Вечность сумерек, вечность скитаний

ГЛАВА 3

"Благородство тоже иногда стоит денег…"

Изречение одного из придворных шутов лорда Ретмма. Вообще-то, он ляпнул это, не подумав. Ходят сплетни, что за такую вольность шут получил двадцать плетей.

Ломкие страницы древней книги могли рассыпаться в прах от неосторожного прикосновения, и, чтобы переворачивать их без ущерба, приходилось аккуратно поддевать каждую заточенным под бритву ланцетом с широким лезвием. Раим Драй, известнейший маг, к услугам которого прибегали многие знатные дамы и кавалеры, в том числе, приближённые самого императора лабов, бреттов, саков, аббаров, горландцев, саритов и ещё полутора сотен мелких народов, вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, уже больше года потратил на переписывание этой книги, сборника трактатов альвийских чародеев. К этому фолианту нельзя было подпускать переписчиков – одного уже пришлось приказать бить палками за то, что под его неуклюжими пальцами распался титульный лист, другого – за то, что подложил под лист пергамента восковую дощечку, пытаясь таким образом скопировать бесценные письмена – то ли он сам решил ими воспользоваться, то ли собирался продать врагам империи, третьему снесли голову на всякий случай – он смотрел на причудливые знаки альвийского письма так, как будто понимал, что они могут означать, и перо в его руке двигалось подозрительно быстро…

Пока шла война, люди стремились уничтожить всё, что было создано руками альвов – их замки, оружие, посуду, инструменты, книги – всё, что когда-то принадлежало альвам, считалось нечистым, несущим несчастье, отравляющим разум, призывающим гнев богов. Даже сейчас, когда с той поры минуло несколько столетий, невежественные землепашцы и ремесленники, даже иные благородные господа, старались предать огню те немногие древности, которые до сих пор попадались то в земле, то в пещерах Верхнего Берга, то на дне мелеющих озёр или рек, меняющих русло. По счастью, эта книга обнаружилась не где-нибудь, а в хранилище императорской библиотеки – вероятно, в ком-то из воинов, ворвавшихся в пылающий Альванго, любопытство оказалось сильнее брезгливости. А потом о книге забыли…

Двойной узелок с двумя хвостами, тройной с одним… А вот кружок, у которого вмятина в левом боку, перечёркнутый вертикальной чертой, встречается редко – его следует воспроизвести с особой тщательностью… Всего девяносто три повторяющихся знака – не слишком ли мало, чтобы передать хоть какой-то смысл… Может быть, все труды напрасны, и злобные альвы таким вот образом в последний раз насмеялись над победителями, над истинными хозяевами земли? Может быть… Но сам император одобрил его намерение начать этот труд в надежде, что когда-нибудь удастся изловить какого-нибудь случайно уцелевшего альва, доставить его ко Двору, а потом с помощью раскалённого штыря…

– Господин! Мой добрый господин! – В кабинет с воплем ворвалась толстая Грета, домоправительница. – Мой добрый господин! Радость-то какая!

Рука дрогнула, и перо оставило на пергаменте уродливую жирную загогулину.

– Гадина! – В Грету полетела чернильница из яшмы, и домоправительница замерла с открытым ртом, наблюдая, как по переднику расползается чёрное пятно. – Пошла вон! Дура.

– Я…

– Что "я"?! Ты сюда посмотри! – Он сунул ей под нос безнадёжно испорченный лист, который был исписан почти до конца – целый день нудной кропотливой работы. – Смотри, что ты натворила, стерва!

– К…

– Молчи, мерзавка!

– Я только…

– Хворостины захотела?!

– К нам император! – выкрикнула она, наконец, то, что хотела. – Уже из дворца выехал. А внизу барон ди Остор дожидается. – Грета подбоченилась и глянула на мага сверху вниз, как на дохлую крысу.

Раим Драй бросился вперёд, к выходу из кабинета, но наткнулся на могучий бюст домоправительницы, которая и не думала уступать дорогу своему доброму господину.

– Посторонись, шалава старая! – Он всё-таки протиснулся между её телесами и дубовым стеллажом, на котором покоились собранные им за долгие годы редкие списки магических трактатов и древние талисманы на все случаи жизни.

Внизу, в комнатах, прилегающих к гостиной, уже суетилась челядь, две хорошеньких служанки застилали столы свежими скатертями, виночерпий волок из погреба корчагу молодого вина, а со двора доносился визг поросёнка, которому была уготована славная судьба – быть вкушённым самим императором Лайя Доргоном, да будет вечным его царствие…

Барон Иероним ди Остор, сокольничий императора, держа под мышкой лёгкий золочёный шлем, стоял у входной двери и взирал на все эти хлопоты с высокомерным благодушием. Впрочем, он не упустил случая ущипнуть одну из служанок пониже спины, когда та неосторожно оказалась поблизости.

– О! Достопочтенный сир, мой дорогой друг, – сердечно приветствовал вельможу императорский маг, раскрыв свои объятия во всю ширь. – Какая честь для меня! Я, право, не заслужил…

– Конечно, не заслужил, – как ни в чём ни бывало, ответил барон. – Ты самый большой бездельник во всей империи, и знающие люди мне недавно шепнули, будто ты половину своего жалованья раздаёшь всякому отребью, чтобы они болтали на всех углах о творимых тобой чудесах. Разве не так?

У мага мгновенно всё похолодело внутри, и он не нашёл в себе сил сделать очередной шаг навстречу дорогому гостю. Барон пользовался исключительным влиянием при Дворе, и стоило ему шепнуть кому следует…

– Шучу. – Сокольничий похлопал мага по плечу и широко улыбнулся. – Мало ли, что болтают базарные бабы, пьяные извозчики и тупая солдатня. Я-то различаю, где правда, а где попытки опорочить верного слугу престола и отечества. Да, друг мой Раим, времена сейчас трудные…

Маг вздохнул с облегчением, и его побледневшее лицо вновь обрело обычный бледно-розовый оттенок. На этот раз речь шла всего лишь об очередном взносе в карман вельможи – две-три сотни червонцев, и дело будет улажено.

– Я не столь тщеславен, чтобы творить чудеса в присутствии челяди, – отозвался маг, отвесив барону поклон, несколько более глубокий, чем полагалось по этикету. – Но, чтобы услужить лично вам, я готов призвать любые Силы – в пределах разумного, разумеется.

– Позже, дружище. – Барон взял мага под руку и повёл его вдоль накрытого стола. – А сейчас нам надлежит исполнить волю императора – Их Величество желает увидеть какое-нибудь превращение. Надеюсь, сегодня тебе не составит труда превратить какого-нибудь мелкопоместного выродка в мокрицу, или, например, медь в золото…

– Воля императора сильней любой магии, – уклончиво ответил Раим, на ходу соображая, чем можно удивить государя, не вызвав при этом его гнева.

– Не надо словоблудства, дружище, – заметил барон. – Император должен остаться доволен – в этом ты заинтересован гораздо сильнее, чем я.

– Я должен подготовиться.

– У тебя будет время – между второй и третьей переменой блюд, я займу императора приятной беседой о достоинствах моны Кулины, и ты сможешь удалиться. Только постарайся не слишком злоупотреблять нашим терпением.

Входная дверь с грохотом распахнулась, и на пороге показался запыхавшийся герольд.

– Их Величество, император лабов, бреттов, саков, аббаров, горландцев… – Герольд спешил, поскольку до появления самодержца нужно было успеть перечислить все народы, согретые солнцем имперской короны.

Челядь стремительно удалилась в сторону кухни, поскольку за столом императору и его свите могли прислуживать лишь пажи, юные отпрыски благородных семейств. Маг отчаянно пожалел о том, что не успел надеть свой парадный халат из синего бархата, расшитый серебряными звёздами.

– …самритов, мелонцев, ризов…

По лестнице, ведущей в кабинет, заставляя натужно скрипеть каждую ступеньку, начала спускаться домоправительница, успевшая сорвать с себя испачканный передник, но маг, оглянувшись, зыкнул на неё, и толстая Грета начала торопливо пятиться назад.

– …йотов, асогов, дайнов…

Сквозь распахнутое окно донёсся топот многочисленных копыт и весёлый гомон всадников – имперская гвардия, как положено, начала оцеплять прилегающие к дому дворы и переулки.

– …хорсов, капфов, ракидов…

С улицы послышался чей-то вопль, который тут же оборвался – видимо гвардейцы поймали какого-то бедолагу, притаившегося за забором, чтобы поглазеть на своего императора. Скорее всего, завтра в полдень его вздёрнут на площади Трёх Колонн, а дворцовая стража запишет на свой счёт очередное спасение государя от коварных заговорщиков.

– …ягуров, гадайцев и лиохов – Лайя Доргон XIII Справедливый! – Герольд шагнул в сторону, прижался спиной к дверному косяку,

Наступила неловкая пауза, и хозяин дома, готовый бухнуться на колени, едва устоял на ногах. Звук неторопливых шагов раздался из прихожей, когда Раим уже утомился стоять на полусогнутых, поскольку распрямиться он так и не решился.

На сей раз, император предстал перед подданными в обычном мундире гвардейца – сером, с синей перевязью, чёрным кружевным воротником и такими же манжетами.

– Иероним, что это за улитка копошится возле тебя? – поинтересовался он, кивая на мага, упёршегося лбом в отполированный паркет.

– Это, государь мой, знаменитейший маг Раим Драй, внук карточного шулера, сын балаганного жонглёра, двоюродный дядя одного из юных балбесов, которые по праздникам носят за вами шлейф, – ничуть не смутившись, ответил барон. – Я, кстати, не стал ему сообщать причин вашего визита. Сюрприз решил сделать…

– Раим, перестань собирать пыль своими коленями, – милостиво обратился государь непосредственно к магу. – Вчера, после третьего бокала мелонского меня постигло непомерное благодушие, и я приказал вписать фамилию Драй в Реестр Благородных Домов Империи. Отныне ты и твои потомки, увидев меня, могут ограничиться почтительным поклоном. И не забудь сегодня же купить себе меч и кинжал, а то чернь будет по-прежнему принимать тебя за своего.

Изысканная шутка тут же вызвала громовой хохот подтянувшейся свиты. Два графа, шесть баронов (не считая ди Остора), капитан императорской гвардии, походный казначей, закованный в железо с ног до головы, и две дамы, одна из которых, несомненно, была моной Кулиной, широко известной в придворных кругах как явный предмет тайной страсти государя – все смеялись весело и беззаботно, как и полагается людям, беззаветно преданным престолу. Только какой-то бледный мальчонка лет двенадцати, в бледно-розовом камзоле, перешитом из мундира стражника Внутренних Покоев, молчал, затравленно озираясь по сторонам.

– Мой меч – моя магия, – скромно ответил Раим, когда смех поутих, и бросился целовать руку самодержца, обтянутую белой кожаной перчаткой. Он хотел добавить, что магия – самое грозное оружие против врагов империи, но в тот же миг барон схватил его за загривок.

– Не пора ли нам как следует перекусить и отведать славного вина из погребов нашего мага, нашего нового благородного собрата, – предложил барон, похлопав Раима по плечу. – А наш благородный маг покажет нам, как его он собирается досадить своим искусством тайным и явным врагам империи.

– Я должен хотя бы принести инструменты, – шепнул Раим на ухо барону, пока гости рассаживались, а за их спинами выстраивались пажи.

– Иди. – Барон ему заговорщически подмигнул. – Иди. До четвёртого бокала государь обычно не отвлекается от еды. Но смотри – не подведи меня. А пока идёшь, постарайся сообразить, кто посоветовал императору не обойти тебя своей милостью…

Так… Значит, придётся расплатиться с бароном и за это. И услуга, видимо, будет стоить недёшево… Но это дело, пожалуй, того стоит. Во всяком случае, старшина Цеха чародеев и магов не будет отныне требовать, чтобы Раим Драй (нет, отныне – Раим ди Драй) раз в два года демонстрировал цеховым магистрам своё искусство, как и все прочие мастера и подмастерья, желающие заиметь или сохранить за собой личное клеймо. К тому же, теперь не надо платить ни имперских податей, ни цеховую десятину, а многие благородные господа, которым, в отличие от государя, было почему-то зазорно обращаться к простолюдину, теперь пойдут сюда толпами, и с новой силой начнут наполняться сундуки в подвале, единственный ключ от которого висит на груди, как самый драгоценный талисман. Золото – воистину магический металл, он способен превратиться во что угодно… Узнать бы ещё, почём нынче услуги барона Иеронима ди Остора… Но не будет же он резать индюшку, несущую жемчужные яйца – барон всегда отличался исключительно здравым рассудком, он за последние шесть лет даже ни разу не подрался на дуэли – все, кого он вызывал, почему-то предпочитали тайно покинуть столицу и оказывались то на рубежах Окраинных земель, то под крылышком северных баронов, то в какой-нибудь выгребной яме с распоротым животом.

Раим наконец-то добрался до своей кладовой, где за двойной железной дверью хранилось самое драгоценное – магические предметы, сохранившееся со времён альвов, всё, что досталось по наследству от деда-мошенника и отца-жонглёра, но и, конечно, то, что самому удалось найти в древних руинах или выкупить у тупой солдатни, невежественных землепашцев и погонщиков скота.

Надо выбрать что-нибудь такое, что ещё ни разу не приходилось демонстрировать – ни императору, ни барону ди Остору, ни кому другому при дворе. Чтобы сохранить благосклонность сильных мира сего, нужно либо самому стать сильным, либо удивлять и радовать, радовать и удивлять…

Свет сюда пробивался лишь сквозь крохотное зарешёченное окно, и по полкам пришлось шарить почти на ощупь – благо, каждая вещь знала своё место…

, После недолгих раздумий он решил взять Плеть из Ехинна, вещицу, которую год назад посчастливилось отобрать у одного глупого и наглого пастуха возле руин альвийской крепости Ехинн. Солдаты как раз собирались вздёрнуть двух нерадивых землекопов, которые почему-то не пожелали копать там, где было сказано. И в это время тот самый пастух прогонял мимо стадо тощих коров, он издал леденящий душу звук, напоминающий одновременно и волчий вой, и соловьиную трель, и, размахивая короткой чёрной, отполированной до блеска палкой, набросился на солдат, стоявших в оцепленье. Те, прежде чем поднять деревенщину на копья, решили поднять его на смех, и для четверых бойцов ветеранской когорты это оказалось роковым – один буквально развалился на части, иссечённый невидимой плетью, ещё трое погибли, пытаясь заработать дюжину золотых, – именно столько Раим обещал тому, кто возьмёт пастуха живьём.

В конце концов, солдаты сделали своё дело – связанный пленник был доставлен магу, и особо ценный магический предмет пополнил его коллекцию. К счастью, в округе у того пастуха оказалось немало родственников, чья жизнь ему была дорога, и он рассказал всё – и то, что вещица досталась ему по наследству от далёкого предка, который ещё при альвах пас неведомых зверей, мандров и зай-грифонов, что именно надо кричать, чтобы невидимая плеть рубила сталь, и – чтобы она лишь щёлкала по тощим коровьим спинам. Труднее всего было научиться воспроизводить эти нечеловеческие вопли, древние альвийские заклинания – что-то среднее между волчьим воем и соловьиными трелями…

Когда Раим с Плетью вернулся в гостиную, веселье было уже в разгаре. Мона Кулина сидела на коленях у императора и старалась ущипнуть нос, который ей дурашливо подставлял барон ди Остор.

– О! Наш маг вернулся! – взвизгнула вторая девица, которая, не смотря на обилие за столом эрцогов и баронов, была почему-то обделена вниманием. – Давайте тяпнем! За мага, за благородного…

Император отсалютовал растерявшемуся магу бокалом, полным золотистого вина.

– Кстати, мне кажется, что наш приветливый хозяин сегодня в ударе, – заметил барон ди Остор, после того как все выпили. – Он наверняка готов продемонстрировать нам настоящее чудо…

– Просим! – крикнула мона Кулина, и остальные поддержали её аплодисментами.

Раим вдруг почувствовал себя в шкуре своего папаши-жонглёра, теперь он желал лишь одного – чтобы после исполнения номера аплодисменты грянули вновь, но с утроенной силой. Он взял стоявший у стены напольный канделябр с дюжиной свечей, прошёл к столу, держа его в вытянутой руке, поставил. Щелчком пальцев высек огонь и, поднёс пламя, дрожащее в сложенной лодочкой ладони к каждому фитильку.

Над столом повисло напряжённое молчание – слышен был только скрип паркета под его ступнями. Маг отошёл от канделябра на несколько шагов и извлёк из складок своей мантии Плеть. Сейчас… Сейчас… Главное – не промахнуться, главное – сделать всё так, как он делал уже не раз наедине с собой.

Заклинание начиналось с низкого гортанного звука, потом рёв раненного медведя сменился звоном хрустальных колокольчиков, завершившимся скрипом несмазанных петель. Плеть мелко задрожала в его руке, и это значило, что заключённые в ней Силы проснулись и готовы повиноваться воле того, кто их вызвал. И не важно, как размахнётся рука – Плеть поразит то, на что направлена воля мага.

Невидима нить рассекла спёртый воздух гостиной, и обрубки всех двенадцать свечей, срезанных точно посередине, упали на пол и, раскатившись в разные стороны, погасли. Второй удар разрубил бронзовую подставку канделябра, и его верхняя часть с грохотом обрушилась на паркет.

Аплодисментов не было, но Раим ощутил исходящее от публики чувство, боле сильное, чем восторг – приступ неосознанного страха сковал и самого императора, и приближённых к нему благородных господ. Это продолжалось всего долю мгновения, но Раим понял, что будет дорожить этим сладким воспоминанием всю оставшуюся жизнь, если, конечно, не проживёт достаточно долго, чтобы это воспоминание стёрлось из памяти.

– Браво. – Император позволил себе несколько сдержанных хлопков, остальные, кроме подружки моны Кулины, внезапно лишившейся чувств, повторили его движения, и только бледный худощавый мальчонка в бледно-розовом камзоле, продолжавший сиротливо стоять возле двери, смотрел на мага неподвижным взглядом, полным то ли ненависти, то ли жалости, то затаённого трепета.

Теперь, как полагается, следует уйти за кулисы – не стоит слишком баловать публику своим вниманием, иначе она становится чрезмерно капризна и придирчива. Раим отвесил лёгкий поклон, развернулся на каблуках и двинулся обратно к своей кладовой, услышав напоследок, как барон, его благодетель, объясняет государю:

– Магия забирает силы магов, и, чтобы восстановить их, нужна другая магия, которая бесполезна и скучна для всех, кроме самого мага…

Эти слова тоже наверняка будет записаны в счёт, который барон обязательно предъявит в скором времени… Теперь надо положить Плеть на место, выдержать некоторую паузу и возвратиться к гостям, которым, наконец-то подали поросёнка, запечённого с яблоками, и густые черничные вина. И ещё на обратном пути надо успеть продумать благодарственную речь, восхваляющую мудрость, отвагу, личную доблесть и величие императора – без этого всё, что волею богов произошло сегодня, было бы смазано, а значит, не принесло бы пользы. Магия золота должна усилиться в сиянии имперской короны…

– Ну как, доволен? – поинтересовался барон Иероним, незаметно подкравшийся сзади – подобные шутки были в его стиле, и можно было предвидеть, что такое возможно. Но сейчас его внезапное появление заставило мага вздрогнуть.

– Да, сир. Весьма признателен, сир, – торопливо отозвался Раим, понимая, что барон пришёл получить свою долю от будущей выгоды, которую маг его стараниями скоро должен поиметь. – Позвольте преподнести вам скромные дары в знак моего восхищения вашим неустанными трудами на благо престола.

Несколько небольших ларцов с золотом маг хранил здесь же, рядом с альвийскими магическими предметами, большая часть которых ещё не открыла своих тайн. Он взял обеими руками ларец из чёрного дерева, в котором лежало не меньше двух фунтов монет древней чеканки, и почтительно протянул его своему благодетелю.

– Ну, что ты, друг мой, – неожиданно изумился барон. – Не стоит… Я достаточно богат, чтобы бескорыстно помогать людям, которые имеют несомненные заслуги перед империей. Я лишь хочу дать тебе возможность умножить эти заслуги.

– Но смею ли я… – Маг вдруг замялся, не зная, чего именно он смеет ли. Отказ барона взять деньги пугал и настораживал.

– Эй, Хенрик! – позвал кого-то барон, и на пороге появился всё тот же мальчишка в розовом камзоле. – Видишь этого волчонка? Это мой двоюродный племянник, Хенрик ди Остор, прошу любить и жаловать. И, поверь мне, друг мой, любить и жаловать его тебе придётся довольно долго, пока ему самому не надоест твоя любовь и твоя жалость.

Маг ни нашёл ничего лучшего, как просто кивнуть юному баронету, и тот ответил ему церемонным поклоном.

– К моему глубокому сожалению, все его близкие родственники погибли во время резни, которую прошлым летом устроили бунтовщики в провинции Дайн, и на мою долю выпало всячески заботиться об этом мальце. Но только ты, маг, сможешь ему дать то, чего он хочет.

– Вы хотите, чтобы он стал моим учеником? – на всякий случай спросил Раим, хотя и так было уже понятно, к чему клонит барон.

– Да, он отныне будет жить в твоём доме, и ты должен учить его как следует, и у тебя не должно быть секретов, которые ты утаил бы от него.

– Да, я понял… – обречённо выдохнул из себя маг. Было ясно одно – барон просто не желает брать на себя заботы об отпрыске своих невезучих родичей и хочет унизить парня, делая его судьбой не службу, подобающую его званию, а ремесло. И ему было, в общем-то, всё равно, к кому в обучение определить этого мальчишку – к магу или к сапожнику…

– До тех пор, пока он в твоём доме, я намерен и впредь оказывать тебе покровительство, причём, это не будет отныне стоить тебе ни гроша.

– Я благодарен вам, сир, – поспешил заверить Раим своего благодетеля, хотя не сомневался, что в его предложении кроется какой-то подвох. Ди Остор, как и сам маг, больше верил в магию власти и золота, чем в истинное чародейство, вернее, в то, что от него осталось после истребления альвов.

Маг искоса глянул на мальчишку, и оказалось, что тот направил на него всё тот же неподвижный взгляд, полный то ли затаённого трепета, то ли жалости, то ли ненависти, то ли презрения.

ГЛАВА 4

Один из самых значимых признаков мудрости – умение ждать.

Из «Книги мудрецов Горной Рупии».

– А теперь перемножь в уме семьсот сорок два на девятьсот тридцать четыре, – потребовал старик Тоббо, задумчиво разглядывая замшелый камень, торчащий из болотной жижи.

– Шестьсот девяносто три тысячи двадцать восемь, – после короткого раздумья выдал ответ Трелли. Он мог бы ответить ещё быстрей, но старик, замечая, что ученик слишком легко справляется с его заданиями, сразу же усложняет свои вопросы. Такие маленькие хитрости – часть учения… Люди лживы, и, чтобы выжить среди них, надо превзойти их во всём, в том числе, и в коварстве.

На самом деле, счёт не требовал почти никаких усилий – ответ, как будто, приходил сам собой, и Трелли каждый раз пытался понять, как это происходит, но в голове лишь пробегал ряд ломанных цветовых линий, а потом оставалось лишь назвать полученное число.

– Знаешь ли ты, в чём главная разница между людьми и альвами? – задал старик следующий вопрос.

– У людей кровь красная, а у нас голубая, – тут же ответил Трелли, уже усвоив, что ближе всего к истине должно оказаться то, что первым приходит в голову.

– Этот ответ слишком прост, чтобы быть верным. – Тоббо едва заметно усмехнулся. – Подумай.

– Люди неуклюжи и жестоки, они не отличают прекрасного от безобразного.

– А альвам, значит, свойственны ловкость, изящество, добросердечность и умение ценить красоту – так?

– Наверное, учитель.

– Как же тогда неуклюжие люди сумели истребить ловких альвов?

– Ты, помнится, говорил о коварстве учитель… Может быть, в этом они превзошли нас?

– Что ж, возможно, ты и прав… – Казалось, теперь Тоббо был доволен. – Но среди людей много искусных мастеров, умелых и храбрых воинов, а рабы-менестрели в давние времена услаждали слух высокородных альвов своим пением… Далеко не все люди жестоки и невежественны – в это тебе придётся сначала поверить, а потом ты и сам сможешь убедиться. Что касается их жесткости, – вспомни, как альвы относились к людям, когда сила была на нашей стороне.

Учитель оказался прав, как всегда… Но, если есть вопрос, значит, на него должен быть ответ.

– А ты скажи мне, учитель, и я буду знать…

Некоторое время Тоббо молча наблюдал трепетный полёт медленных, слишком ранних снежинок, таявших налету, и Трелли вдруг показалось, что учитель сам не знает, что сказать.

– Да, малыш, на этот вопрос слишком много ответов, чтобы выбрать из них единственно верный… – Старик теперь говорил тихо, как будто сам с собой, и голос его был едва слышен сквозь лягушачьи трели. – Но врагами нас и людей делают вовсе не различия, а сходство… Не знаешь ли ты, в чём наше главное сходство?

Теперь в самом вопросе содержалась подсказка, и Трелли ответил почти сразу:

– И мы, и они считаем друг друга чудовищами…

Слова, сорвавшиеся с его языка, показались ему чужими. Что значит – считают?! Люди, эти злобные уродливые твари! Пусть они думают, что хотят, но лучше, чем они есть, им от этого не стать…

– Ты никогда не встречал людей, – заметил старик, как будто прочитав мысли своего ученика. – Как ты можешь судить о тех, кого ни разу не видел…

– А разве мало того, что от великого народа альвов осталась лишь горстка отчаявшихся трусов, которые прячутся на этом проклятом болоте… – Трелли вдруг вспомнил, что и раньше, чем больше старик рассказывал о славных победах и великих свершениях далёких предков, им овладевала злость на собственное бессилие и щемящее сожаление о том, что он родился слишком поздно. – Разве мало того, что разрушены наши города, разграблены могилы предков… Почему после всего этого я не должен считать людей чудовищами?!

– Пойми, малыш… Чтобы собрать воедино полотно славного чародея Хатто, тебе придётся долго жить среди людей, видеть их каждый день, говорить с ними. И самым главным твоим врагом будет твоя же ненависть к чудовищам, истребивших альвов. И, чем сильнее будет эта ненависть, тем скорее она обратится против тебя. Ты просто погибнешь, ничего не успев сделать. И тебе не просто предстоит выучить их язык – ты должен научиться смотреть на вещи их глазами, думать, как они, и даже чувствовать, как они.

– А ты умеешь?

– Когда-то умел. Сейчас – не знаю. Я жил среди людей, но это было давно.

– Как же ты сможешь научить меня тому, чего сам не умеешь?

– Этому тебя могут научить только люди.

– Но здесь их нет.

– Не торопи события, малыш… Всему своё время. – Учитель тяжело вздохнул и вновь обратился к созерцанию снежинок. – А теперь иди к вождю, наверное, он уже вернулся с охоты.

Тоббо явно хотел остаться наедине с замшелым камнем, торчащим из болотной жижи, шелестом начинающей желтеть листвы, кваканьем лягушек, ещё не почуявших приближения холодов, и трепетным полётом медленных, слишком ранних снежинок, таявших налету… Когда старик погружался в такую задумчивость, могло показаться, что ему в этом мире уже никто не нужен, и ничего не нужно, как будто он уже смирился с тем, что последним уцелевшим альвам, укрывшимся на крохотном островке среди болот, уже не на что надеяться. Скорее всего, он даже не верил, что его последний ученик, Трелли, сможет сделать то, чего прежде не смог никто, даже в те времена, когда на окраинах людских владений несколько альвийских крепостей ещё казались неприступными. Если старик предавался задумчивости, следовало оставить его в покое…

Только непонятно, с чего Тоббо взял, будто вождь Китт уже вернулся с охоты? Вождь с полутора дюжинами самых умелых бойцов ушёл три дня назад, и никто не говорил, что они отправились на охоту. Никто вообще ничего не говорил, куда и зачем они ушли…

– Трелли! Трелли! – Навстречу ему, не глядя под ноги, бежала маленькая Лунна. – Трелли! Там такое!

– Тихо! – Он приложил палец к губам. – Тихо, Лунна. Не мешай, Тоббо думает.

Старик стоял спиной к ним возле тонкой покосившейся берёзы, и, казалось, он настолько ушёл в себя, что едва ли крики Лунны могли дотянуться до его ушей. Но почему-то именно сейчас казалось, что здесь может шуметь лишь ветер.

– Китт вернулся. – Лунна послушно перешла на шёпот, а потом заговорила ещё тише, как будто собственные слова внушали ей страх. – Они привели человека. То есть, принесли…

– Что!? – не сдержал Трелли изумлённого возгласа. – Как, человека…

– Не видела я – мне сказали, – поспешила добавить Лунна. – И ещё вождь тебя зовёт.

– Вот и пойдём. – Трелли взял её за руку, и они двинулись в обход холма на другую сторону острова, где располагалась просторная землянка вождя.

Всего несколько сотен шагов, и можно пересечь всё, что осталось от некогда казавшихся бескрайними владений могучих и славных предков… Всего несколько сотен шагов – и впереди вновь откроется болото, за которым, через какую-то дюжину лиг, всего день ходу по колено в болотной жиже, начинаются места, где альвам нечего искать, кроме смерти от рук своих бывших рабов…

Трелли замедлил шаг. Он вдруг почувствовал странное беспокойство, для которого, казалось бы, не было особых причин… Да, ему сейчас предстоит впервые увидеть одно из чудовищ, именуемых людьми, но, если его приволокли сюда альвы, значит оно безопасно, укрощено, обессилено. Волноваться нечего, и нечего опасаться – связанный человек не страшнее дохлой жабы… И всё же как-то зябко было оттого, что в маленьком, но привычном и спокойном мире появился чужак.

– Ты чего? – Лунна тянула его за руку, ей, видимо, не терпелось увидеть пленника. – Пойдём же скорее, тебя ведь ждут.

Да, надо идти. Люди, люди, люди… Ещё предстоит выучить их язык, научиться смотреть на вещи их глазами, думать, как они, и даже чувствовать, как они. Так сказал Тоббо… И вот сейчас надо сделать первый шаг навстречу тому, что предстоит, навстречу судьбе, навстречу предназначению, навстречу неизбежности.