Disciples - Побег из преисподней

Юлия Галанина

Побег из преисподней

Вступление

Белые птицы летели на восток. Над Невендааром, землей без мира, встретились двое.

Яростный ветер откидывал назад плащ одного всадника. Могучие крылья покрытого длинной попоной скакуна казались парусами.

У черной твари, на которой восседал другой, на голове красовались рога, а копыта пылали адским пламенем.

Всадники молча кружили друг напротив друга. Долго. Оценивающе.

Внизу лежали мерцающие реки и заснеженные горы, многобашенные города и мрачные развалины, волшебные леса, полные сокровищ.

Руки сжимали мечи. Губы были готовы выплюнуть заклинание. Но… Здесь, в небе, силы равны. А внизу царило хрупкое перемирие.

Всадник в черном и алом решительно натянул поводья.

Пылающие копыта резко вздыбившейся твари едва не чиркнули по белым перьям крылатого коня, чуть не оставили на них угольный след.

Круто развернув скакуна, демон Легионов Проклятых направился по своим делам, не оглядываясь.

Крылатый конь плеснул крыльями. Серебристый с синей каймой плащ реял победным знаменем. Внизу была Империя. Всаднику на покрытом парчовой попоной скакуне нужно было спешить попасть к полудню в один из захолустных имперских городков.

Глава первая

Эликсир счастья

И совершенно не требовалось лишний раз орать, что и так все знают. Вслед Рету только собаки не лаяли: «Подкидыш! Подкидыш! Подкидыш!»

Тоже мне новость!

Урок пошел насмарку. И вовсе не из-за Рету.

Просто маг сегодня с утра был трезв и озверел хуже виверны. А трезвым он был ровно по той же причине, что и благородный опекун Рету, – деньги закончились, а вестник запаздывал.

Рету, в сущности, было все равно. Все равно, что про него думает маг, все равно, какими словами обзывается, просто порки было не избежать. А спина еще с прошлой толком не зажила.

И было обидно, что учитель придирается по пустякам.

Когда ранним утром опекун сдал Рету на учение магу безвозмездно (то есть даром), не заплатив за прошлый месяц, хоть и обещал неделю назад, взгляд мага потускнел и подернулся пеленой, как кипяченое молоко пенкой.

И когда опекун, бодро цокая каблуками, спускался из магической башни, маг гыкал, хмыкал и гонял морщины по лицу таким хитроумным способом, что они складывались в совершенно невообразимые гримасы.

Глядя на него, и гном бы понял, что сегодня магии шиш дождешься. Дураков учить бесплатно пусть у других рас поищут, а имперские маги свои знания берегут.

Опять же громко возмущаться маг побаивался – городишко-то крохотный, доход небольшой, за каждый медяк душу отдай. А за Рету хоть и платили через раз, а все же золотом.

Поэтому маг, видно, решил старым способом душу отвести: спустить пар, гоняя ученика до седьмого пота.

Все это Рету по лицу наставника читал куда явственнее, чем слова в магической книге.

Приняв решение, маг собрал морщины в кучку и нараспев, давя на «О», сказал… Да что там сказал – изрек!

– Возьми, отрок, сей пергамен и напиши на нем свои разумения, что есть такое наш благословенный Невендаар, чем он велик и знаменит. Чтобы, прочтя твои умные словеса, возрадовался почтенный опекун усердию воспитанника и вознес бы поминальные молитвы твоим безвременно почившим родителям.

Бумагу на Рету расходовать не стал, протянул «сей пергамен», по виду тряпку тряпкой. Благородную телячью кожу, выделанную особым способом, которая пошла на изготовление этого листа, много раз скоблили, безжалостно соскребая написанное, так что местами она была почти прозрачной, местами грязной, а кое-где и дыры светили.

Рету взял лист, чернильницу и перо. Разложил лист на столе.

Маг погулял туда-сюда, от восточного окна кабинета к западному, увидел в западном окошке, что кабачок на перекрестке уже открыли, колпак в руки – и за дверь. Сообщив напоследок грозно:

– Приду – проверю!

Рету (спросонья) поверил магу: про то, что надо писать «свои разумения». Долго думал, затылок скреб, наконец, придумал и вывел:

«Наша земля очень красивая и хорошая. Вода в реках светится на перекатах, а на берегу обязательно наткнешься на череп-другой. Если повезет, найдешь и золотые побрякушки. Их охотно примут в лавочке. Только недорого, потому что, говорят, на таких трупный яд заводится, очистить его больших денег стоит. А под пологом леса вечерами горят загадочные огни. Гарнизонный конюх говорит, это светляки, а госпожа Нида, что сидит на рынке и как будто продает грибы и ягоды, а на самом деле скупает краденое и торгует втихую бражкой, которую и гонит из этих ягод, настоянных на грибах, говорит, это лесные феи так мерцают. Там в лесу, в кустах, я нашел шлем. Крепкий, даже серебряный, наверное. Лишь вмятина на боку, а так как новенький. Только господин опекун его у меня забрал и обменял у кузнеца на рыцарские шпоры. Со звоном! Не думаю, что в других землях шлемы так валяются под ногами, как у нас. Вот не повезло ихним бедолагам: не разживешься с ягоды-то! Не все же такие умные, как госпожа Нида – она ягоды сквасит в бочонке, грибы мелко на кусочки нарежет – и туда же! А когда поверху зеленая пена пойдет и мухи кругом передохнут, разливает по кувшинам. У нее на околице сарайчик кособокий есть, там этих бочонков и кувшинов – не перечесть. Она говорит, что от одних грибов людям дурно делается, а от других и вовсе смерть прийти может. А вот если все в кучу скинуть, как в помойное ведро, да водички прибавить, то такое забористое пойло выходит, что хоть пляши, хоть пой, людям одна сплошная радость и приятность. И поэтому она в нашем городе человек уважаемый, с весом. Эта правда – не всякий табурет госпожу Ниду снесет, не сломается. А еще у нас есть ресурсы и мана. И это тоже очень хорошо».

Самое обидное, что чистую правду писал, старался. И буквы ровные получились, и клякс немного. Самому понравилось.

Ближе к обеду приковылял маг, уже добренький. На посох магический словно на клюку опирается, а глаза не пенкой утренней покрыты, сияют, как медяки фальшивые.

– Написал, дружок? – заботливо так спросил.

Когтистой лапой листок сгреб – и в кресло свое высокое, перед камином.

Ноги на скамеечку маленькую поставил, магический огонь щелчком пальца высек и давай Ретовы буквы разбирать.

А потом как заорет:

– Подкидыш чертов, сын горгульи! Ты каким дерьмом пергамен испохабил? Этому я тебя учу?

Посох схватил и Рету треснул. Хорошо, кресло от стола далеко, только кончиком задел.

А маг разоряется дальше:

– Посадили мне на шею дармоеда, ему бы только хорошие вещи портить! Как я это отскребать буду, а? Паршивец ты этакий! Я тебе про высокое велел писать, про милость богов к своим детям, про то, что Император нам заместо отца родного, – а ты, паскудник? Какого Бетрезена, да забудется имя его во веки вечные, ты тетушку Ниду с конюхом приплел? Какие ягоды с грибами?

Дальше его брань Рету уже и не слушал, повесив печально голову для виду, а на самом деле размышляя, что лучше: пусть его маг сейчас выдерет, или плюнуть и сбежать, тогда маг опекуну наябедничает, а тот плеткой отходит, что потом ни присесть, ни прилечь. Опять же, если день не заладится, опекун так и так побьет, бегай от мага или не бегай. А вдруг заладится? Маг треснет посохом по спине раза четыре, а потом устанет.

– Отвечай, изверг демонический! – разорялся маг.

Про что отвечать Рету в раздумьях прослушал, поэтому, вскинув голову, попытался ответить:

– Так конюх-то у тетушки Ниды тоже бражку берет! Она в долг его снабжает, входит в положение.

– В долг, говоришь? – нахмурился маг, завесил глаза кустистыми бровями. – Вот мерзавка, где она обретается, в какой каверне злокачественной?

Рету понял – пронесло! Некогда магу его колошматить, раз тетушка Нида согласна в долг дать.

– Да на рынке, по правую руку от входа, там еще торговки пончиками да горячей требухой на своих корзинах для тепла сидят. Тетушка Нида самая толстая и важная. У нее даже тележка есть! Там поверху ягоды, а под низом, за занавеской, кувшины.

– Вертеп и разврат! – громыхнул маг. – Требуха и пончики! Врешь ты все поди. Схожу проверю. Если подтвердится…

Он зловеще стукнул посохом, выбив сноп ярких искр из каменного пола.

Швырнул пергамен в огонь, спустил ноги со скамеечки, кряхтя, поднялся с кресла и пошел, борода торчком. Важный – как патриарх.

Рету так понял, что маг собрался тетушку Ниду припугнуть, мол, властям донесет об ее зелье, которое без лицензии, чтобы она ему не в долг, чтобы она ему так давала. Только не на ту напал. Тетушка Нида искры без всякого посоха, простым взглядом высекает. Ее на испуг не возьмешь, она тертая. Она хвасталась, что способна баньши переорать и призраки ее стороной обходят.

В камине пахло паленой кожей.

Рету даже расстроился – столько трудов пропало. А чего еще писать-то про наш благословенный Невендаар? На память только слова опекуна приходят, которые он Рету каждый раз говорит, как напьется:

– Родину не выбирают, сынок, ты понял? Родину не выбирают!

И шепелявит, гад, специально, чтобы не «сынок», а «щенок» получалось.

Да пусть не выбирают, Рету против, что ли. Ему и тут неплохо. Когда не бьют.

Нет, ежели совсем начистоту, то Рету ту бы родину выбрал, предыдущую, не этот городок. Раньше ведь, еще у мамушки Лаиды, совсем в другом месте жили, в деревне под столицей. Мамушка приемышей в городе набирала и на своем подворье растила. Доходное дело.

Там было весело, мамушка не цеплялась с учением. На четвереньках ползаешь – играй в кухне под столом, на две ноги встал – пошел во двор, к другим орлам. А во дворе и свиньи, и куры, и гуси. То ты их гоняешь, то они тебя, так и день прошел. Мамушка на стол миску похлебки поставит, ложку каждому даст деревянную, чтобы не баловать, – кто успел, тот и съел, красота! А ежели голодным остался, ночью в курятник нырнешь, пару яичек теплых прямо из соломенных гнезд сцапаешь, вот тебе и ужин. Или завтрак.

А здесь одна тоска зеленая. Мало того что городок маленький, так он еще и на острове!

Рету надоело торчать за столом на колченогом табурете, он встал, выглянул в окно узнать, не бродит ли маг где поблизости, и уселся в магово кресло перед камином. И даже ноги так же важно на скамеечку поставил.

И принялся дальше думу свою горькую думать.

В других местах весело, там война. Империя бьется с Легионами Проклятых, орки мочат всех, кто попадется, Орды Нежити, опять же, спокойно не сидят. А тут – тоска. Никому этот городишко треклятый даром не нужен. За проливом, на север и северо-восток – горы. Раньше там Горные Кланы жили, да ушли чего-то. Давно.

А с юго-востока эльфы объявились. Воткнул их крылатый посланник жезл свой в землю – и случился терраморфинг. Так это опекун называет. Захват и преобразование земель, другими словами. Была Империя человеческая, стали эльфийские леса, сплошная золотая осень. Они красивые, только для людских поселений – как болото по соседству. По нынешним временам с такими соседями и защищаться-то не от кого, гарнизон из города сразу вывели, перебросили в более нужное место. Дескать, вот Нежить рядом обоснуется, или орки лагерь раскинут, или вспухнет земля и полезет из нее земное нутро раскаленными угольями, пряча под собой Легионы Проклятых, – тогда пожалуйста, тогда вернем всех назад. А пока вам и городского отряда за глаза хватит. С эльфами пока мир.

А Рету даже сам, собственными глазами, одного эльфа в городке видел! Ихний маг приплыл за каким-то делом на остров, не то привез на обмен чего-то, не то, наоборот, за покупками приехал.

Рету тогда еще удивился, что это за старикашка такой странный по улице чешет: в длинном плаще с узорной каймой, из серебристого капюшона уши острые торчат, а в руках палка с банным веником на конце. А на перекрестке эльф столкнулся с кем-то, был обозван, как в городке исстари заведено (тварюгой остроухой, например), – и осерчал. Палкой своей оземь грянул – и рядом дерево выросло! Малый энт, как потом Рету конюх объяснил. Это дерево с обидчиком эльфийского мага-то и разобралось. Рету очень хорошо понимал, каково противнику малого энта пришлось – по нему-то розга регулярно гуляет, а тут целый куст тебя охаживать принимается, завоешь чище волка-призрака.

И зачем опекуну понадобилось Рету сюда привозить, до сих пор непонятно. Обычно от мамушки Лаиды подкидыши кто куда уходили. Редким счастливчикам удавалось новых родителей найти: тех, кто своего ребеночка потерял и в чьем дому пусто стало, вот они приемышу и радовались. Остальных обычно разбирали в услужение. Рету тоже нацелился либо к перинщику, пух в подушки и перины набивать, либо к сапожнику, за хозяйством смотреть и ремесло попутно изучать. Но мамушка Лаида еще лучше придумала!

Он, Рету, ведь у мамушки Лаиды в любимчиках ходил. Он там дольше всех задержался, за него ж платили, не забывали. Он самым старшим и получился, за другими малышами приглядывал, по хозяйству помогал.

Мамушка Лаида в нем души не чаяла и специально к кожевенному мастеру съездила, насчет Рету сговорилась.

Кожевенное дело, конечно, страсть как вонючее, еще бы, сказать стыдно, в чем кожи вымачивают, чтобы они мягкими стали. Но зато и прибыльное – хорошо прокрашенную шкуру с руками оторвут хоть люди, хоть гномы, хоть эльфы. Алый сафьян, золотистая замша, белая ровдуга – со всех земель за этими сокровищами в столицу едут. У кого нос слабый – тот покупает в лавочках втридорога, там уж купцы цену набросят, не поскупятся. А кто умный – тот прямиком за крепостную стену, в мастерские кожевенные. Кожевников побаиваются – у них ручищи, как у троллей. Кожи мять – нешуточное дело, кожемяки руками веревки рвут.

Уж так матушке Лаиде хотелось, чтобы Рету в люди вышел, чтобы ремесло было уважаемое, доход постоянный, и кулаков бы ее малыша все побаивались – договорилась ведь с тамошним главой гильдии, который, по слухам, мог гнома переупрямить. Через неделю ждали нового ученика.

А тут опекун свалился на двор мамушки. Прямо с неба. На покрытом попоной коне. И с крыльями. Не опекун, коняга. И второй рядом с ним, тоже на пегасе. Глухой шлем золотой насечкой изукрашен, бархатный плащ за плечами вьется, шпоры в алмазах. Важный человек, сразу понятно. Опекун-то попроще, и одежду будто кто пожевал, и плащ словно молью потрачен.

Все подкидыши сбежались на эдакое диво посмотреть. У Рету сердце словно иглой кольнуло – он сразу понял, что шиш теперь научится кожи красить, по его душу эта парочка. Малышню от коней отогнал, чтоб под копыта не попали, глупые, а сам – прямиком в розовые кусты, которые у мамушки Лаиды перед окном главной комнаты посажены были. Розы – они же пахнут приятно – все ж таки запах свинарника если не перебьют, так облагородят. И с важными людьми можно солидно поговорить: в комнате чистота, салфеточки кругом вязаные, за окошком розы головками важно так колыхают, сплошной плезир и утонченность. Малышня пукает вволю и какает, где нужда застала, в задней половине дома, там, где полы глинобитные, хоть тараном их охаживай, охапки сена вместо постелей и никаких тебе грязь собирающих салфеточек.

Всю шкурку себе Рету о розовые шипы ободрал, но под окно пробрался. Как раз конец разговора застал, где кто-то из прилетевших с мамушкой Лаидой окончательно расплачивался за содержание мальчика все эти годы. А когда мамушка Лаида на кухню за вином пошла, чтобы господа с дороги угостились, один другому сообщил:

– Ну вот, мальчик вырос, теперь его выучить надо как следует. Отесать. Госпожа Лаида дело знает, ребятишки у нее редко мрут. Но никаких наук постигнуть здесь они не могут, зверята зверятами. А вы должны мне сделать из него человека. И не простого, а светского.

Рету как такое услышал, хотел сразу деру дать, да в кустах застрял, в колючках. А когда выпутался – оба господина тут как тут.

Тот, у которого шпоры алмазные, который шлема так и не снял даже в доме, хвать Рету за шиворот и на седло ко второму забросил. Тот лишь принюхался и носом дернул брезгливо (ну свинками пахло, как обычно, только если всю правду говорить, то и розами тоже немножко, не зря же Рету в кустах мучился!).

Рету хотел с седла мамушке Лаиде и ребятам помахать гордо – все ж таки не каждый день на крылатого коня забираешься, – а второй процедил глухо:

– Держись обеими руками, придурок, свалишься.

И земля осталась где-то далеко-далеко внизу.

И как-то сразу они с опекуном новым не сошлись. А у Рету так сложилось – о ком хорошо вспоминается, тот с именем, а так – нет. У опекуна имени нет. И у мага тоже нет. А у конюха – есть, конюха Гербертом зовут.

Сначала Рету слишком солоно с непривычки пришлось, заболел даже. Лихорадкой разбило, неделю не мог ни голову от подушки оторвать, ни руки-ноги поднять. Словно силы кто-то забрал.

Потом-то он в опекуне разобрался, как выздоровел. Тот за его обучение и воспитание от нужды взялся. Так-то человек неплохой, благородный и образованный. Без платка, кружевами обшитого, за порог не ступит. Да только на винцо слабый да на всякие развлечения. Он свой замок-то, видно, спустил, а кому его благородство без замка сдалось? И деньги закончились. И даже – о ужас! – платки кружевные. (Опекун как-то набрался, размяк, давай вспоминать и плакать, как он последний платок стирал каждый день собственными ручками и сушил на веревочке над кроватью, привязывая за один край к себе ниткой, чтобы не спер никто ночью, а в той ночлежке, где он обитал, это запросто!)

А тут деньги посулили за плевую, если разобраться, работенку. Он и купился.

Только рано радовался.

Денег все равно давали мало, меньше, чем он тратить привык. Опять же велели жить в этом захолустье, где не разгуляешься. Собутыльники грубые, девицы уличные – страшные. Все красивые давно в столицу укатили, чего им тут сидеть, раз даже гарнизона нет. Опекун злился на весь белый свет и в первую голову, конечно, на Рету. Ни на ком другом злость-то он сорвать не мог – а хотел до поросячьего визга. Но топни ногой на здешнего грубияна – он тебе в ответ не по-благородному, по-простому в харю кулачищем засветит. Опекун раз попробовал – с такой дулей под глазом домой вернулся, без фонаря светила. Выпорол плеткой воспитанника – ему и полегчало, вроде как и обидчику отомстил.

С другой стороны, он Рету боялся. Не самого, а невежества его. Потому что тот, в шлеме, сразу ему сказал – не облагородишь мальчишку, как полагается, пожалеешь, что вообще родился.

Поэтому за ученье Рету опекун всерьез взялся с самого начала. И сам учил, и учителей нанимал.

Сам учил тому, в чем разбирался. Счету, например. Про богов Невендаара, про земли разные. Про то, что сморкаться в обществе нельзя и тыкать пальцем неприлично. Обещал, когда Рету подрастет, рассказать, какие кабаки в столице Империи самые лучшие, как правильно благородный человек должен вино заказывать и какую закуску к нему требовать.

Чтобы Рету читал и писал и немного в магии соображал, опекун отдал его в обучение городскому магу.

Чтобы в лекарствах разбирался – отправлял два раза в неделю к служке в монастырь.

А самое главное, договорился с гарнизонным конюхом Гербертом, который остался в городке, потому что и так за всю жизнь намотался по крепостям, так вот с ним договорился, что тот Рету будет мечному бою обучать, пешему и конному. С конным боем пока ничего не вышло, а мечом теперь Рету махал каждый день. Это было куда приятнее и письма, и счета.

Но драться опекун разохотился, за любую провинность сек то плеткой, то розгой.

Иногда, ночами, Рету мечтал, на звезды в чердачном окне смотрел.

Все думал, кто он? В городке, бывало, судачили, что вот, мол, у короля Вергилия маленький сын в путешествии погиб, орки на отряд напали. И что обезумевший король прошел с войсками, спалил селения, взял орочьего главаря в плен, заточил в башне и теперь каждый вечер самолично ему пятки поджаривает на медленном огне. Рету думал, а вдруг сын короля не погиб, а спасся, а вдруг это он, Рету…

Умом-то он понимал, что сказки это. Сын короля, ага. Этих сынов у матушки Лаиды было как поросят. Бастард он скорее всего. Какой-нибудь папаша из благородных, только не такой спившийся, как опекун, с достатком, заделал уличной девке ребеночка, а воспитание не позволяет отпрыска просто так забыть. Матушка Лаида иногда рассказывала: такие господа, а самим им пачкаться неохота, дают деньги людям, навроде того в шлеме, чтобы они все обстряпали. И сердцу приятно, что не забыл кровиночку, и глаз подпорченное потомство не мозолит, учится наукам и прочему.

Рету выбрался из магова кресла, подошел к старому зеркалу, что на стене висело. Пыль смахнул и оглядел себя. Глаза угрюмые, волосы темные, росту пока не очень большого. Вот и гадай, в папу или в маму удался, когда ни папы, ни мамы… Да ну его, начнешь этим голову забивать – вообще никакой жизни не будет.

Раньше хоть плата за его обучение приходила день в день, а потом вдруг начались перебои… И тут-то опекун озверел совсем. Деньги-то он, по большей части, пропивал, не думая, на черный день не складывая. Верил, что скоро его вместе с воспитанником в столицу вывезут, знания подкидыша проверять. И там окончательно рассчитаются. А тут вдруг понял – случись чего, и как из городка выбраться? Как до столицы добраться?

Рету тоже не собирался весь век тут груши околачивать. Опекун у него уже в печенках сидел со своими манерами и побоями. Может быть, если бы что-то одно было, так притерпелся, но когда этого не моги, и этого не моги, и вилку бери тремя пальцами, и все равно высекут, тут даже каменный тролль взбесится.

Рету давно подумывал, что ежели выбраться отсюда, да найти город поприличнее, то можно сквайром в гарнизон наняться. Все ж таки благодаря конюху Герберту мечом он неплохо машет. А опекун вколотил в него кое-какие штуки, даже пару танцев они выучили, за крестьянина уж точно не примут. А сквайр только поначалу пеший, несколько удачных боев – и вот ты уже конный рыцарь. Совсем другое дело.

И к кожевенному ремеслу продолжало тянуть – раз уж глава гильдии мамушке Лаиде пообещал, то, может быть, сдержит обещание, если Рету до него доберется? Руки у него от меча окрепли, справится с работой-то. Будет кожи красить в разные цвета… Жилет себе замшевый заведет, самоцветами расшитый…

По ступенькам башни зашаркали, оборвав сладкие мечтания.

Рету отскочил к столу, замер за ним, будто так и сидел все время, перо от скуки жуя.

Дверь приоткрылась, и, пошатываясь, вошел маг. Хороший-прехороший. Громко икая, добрел до кресла и плюхнулся в него.

– Господин маг, водички? – сжалился над бедолагой Рету, взял с окна кувшин и налил в бокал алого стекла мутноватой воды.

Маг залпом осушил бокал. Потом заглянул в него недоуменно – не воду, видно, ждал. Еще раз икнул.

Красивый зеленый пузырь, мерцающий, как светляк, сорвался с его губ. Покачиваясь, полетел по комнате и, приземлившись на каминной полке, с грохотом взорвался.

– Чудо-эликсир! – умилился маг. – Жизнь, любовь, потенция!

Рету уж подумал, что вот сейчас-то учитель в хмельную дрему и погрузится, но маг, на удивление, оживился.

Икота его продолжалась, но теперь пузырики были помельче, они срывались стайками и лопались, стукаясь о прозрачные бока друг друга.

Глаза мага, пытающиеся отследить полет, быстро осоловели, сосредоточились на кончике длинного носа.

– Трам-папам-папам! – выдал маг что-то веселое.

Рету понес бокал к окну, маг заметил движение.

– Ты хто? – строго спросил он, топорща бороду.

– Ученик ваш, господин маг, – почтительно доложил Рету.

– Мальч-к? – переспросил маг с пристрастием.

Рету пожал плечами. А кто еще? Девочка?

– Так точно, господин маг.

– Так ты это, милый, иди, – махнул рукой маг.

Рету подумал, что ослышался.

– Иди, иди, – махал маг все настойчивее. – Шагай. Ко мне сейчас тут дама должна… По делам. Не мешай взрослым, ступай себе, отрок. Завтра прю… пре… при… в общем, все завтра.

Дела и вправду творились небывалые. Нравы в городке были простые, незатейливые, все на виду. Может быть, им не хватало лоска, по которому так томился опекун, но жизнь и здесь ключом била. Вот только не у всех. Рету знал наверняка, ему конюх Герберт (который с магом враждовал давным-давно) рассказал, что волшебник, почитай, уже полвека жил святой и добродетельной жизнью – за полным отсутствием нужных сил. Потому что все их магия забрала.

А тетушка Нида на рынке хвалилась, пойло свое продавая, что и нежить оживит, стоймя поднимет. Не врала, значит.

Рету не знал, надолго ли маг взбодрился, поэтому медлить не стал, выскочил за дверь как ошпаренный. И нос к носу столкнулся с Найсой, которая в трактире прислуживала. Рету там с опекуном и обедали, и ужинали.

– Кто там? – бархатистым, неожиданно молодым баритоном пропел маг. – Звездочка моя драгоценная, это ты? Заходи, девочка, не бойся.

Найса свойски подмигнула Рету, дернула его за ухо и, скромно потупив бесстыжие глаза, шагнула за порог, теребя белый фартучек.

Девочкой Найсу можно было назвать лишь с большой натяжкой. Рету знал, что она ему больше в бабушки, чем в мамы, годится. Хотя с другой стороны, она и вправду была девушкой – кто ж трактирную служанку, о пышные юбки которой вытирали жирные руки, почитай, все завсегдатаи кабачка, замуж-то возьмет? Это она для Рету старая, а для мага вовсе даже молоденькая.

Рету почесал затылок и решил не спуститься, а подняться. Время еще есть, можно на смотровой площадке посидеть. Там хорошо, никто цепляться не будет, и видно отлично.

Пока по ступенькам шагал, все удивлялся, почему маг такой радости себе, как эликсир тетушки Ниды, сам сотворить не может. Давно бы уже пузыри от счастья пускал. Видно, магия против тетушкиных грибов жидковата будет, все равно что служка против архиепископа…

Сверху городок был как на ладони. По ночам маг смотрел отсюда в особую трубу на звезды – при его ремесле без звезд никуда. Труба эта стояла на треноге, да не простой, а с крутилкой наверху. Чтобы можно было ее, трубу, поворачивать как хочешь и все небо рассмотреть, да и не только небо. Кузнец Герберт жаловался, что маг вечерами подсматривает в окошки горожан. Любопытствует. И грозился залепить трубу грязью.

Рету подошел к трубе, опустил ее немного, приложился глазом.

За три года, что они тут с опекуном прожили, Рету изучил городок вдоль и поперек. Площадь, рынок, храм, гарнизонный двор, в котором теперь пустота, башня мага, домики, сараи, стены.

Куда интереснее было смотреть в сторону заката, за город, за лес, туда, где за синей полоской воды темнел уже настоящий берег. Там были видны горы!

Городок стоял на острове, а остров – посредине озера Тари. Озеро питали стекающие с гор речушки. Кроме этого, в него с северо-запада впадала, а с юга вытекала полноводная река Тарин.

Рету знал, почему их с опекуном человек в шлеме сослал именно сюда: в Невендааре на острове по-всякому безопаснее, чем где-либо. Не говоря уж о прочей нечисти, те же орки с гоблинами бродят по стране и не прочь разграбить попавшийся на пути город. Да и опекун не смоется. Если бы он, Рету, был тем самым в шлеме, он бы тоже опекуна на остров определил, потому как по нему, опекуну, видно, что человек он ненадежный.

Сообразив, что снова про опекуна думает, Рету разозлился, укусил себя за руку, чтобы отвлечься, да так и замер. Труба показала, что над лесом к городку летело что-то странное, не похожее на рыцаря на пегасе. Все в рогах. Не долетая до города, это что-то спланировало на полянку и там раздвоилось: оказывается, одна диковинка сидела верхом на другой. У Рету глаза загорелись от восторга, ведь не всякий день такое увидеть доведется.

Потом рогатые преобразились – выросты, шипы и хвосты исчезли, вполне себе люди в длинных плащах, один высокий и величественный, а второй толстый, просто-таки необъятный, потопали, ломая кусты, к дороге, что вела от озерной пристани к городским воротам.

В покосившемся храме, стоявшем на той же площади, что и башня мага, ударил колокол.

Пора было идти к опекуну.

Через городскую площадь Рету плелся нога за ногу. Хоть и есть хотелось, живот песни пел. Но появляться перед опекуном, озверевшим от задержки платы за воспитанника, просто сил никаких не было. Смотреть на его кислое лицо, слушать бесконечные жалобы на жизнь. Противно.

Рету вошел в трактир. Все как обычно.

Опекун сидел за любимым столиком в «чистой» половине и брезгливо ковырял вилкой в тарелке. Воспитанника терпеливо ждала миска похлебки – нет оплаты за обучение, нет и жаркого, родину не выбирают, сынок.

Рету прошел к столику, поклонился наставнику, как положено.

– Где шляешься? – скривился опекун и махнул вилкой. – Ешь быстрее, не задерживай.

Рету молча взял ложку. Не чувствуя вкуса, принялся хлебать жидкое варево.

Опекун изящно резал мясо на крохотные кусочки, работая ножом, как смычком, всем своим видом показывая, что манеры не пропьешь.

На обычной половине трактира шуму было больше, чем всегда. Сказывалось отсутствие Найсы. Рету украдкой поглядывал в ту сторону: там было куда веселее, нежели на «чистой» половине. И когда в зал вошли двое, один длинный, второй толстый, он их сразу узнал, хоть и видел издалека. Вблизи парочка оказалась еще интереснее – то, что это птицы высокого полета, было видно сразу. Вот купец, казалось бы, тоже и плащ куньим мехом подбитый наденет, и бархатные штаны натянет, богаче, чем у иного короля, – а все ж таки будто написано на нем «торговец!». По нему видно, что и плащ он бережет больше себя, и штаны у него для вида, для важности, он в них на самом краешке стула сидит, чтобы не помялись, не залоснились, вещь-то дорогая. А по этим сразу понятно: в лохмотьях они сидеть будут или в пурпуре – им все едино, но к пурпуру они привыкли, не считают его за роскошь. На «чистую» половину не пошли, у окна сели, вольготно так. Трактирщик у стола замер – в глазах восторг и обожание. Чувствует, что крупный заказ будет.

Длинный – угрюмый красавец с орлиным носом, с выпирающим подбородком – заказывать не стал, в окно уставился, будто ничего интереснее, чем захудалая городская площадь, ему в жизни не попадалось. Толстяк переговоры вел. (Рету прикинул про себя – похоже, что именно толстяк длинного-то и вез, понятно, что ездок не проголодался, а вот скакун очень даже запросто!) Под заказанные толстяком яства стола еле-еле хватило.

Балагуря, толстяк принялся уничтожать еду.

Тут даже опекун заметил, что весь трактир на приметных посетителей смотрит, а не на его манеры (для горожан это тоже было любимым развлечением). Вытерпеть такого пренебрежения он не мог, бросив жаркое недоеденным, резко встал и пошел к выходу.

Рету был уверен, что случись дело в столице, в лучшие для опекуна годы, он бы высокомерно швырнул под ноги хозяина заведения несколько монет и презрительно удалился. Но здесь швырять было нечего, поэтому опекун, бросив мимолетный надменный взгляд на парочку за столом, холодно сказал трактирщику:

– Запишите там на мой счет, милейший!

– Будет сделано, – безмятежно отозвался трактирщик, ни на секундочку не оторвав преданного взгляда от толстяка (вдруг еще чего-нибудь закажет!).

Опекун вздернул нос и вышел вон.

Толстяк с набитым ртом пробурчал что-то очень смешное. Явно по поводу опекуна. Все кругом так и грохнули.

Рету боком выбрался из-за стола и заспешил к выходу.

Жилье они снимали тут же, в двух шагах от трактира, чтобы опекуну ходить недалеко было. Две комнаты на втором этаже для опекуна и чердак для Рету. В одной комнате опекун спал, в другой уроки проводил. Рету нравился внутренний дворик дома с колодцем, с площадкой для игр. Иногда там проходили уроки боя на легких клинках. Их вел сам опекун, объясняя, что мечом в узких столичных улочках особо не помашешь, там, скорее, длинного ножа в бок нужно опасаться. И защищаться лучше чем-то похожим.

А чердак Рету даже нравился. Во-первых, он в нем был полновластным хозяином. Во-вторых, выше всех в доме. А в-третьих, небо звездное в окно хорошо видно, смотри сколько влезет, красота!

Но сейчас пришлось в комнаты идти, гадая, что будет. Тоже, как маг, заставит про наш благословенный Невендаар писать или еще какую-нибудь гадость придумает?

Опекун сидел за столом – сама задумчивая добродетель во плоти. Рету внутренне сжался – слышал, значит, воспитатель насмешки толстяка. Сейчас найдет, на ком отыграться.

– Спину выпрями, – проскрежетал опекун. – Негоже благородному человеку сутулиться. Ты же не смерд какой-нибудь!

Рету выпрямился.

– Встань у стены. Будем вырабатывать правильную осанку, – нашел-таки развлечение опекун.

Пришлось замереть у стенки.

– Очень хорошо. Благородный имперский рыцарь должен выстаивать в таком положении не менее часа. Каждый день.

Опекун принялся расхаживать по истертому ковру туда-сюда.

– Итак, чему у нас было посвящено прошлое занятие?

– Вы рассказывали о Горных Кланах, учитель.

– О Горных Кланах… Да, гномы издавна отличаются кряжистостью фигур и незамысловатостью манер. Хотя по сравнению с некоторыми местными жителями они образец учтивости. Колени выпрями!

Плетка незаметно оказалась в руках опекуна.

– Сегодня, я думаю, есть смысл поговорить о политическом положении в нашей Империи.

– Политическое положение нашей Империи очень хорошее, – уверенно сообщил Рету. – Господин маг говорит, что Император нам заместо отца родного!

– Плечи расправить! – лязгнул опекун. – Живот втянуть! А как зовут нашего дорогого Императора?

Для Рету было открытием, что у Императора имя есть. Зачем оно ему? Он же Император!

– Не знаю, – буркнул и непроизвольно сгорбился Рету.

– Спину выпрямить! – удар был несильный, так, предупреждение. – Императора нашего зовут Демосфен.

«Хорошее имя, – подумал Рету. – Солидное. Почти как у Бетрезена, да забудут его во веки веков! Демосфен – это не какой-нибудь там Жан или Джекоб». Но вслух сказать побоялся.

Опекун и так кружил около него, как голодный волк.

– Подбородок выше. Посадка головы должна быть гордой. Лопатки свести. Где живет Император?

– В столице, где ж ему еще жить? – удивился Рету.

И получил хлесткий, обжигающий удар плетью по руке.

– Ответ неверный. После того, как была убита Императрица и исчез наследник престола, безутешный Император, скорбя, удалился в свой замок. Спину выпрями. Как называется этот замок?

Окна в комнате, по счастью, были раскрыты настежь. Внутренне сжавшись в ожидании следующего удара, Рету услышал самый приятный в мире звук: шелест крыльев рыцарского пегаса.

Крылатый конь, неся на спине седока, закованного в латы, плавно опускался во внутренний двор.

Забыв про Рету, про урок, опекун швырнул черную плетку на стол и поспешил вниз. Прибыла наконец-то плата за содержание и обучение воспитанника.

Рету отлепился от стены и поспешил укрыться на чердаке. Сейчас опекун получит денежки и пойдет кутить в трактир, наплевав на все остальное. Можно выспаться наконец-то, никто не будет дергать. На руке вспухал багровый рубец.

На охапке сена, прикрытой дерюжкой, счастливый Рету проспал до вечера.

Спал бы и дольше, да скучно стало. Стемнело уже, звезды в небе зажглись. Можно по улицам городка побродить, поразвлекаться.

А можно было попытаться деру дать.

Как раз случай подходящий. Если перелезть через городскую стену в том месте, где она от ветхости просела и раскрошилась, то можно добраться до пристани, вдруг там бесхозная лодка найдется…

Рету хозяйственно скатал и увязал дерюжку, достал из тайника нож в потертых ножнах и мешочек с медяками. Тетушка Нида платила за собранные грибы мальчишкам честно, хоть и маловато. (Самой-то ей при ее толщине было сложно лазить по кустам и оврагам.) И уж было совсем собрался Рету сказать «прощай» своему чердаку, как вспомнил, что без меча его ни в какие сквайры не возьмут, а меч у кузнеца. Побег откладывался.

Рету решил просто прогуляться до пристани и посмотреть, как там насчет лодки. Вернул дерюгу и деньги на место, только нож повесил на пояс.

Заглянул в комнаты опекуна – там было чисто, пусто и тихо.

Значит, где-то в другом месте сейчас многолюдно, шумно и грязно, опекун рвет кружевную рубаху у себя на груди и в который раз пытается объяснить всем, кто собрался вокруг и охотно пьет за его счет, какие они скоты и сволочи. Не потому, что пьют за его счет, а потому что не знают, что имперскому дворянину зазорно надевать темные перчатки в праздники, у них ни темных, ни светлых перчаток отродясь не водилось. А местные гогочут, они опекуна за это вдвойне обожают. За его петушиные выходки, за спесь, за столичный гонор. За то, что он со своей спесью, столичным гонором и кружевными рубахами сидит здесь как миленький и только тявкает, злится.

Главным входом Рету пользоваться не стал, ушел дворами. Выбрался к городской стене, нашел ту заветную брешь, что все мальчишки знали, перелез и очутился в лесу.

Ночами там было неприятно находиться. Все чудится: вот туман под кустами оживет, волком-призраком обернется или туманной девой. Рету знал, что на острове такого отродясь не водилось, но все ж таки боязно… А с ножом в руке как-то спокойнее. Железо – призраки его не любят.

На дорогу Рету выходить побоялся. Еще напорешься на кого-нибудь, вопросов не оберешься. Да и вообще ни к чему. Шел по лесной кромке, готовый, как зверек, при первой же опасности укрыться в чаще. Очень скоро приноровился и почти не спотыкался, разве что паутину да колючки собирал.

Пристань в зыбком лунном свете спала беспробудным сном. Склады были закрыты и опечатаны. Лодки укрыты в лодочных сараях. Но это было полбеды: у причала покачивался корабль, пришедший не далее как перед заходом солнца. В трюме его ожидали выгрузки товары: зерно и пряности, ткани и вино. Драгоценный груз охраняли как зеницу ока, сторожа были на ногах и стреляли в любую тень. Получить арбалетным болтом в грудь Рету совершенно не улыбалось, поэтому он повернул обратно к городку.

Шел и мрачно думал, что не мечом, похоже, разживаться нужно, а топором. Чтобы взломать какой-нибудь лодочный сарай. Но не сейчас, когда товары в трюмах и охрана до зубов, а когда затишье будет. Может быть, лучше попытаться пробраться на корабль? Уплыть на нем к Торговому морю? Там, говорят, весело, море объединяет всех.

Пока размышлял, не заметил, как до городка дошагал, пора было сворачивать, чтобы добраться до бреши в городской стене.

На полянку, окруженную колючей стеной шиповника, Рету вышел почти случайно. Но очень кстати: чтобы увидеть при зыбком свете луны парочку, запримеченную им в трактире. Те занимались очень странным для людей их ранга и возраста делом: цветочки нюхали. Честное слово – длинный и носатый стоял посреди поляны, поставив одну ногу на валун, и, держа в руках под корень срезанный куст шиповника, с наслаждением вдыхал тонкий аромат цветов. Толстяк же вломился прямо в заросли и там сосредоточенно сопел, словно разгневанный бык.

Вдалеке, за городской стеной, ударил колокол на храмовой колокольне.

Длинный нехотя выкинул шиповник. Вспышка пламени – и на месте человека утвердилась могучая угольно-черная фигура, расцвеченная огнистыми всполохами, словно росчерками молний в грозовом небе. На груди, руках и ногах вспухли булыжники чудовищных мышц. Глаза в глубоких глазницах мерцали рубиновыми углями. Острейшие рога проткнули небо над поляной. Когтистая лапа заскребла землю, плащ лопнул, вспучился – могучие крылья вырвались на свободу, развернулись во всю ширь. Порывом ветра сорвало лепестки шиповника, они медленно и печально летели на землю.

Кусты затрещали – вместо толстяка из них выбрался необъятный фиолетовый рогач. Ряды зубов, похожих на наконечники стрел, усеивали усмехающийся от уха до уха рот, разнообразные рога украшали макушку.

Фиолетовый поклонился черно-алому, шаркнул лапой, махнул крылом и оборотился еще раз – в странную рогатую тварь с огненными копытами. Подогнул передние ноги, приглашая седока занять свое место. Черно-алый вскочил верхом на приятеля, и они унеслись в темное небо.

Рету, который как примороженный сидел все это время в кустах (с выпученными глазами и открытым ртом), наконец-то вспомнил, что дышать тоже нужно. Он и не знал, чему удивляться больше – превращениям ли этой парочки, или их странным занятиям. Тысячи вопросов возникли в голове – зачем они прилетали в городок? Почему один ездит на другом, раз у обоих крылья есть? Почему второй не просто так возит первого, а оборачивается еще в кого-нибудь? Почему они шиповник нюхали?!

Рету даже сорвал розовый цветок, тоже вдохнул – шиповник и шиповник. Приятно пахнет, да, – ну и что? Стоило переться ради этого на остров?

Вопросы были, ответов не было. Крепко задумавшись, Рету и не заметил, как перелез через стену, пробрался дворами к своему дому, на цыпочках поднялся по лестнице, осторожно открыл скрипучую дверь и просочился на чердак.

– Очень хорошо, – проскрипел до боли знакомый голос. – Гуляем, значит. Вот как.

Укрытый в тени, сидел в специально принесенном кресле опекун, поджидая Рету. Плетка, выполненная в виде змеи, лежала у него на коленях. Кружевная рубаха на опекуне была разорвана до пупа, на скуле красовалась свежая ссадина. Ему опять позарез нужно было отыграться за свои унижения и разочарования.

Глава вторая

Костяной дракон

На следующее утро просыпаться Рету совершенно не хотелось. Шевелиться – тоже. Исхлестанная плетью спина намекала: лучше лежать и не двигаться. Но живот прямо говорил, без всяких намеков, что есть хочет.

В солнечных лучах, пробивающихся сквозь щели в ветхих оконных ставнях, плясали радостно пылинки. Рету чуть повернул голову и увидел – на табурете рядом с лежанкой стоит поднос. На подносе завтрак: кувшин молока и краюха хлеба. И мешочек с деньгами, должок магу за обучение. И склянка с ранозаживляющей мазью. Заботливый опекун постарался (чтоб его волки загрызли). А сам, как у него водилось, отсыпался после кутежа и буйства.

Рету сполз с соломы и, морщась при каждом шаге, пошел во двор умываться у колодца.

Одно немножко утешало: маг сегодня точно цепляться не будет, он как опекун – тут же помчится отмечать прибытие денег.

Так и получилось. Сунув Рету под нос толстенный пыльный фолиант, маг исчез из башни. Не то похромал долги раздавать, не то прямиком в трактир к Найсе.

Рету, как мог, отер пыль с кожаного переплета. Потрогал пальцем затейливые медные уголки-накладки, потом аккуратно открыл ключиком замочек книги. Про ключик маг вспомнил в последний момент, снял со шнурка на шее.

На первой странице было красиво выведено: «Бестиарий». А потом пошли картинки – Рету только ахнул, какая бесценная книга ему попалась. Торопливо пролистал страницы и нашел, наткнулся на нужный портрет. Прямо как живой красовался там, увенчанный рогами, черно-алый Адский герцог. А при нем – фиолетовый советник, рога на башке накручены беретом, зубы частоколом, точь-в-точь. Демоны из Легиона Проклятых, в имперском городке, инкогнито! У Рету даже ладони вспотели от восторга (пополам с ужасом).

Глаза разбегались от всяких бестий, изображенных на страницах, хотелось и на морской народ полюбоваться, и на призраков. Но Рету взял себя в руки, решил, что раз знакомцы его из Легиона Проклятых, то нужно посмотреть, кто еще там водится. Долго разглядывал Адских гончих, баронесс, чертей и прочих бесов.

Потом он листал страницу за страницей – и снова нашел! Ту самую тварь с рогами и огненными копытами. Она, оказывается, была не из Преисподней, где заточен мятежный ангел Бетрезен, да забудется его имя, она была скакуном предводителя Орд Нежити! «Почему именно в нее оборачивался фиолетовый советник? – чесалось на языке у Рету. – Почему не в Адскую гончую, например?»

Только собрался перейти к Ордам Нежити поподробнее, даже виверну нашел, которую маг поминать любил, как вернулся сам маг, собственной персоной. На удивление, трезвый. И с новостями.

– В городке говорят, – сказал он, опускаясь в кресло, – что в Империи-то нашей неспокойно сейчас…

– Не может быть такого! – уверенно сказал Рету. – Сами говорили, что Император нам заместо отца родного!

– Цыц! – возмутился маг. – Говорил и буду говорить. Да только дела-то у нашего Императора плохи…

Он, покряхтывая, выбрался из кресла, дошаркал до входа – куда и девалась та вчерашняя молодая удаль. На морщинистой ладони мага замерцал пушистый огонек, зеленовато-золотистый, постреливающий мелкими искрами. Раскрыв дверь, маг закинул мохнатый шар на лестницу, быстро прикрыл дверную створку. За дверью оглушительно бабахнуло.

– Да оглохнет всякий подслушивающий, – довольно ухмыльнулся маг. – Да поразит его заикание и постоянный пердеж.

– Сурово вы, господин учитель, – удивился Рету.

– Цыц, молокосос! – опять цыкнул маг. – Поживи с мое и узнаешь, что такое сурово. Я боюсь, что я мало боюсь.

Он опять опустился в кресло. Щелкнул пальцами – дрова в камине занялись, заплясали по ним огоньки. (Рету так понял, что хитрый маг обезопасил себя и от возможных лазутчиков в каминной трубе.)

– Ты знаешь, отрок, что на западе Империи и на востоке люди одни и те же имена произносят по-разному?

Об этом Рету даже не догадывался, но важно сказал:

– А как же!

– Ну так вот, поэтому ты, наверное, знаешь, что Хьюберт де Лейли и Юбер де Лали – это один и тот же человек?

– А кто это? – Ни Хьюберта, ни Юбера Рету знать не знал.

– Эх ты, темнота! – обрадовался маг, хотя и на нем лежала часть вины за все, что Рету не знал. – Юбер де Лали – главный советник нашего Императора, да встанет он вровень с богами!

– Кто встанет? – не понял Рету.

– Император, болван!

– А этот, который с двумя именами? Он кому вровень?

Маг насупился. Растопырил ладони. Между ними закрутился новый огненный шар, уже красный. Маг начал перекидывать шар из ладони в ладонь.

– Юбер де Лали – человек громадного государственного ума… – наконец сказал он. – Наверное, не найти в Империи второго такого же умного человека, если говорить о людях, конечно… Возможно, Филипп д’Агинкур, наш главный инквизитор, может отдаленно сравниться с ним, но Филипп д’Агинкур человек не светский, а церковный. Среди же вельмож Юбер, пожалуй, самый могущественный и влиятельный. Род его давно известен в Империи. Его предки – люди властные и тщеславные. Знаменитый Бернар де Каюзак был его дядей.

– Я не знаю, кто такой Бернар де Каюзак, – честно сказал Рету, предупреждая неизбежный вопрос.

– Чем занимается твой воспитатель? – похоже, искренне удивился маг.

– Пьет и дерется, – сказал чистую правду Рету.

Маг ведь и без него знал основные занятия опекуна.

– Н-да… Про пророчество ты тоже ничего не знаешь? – уточнил маг на всякий случай.

– Пророчества изрекают пророки, – попытался прощупать вопрос Рету.

– Молодец, – кивнул маг. – И чего они изрекают?

– Что-нибудь плохое, – убежденно сказал Рету.

– И это правда, ничего не попишешь, – ухмыльнулся маг. – Держи!

И он кинул алый шар.

Рету уже приловчился, что во время занятий маг швыряется в него чем попало, так что шар поймал привычно, совсем не глядя.

– Жжется! – пожаловался он, подбрасывая шар на ладони.

– Терпи, – пробурчал маг и забормотал заклинание.

Шар начал увеличиваться в размерах, как увеличивается мыльный пузырь, когда его надувают соломинкой. Цвет шара изменился, стал радужным, ярким, переливающимся.

– Гляди и слушай! – велел маг.

Рету уставился в шар – там закрутились нечеткие картинки, то всплывали какие-то черные уголья, то мелькали города и деревушки, то горы начинали расти, как грибы.

– Мало мира в Невендааре, – начал маг задумчиво, вороша угли в камине своим магическим посохом, словно кочергой.

– Маловато, – так же задумчиво подтвердил Рету и получил горячим посохом по шее.

– Убью паршивца! – пригрозил маг. – Молчи и слушай. Мало мира в Невендааре. А тогда вроде как и войны притихли, Империя ни с кем не ссорилась, начал народишко-то потихоньку оживать. Ремесла расцвели, торговля возобновилась. Да и земля родила неплохо, неурожаев почти не было, в общем, истинная благодать. Но не успели все обрадоваться и пожить как следует, пришло пророчество, что недолго земле жировать. Темное Пророчество его назвали. Дескать, появится вскорости падший ангел на пылающем скакуне, и поля станут пожарищами. Проклянет он все кругом, лопнет земная твердь и выпустит полчища и полчища адских тварей из своих недр.

Рету крепился, крепился, да не удержался:

– А того, кто это пророчество сказал, быстро убили?

И голову пригнул, авось маг промахнется.

Маг, видно, устал посохом махать, лишь погрозил.

– Не нашлось такого дурака, чтобы вслух пророчество произносить, – хмыкнул он. – На перекрестках, на площадях находили свитки. А свитку что – кинешь его в огонь, полыхнет он и в золу оборотится, а поздно, слова-то уже в души просочились. В общем, так все и получилось, как предсказывалось: снова на Империю полезли из земли Легионы Проклятых, про которых уже и подзабыли за время благоденствия. И начали наши войска позорно отступать, вот что я тебе скажу.

Маг задумался, потер нос. Со скрипом нагнулся и из-под кресла достал кувшин и бокал. Налил себе винца.

– Нет, не так я тебе скажу, – решил он подстраховаться. – И начали наши войска доблестно отступать.

Рету как зачарованный смотрел в шар, где парили кони, падали люди, блестели пики и полыхало багровое пламя за спинами атакующих горгулий и демонов.

– И встал между Империей и Легионами Проклятых укрепленный город Андросс, – налил вторую порция вина маг. – Имперцы уже было совсем решили оставить его без боя, отходить дальше, в глубь Империи, но тут около Андросса появился Бернар де Каюзак, о котором до этого знать никто не знал. Обычный дворянчик, каких тысячи. Но на свой страх и риск он сколотил отряд и занял город, который стал передней линией обороны. А де Каюзак говорил, что Император пал…

Маг замолчал.

– А потом? – поторопил его Рету.

– А потом Бернар де Каюзак предал людей… И был казнен. А спасение пришло откуда не ждали: Орды Нежити вступили в войну. Одна напасть стала истреблять другую.

Рету в шаре видел, как это получилось. Зрелище было не из приятных.

Маг задумчиво потягивал вино. Рету мимоходом отметил, что кувшин из лавки торговца Седрика, значит, маг погасил там свой долг и снова пользуется доверием.

А когда шар заволокло радужными разводами и Рету подумал, что на сегодня все, маг вдруг снова заговорил:

– Темное Пророчество, да… Не надо быть пророком, чтобы предсказать, что родственники предателя никогда не смогут даже близко подойти к императорскому двору. Они навсегда останутся людьми неблагонадежными и опасными. Но Юбер де Лали чихать на это хотел. Он вел себя так, как будто у него в роду сплошь императоры, а не предатели. И каким-то чудом он смог подняться на вершины власти. Он стал любим как Императором, так и двором, вот ведь в чем загадка… А когда Император обезумел от горя после смерти Императрицы, столицей стал править именно Юбер. И ни у кого не возникло вопросов, почему он.

В шаре возникло толстощекое лицо, покрытое угрями.

– Этот сморчок? – не сдержался Рету.

Он бы понял, если бы хваленый де Лали был такой же величественный, как тот Адский герцог в человеческом облике, что посетил вчера городок. Но эта плешивая башка?

Радужный шар с треском лопнул, рассыпался на множество маленьких пузыриков, которые, в свою очередь, тоже исчезали с громким «пум!».

– Ты того, не мети языком-то, – сурово сказал маг. – Люди говорят, что теперь это наш новый правитель, а Император с кучкой верных ему дворян бежал в горы.

– Что, правда?! – ахнул Рету. – А как так вышло-то?

Магу, видимо, самому хотелось хоть кому-то рассказать, не опасаясь, что собеседник тут же настрочит донос.

– Вообще-то в Империи давно неспокойно было, – признался он. – Казна пустая стоит, поселяне нищают, дворянство раскололось. Кто-то на золоте ест и лебяжьим пухом подтирается, а кого-то от мужика отличить только по мечу и можно. А Император давно не в себе, все ему чудится, что жив наследник-то, не убит. На него ближние давно рукой махнули, что с безумца взять. Это для народа он правитель, а во дворце, говорят, ему и стража уже дерзить начала. А Юбер-то – умен. Он давно придворных прикармливал. Императору пиры опостылели, во дворце тоска, где ж вельможам веселиться? А у Юбера роскошный дом всегда нараспашку. И совета можно спросить, и помощи добиться. И вот стали голоса звучать, дескать, Император должен страну беречь, казну наполнять, о дворянстве, соли земной, заботиться, словно о детях своих. А тут страна как на паперти, в казне одни мыши, дворяне друг друга режут за медяки, чисто разбойники. Решили Большой Имперский Совет созвать и подумать, как дальше быть.

– Это чего? – вклинился Рету.

– Когда в столицу со всех концов Империи влиятельные люди съезжаются, – объяснил маг. – И сообща думу думают. Только с окраин-то Империи шиш доберешься до столицы. Не всякий пегас дорогу осилит. Ну вот, на Совете людей Юбера было больше, чем верных Императору. Они и давай воду мутить, дескать, нужно казну наполнить, как встарь. Дворянству новые льготы дать, привилегии, земель прибавить. Разрешить на своих землях таможенные посты ставить: если ты гном, либо эльф, либо вольный торговец без имперского патенту и хочешь ты проехать дорогою мимо замка барона такого-то, плати барону за проезд. Это ж насколько сразу доходы барона возрастут! Вот они и обрадовались. А тут Юбер выступает – я, дескать, за государство наше болею, ночей не сплю. Ничегошеньки мне не надо, но сил нет смотреть на разруху и бедствия. И потому от своих личных доходов и сокровищ отдаю я две трети в казну, лишь бы родине хорошо было.

– Что, правда, отдал? – не поверил Рету.

– Отдал, – ухмыльнулся какой-то волчьей ухмылкой маг. – А чего не отдать, коли он это все из казны-то и спер, уж будем до конца откровенны. И тут давай все орать и мечами бряцать – мол, преподнести императорскую корону Юберу, пусть он будет нашим правителем. Юбер говорит, я и слышать ничего не хочу, Император нам как отец родной, а я его верный слуга. Ногой топнул – и в замок свой загородный удалился. А сторонники-то его в столице остались.

– И что с того? – не понял Рету. – Он же сам отказался!

– Дурачок ты, дурачок… Зачем ему самому пачкаться, если все подручные сделают? И чему тебя только твой опекун столичный учит. Юбер за город уехал, а Большой Имперский Совет снова собрался. И повторно решили, что корона должна де Лали перейти, больше некому. Да только тут в Совете схватка началась, сторонники Императора Демосфена за оружие взялись. В столице резня, в гарнизонах смятение, Император с верными людьми нападение отбил и на север подался, в горы. А в Империи теперь смута, с чем я тебя и поздравляю.

Зря маг на Рету дурачком обзывался. Рету, может, и путался во всех этих вельможах, они с опекуном еще не дошли до них, пока богов изучали и ангелов всяких, да только не надо быть магом, чтобы сообразить: раз смута и заваруха, значит, опять с деньгами перебои будут. Ведь непонятно, кто их присылает, сторонники сбежавшего Императора, который нам заместо отца родного, или подручные этого де Лали. А опекун вчера знатно потратился. Это он только зарок себе дает, что каждый новый платеж беречь будет, в сундук прятать и копить на черный день. А как только денежки прилетят на имперском пегасе, сразу все забывает и начинает кутить.

И, получается, смута эта и в жизнь Рету, кроме новых побоев, ничего не принесет. И впереди дни – один черней другого. Как-то пусто ему стало, колюче.

– Чего нос повесил? – углядел грусть Рету маг. – Нам-то, слава Всевышнему, все едино, кто в столице главный. Наше дело маленькое.

– Спина болит, – огрызнулся Рету. Спина болела, мазь, видно, подсохла, и рубцы заныли с новой силой.

– Терпи, – важно сказал маг. – Наука только через битую спину крепко пристает. Знаешь, как меня по спине лупцевали? Лохмотьями кожа висела, во как! Зато потом тверже тролльей подошвы стала, так окрепла.

Рету и не ждал ничего иного. Просто слушать про «наше дело маленькое» было неизъяснимо противно. А магу только дай волю на эту тему порассуждать. До утра не уйдешь.

Рету и сам не знал, откуда у него появилась эта твердая уверенность, что хорошие дни закончились и дальше будет только хуже. Просто он твердо решил в ближайшие же часы сделать два дела, которые нельзя откладывать.

Маг во время рассказа проголодался и был не прочь отобедать, что полностью совпадало с планами Рету. Пожелав магу приятного аппетита, он отправился домой.

Опекун спал, как и должно было быть. Еще бы. Если бы Рету вот так же куролесил, он бы, наверное, дня три отсыпался беспробудно. Рету знал, что ему нужно в покоях опекуна: откинув крышку громадного, обитого железными полосами сундука, в котором хранились столичные наряды воспитателя, он выудил из стопки рубашек две. Самых простых, льняных, белых. Без кружев, без вышивки, без всяких рюшей, которые опекун обожал, аж трясся. Рубашки Рету спрятал в свой мешок, обернув в чистую тряпицу.

Сделав первое дело, Рету направился к кузнецу Герберту. И там обменял свой парадный кинжал, украшенный самым настоящим рубином, кинжал, который не так давно справил ему опекун, потому что негоже ходить благородному отроку с пустым поясом, так вот, этот показушный кинжал он обменял на простой, надежный клинок. Без рубина, зато с острым лезвием хорошей стали.

Это было второе дело. Вот теперь он чувствовал себя увереннее. Потому что белая рубашка тонкого полотна всегда отличает дворянина от крестьянина. Как и надежное оружие.

Несколько следующих дней прошли спокойно. Настолько спокойно, что Рету весь извелся от беспокойства. Он осторожно спрашивал в городке, видел ли кто странную парочку и чем они еще занимались, кроме сиденья в трактире.

Видели их многие, но все были уверены, что это господа с пришедшего корабля, который привез пряности, вино и ткани. Потому что вели они себя странно, если не сказать чудно: шатались по городку, глазели кругом, будто что стоящее увидели, и локтями друг друга пихали. Покупать ничего не покупали, а вот забегаловки – ни одной не пропустили, везде посидели.

Рету прикидывал, не разведка ли это, не лазутчики ли. Да только не верилось, что таких важных лазутчиков направят в их захолустье. Появись Адский герцог в своем настоящем обличье на главной площади городка, с рогами, и крыльями, и когтистыми лапами, – кто в обморок не свалится, те сразу же сдадутся без всякого боя. Можно и не разведывать. Вот если бы он в столице появился… Там, говорят, столицу хранит ангел Мизраэль, тот бы сразу в бой вступил, ни шагу назад.

Рету гадал, знает ли опекун о смуте в столице? Маг же откуда-то узнал…

Опекун, похоже, тоже знал. Проспавшись, он стал тих и благороден. И все посматривал на Рету так, будто он, Рету, не воспитанник его, а поросенок, приготовленный для продажи на праздничной ярмарке.

В городке поговаривали, что теперь указы из столицы приходят за подписью «Император и Имперский Совет». А какой Император, Демосфен или другой, – никто не разберет.

Рету узнал, что корабль уйдет на юг в полнолуние. Это через три дня. Раз в Империи смута, то убраться на время в Торговое море будет вполне разумным делом. Обучиться там морскому ремеслу – и, глядишь, жизнь интересная пойдет, разные страны, разные народы, и везде ты желанный гость, товары везешь.

Нужно как-то пробраться в трюм корабля и спрятаться. Так решил Рету.

Он поспрашивал кое-кого из знакомцев на рынке и узнал, что владельцы корабля сейчас ведут переговоры с кем надо по одному деликатному делу. Мана и ресурсы – это, конечно, хорошо, но совершенно случайно на острове нашли серебряную руду. В столице еще об этом не знали, потому что местные тоже были не дураки. Ага, сообщи имперским властям, смута там или не смута, а прибрать серебро к рукам охотники тут же найдутся. Объявят собственностью короны – и привет. Опять основной статьей вывоза станет пойло тетушки Ниды, а его и для внутренних нужд еле хватает.

Говорили, что, когда обе стороны в цене сойдутся, корабль уйдет. А сойдутся они завтра, потому что и тем выгодно, и тем, и руда дешевая, и новый корабль неизвестно когда придет – а не успеешь продать, опять же в любой момент Империя о своих новых ресурсах узнает и лапу наложит. И поэтому, как только торговцы стукнут по рукам, с рудника на пристань пойдут телеги, и с них будут перегружать мешки с рудой прямо в трюмы. И Рету рассчитал, что работа тяжелая, поживиться около нее нечем – если булки грузишь, можно хоть парочку спереть и слопать, а с руды этой что взять, жуй ее, не жуй, это тебе не лепешка, с нее же, с руды этой, еще серебро получить надо, поэтому грузчики будут работать только за плату, без всяких обычных приятностей. И можно подкупить грузчика, чтобы подмениться вечером, – и ему доход, и на корабль попадешь. Кто там будет считать, сколько человек мешки занесли и сколько спустились по трапу. Корабль все вина и шелка распродал, опять же, кроме руды, в трюмах и нет ничего ценного.

И видно, так Рету сбежать хотелось, что придумалось это все у него без сучка и без задоринки, даже сам удивился, как оно складно вышло. Осталось только дождаться, не пропустить, когда телеги с рудой пойдут в порт. Рету высчитал, что это сразу на рынке заметно будет: работа большая, поэтому почти все грузчики на пристань подадутся, когда еще такой заказ выпадет.

Опекун его уроками не мучил, потому что животом захворал. (Подозревал хозяйку, что подала на завтрак яичницу из несвежих яиц.) Целый день отлеживался, задернув занавеси балдахина.

Рету это было только на руку. Он прогулял урок у монастырского служки и почти целый день прошатался по городу. Заработал несколько мелких монет и пару оплеух.

И дождался-таки: увидел, как опустел кабачок, любимый грузчиками. «На пристани большая работа», – сказал ему вышибала, пряча медячок.

По всему выходило – пора. У Рету в животе словно кусок льда завелся от страха. Одно дело – придумать, а другое – начать выполнять. Он побрел домой. Так задумался, что не заметил, как врезался в идущего навстречу человека, словно на скалу налетел. Поднял голову – тот, длинный, с орлиным носом. Снова в городке! Рядом загоготал, затопал от восторга пухлой ногой толстый.

Отскочив от парочки как ошпаренный, Рету кинулся бежать сломя голову. Совсем не в ту сторону, куда шел.

До дома добрался, когда стемнело. Проходя мимо трактира, заглянул в окно – опекун выздоровел и с мрачным видом цедил вино. Рету не стал заходить, ну его. Спина до сих пор болит от плетки.

Пришел домой, забрался на чердак и долго сидел на сене, прикидывая, что делать дальше. Не в том смысле, что память отшибло и пришлось заново придумывать, как сбежать, а просто нужно было решить, когда на пристань подаваться. Дождаться, пока опекун придет, заснет – и тогда уже сваливать, или, не дожидаясь, уйти. А если хватится?

Стемнело. Луна вышла на небо, полная, как лепешка. Заглядывала в чердачное окно. Сено пахло волей, полянками лесными и опушками.

Опекуна не было.

Рету крепился, крепился – и решил все-таки уйти, не дожидаясь. Скинул старую рубашку, надел новые, у опекуна позаимствованные, обе разом. Одну на другую. Старую рубашку сеном набил и штаны тоже. Те, из которых вырос. Покрывалом все это прикрыл, чтобы получилось, будто он дремлет. Вышло неплохо. Дерюжку решил с собой взять: спать на руде в трюме тоже удовольствие маленькое, а так и чище будет, и теплее.

Меч на пояс повесил, нож в сапог спрятал, а мешочек с медяками за пазухой укрыл.

И ушел.

* * *

Выбрался Рету на темную улицу – и чуть с опекуном не столкнулся.

Метнулся в подворотню, прижался к стене. Опекун, приметно потряхивая манжетами, прошел мимо Рету, не различив мальчишки в темной нише. Не один прошел, в компании. За ним шагали длинный и толстый. Длинный чеканил шаг, а толстый двигался вразвалочку. Если опекун манжетами затряс – значит удумал чего-то, знак верный.

Рету не утерпел, вернулся вслед за ними обратно во внутренний двор. Держась в тени стен, покрытых разросшимся плющом, постарался подобраться поближе.

Опекун остановился у колодца.

– Вот здесь, господа, будет удобно, – заискивающе произнес он. – Я вас долго не задержу.

– А вам, милейший, это и не удастся, даже если бы хотели, – ласково объяснил опекуну толстяк.

Он осмотрел двор. Полой бархатного плаща обмахнул скамью у колодца и почтительно пригласил:

– Садитесь, господин мой!

Длинный сел. И словно превратился в изваяние.

– Мы все во внимании, – ухмыльнулся толстяк.

Опекун засуетился. Сесть на скамью рядом с длинным он не рискнул, стоять посреди освещенного луной дворика почему-то побоялся, поэтому отступил в тень, протянувшуюся от стены дома. И уже оттуда, из тени, начал:

– Господа, у меня к вам предложение, которое вас, несомненно, заинтересует.

– Даже так? – взмахнул плащом толстяк и почтительно спросил высокого: – Вам интересно, мой господин? Мне – нет!

Изваяние осталось неподвижным.

– Не торопитесь, господа! – взвыл опекун. – Дело в том, что я знаю, кто вы.

– Вот уж интересная новость! – хмыкнул толстяк. – Представьте себе, я тоже знаю, кто я. Неожиданно, правда? Мы-то знаем, кто мы. А вот кто вы, сударь?

– Я – имперский дворянин, и этим все сказано! – запетушился было опекун, но сник. – Я знаю, господа, что вы из Легионов Проклятых. Я это понял сразу, как только вас увидел! Я же не местная голь, я воспитан в столице.

– И что? – равнодушно отозвался толстяк. – Ради этого вы нас из трактира вызвали? Чтобы поведать нам о своем блестящем воспитании?

– Не только, господа, не только! Я долго думал и хочу признаться…

– Не признавайтесь даже под пыткой, – ехидно посоветовал толстяк.

– Нет, я хочу признаться! – заклинило опекуна. – Я хочу вступить в Легионы Проклятых!

Вот этого парочка точно не ожидала. Длинный и толстый переглянулись.

Опекун обрадовался, что его слова произвели впечатление:

– Да, да, я хочу вступить в Легионы Проклятых, я хочу стать последователем культа и носить козлиный череп вместо шлема! Я хочу влиться в ваши ряды! Я знаю, что вступление в последователи должно сопровождаться жертвой! Я воспитываю одного мальчика, он сирота, его никто не хватится. Возьмите его в жертву и примите меня в Легион!

Слушая страстную речь опекуна, Рету порадовался, что на чердаке спит не он, а соломенное чучело. Возьмите его в жертву, ага, прямо сейчас. Гадина!

В лунном свете было хорошо видно, как сморщился толстяк.

– Ради этой чуши вы посмели отвлечь двух благородных господ от развлечений? – рыкнул он. – Тут вам что, вербовочный пункт всякого дерьма? А я, по-вашему, кто? Пожиратель беззащитных сироток, которых никто не хватится? Так, значит, воспринимают меня столичные имперские рыцари? Меня, советника Адского герцога?

Щеки его гневно затряслись, и толстяк стал раздуваться прямо на глазах. Он рос, рос – и вдруг обернулся. Громадный дракон, весь в костяных венцах, с великолепным гребнем, с хвостом, увенчанным булавой, сидел около колодца.

Рету было плохо видно, но, похоже, опекун слегка обмочился от страху.

Дракон изогнул длиннющую шею, навис над присевшим от ужаса опекуном. Взял его, как мамаша-собака кутенка, за шиворот, точнее, за кружевной воротник, приподнял и поставил прямо перед собой, на освещенный луной пятачок. Теперь стало видно, что бархатные штаны у имперского рыцаря и правда мокрые.

Ноги у опекуна подогнулись, и он, испуганно икая, сел на плиты.

Дракон снова навис над ним, широко раскрыл пасть, точно собираясь надеться на голову, как ночной колпак.

Мгновение помедлив, дракон почти ласково хыкнул: пламя нежно окутало макушку опекуна, охватило его ухоженные локоны, мерзко запахло паленой шерстью.

Больше ничего не пострадало: ни воротник тончайших кружев, ни плечи, ни грудь. Но вот вместо холеной гривы на голове красовалась обугленная плешь.

Тихонько воя, опекун обхватил голову руками, прикрыл плешь пышными манжетами. Его трясло. Повалившись набок, он скрючился на плитах двора в позе младенца.

Длинный встал и тоже принял свой обычный облик. Дернул лапой – чиркнувшие по камню когти высекли сноп искр.

Дракон почтительно опустил крыло, и Адский герцог взошел по нему на драконью спину. Туда, где костяные выросты сплетались во что-то похожее на трон, сделанный из клинков.

Усевшись на спине дракона, Адский герцог глухо сказал:

– Пора, – и глаза его замерцали тлеющими углями.

Дракон резко махнул хвостом. Костяная палица отшвырнула на стену сжавшегося опекуна. Расчистив место, дракон встал посреди дворика, расправил крылья и прянул в небо, унося ощетинившийся клинками трон с рогатым седоком.

Чтобы оставить позади не только городок, но и остров, дракону понадобилось не больше трех взмахов чудовищными крылами.

Прижавшись к спинке трона в узком просвете между двумя выступами, упершись ногами в какой-то диковинный щиток, которыми был усеян драконий хребет, Рету сидел, крепко прижимая к себе дерюжку, и смотрел, как исчезает в призрачной ночной дали городок, остров, озеро…

Он и сам толком не помнил, как сообразил, что парочка сейчас улетит. И забрался на спину дракона, пользуясь тем, что с другой стороны по крылу величественно вышагивает Адский герцог. Юркнул за костяное кресло и притаился там тише мыши.

Потому что «Родину не выбирают, щенок!» – это опекун говорил, а у кузнеца Герберта была другая любимая присказка: «Жить захочешь – и не так раскорячишься!» Что тоже было правдой.

* * *

А ранним утром над двориком с колодцем завис крылатый имперский пегас. С него прямо в окно спальни опекуна легко скользнул человек в добротной, но неброской одежде.

Опекун с головой, забинтованной в разорванную на длинные полосы простыню, лежал в болезненном забытьи. Его чувствительная натура не вынесла стольких потрясений, попутно в мокрых штанах он замерз и простудился, и лихорадка овладела его телом.

Занавеси балдахина были тщательно задернуты, чтобы больной болел в свое удовольствие.

Человек раздвинул бархатные полотнища и аккуратно всадил спящему длинный и узкий кинжал прямо в сердце, оборвав земной путь неудачливого щеголя.

Затем поднялся на чердак, намереваясь, согласно приказу, покончить и с воспитанником. Зарезать солому было труднее, хотя старая рубашка Рету оказалась безнадежно испорченной.

Человек, в гневе распинав соломенное ложе, задумался. Указания работодателя были четкими и ясными: убрать воспитанника, убрать воспитателя. Они – лишние.

Человек подозревал, что это было связано со смутой, возникшей в Империи, но свои подозрения держал при себе, потому что его совершенно не касалось, по каким причинам ему поручили несложное, но тем не менее требующее определенной сноровки дело.

Теперь же предстояло решить, как отчитываться о выполненной работе. Она ведь выполнена наполовину, как ни крути. Но, с другой стороны, кто будет проверять? А за наполовину выполненную работу и оплату срежут наполовину, если не меньше. Человек не работал за идеи, он работал за золотые. Это была не его вина, что воспитанник отсутствовал в постели. Это с воспитателя надо спрашивать, почему мальчишка в такой час шляется неизвестно где. Было бы заказанное лицо на месте – устранитель выполнил бы поручение, как всегда, образцово. Невыполнение, точнее, недовыполнение задания нанесет непоправимый вред его, устранителя, репутации. А этого допустить нельзя.

Порассуждав так и пришедши к ясному логическому выводу, что во всем виноват опекун, неприметный человек решил: задание выполнено целиком и полностью.

Он успокоился, раскидал сено по всему чердаку и поджег, особенно тщательно в укромных уголках под балками. Убедившись, что разгорается хорошо, спустился вниз, в спальню. Вскоре и там запылало.

Человек выскользнул из окна, легко перескочил с подоконника в седло крылатого коня. И покинул городок без всякого шума, ровно так же, как в нем появился.

Глава третья

Бездна Невендаара

Над ночным Невендааром стремительно несся дракон.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.