Проклятие дома Ортанов

Денис ЮРИН
ПРОКЛЯТИЕ ДОМА ОРТАНОВ

Глава 1
Не везет так не везет!

      Хоть с древних времен и существует поговорка: в такую погоду хозяин собаку из дома не выгонит, но человек – не собака, а значит, выгнать его вполне даже можно. Действительно, что сделается здоровой двадцатилетней служанке от каких-то капель дождя и какого-то ветерка, неспособного сломать даже парочку-другую веток? Разве может стать стылая вода из луж причиной серьезного недуга? Конечно же, нет!
      «Не сахарная, не растает! Ну пошмыгает девка носом парочку дней, ну изведет десяток попорченных платков? Все равно на тряпки выкидывать! Главное, чтоб заказ в срок, до полуночи, успела доставить!» – подумал хозяин лавки, всовывая в руки изумленно таращившейся на него белошвейке корзину с носовыми платками и безжалостно выставляя ее за порог.
 
      Осенний Висвард был окутан ночною мглою, моросил дождь; мелкий, противный, холодный, идущий уже не один день. Плотнее закутавшись в старенький плащ и торопливо спрятав намокшие пряди волос под капюшон, Танва прижала к себе корзинку и смело ступила с высокого крыльца прямо в лужу. На мостовой было столько воды, что, обходя все разливы, она добралась бы до заказчика лишь к утру, а туфельки все равно стали бы мокрыми еще до того, как девушка добежала бы до соседнего дома.
      «Странные эти господа приезжие! На дворе вон какое ненастье, еще неделю дожди лить будут, а они о кружевных платках думают! Разве маленький платочек спасет от насморка? Тут и целое полотенце вряд ли поможет! Приспичило же им именно к полночи три дюжины платков получить, не могли до утра подождать!» – сетовала про себя девушка, стараясь идти как можно быстрее и по возможности не думать о промокших, немеющих от холода ногах. Как будто услышав недовольные сетования белошвейки, дождь принялся лить еще усерднее, а его компаньон по непогожим забавам – ветер дунул так сильно, что чуть не сорвал с бедной, продрогшей до костей девушки плащ.
      К счастью, дела у хозяина белошвейки шли успешно. Его дом находился в центре города, а поэтому большую часть пути Танва пробежала по хорошо освещенным улочкам, где, несмотря на поздний час и непогоду, еще можно было встретить прохожих. Пусть изрядно подвыпивших, шатающихся, мерзко выглядевших и извергавших из слюнявых ртов фривольные выкрики при виде припозднившейся девицы, но все же безобидных, а не тех злодеев, кто по ночам таится с острым кинжалом в подворотне, поджидая беспечную жертву. Хоть кошелька у белошвейки отродясь не было, а искусно вышитые платки не могли прельстить лиходеев, но девушка все равно жутко боялась встречи с ворами, разбойниками, бродягами и прочим отребьем. Она была красива и молода, ей было чего опасаться в столь поздний час.
 
      У каждого города есть своя история, свои традиции, есть что-то, отличающее его от других городов королевства. В Персве варили лучшее в Манваре пиво, Кирданас славился своими красавицами, на верфях портового города Кельверборга строили самые быстроходные корабли, а в Висварде… в Висварде не любили приезжих. Именно по этой причине не только кишащие клопами и вшами постоялые дворы, но и гостиницы для странствующей знати находились в той части города, куда не стоит заходить без крайней нужды даже днем, не то что ночью.
      Свернув с ярко освещенной фонарями площади на темную улицу, Танва почувствовала себя не в своей тарелке. В этой местности молоденькая мастерица кружев вообще ощущала себя неуютно, так мало у нее было общего со всем, что ее здесь окружало. Рабочий квартал, грязные дома с выбитыми стеклами, вокруг пьяные лица и малоприятные взгляды, даже дворовые псы, казалось, смотрели на чужаков подозрительно и оценивающе, как на огромные куски свежего мяса, которого так не хватало в их скудном рационе.
      С самого раннего детства девушка была сиротой, и память ее не сохранила даже жалких обрывков воспоминаний о родителях. Последние пятнадцать лет она прожила в лавке хозяина, где сначала нянчила детишек и мыла полы, а затем, встав перед небогатым выбором: отправиться в мастерскую или на кухню, – избрала изнурительный труд швеи. Лишь пару лет назад хозяин, по достоинству оценив ее мастерство, сделал ее белошвейкой, а до этого приходилось мастерить простыни, обшивать полотенца, а заодно и штопать носки всему многочисленному господскому семейству. Работа была тяжкая, в жизни мастерицы было мало радостей, но зато светловолосая красавица, на которую частенько заглядывались посетители, не голодала и не ведала нищеты.
      Возможно, по этой причине девушка, не имеющая ничего, кроме пары стареньких юбок да изношенных туфелек, но живущая в доме состоятельного горожанина, считала обитателей рабочих кварталов самыми жалкими существами, самыми мерзкими представителями городского дна, на которое ей, как всякому благоразумному человеку, не хотелось опуститься.
      Как бы то ни было, а Танва порадовалась тому факту, что из-за плохой погоды на улочке не было ни души, и продолжала потихоньку продвигаться к своей цели, маленькому островку благополучия среди мусора и грязи; к дорогой и хорошо охраняемой гостинице «Рев вепря», находящейся в самом конце улочки.
      Она спотыкалась в темноте, то и дело попадала в глубокие лужи, тихо ругалась, употребляя словечки, недостойные девицы, и упрямо продвигалась вперед. Ей оставалось лишь перейти дорогу, уходящую влево, по узкой тропинке пересечь небольшую свалку, сокращая путь, и вот они – железные ворота гостиничного особняка. Но когда продрогшей и промокшей белошвейке нужно было сделать всего двадцать-двадцать пять шажков до заветной цели, она вдруг замерла и принялась настороженно озираться по сторонам. Что-то тут было не так… Девушку поразила непривычная уху тишина: не слышно было ни раскатистого смеха слегка пригубивших вино охранников, ни лая злых сторожевых псов. Танва не раз посещала «Рев вепря», правда, это было днем, а не ближе к полуночи, но все же на гостиничном дворе не могло быть слишком тихо. Слуги, конюхи или охранники нет-нет да нарушали бы сон постояльцев. Постояв немного, но так и не обнаружив ничего подозрительного, девушка направилась к воротам, размышляя, как подать сигнал, что она уже здесь. На ночь сторожа предусмотрительно убирали с ворот колотушку, а иначе им пришлось бы постоянно бегать за беспризорной, частенько не ночующей в родительских трущобах детворой.
      Девушка крикнула, но, несмотря на то что в окнах первого этажа гостиницы горел свет, ей никто не ответил, со двора не послышалось ни собачьего лая, ни недовольного ворчания, ни шагов. Тишина еще больше насторожила Танву. Она осторожно подошла к ограде неподалеку от ворот и, прижавшись к холодным железным прутьям, попыталась разглядеть, что творится внутри.
      Картина, представшая взору девушки, могла испугать и повидавшего всяких мерзостей на своем веку вояку. Двор был довольно сносно освещен, хотя половина фонарей погасла от дождя и ветра. Посреди, в шагах десяти от запертых ворот и примерно на таком же расстоянии от крыльца гостиницы, стояла запряженная карета с настежь распахнутыми дверцами. Тело возницы свисало с козел вниз головой, хотя самой головы как раз и не было… Из перерубленной шеи все еще сочилась кровь и узенькой струйкой стекала в багровую лужу на мостовой. Возле ворот неподвижно лежало тело охранника. Танва не могла разглядеть, жив он или мертв, поскольку видела лишь его ногу.
      Определенно, приезжие господа собирались отправиться в поздний путь, и стоило им лишь сесть в экипаж, как их постигла внезапная смерть. Первым погиб пожилой дворянин, погиб мгновенно, скорее всего, даже не успев сообразить, что отправляется не в обычную поездку, а в свой последний путь. Острое, короткое копье пронзило стенку кареты, вошло ему в спину и вышло наружу примерно на целый локоть. Из окровавленной груди вельможи торчал не только зазубренный наконечник, но и довольно длинный отрезок деревянного древка. Сопровождавший мужчину юноша успел вскочить с заднего сиденья, но это его не спасло. Мертвое тело лежало в трех-четырех шагах от распахнутой дверцы, причем поза была настолько неестественной, что даже у никогда не видевшей прежде мертвецов белошвейки не возникло сомнений. Торчащий точно между лопатками кинжал настиг юношу в прыжке, а сила броска была столь велика, что тело прогнулось назад еще в воздухе, и поэтому приземлилось не на живот, а на спину, и только затем завалилось на бок.
      Во дворе было еще несколько трупов. Слева от кареты, вытянув лапы, валялся огромный сторожевой пес, а прямо поверх него лежал стражник с мечом в руке, словно закрывая четвероногого друга своим телом. В распахнутых настежь воротах конюшни сидел молодой парень в перепачканном навозом переднике. В одной руке конюх сжимал вилы, а другой ухватился за грудь в тщетной попытке остановить обильное кровотечение. Чуть подальше виднелась еще одна неподвижная фигура, но ее уже было не разглядеть.
      Танва не успела даже как следует испугаться, как из-за кареты вышел невысокий мужчина в черной, плотно облегающей стройную фигуру одежде с поднятым капюшоном. Убийца, а девушка не сомневалась, что виновником бойни был именно он, нисколько не походил на воина, уж больно тщедушным казалось его тощеватое тело. Однако окровавленный по самую рукоять меч в правой руке не оставлял сомнений как в ремесле странного человека, так и в том, что самые опасные противники порою выглядят совсем не внушительно.
      К счастью, злодей смотрел не в сторону ворот, а разглядывал салон кареты, как будто пытался что-то найти внутри, возле бездыханного тела. Как всякой нормальной женщине, Танве захотелось закричать во все горло, но она усилием воли подавила инстинктивный порыв и не издала ни звука, боясь даже пошевелиться, чтобы убийца ее не заметил. Тяжесть в ногах постепенно ушла, шок прошел. Случайная свидетельница кровавого преступления уже собиралась потихоньку сбежать, но стоило ей лишь расцепить руки, сжимавшие прутья решетки, как мужчина резко повернул голову. Он не мог услышать тихий шорох платья, ни одному человеку такое было не под силу, но он услышал, и теперь неотрывно смотрел туда, где в тени возле ограды пряталась испуганная белошвейка.
      Маленький шажок вперед, и свет факела упал на лицо убийцы. Сердце Танвы сжалось от ужаса, девушка чуть не вскрикнула. Под капюшоном лица не было, была лишь маска; гладкая, блестящая поверхность без прорезей для глаз, на которой бесновались в безумной пляске отражаемые языки пламени факелов. Танва взяла себя в руки и замерла, она боялась даже дышать, но это все равно не помогло. Враг ее заметил, однако не побежал, не кинулся к ограде, а всего лишь сделал осторожный, крадущийся шаг в ее сторону. Сердце белошвейки опустилось в пятки и придало им быстроты. Позабыв возле ограды корзинку с кружевными платками, девушка кинулась прочь от гостиницы.

* * *

      Еще ни разу в жизни Танва не бегала так быстро! Подобно напуганной лани, она неслась по кустам и лужам, не разбирая дороги, какая там тропинка, где что… Спускаясь с невысокой насыпи, девушка налетела на еще одно мертвое тело, споткнулась, едва не упав, и задела рукой какой-то небольшой предмет, валявшийся на земле. Оттолкнувшись от мокрой травы, она бросилась дальше. Только оказавшись в густых зарослях какого-то кустарника довольно далеко от дороги, беглянка позволила себе передышку. Тут-то она и обнаружила, что вместо позабытой у ограды корзинки держит в руках черный, обшитый кожей цилиндр, в которых служащие из городской управы и прочие королевские чиновники обычно хранят самые важные грамоты.
      «Наверное, это и искал убийца! Наверное, со страху я в это вцепилась и прихватила с собой. Вот, дуреха! Что же теперь с ним делать?!» – подумала белошвейка и не на шутку испугалась за свою жизнь. Убийца мог бы оставить в живых случайного свидетеля своего злодеяния, но ни за что не отказался бы от добычи, ради которой, собственно, и зарезал нескольких человек.
      Предположение подтвердилось. Буквально через несколько кратких мгновений Танва увидела из своего убежища, как на насыпи появилась темная фигура. Примерно в том месте, где девушка споткнулась, убийца остановился и начал топтаться на месте, как будто что-то осматривая. Вдруг фигура метнулась по направлению к кустам, где, затаив дыхание и на всякий случай зажав себе рукой рот, пряталась белошвейка. Сердце в груди колотилось так, что девушка всерьез начала опасаться, как бы его стук не выдал ее. Но преследователь не добрался до жертвы, а куда-то свернул, наверное, там была еще одна дорога, потому что вскоре послышался цокот копыт, конское ржание и скрип проржавевших каретных рессор, а еще через пару мгновений стало ясно, что именно вспугнуло злодея. К воротам подъехали сразу две кареты, из них вышли люди, без доспехов, но при оружии…
 
      «Надо бежать, и как можно быстрее! – подумала Танва, – странные дела творятся этой ночью». Легко сказать «бежать», а как это осуществить на практике? На четвереньках выбравшись из кустов, девушка решила не рисковать, возвращаясь тем же путем, которым сюда попала. Правда «Рев вепря» она посещала нечасто и другой дороги просто не знала, но это ведь не значит, что ее не существовало! Потихоньку пробираясь вдоль насыпи, скользя на размытой глине и мокрой траве, проклиная все на свете, Танва наконец добралась до следующего переулка, который должен был вывести ее на ближайшую площадь; туда, где было светло и где хоть изредка, но все же прохаживались патрули стражи. «Свидетели долго не живут, – крутилось у нее в голове. – Хотя какой из меня свидетель? Я же ничего толком не видела и совсем уж ничего не сумела понять…»
      Дойдя до середины переулка, Танва вдруг осознала, что совершает ошибку. Если загадочный убийца в зеркальной маске не оставил надежду настигнуть ее, то как раз в этот момент рыщет по подворотням и на улочках около площади. Хладнокровный охотник встал на место напуганной жертвы, а у промокшей и продрогшей до костей добычи хватило ума предположить возможные шаги своего преследователя. Танва побоялась отрываться от спасительного укрытия старых домов и запущенных кустарников. Словом, вместо того чтобы быстрее бежать домой, где ее ожидал весьма тяжелый разговор с хозяином, она свернула во двор одного из старых одноэтажных домов.
      Дождь все усиливался, бродяга-ветер чуть не сдувал плащ и тщетно пытался забраться красавице под юбку. Ситуацию необходимо было обдумать. Прежде всего девушку мучил вопрос, как же рассказать о происшествии и избежать знакомства со смоченными в рассоле хворостинами. Хозяин мог осерчать, ведь в эту проклятую ночь он лишился не только товара, не только срочного заказа, но и самих заказчиков. Хоть девушка была и невиновна в срыве выгодной сделки, но попадаться толстяку под горячую руку ей все равно не хотелось.
      Разумно рассудив, что лучше немного перевести дух и собраться с мыслями, белошвейка решительно подобрала длинный подол юбки и, перешагнув через невысокий заборчик, направилась к небольшому сарайчику с намерением укрыться от дождя. К счастью, крыша у развалюхи имелась, притом в довольно сносном состоянии, а вот дверь отсутствовала.
      Войдя в сарайчик, Танва насторожилась: там явно кто-то был. Приятный запах дорогих духов защекотал ноздри, а в дальнем углу послышался тихий шорох. Девушка уже сделала шаг назад, готовая бежать прочь, как вдруг из темноты послышался чуть хрипловатый, но приятный, ласкающий слух женский голос:
      – Ты кто?
      Голос прозвучал уверенно, но в то же время и настороженно.
      «Бегство пока что отменяется», – решила белошвейка и как можно спокойнее произнесла:
      – Да вот хочу дождь переждать, а то промокла вся…
 
      Глаза постепенно привыкли к темноте, и Танва смогла немного разглядеть собеседницу. Молодая богато одетая женщина, явно благородного происхождения, сидела на низенькой скамеечке, подобрав полы длинного черного плаща. Ее гладкие волосы, доходившие всего лишь до плеч, казались черными. Лица в темноте не было видно, мелких деталей одежды тоже. Однако то, что удалось рассмотреть, и запах дорогих духов наводили на мысль, что подобная женщина должна раскатывать по городу в шикарной карете, ночи проводить на балах, а вовсе не мокнуть под дождем и не дышать смрадной прелостью трухлявого, заброшенного сарая.
      Пока белошвейка изучала случайную компаньонку по сырости и затхлости, незнакомка разглядывала ее с аналогичным любопытством. Потом она вдруг встала, подошла к Танве вплотную, обошла кругом, словно примериваясь, с какой стороны начать ее есть, и радостно закивала головой. Хоть дорогие каменья и не украшали дорожное платье дамы, но девушка не сомневалась: ей выпала честь делить подтекающий кров с очень знатной особой, никак не меньше графини…
      – А что, госпожа, вы здесь делаете? – робко спросила Танва и испугалась собственной дерзости.
 
      Благородная незнакомка не обратила внимания на наглую выходку простолюдинки (обычно в Висварде за подобное любопытство чернь наказывалась плетьми) и продолжала пристально разглядывать белошвейку. Пройдясь пять раз, не меньше, вокруг девушки, дама наконец-то остановилась и властно произнесла:
      – Подходишь! Снимай платье и плащ!
      – Что? – переспросила девушка, не поверив услышанному.
      – Стаскивай свое тряпье, дура! – прикрикнула госпожа, но потом вдруг заговорила мягче и даже одарила простушку улыбкой. – Не бойся, я просто решила оказать тебе честь! Немножко побудешь мной, вот и все!
      – Что?! – снова спросила Танва, так и не поняв, чего же от нее хочет дама.
      – Платьями поменяемся, дуреха, вот что! – теряя терпение, прикрикнула незнакомка. – Счастье тебе великое выпало, глупая! Человеком побудешь, в приличной одежде походишь, а я надену твое грязное убожество!
 
      Благородные господа редко когда делают что-то просто так, из любви к низкородному ближнему, а уж дамы и подавно. Танва не знала, в чем дело, но интуитивно почувствовала, что надменная красавица втягивает ее в очень неприятную историю. Быть может, она набедокурила при дворе герцога и теперь скрывается от его слуг, а может, всего лишь спасается бегством от похитившего ее воздыхателя. Как бы там ни было, чем бы ни отличилась аристократка, а расхлебывать за нее неприятности девушке не хотелось, хоть предложенное платье, несомненно, ей очень понравилось.
      Начав для отвода глаз потихоньку развязывать тесемки старенького плаща, Танва резко рванулась к спасительному выходу, но вдруг ощутила, что ее ключицы больно сжали твердые, как сталь, тиски. Резкий рывок назад – и дрожащая белошвейка уже была прижата лицом к сырым, скрипучим доскам стены сарая, на лопатки девушки навалилась непосильная тяжесть, а неприкрытая расстегнувшимся воротничком шея ощутила горячее, ровное дыхание прижавшихся вплотную губ незнакомки.
      – Поиграть со мной вздумала, дрянь?! – не прошептала, а прошипела, как гадюка, на ухо девушке знатная особа. – Эх, и показала бы я тебе… научила бы слово господское уважать, но твое счастье, мне платье в целости нужно, терпеть не могу в рванине ходить! Еще вздумаешь дурить, я тебя!..
 
      Вместо того чтобы пугать простолюдинку пустыми, далеко не всегда воспринимаемыми всерьез угрозами, аристократка перешла к действию и продемонстрировала, на что способна. Танва почувствовала, как ее беззащитную шею сильно сдавили очень острые зубы. Тонкая кожа девушки не выдержала молниеносного напора клыков, и в следующий миг по ключице потекла теплая жидкость.
      «Это же кровь… моя кровь! Вампирша! – с ужасом подумала белошвейка, балансируя на грани потери сознания. – Неужто все?! Неужели я умру?!» Однако у очаровательной вампирши имелись свои планы на жертву. Возможно, аристократку и мучила жажда, но холодные соображения целесообразности взяли верх над пылкими инстинктами кровожадного зверя. Крепкие челюсти разжались, а затем Танва ощутила легкое прикосновение шершавого языка, быстро лизнувшего ее шею. Кровь мгновенно перестала течь, а зудевшие ранки тут же затянулись, как будто их и не было. Хватка вампирша ослабла, и почувствовавшая слабость в подкашивающихся ногах белошвейка едва не упала на грязный и мокрый пол сарая.
      – Стоять! Возьми себя в руки, девка! – вновь прошипела сквозь зубы незнакомка, а затем резко развернула обмякшее тело, снова прижала его к стене, но на этот раз уже спиной, и принялась приводить в чувство теряющую сознание барышню звонкими пощечинами.
 
      Пары обжигающих щеки ударов хватило, чтобы связь с окружающим миром была восстановлена. Танва хоть и шаталась, но уже пришла в себя. В голове девушки вдруг возникла странная прострация, полнейшее безразличие к происходящему, и она покорно начала стягивать с себя старенькое платьице.
      Никогда в жизни Танве не приходилось раздеваться за пределами ее маленькой спаленки, тем более у кого-то на глазах. Девушка не только боялась, но и ужасно смущалась, а ее руки предательски дрожали и никак не могли совладать с выскальзывающими из пальцев крючками застежек. Куда более опытная в вопросе обращения с изысканным гардеробом дама быстренько распрощалась со своим платьем и двумя нижними юбками, а затем пришла белошвейке на помощь. Нагой девушка пробыла не долее секунды. Как только она избавилась от платья, уже обнаженная незнакомка отшвырнула его в дальний угол сарая и, вместо того чтобы одеваться самой, стала помогать не привыкшей к богатым нарядам простолюдинке надевать на себя корсет и юбки. На миг белошвейка почувствовала себя знатной дамой. Это ощущение возникло не столько из-за приятной мягкости и благоухающего аромата дорогих одежд, сколько из-за самого факта, что ее одевают, наряжают, как куклу.
      Окончив борьбу с застежками на спине, вампирша виртуозно сделала Танве макияж и ловко скрутила длинные пряди волос, скрепив их заколкой, затем, стянув с головы парик, надела его на обомлевшую девушку. Когда же незнакомка распустила свои волосы, Танва ахнула: они были светлые и такой же длины, как ее. И вампирша, и ее жертва были примерно одинакового роста и комплекции, то есть издали вполне могли сойти друг за друга. По крайней мере, в темноте сарая белошвейке на миг показалось, что перед ней стоит ее собственное отражение и к тому же еще придирчиво ее разглядывает. Вампирша удовлетворенно хмыкнула, явно довольная достигнутым эффектом, с сомнением покосилась на стоптанные туфли жертвы, махнула рукой, словно говоря: «Ладно, сойдет!» – и скороговоркой пробормотала:
      – Сперва я, потом ты! Но не сразу… досчитай до пятидесяти – и вперед! Кому лишнее сболтнешь, прикончу! – пригрозила дама и, натягивая на ходу старенькое платье белошвейки, быстро двинулась к двери.
      Не успела Танва и глазом моргнуть, а вампирша уже растворилась в темноте, словно и не было ее вовсе. «Причудилось! Приснилось!» – подумала девушка, и только шлейф из аромата дорогих благовоний тянулся за таинственной дамой, как последняя связывающая аристократку и белошвейку нить. Впрочем, теперь от бедной девушки пахло точно так же.
      Досчитав пять раз до десяти, поскольку счету простолюдинку никто не обучал, Танва бережно подобрала длинный подол платья и уже собиралась уходить, как снова наткнулась на кожаный цилиндр, случайно прихваченный по дороге. Заглянув внутрь, она обнаружила там какие-то старые, источающие специфический аромат свитки. Разглядывать находку времени не было, да и что обычная девушка, а не вампир, смогла бы увидеть в темноте? К тому же ее мало интересовало, какую тайну скрывали в себе записи, из-за которых погибло столько людей. Танву даже не мучил вопрос: а что же делать с этим проклятым цилиндром? Простые люди мыслят практично, приземленно; им несвойственно задумываться о высоких материях и помышлять о спасении всего человечества. На данный момент попавшую в переделку белошвейку куда более волновало, как же ей объяснить хозяину лавки свое возвращение без денег, без товара, но в баснословно дорогом платье.

* * *

      «Самые сложные проблемы решаются сами собой!» – так говаривали в Висварде, и в эту ночь Танва убедилась в правдивости этой народной мудрости. До площади Повядших Роз, то есть до ближайшей местности, где горели фонари и которую патрулировала стража, девушка добиралась довольно долго. Размытые дождями нечистоты, разбросанный где попало хлам и плохо освещенная дорога превратили дорогое платье в рваные, заляпанные грязью лохмотья. Нет, конечно, сведущий в тканях и в покроях модник непременно догадался бы, что наряд на девушке был дорогой, но только больно уж в плачевном состоянии. Однако, к счастью, хозяин лавки не принадлежал к числу изысканных хлыщей, он даже не замечал, чем отличаются платья, в которых ходит его жена, от обносков простых служанок.
      Пройдя через три безлюдных пустыря и мимо десятка домов с окнами, наглухо закрытыми ставнями, Танва, наконец, оказалась на площади. Дождь к утру стал лить еще сильнее, поэтому вокруг не было ни души: видимо, стражники значительно укоротили маршрут патрулирования, а боявшиеся случайно упасть и утонуть в разлившихся лужах гуляки отчаялись добраться домой и заночевали по подворотням.
      Внезапно навалившаяся усталость заставила девушку сбавить шаг. Она уже давно промокла до нитки и стала ощущать первые признаки простуды: лицо пылало нездоровым румянцем, глаза слезились, а в горле появилась резь. Ей нужно было как можно быстрее добраться до дому и, приняв ложечку меда с чашечкой простого кипятка, занырнуть под теплое одеяло, где ей, возможно, позволили бы забыться безмятежным сном на два-три часа. Однако сил идти уже не было, уставшие ноги еле-еле передвигались, а в голове вновь появились тревожные мысли.
      Платье знатной дамы потеряло свой изысканный вид, и хмурый толстяк-хозяин даже не обратил бы на него внимания. Отсутствие денег и пропажу товара было легко объяснить. Танва собиралась рассказать чистейшую правду, без вымыслов и утаек, тем более что к полудню наступающего дня весть о ночной резне на гостиничном дворе облетит весь город. Но вот кожаный цилиндр, который она до сих пор держала в руке, мог вызвать серьезное недовольство хозяина.
      «К чему тащить в дом вещь, за которой охотится злодей-убийца? Не проще ли избавиться от нее? Да и зачем мне она понадобилась? Сама не пойму, чего с собой прихватила?!» – подумала Танва и, не раздумывая, перебросила, возможно, весьма ценный для кого-то предмет через невысокую ограду пустующего дома.
      Окрыленная удачным избавлением от опасной вещи, девушка ускорила шаг. Похоже, загадочный убийца окончательно потерял ее след, и теперь белошвейке оставалось пройти каких-то триста-четыреста шагов до лавки, где ее ждали теплый очаг, остатки ужина и сухая сорочка.
      Проходя мимо цирюльни, Танва услышала какой-то странный, скрежещущий звук. Она быстро оглянулась, но никого поблизости не было, лишь дождь барабанил по камням мостовой, по черепицам крыш да железным карнизам. Белошвейка подумала, что ей померещилось, и продолжила путь, но в этот миг ей на плечо легла чья-то тяжелая рука.
      – Повернешься, прирежу! Где он?! Где свиток?! – произнес вкрадчивый голос, от которого у девушки по спине пробежали мурашки. – Куда ты его дела?! Отвечай!
 
      Трясущаяся от страха Танва и не собиралась ничего утаивать. Она готова была честно признаться, куда бросила цилиндр, а с ним и проклятый свиток, да только что-то как будто застряло в горле и не давало ей говорить. Танва вдруг отчетливо поняла, что сейчас, впервые за всю жизнь, у нее начнется настоящая истерика и что никаким усилием воли ее не предотвратить.
      Неизвестно, удалось бы белошвейке совладать с собой или нет, добился бы злодей от нее признания или, отчаявшись получить ценные сведения, вонзил бы кинжал ей в спину и оставил бы бездыханное тело на мостовой. В монотонную песнь дождя внезапно ворвались новые звуки: скрип рессор, цокот копыт и кричащие голоса. Из проулка впереди вылетела черная карета и, не сбавляя ходу, понеслась прямиком на убийцу и его жертву.
      – Вот он, не уйдет! Держи гада! – кричал высокий длинноволосый мужчина, стоящий на подножке кареты и размахивающий в воздухе двуручным мечом.
      Всего в экипаже, кроме возницы, ехало четверо вооруженных мужчин. Это были те самые люди, что спугнули убийцу возле гостиницы. Вид у них был воинственный, и внешность полностью соответствовала содержанию. В длинноволосом красавце с двуручным мечом белошвейка сразу узнала Тибара, старшего сына графа Ортана, представителя одного из древнейших родов города, да и всего королевства. В Висварде о молодом графе ходили дурные слухи: одни горожане считали его кровожадным зверем, принявшим человеческое обличье; другие восхищались им, как поборником справедливости, но и те, и другие сходились в одном – рубакой Тибар был отменным, и даже задиры-рыцари из гвардии короля не рискнули бы сойтись с ним в честном поединке.
      Здраво оценив свои шансы и не решившись вступить в открытый бой сразу с четырьмя сильными противниками, злодей в черном одеянии резко оттолкнул Танву и бросился бежать. Он двигался быстро и, возможно, завернув в подворотню, смог бы уйти от погони, но как раз оттуда, где он хотел скрыться, выехала еще одна карета и преградила ему путь.
      Лежа в луже на боку и растирая обеими руками ушибленную коленку, девушка почти не видела, как протекала схватка. Шагах в двадцати от нее звенела сталь и что-то мелькало, затем шум битвы стих и послышались чертыханья. Видимо, попавшемуся в западню убийце все же удалось уйти от преследователей.
      Восстановив кровообращение пострадавшей конечности и более не опасаясь, что на коленке появится огромный кровоподтек, девушка поднялась из лужи и осмелилась посмотреть туда, где недавно шумел бой, а теперь стояло две кареты и толпились семеро мужчин. Она оказалась права, злодею действительно удалось улизнуть да еще тяжело ранить одного из товарищей графа Ортана. Широко раскинув в стороны руки, раненый лежал на земле, а трое его соратников пытались остановить кровотечение. Тибар стоял рядом и, задрав голову вверх, осматривал крыши ближайших домов. По всей вероятности, убийца сбежал именно этим путем, но как ему удалось вскарабкаться высоко вверх по отвесной стене, да еще во время боя, для Танвы так и осталось загадкой. Впрочем, белошвейка и не собиралась ломать над этим голову, ее обеспокоило совсем иное. Окончив осмотр крыш, граф сначала лишь мельком взглянул на прихрамывающую девушку, но затем на его лице появилось выражение искреннего удивления, и молодой граф быстро пошел, почти побежал в ее сторону.
      – Виколь, кого я вижу! Вот уж воистину бывают в жизни чудеса! Дразмар нюни распустил, думал, ты в столицу подалась, а она вон где! Шастает по городу и приключения на свои округлости ищет! Угораздило же тебя, дуреха, с самим гаржей связаться! – рассмеялся вельможа и подал девушке руку. – Но нет худа без добра! Вот и моему братцу счастье наконец привалило!
 
      Белошвейка инстинктивно отпрянула назад, девушка не привыкла к тому, что знатные господа оказывают ей знаки внимания, и просто растерялась.
      – И не мечтай, красавица, я тебя никуда не отпущу! – взяв девушку за руку, произнес Тибар и, не спрашивая согласия дамы, повел ее к карете. – Сейчас к нам поедем, и пока вы с Дразмаром на чем-то не сойдетесь, тебя со двора не выпустят. Не дело убегать, не выяснив отношений. Роман сама закрутила, винить некого. Так теперь имей смелость в лицо человеку сказать, что ты его разлюбила!
      – Милостивый государь, вы меня с кем-то путаете! – попыталась вразумить графа Танва, но ее слова лишь вызвали дружный хохот всей воинствующей компании.
      Смеющийся Тибар ничего не сказал, только покачал головой, а затем, бережно усадив вяло сопротивлявшуюся девушку в карету, закрыл дверцу и приказал кучеру: «Трогай!» Парочка его дружков, а может, слуг запрыгнули на ступеньки отъезжавшего экипажа и преградили своими телами оба пути к бегству: девушка не могла выпрыгнуть на ходу, она не могла даже открыть дверцы кареты.

Глава 2
Две пропажи, два свидания

      Мягкое сиденье, удобные подлокотники, тепло и умелый возница, ведущий карету нежно, без лишней тряски, способны творить чудеса. Танва пригрелась и не заметила, как ее одолела дрема. Мир исчез, растворился, а пережитые волнения куда-то ушли, уступив место всепоглощающему забытью. Последнее, что девушка еще помнила, были крики извне, снаружи мерно раскачивающегося экипажа. Кто-то, не скупясь на грубые слова и непристойные выражения, отчитывал замешкавшихся слуг, слишком долго открывавших ворота. Потом была пустота, долгий, расслабляющий отдых без сумбурных снов, ужасных кошмаров или несбыточных девичьих грез.
      Сколь безмятежным был сон, столь тревожным оказалось пробуждение. Девушка очнулась на мягкой кровати не под обычным лоскутным пледом и даже не под пуховым одеялом, которым укрываются благородные господа и зажиточные горожане, а под настоящей теплой медвежьей шкурой. Но самое страшное – она лежала абсолютно нагой. Кто-то не только перенес ее спящую из кареты в дом, не только уложил на господскую кровать, но и раздел… Сердце Танвы сжалось от страха, в голове промелькнула мысль, а не совершил ли заботливый благодетель что-то еще, совсем не благородное, а, наоборот, греховное?
      «Чужие, возможно мужские, руки дотрагивались до моего тела!» – от осознания этого прискорбного факта бедняжка чуть ли не сошла с ума, но потом успокоилась, ведь то, о чем она даже боялась подумать, не проходит бесследно, по крайней мере, так утверждали ее старшие, более опытные в жизни подруги. Паника не охватила сознание и отступила. Танва приподнялась на локтях, чтобы осмотреть помещение, в котором она находилась, но стоило лишь ей пошевелиться, как тут и началось: в висках загудело, затылок пронзила боль, а во вдруг заслезившихся глазах помутнело. Кроме того, в горле закололо, как будто она проглотила иглу, а в носу зачесалось, да так сильно, что она не смогла удержаться и громко чихнула. «Чего и следовало ожидать! Ночные прогулки под дождем не проходят бесследно! Я заболела», – подумала девушка, решая сложный вопрос, чем бы вытереть мокрый нос. Поскольку рядом с кроватью не лежало ни полотенца, ни даже маленькой тряпочки, белошвейке пришлось позабыть о правилах приличия и воспользоваться краешком простыни, кстати, довольно дорогой.
      Неприятные ощущения никуда не ушли, любая простуда проходит долго, но с ними можно свыкнуться. Танва вытерла слезы, откашлялась и осторожно помассировала кончиками пальцев виски в надежде притупить боль. Стараясь не обращать внимания на неприятные симптомы болезни, девушка приступила к осмотру комнаты. Прежде всего ее поразило, что окно занавешено шторами, и это несмотря на то, что на дворе стоял солнечный день. Узкий лучик света освещал лишь малую часть пространства, а все остальные покои были погружены в не зловещий, но вызывающий неприятные чувства полумрак.
      Кровать была слишком хорошей для слуг, но в то же время чересчур простоватой, чтобы на ней отдыхали сами хозяева дома. Ковры на полу и на стенах не отличались изысканностью узоров, хотя их и нельзя было сравнить с теми рассадниками моли, которыми торговали на местном базаре. На добротном дубовом столе стояло множество шкатулочек, а над ним висело довольно большое зеркало. Рядом с камином стояло мягкое кресло, обшитое кожей какого-то животного, а в углу едва виднелась в полумраке маленькая подставка для ног. Охотничьи трофеи и оружие на стенах отсутствовали. Из всего этого белошвейка сделала вывод, что ее разместили в комнате для почетных гостей, причем женского пола.
      О самом знаменитом и одном из самых богатых семейств Висварда белошвейка знала немного. Граф Ортан, да и его сыновья обладали большим влиянием, с их согласия назначался новый городской глава, а их управляющий никогда не торговался с купцами и лавочниками, а просто сам назначал цену за приглянувшийся ему товар. Вот в принципе и все, что Танва знала о людях, силой привезших ее в свой дом. Хотя нет, из слов Тибара, она поняла, что младший Ортан был безответно влюблен в Виколь, которая от него сбежала.
      «Интересно, а они знают, что эта дамочка вампирша? А может, и они сами?!.» – испугалась девушка, но тут же отказалась от нелепого, нет, просто абсурдного предположения. Семейство Ортанов было всегда на виду, она сама несколько раз видела и Тибара, и Дразмара на городских собраниях, проходивших днем, под ярким светом солнечных лучей. К тому же вампиры и прочая богомерзкая нечисть уже давненько обходили Висвард стороной, боясь освещенных самим Патриархом городских стен и мощей Инвора-Заступника, священной реликвии, хранившейся в городском соборе. Удивительно, как только дама-вампир осмелилась появиться в Висварде да еще завести шашни с одним из Ортанов? Почему она так поспешно бежала, если ни сам Дразмар, ни его старший брат так и не догадались, кем она являлась на самом деле? К чему она устроила этот глупый маскарад с переодеванием в платье бедной служанки?
      Эти вопросы мучили белошвейку, но больше ее волновала собственная судьба. Они с Виколь несомненно похожи и ростом, и фигурой. Там, на ночной улице, Тибар мог легко ошибиться и принять одну за другую, тем более что разводы грязи на лице Танвы и поплывший макияж делали почти невозможным распознать подмену. Но что с ней будет сейчас, когда ее, спящую, раздели и умыли? Красавица-вампирша гостила у Ортанов явно не один день. И хоть вполне допустимо, что старшего брата мало интересовали любовные похождения ветреника Дразмара, шанс, что он плохо запомнил лицо Виколь, был мал, точнее, просто ничтожен… Но даже если б в этом Танве повезло, то что ей делать, когда ее оденут и приведут к младшему братцу?
      «Высекут, меня непременно высекут, а то и хуже! Накажут моего хозяина, а он потом…» – об этом бедной девушке было даже страшно подумать. Удары розгами или плетью уже казались ей не страшнее легких шлепков по сравнению с тем, какую экзекуцию ей устроил бы озлобленный лавочник. Танва всерьез начала строить планы побега, сначала из дома Ортанов, а затем и из города, но тут в замочной скважине заскрежетал ключ. Боясь разоблачения, которое было, увы, неизбежно, белошвейка нырнула с головой под медвежью шкуру. Через узенькую щелочку между мягким мехом и простыней девушка, затаив дыхание, наблюдала, как дверь открылась и в комнату вошел высокий мужчина.
      Лишь мельком взглянув на прикрытую медвежьей шкурой выпуклость на кровати, Тибар подошел к камину и, разведя в нем огонь, уселся в мягкое кресло. Если, садясь, скрестив руки на могучей груди и сверля якобы спящую пленницу пристальным взглядом, он рассчитывал произвести на нее убийственное впечатление, то добился желаемого эффекта. От испуга на какой-то момент Танва лишилась дара речи.
      Внешность старшего сына графа была впечатляющая: высокий и плечистый, со зло прищуренными глазами, цвет которых было не разобрать. Длинные черные волосы подобно двум водопадам спадали на плечи и блестели, отражая свет, идущий от огня в камине.
      «Чего он сидит? Чего он ждет? Он наверняка уже понял, что я не сплю! – подумала Танва, боявшаяся не только пошевелиться, но даже вздохнуть. – Господи, да он же все знает! Он же сейчас просто придушит меня, как цыпленка, не задав ни единого вопроса, а потом отправится на поиски настоящей Виколь».
      Но молодой граф ожиданий девушки, к счастью для нее, не оправдал. В прищуренных глазах мелькнуло что-то, похожее на лукавство, на губах появилась улыбка, которую в других обстоятельствах можно было бы назвать милой.
      – Проснулась, дорогуша? – сладко пропел Тибар, причем на удивление приятным голосом.
      Танва не решилась ответить и продолжала молча лежать под шкурой, смотреть на вельможу через узкую щелочку.
      – Сударыня, вы наконец-то явите свой прекрасный лик? – Тибар усмехнулся. – Поверь, у меня нет времени для глупых игр… У тебя, кстати, тоже.
 
      Танва продолжала таращиться на своего тюремщика, сбитая с толку таким обращением. Девушка никак не могла понять, обращался ли он с Виколь согласно этикету на «вы» или по-дружески на «ты»? И понял ли уже молодой граф, что перед ним не сбежавшая возлюбленная младшего братца, а обманщица-простолюдинка?
      Видимо, отчаявшись вразумить собеседницу, Тибар с тяжким вздохом поднялся с кресла, сделал несколько шагов и, опустившись рядом с девушкой на кровать, не менее тяжко вздохнувшую от его веса, резким движением сбросил медвежью шкуру на пол. Танва взвизгнула и вскочила, тщетно пытаясь прикрыть подушкой свою обворожительную наготу.
      – Ну, что встрепенулась? – продолжил бесстыжий гость. – Помнится, раньше ты не была такой стеснительной! Может, бросишь ломать спектаклю, и поговорим?
      – Поговорим, – поддакнула Танва, весьма выразительно косясь на медвежью шкуру.
      – Вот и ладненько, – с облегчением выдохнул Тибар, не подумавший подать девушке спасительный покров, но зато и не поедая похотливым взором ее неприкрытые прелести. – Дразмар у себя закрылся и третий день пьет. Совсем ты ему сердце разбила. Не в состоянии он с тобой разговаривать, да и ни к чему! Я сразу предупреждал дурня, чтоб держался от тебя подальше… Так что на пылкие признания не рассчитывай, я не позволю ему унижаться пред тобой! Много чести для такой дряни, как ты…
      Девушка с недоумением смотрела на графа и почти не моргала. Она не могла поверить, что он до сих пор не понял, что перед ним не ветреница Виколь, да и обращался потомственный граф с дамой слишком уж грубо, допускал словечки, не свойственные беседе благородных господ.
      – Тебя здесь никто не держит, – продолжал Тибар, по-прежнему не глядя на прикрывшуюся подушкой девушку. – Верни, что взяла, и вали на все четыре стороны.
      «Виколь?! Да что же происходит? Не может ведь он не видеть, что перед ним вовсе не вампирша! Одно из двух: либо он не в себе, либо… либо незнаком с настоящей Виколь. Но это вряд ли! Обращается-то он ко мне, как к давней знакомой!» – думала Танва, продолжая молчать.
      – Ну, пришло в сию прекрасную головку что-нибудь умное? – тон графа был явно издевательским, выражение расплывшегося в наглой ухмылке лица – тоже. Он по-хозяйски положил собеседнице на плечо огромную лапищу и слегка потряс, словно надеясь вытрясти из нее ответ.
      Танва выскользнула, отстранилась и испуганно забилась в дальний угол кровати. До пленницы наконец дошло, что отмалчиваться больше не удастся. Вспомнив, что лучшая защита – это нападение, а выигрышная тактика любой азартной игры – наглый блеф, она решительно пошла в атаку. Резко вскочила с кровати на пол, отпрыгнув на всякий случай как можно дальше, подобрала на ходу медвежью шкуру, укуталась в нее и, строго посмотрев на графа, спросила:
      – Ну, и что же мне отдать требуется: фамильные тапочки или разбитое сердце твоего братца?! Чего ты ко мне привязался, дел, что ль, других нет?! С какой стати ты меня в пленницы взял и обращаешься, как с какой-нибудь… – Танва призадумалась над сравнением, но ничего иного ей на ум не пришло, – …белошвейкой?!
      Тибар посмотрел на нее исподлобья. Он ничего не сказал, но как много было сокрыто в этом взоре: холодное презрение, желание побыстрее избавиться от пытавшейся устроить истерику девицы и стремление пойти до конца, добиться своего, чего бы это ни стоило. Девушка испугалась, ей еще никогда не приходилось ощущать на себе подобные взоры, но тем не менее она не отреклась от выбранной роли… А по-иному было и нельзя!
      – Я жду объяснений! – прикрикнула девица и тут же чихнула.
      Вампиры не болеют. Как может страдать от насморка тот, кто уже мертв? Слезы не льются из неживых глаз. Однако Тибар на это почему-то не обратил внимания. Вопреки логике и здравому смыслу, молодой граф до сих пор даже не усомнился в том, что перед ним Виколь.
      – Послушай, красотка! – голос Тибара не повысился ни на йоту, и в нем, как это ни странно, не было ни злости, ни раздражения, лишь спокойствие, абсолютное спокойствие и уверенность в себе. – Я вот слушаю тебя и думаю: ты просто дура или дура полная? Если прихватила серьгу лишь из вредности и желания насолить моему семейству, то это еще куда ни шло. Ты ее возвращаешь, а я позволю тебе выбрать пару-тройку любых побрякушек на память и отпущу на все четыре стороны. Ну, а если ты знала и все равно отважилась на подобный шаг, то ты просто безумна! Моей семье дорога эта реликвия, и я пойду на все, чтобы заполучить ее обратно! Стоит лишь мне приоткрыть окошечко и напустить в комнату побольше света, ты знаешь, что произойдет тогда… – на миг красивое лицо Тибара исказила злорадная усмешка, – …но я не покончу с тобой сразу! Солнце сожжет тебя медленно, и это будет больно, очень больно, поверь! Чем дольше ты упорствуешь, тем меньше у тебя шансов покинуть наш дом живой!
      «Вот сейчас обман и откроется! Стоит лишь настырному тупице открыть окна, как сразу выяснится, что я не вампирша, – с ужасом подумала Танва. При сложившихся обстоятельствах девушка не мечтала, а уже боялась разоблачения. – …И что тогда? Вельможа открыл мне слишком многое! Мне не уйти живой, ведь Ортанам не хочется, чтоб город узнал, что они якшаются с нежитью! Будь ты хоть мужик, хоть сам герцог, пред ликом Святой Инквизиции все равны! И что я сразу, дура, не созналась во всем?! Ну выпороли б, ну хозяин потом бы года два кровь портил! А теперь… теперь меня прирежут, меня просто прирежут!..»
      – Ну, вот мы и испугались! – хмыкнул граф, заметив страх в глазах девушки, но неправильно истолковав его причину. – Не упрямься, Виколь, сделай мне одолжение! Мне так неприятно было бы тебя истязать! Скажи, где серьга? Куда ты спрятала Армантгул? Скажи, и я тут же тебя отпущу, слово Ортана!
      Возникла пауза. Танва судорожно пыталась сообразить, что же ей делать, но, к сожалению, ничего не приходило в больную голову. Граф уже встал, граф уже сделал шаг к окну и вот-вот должен был распахнуть шторку. Разоблачение было неизбежно, но в этот миг на помощь белошвейке пришло само Провидение. В дверь постучали; громко, настойчиво.
      – Я занят, потом! – крикнул Тибар, раздраженный бестактным вмешательством.
      – Ваше Сиятельство, беда, ваш брат… – раздался встревоженный голос слуги.
      – Дразмар! Что с ним?!
      – Пропал, – донеслось из-за двери всего одно слово.
      Уже не считая допрос пленницы столь важным делом, граф кинулся к выходу, чуть не сорвав дверной засов, распахнул дверь и тут же скрылся за нею. Танва осталась одна. Через пару секунд в замочной скважине вновь заворочался ключ. Девушка получила передышку, немного времени, чтобы придумать, как обмануть вельможу и выбраться из его дома живой. Надежды бежать не было: слишком крепкая дверь, да и на окнах решетки.

* * *

      В заточении время тянется долго; пленнику кажется, что целую вечность. В голове девушки так и не созрел план побега, и ее и не посетила мысль, что сказать графу, чтобы остаться живой. Когда в двери вновь заскрежетал ключ, Танва перепугалась, закрыла глаза и уже в мыслях представила себе сцену разоблачения. Вот граф входит. Не тратя времени на пустые слова, отдергивает штору. Солнечный свет бьет ей в глаза, ослепляет. Когда же зрение возвращается, она видит перед собой бесстрастное лицо Тибара, держащего в руке кинжал. В его взоре нет ненависти, лишь искреннее удивление и сожаление; жалость к ней, случайно узревшей и услышавшей то, что никогда ни при каких обстоятельствах не должно было стать достоянием посторонних глаз и ушей. Граф мог бы испытывать сострадание к невинной жертве, по крайней мере, Танве так тогда казалось.
      Однако реальность не соответствовала печальным картинкам, нарисованным девичьим воображением. Вместо старшего сына хозяина дома в комнату вошли двое слуг, одетых в темно-коричневые кожаные жилеты и с короткими мечами на боках. Не говоря ни слова, они грубо схватили Танву под руки и потащили к двери. Медвежья шкура, прикрывавшая прелестный стан, упала с обнаженного тела. Ее никто не поднял. Отчаявшуюся и уже не сопротивлявшуюся насилию девушку немного утешало, что ведущих ее в неизвестность мужчин совершенно не интересовала ее нагота. В их прикосновениях чувствовалась лишь грубая сила и стремление исполнить волю хозяина. Ни один из этой парочки не бросил на ее обнаженные прелести даже мимолетного похотливого взгляда.
      Шли они недолго. Пройдя по небольшому коридору, девушка и ее «эскорт» свернули к лестнице и, спустившись на три пролета вниз, оказались в подземелье дома Ортанов. Каменные стены, поросшие плесенью и грибком, источали обреченность и сырость. Факелы не столько освещали темноту, сколько пугали яркими языками пламени и их зловещими отблесками, бесновавшимися на огромной стальной двери – единственной двери в мрачном подвале. Хоть Танва ни разу не попадала в подобные переделки, она сразу поняла, что ее ведут в темницу.
      Видимо, у старшего сына графа появились неотложные дела, и он не мог продолжить разговор с нею в ближайшее время. Но оставлять невольницу в гостевых покоях показалось вельможе опасным и неосмотрительным поступком. День шел к концу, приближалась ночь, а, как известно, по ночам вампиры особо сильны. Тибар наверняка побаивался, что пленница не дождется его возвращения и сбежит, выломав прутья решетки, а заодно и полакомившись кровью парочки слуг. Девушка поежилась при мысли, что ей придется провести целую ночь в сыром каземате, да еще без хоть как-то согревающей тело медвежьей шкуры. Однако ее страхи оказались напрасными. Граф не был столь нелюбезен, чтобы заставлять гостью долго ждать. Ее вели не в промозглую, кишащую крысами темницу. За стальной дверью скрывалось то, чего она никак не ожидала увидеть…
      Глазам девицы, чуть не потерявшей от страха сознание, предстал огромный зал, на стенах которого, подобно украшениям, были развешаны щипцы, кузнечные меха, кандалы, молоточки, зубила и прочие инструменты, которыми пользуются кузнецы или костоправы. Центр мрачного зала занимал широкий стол с хитрыми приспособлениями по краям, которые, как оказалось, были всего лишь тисками для рук и ног. Каминов было целых два, но ни в одном из них не горел огонь… пока не горел, как правильно догадалась девушка.
      Без объяснений и без угроз, поскольку лишившаяся дара речи жертва ни о чем не спрашивала и не умоляла, слуги уложили ее на стол и, зажав конечности в тиски, удалились. С лязгом закрылась стальная дверь. Девушка осталась одна в огромном, холодном и темном зале, освещенном лишь парой еле горевших факелов. Она была беспомощна, беззащитна и чувствовала себя цыпленком на кухонном столе. Вот-вот должны были появиться подвыпивший повар или заспанная толстушка-кухарка, чтобы начать ее потрошить… Ожидание такого испытания, естественно, не придавало девушке сил, но плакать ей почему-то не хотелось, а взывать в пустоту с мольбами о помощи или пощаде было бессмысленно. Вместо того чтобы биться в истерике или впасть в состояние полнейшего безразличия, Танва закрыла глаза и попыталась представить, как ей повернуть разговор, чтобы избежать сильных мучений, а по возможности и остаться живой.
      Стальные пластины, сжимавшие руки и ноги, хоть и давили, но не причиняли боли, гораздо больше и без того простуженную девушку мучили холод и сквозняк. Правда, в этом были и плюсы: она не заснула, телесные страдания заглушили душевные переживания, мысли в голове были как никогда ясными и четкими. К тому моменту, когда в пыточную пришел палач, девушка уже точно знала, как ей следует себя вести и что стоит говорить.
      Почему-то все палачи на свете выглядят одинаково, и дело не только в том, что их лица закрывают черные маски с узкими прорезями для глаз, а на головах красуются красные колпаки. Заплечных дел мастера все, как один, высоки, толсты и неповоротливы. От них всегда веет могильным холодом и исходит одинаковый специфический запах, который трудно описать, но ни за что нельзя перепутать с каким-то другим. Танва никогда до этого не попадала в застенки, но иногда видела казни, устраиваемые для развлечения толпы на площади перед ратушей Висварда. Вошедший в зал палач выглядел точно так же, как и его собрат – искусный мастер четвертования, колесования и обычного отрубания голов.
      Не обращая внимания на лежащую на пыточном столе жертву, почти двухметровый верзила прошествовал к очагам и стал разводить в них огонь. Теперь-то Танва поняла, почему в подземелье находились сразу два камина: один большой, а другой чуть поменьше. На одном огне раскаливались инструменты перед тем, как терзать жертву, а на другом готовилась еда, естественно, только в том случае, если при возможно долгой пытке изъявляли желание присутствовать сами хозяева дома или иные важные особы. Видимо, Тибар все же решил выказать уважение бывшей возлюбленной своего пропавшего братца и лично выпытать у нее, где же припрятана дорогая семейству Ортанов сережка. Аккуратно разложив на решетке над очагом с десяток длинных штырей, палач насадил на вертел освежеванного барашка.
      Томиться в ожидании прибытия Его Сиятельства Танве пришлось недолго. Едва с вертела закапал жир, а бока барашка чуть-чуть подрумянились, как массивная дверь открылась и в зал для пыток прошествовал молодой граф. Он был один, без слуг, и по его виду девушка сразу поняла, что произошло нечто ужасное и что их разговор будет еще менее приятным, чем она рассчитывала. Тибар был бледен и подавлен. На белоснежном воротнике рубашки и на потерявших лощеный блеск скомканных волосах виднелись пятна запекшейся крови. Взор графа был мутен. Создавалось впечатление, что он не видит ни палача, ни жертвы, а просто идет вперед и будет идти, пока не натолкнется на какое-либо препятствие, например на мягкое кресло с подлокотниками, установленное возле пыточного стола специально ради него. Глаза вельможи опухли и были натерты до красноты, как будто он трое суток не спал или совсем недавно плакал. Поскольку их первая беседа состоялась совсем недавно, Танва пришла к заключению, что, вопреки бытующему мнению о настоящих мужчинах, которые якобы физически неспособны плакать, Тибар только что пролил пару скупых слез.
      Граф не обманул ее ожиданий. Дошел до кресла, сел и, не проронив ни слова, уставился в одну точку, находящуюся где-то между высоким потолком и серединой пыточного стола. «Дразмар!!! Его брат умер! – подсказала Танве девичья интуиция. – Только смерть любимого брата могла довести его до такого плачевного состояния! О, боже! Он же винит в гибели брата меня, точнее Виколь, но мстить-то все равно будет мне!» Раньше девушка просто боялась, теперь ее парализовал животный страх; еще недавно она питала надежды на жизнь и освобождение, теперь этот призрачный свет померк. Граф будет мстить, ее замучают до смерти, и искусный палач сделает все возможное, чтобы как можно дольше растянуть ее страдания. Продрогшую девушку вдруг затрясло куда сильнее, чем от холода, а слезы сами собой хлынули из красивых глаз.
      Изменение состояния жертвы не осталось незамеченным, оно вывело из оцепенения главного палача: не того громилу, который переворачивал щипцами раскаленные штыри, а печального красавца, величественно восседавшего в кресле. Тибар оторвался от созерцания призрачной точки в воздухе и перевел взор раскрасневшихся глаз на съежившуюся от страха, издающую жалобные звуки пленницу.
      – Перестань кривляться! – с презрением глядя на плачущую девушку, произнес Тибар. – Стенания идут тебе еще меньше, чем та сопливая рожа, что ты с утра нацепила! Уже тогда хотел попросить, чтоб ты проявила хоть капельку уважения к нашему Дому и заменила ее на что-нибудь более приличное! Физиономия глупой простушки тебе не к лицу, к тому же слизь из носа выглядит неестественно… Ну ничего, сейчас Вернард научит тебя хорошим манерам, с ним спектаклю базарную не поломаешь!
      От такой наглости девушку даже перестало трясти, а слезы мгновенно просохли. Мало того что высокородный упрямец не желал замечать очевидного и до сих пор считал ее вампиром – похитительницей семейной реликвии, так он еще осмелился нелестно отозваться об ее лице, которое многие и многие мужчины считали весьма красивым.
      – Лицо досталось мне по наследству, а сопли настоящие! Не верите, так поднимите свой благородный зад, подойдите и проверьте, Ваше Сиятельство! – неосмотрительно выпустила наружу гнев Танва и тут же испугалась собственной дерзости.
      Наглость – не самое лучше средство задобрить мучителя! Услышав слова девушки, палач неодобрительно покачал головой, недобро посмеялся и, отложив штыри, сунул в огонь огромные щипцы, с которых, видимо, решил начать пытку. Однако Тибар никак не среагировал на язвительное замечание, вельможа даже не изменился в лице, даже не повел бровью, как будто ожидал услышать подобное.
      – Ситуация изменилась! – произнес Тибар холодно и бесстрастно, хотя по едва заметным надрывам голоса девушка почувствовала, что у него все клокочет внутри. – Дразмар погиб! Мой брат, мой единственный и любимый всем сердцем брат обезумел от любви к тебе и погиб! Прошлой ночью, пока меня и моих слуг не было дома, он покинул свои покои и отправился в город на поиски смерти! И он ее нашел! Эта кровь… – Тибар медленно провел рукою по окровавленному воротнику, – …эта кровь – его кровь! Слуги нашли его бездыханное тело, и я нес его на руках… нес долго от самого «Рева вепря»! Не важно, кто вонзил меч в его грудь! Его смерть на тебе, Виколь, и ты умрешь! Вопрос лишь в том, какую смерть ты примешь: лютую или не очень! Отдай Армантгул, змея, и твои страдания будут иметь границы, они растянутся на часы, а не на долгие дни!
      – Я не Виколь! – произнесла девушка, как ни странно, не огорченная, а, наоборот, обрадованная таким поворотом событий. Ведь у нее появился шанс не только избавить себя от мучений, но и выжить. В голове перетерпевшей страх белошвейки отчетливо сформировался план. – Я даже не вампирша! Подружка твоего брата поймала меня невдалеке от гостиницы и силой заставила надеть ее платье! Неужто вы, Ваше Сиятельство, не видите очевидного?!
      – Прекрати! – с отвращением произнес граф, не поверив ни слову из сказанного, и кивнул палачу, подавая знак начать пытку.
      – Я всего лишь белошвейка, работаю у господина Нитарва! Мне приказали в ту ночь отнести… – быстро затараторила девушка, но не успела договорить до конца.
      Горячие щипцы коснулись правой руки, поджаривая плоть. Танва закричала от боли, забилась в конвульсиях, а затем потеряла сознание.
      – Давай! – приказал граф и кивнул, однако палач не исполнил приказ, не стал доводить начатое до конца и, ослушавшись, разжал щипцы.
      – Ты что, Вернард?! – закричал на прервавшего мучение жертвы мастера пыток разозлившийся граф. – Неужто стало жалко эту дрянь?!
      – Нет, Ваше Сиятельство, – ответил палач, снимая маску и качая обритой наголо головой. – Она не врет, она человек! Плоть поддалась слишком быстро, да и теперь не срастается! К тому же у нее шок, а вампирюгу, да еще такую матерую, как ваша знакомая, подобной малостью не возьмешь! Да вы ж сами гляньте, во что инструмент мясо ее превратил, а я ж только дотронулся!
      Не поверив услышанному, Тибар вскочил с места и подбежал к жертве. Едва взглянув на изуродованную щипцами плоть, граф издал сдавленный гортанный рык и стукнул кулаком по столу.
      – Дупликант, проклятый дупликант! Но как сделан умело! Вот же шельма, как нас провела! От нее ж до сих пор вампиром пахнет! – произнес вельможа, взяв себя в руки и больше не издавая звериных звуков.
      – Избавить человечинку от мучений? – спросил палач, как истинный мастер своего дела не любящий бессмысленных страданий и бесцельных мук.
      – Нет, ни в коем случае, – покачал головой граф, – попытаемся хоть что-то у нее узнать. А вдруг на след Виколь выведет?! Тащи нашатырь и лекарство, ну, то самое…
      – Обижаете, Ваше Сиятельство, у меня всегда все под рукой, – ответил палач, доставая из-под стола горшочек, затянутый вместо крышки грязной тряпкой. – Да только стоит ли добро переводить? Ведь все равно ж ее потом…
      – Стоит, – кивнул Тибар. – Мы рану вылечим, у дурехи надежда появится. Чтоб выжить, она нам все разом выложит, все, что знает, да только, боюсь, нам ее знаний не хватит…
      Палачу было жалко тратить драгоценное средство на девушку, которая к тому же и так должна была вскоре отойти в мир иной, но ослушаться во второй раз хозяина он не посмел. Не скрывая недовольства на заплывшем жиром лице, Вернард вытащил плотно приклеившуюся к горлышку тряпку и осторожно запустил внутрь горшка пару толстых пальцев. Тибар поморщился: в нос графа ударил неприятный запах, а вид желто-коричневой неоднородной смеси чуть не вызвал у вельможи тошноту. Однако пахучая мазь обладала воистину волшебными свойствами. Стоило лишь палачу осторожно покрыть ею еще дымящуюся плоть, как исцеление ужасной раны тут же началось. Мазь таяла, а рана затягивалась буквально на глазах. Когда через пару минут недовольно пыхтевший палач вытер руку девушки тряпкой, под слоем желто-коричневой грязи показалась совершенно здоровая кожа, без рваных шрамов – следов от щипцов и даже без единого ожога.
      – Разбуди ее! – приказал граф, желая как можно быстрее закончить допрос.
      Пощечины мгновенно привели девушку в чувство, прижимистому Вернарду удалось сэкономить хоть на нашатыре. Танва открыла глаза и удивленно уставилась на свою руку, которая не только не болела, но и была абсолютно невредимой.
      – Не будем отвлекаться на пустяки! – произнес граф, давая понять, что не собирается раскрывать секрет быстрого исцеления. – Перейдем к главному! Ты не вампирша, ты не Виколь, но, надеюсь, ты понимаешь всю сложность твоего положения? Беда тому, кто узнал слишком много, ему нужно приложить много усилий, чтобы остаться в живых! Расскажи мне о Виколь, расскажи все, что знаешь, и я тебя не трону! Отпустить тебя я не могу, но жизнь гарантирую! Поверь, служить в доме Ортанов не так уж и плохо!
      Обещания – это всего лишь слова; слова ничего не стоят, это мгновенное колебание воздуха, о котором люди забывают уже в следующий миг. Сколько раз хозяин хвалил белошвейку, сулил ей всякие блага, если она выполнит важный заказ в срок, но, стоило только ткани украситься кружевным узором, гнусный толстяк забывал о своем обещании и щедро одаривал труженицу… новой работой. Слова – ветер, слова – ничто, имеют значения лишь дела, конкретные поступки… Танва не почувствовала фальши в голосе Тибара, молодой граф умел быть убедительным, однако девушка знала, что будет жить до тех пор, пока будет нужна дому Ортанов, поэтому повела разговор в очень своеобразной манере. Она рисковала, но риск был оправданным; без этого риска она уже через пару минут была бы мертва.
      – В эту ночь хозяин меня послал в «Рев вепря», и я видела, как тот, кого ты назвал гаржей, устроил бойню в гостиничном дворе, поэтому убийца за мной и гнался, – честно призналась Танва. – С Виколь я встретилась неподалеку, шагах в трехстах от того места. Скажи, а тебя не смущает такое поразительное совпадение?! Быть может, прекрасная вампирша не только пленила сердце твоего брата, но и на всякий случай пронзила его мечом?! А иначе почему она бродила поблизости от гостиницы и зачем ей понадобилось так поспешно переодеваться в платье простой горожанки?!
      – Глупости, этого не может быть, – не поверил Тибар.
      – А ты сам подумай! Где нашли тело твоего брата: на самом дворе гостиницы или все же невдалеке? Что он там делал? Да, и что забыла красавица Виколь в том глухом закоулке? Не слишком ли много случайных совпадений?!
      – Не может быть! Врешь, мерзавка! – замотал головою граф, отказываясь даже предположить, что бывшая возлюбленная брата причастна к его смерти.
      – Считай, как знаешь! Но что делала Виколь возле гостиницы и в городе вообще? Разве, лишившись покровительства вашего Дома, не было бы разумней тут же покинуть Висвард, а не шастать по его закоулкам?! Вижу, ты засомневался. Вижу, гнев поутих, и ты наконец-то стал внимать гласу рассудка. Так ответь на мой вопрос! Где нашли тело твоего брата? Ответь, и, быть может, я скажу, из-за чего его убили!
      – Его обнаружили на пустыре возле гостиницы, – после недолгого молчания изрек Тибар. – Я слушаю, продолжай!
      – Когда я убегала от убийцы, то натолкнулась на мертвое тело. – На душе у Танвы полегчало. Граф клюнул на наживку, а значит, она выиграла минимум день жизни. – Возле него лежал кожаный цилиндр, внутри которого был древний и очень пахучий свиток…
      При упоминании о цилиндре лицо Тибара не изменилось, а в глазах не появился блеск, из чего Танва сделала вывод, что вельможа был не в курсе делишек младшего братца, не такого уж ранимого и влюбчивого, как тот считал.
      – Если этот цилиндр не принадлежит вашему Дому, значит, его обронил убийца. Вещь редкая и древняя. Наверняка злое дело свершилось из-за него. Я подобрала цилиндр, а затем спрятала. Вот и подумай, хочешь ли ты выяснить, кто пронзил мечом Дразмара: Виколь, гаржа или кто-то еще?! Хочешь ли свершить месть?!
      – Раз ты у нас, значит, убийца наверняка наблюдает за нашим домом. Если я тебя отпущу, он пойдет за тобой и будет ждать, пока ты не заберешь из тайника свиток, – рассуждал вслух граф, которому явно пришлось по душе неожиданное и весьма разумное предложение девицы. – Я тебя отпускаю, убийца брата обнаруживает себя, я свершаю возмездие. Что ж, твоя затея мне нравится! Считай, ты заслужила себе жизнь!
      – Но, Ваше Сиятельство! – осмелился подать голос до этого момента хранивший молчание Вернард. – Девица, бесспорно, хитра! А если она убежит, а если она о нас проболтается святошам?!
      – А что она о нас знает? Да и кто поверит простушке? Не волнуйся, дружище, она слишком умна, чтобы совершать глупости, – успокоил слугу граф, хоть его хитрый взгляд сказал совершенно иное: «Мы от нее избавимся, но потом…»
      – Пойду пока соберу людей, а ты ее развяжи и… накорми, что ли, а то видок уж больно не ахти… – усмехнулся повеселевший Тибар и направился к выходу.
      Ничто так не способно поднять настроение убитому горем, как возможность праведной мести! Ничто так не обостряет ум, как желание жить! Танва понимала, что ее обманывают, но ложь, как известно, палка о двух концах. Как знать, по кому она больнее ударит?

Глава 3
Тихие ночи Висварда

      Лучшие Дома набирают в услужение лишь лучших людей, а иначе и быть не может, а иначе они бы и не были лучшими! Танва не видела, как протекали сборы отряда, задачей которого было поймать убийцу на живца, то есть на нее. Как только конечности девушки освободились от тисков, Вернард тут же завязал ей глаза и, крепко схватив за руку чуть пониже локтя, куда-то потащил. Тот факт, что пленница была абсолютно нагой и босой, нисколько не смутил палача, что, впрочем, не удивило белошвейку. Девушка успела привыкнуть, что на ее прелести, вызывающие обычно восторги у мужчин и зависть у женщин, здесь не обращают внимания.
      Вассалы Ортанов были какими-то странными, они разительно отличались от домашних слуг иных вельмож, и весьма сдержанное отношение к обнаженным красавицам являлось не единственной их особенностью. Все без исключения слуги графа, которых девушка успела узреть, были рослыми и плечистыми. Походка, движения и жесты выдавали в них бывших солдат или наемников, одним словом, людей, прошедших через горнила войн, хотя на скуластых лицах и сильных руках не виднелись отпечатки былых сражений: ни шрамов, ни иных уродующих отметин. Их одежды были похожи по покрою, хотя Ортаны в отличие от иных благородных семейств Висварда не одевали своих людей в форму. Из всего цветового многообразия тканей и кож слуги графа отдавали предпочтение лишь черному, коричневому и серому, правда в различном сочетании пропорций и оттенков. Такое единство вкуса не могло не поразить белошвейку, тем более что эти три цвета отсутствовали на родовом гербе хозяина, где доминировали красный и желтый, а черный использовался лишь для окантовки и прорисовки мелких деталей. Кроме того, еще ни на одном из слуг Танва не видела доспехов, хотя не только стражники в Висварде бренчали латами, но и большинство зажиточных горожан редко выходили на улицу, не надев под одежду кольчугу. Случайная стычка с вассалами другого господина, пьяная драка в трактире или просто кинжал разбойника могли оборвать тонкую нить жизни не только ночью, но и средь бела дня. Подобная беспечность слуг Ортанов и какое-то пренебрежительное отношение к собственной жизни не могло не броситься в глаза юному созданию, хоть и далекому от ратных баталий и воровского мира, но все же не совсем затерявшемуся в безоблачных высях прекрасных вышивок и кружев.
      Пока Танва размышляла о странностях обитателей особняка, пыхтевший не хуже матерого кабана палач тащил ее к только ему известной цели. Они поднялись наверх и начали длительное плутание по узким, извилистым коридорам, результатом которого стали несколько синяков и ссадин на ногах девушки. Она постоянно обо что-то спотыкалась, стукалась, задевала и налетала на торчащие из стен не всегда тупые предметы. Торопыга-поводырь тянул ее за собой и недовольно рычал, когда невольница хоть на миг останавливалась. Толстяка ничуть не волновало, вписалась ли его подопечная в очередной поворот и не больно ли ей было проехаться коленками по скользким каменными ступенькам лестницы.
      К счастью, рано или поздно, но всем неприятностям обязательно приходит конец. Явно недовольный, что ему поручили нянчиться с пленницей, палач наконец-то завел Танву в какую-то комнатку и, изрыгнув приказ «Стоять!», закопошился в ворохе тряпок. Видимо, Вернард не был модником, поскольку не утруждал себя долгим выбором платья для подопечной. Его не интересовало, как будет смотреться на девушке обновка, подойдет ли она к цвету ее глаз, который он явно не запомнил, и будет ли фасон подобранной одежды гармонировать с гардеробом охотников за убийцей. То, на что опытный портной или придирчивая модница потратили бы не менее часа, отняло у палача не более минуты. «Надеть!» – прозвучал второй приказ, и в лицо белошвейке полетело более-менее подходящее по размеру, относительно чистое и, самое главное, целое платье.
      Женщины наряжаются долго. Не так-то просто натянуть на себя несколько юбок и придать талии подобающий вид, затянув ее тугим корсетом. Застежки на спине – отдельная история. Маленькие крючки ужасно непослушны: вечно отрываются, выскальзывают из пальцев или, как большинство мужей, стараются воссоединиться с противоположностью, но только не своей. Одним словом, одеваться – настоящая морока, и какое счастье, что в основном женщины занимаются этим хлопотным делом по утрам, когда у них еще много сил, нерастраченных на готовку, уборку и прочие домашние хлопоты.
      Танве повезло гораздо меньше, ведь ей предстояло справиться с задачей не только быстро, не только после болезненного путешествия по коридорам, но и с завязанными глазами. Красавица начала осторожно облачаться, боясь запутаться в складках или надеть чересчур длинное платье задом наперед. Темп ее туалета явно не устраивал тяжко сопевшего палача, желавшего как можно быстрее распрощаться с хлопотным занятием няньки и вернуться в компанию любимых щипцов да штырей. В конце концов, не выдержав утомительного процесса, более походившего на очень медлительный ритуал, Вернард пришел на помощь одевавшейся вслепую девице. Он просто впихнул ее в платье, не став возиться с крючками, сколол разрез на спине брошью, а затем, собрав в комок длинные волосы жертвы, нахлобучил ей на голову чепец. В общем, палач он и есть палач, пытка продолжилась, но только на ином поприще и вне привычного для него помещения…
      Подбирать туфельки для своей подопечной Вернард не собирался, что не расстроило, а, наоборот, несказанно обрадовало белошвейку. Во-первых, ей не терпелось избавиться от опеки громилы и покинуть ненавистный дом, ради этого она была готова побродить по лужам босой, тем более что ее прежняя обувь совсем не защищала от холодной дождевой воды. Во-вторых, в этой кладовке, скорее всего, обуви не было. Блуждания же вслепую по дому означали новые удары о попадающиеся на пути предметы и болезненные падения. В-третьих, единственным, что мог подобрать палач по размеру и по ноге, были колодки. Танве не хотелось вдобавок ко всем ее злоключениям стереть себе ступни в кровь или расшибить лоб о мостовую из-за свободно болтавшихся на ногах башмаков.
      Сборы были окончены. Обругав белошвейку за то, что с ней так долго пришлось провозиться, толстяк снова схватил ее под руку и потащил за собой. На этот раз путь оказался гораздо короче. Пройдя по еще одному коридору и спустившись по лестнице, девушка и ее поводырь вышли во двор. Стылый ветер и холодные капли дождя напомнили Танве о мире, в который она только что вернулась. События последних часов вдруг показались призрачными и нереальными, как будто произошли не с ней, а с какой-то другой девушкой, ей совсем незнакомой. Однако голоса и многочисленные звуки избавили ее от этого странного, продлившегося всего несколько мгновений наваждения. Белошвейка вдруг поняла, что возврата к прежней жизни уже не будет; что все, чем она жила до этого дня, кануло в Лету, ушло и никогда не вернется.
      В силу прагматичного и весьма приземленного ремесла Вернарду были чужды лирические настроения и душевные переживания. Палач не осознал всей трогательности момента и вместо того, чтобы дать пленнице спокойно завершить торжественный ритуал прощания с прошлым, грубо впихнул ее в карету. Танва не сопротивлялась его рукам, была безмолвна и послушна, одним словом, вела себя, как идеальная жертва – мечта любого палача. Белошвейка даже не заплакала, когда верзила больно ударил ее по рукам, а случилось это, как только она попыталась стянуть с глаз повязку.
      – Не лапай! Глазеть будешь, когда позволят! – просопел палач в оправдание своего грубого обращения и, ступая необычайно бесшумно для грузного человека, отошел на пару шагов от кареты.
      Мир представляется совершенно иным, если у тебя завязаны глаза. В нем нет картинок, нет красок и образов, но зато, как ни странно, четче определяется суть происходящего вокруг. Слепец ориентируется по звукам, а они дают ему только главное, отметая все, что второстепенно. Это подобно тому, как, не читая книги, ознакомиться с ее кратким содержанием; узнать лишь основные линии и конкретные факты, опуская утомительные диалоги и скучные описания. «Он пошел туда, она сделала это. Злодей закрутил интригу, но любящие сердца нашли способ воссоединиться, а заодно и избавить королевство от власти недостойных людей. Потом был пир, все жили долго и счастливо!» – вот и все. Зачем долго утруждать глаза и тратить драгоценное время на изучение подробностей? Зачем жечь свечи, просиживая над многими и многими страницами красочного текста, когда можно быстро узнать суть?
      Танва сидела в карете и слушала, внимательно слушала все, что происходило вокруг. Вот подъехал экипаж, затем еще один, потом послышался протяжный скрип закрываемых ворот и недовольное ворчание разбуженного среди ночи конюха. Девушка поняла, что на охоту за головою убийцы отправляются три кареты, следовательно, Тибар возьмет с собой не более дюжины человек. Зачем больше, если лиходей привык действовать в одиночку? Чем крупнее отряд, тем труднее им управлять. Характерные щелчки спусковых механизмов выдали ей, что охотники в эту ночь взяли с собой не только мечи, но и арбалеты. Стрелков было четверо, и, пока их товарищи запрягали лошадей, умельцы дальнего боя подготавливали свои инструменты убийства. Отсутствие звона доспехов говорило лишь о том, что слуги Ортанов по-прежнему пренебрегали броней, должно быть, не считая латы достойной защитой.
      Хоть девушка и не видела своего надзирателя, но она точно знала, что он находится рядом и не сводит с нее глаз. Она чувствовала сопение Вернарда, она ощущала на себе его взгляд, который, как ни странно, был намного добрее, чем мимолетные взоры собиравшейся на задание челяди. Витавшие в ночном воздухе флюиды ненависти буквально заполняли двор, и именно она являлась причиной их возникновения.
      «Но почему? Что я сделала этим людям?! Да и их господину ненавидеть меня вроде бы не за что?!» – мучил белошвейку вопрос, на который она пока не могла найти ответа. Танве оставалось лишь ждать и надеяться на свою звезду, которая, быть может, наконец-то сжалится над ней и даст возможность потихоньку улизнуть этой ночью.
      Едва различимый скрип открывающейся двери мгновенно вызвал гробовое затишье, уже через миг сменившееся шумной возней. «Вот и Сиятельный Тибар пожаловал к своему воинству!» – догадалась девушка, и ее смелое предположение было подтверждено новыми звуками: скрипами дверец карет, лязгом открываемых ворот и конским ржанием. Экипаж, в котором сидела девушка, тронулся первым, и в него на ходу впрыгнули трое, судя по ударившему в нос запаху благовоний, одним из попутчиков был сам граф.
      – Не трогай повязку! Я скажу, когда снять! – прозвучал усталый голос молодого вельможи.
      – Слушаюсь, Ваше Сиятельство, – прошептала в ответ белошвейка, вжавшаяся в угол кареты.

* * *

      Карету почти не трясло, хоть ехала она довольно быстро, а мостовая не всегда была идеально ровной. Ортаны умели подбирать себе людей, и кучер был, бесспорно, лучшим возницей в Висварде, несмотря на то, что однажды все-таки оплошал и чуть не опрокинул карету на крутом повороте.
      Однако не дорожные неудобства, не опостылевшая повязка на глазах и даже не неприятная компания, от которой Танва пыталась хоть как-то отгородиться, забившись в угол, беспокоили девушку, вселяя страх и неуверенность. Пленницу смущало совсем другое! Ее везли в неизвестность, ведь ни граф, ни палач так и не поинтересовались во время допроса, где же она спрятала цилиндр со свитком. Не расспрашивали ее о том и сейчас; попутчики хранили молчание, а возница вел экипаж уверенно, как будто уже получил подробные указания и точно знал, куда ехать. К тому же уж больно нелепой получалась охота! Даже начинающий ловец дичи или просто стрелок знает, что приманку следует или отпускать, или класть на видное место, а самому – прятаться в кустах и сидеть тихо. Ни один рыбак не шумит на берегу и не бегает по воде, а когда насаживает живца, внимательно следит, чтобы живая плоть прикрывала сталь крючка. Охотники везли ее с собой, а не отпустили, чтобы следить за нею. Только полный болван осмелился бы напасть на дичь, разъезжавшую по городу в сопровождении целого отряда вооруженных до зубов головорезов.
      Танва не понимала задумку графа, поэтому боялась еще сильнее! «Куда едет карета? Почему два других экипажа отстали? Что сделают со мной, когда доберутся до места? Выпадет ли мне шанс бежать?» – эти вопросы мучили девушку куда сильнее, чем тот прискорбный факт, что ей, по большому счету, совсем некуда было податься…
      Прожив в городе почти всю свою жизнь, девушка так и осталась в нем чужой. Танва практически никого не знала в Висварде, кроме хозяина лавки с его семейством да нескольких слуг, таких же нищих, запуганных и бесправных, как и она. Конечно, среди постоянных клиентов лавки было несколько симпатизирующих ей заказчиков, неоднократно намекавших, что с удовольствием возьмут красавицу под теплое крылышко и займутся ее судьбой, но к ним белошвейка обращаться не собиралась. Во-первых, они непременно потребовали бы пылкой благодарности за их участие, а во-вторых, просто отреклись бы от своих слов, как только узнали, что беглянку разыскивают слуги Тибара. Ни один дворянин, купец или состоятельный горожанин в Висварде не осмелился бы пойти против Дома Ортанов, тем более из-за смазливой, но глупой простушки, умудрившейся насолить очень влиятельным господам и накликать тем самым на себя беду.
      Бессмысленно было искать защиты и у священников. Ближайший женский монастырь находился слишком далеко, а под святыми куполами городского собора нельзя было надежно укрыться. Расскажи она церковникам правду, ей бы не поверили, а возможно, и саму бы обвинили в сговоре с нечестивцами. Только оскверненная бесами душа способна чернить честное имя почитаемого в городе вельможи. Хоть с колдуньями в Висварде поступали довольно мягко: не пытали, не рвали раскаленным железом плоть, не сжигали на костре, а всего лишь топили в колодце, но Танва все равно не осмелилась бы пойти на такой риск. Если же она утаила бы истину и придумала иную причину гонения, например намекнула бы на слишком страстную натуру Тибара, то служители Веры все равно не поверили бы. Ее заперли бы в подвале, как обычную воровку, а затем выдали бы слугам Ортанов.
      Плавное течение далеко не приятных мыслей неожиданно было прервано. Кучер пробасил «Пр-р-р-у-у-у! », лошади остановились, и двое из троих попутчиков девушки покинули экипаж. Остался один, и он тут же распустил руки: левой схватил за шею и грубым рывком притянул пленницу к себе, а правой быстро сорвал с ее глаз повязку. Как и предполагала Танва, это был сам Тибар.
      – Не ори, ударю! – предостерег молодой граф, неправильно истолковав широко открывшийся рот девушки.
      Танва и не думала кричать, она просто задыхалась, ведь пальцы вельможи слишком сильно сдавили ей горло. Мужчины порой чересчур примитивны в своем мышлении, в частности, они думают, что если дама открыла рот, то непременно будет ворчать или бесноваться в истерике.
      – Сейчас ты выйдешь из кареты и отведешь меня туда, где спрятала эту чертову грамоту!
      – Свиток, – поправила белошвейка графа, а затем, испугавшись блеска темно-карих, почти черных, глаз, робко добавила, – в цилиндре был свиток, Ваше Сиятельство…
      – Не важно, – как будто гипнотизируя жертву тяжелым взглядом из-под нахмуренных бровей, произнес Тибар. – Свиток, грамота, манускрипт, разрешение на строительство нужника посреди площади… Меня совершенно не интересует, что это за бумага, мне лишь нужно, чтоб за ней пришел убийца моего брата! И вот что я тебе скажу, девица, – молодой граф не повысил голоса, да и на лице его не было заметно признаков гнева, отчего белошвейке стало еще страшнее, а руки девушки предательски затряслись. – Вздумаешь умничать, начнешь дурить, я не стану возвращать тебя Вернарду, я сам порву на куски! Веди меня к тайнику и не смей открывать рот!
 
      Распахнув дверцу кареты, граф силой выпихнул девушку. Танва чуть не упала, но все же умудрилась сохранить равновесие на скользких булыжниках мостовой. Ее привезли на площадь Повядших Роз. Как и в прошлую ночь, лил дождь, вокруг не было ни души, только она, граф Ортан да улегшийся на козлах возница, наверняка привыкший дремать еще и не в таких условиях. Парочки слуг, вместе с которыми они ехали в карете, уже и след простыл… Видимо, у Тибара был какой-то особенный план, какой-то верный, проверенный способ ловить на живца убийц, но только не сведущая в подобных делах белошвейка его, увы, не понимала. Вопрос «А не лучше ли будет, если я пойду одна, а вы, Ваше Жестокое Сиятельство, немного поодаль?» вертелся у девушки на языке, но так и не был озвучен. Танва боялась Тибара даже гораздо сильнее, чем его палача, и поэтому не решилась нарушить запрет, не осмелилась заговорить с графом, явно не желавшим общения с нелепо выглядевшей в чужом платье простолюдинкой.
      Они шли молча, почти рядом, но не под руку. Девушка почтительно держалась на расстоянии двух-трех шагов от чуть отстающего вельможи и все время оглядывалась по сторонам, рискуя поскользнуться и упасть в одну из огромных луж. Граф не делал ей замечаний и не приказывал не вертеть головой. Наверняка Тибар объяснял нелепое поведение пленницы страхом перед убийцей, который мог притаиться где угодно: в темной подворотне, которую они вот только прошли; на карнизе одной из крыш; за углом ближайшего дома. Далеко не каждый мужчина способен идти спокойно, зная, что в любой миг в воздухе может раздаться зловещее жужжание арбалетного болта или свист брошенного в спину кинжала. А что можно ожидать от девушки, видевшей в жизни только платки с простынями и умевшей лишь вышивать кружева?
      Однако беспокойство Танвы было вызвано иным. Она понимала, что нужно бежать, но никак не решалась; она ждала удачного момента, она надеялась на чудо, которое все никак не происходило. Странная парочка уже прошла больше половины пути от площади до лавки, впереди уже маячил пустующий особняк, за оградой которого покоился проклятый цилиндр, а девушка так и не отважилась подобрать длинный подол намокшего платья и задать стрекача.
      – Здесь? – удивленно вскинул брови Тибар, видя, что его спутница остановилась возле заброшенного дома.
      – Там, – робко ответила Танва, указав кивком головы на ограду. – Вчера я закинула его туда, вон в те кусты.
      – Странно, – произнес граф после того, как внимательно осмотрел всю окрестность, ощупал пристальным взором каждый закуток подворотни напротив, каждое темное окно и даже крыши ближайших домов. – Может, мерзавец видел, как ты прятала свиток, и сам его уже забрал, или ты мне наврала?
      – Не-а, – девушка интенсивно замотала головой, отрицая и первое, и второе предположение. – Если б он знал… не стал бы меня пытать… Вы же сами вчера видели, как он меня… Он, наверное, где-то здесь… он следит, но боится… я ж ведь не одна!..
      – Хватит болтать! Что бы ты понимала, дуреха! – голосом, не терпящим пререканий, и таким же строгим взором прервал вельможа невнятное бормотание Танвы. – Проверь, на месте ли приманка?!
      Часто заморгав и по-детски пожав плечами, Танва удивленно уставилась на графа. В длинном платье было невозможно перелезть через заостренные прутья ограды. Тибар тихо выругался, видимо поняв суть проблемы, а затем сделал шаг в сторону девушки. Белошвейка не отпрянула, поскольку подумала, что вельможа решил преодолеть преграду сам, но, только взмыв в воздух, поняла, как же она ошибалась… Когда аристократы что-то и делают, то их усилия направлены не на достижение цели, а на принуждение других выполнить за них грязную работу. Видимо, Тибару были дороги расшитые золотыми нитями штаны. Он боялся их порвать об острые прутья забора или испачкать, ползая по кустам в поисках того, чего он ни разу в жизни не видел, поэтому и избрал самое приемлемое и не хлопотное, с его точки зрения, решение…
      – Ну, что ты разлеглась?! Что возишься, как вошь на сносях?! Давай ищи, не трать мое время! – услышала девушка, едва успев приподняться на руках из грязевой жижи.
      Впервые за почти целые сутки общения Танва ощутила желание ударить надменного красавца по лицу. И желание это было настолько сильным, что чуть не толкнуло девушку на необдуманный поступок. Вряд ли граф позволил бы какой-то замарашке дотронуться до него рукой, а последствия тщетной и неуклюжей попытки могли оказаться плачевными. Вельможа и так пребывал в расстроенных чувствах и так корил себя, что попусту потратил время и силы, идя по ложному следу, в то время как убийца, возможно, уже покинул пределы Висварда и, потягивая пиво где-нибудь в придорожном кабаке, смеется над его нерасторопностью. При данных обстоятельствах любая дерзость, любая выходка со стороны белошвейки могли стоить ей жизни. Вельможи нещадно карали простой люд и за меньшие проступки, чем неудавшаяся пощечина.
      Испугавшись только что овладевшей ее рассудком, но, к счастью, быстро покинувшей голову мысли, девушка быстро нырнула в кусты и закопошилась среди листвы и веток с удвоенной силой. После долгих неудач ее пальцы наконец-то нащупали заветную кожу цилиндра.
      – Здесь, он здесь! – громко выкрикнула обрадованная Танва, схватив находку и высоко подняв ее над головой.
      – Чего орешь, убогая?! Давай его сюда! – прикрикнул граф, даже мельком не взглянув в сторону белошвейки.
      В данный момент Его Сиятельству было не до возни с простушкой, он был занят куда более важным делом, а именно, шепотом отдавал указания неизвестно когда и откуда появившимся возле него слугам. Трое вооруженных мечами и кинжалами воинов внимали каждому слову хозяина, но о чем именно вещал Тибар, так и осталось для Танвы загадкой. Граф замолчал, как только белошвейка приблизилась к ограде, и, не тратя времени на слова, вырвал из ее перепачканных грязью рук цилиндр.
      Хоть бедная девушка никогда прежде не общалась с высокородными господами, но из песен иногда забредавших в Висвард трубадуров знала, что человек, в чьих жилах течет благородная кровь, непременно придет на помощь даме, будь та хоть принцессой, хоть деревенской дурочкой. До этого дня, точнее ночи, Танва была искренне убеждена в этой неоспоримой истине, так же как в том, что небесное светило всходит на востоке, а не на западе, ну а зимою идет снег, а не дождь. Однако поведение старшего сына графа Ортана развеяло этот наивный, не имеющий ничего общего с реальной жизнью миф. Ее благородный тюремщик был настолько занят осмотром находки, что не только сам не подал девушке руку, но даже не приказал слугам помочь ей перелезть через забор. Как Танва ни старалась, как высоко ни задирала подол, а так и не смогла преодолеть препятствие без потерь: длинное платье зацепилось за острые прутья и порвалось сразу в трех местах.
      Хозяин лавки обычно серчал, когда кто-нибудь из девушек пачкал или по иному портил старенькие обноски, носить которые не стыдно было лишь попрошайке или огородному пугалу. Когда раздался треск рвущейся ткани, девушка не на шутку испугалась, но этот звук даже не привлек внимания осторожно державшего в руках цилиндр графа. Вопреки ожиданиям белошвейки вельможа не вскрыл цилиндр и не достал из него странно пахнувший свиток, а вместо этого поднес его к самым глазам, как будто пытаясь что-то прочесть. Губы озадаченного и одновременно необычайно сосредоточенного вельможи бесшумно шевелились, произнося про себя, видимо, очень мудреные сочетания звуков.
      Стоявшие рядом слуги затихли и боялись даже дышать. Не зная, что ей делать дальше, Танва робко шагнула вперед, но тут же попятилась под суровым взором мужчины, резко повернувшего в ее сторону голову. «Стой, где стоишь! Еще шаг, и я тебя прирежу!» – прочла белошвейка в его глазах, но не расстроилась, резонно рассудив, что если хозяин немного со странностями, то почему бы и слугам не быть чуть-чуть не в себе?
      Неизвестно, сколько бы продлилось гнетущее Танву молчание; неизвестно, как долго изучал бы граф замысловатые узоры, вырезанные на коже цилиндра и, возможно, являющиеся древними письменами, если бы не рев охотничьего рожка, неожиданно ворвавшийся в монотонный шум дождя. Кто-то, видимо засевший на крыше, подал графу сигнал, и поскольку все четверо мужчин одновременно выхватили из ножен оружие, белошвейка поняла, что это сигнал тревоги, предупреждение о приближавшейся опасности…

* * *

      Несколько секунд мужчины стояли неподвижно, словно каменные изваяния, как скульптурная композиция, зачем-то снятая с постамента и установленная посреди улицы. За все время ожидания на их напряженных, суровых лицах не дернулся ни один мускул, да и лезвия мечей как будто зависли в воздухе и даже не дрожали в крепких руках. Если бы не капли дождя, барабанящие по широкополым шляпам и плечам, Танва решила бы, что время остановилось или что какой-то могущественный колдун наложил заклятие и заморозил ее попутчиков на века.
      Время шло. Ох как мучительны были те мгновения, растянувшиеся до бесконечности! Взоры живых статуй были обращены в сторону площади Повядших Роз, ведь именно оттуда прозвучал тревожный сигнал. Однако дождь по-прежнему мерно лил, и ничего иного не происходило. Если враг и приближался, то он явно был невидим, поскольку на ночной улице не было ни души, да и в подворотнях не плясали зловещие тени.
      – Может, гаржи струсили? Почуяли ловушку и отступили? – наконец-то подал голос один из мужчин, тот, что стоял от графа слева.
      – Чепуху несешь! – буркнул в ответ другой воин. – Гаржи не ведают страха, да и злость им чужда! Этими тварями движет только расчет!
      – Заткнитесь вы оба! Подходящее место нашли… – прервал спор слуг недовольно хмурящий брови граф. – Тинс, подай знак стрелкам!
      – А стоит? Вроде бы все рог Онвьера слышали… – пытался возразить третий подручный Тибара, но, стоило лишь хозяину слегка повернуть голову в его сторону, тут же одумался и, прикрыв левой ладонью рот, издал звук, похожий на любовный зов матерого кота.
      Из краткого разговора, внесшего хоть какое-то разнообразие в утомительное ожидание, Танва поняла три вещи. Во-первых, между Тибаром и остальными мужчинами существовали какие-то особые отношения. Граф являлся не просто хозяином, а наемники – не обычными слугами. Во-вторых, она ошибалась, по наивности предположив, что «Гаржа» это имя убийцы в зеркальной маске без прорези для глаз. Исходя из того что Ортаны общались с вампирами, девушка пришла к выводу, что так, скорее всего, может называться какой-то неизвестный ей вид нежити. Священники никогда не утруждали себя сложными классификациями богомерзких созданий. Любой прихожанин знал, что в ночи бродят вампиры, оборотни, бесы и ПРОЧИЕ твари из преисподней. В-третьих, что на данный момент было особо важно именно с практической точки зрения, белошвейка решила, что ей стоит держаться подальше от группы вооруженных мужчин, а еще лучше вспомнить о своем плане и, воспользовавшись тем, что тюремщикам не до нее, просто бежать.
      Стараясь не шуршать складками юбки и по возможности находиться за спинами попутчиков, Танва сделала несколько осторожных шажков назад. Мужчины в этот момент были почти слепы, они настолько внимательно наблюдали за улицей впереди себя, что не заметили ее осторожного маневра. Однако бегство не удалось. Подобно длани господней, с небесной выси прилетел арбалетный болт и, испугав тихоню-беглянку страшным жужжанием, прошил подол платья насквозь. Сердце девушки чуть не разорвалось со страху, а глаза изумленно взирали на маленькую рваную дырку в ткани, внезапно появившуюся точно между колен.
      – Молодец, Квис! – не повернув головы, подбодрил граф засевшего на крыше стрелка. – В следующий раз бей сразу в тупую башку… я разрешаю!
      Неизвестно, что больше унизило Танву: обращение с нею, как с глупой овцой, которую надо пасти; то, что вельможа даже не снизошел до наказания ее за проступок; или порча единственного платья?.. Девушка как раз решала, на какое из оскорблений ей больше обидеться, когда из темноты, в которую были устремлены взоры мужчин, наконец-то появился заставивший долго себя прождать враг.
      Танва ожидала, что вот-вот перед ней появятся несколько убийц в зеркальных масках, братьев-близнецов того мерзавца, кто прошлой ночью как следует погонял ее по грязным задворкам и из-за которого она, собственно, и попала в эту, мягко говоря, неприятную историю. На худой конец, девушка надеялась узреть безобразную, диковинную тварь, проводившую дни напролет среди сточных вод городского коллектора и выползавшую на охоту за человеческой плотью лишь по ночам. Белошвейка замерла в ожидании пугающего, но все же интересного зрелища, ведь не каждому доведется увидеть настоящее клыкастое чудище с огромными резцами-когтями, перепачканными в крови только что умерщвленных жертв. Как ни странно, но под защитой Дома Ортанов девушка чувствовала себя в безопасности. Когда твоей жизни ничто не грозит, так приятно пощекотать нервы видом мерзкого чудища…
      Однако увиденное разочаровало пленницу, как впрочем, не только ее… Из темноты появились не уродливый зверь высотой в два человеческих роста, не отряд загадочных убийц, а обычный патруль городской стражи. Шестеро промокших, замерзших и кутающихся в форменные плащи фигур медленно брели по лужам, неся на сутулых плечах надоевшие алебарды. Хоть горожане и считали стражей порядка бездельниками, хоть за глаза и называли их ленивыми пожирателями казенных харчей, но, увидев солдат в этот момент, любой, даже самый несдержанный на язык злопыхатель проникся бы к служивым сочувствием. Далеко не каждому приходится ради краюхи хлеба, бутылки вина и пары медных монет в день долгими часами мокнуть под дождем.
      – Вернемся, устрою Онвьеру взбучку! – пообещал недовольный потерей времени граф, вкладывая в ножны меч. – Будет знать, дармоед, как беспокоить по пустякам!
      – Да ты ж сам дал приказ трубить, как только кого увидит! – заступился за товарища один из подручных, тоже убирая оружие. – Ну, не разобрался парень, понял приказ слишком дословно… Не лютуй зазря, Тиб!
      Слова наемника заставили белошвейку открыть от удивления рот. Усатый рубака чересчур фамильярно обращался со своим господином, к тому же настоящим графом, а тот, вместо того чтоб ударить наглеца, не обратил на его дерзость внимания. Пока Танва размышляла, сходит ли она с ума или просто мир вокруг немного изменился, отряд стражи приблизился к графу со слугами на расстояние пяти шагов и остановился. Невысокий, но широкий в плечах стражник без алебарды, видимо командир, подошел вплотную к Тибару и без соответствующего его высокому положению поклона или хотя бы легкого кивка обратился к вельможе:
      – Граф Тибар Кервилонг Ортан, – прозвучал из-под шлема монотонный и немного неестественный голос, – властью, данной мне герцогом Финцером, управителем провинции Деленруз и Главою Совета славного города Висвард, прошу вас и ваших людей сдать оружие и следовать за мной!
      Пораженные услышанным слуги графа окаменели, а сам вельможа непроизвольно заулыбался от удивления и уставился на командира стражников, как на диковинное животное.
      – Ты что городишь, пугало?! – рассмеялся Тибар, когда к нему вернулся дар речи. – Какой такой властью?! А ну, пшел вон отсюда, болван, пока я не заставил тебя слизывать грязь с моих сапог!
      – Граф Тибар Кервилонг Ортан, – точно так же монотонно и невозмутимо заскрежетал голос из-под шлема, а пятеро стражников за спиной сержанта одновременно взяли алебарды на изготовку, – в случае неповиновения мы будем вынуждены применить силу! Будьте благоразумны, не усугубляйте свое положение!
      Насмешливая ухмылка на лице графа Ортана мгновенно сменилась суровым выражением. Рука вельможи, решившего лично преподать урок зарвавшемуся наглецу, легла на рукоять меча, но неожиданно один из слуг плотно прижался к хозяину и прошептал ему что-то на самое ухо. Танва, естественно, не расслышала слов, но смысл предостережения и так был понятен, ведь отовсюду – из открывшихся дверей домов, из темных подворотен и, конечно же, с противоположной стороны улицы – вдруг появились стражники. Их было много, дюжины три-четыре, а может, и больше; не знавшая, то ли ей радоваться, то ли горевать, белошвейка не могла точно сосчитать. Стража взяла небольшой отряд в кольцо, и солдаты молча ждали; ждали, что высокородный арестант внемлет гласу рассудка и отдаст сержанту меч.
      Танва инстинктивно попятилась к ограде особняка, чтобы, как только начнется сражение (в том, что Тибар будет сопротивляться аресту, белошвейка почему-то не сомневалась), повторить свой недавний подвиг: перелезть через прутья и попытаться укрыться в ближайшем доме, выбив, к примеру, окно. Предчувствия не обманули девушку, но события стали развиваться совершенно не так, как Танва ожидала. Граф не издал боевой клич, не выхватил меч и вместе с верными, полными решимости умереть за хозяина слугами не накинулся на врагов, а впросто подошел к сержанту и резким, едва уловимым движением сорвал с его головы шлем.
      Танва не удержалась и громко ахнула. Нет, на плечах у служивого была обычная человеческая голова, а не рожа, скрытая зеркальной маской без прорезей, да вот только выглядела она уж больно странно. Щеки бледные, нижняя губа сержанта отвисла, и с нее на ворот кольчуги капала слюна. Взор человека был мутным, как будто он пьян, а из глаз вместо слез текли тонюсенькие ручейки крови.
      Поступок графа, а возможно, и ее крик послужили сигналом к началу сражения. Еще до того, как Тибар и его соратники выхватили оружие, в ушах девушки загудело от противного, многократно повторяющегося жужжания. Стражники стали вдруг падать; бесшумно, без криков и стонов, и Танва не сразу поняла, что виной тому были не какие-то чары, не какое-то могущественное заклинания, беспощадно разившее ряды врагов, а обычные арбалетные болты, летевшие с крыш ближайших домов.
      Мирная, не ведавшая оружия страшнее, чем розги хозяина, горожанка впервые наблюдала за настоящим сражением, да еще с такого расстояния, что фактически являлась его участницей. Она вжалась в ограду, даже не заметив, что острые прутья поранили ее ладони, и с ужасом следила за тем, как вокруг кипел бой: сверкали мечи, вспыхивали искры от соприкосновения стали клинков со сталью доспехов и лилась кровь… настоящая, человеческая, а не морковный сок, как во время базарных представлений. Стражники хоть и выглядели пьяными, но в бою проявляли завидное проворство. Вопреки бытовавшему о них мнению, как о нерасторопных увальнях, служители закона и порядка действовали необычайно умело и слаженно. Несмотря на первые потери, которые явно должны были снизить боевой дух, они отважно набросились на четверых врагов и взяли Ортана со слугами в плотное кольцо. Схватка только началась, а один из троих наемников уже был мертв. Его обезображенное кровоточащими ранами тело вывалилось из гущи сражения и рухнуло прямо на девушку, опрокинув ее через ограду.
      К счастью, Танва упала удачно, то есть не сломав шею и не разбив затылок о валявшиеся на земле камни. Однако ее падение не прошло бесследно. Красавица мгновенно ощутила боль, поразившую ее сразу в трех местах. Мало того что мертвое тело свалилось прямо на нее и чуть не раздавило грудную клетку, так еще обе ноги заныли так, как будто их разом оторвали. Это во время падения острые прутья решетки лишили девушку не только нижней части платья, но и небольших кусочков кожи. Жуткая резь парализовала сознание, но тем не менее не лишила белошвейку способности действовать. Плача и крича от боли, девушка все же нашла в себе силы выбраться из-под заливавшего ее кровью мертвеца и подняться на ноги.
      Тибар лишился еще одного слуги и сам был ранен. Несмотря на отменное умение владеть мечом, положение вельможи и его единственного соратника было плачевным. Численный перевес и доспехи, надежно защищавшие тела противников, давали о себе знать. Парочка бойцов еще стояла на ногах лишь по одной причине: большая часть стражников покинула поле боя и полезла на крыши, откуда уже, подобно огромным черным птицам, нет-нет да и слетали на мостовую мертвые стрелки.
      Отчаявшейся убежать (ведь все еще идущее сражение перекрыло ей все пути к отступлению) белошвейке оставалось лишь смотреть и слушать, как проходит самая настоящая резня, по сравнению с которой посещение скотобойни – веселый детский праздник. Звуки схватки: вопли, крики, пыхтение, шум ударов и лязг стали слились в один демонический хор, и только едва слышимая мелодия флейты, доносившаяся откуда-то сверху, с одной из крыш, выделялась чутким ухом и никак не сочеталась с остальными звуками.
      «Странно! Какому чокнутому пришло в голову поиграть на флейте во время боя?! Вот правду хозяин говорил, все музыканты не в себе! Разве подобное зрелище способно вдохновить нормального человека?!» – посетила белошвейку мысль, тут же побудившая ее к действию. Танва сама не понимала, зачем она это сделала, но как только между сражавшимися возникла брешь, девушка подобрала то, что осталось от подола, и, ловко прошмыгнув между не заметившими ее стражниками, побежала на звук.

Глава 4
Провал Арториса Великолепного

      Ради любви люди совершают всевозможные глупости; ради спасения близкого – творят чудеса; а во имя охватившей их разум идеи готовы пожертвовать даже собственной жизнью. Люди – существа иррациональные, импульсивные, в особенности те, кто не старше двадцати пяти, и те, кто носит юбки, а не штаны. Танва не понимала, зачем ей понадобился безумный флейтист, но она почему-то хотела его увидеть, и на ее пути не нашлось достойной преграды.
      Едва выбравшись из гущи сражения, девушка остановилась и осмотрелась, пытаясь определить, с какой из крыш разносилась по округе заунывная мелодия. На самом деле это было не так уж и просто: бой все еще продолжался, и его шум мешал найти точное местонахождение источника звука. Танве казалось, что она слышит его отовсюду, что флейтист не один, что их несколько, минимум четверо, и этот безумный квартет расположился на крышах вдоль всей улицы. Сначала девушка растерялась, ее охватило отчаяние, но пришедший в трудный миг на помощь разум подсказал, что у этой вроде бы неразрешимой задачи имеется весьма простое решение. Если пристанище музыканта нельзя определить по звуку, значит, его нужно увидеть; а для этого всего лишь необходимо забраться на крышу, на любую из одинаковых черепичных крыш.
      Танва выбрала ближнюю справа, поскольку кладка дома была неровной, выступающие из стены камни могли стать удобной опорой для ее маленьких босых ножек. Если бы у платья своевременно не оторвался подол, девушке пришлось бы помучиться, но теперь, когда ногам ничто не мешало, а рукам не приходилось придерживать намокшую под дождем ткань, карабкаться вверх оказалось не так уж и сложно. Всего несколько ловких движений, и белошвейка уже зацепилась руками за карниз окна на втором этаже.
      «А из меня бы мог получиться неплохой воришка. На что я талант в лавке трачу?!» – подумала красавица, весьма удивленная своим проворством, ведь в детстве она даже по деревьям не лазила, а забор высотою в метр казался скромной девчушке непреодолимым препятствием.
      Первый успех вдохновил, но затем белошвейке пришлось столкнуться с суровой реальностью: выше кладка была идеально ровной, карниз мал и покат, чтобы на него опереться локтями, а руки оказались слишком слабы, чтобы подтянуться. Из всех возможных вариантов дальнейших действий, из всех возможных путей подъема оставался лишь один, вроде бы простой, но чреватый последствиями. Девушка не знала, кто проживает в этом доме, но догадывалась, как среагируют обитатели на ее внезапное появление в окне. Спускаться вниз Танве не хотелось, да она и боялась, поскольку вид сверху вниз куда страшнее, чем снизу вверх. Однако положение было безвыходным (долго висеть на стене не только бессмысленно, но и утомительно… рано или поздно силы оставили бы ее), скромница решилась на отчаянный шаг, утешая себя тем, что если будет действовать быстро, то успеет проскочить мимо обескураженных ее внезапным появлением жильцов и сможет избежать заслуженной кары.
      Естественно, девушка, никогда не промышлявшая воровством, не могла и представить, насколько нелепа ее затея. Во-первых, чтобы разбить толстое винтийское стекло кулаком, нужно было вложить в удар силу, намного большую, нежели ее скромные возможности. Далеко не каждый здоровяк был бы способен справиться с подобной задачей. Во-вторых, об острые грани стекла можно было поранить не только руку. Фонтан осколков изуродовал бы ее головку и красивое личико. В-третьих, Танва не подумала о том, что на шум разбитого стекла мгновенно сбегутся обитатели дома, явно проснувшиеся, как только внизу, на улице, началось сражение.
      Уставшая висеть на стене белошвейка не придала значения мелочам, которые мелочами вовсе и не являлись. Она изо всех своих хиленьких сил ударила по стеклу, даже не додумавшись обмотать руку тряпкой и отвернуться. Ей повезло, звона стекла не последовало, как впрочем, не послышалось и звука самого удара. Рука девушки пролетела внутрь комнаты и по инерции зацепилась за край подоконника. Удивленно захлопав длинными ресницами, Танва с открытым ртом таращилась на окно, которого на самом деле и не было… а иначе как бы через него могла пройти ее рука?
      «Иллюзия!.. Чародейский обман!.. Мерзкие происки нечестивцев чернокнижников!» – посетила голову девушки мысль, навеянная воскресной проповедью отца Ментаксина, с заутренней почти до самой обедни увлеченно рассказывавшего, на что способны приспешники темных сил. Слушая речь святого отца, Танва и не думала, что когда-нибудь в жизни столкнется с подобными чарами, и уж тем более не предполагала, что будет обрадована такому своевременному и полезному богомерзкому злодейству. «Колдовство, безусловно, зло, но если ты столкнулся с богомерзкими заклинаниями, то почему бы их не использовать для осуществления благих помыслов?» – примерно так рассуждала девушка, пропустив вторую руку сквозь видимое, и только видимое стекло, а затем со старческим кряхтением подтянулась и переползла на подоконник погруженной во тьму комнаты. Только когда ее босые ноги коснулись холодного пола давно не топленного помещения, Танва проделала простенький ритуал развеивания чар, которому святой отец обучил прихожан в прошлое воскресенье.
      Читая про себя довольно точно заученное наизусть заклинание, белошвейка трижды окрестила каждый угол фальшивого окна, а затем зажмурилась и плюнула на оконную раму. Что-то зашипело, как будто слюна попала на горячую сковородку. Открыв глаза, праведница обнаружила, что ритуал подействовал: больше не было ни стекла, ни рамы, перед глазами зиял пустой оконный проем. Еще секунду назад тихая и погруженная в кромешный мрак комната заполнилась светом с улицы и звуками пока не затихшего сражения.
      В убранстве маленькой комнатушки не было ничего необычного: маленький столик с зеркалом, комод и кровать. Так живут или бедные горожане, балансирующие на краю пропасти под названием «нищета», или слуги в доме богатых хозяев… ничего лишнего, никаких изысков и дорогих безделушек. В точно такой же каморке жила и сама белошвейка, разве что ее обитель была раза в два меньше и куда чище. «Как же глупый хозяин держит в слугах такую грязнулю?! Что проку от замарашки в доме?!» – подивилась девушка, с ужасом глядя на толстый слой пыли не только на полу, но и на всех немногочисленных предметах мебели. Похоже, в комнате никогда не убирались; босые и мокрые ноги девушки оставили за собой весьма отчетливые следы, а сами мгновенно покрылись грязью.
      Не одна лишь служанка, вероятно живущая в этой комнатке, но и остальные обитатели дома имели весьма своеобразное представление о чистоте: повсюду была пыль и ползали тараканы. Танва уже подумала, что попала в жилище последователей культа грязнуль, о котором слышала в детстве из сказок, пока не зашла на кухню и не поняла, как сильно она ошибалась. Сердце девушки чуть не разорвалось, когда она зажгла свечу, и мрак, царивший в небольшом помещении, отступил. В отличие от остального дома эта комната оказалась не пустой, из зловещей темноты появились расплывчатые очертания человеческих фигур. Вначале белошвейка хотела бежать, но обитатели дома не только не закричали при ее бессовестном вторжении, но даже не пошевелились. Вторая свеча, которую девушка зажгла трясущейся рукой, осветила большую часть безмолвного пространства, а третья с четвертой прогнали темноту из самых дальних уголков. Вот тут-то как раз Танва и испугалась по-настоящему: ее ноги онемели, а язык просто присох к гортани.
      Почтенное семейство чинно восседало за обеденным столом. Хозяин, хозяйка и парочка рыжеволосых детишек склонились над глиняными тарелками с ложками в руках. Они не были мертвы, они дышали, но сидели совершенно неподвижно. Мир для них замер, возможно, навеки. Их распущенные волосы, прилипшие к телам одежды, как и сам стол, были покрыты толстым слоем пыли, который мог образоваться лишь за парочку-другую недель. Наваристый суп давно испарился из плоских тарелок, а его остатки виднелись лишь на дне поварского горшка. Овощи, кусочки мяса и жир образовали однородную вязкую массу, по которой ползали тараканы и еще какая-то мелкая живность. От крошек хлеба на столе не осталось и следа, их пировавшие насекомые уничтожили в первую очередь. Неподвижную, леденящую кровь композицию гармонично дополняла нагнувшаяся служанка с кочергою в руке. Перед тем как застыть, она явно перемешивала угли в камине, но теперь почему-то стояла ближе к окну. Видимо, пятидесятилетняя женщина мешала окутавшему чарами невинных людей злодею, и он переставил ее на другое место, при этом не упустив возможности поиздеваться. Сзади из подола поношенной юбки был аккуратно вырезан большой кусок материи, так что Танва поневоле смогла подивиться стройности ног пожилой женщины.
      Увидев неповторимое по абсурдности зрелище всего пару дней назад, белошвейка тут же бросилась бы бежать, читая на ходу все известные ей молитвы. Быстрые молодые ноги сами привели бы ее в храм, и она поступила бы как истинно верующая, то есть все без утайки рассказала бы святому отцу. Однако недолгое, но полное впечатлений общение с Домом Ортанов, а затем и события этой ночи поставили под сомнение многие и многие непоколебимые ранее истины. Нет, за последнее время она не расплескала ни капельки из Чаши Веры, зато сильно усомнилась в людях, носящих священные одеяния. Неужто они не видели, неужто они не ведали, что творится в городе? Притом не в обычном городишке, а в самом Висварде, оплоте Благочестия и Веры, в святой обители духовных ценностей, куда, по словам священнослужителей, не могли проникнуть ни вампиры, ни прочая нежить…
      Столкнувшись с богомерзкими чарами, Танва не кинулась прочь, не отправилась в храм, а решила продолжить свой путь на крышу, тем более что из давно потухшего камина виднелся конец веревочной лестницы, а через его трубу в комнату проникала заунывная мелодия тоскующей флейты. Стараясь не соприкасаться ни с зачарованным столом, ни с живыми статуями за ним, девушка прокралась к очагу и, согнувшись в три погибели, забралась в трубу камина.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.