Вечность сумерек, вечность скитаний

– Значит, ты решил, что я ни на что не годен? – спросил Трелли, чувствуя, как досада переполняет его. Теперь он уже жалел, что не остался там, среди бесплотных призраков, которых даже не мог толком разглядеть.

– Разве я это говорил? – удивился Тоббо. – Ты ничем не хуже и не лучше других альвов. И ты вполне достоин разделить их судьбу.

– Ещё триста лет барахтаться в этом болоте? Ловить жаб и всё время бояться, как бы люди не пронюхали о нас? И это судьба? – Ему вдруг захотелось, чтобы вернулась боль от ожога, та боль, что была в самом начале, та безумная боль, которая вернула его к реальности. – Нет, учитель, нет! Я всё равно уйду и попытаюсь сделать то, что должен. И никто меня не удержит. Лучше прикажи кому-нибудь убить меня. Китт не откажется.

После того, как прошлой зимой исчез Сид, не стало и былого восхищения вождём, его силой, ловкостью, спокойной уверенностью в своей правоте. Тогда, вернувшись после погони, Китт был раздосадован тем, что ему не удалось самому настигнуть беглого раба – оказалось, что тот, заблудившись, направился не на юг, к своему селению, а на север, где не было ничего, кроме замёрзших болот, непроходимых лесов и далёких гор, на вершинах которых стояла вечная зима. Следы, ведущие на север, обнаружили не сразу, а потом стало поздно – метель замела всё, и следы, и, наверное, самого беглеца. Но вождь ещё несколько дней не мог успокоиться, сокрушаясь, что не его стрела, а стужа настигла человеческое отродье…

– Знаешь ли ты, малыш, как люди смогли уничтожить альвов? – вдруг спросил Тоббо, глядя на угасающий костёр.

– Нет, учитель. – Можно было и не отвечать. Кому, как не Тоббо, знать, что известно его ученику, а что нет…

– Прошло лет триста, или чуть больше, с тех пор, как альвы поработили людей, – начал рассказывать старик, негромко и спокойно, как будто не было недавней размолвки. – И альвы уверились в том, что их главная и единственная забота – господствовать над людьми. Сначала альвы решили, что землепашество – дело не достойное голубокровых, потом, когда люди-рабы освоили альвийские ремёсла, и у мастеров, пришедших сюда с Горлнном-воителем, не стало альвов-учеников. Прошло ещё несколько веков, и потомкам грозных завоевателей показалось, что прикосновение к оружию также их не достойно, с тех пор одни рабы начали охранять их покой от других рабов и диких людей, скрывавшихся по лесам и горам. Одна лишь магия считалась запретной для людей, но почему-то с каждым веком оставалось всё меньше альвов, способных овладеть её премудростями… А люди оказались слишком внимательны и терпеливы – кто-то из них сумел проникнуть в тайны альвийской магии. Краткость человеческой жизни заставляет их спешить, малыш, и они больше успевают…

– Но они ведь такие неуклюжие… – Трелли снова вспомнил Сида, который никак не мог даже допрыгнуть до еловой ветви, нависающей над землёй в шести локтях. Почему-то вновь вернулась недавняя щемящая тоска. Неужели это от жалости к человеку?

– Альвы, пребывая в вечной праздности, стали ещё более неуклюжи, а некоторые вообще утратили способность ходить. И по улицам наших городов грохотало множество тачек – Люди-рабы возили своих разжиревших хозяев. Это было, Трелли, и от этого никуда не деться.

– Я…

– Ты не веришь?

Трелли заглянул в глаза учителю и тут же отвёл взгляд. Нет, он не мог не верить, хотя в этот миг вера давалась ему непросто…

– Я никому не говорил об этом, малыш… Все наши соплеменники думают, что они потомки народа, который всегда был велик и славен, и только коварство людей погубило наших великих предков.

– Но почему мне…

– Потому что ты – моя единственная надежда. И ты должен знать всё, что знаю я. Даже больше, чем я.

– Значит, ты лгал, мудрый Тоббо?

– Нет, малыш, я просто не говорил всей правды. Я не мог. Это погубило бы наш род – стремительно и неотвратимо. Сказка о Горлнне-воителе и Хатто-чародее – это всё, что пробуждает в последних альвах желание жить. Наши женщины не захотели и не смогли бы иметь детей, если бы не было хотя бы крохотной надежды на лучшее.

Мудрый Тоббо был, как всегда, прав… Иногда лучше не знать правды… Но ведь были и Горлнн-воитель, и Хато-чародей, и воины, покорившие всю бескрайнюю долину от южных гор до северных, когда-то был кузнец, ковавший тот славный клинок, которым так гордится Китт, и искусный ювелир, сделавший золотых зай-грифонов, которых нашла на болоте маленькая Лунна, хотя какая она теперь маленькая…

– Праздность, сытость и иллюзия ложного величия когда-то сыграли с нами страшную шутку, – продолжил Тоббо. – Чародей Хатто прожил долгую жизнь, и он видел, как наши предки медленно, но верно превращались в рабов своего величия. При третьем после Горлнна правителе Альванго он ходил по улицам города и спрашивал всякого встречного альва: "Зачем ты убил себя?" Его посчитали безумцем, а обезумевший маг страшен, поскольку никто не мог знать, что у него на уме… И тогда правитель приказал людям-рабам схватить Хатто, заткнуть ему рот, чтобы он не смог произнести заклинания, связать ему руки, чтобы он не сумел начертить огненный знак… А потом его навечно заточили в подземелье какого-то замка и постарались забыть о том, что он когда-то был…

– А что с ним стало потом? – спросил Трелли, придвинувшись поближе к учителю.

– Кто знает… Подземелья альвийских замков были пропитаны магией вечной свежести… Еда там никогда не портилась, а живые существа не старели. Но замки альвов разрушены, малыш… Может быть, люди нашли его и убили. Может быть, он до сих пор спит чутким сном под руинами. Всё может быть.

До Трелли вдруг дошло, что учителю говорить о тех далёких временах не легче, чем ему самому слушать.

– Мудрый Тоббо, так ты позволишь мне ещё раз попробовать проникнуть в призрачный мир? – сменил он тему, хотя почти не сомневался в ответе.

– Знаешь, малыш… Да, наверное, я позволю тебе… Но ты должен знать: если ты не пожелаешь оттуда вернуться, или страх снова удержит тебя там, я не стану тебе помогать. Либо ты вернёшься сам, либо не вернёшься совсем.

– Я согласен. – Он согласился бы на что угодно, лишь бы не утратить надежды.

– Значит, завтра перед рассветом…

– Учитель.

– Что?

– Только не называй меня больше малышом.

– Хорошо, малыш…

ГЛАВА 11

"Люди давно разучились отличать магию от простой ловкости рук. Фокусников, слывущих магами, сейчас гораздо больше, чем подлинных магов, которых принимают за фокусников…"

Фраза, сказанная невзначай то ли фокусником, то ли магом.

Из-за холщового занавеса раздался топот, свист, сумбурные хлопки и конское ржание. Потом наездница, которую лысый Айлон представил публике как "Мону Лаиру ди Громмо, амазонку из Заморья", затащила за кулисы слегка упирающуюся белую кобылу в серых яблоках, бросила поводья конюху, взяла с подноса, который держал наготове лакей, стакан охлаждённого разбавленного вина, сделала пару мелких глотков и выбежала на поклон публике. Толпа подмастерьев, наёмных солдат и мелких торговцев, оседлавшая подковообразный склон холма, ответила нестройным гулом, который перекрыл чей-то громогласный выкрик: "Эй, красотка, а лошадь твоя где?! Может, на мне покатаешься?!". Гул сменился хохотом, и "мона Лаира" поспешно удалилась в шатёр, не успев стереть с лица застывшую улыбку.

– Уточка, ты готова? – слащаво спросил карлик Крук, глядя на арену сквозь дырку в занавесе, проделанную на уровне его роста.

– Сам ты уточка, – огрызнулась Ута, шлёпнув его по макушке веером.

Айлон в синем бархатном камзоле с кружевным воротником вышел на арену и, стараясь перекричать публику, объявил следующий номер:

– Ута-кудесница, заклинательница весёлого гнома! Гном-говорун предскажет будущее и скажет правду в лицо любому, кто не боится его услышать!

Свист, хлопки и нестройные выкрики, заглушившие половину последней фразы, сменились разочарованным стоном, когда вместо очередной красотки в обтягивающем трико на арену вышла тощая девчонка в длинном лоскутном платье и пёстром платке.

– Почтенная публика! – выкрикнул Айлон, и в его голосе, отразившемся гулким эхом от прозрачного купола, потонул гомон толпы. – Гном-говорун ни с кем не будет разговаривать бесплатно. Кто хочет спросить его о чём-то, должен заплатить три дайна.

Из-за занавеса мелкими быстрыми шажками выбежал карлик Крук, стуча себе по голове посеребрённым ведёрком для сбора монет и выкрикивая на ходу:

– Чем больше денег, тем лучше вести! Всё исполнится, чтоб мне от смеха лопнуть!

Айлон мимоходом отвесил ему затрещину, и карлик ко всеобщему восторгу, неуклюже повалился под ноги Уте, прижимая пустое ведёрко к груди, как самое дорогое сокровище.

Прозрачный купол начал медленно темнеть, заставляя голубое небо померкнуть, и вскоре золотой ослепительный солнечный диск стал выглядеть пепельной кляксой на чёрном своде. Би-Цуган, молодой хозяин бродячего цирка, наследник недавно умершего чародея, на сей раз не проспал нужного момента и сделал всё, как надо… При свете дня публика едва ли сумела бы разглядеть маленького полупрозрачного светящегося гномика, которого Уте предстояло вызвать.

– Солнце спряталось за тучу, туча спряталась в камыш. Милый гномик, самый лучший, ты проснись и нас услышь. – Старое детское заклинание действовало безотказно, но Ута почувствовала, что её старый приятель, её любимая детская игрушка, сегодня не в настроении, а значит, любители заглянуть в своё будущее сегодня услышат не слишком много приятного. – От жаровни тянет стужей, тянет жаром с ледника. Милый гномик, ты нам нужен, без тебя у нас тоска.

Конечно, это заклинание звучит слишком глупо, слишком по-детски, чтобы что-то значить… Скорее всего, оно совершенно ни при чём, а гномик появляется лишь потому, что его очень хотят увидеть – даже среди всё этой разношёрстной публики наверняка найдётся с полсотни людей, которые в душе остались деться и теперь с замиранием сердца ждут появления крохотного существа в потешном колпаке, у которого из бороды торчит лишь нос пуговкой, и глаза то лезут на лоб от удивления, то округляются от притворного страха, то закатываются от безмолвного смеха…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.