Длинный парик оставлял открытыми ее уши. На запястьях — золотые браслеты, украшенные ляпис-лазурью.

— Кто она? — кротко спросил Саренпут.

— Жрица из Абидоса, помощь ее мне необходима, — ответил царь. — В ритуале, предназначенном для призыва благодеяний паводка, она представляла ветер с юга.

На корме лодки лежали маленькая арфа, папирусный свиток с печатью и статуэтка Хапи — обоеполого духа реки.

— Приготовьте приношения, — приказал Сесострис обоим правителям провинций перед тем, как снова исчезнуть в растительном лабиринте — на этот раз с юной жрицей.

Они остановились перед пещерой Осириса. Со скалы на них смотрели стервятник и сокол.

— Исида снова нашла Осириса, — сказал фараон. — Снимается последнее препятствие, плоды персеи[27] достигли зрелости, каналы могут быть открыты и наполнены новой водой. Пусть источники Нила будут милостивы, пусть сокол даст свою защиту царской власти и пусть птица-стервятник будет матерью, которая побеждает смерть.

Юная женщина играла на четырехструнной арфе. Между резонатором и планкой была прикреплена пластина из сикомора в форме магического гнезда Исиды. Голова богини Маат украшала ее верхнюю часть и наблюдала за тем, чтобы этот инструмент, на котором так трудно играть, издавал успокаивающие гармоничные звуки.

— Пусть фараон ест хлеб богини Маат и пьет ее росу, — медленно спела жрица своим нежным голосом.

В пещере заколебалась земля.

Появился огромный зеленый змей, который свернулся кольцом и взял в зубы свой хвост.

— Годовой цикл завершен, — сказал царь, — и он дает начало новому году. Пожирая самого себя, время служит носителем вечности. Пусть змей Нильских истоков будет питателем Обеих Земель.

Сокол и стервятник взлетели со скалы и стали описывать широкие защитные круги вокруг монарха и жрицы, которая сломала печать папируса, развернула свиток и вошла в пещеру.

Она положила папирус в золотую вазу. Лишенный какой-либо надписи, папирус через несколько секунд рассыпался.

Юная женщина передала вазу царю.

— Я пью слова могущества, вписанные в тайну разлива вод, чтобы с помощью моего голоса они воплотились и разлили повсюду свою энергию.

В присутствии Саренпута, Уакхи, знати провинции и целой толпы любопытных, хранивших почтительное молчание, Сесострис исполнил великое приношение нарождающемуся паводку.

В волны Нила он опустил статуэтку Хапи, облеченную властью управлять тайными источниками, запечатанный папирус, цветы, плоды, хлеб и сласти.

С высоты небес сиял Сотис. По всему Египту в храмах были зажжены светильники.

Сомнениям больше не было места: по скорости подъема воды в Ниле стало ясно, что паводок будет обильным.

— Хапи, ты, чья вода является отсветом небесной влаги, будь снова нашим отцом и нашей матерью. Пусть сухими останутся только земные вершины, как это было в первое утро мира, когда ты, желая дать жизнь этой земле, вышел из Нун, океана энергии.

Радостными криками приветствовали люди последние слова Сесостриса, который возглавил процессию, направляющуюся в храм Элефантины, где в течение нескольких дней произносились священные слова, призванные увеличить силу паводка.

— Ему удалось, — констатировал Саренпут. — Этот царь — настоящий фараон.

— А ты, — напомнил Уакха, — ты должен сдержать свое обещание. Твоя провинция, как и моя, находится отныне под властью Сесостриса.

41

Несмотря на тяжелые условия работы, молодой крестьянин не жаловался. С помощью своей жены и трех помощников он содержал небольшое хозяйство, достаточно процветающее, чтобы прокормить их всех, позволять покупать одежду и мебель и даже подумывать о расширении. Через год или два он наймет еще работников и построит новый дом. И если ему удастся как следует обработать болотистый участок земли, который находится по соседству с его полем, он получит помощь государства.

Проголодавшись, крестьянин вошел в шалаш из тростника, где его жена имела обыкновение ставить для него корзинку с завтраком.

На этот раз там ничего не было.

Напрасно он смотрел вокруг и искал — никакой корзинки!

Сначала рассердившись, потом забеспокоившись, крестьянин вышел из шалаша и наткнулся на волосатое чудище, которое сильно толкнуло его назад.

— Не спеши, приятель! Поболтаем!

Крестьянин попытался схватиться за вилы, но удар ногой под ребра заставил его тяжело осесть на землю. Дыхание перехватило. Крестьянин все же попытался подняться, но кулак Кривой Глотки пригвоздил его к месту.

— Веди себя тихо, приятель. Если будешь бузить, мои ребята убьют одного из твоих работников. Для начала, только для начала...

— Моя жена... Где моя жена?!

— В хороших руках, можешь мне поверить! Но пока я не отдам приказа, ее не тронут.

— Чего ты хочешь?

— Доброго взаимопонимания между двумя разумными людьми, — ответил Кривая Глотка. — Твоя жена слишком далеко от всех, ей нужно покровительство. И я помогу его обеспечить. Тебе больше не нужно будет бояться грабителей, и ты будешь спокойно работать. Когда я сказал, что я тебе его «дам», это было почти полной правдой. Но за всякий труд нужно платить, и я возьму у тебя только десять процентов от твоих доходов.

Крестьянин возмутился.

— Но это удвоит тяжесть моих налогов, которая и так невыносима!

— Безопасность не имеет цены, дружок.

— Я отказываюсь.

— Как хочешь, но это большая ошибка. Твоих работников мы прирежем, твою жену изнасилуем и сожжем. А тебя... Тебя мы сожжем вместе с ней и вместе с твоими детьми. Ты легко поймешь, что этого требует моя репутация.

— Не делайте этого, я вас умоляю!

— Знаешь, парень, — сказал ему Кривая Глотка, делая знак подняться, — я могу выглядеть очень милым, но терпение — не моя добродетель. Или ты повинуешься мне не за страх, а за совесть, или я немедленно приступаю к делу.

Измученный крестьянин сдался.

— Отлично, вот ты и поумнел! Мои ребята поживут здесь несколько дней со мной, чтобы посмотреть, как ты работаешь и какие результаты можно мне ожидать от нашего с тобой сотрудничества. Так у тебя не возникнет делания мне лгать. А после моего ухода за твоей женой будут постоянно наблюдать. Если тебе в голову придет подлая мысль обратиться к стражникам, то ни ты, ни твои близкие не выйдут живыми из этой дурацкой истории. Ваша агония будет долгой, очень долгой, а агония твоей жены будет особенно жестокой.

Кривая Глотка хлопнул крестьянина по плечу.

— А сейчас, чтобы скрепить наш контракт, мы выпьем и закусим!

Кривая Глотка думал вначале убивать жителей и разрушать их дома, но потом ему в голову пришла значительно лучшая мысль: вымогательство и шантаж. Оставляя после себя трупы и руины, он, в конце концов, привлечет к себе внимание властей. А взимая процент со своих вынужденных молчать «подопечных», он, продолжая умножать свои доходы, останется в тени.

Вскоре Провозвестник сможет гордиться им.

Мемфис очаровал Бешеного. Порт, рынок, лавки, кварталы простого люда, улицы, наполненные гомоном египтян и иностранцев, — его привлекало все! Дни казались ему слишком короткими, нужны были месяцы, а может быть, даже и годы, чтобы познакомиться с тысячами прелестей этой шумной столицы, которая никогда не знала покоя. 

А Провозвестник, казалось, был безразличен к этой суете. Он смешивался с толпой, как привидение, которого никто не замечает. Благодаря своей способности очаровывать людей он быстро нашел скромное жилье, имеющее выход в лавочку, которая несколько недель тому iia-зад закрылась.

— Мы станем честными коммерсантами, — сказал Провозвестник своей маленькой банде, — и заставим соседей себя оценить. Смешивайтесь с мемфисцами, заводите любовниц, становитесь завсегдатаями таверн.

Эта программа не вызывала отвращения у команды, члены которой чистили жилище, доставали циновки и корзинки.

Провозвестник повел Бешеного в порт.

Внезапно радостные крики послышались по всему городу и улицы наполнились шумной толпой, которая пела гимны во славу Сесостриса.

Провозвестник обратился к пожилому мужчине, который был несколько спокойнее своих сограждан.

— Что происходит?

— Мы опасались малого паводка, но фараон добился благоволения Нильского духа. У Египта будет высокий паводок, призрак голода изгнан.

Прохожий, в радостном ликовании, отправился догонять праздновавших.

— Плохая новость, — сказал Провозвестник. — Я не думал, что Сесострис осмелится ступить на священную землю Бигжех и дойти до тайных истоков Нила.

— Вы... вы туда ездили? — спросил Бешеный.

— Пять жертвенников, посвященных последним дням года, были опрокинуты, циркуляция энергии прервана. Но этот царь посмел преодолеть преграды и восстановить порядок вместо хаоса. Это суровый противник, которого будет нелегко поразить. Но от этого наша победа станет только прекраснее.

Бешеному стало страшно.

Он испугался этого человека, который, решительно, был не совсем человек, поскольку не признавал предела своей власти. Ничто, даже самое святое, его не останавливало.

Провозвестник, словно отлично зная Мемфис, быстро пошел по запутанной череде улиц за портом и, в конце концов, четыре раза с большими интервалами стукнул в низенькую дверь ветхого дома.

Изнутри стукнули один раз. Провозвестник стукнул еще два раза — на этот раз быстро.

Дверь открылась.

Чтобы войти в большую комнату с земляным полом, Провозвестнику и его подручному пришлось низко наклонить голову.

Трое бородачей встали и поклонились своему хозяину.

— Благодарение Богу, господин, — сказал один из них, — вы живы и здоровы!

— Никто не помешает мне исполнить мою миссию. Верьте мне, и победа будет за нами.

Все сели, и Провозвестник начал проповедовать.

Его речь была полна повторений, он делал акцент на одни и те же темы, постоянно настаивая на том, что с ним говорил Бог, он был единственным его пророком, неверных ждут жестокие мучения, клятвопреступники будут казнены, женщины больше не должны пользоваться той немыслимой свободой, которая дозволена в Египте. Источники всех зол — фараон и царское искусство заставлять жить по законам богини Маат. Когда они, наконец, будут уничтожены, учение Провозвестника сотрет все границы. Вся земля станет одной-единственной страной, управляемой истинной верой.

— Побрейтесь, — приказал Провозвестник своим верным, — оденьтесь по мемфисской моде, слейтесь с этим городом. Потом я дам вам другие инструкции.

Очарованный речью своего господина и желая расспросить его подробнее, Бешеный дожидался момента, когда они с Провозвестником выйдут из дома.

— Господин, не являются ли эти люди ханаанскими жителями Сихема?

— Это так.

— И вы решили вызвать их в Мемфис?

— Сначала их, потом многих других.

— Стало быть, вы не отказались от мысли освободить Ханаанскую землю!

— Я никогда не отказываюсь от своих желаний, но умею приспосабливаться. Мы подточим египетское общество изнутри — так, что оно этого даже не успеет заметить. И сам Мемфис, где пестрота портовой и торговой жизни соседствует с сытой столичной беспечностью, даст нам тот яд, который позволит его убить. Нам потребуются бесконечное терпение и время, мой верный друг, но мы применим и другие средства.

Бешеного ждали еще сюрпризы.

На другой улице они увидели крытый вход в прекрасный двухэтажный дом. Провозвестник на неизвестном языке обратился к сторожу.

Сторож дал ему и Бешеному войти.

Обоих посетителей тепло встретил говорливый человек, чьи округлые формы выдавали любителя вкусно поесть.

— Вот и вы! Наконец-то, господин! Я уже начинал волноваться.

— Незначительные задержки.

— Пойдемте в гостиную. Мой повар приготовил яства, которые оказали бы честь самому требовательному дворцу.

Бешеный не заставил себя упрашивать, а Провозвестник к еде даже не притронулся.