Омен. (№3) - Омен. Последняя битва.

Из горла Бенито вырвался хрип, он чуть было не послал Торну проклятия.

«Через два года Дэмьен Торн намерен баллотироваться в американский сенат, он уже сегодня имеет серьезные шансы стать самым молодым президентом США за всю их историю».

Бенито наблюдал, как в двадцати футах под ним Кейт повернулась к Дэмьену. Монах остановился и стал осматриваться, намереваясь продвинуться хоть еще на несколько дюймов, чтобы оказаться прямо над Торном.

— Замечательная карьера для молодого мужчины, господин посол, — обратилась Кейт к Торну.

— Ну не знаю, — возразил Дэмьен, — если учесть, что Александр Македонский командовал армией в шестнадцать лет.

Бенито с отвращением хмыкнул и, цепляясь за выступающие детали осветительных установок, продолжал продвигаться вперед. Внезапно он остановился, заметив, что переборки резко обрываются и с них свисают провода прямо к ногам осветителей. Двое мужчин, только что преследовавших монаха, посмотрели вверх, но, ослепленные ярким светом юпитеров, не разглядели его. Бенито снова пробормотал молитву и продвинулся еще на несколько дюймов вперед.

— Многие люди и вас считают Александром двадцатого века, — нашлась Кейт. — Они убеждены, что под вашим руководством начнется золотая эра процветания.

Дэмьен улыбнулся: — Вы, вероятно, просмотрели слишком много моих рекламных фильмов. — Но ведь именно этот образ вы пытались создать, — настаивала на своем Кейт.

— Образ корпорации — да, но не личный образ. Вообще-то я оптимист и, естественно, хочу надеяться, что Торн будет играть не последнюю роль в будущем.

Бенито замер на месте и взглянул вперед. Он продвинулся так близко к самому краю, что рисковал сорваться вниз. О прыжке и речи не могло быть. Он тут же сломал бы себе шею. Подавив отчаяние, монах принялся соображать, как выйти из этого положения. Через всю студию под ним протянулись сооружения наподобие лодочек с осветительными лампами. Он вспомнил, как однажды, давным-давно, вместе с дядей оказался в море, и тот рассказал ему о кораблекрушениях, о том, как моряки перибираются из одной тонущей лодки в другую.

Бенито сжал губы и кулаки, почти физически ощущая, как поднимается в крови адреналин. Только бы веревки выдержали. Он дотянулся до одной из них и потянул, пробуя на прочность. Канат оказался достаточно крепким. Взглянув вверх, монах убедился, что веревка спускается с самого потолка. Бенито помолился, чтобы крепление выдержало его вес, обернул одну ногу веревкой, ухватившись за канат обеими руками, шагнул с перекладины и бесшумно соскользнул в лодочку. Сжавшись в комок, он затаил дыхание и почувствовал, как кинжал уперся острием в его бедро. Тогда он развернул ткань и крепко сжал рукоятку в ладони. Ближайшая лодочка находилась от него в нескольких футах. Если его не заметят, он без труда переберется в нее.

— Вы всегда интересовались молодежью, господин посол, — вела беседу Кейт. — Каковы ваши планы теперь, когда вы стали президентом Совета молодежи?

— Масса планов, — заявил Дэмьен. — Я полагаю, что самое главное для меня — помочь молодым людям играть в мировых проблемах более заметную роль, чем мы им сейчас позволяем или, точнее, не позволяем.

Кейт открыла было рот, чтобы задать следующий вопрос, но Дэмьена, похоже, разобрало красноречие:

— До какой же степени нас одолело тщеславие, заставляющее думать, будто мы справимся со всем лучше, чем они?

Кейт покачала головой, но Дэмьен и не рассчитывал на ответ. — Мы называм их наивными и незрелыми, — продолжал он. — «Подождите, пока повзрослет, — говорим им мы, — вот тогда мы вас выслушаем». На самом же деле мы имеем в виду другое: «Подождите, вот состаритесь, а там посмотрим». Таким образом, у молодежи не остается выбора. Вот поэтому с ней-то я и собираюсь сотрудничать.

Внимание всех присутствующих было сосредоточено на Дэмьене. Не часто интервьюированный так стремительно прибирал к своим рукам инициативу и говорил так страстно и убедительно.

Никто не заметил монаха, перебирающегося из одной лодочки в другую, пока он наконец не оказался прямо над Дэмьеном.

— Мы усиленно нашпиговываем их нашими ценностями, — ораторствовал Торн. — Мы вколачиваем в них наши доктрины до тех пор, пока они не покидают стены институтов с промытыми мозгами. Вот тогда — с нашей точки зрения — это «полноценные граждане». А у них остаются выхолощенные собственные мысли и абсолютно аморфная воля. Стремление к поступку — нулевое. Зато они абсолютно безопасны.

Впившись глазами в затылок Дэмьена, Бенито присел. Потом приподнялся и наклонился, приготовившись к прыжку. Лодочка чуть сдвинулась под весом монаха и качнулась в сторону. От внезапного напряжения натянулась поддерживающая ее веревка, и она резко нырнула вниз. Хлопнула вторая веревка. Бенито упал на колени и, чтобы не выпасть, схватился за края лодочки. Разом сдвинулись все крепления.

Кейт взглянула вверх и вскрикнула. Дэмьен вскочил со своего кресла. Лодочка пронеслась мимо него. Две огромные лампы вылетели из нее и, подобно бомбам, оглушительно взорвались на полу. На заднем плане съемочной площадки мгновенно вспыхнули тяжелые нейлоновые занавески.

Во время падения Бенито зацепился ногой за кабель, моментально обвившийся вокруг его ноги лодыжки, и, как маятник, раскачивался над всей студией.

Он закричал. Но не от страха, а от бессильной ярости. Когда его тело относило к пылающим занавескам, он в безграничном отчаянии думал о том, каким идиотом будет выглядеть в полицейском участке. Он никогда не сможет взглянуть в глаза отцу де Карло. Провалился, как последний дурак. И даже в тот момент, когда языки пламени коснулись его, Бенито не почувствовал ни боли, ни страха.

Волосы вспыхнули, как сухая трава. Брови и ресницы тут же сгорели, лицо почернело. Нейлоновые занавеси закрутили его лицо и тело, пока он болтался из стороны в сторону. Они, как расплавленный саван, облепили Бенито, заживо его зажаривая. Кто-то наконец отыскал огнетушитель и направил на пламя струю. Дэмьен бесстрастно следил за действиями техника. Он думал о том, что вычитал где-то, будто мозг и сердце сгорают в последнюю очередь. Вдруг Торн что-то заметил. Он стремительно бросился вперед, несмотря на предостерегающие крики Дина, наклонился, схватил какой-то блестящий предмет и так же быстро вернулся на свое место.

От висящего тела исходил пар, все оно было покрыто пеной. Занавески расплавились настолько, что сквозь них проступало черное, обугленное, уже нечеловеческое лицо. Ноги, с удовлетворением заметил Дэмьен, продолжали дергаться. И пока он завороженно рассматривал их, Дин взял его за руку и повел к дверям.

Поездка до Пирфорда, где находился загородный дом Дэмьена, заняла около сорока минут. И пока они добирались до дома, ни один из мужчин не проронил ни слова. Дэмьен уставился в окно, обычно разговорчивый Дин уперся невидящим взглядом в газету. Он был бледен от только что пережитого шока. Оказавшись в кабинете Дэмьена, Дин достал бутылку со спиртным, и молчание, наконец, было прервано.

— Да, мне необходимо выпить, — пробормотал Дин. — У меня перед глазами это кошмарное лицо.

Дэмьен бросил на стул пальто и поднес к свету кинжал. — Это была попытка убийства, — спокойно констатировал он.

Дин, широко раскрыв глаза, обернулся к нему. — Сядь.

Дин послушно опустился в кресло и, медленно потягивая джин, слушал, как Дэмьен, словно на уроке истории, преподносил ему сведения о роде Бугенгагенов, которые на протяжении веков боролись с Сатаной. Девятьсот лет тому назад одному из них удалось побороть сына сатаны; в 1710 другой Бугенгаген вновь восстал против исчадия ада и не дал тому выполнить страшную миссию. Бугенгагены — сторожевые псы Христа…

— Ты когда-нибудь слышал о Мегиддо? Дин отрицательно замотал головой. — Подземный город Мегиддо, что под Иерусалимом. Он назывался раньше Армагеддон. Двадцать лет назад там жил Бугенгаген. Именно он обнаружил кинжалы. — Дэмьен снова поднес кинжал к свету и внимательно посмотрел на него. — Он-то и передал их моему отцу. Семь кинжалов. Роберт Торн попытался уничтожить меня. Последний раз я видел этот кинжал в занесенной надо мной руке Торна. Мне было тогда шесть лет. — Дэмьен выбросил вперед руку с кинжалом, и острие сверкнуло, отражая свет камина. — Да, он попытался убить меня, но я был защищен настоящим отцом.

Какое-то время Дэмьен стоял неподвижно,как изваяние, его рука с кинжалом была словно занесена для удара. Потом она упала, а сам он бессильно рухнул в кресло.

Дин нервно глотнул из своего бокала. — Ты говоришь, имеются семь кинжалов. А у тебя только один. Где же остальные шесть?

— Именно это нам и надо выяснить. Их, должно быть, обнаружили при раскопках музея в Чикаго…

Дин взглянул на Дэмьена в полном недоумении. — Был пожар, — напомнил тот, — ты должен об этом знать. Все было разрушено до основания. Не смогли спасти и моих дядю с тетей.

— Твой дядя был убит? — удивился Дин.

— Котел взорвался. Их и завалило в подвале. Никто не знал, что они были в музее.

— Но откуда же ты… — Дин вдруг заметил выражение лица Дэмьена и запнулся на полуслове. На лице Торна было написано презрение, губы змеились сардонической усмешкой. Конечно, Дэмьен знал. Ему ведь открыто все, что для другого остается тайным. Ничто не могло ускользнуть от его мысленного взора.

— Единственное, что не погибло, — продолжал Дэмьен, — это кинжалы. И теперь они в руках моих врагов, прекрасно знающих, кто я.

— А знающий, кто ты, — пробормотал Дин, — должен знать и пророчество.

— Да, именно. Вот-вот грядет рождение Назаретянина. — Дэмьен пристально посмотрел на рукоятку в форме распятого Христа и перевел взгляд на Дина. — Немедленно свяжись с Бухером. Вели ему добраться до Чикаго как можно быстрей… Расскажи ему… — Торна прервал стук в дверь. Она распахнулась, и вошел лакей.

— Извините, сэр, только что позвонили из больницы и спросили господина Дина.

— Барбара, — хлопнул себя по лбу Дин, и на его лице появилось выражение вины. — Сегодня днем она собиралась куда-то пойти. — Он повернулся к Дэмьену. — Ты не возражаешь, если?..

— Конечно. Бери машину и поезжай, только сначала все-таки дозвонись из посольства Бухеру.

— Но ведь Бухер В Вашингтоне, — возразил Дин. — Он там по поводу израильской заварушки. Завтра ему необходимо быть в Белом доме…

Дэмьен разъяренно накинулся на помощника: — Идиот, ты что, не понимаешь? Они же здесь, чтобы уничтожить меня. Если им это удастся, Все вы пойдете следом за мной… я имею в виду каждого из вас.

Дин покинул кабинет, оставив Торна одного с кинжалом в руке. Дэмьен медленно подошел к окну и устремил взгляд в небо. Губы его двигались в еле слышном шепоте:

— И какой же это зверь, чей час пробил, приближается ныне к Вифлеему, чтобы появиться на свет?

Отец де Карло и пять монахов сгрудились возле стола, уставившись на мерцающий экран телевизора. Как только новости закончились, священник перекрестился, поднялся со стула и, выглянув в окно, повернулся к монахам. Он пытался осмыслить происшедшее. Отец де Карло припомнил свою первую встречу с Бенито, когда монах был еще послушником, исполнительным, спокойным и преданным вере человеком. Он не поддался юношеским искушениям и посвятил свою жизнь Богу. А теперь Бог забрал ее. Но эта смерть была ужасной.

— Какой-то неизвестный, — тихо повторил Паоло вслед за диктором. Отец де Карло повернулся, пытаясь в точности вспомнить, что же сообщил диктор.

— Разве о кинжале ничего не было сказано? — спросил он.

— Нет, — ответил Паоло. — Они трактуют это как несчастный случай.

— Торн знает, что это не так, — мягко возразил де Карло.

— Нет, — перебил его упрямый Паоло, обладающий фотографической памятью на детали. — В заявлении американского посольства сообщается, будто Торн удовлетворен, что между ним и этой несчастной жертвой не прослеживается никакой связи.

Отец де Карло с нежностью посмотрел на этого большого и наивного человека. До чего же Паоло педантичен. Все в этом мире раскладывалось у него на белое и черное. Вот и сейчас сообщили, что связь не прослеживается, и у Паоло ни на минуту не возникло сомнения в обратном. До чего же наивен. И все они наивны.

Торн прекрасно все знал. И теперь он будет на чеку. Гибель Бенито осложнила их миссию. Но пусть они все-таки верят. В конце концов это было не столь важно. Главное, не позволять им закиснуть от отчаяния. Де Карло подошел к столу и призвал всех к молчанию.

— Наша главная задача: как только Святое Дитя появится на свет, найти Его, — начал он. — Брат Симеон и брат Антонио, я хочу, чтобы вы сегодня сопровождали меня. Надо узнать место Его рождения, ибо час приближается.

Двое монахов кивнули и преданным взглядом впились в глаза священника, радуясь, что он назвал именно их.

— Остальным придется подождать, когда мы вернемся. Затем нам надо будет решить, как действовать дальше. В следующий раз наши усилия должны быть четко скоординированы. Второй раз мы не можем допустить ошибки.

Стулья заскрипели, и монахи, шепча молитву, поднялись. В душе каждый из них собирал все свое мужество для грядущего противостояния.

Глава восьмая

Покалывание в пальцах вернуло Дэмьена к действительности. Его взор так долго был прикован к небу, что ощущение времени просто пропало. Дэмьен взглянул на свои руки, вцепившиеся в кинжал. Запястья побелели от напряжения, пальцы посинели. Он отбросил кинжал и принялся растирать затекшие руки, мельком глянув на часы. Часы были очень дорогие, их подарил ему сам президент. Эта роскошная штуковина не больно-то нравилась Торну, но из соображений дипломатии он предпочитал-таки носить ее. На циферблате, вдогонку друг за другом, бежали какие-то точки и цифры. По этим часам в любое время суток можно было определить и дату, и температуру воздуха, и влажность, и еще Бог знает что, как выразился президент. Кроме того, они были противоударными, водонепроницаемыми, антимагнитными, в них можно было без опасения и взобраться на Эверест и пересечь Сахару… Дэмьен тогда горячо поблагодарил президента, прикинув в уме, а не испытать ли их прочность где-нибудь и на дне океана.

Было десять тридцать пять, двадцать третье марта. Дэмьен даже присвистнул, осознав вдруг, что простоял у окна более получаса. Он снова взглянул на небо, чувствуя, как кровь начинает пульсировать в пальцах, затем повернулся и вышел из кабинета. Поднявшись по широкой лестнице, он позвал:

— Джордж! Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул лакей. — Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится. — Да, сэр. Спокойной ночи.

Дэмьен подождал, пока лакей закроет за собой дверь. События сегодняшнего страшного дня вновь пронеслись перед его мысленным взором. Он вспомнил изуродованного, обугленного человека, висящего на веревках, и взглянул на свою ладонь, где отпечатался след от рукоятки кинжала. Вдруг его обуяла холодная ярость.

Торн миновал галерею, выходившую в холл, и устремился по темному коридору, двигаясь быстро и целенаправленно. Он свернул сначала в один, затем в другой и, наконец, в третий коридор. Миновав открытую дверь, он заметил выбежавшую из комнаты собаку. Тяжело дыша, сверкая в темноте желтыми глазами, она потрусила следом за ним.

В конце узкого коридора Дэмьен остановился. Он наклонился, отворил дверь, проскользнул внутрь и закрыл ее за собой. Собака устроилась снаружи, высунув язык и вытянув лапы.

Комната, куда зашел Дэмьен, оказалась часовней для черных месс. Она была круглой и поддерживалась шестью колоннами. Здесь не было ни единого предмета, за исключением креста, стоящего посреди часовни и как бы символизирующего власть в том пространстве. На кресте висела деревянная прибитая скульптура Христа в полный рост. Лицо и грудь Христа были прижаты к наружной стороне креста, ноги скрещены вокруг продольной перекладины, а руки, распростертые вдоль поперечной перекладины, прибиты ладонями вниз. Он был обнажен.

Единственный луч света падал с потолка на скульптуру Христа, выхватывая из тьмы его измученную фигуру, выступающие ребра и позвонки на спине.

С противоположной стены на Дэмьена смотрело лицо ребенка. Изображение красивого мальчика — плод безумной фантазии несчастного сумасшедшего художника, заявившего, что его посетил Сатана. Остаток своей жизни бедный художник пытался запечатлеть дьявольский облик. Он рисовал его тысячи раз и как-то изобразил на стене, которую и обнаружил археолог Бугенгаген. Кто хоть однажды видел ту стену, погибал, ибо на ней было нарисовано лицо Дэмьена Торна.

Дэмьен посмотрел на свой детский портрет, затем повернулся и обратился к окружающей его тьме:

— О, отец мой! — тихо молился он. — Князь тьмы! Человечество не признает Тебя и тем не менее жаждет припасть к Твоим стопам. Поддержи меня и укрепи мои силы в попытке спасти мир от Иисуса Христа и его мирской ненасытности. — Дэмьен помедлил. — Двух тысяч лет было предостаточно. — Он прошел вперед, застыв перед крестом. — Яви человеку величие Твоего царствия, и пусть он проникнется и глубиной Твоей скорби, и святостью одиночества, и чистотой зла, и раем боли. Что за извращенные фантазии рождают в человеке мысли, будто ад сокрыт в земных толщах? Существует только один ад: свинцовая монотонность человеческого бытия. И рай только один: царствие отца моего.

Дэмьен поднял руки ладонями кверху. Взгляд его уперся в затылок Христа. Во мраке часовни глаза Торна отсвечивали желтым огнем.

— Назаретянин, шарлатан, — раскатистым басом вдруг взревел Дэмьен, — что ты можешь предложить человечеству? — Он замолк, словно ожидая света, затем продолжал: — С тех самых пор, как ты явился на свет из исстрадавшегося чрева женщины ты ничего не сделал. Зато потопил все горячие и настоящие желания человеческого естества в потоке благочестивой морали.

Дэмьен сделал шаг вперед, от лика Христа его отделяли несколько дюймов. Он яростно вцепился в крест, словно собираясь уничтожить сведенное судорогой тело, а затем горячо зашептал в ухо Христа:

— Ты воспламенил незрелый ум молодежи своей мерзкой догмой о первородности греха, и ты же отказываешь человеку в праве на радость после смерти, пытаясь меня уничтожить. Но ты проиграешь, Назаретянин, как и в прошлый раз.

Страшная суть этих слов, казалось, лишила Дэмьена последних сил. Он склонил голову, и его волосы коснулись плеча Христа. Со звериным неистовством Дэмьен схватил и сжал распростертое на кресте тело. Когда он вновь поднял голову, голос его окреп:

Мы оба созданы по образу и подобию человеческому, но тебя зачал импотентный Бог, меня же — сам Сатана, отверженный, падший. — Дэмьен задумчиво покачал головой. — Твоя боль на кресте — это всего лишь заноза по сравнению с муками моего отца, низвергнутого с небес, по сравнению с болью падшего и отвергнутого ангела. — Он вцепился в голову Христа, и терновые колючки впились ему в ладонь. — Я вгоню эти иголки еще глубже в твое прогнившее тело, ты, нечестивый, проклятый Назаретянин.

Дэмьен резко отстранился от креста, прикрыл глаза и закричал, но отчаянный и страшный крик этот внезапно прервался.

— О, Сатана, возлюбленный отей мой, я отомщу за твое страдание. Я уничтожу Христа навсегда.

Дэмьен почувствовал, как шипы глубоко вонзились в его ладонь. Кровь закапала с нее на глаза Христу и пурпурной слезой скатилась по искаженному в муках лику Спасителя…

Глава девятая

Подстегиваемый любопытством, Джон Фавелл мчался в своем автомобиле на юг. Нервы его были напряжены. Пробежав глазами прогноз погоды, Джон в мыслях обратился к Богу, в которого, по сути дела, не верил, умоляя Его, чтобы облачность рассеялась. Молитва астронома была услышана. Значит, он сможет зафиксировать слияние — слияние Троицы, как он его называл. И вовсе не Святой — осложнять дело, привнося в это явление еще и религиозные мотивы, не было никакой нужды.

Нельзя, правда, сбрасывать со счетов священника. Когда тот в своем письме напросился присутствовать при этом событиии, Фавелл поначалу чертыхнулся про себя, разозлившись, что в его дела вечно кто-то пытается сунуть нос. Но из вежливости он все-таки ответил священнику, и теперь от рабочей атмосферы не осталось и следа. Фавелл терпеть не мог, когда в обсерватории присутствовали посторонние. Своими идиотскими вопросами посетители каждый раз выводили астронома из себя.

Однако чем больше Фавелл размышлял над будущим визитом священника, тем сильнее росло его любопытство. Понаблюдать за реакцией человека, далекого от науки, весьма интересно. Пожалуй, своими действиями священник будет напоминать антрополога, следящего за поведением низших существ.

Фавелл свернул за угол и взглянул на вырисовывающуюся вдалеке обсерваторию с гигантским зеркалом телескопа. Каждый раз при виде этого здания его охватывало волнение. Он любил свою работу.

Выйдя из лифта, астроном поднялся на залитую неоновым светом смотровую площадку. Его помощник Барри уже с головой ушел в работу, и они обменялись обычными приветствиями.

Первое время они занимались необходимой ежедневной рутиной. Когда раздался звонок, оба ученых взглянули на часы. Барри пересек кабинет, подошел к селектору, послушал и повернулся к Фавеллу:

— Это тот ненормальный монах.

— Не богохульствуй, — улыбнулся Фавелл. — Пусть заходит.

— Вот они уже и входят, — констатировал помощник, нажимая на кнопку, контролирующую вход внизу.

— Что?

— Их трое.

— Черт возьми, — пробормотал Фавелл. — Здесь вряд ли найдется место для всех. — Астроном опять начал злиться. «Не хватает, чтобы они захватили с собой ладан и мирту», — сердито подумал он.

Однако как только отец де Карло вместе с братьями Симеоном и Антонио вошли в кабинет, раздражение Фавелла как рукой сняло. Священник и монахи были вежливы, скромны и вели себя на редкость достойно.

Отец де Карло назвал себя, затем представил монахов. — Мы благодарим вас за сообщение о Троице. — Ну, меня-то не стоит благодарить, — смущенно протянул Фавелл. — Бог вознаградит вас, — продолжал отец де Карло. — Боюсь, что я не отвечаю вашим… — Господь все равно вознаградит вас, — просто возразил священник.

Фавелл пожал плечами и подвел его к телескопу, объясняя на ходу, что это один из лучших в мире телескопов. Астроном показал им компьютер, мониторы, а также прозрачные слайды на освещенном стенде, позволяющие проследить движение трех звезд.

— Нам необходимо знать, где произойдет рождение, — напомнил де Карло.

— Мы сможем определить точку максимальной интенсивности в пределах квадратного метра. — Фавелл повернулся к телескопу.

Заметив, что Барри уставился на часы, Фавелл кивком пригласил всех в дальний угол кабинета к сканирующему монитору.

— Вы просто понаблюдайте, а мы займемся всем остальным, — предложил он.

— А что это за цифры? — поинтересовался отец де Карло.

— Дни, часы, минуты, а самые быстрые — секунды, — пояснил астроном и вернулся к пульту. Оборудование обсерватории было настолько сложным и чувствительным, что поэтически настроенный Барри назвал его как-то мостом к звездам. Однако сегодня Барри был серьезен. Фавелл посмотрел на него, затем повернулся к мониторам. На одном из них простиралось звездное поле. На другом виднелась изрешеченная карта Земли. Астроном взглянул на цифры в углу, склонился к селектору, забыв о прежнем волнении, и вперился взглядом в экран.

— Переходите к квадрату восемьдесят четыре, — скомандовал Фавелл. — Угол наклона сорок четыре градуса двадцать один. Зафиксируйте АР-4.

Телескоп, отыскивая нужный участок пространства, так стремительно заскользил по звездному полю, что у отца де Карло закружилась голова.

— Задержите этот участок, — приказал Фавелл. Изображение на мониторе застыло. — Включите суперфильтр 1-А. Экран потемнел, и Фавелл взглянул на часы. Три изумленных вздоха раздались одновременно, когда отец де Карло и монахи увидели темное небо в четком фокусе. Но астроном ничего не слышал, он слился с машиной в единое целое. Случись в эту минуту в обсерватории грандиозный пожар, вряд ли Фавелл заметил бы его.

Еще какое-то время изображение оставалось неподвижным, затем в центре, а также из двух точек снизу, начал пробиваться свет. Отец де Карло затаил дыхание. Руки сами собой молитвенно сложились.

Постепенно три светлых пятна начали сближаться, разгораясь все ярче и ярче, пока наконец экран не озарился ослепительной вспышкой. Ее сияние было настолько ярким и невыносимым, что Антонио, прикрыв ладонью глаза, откинулся на спинку стула.

— Включите десятый фильтр, — резко произнес Фавелл. Фильтр притушил ослепительный свет трех слившихся дрожащих дисков. Отец де Карло заморгал, ожидая, что вот-вот с экрана вырвутся языки пламени. Он перевел взгляд на Фавелла и собрался было заговорить с ним, надеясь хоть на какое-нибудь разъяснениее, но астроном был погружен в свою работу, глаза его перебегали с изображения звезд на цифры в углу экрана. Здесь, на земной карте, три диска сливались.

Фавелл бросил очередное отрывистое указание, и изображение на экране сменилось: теперь это был крупный план слившихся звезд. Максимальное свечение приходилось как раз над Британскими островами.

Де Карло взглянул на щелкающие в углу экрана секундные показатели:

0012

0011

0010

009

008

007...

Он перекрестился и затаил дыхание.

В глазах Фавелла, перебегающих с одного монитора на другой, плясали чертики, пальцы барабанили по пульту компьютера, и теперь уже вся обсерватория погрузилась в дрожащее мерцание, исходившее от двух экранов. Священник и монахи купались в сиянии, исторгнутом глубинами Вселенной.

003

002

001

000!

Оба экрана вспыхнули ярчайшим светом, а на карте, над южным участком Англии, запульсировали три диска. Монахи, молясь, упали на колени, а отец де Карло, не сдерживаясь более, разрыдался.

В этот момент в двадцати милях к северу от обсерватории Дэмьен вскочил с кровати. Он резко дернулся, будто с ног до головы был опутан веревками. В течении получаса он метался во сне, мучимый кошмаром, и вот теперь весь этот ужас становился реальностью. Пот струился по его телу, заливая простыни и пропитывая матрац. Глаза горели, а на приоткрытых губах застыл беззвучный вопль. Пальцы через скомканную простыню впились в кожу. Он неподвижно уставился в потолок, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Он даже не осознал, что за звук раздался совсем рядом: жуткий, чудовищный вой собаки, будто из ее черного тела вырвали душу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава десятая

Группа демонстрантов на площади Гросвенор, такая малочисленная с утра, постепенно росла и превратилась к обеду в толпу. Были вызваны дополнительные отряды полиции, прибыли репортеры, толпа еще более пополнила свои ряды, а отдельные выкрики можно было слышать уже и на Оксфорд-стрит, и на Парк-Лейн.

Когда к посольству подкатил автомобиль Торна, из толпы вырвались несколько человек, но их тут же задержали полицейские. Дэмьен вышел из лимузина и повернулся к толпе, задерживая взгляд то на одном, то на другом плакате.

«Осудить израильских зачинщиков кровавой бойни!»

«Где же твой голос, Америка?»

«Прекратите поддержку еврейских подонков!»

Сквозь толпу репортеров Дэмьен продирался ко входу в посольство. — Как вы себя чувствуете, господин посол? — прозвучал первый вопрос. — Как никогда хорошо. — А не находите ли вы, что существует какая-то связь между тем, что произошло на Би-би-си, и сегодняшними событиями?

— Никакой связи. Торн, окруженный репортерами и телеоператорами, протиснулся к двери. В это время отчетливо и громко прозвучал вопрос:

— Как бы вы прокомментировали заявление Шредера, будто за взрыв Асуанской плотины несут ответственность израильтяне?

— Если это соответствует действительности, — произнес Дэмьен, — происшедшее — настоящий удар по миру на всем земном шаре.

— Можно считать ваши слова официальным заявлением? — выкрикнул другой репортер.

— Я осуждаю всякое насилие, но делать выводы слишком рано. Раздались многочисленные голоса, но Дэмьен, как бы извиняясь, развел руками и поспешил к дверям, которые один из его охранников услужливо распахнул перед ним.

Он уже заходил в здание посольства, когда услышал голос Кейт, позвавшей его. Дэмьен обернулся и увидел журналистку, проталкивающуюся к нему сквозь толпу.

— Доброе утро, миссис Рейнолдс. — Дэмьен кивнул телохранителю, и Кейт вошла в здание, не обращая внимания на возмущенную толпу репортеров.

Следом за Дэмьеном она добралась до лифтов и перевела дыхание. — Я вчера пыталась вам дозвониться, но телефон не отвечал. — Кейт взглянула на посла. В ее взгляде еще сквозило тревожное воспоминание о случившейся трагедии. — Сможем ли мы хоть как-нибудь исправиться?

— Как, например? — полюбопытствовал Дэмьен, останавливаясь у лифта и нажимая кнопку вызова.

Кейт пожала плечами. Пока она в уме лихорадочно перебирала все возможные варианты, Дэмьен сам пришел ей на помощь.

— Ну, к примеру, можно закончить интервью. Кейт благодарно взглянула на него. — Однако на этот раз я бы предпочел встретиться у меня, — продолжал Дэмьен. — Ваши апартаменты меня не очень-то устраивают.

Кейт облегченно вздохнула.

Дэмьен стоял перед разошедшимися створками лифта. — Вы можете остаться на обед, если захотите. — Он вошел в лифт. — Мы будем втроем.

Кейт в недоумении захлопала ресницами. — Вы, я и Питер.

«Почему Питер?» — подумала Кейт и выпалила скороговоркой: — Спасибо, но мне кажется, что Питеру необязательно присутствовать. — Мне бы хотелось, чтобы он пришел, — бросил на прощание Дэмьен, прежде чем дверцы лифта сомкнулись.

Кожа и дерево в кабинете Эндрю Дойла уступили место мебели, отвечающей вкусам Дэмьена. Сжав в руке телефонную трубку, Харвей Дин испытывал в кабинете Торна странное ощущение, будто все это уже происходило. Он стоял у окна и наблюдал за демонстрантами. Сквозь толстые оконные стекла до него долетали выкрики. Дин пытался определить размеры толпы.

— Когда Белый дом получил все это? — спросил он в трубку. Услышав ответ, Дин кивнул и бросил взгляд на часы. — Полагаю, мы можем ждать ответа… м-м-м… во сколько? К полудню по вашему времени? — Он помедлил, заметив, отряд полицейских, направлявшихся к площади, затем продолжал со странным удовлетворением в голосе: — Я уже давно не видел ничего подобного. Даже представить себе боюсь, как все это выглядит у израильского посольства.