Условно пригоден к службе

      В комнате для переговоров у нас появилась возможность побыть наедине и познакомиться друг с другом поближе. Фредди было под сорок, на три года старше меня. В Бундесвере он дослужился до хауптфельдфебеля, тоже был парашютистом, специалистом по затяжным прыжкам. К его специальности относилась также радиотехника. У Фредди было потрясающее чувство юмора, и все его любили. Он был очень любезен и вежлив, но всегда говорил правду в глаза. Эта искренность меня привлекала. Мы с самого начала испытывали друг к другу симпатию.
      Сперва мы вместе согласовывали наши планы на вербовку, потом неделю вместе колесили по Гарцу, чтобы подобрать новый персонал для "Стэй-бихайнд". Был конец лета. Листья на деревьях начинали желтеть, но медленно укорачивающиеся дни оставались еще теплыми и солнечными. Наше турне началось в "Хайдехаусе". С самого начала я познакомил Фредди со всеми вершинами и пропастями нашего дела. Наши беседы вскоре вышли за пределы профессиональных тем, и при этом мы нашли, что у нас много общего.
      В первом по порядку населенном пункте нам нужно было посетить три адреса. Сначала мы припарковали нашу машину подальше от мест проживания интересующих нас людей. Потом я взял свой "дипломат" и вытащил оттуда пластиковый "файл" с данными на первую "наводку". Я открыл голубую папку с тесемочками, засунул туда бумаги и передал ее удивленному Фредди. – Мой дорогой, – пояснил я ему, – голубая папка "Авакона", шариковая ручка, анкета, визитные карточки, все правильно передано, так что – открыть огонь и вперед! – Как?! Ты не пойдешь со мной? Он был потому так ошеломлен, что мы с ним заранее об этом не договаривались.
      Я поддержал изумленного партнера. – Ну, может мне еще провести тебя за ручку? Ты ведь знаешь, в чем тут дело. Во-первых, ты чувствуешь себя более раскованно, когда идешь один, и во-вторых – подумай сам. Тебе открывают дверь и видят там две мрачные фигуры. Тогда наши шансы сразу падают до нуля. Кроме того, может мне потом еще послать в Центр рапорт с оценкой твоего поведения во время опроса? Ну, давай, удачи! Затем я откинул назад спинку сидения и надвинул себе на лицо кепку.
      Через полчаса Фредди вернулся. После пары попыток мы решили все-таки заходить к кандидатам вдвоем. Мы по очереди менялись ролями: один говорил, а другой слушал. После встречи мы самокритично разбирали свои действия, чтобы в следующий раз сработать лучше. Фредди оказался очень толковым. Его жизнелюбие и приветливость были очень полезны в нашем деле, и нам удалось провести несколько интервью. Фредди для такой работы подходил идеально. Постепенно мы стали заниматься и другими заданиями. Фредди принес с собой многолетний опыт службы и знания из самых разных областей. По специальности он был администратором. Так что он стал половиной нашей команды, занимающейся административными делами. Задание, недооценивать которое нельзя.
      Фредди работал из офиса на Боннер Платц. Мы время от времени встречались в Гессене, чтобы согласовать наши планы и обменяться новостями. Когда поступил приказ о роспуске организации, нам пришлось работать непрерывно, ведь нужно было демонтировать большое количество объектов инфраструктуры "Стэй-бихайнд".
      При этом нам довелось столкнуться и с гротескными ситуациями. Например, многие долговременные тайники просто не удалось найти. Некоторые агентуристы облегчили себе жизнь, закопав в свои "тайники" не контейнеры, а только крышки от них. Так им не пришлось копать глубокие ямы. Проверку металлической проволокой, которую устраивали сотрудники из Центра, эти псевдо-тайники всегда с блеском выдерживали.
      Один офицер-групповод собрал свои рации уже за три дня. На вопрос, как ему удалось так быстро управиться, он лапидарно ответил: – Только не говори, что ты свои рации действительно раздал агентам. Для меня это было слишком опасно. Вдруг бы кто-то из них сбежал…
      Разгадка проста – все приборы он хранил у себя дома. В случае учений в дело включалась его жена. На обратной стороне двери кладовки, где хранились метлы, висел календарь сеансов радиосвязи всех агентов ее мужа. Оттуда она и знала, когда ей нужно передавать и принимать радиограммы.
      Ликвидация "Стэй-бихайнд" вызвала большое беспокойство и страх за будущее. Отвечающий за наши кадры реферат спрятался от нас подальше, а шефы демонстрировали свою прозорливость. Хилль первым, еще до решения Федерального правительства о роспуске подразделения, перешел в другой отдел БНД. Его преемником на посту начальника оперативной группы на уже тонущем корабле стал человек по фамилии Гассинг.
      Друг и враг
      Гассинга в середине 1990 года перевели в Берлин, чтобы организовать там двустороннее подразделение совместно с американцами. Через несколько недель после того, как развеялся дым от нашей бурной миссии на Рюгене, меня окончательно перевели в 12 YA, совместное подразделение БНД и американской военной разведки РУМО в Берлине.
      "Хайдехаус" в Ганновере уже был распущен. Только упрямый Корбах отказывался покинуть свой пост. Он был не военный, а служащий, потому его нельзя было произвольно перемещать с места на место, и он очень хорошо это знал. Потому он по-прежнему оставался на пустом объекте и исполнял службу, для которой уже давно не было никаких уставов, приказов и инструкций.
      Вместе с моим коллегой Удо, проживающим в нижнесаксонском городке Пайне и тоже переведенным из "Стэй-бихайнд" в Берлин, мы решили путешествовать вместе на одной машине. Мою просьбу о переводе в Берлин на постоянную работу Служба отвергла, мотивируя это тем, что на несколько ближайших лет там для меня не будет достаточно много работы. Поэтому я и Удо решили экономить деньги, вместе разъезжая из Ганновера в Берлин и назад. Наше первое совместное турне состоялось на "Фольксвагене-Гольф" Удо. По дороге я рассказывал ему об опыте, накопленном мною за время сотрудничества с партнерами при наблюдении за вывозом русских атомных боеголовок на Рюгене и о работе нового подразделения. Мы укрепили друг друга во всех наших сомнениях, связанных с этой неестественной ситуацией, но, тем не менее, решили принять участие в этой игре.
      Наши бюро были почти пусты. Марк Хэндридж стоял в коридоре и радостно со мной поздоровался. Наша делопроизводительница сидела в своей комнате. За это время БНД даже удалось уже взять на работу в наш филиал кассиршу. Поприветствовав обеих дам, мы явились к Гассингу.
      Первый разговор начался с плохой новости. С доплатой за работу "на холоде" ничего не вышло, заявил шеф, потому что филиал все-таки расположен в бывшем Западном Берлине. То обстоятельство, что 90 процентов нашей работы мы должны были проводить в новых федеральных землях, похоже, никого в Пуллахе не интересовало. Нас снова "надули".
      Новость номер два стимулировала нас не больше первой. Гассинг заявил, что американцы прямо с этого момента полностью взяли на себя ответственность за наши операции. Что же это было такое? Неужели пуллахцам это все было настолько ненужно, что нас теперь переподчинили американцам? Кто поддержит нас, если что-то случится? И что, эти в подвале теперь будут нам указывать, когда, как и куда ехать? Вопросы за вопросами…
      Никакая из основных проблем решена не была. Все внутренние правила БНД оказались произвольно сваленными в одну кучу. Типичный пример: в интересах берлинского филиала нам следовало брать нашу служебную машину с собой домой, чтобы мы быстро и без лишней траты времени смогли в случае необходимости действовать и по выходным дням. Но циркуляры финансово-бюджетного отдела БНД этого не разрешали. Исключений из правил официально не было, даже если они и были бы полезны для дела.
      Потому мы выдумали наше собственное исключение. Если по пути в наши родные места или на обратном пути в Берлин нам нужно было решать какие-то официальные дела, то мы могли брать служебную машину. Потому мы подбирали соответственно сроки для решения таких официальных дел, назначали встречи и т. д. Были ли эти дела целесообразны и оправданны – это уже совсем другая история.
      Но сначала нам предстояло решить другую проблему. Нам было нужно жилье. Гассинг уже установил контакты с фирмой ARWOBAU, занимающейся строительством и недвижимостью, и некоторых коллег разместили на объектах этой фирмы неподалеку от места расположения филиала. С разрешения Мюнхена они все зарегистрировались под своими настоящими фамилиями.
      Для бывших людей "Стэй-бихайнд" это не подходило никак. Они не хотели жить вблизи бывшей виллы Кейтеля на Фёренвег и уж точно не собирались засвечивать свои настоящие имена. Потому Герт Арнштайн, Удо Хипплер, Фредди Тойбнер и я отправились в филиал ARWOBAU на Буковер Дамм, чтобы найти подходящее жилье. Арнштайн, франконец, уже сошелся близко с Тойбнером, который был родом из-под города Ансбаха. Появилась еще одна команда для совместной работы и поездок.
      Чтобы сэкономить деньги, мы придумали следующее. Каждая из наших команд снимет по одной однокомнатной квартире. Фредди и Удо возьмут на себя одну квартиру, Герт и я – другую. Мы планировали, что так как одна команда все время находится в командировке, то другой в это время можно будет пользоваться двумя маленькими квартирами. На случай, если нам придется быть в Берлине всем четверым, то в каждой квартире мы поставим дополнительно еще по раскладушке. У этой идеи было еще и то преимущество, что при регистрации каждой квартиры мы "засвечивали" только один псевдоним. Зачем рисковать без надобности?
      Мы выбрали большой жилой комплекс в доме номер 2 по улице Рингслебенштрассе в районе Буков на юге Берлина. Там нам легко было затеряться среди многочисленных жильцов, и никто не заметил бы, что в квартире, где зарегистрирован один человек, живут порой двое. К тому же наши квартиры были удобны с точки зрения использования транспорта. Недалеко от нас проходил федеральный автобан № 96, идущий из Финстервальде вплоть до Засница на острове Рюген. По трассе 96-го автобана находилось несколько советских гарнизонов, интересных для нас.
      После того, как все координаты сошлись, мы хотели покомандно устроиться в доме, во всем остальном оставаясь автономными. В дальнейшем выяснилось, что мы использовали квартиры даже реже, чем изначально рассчитывали. За четыре последующих года они были заняты максимум десять процентов всего времени. С другой стороны, намного чаще, чем планировалось, в Берлине работали две наши команды одновременно. Потому я чуть ли не каждую мою ночь в Берлине проводил на раскладушке в комнате Герта. К сожалению, наше стремление к экономии не было вознаграждено государством, в нашем случае администрацией БНД. Бухгалтера высчитывали из финансовой прибавки за работу вдали от семьи, с каждого из нас одинаковую общую сумму за плату за жилье. Таким образом, хотя у нас было всего две квартиры, платить нам приходилось за четыре.
      Секреты с мусорных свалок
      Прошло всего несколько дней, и мы получили первое оперативное задание от американцев. Его смысл нас ошеломил. Нужно было проверять не казарму, не транспорт, не человека. Нам был дан куда менее увлекательный приказ – порыться в многочисленных мусорных свалках в поисках там "сокровищ" Западной группы войск. В качестве рабочей одежды нам выдали сапоги и пластиковые перчатки. Наш джип "Мерседес", так хорошо послуживший нам на Рюгене, за это время уже был перекрашен из натовского цвета хаки в красный "металлик". Он стоял на парковке у филиала и ждал нас.
      К первой поездке мы приступали со смешанным чувством. Почему именно нам вначале приходится ехать на дорогом внедорожнике, а потом копаться в мусорных ящиках? Я ведь был офицером Бундесвера, а теперь они хотели сделать из меня мусорщика.
      Перед первой поездкой мы еще раз заглянули к американцам. Мы взяли у них карты, которые были заказаны нами в Пуллахе еще несколько недель назад, но до сих пор не присланы. Правда, из Центра мы получили новейшую зеркальную фотокамеру – но без пленки. Пленку тоже пришлось просить у американцев. В этот раз Ганс Дитхард из американского РУМО показал нам свои запасы в кладовке с большим холодильником. Там лежали ящики водки, виски, другие спиртные напитки, блоки сигарет. – Вы можете здесь запасаться перед выездом. Берите все это в качестве, так сказать, обменного фонда, если вы вдруг во время посещения свалок наткнетесь на русских, которые как раз выбрасывают свой мусор. Берите сколько нужно. Конечно, можно немного взять и для собственного потребления, – добавил он покровительственным тоном.
      Это было первой попыткой подкупа, потому что всем было ясно, что такой подход никак не соответствовал правилам. За первой попыткой последовали другие, более четкие предложения. Маленькая кладовая позже стала даже камнем преткновения. Многие агентуристы перед выездом затаривались сигаретами и алкоголем, чтобы благожелательно настроить к себе персонал свалок. Но и другие все больше начали обслуживаться в подвале, прежде всего, сотрудники внутренних служб БНД. Бесплатные деликатесы они поднимали к себе наверх целыми ящиками. Потому однажды руководителям резидентуры РУМО пришлось вмешаться и запретить некоторым людям посещать подвал. Слухи уличали в таких действиях даже нашего шефа.
      Полковник Грув, преемник прославившегося в июле 1990 года в ходе рюгенской операции полковника Дего, был вынужден со временем ограничить эту "халяву", потому что расходы на такого рода бесплатное снабжение уже начинали понемногу выходить за грани разумного.
      Дего перевели в штаб в Аугсбурге, и командование на Фёренвег взял на себя Грув. Новый начальник всего себя отдавал работе, постоянно ходил в мундире и отличался свирепым взглядом. Уже с первого момента он заставил себя уважать. Грув командовал строго, но одновременно был чувствителен и заботлив. Он не терпел ошибок, зато оставлял своим людям столько простора для действий, сколько они хотели. Для Грува значение мел только успех работы.
      Уже после нескольких поездок нам стало понятно, что мы упустим исторический шанс, если сконцентрируем свои усилия только на мусорных свалках. Российских военнослужащих можно было встретить повсюду. Они составляли большой потенциал, из которого мы должны были систематически получать информацию. Наши новые коллеги Вульф и Эрнст поняли это первыми. Они, кстати, поселились в том же доме на Рингслебенштрассе. Мы регулярно встречались и обменивались опытом.
      Один раз в неделю мы передавали весь собранный нами материал американцам на Фёренвег. Мы приносили туда тяжелые мешки с официальными военными документами. Порой нам приходилось приезжать туда по несколько раз, чтобы привезти все, что собрали. Подсчитать или составить перечень нашего "улова" мы не могли. Российские военные просто выбрасывали слишком много. Документы касались всего – от меню в столовых и списков персонала до совершенно секретных приказов.
      За это время мы успели уже наладить сотрудничество с восточногерманскими мусорщиками. За пятьдесят или сто западных марок они отбирали для нас отходы российских гарнизонов, особое внимание обращая при этом на бумаги или технические приспособления. Ранняя форма сортировки мусора. Только через пару месяцев к нам поступила бюджетная смета из Пуллаха. Теперь мы могли законно оплачивать услуги наших помощников со свалок. Ради порядка и эта наша работа получила официальное название – "Операция "Жираф".
      Как и раньше, американцы имели право первого доступа. Они просматривали материал и переводили, в зависимости от приоритета. В отличие от немецкой части совместного подразделения у них были люди, умевшие говорить и читать по-русски. Один раз в неделю они передавали нам пачку донесений, содержавших разведывательные сведения, полученные из выловленных в мусорных кучах документов.
      Меняю тостеры на секретные документы
      Вульф и Эрнст за это время перешли к завязыванию личных отношений с российскими военнослужащими. Примерно через полгода я заметил, что качество поставляемых ими документов улучшается день ото дня. Понять причину оказалось нетрудно. Вульф купил фургон и заполнил его различными электротоварами для кухни и дома. Эрнст и он разъезжали на нем в первую очередь в окрестностях Вюнсдорфа, где размещалось командование Западной группы генерал-полковника Бурлакова.
      Однажды и мы с Фредди поехали в Вюнсдорф, чтобы понаблюдать за работой Вульфа и Эрнста. Вульф свой маркитанский автомобиль поставил на большой стоянке на улице Банхофштрассе, откуда были видны российские казармы. С дистанции в сто метров Фредди и я наблюдали за невероятным событием. Боковая сдвижная дверь красного автобуса была открыта. Там сидел Вульф среди сложенных штабелями коробок с тостерами, электроутюгами, кухонными комбайнами, видеомагнитофонами, электробритвами и многим другим.
      Перед фургоном выстроилась очередь, в которой попадались офицеры и солдаты в форме. Каждый принес с собой коробку или сумку. Эрнст сидел на сидении рядом с водительским, и принимал у русских все документы через открытое окно. Он наскоро просматривал материалы, чтобы сообщать своему партнеру о возможной разведывательной ценности тех или иных документов.
      Вульф потом, в зависимости от результата, выдавал поставщику либо кофеварку, либо миксер, либо электрическую яйцеварку. Некоторые солдаты уже успевали снова сбегать в казарму, если принесенных ими в первый раз бумаг не хватало, например, для обмена на видеомагнитофон. Через определенное время наши коллеги все хорошо упаковывали, закрывали лавочку и уезжали к другой казарме или к другому гарнизону.
      Фредди ухмылялся, сидя на заднем сидении: – Пожалуйста, скажи мне, что этого всего на самом деле не было. Мне ведь это просто приснилось, правда? Эта индивидуальная скупка информации и вправду, мало в чем походила на наше общее понимание смысла разведывательной работы. Подобное могло случиться только в буре, пронесшейся после "поворота" по немецкому Востоку. Абсолютно сюрреалистическая ситуация.
      Все это время я ездил вместе с Удо, а Фредди порой с Гертом. Мы посещали все гарнизоны российских войск. Теперь мы знали, где бывают солдаты после окончания службы. Мы узнали, когда личная беседа приносит пользу, если нужно узнать о процедуре вывода войск и выяснить, где та или иная часть будет дислоцироваться после возвращения в Россию.
      Страх контактов с чужаками, преследовавший нас первые недели уступил место доброжелательной открытости по отношению к русским. Я, как и все другие коллеги, был родом из "старой" ФРГ, в которой мы изначально якобы знали, где находится зло и опасность. А именно – за большим забором, разделившим мир на два лагеря. Пока это правило считалось верным, все было для нас хорошо и просто. Но теперь мы оказались в привилегированном положении – могли своими глазами видеть, как уходит домой славная Западная группа советских войск. Еще нам удалось прочувствовать, как наши восточные соотечественники воспринимают нас, западных немцев, вдруг вторгшихся к ним и пользующихся ими совершенно бесцеремонно. Давно устоявшаяся в наших головах картина мира начала распадаться.
      Особенно это касалось русских, белорусов, украинцев, с которыми мы завязали личные отношения. Как-то вдруг эта армия стала для нас складываться из людей с теми же проблемами, что и у нас. Они перестали быть для нас единой анонимной массой, превратившись в людей со своими судьбами, которые мы уже не могли так просто игнорировать. У них были дети, они переживали за их будущее, обладали культурой и, несмотря на общую бедность, радостью жизни.
      Уровень жизни советских, а позднее российских войск, расквартированных в ГДР, в то время стремительно падал до нулевого уровня. Простой солдат жил в казарме, где кроме него содержалось еще до ста двадцати его товарищей. У него не было никакой личной собственности. Каждый его день был расписан по минутам. Личность не стоила ничего, коллектив – все. Солдат муштровали без малейшего уважения к их человеческим правам. У них не было ни увольнительных, ни отпусков. Им приходилось удовлетворяться денежным пособием всего в один рубль в день и дополнительно 25 марок ГДР в месяц. Питание солдат было жутким, медицинское обслуживание отвратительным.
      В отношениях между офицером и солдатом, а еще больше между самими солдатами, часто царили невероятная жестокость и неприкрытое насилие. В восьмидесятых годах от четырехсот до пятисот солдат ГСВГ-ЗГВ ежегодно дезертировали из своих частей. Как правило, их ловили, после чего их ожидали либо 15 лет лагерей, либо даже смертная казнь.
      В отличие от их западных коллег офицерам и их семьям, тоже, кстати, проживавшим в более чем скромных условиях, было строго запрещено вступать в неслужебные контакты с восточными немцами. Еще им мешал языковой барьер между "братскими странами". Дружба и не могла появиться, ведь обе стороны видели друг друга только в дни особых праздников. Потому, за исключением разве что высших эшелонов военного руководства или спецслужб, тут не было боли расставания, когда пути восточных немцев и защищавшей их в течение почти пятидесяти лет державы в 1994 году разошлись окончательно. Тем не менее, полковник ЗГВ Геннадий Лужецкий написал в "Прощальной песне российских солдат" (она же – "Прощай, Германия, прощай") такие проникновенные слова:
      "Германия, мы протягиваем тебе руку
      И возвращаемся на Родину.
      Родина готова нас встретить.
      Мы остаемся друзьями на все времена.
      На мире, дружбе и доверии
      Будем строить мы наше будущее.
      Долг исполнен. Прощай, Берлин!
      Наши сердца тянутся к дому".
      А как в сравнении с этим обстояли наши дела с нашими собственными союзниками, к которым мы, вроде бы, были куда ближе? Благодаря полной неспособности Федеральной разведывательной службы РУМО старалось нас в Берлине хорошо мотивировать, но плохо информировать. Американцы относились к нам внимательно, зато из всей полученной нами информации нам после них доставался совсем маленький кусочек. Причина была в том, что БНД никак не могла обеспечить нас переводчиками. Потому янки взяли на себя обработку сырого материала. Они высасывали из него все и возвращали нам крошечные обрывки полученных таким путем сведений. Начиная с 1991 года, это неравенство сохранялось в течение еще четырех лет. Мы просто не могли с этим справиться.
      "Жучки" на улице Фёренвег
      Одно событие времен нашего немецко-американского разведывательного партнерства я никогда не забуду. Однажды Удо и я готовились к поездке на Балтику. Там мы хотели пронаблюдать за вывозом российских танковых соединений в портах погрузки. Обычно в таких случаях мы пользовались всегда маленьким диктофоном, так называемым "перлкордером". Собирая свой багаж, я заметил, что у меня больше нет кассет к этому диктофону. По пути в подвал я столкнулся с Марком Хэндриджем, который, очевидно, торопился на встречу с полковником Грувом.
      Тем не менее, он остановился на мгновение рядом со мной и спросил, не может ли он чем-то мне помочь. – Да, Марк, – сказал я, – не сможешь ли ты дать нам пару маленьких кассет для нашего "перла". У меня нет больше ни одной.
      Мы быстро прошли в его бюро. Сначала он полез в свой шкаф. – Черт, – вырвалось у него, – здесь их тоже нет. Погрузившись в свои мысли, он открыл свой ящик стола и с облегчением взглянул туда. – О, Норберт, тут есть еще две. Возьми их. Он дал мне две мини-кассеты в руку и тут же исчез в кабинете Грува.
      Удо и я выехали из Берлина. На вторую половину дня у нас была назначена встреча с Гертом и Фредди в Висмаре. Они оба уже были там, а мы должны были их сменить. Это произошло на автобане, идущем в сторону Гамбурга. Я как раз искал на автомагнитоле какую-то новую радиоволну, а Удо вставил одну из кассет в "перлкордер". Он нажал на кнопку воспроизведения и оцепенел: – Тихо! Приглуши радио! Тут какие-то голоса на пленке! – Что это? – спросил я своего коллегу, взглянув в его сторону. Удо засмеялся и вдруг сразу же разволновался.
      – Там только что был голос Герта. Послушаем, что он там наболтал. В этот момент Удо еще думал, что на пленке старая запись, которую когда-то надиктовал Герт.
      Удо прокрутил пленку назад и снова нажал на воспроизведение. – Но теперь это уже не Герт, а Гассинг. Я схожу с ума! – пробормотал Удо. Впереди мы увидели автостоянку. Мы с трудом припарковались между грузовиками. – Дай сюда! Я взял диктофон из его рук и снова включил воспроизведение. Потом увеличил громкость, и мы оба навострили уши. Мы как бы переместились на служебное совещание, судя по всему, проходившее в кабинете Гассинга. – Зачем старик тайно записывает свои заседания? – спросил Удо с некоторым упреком в голосе. Мы слушали дальше. На пленке было слышно, как Гассинг прощается с Гертом и еще с одним человеком. Затем он позвонил по телефону.
      – Но зачем старик записывает еще и свои телефонные разговоры? – вырвалось уже у меня. Удо стукнул кулаком по приборной панели. – Вот дерьмо, – произнес он после долгой паузы, – он записывает все, чтобы потом тихонько передавать записи американцам – возможно. Нет! Вряд ли, я не думаю. Это они сами нас слушают. Вот свинство!
      – Нам нужно срочно вернуться к старику, – предложил я, пока кассета крутилась дальше. – Нет, сначала пусть послушает Герт, – возразил Удо. Мы дали газ и помчались в Висмар, где у нас была назначена встреча.
      В порту стояло несколько колонн техники и войск ЗГВ. В этот день в первую очередь на корабли грузились медико-санитарные части. Потому мы не направились прямо в центр, а проехали вдоль улицы Герберштрассе. Там мы их и увидели – Герт и Фредди катили на синем джипе вдоль российской военной колонны. Мы радостно поприветствовали друг друга. Потом я повел обоих в маленькое кафе.
      Еще на тротуаре я вытащил "перлкордер" и включил пленку. Хорошее настроение Герта пропало мгновенно. – Откуда это у тебя? Я рассказал об известных нам уже обстоятельствах. Герт вспомнил: – Это было, наверное, две недели назад. Там были старик, помощник по оперативной безопасности и я. Речь шла о том, кто кого будет замещать на время отпусков. Старки хотел в отпуск, а потом еще на пару недель в школу для прохождения курсов повышения шпионской квалификации. Мы все это обсудили. То, что мне тогда доведется гораздо реже выезжать, ну и все такое…
      Несомненно, американцы подслушивали, как минимум, бюро шефа. Этого никто из нас не ожидал.
      Из нас сыпались проклятья и ругательства. Разочарования последних месяцев, пустые обещания наших работодателей требовали громоотвода. Мы подсчитывали наш возраст, желая узнать, сколько мы еще сможем выдерживать подобные неприятности. Потом мы решили прервать операцию и вернуться в Берлин. Гассинга нужно срочно познакомить с кассетой. Теперь у нас возникла новая проблема. Мы не могли проинформировать старика в его собственном кабинете, потому что "подвальные мокрицы" тут же узнали бы об этом. Нужно было выманить его наружу. Я высадил Удо у ресторана неподалеку от здания нашего филиала и прошел оставшиеся до красно-коричневого кирпичного дома 400 метров пешком.
      Гассинг сидел в своем кабинете и размышлял над бумагами. Не давая ему сказать ни слова, я перехватил инициативу: – У нас проблема с машиной. Гассинг измученно поднял взгляд: – Мотор или коробка передач? Его это совсем не удивило, потому что это были обычные проблемы у наших джипов, которых, кстати, у нас уже было девять. – Нет, вроде бы ничего особо серьезного. Но вы ведь хорошо разбираетесь в машинах, может быть, посмотрите…
      Он встал и последовал за мной. Снаружи дул ледяной ветер. На мне было пальто, а Гассинг в своем костюме, дрожа от холода, остался стоять на верхней ступеньке входной лестницы. Я кратко сообщил ему о нашем новом открытии. Он выглядел несколько озадаченным, но взял кассету и снова исчез в своем кабинете. Он обо всем позаботится, были его последние слова.
      Обе вернувшиеся команды встретились на Рингслебенштрассе. Там мы чувствовали себя в безопасности и могли свободно разговаривать. Дом номер два состоял из трех десятиэтажных блоков, сходившихся подобно звезде. Их соединял центральный вход. Оттуда можно было подниматься на лифтах или по отдельным лестницам. Удо и Фредди проживали на втором этаже западного крыла, Герт и я на четвертом этаже северо-восточного блока. Тут разместилось и большинство сотрудников нашей старой команды "Стэй-бихайнд". Я сначала поднялся в мою квартиру, где с удовлетворением заметил, что домоуправление привинтило к ней новую табличку – "Вернер Шрадер".
      Через какое-то время поднялся Удо. Мы посоветовались, куда нам лучше всего отправиться на ужин. Выбор наш пал на "Буссола" – итальянский ресторан, в 850 метрах от нас на перекрестке улиц Липшицштрассе и Фриц-Эрлер-Аллее, в середине района Гропиусштадт. Это было смешное круглое здание с прекрасной кухней, мягким светом и очень удобными местами. Там можно было спокойно беседовать, не боясь, что услышат люди за соседними столиками. Во время еды мы снова обсудили ситуацию в подразделении. Реакция Гассинга показалась нам странной. Все равно, в любом случае теперь должны реагировать мюнхенцы. Но что будет, если они промолчат? Ведь при таких обстоятельствах мы уже не смогли бы сотрудничать с американцами.
      Нам оставалось надеяться, что Гассинг урегулирует неприятную ситуацию. Нам самим несколько недель назад запретили напрямую связываться с пуллахским Центром. Это было связано с тем, что многие из нас жаловались в разные служебные инстанции, потому что нам приходилось выполнять нашу работу в хаотичных обстоятельствах и без четких указаний. Каждый, от шефа до кассирши, поступал в любой ситуации так, как сам считал правильным. Исходя из своих добрых намерений и на свой собственный риск.
      Этой открытой критике в Центре не обрадовались. Потому последовали нерадостные указания. Только наш шеф мог с этого момента напрямую общаться с Мюнхеном, и то исключительно с начальником курирующего нас отдела Гиглем. Немедленно права доступа подразделения 12 YA к Центру были резко ограничены. Этот факт исключительно ярко показывал, какое малое внимание уделялось руководством БНД нам и нашей работе.
      На следующее утро мы, сгорая от любопытства, поехали на Фёренвег. На территории объекта все еще было тихо. Команды были в дороге, оставалась лишь пара человек из внутренней службы. Но больше всего нас поразило, что Гассинг вообще не приехал. Он отпросился у начальства на целый день. Так прошла, пожалуй, целая неделя, пока мы снова смогли поговорить с ним о проблеме "жучков" в его бюро. Нас смутило, что он, оказывается, так никак и не отреагировал. И сейчас он постарался приуменьшить проблему: – Я считаю эту запись скорее случайной ошибкой или небрежностью, чем преднамеренным действием. Ведь до сих пор все шло гладко с американцами. У нас и так хватает проблем. Не хотел бы я ссориться еще и из-за этого.