Записки горного инженера - Золото севера

Георгий смотрел в овальный иллюминатор самолета. Внизу – сплошной туман. Слой облаков самолет уже прошел, снижаясь, но взлетной полосы еще не видно. «Нам не видно, а пилоты, значит, знают, что делают». Нет, лучше вниз не смотреть, давящая боль в ушах лучше наших глаз сообщают – снижаемся.

Якутск середины пятидесятых – небольшой деревянный город, в основном одноэтажной застройки, за некоторым исключением. Двухэтажное деревянное здание Управления золотыми приисками – «Якутзолото», трехэтажное каменное здание Об кома партии, театр, еще десяток двухэтажных каких-то контор, общежитий – вот и вся «высотная» часть. Мостовые тоже деревянные. Проезжая часть улиц выстроена деревянными «пеньками», стоящими торцом, вертикально, по сплошному срезу таких пеньков и ездят по улицам немногочисленные автомобили, небольшие грузовики, да редкие легковушки. Телеги – на резиновом ходу! Оно и понятно, на деревянных колёсах по таким мостовым напрыгаешься и ездить не захочешь.

Мороз жуткий, от мороза туман, в десяти шагах ни ты никого не видишь, ни тебя не видно.

Нет, в такой мороз не до прогулок, отложим знакомство с городом на более тёплые времена. Когда-то же они должны наступить!

Георгий вернулся в здание аэропорта. Оно тоже деревянное, два этажа и сверху, как «скворечник», какая-то надстройка. Вот там, в этом «скворечнике» их, бригаду завербованных в Москве рабочих для разных работ на золотых приисках Якутии, и расселили. Выдали матрацы, ими застелили пол небольшой, примерно пять на пять метров, комнаты. Матрацы разложили вдоль стен, так чтобы посередине получился проход. У входной двери – небольшой столик и один стул. Видимо, это место предназначалось для приема пищи.

Им лететь дальше, в столицу Оймяконского района, на полюс холода, в центр Индигирской золотодобычи, куда добровольно, похоже, уже не едут. «Якутзолото» имеет в Москве свое представительство, где и «вербуют» рабочих. Договор заключается на год, с выдачей подъемных, бесплатной перевозкой и кормлением в пути. Кто задерживается на год, кто-то не выдерживает и нескольких месяцев, а кто бежит, едва повидав, что это такое – Якутия. Текучесть кадров среди вербованных – почти сто процентов. Но все же вербуют – если остается хоть сколько-то рабочих надолго – это уже окупает затраты. Надо же кому-то вырубать дражные полигоны, готовить крепежный лес для подземки, для крепления горных выработок на шахтах, вести разного рода подготовительные работы. К золотодобыче вербованных не допускали – во-первых, долго учить, во-вторых – для золотодобычи есть «лагеря». «Зэки» работают на шахтах, промприборах годами, десятилетиями, это высококлассные специалисты, да и послушные, никаких с ними забот. Корми, одевай, обеспечь работой. И охраняй, как следует, потому что «зэки» – сколько их не корми, а в лес поглядывают.

Сколько же еще добираться? Внизу, в зале ожидания, кто-то из пассажиров сказал, что до Индигирки, по таким морозам, и по месяцу ждут отправки самолета.

«Полюс холода». Неужели еще бывает холоднее, чем сейчас в Якутске? Георгия аж передернуло. И что его черт понес в эти забытые богом края, какая такая «романтика»? Говорили же ребята в Москве – оставайся метро строить, смотри, какая команда подбирается! И действительно, парни были что надо, вчерашние студенты-горняки, кому надоело жить на стипендию да искать случайную работу. Перешли – кто на заочное, кто на вечернее – и на проходку, в метро. Там таких ребят брали, очень уж не хватало проходчиков. Георгий тоже ушел из горного, аж с четвертого курса, но у него причина была иная, не хочется вспоминать, надоело перед собой оправдываться. Но Георгий давно задумал эту поездку на Север, да чтобы еще на самый крайний, очень хотелось ему посмотреть эти суровые края. Но не думал он, что они такие суровые. Впрочем, поживем – увидим, может, не так уж и страшен этот север…

Через несколько дней повеяло ветерком, туман рассеялся, оказывается в этом «промерзшем» небе и солнышко есть, да еще такое веселое, все вокруг сразу преобразилось, ожило, потеплело. А на улицах оказывается и народу не мало, бегут куда-то, спешат по делам своим, им вроде и мороз не помеха. А может, и не помеха!

ИЛ-14 тяжело отрывается от полосы разбега, надрывно гудят двигатели самолета, до Индигирки лететь почти четыре часа, не замерзнуть бы. Но в салоне тепло, не так, чтобы и раздеться можно, но тепло, не верится, что за бортом, как и внизу, на земле, за шестьдесят…

Снова полет, движение, сколько уж этой езды, вот и поезд пережили, почти месяц в вагоне, и на самолете уже летим, а снова все те же мысли – куда, зачем?

Индигирка, столица Оймяконья, встретила спокойнее, дружелюбнее, чем Якутск. Это понятно, в Якутске быстрей бы от нас отделаться, а здесь нас ждут, нас сюда пригласили, нас сюда «наняли», к нам здесь приглядываются – кто есть кто. Не ошиблись ли, не привезли ли по незнанию пьяниц, лодырей, тунеядцев.

Легкий автобус, типа «курганца», с печкой в салоне и мудрым, рассудительным водителем, который полупьяному встречающему представителю администрации резонно посоветовал не мудрить сегодня, увезти всех в гостиницу, а уж завтра, с утра, пусть работают с отделом кадров. Он и привез бригаду в город.

Хмурый начальник кадров Индигирского Управления почти не смотрел наши документы, распределил всю компанию на прииск «Ольчан».

– Там директор всем вам определит работу.

– Когда являться?

– Три дня вам на устройство, оформление паспортного режима, но через эти три дня будьте добры быть на месте. Законы у нас «дальстроевские», не прибыл во время – «прогульщик». И наказание соответствующее.

В Якутске, даже с высоты полета, Георгий не заметил лагерей, впрочем, при плотном тумане земли почти не было видно. В Индигирке же его поразило количество «зон». Сам городок, кажется, и появился-то вокруг лагеря – и двойной ряд проволоки, и вышки сторожевые расположены в самом центре индигирского городка, а вокруг них – и жилое, и администрация. Город вокруг лагеря почти весь состоит из одноэтажных бараков, есть несколько и двухэтажных домов, все деревянное. Управление «Идигирзолото», кажется и оно создано здесь для обслуживания лагерей, расположилось где-то внизу, на берегу реки – быстрой, широкой, глубокой – хотя ясно, что это лагеря обслуживали индигирские прииска, это для добычи золота свезли сюда тысячи людей. Удивительно, но аэропорт «Индигирка» построен на противоположном от города берегу, там и жилого-то ничего нет, одна полоса, зачем? Чтобы попасть на самолет надо переправиться через стремительную и опасную реку, хорошо зимой, по льду, а летом? Катера-то не всегда, особенно в весеннее многоводье, могут реку пересечь, а не попадешь на катер? Плывут на лодках, там деловые, предприимчивые люди приспособились за определенную плату перевозить людей на тот берег, но не всегда ведь получалось и удачно. Иногда опрокидывались ненадежные лодки, не справившись с течением, и тогда уж никого не находили – ни лодки, ни людей.

Лагеря и вокруг города, в пяти километрах – лагерь смертников, откуда не выпускают никого, ни на какие работы, ни на какие общения, их как бы и не существует, но они есть, «орут» там иногда, свистят, пугают прохожих, хотя дорога ближе четырех километров к тем ограждениям не подходит.

Лагеря не только на каждом прииске, но и на каждом добычном участке.

К пятидесятым годам вокруг лагерей образовались жилые поселки, где жили те же «зэки» из лагеря, заслужившие своим поведением и дисциплинированной работой «свободное поселение». Они могли вызвать к себе даже семью, или создать ее там, на месте, но если чуть «проштрафился» или нагрубил начальству – немедленно переводился снова в зону. Впрочем, многие и освобождающиеся «зэки» никуда не уезжали – куда и к кому им ехать после двадцати пяти лет «отсидки», кто там, на «большой земле», их ждет, да и доедут ли, с их новыми привычками и характером. Вот и остаются в поселках при лагере, обзаводятся женами из местных «вдовушек», создают семью, доживая отведенное ему на этой земле время в привычных условиях, на привычной работе, под привычным присмотром лагерного начальства.

Вновь прибывшие «вербованные» всей бригадой, толпой, но неторопливо, выходили из кабинета начальника кадров, когда тот неожиданно поднял голову.

– Красноперов, задержись.

Георгий удивленно уставился на кадровика.

– Садись. У тебя тут в анкете сказано, что ты закончил три курса горного факультета, это действительно так?

– Да, я ушел после третьего курса, так у меня обстоятельства сложились.

– Странно, после третьего курса, как говорится, только «дебилы» не могут институт закончить, ты не из них?

– Может, и из них.

– Тут Майстров, директор «Эльгинского», он по своим делам приисковым приехал в Управление, посмотрел анкеты, попросил тебя задержать, поговорить хочет.

– «Задержать» куда, «на зону»?

– Ты не остри, директор прииска хочет встретиться с тобой, может, это судьба, а ты остришь. Да еще и неудачно. Ты язык-то придержи, не везде ведь и не со всеми шутки такие проходят, московские-то привычки брось.

– Да я не из Москвы.

– Ну, так тем более, поскромнее бы вести себя надо, не к «теще на блины» приехал.

– Хорошо, простите, если что не так, а сейчас – что я должен сделать?

– Ну, то-то же. Посиди в приемной, подожди, он сам сюда придет.

Ждал Георгий, к своему искреннему удивлению, не долго. Ввалился, еле пролез в дверь, здоровенный мужик, в обширном тулупе, лет под шестьдесят, в руках меховая шапка, отдышался, не пошел в кадры, прямо с порога, как будто они только что расстались, протянул руку Георгию и, словно продолжая разговор, резко спросил:

– Ну, и что ты надумал?

– А что?

– Он что – кивнул на кадры – не ввел в курс дела?

– Он сказал только, подождать, кого не знаю, может, и Вас, если Вы Майстров.

Майстров ушел в кадры, пробыл там недолгое время, вышел уже с папкой, видимо с документами Георгия.

– Мы договорились. С кадрами. А с тобой так. Понимаешь, у меня нет практически горняков. – «горняками» на Севере называли горных мастеров. – Есть инженеры, есть техники, но они все при деле, на своих постах, а «оперативников», как я называю мастеров – в забое, на промприборах – нет! У тебя почти четы ре курса института, это же готовый инженер, что там осталось, специализация, так ты ее и здесь пройдешь. На практике. Да и защитишься заочно, это же инженерная практика. Польза прииску, а значит и тебе, и государству. Согласия не спрашиваю, ты ведь «вербованный», обязан подчиниться, поедем, у меня и машина здесь, там, на месте обо всем и договоримся.

Георгий аж задохнулся от такой неожиданности.

– А как же «техника безопасности», Госгортехнадзор?

– Хороший вопрос, ценю, это уже кое-что. Значит, что-то соображаешь. Не волнуйся, с Безопасностью я договорюсь, сдашь экзамен, получишь какие ни на есть «корочки», назовем, как исключение, помощником горного мастера, ну а дальше все от тебя будет зависеть.

– Жить-то хоть есть у вас там, где-нибудь?

– С директором едешь, что о пустяках спрашиваешь. Не по делу!

– С ребятами проститься можно?

– А они здесь, на втором этаже, в «Первом» отделе оформляются, поднимись. Десять минут тебе на сборы и на выход, во дворе мой «газончик», увидишь, «пакуйся» и жди.

Прииск «Эльгинский» почти в двухстах километрах от районного центра. Дорога хорошая, знаменитый «Колымский тракт», покрытие щебеночное, но без ям, без больших рытвин, видно, что за дорогой следят и тщательно. «Газик» домчал до управления прииска за каких-то четыре часа. В пути дремалось, Майстров откровенно спал, откинувши сидение, Георгий рассматривал незнакомые места.

Все вокруг промерзло насквозь, по обе стороны дороги равнодушно стояли невысокие, но уже состарившиеся, заиндевелые лиственницы, ели, густая пихта. Карликовый лес, вот он какой, оказывается. Чуть выше, по склонам гор виднелись кустарниковые кедры, «стланики», несколько широких «лап» вылезли из одного корня, никакого ствола не видно. «Интересно, бывают ли на них шишки?» Как потом выяснилось – бывают, да еще и такие крупные, крупнее, чем на уральских, двадцатиметровой высоты кедрах, по которым так любил лазать в детстве Георгий.

После инструктажа и изучения схемы горных выработок местных шахт, после сдачи экзамена инспектору «Госгортехнадзора», Георгия направили на шестой добычной участок прииска.

Участок за рекой Эльгой, в шести километрах от поселка Эльгинский, от Управления прииска. Дали отдельную комнату в общежитии, это было приятно и спокойно, очень уж не хотелось Георгию жить в общей комнате. Но оказывается в общей комнате ему нельзя, горный мастер распределяет людей по местам работы, закрывает наряды, значит, формирует зарплату рабочим. Поэтому, жить он должен отдельно, независимо, мало ли что может случиться по работе.

Прииск разрабатывал подземные россыпи. Золотоносные пески залегали не глубоко, в тридцати – пятидесяти метрах от поверхности. Разрабатывались подземным способом, по простой схеме – зимой пески выдавались из шахты на поверхность, складировались в специальные золотоносные отвалы, в зоне промприборов, а летом пески из «отвалов» промывались на этих самых промприборах. Получали шлиховое золото. С точки зрения прииска – это золото чистое. Но, для окончательной доводки, это золото отправляли на специализированные заводы, на «материк».

Георгий поселился на участке в пятницу, первый выход на работу ему определили в понедельник с шести утра – зимой, на подземке, работали по шесть часов, работа организована в круглосуточном режиме, первая смена начиналась в шесть утра, каждая следующая – через шесть часов, и так в четыре смены. А летом нет, по восемь часов три смены и первая смена – с восьми утра. Но, до лета еще дожить надо. У Георгия было время познакомиться с участком, поселком, с начальством, с товарищами по новой работе.

Поселок шестого участка небольшой, несколько домов барачного типа в одну улицу для вольнонаемных, мастеров, инженеров. Начальство жило на главной усадьбе прииска, в Эльгинском. В поселке магазин, где можно было купить хлеб, другие продукты – овощи, фрукты, всякие варения и компоты, все консервированное, но хорошего качества, копченные, разных сортов, колбасы, икра кетовая, та продавалась сколько хочешь, по низким, прямо таки «бросовым», по сравнению с «материком», ценам, масло, сахар в избытке, в общем, Георгий убедился, что да, как и рассказывали, снабжение на Севере отменное. Но нет ничего свежего, ни овощей, ни даже картофеля. В углу магазина, навалом – полушубки, валенки, меховые шапки, унты, меховые сапоги, в общем, чего душа пожелает. Одеться можно во все меховое, вот почему и не так уж страшны эти морозы северянам. Хотя, если за шестьдесят, то иногда такого мороза и птицы не выдерживают. Так, воробей, насидевшись где-нибудь на чердаке у теплой печной трубы, но проголодавшись, вылетает из под крыши обжитого чердака чем-нибудь полакомиться, и камнем падает вниз, мгновенно замерзнув. А человек, выходя из дома, весь кутается в меха, лицо под теплым шарфом, но смотреть-то куда идешь надо, так у него от мороза зрачки мерзнут, он постоянно греет их, прикрывая веками, так, зажмурившись, человек быстро идет, куда ему надо, а придя на место, долго отогревает замерзшие веки. И жмурится, жмурится.

Но это – если температура за шестьдесят.

Георгий, убедившись, что с пропитанием будет все в порядке, решил на вечер взять чего-нибудь выпить, вдруг «нагрянет» кто знакомиться? На севере, говорили ему, с этим просто, без условностей.

– Нет спиртного и не бывает. – Продавец, пожилая женщина, Екатерина Максимовна, Катя, тетя Катя с любопытством разглядывала Георгия. Ясно, поселок небольшой, все уже всё знают. – Какая я вам Екатерина Максимовна, я для вас просто Катя, вы же начальство.

– Можно, я Вас Максимовна звать буду. Что, Максимовна, у вас здесь, на участке, «сухой» закон?

– Да какой там сухой закон, пойди на центр, съезди в Эльгинский и бери, сколько хочешь. На участках не торгуют, нельзя нам, работать надо.

– Понятно. А в Эльгинский как, пешком?

– Ну, зачем же, автобус, сейчас, зимой, два раза. Днем. В двенадцать часов туда, а в четыре обратно. Удобно, уехал – приехал.

– А вино там, водка свободно, без всяких ограничений?

– Тю, милок, забудь ты про эти «деликатесы», нет тут у нас ни вина, ни водки. Спирт, весовой, продаём на вес, да еще и с нагрузкой. Хочешь взять спирту, скажем килограмм, возьми килограмм икры, иначе не дадим. А как же, если я бочку икры открыла, её же распродать надо, скиснет же, вот и распределяем в нагрузку.

– А что, мудро, и закуска хорошая.

– Хорошая, если б не каждый день.

Там же, на участке, с небольшим разрывом, километрах в двух – поселок «зэков», что при лагере. Там живут и уже освободившиеся, не пожелавшие никуда уезжать на старости лет «зэковские» старожилы, и «поселенцы», за хорошую работу и примерное поведение добившиеся права переселится из «зоны» в поселок свободного поселения. Свободное это так, для пущей важности. На самом деле житель такого поселка покидать его не имеет права, даже в участковый магазин сходить нельзя, ходят члены семьи. А если семьи, жены или сожительницы нет, столуются продуктами из лагерного ларька, а какое там снабжение – всем известно. Хотя и там, в этом северном лагерном ларьке, набор продуктов несравненно богаче, чем в таких же ларьках на «материке».

За поселком – сразу начинается и далеко простирается, так, что не охватить одним взглядом – лагерь. Два ряда колючей проволоки и вышки, вышки, вышки…

В середине основного поселка – небольшая контора, с охраной – там касса, там содержится, до отправки в центральную кассу прииска, добытое золото. В конторе небольшой, но вмещает всех проживающих на участке вольнонаемных, красный уголок, где показывает передвижная киноустановка фильмы. Почти каждую неделю что-нибудь показывают. И фильмы совсем не старые – не успела Москва посмотреть, как уж и Север смотрит. Иногда выступает районная самодеятельность. В основном по праздникам. Летом приезжают чаще – все же сезон золотодобычи, нужна «идеологическая» поддержка.

В этом же помещении, с торца, с независимым входом и своей специальной охраной – магазин «Золотоскупка». Этот магазин – уникальное для Советского режима скупочное заведение. Здесь принимали любое золото, где бы сдающий его не приобрел – на старательстве ли, украденное, найденное – происхождение не спрашивали. Принес – сдай. Взвесили – получи деньги. Расценки – чуть выше старательских. У старателей золото принимало предприятие, там существовал долгосрочный договор на добычу и обязательную сдачу золота в кассу предприятия по определенным расценкам. А «Золотоскупка» принимала у всех, кто бы ни принес, происхождение сдаваемого золота никого не интересовало, расценки чуть выше старательских потому, что сделай их ниже – будут или продавать старателям, или золото будут «утекать» за пределы прииска. Доходило до «куръёзных» вещей – участковый засек вора, приходит за ним, а вор выскочил в окно – и бегом в «Золотоскупку». Убежал от участкового, сдал золото и его уже никто трогать не имеет права!

Гениальное было решение – все ворованное и случайно найденное золото оставалось на прииске, значит у государства. Как только ликвидировали «Золотоскупку», так началось воровство, принявшее в течение каких-то десяти лет никем не предсказуемые объемы. Много лет спустя, распутывая с работниками КГБ одно из преступлений, связанное с хищением золота, когда Георгия пригласили для экспертизы, как специалиста, его потрясли цифры «украденного» золота. Полторы тонны! Это же средних размеров Прииск! И это только «изымалось», а сколько исчезало без изъятия? Этих цифр никто не знает и никогда теперь уже не узнает. Вот пример пустого реформаторского «зуда» – ликвидировали за ненадобностью, чтобы не поощрять советского человека в несвойственном его чести и достоинства «стяжательстве». Сократили на прииске десяток штатных единиц, а породили гигантские потери, воровство, создали многочисленные специализированные отделы в милиции, в КГБ, таможне, да и в других подобных органах, сотни людей получили дополнительную «кормушку» за счет бюджета, а ведь «Золотоскупка» работала на полной самоокупаемости! Георгий не успел как следует познакомиться с «Золотоскупкой» – ее закрыли «секретным» постановлением Правительства.

Георгий вернулся в свою комнату, в общежитие, помылся под душем. Это удобно, душевая хоть и одна на всех в общежитии, но она все же есть, и это хорошо, после работы помыться можно.

«Посплю, после всех переживаний, новостей – отдохну, там посмотрим, что делать дальше. Завтра съезжу, пожалуй, в Эльгинский».

Разбудил настойчивый стук в дверь. Георгий быстро надел спортивный костюм, открыл дверь.

– Входите.

На пороге стоял плотного сложения, симпатичный молодой человек, волосы черные, брови черные, глаза «стремительные», вернее не скажешь, подвижный весь, какой-то нетерпеливый.

– Привет! Ты и есть новый «горняк»? Дай, думаю, зайду, познакомлюсь. Человек один, в одиночестве, впереди вечер, знакомых нет, только-только человек на Север прибыл, «одичает», расстроится, разочаруется. А? Так ведь? – и все это буквально на одном дыхании.

– Да не успел, вроде, еще разочароваться.

– Не успел, так успеешь, знаю я вас, москвичей. Вы ведь без «цивилизации» и дня прожить не можете.

– Да не москвич я вовсе.

– Из Москвы, значит «москвич». А там – Россия большая, откуда бы ни был, раз из Москвы приехал, значит москвич. Я Дмитрий, Дмитрий Викторович, для тебя просто Дима. Горный инженер-экономист. Экономистов здесь хватает, а «горняков» нет. Работаю здесь горным мастером вот уже более чем два года, теперь будем осваивать недра земные, приполярные, вместе.

– А я – Георгий.

– Георгий – это ведь Юрий? Ты больше на Юрия похож. Домато, в детстве мать как звала? Юркой?

– Точно, Юрием. А мать звала – Юшкой. Меня и в школе все, почему-то, чаще звали Юрой.

– Ну вот, я же вижу, глаз – он ведь как «ватерпас», все видит. Ладно, официальную часть будем считать законченной. – Дима подошел к столу, ловко накрыл принесенной скатертью, достал хлеб, еду – домашние пироги, котлеты, огурчики, банку помидор, бутылку чистейшего спирта, 96 %!

– Стаканы у тебя должны быть, посмотри в шкафу, если нет, принесем.

Стаканы, тарелки, нож и ложки действительно были. Все стояло в шкафу. Дима быстро все помыл, расставил – садись.

– Дима, я же спирт никогда не пробовал. Задохнусь!

– Ну так – когда-то же начинать надо! Здесь, в наших магазинах, кроме спирта ничего нет. Ни вин, ни шампанского, даже водки нет, ее москвичи привозят из отпуска как «деликатес», как сувенир подарочный, у нас здесь все на спирту, привыкай. Вот, смотри, как надо. Пьем спирт только чистый, не разводить, на одном дыхании, одним приемом и сразу, без вздоха – запивать. Водой. Обильно. Ну, поехали.

– Давай ты первый, я посмотрю.

– Ну, посмотри – и на одном дыхании, полстакана, как на материке водку. Не выпил, просто влил в себя.

Георгий глубоко вдохнул, выдохнул и почти залпом выпил свою порцию. И сразу – водой, обильно. Не задохнулся, но горло окаменело, вздохнуть долго не мог. Наконец из глаз брызнули слезы, горло как будто оттаяло, размягчилось, он еле-еле коротким вздохом добрался до воздуха – и выдохнул. Потом задышал часто-часто, наконец, с трудом выдавил из себя:

– Ну и ну …

– А что, для первого раза неплохо, высший класс, видать далеко пойдешь!

– Дима, я ведь вообще с выпивкой-то не очень, почти не пью. Меня развезет сейчас, а то и вырвет.

– Ну и что, все мы прошли через это и все мы не пьем. Здесь только «запей», быстро сопьешься, делать-то нечего, одна работа, а она зимой всего шесть часов. Восемнадцать часов свободного времени! Ничего, Юра, освоишься, завтра поедем на Эльгинский, познакомимся с местной интеллигенцией, её хоть немного, но есть. Заглянем на танцы в местном клубе, познакомлю тебя с девицами. Будем жить!

5

Удивительная эта страна – Север. Еще три дня назад трещали – ну ладно, не пятидесяти, но двадцатиградусные морозы. А вот уже и «капель», все тает, ручьи, солнышко. Весна. Двадцать пятого началась, первого закончилась. Началась в мае, закончилась в июне. А еще через неделю и вовсе – тепло, все зазеленело, травка торопится отметиться на земле-планете, все, что должно цвести – зацвело, все, что должно размножаться – размножается. Тянуть некуда и некогда – коротко северное лето, все, что определено природой, должно совершиться. Нет на Севере ни весны, ни осени. Всему этому переходу от тепла к холоду, и от холода до тепла, всему этому переходному периоду природа северная отводит неделю, ну, ладно, в хорошие годы, две. А там – или холод лютый, или жара сорокаградусная. Никаких поблажек всему живому нет, сами приспосабливайтесь!

В апреле Георгия вывели из «подземки» – поручили ремонт и полную подготовку промприборов к промывочному сезону. Промприборов на участке три. Все в зоне золотоносных отвалов, золотосодержащих песков, что выдали «на-гора» зимой. Все три в «зоне». За двойной колючей проволокой.

За месяц нужно подготовить загрузочный бункер, отремонтировать конвейера, бочку-скруббер, электрооборудование, перебрать механизмы – редукторы, ролики, проварить шлюзовое хозяйство, подготовить крепеж резиновых ковриков, да разве все перечислишь! Промприбор – это же настоящая Обогатительная фабрика! С законченным обогатительным циклом! В «головку» поступает золотоносный «песок», а на выходе – стокерный конвейер выбрасывает в отвал «пустую» гальку. А золото – всё золото остаётся на шлюзах. Там его и забирают «съёмщики-сполоскатели». Чистое золото забирают, готовое, девяносто шестой с «копейками» пробы! И только на «аффинажном» заводе доведут его, это золото, до почти абсолютной чистоты, в четыре девятки! После запятой.

Рабочие в бригаде Красноперова опытные, как делать – рас сказывать не надо, дело мастера определить – что на сегодня делать. Рабочие на участке работают десятилетиями, им ничего подсказывать не надо. Все «зэки». Схема простая – утром конвой приводит бригаду на работу, мастер принимает. Принял 55 человек – отмечено в журнале на вахте, вечером – сдал 55 человек. Зона золотоотвалов и промприборов огорожена двумя рядами колючей проволоки, подходить нельзя – стреляют без предупреждения. Через каждые пятьдесят метров – сторожевые вышки, с закрепленным пулеметом и автоматом на шее охранника, всё под контролем. Вне зоны только насосная станция – ее обслуживают вольнонаемные, впрочем, тоже бывшие «зэки».

Георгий умотался за последнее время. Работали сутками. Верхние слои песков золотоотвала уже оттаяли, бульдозер готов послойно подавать пески на конвейер, пожалуйста, обрабатывайте. Днем температура выше нуля, насосы запускать можно, «начинайте золотодобычу, что там у вас еще не готово, где вы раньше-то были»? Начальство шумит, торопит, не понимает начальство, что если случится в цепочке механизмов какой «не приведи господи», сбой, да ещё ночью, да при температуре минус десять, то всю схему и заморозить ведь можно, а там работы побольше будет. Но температура растет стремительно, ежедневно, уже и по ночам порой тепло, да, начинать все же надо.

– Ну что там у тебя, Красноперов, опять мудришь, перестраховываешься, запускай!

Главный инженер зол на Георгия за то, что он его практически «подставил» зимой, когда пришел на шахту. Дело в том, что горные выработки проходились по вечной мерзлоте, устойчивость вмещающих пород хорошая, крепление выработок, а это в основном «костры», – такая деревянная «кладь», в виде «колодца», – устраивались редко, даже реже чем через пятьдесят метров, всех устраивала экономия леса, но выработки «вентиляция» размораживала, начинался «капежь», мерзлота подтаивала, породы-то – речной песок, он же сыпется, если он растает, что будет с выработками? Вот Георгий с первых же дней назначения его горным мастером и занялся креплением «по нормативам». И, как результат, концу месяца – перерасход лесоматериала. Скандал, лишение премии, Георгия на «ковер», он уперся, «по другому работать не буду!». А потом, – Георгий не сдержался, высказал все Главному, да не в кабинете, не один на один – на совещании по технике безопасности. А это не скрыть. Здесь ведь представитель «Госгортехнадзора» участвует! Георгий заявил прямо с трибуны:

– Что это за перерасход пиломатериала, что нам предписывают? Если считать по нормативам, то мы укладываемся, а если по «дутой экономии», за то, что не крепили раньше по нормативам – так это приписки! И премии – за дутую экономию!

Начальник участка Георгия поддержал.

– Сколько можно рисковать, в забое хоть и «зэки», но все же люди!

Главный рассвирепел – «это что же, сопляки, по-вашему я что – хочу людей загубить!» А тут как на грех обвал на соседней шахте, мерзлота подтаяла, два человека погибли, приехала комиссия «Главзолото». Главного «за шиворот», он и сейчас «под следствием». И торопится, надо золотодобычу начинать, там не до «следственных разборок» будет. Вот и шумит на Георгия.

Наконец ремонтные работы закончены, еще смена ушла на настройку и регулировку механизмов – то шлюзы потекли, то бочка-скруббер ползет вверх на роликах, а то и транспортерная лента сползает на сторону. Да и с электрикой, с автоматикой при запуске пришлось повозиться…

Но – всему приходит конец, на завтра Георгий заказал бульдозеры, они уже здесь, на участке, ждут только команду – поехали!

Шуршит неслышно падающая в отвал стокерная галька, каждый по своему постукивают на ходу механизмы, работает огромная обогатительная фабрика – Промприбор – промывочный, промывает золотые пески, осаждает на ковриках шлюзов самородное золото, ибо россыпное золото, оно ведь всё самородное. Есть приличные «жучки», с ноготь большого пальца, есть и совсем мелкие, есть и пыль золотая, но все это – самородки.

Третий день работают промприборы, на сегодня намечен первый «сполоск», съем золота с шлюзовых «ковриков». На сполоске работают только вольнонаемные. На первый съем вызваны доводчик, да два помощника – на северных россыпях золото крупное, с ним возни немного. А вот дальше, с увеличением объемов промывки – да, там на сполоске будет нужна уже целая бригада.

Кончается первая смена, скоро бригаду заберет «конвой» и приведет вторую смену. Народ все пожилой, самым молодым – под сорок. Еще бы, все по максимальному «тянут», по двадцать пять, а многие уже за двадцать перевалили в отсидке своей, а кое-кто и пережил отсидку судьей определенную, но ничего, «уважили» человека.