Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дата моей смерти

ModernLib.Net / Современная проза / Юденич Марина / Дата моей смерти - Чтение (стр. 11)
Автор: Юденич Марина
Жанр: Современная проза

 

 


— Ты говорил о том, что виноват передо мной, но не просишь прощения, потому что сам себя никогда не простишь.

— Допустим, это, на самом деле, так. Ну, и дальше?

— Дальше, ты сказал, что пытался хоть как-то искупить свою вину, но обрек меня не большие страдания.

— Ну!!!

— И все. Еще просил меня подумать и самой понять: что к чему, потому, что сам не можешь мне ничего объяснить. Это все.

— А где мы виделись с тобой, я помню что-то очень странное…

— Да не такое уж странное: на той трассе — На какой?

— На той самой, как я поняла — Вот оно что… Поэтому мне было так неуютно. Мы говорили о том, как это все случилось?

— Нет. Ты не рассказывал, а я не смела спросить.

— Тогда откуда ты знаешь, что это та самая трасса?

— Не знаю. Я ничего доподлинно не знаю, но почему-то у меня была такая уверенность — А как она выглядит?

— Трасса как трасса. Сложная. Вроде бы, на «пике Дьяволицы». Крутой поворот, и сразу — резко вниз. Вот там ты и сидел, рядом с трассой, сразу за поворотом. — наступает долгая — долгая пауза. Я уже жалею, что так подробно описала Егору это проклятое место. Возможно, теперь он переживает все сызнова.

— Да — откликается он, наконец. — То самое место. Ты права…. Но вот что. Послушай меня внимательно. И не просто послушай, а обещай, что выполнишь все, что я сейчас тебе скажу. Мне очень неприятно. Нет, если честно, мне очень больно, когда все это происходит. Когда я теряю контроль над собой, в беспамятстве являюсь тебе, о чем-то умоляю… Понимаешь?

— Думаю, что понимаю. Но поверь, ты вовсе не был жалок — Допускаю. В этот раз. Неизвестно, что будет в другой. И вообще, я не желаю, чтобы ты общалась со мной, когда я не в себе Это понятно?

— Понятно. Но как я могу этого избежать? Не забывай: я ведь тоже в это время сплю.

— Да. Ты спишь. Но есть такие таблетки, которые делают сон настолько глубоким, что человек перестает видеть сны. Я точно знаю, что есть. Достань их. И пей перед сном. Я больше не хочу этих встреч во сне. Ты поняла меня?

— Да — Ты сделаешь это?

— Попытаюсь — Спасибо. Когда — ни — будь я расскажу тебе все сам, но сейчас не надо.

— Чего не надо?

— Не надо тебе знать больше того, чем я тебе рассказываю. Потом ты поймешь, почему. А пока просто поверь мне. Ладно?

— Ладно. Но раз уж так случилось, что я все же выслушала тебя против твоей воли, может, все-таки, объяснишь мне, что ты имел в виду?

— Что именно тебя интересует?

— Каким образом ты хотел искупить свою вину передо мной и почему от этого мне станет только хуже?

— Каким образом… Каким образом… А каким бы ты хотела? Ну, вот скажи честно, что я должен был сделать, по твоему разумению, чтобы ты меня простила?

— Очень просто: вернуться ко мне — Вот, и я так думал — И что же?

— И оказалась полная чепуха!

— Почему?!!!

— Потому что, я вернуться к тебе, как ты понимаешь, сейчас уже не могу никак, и значит…

— Что значит?

— Ничего не значит! Бред и безумие, вот что это значит!

— Помнишь, ты всегда требовал от меня: сказала "а" — говори "б"

— Помню — Так говори: "б"

— Не хочу — Я все равно знаю, что за ним стоит!

— И что же?

— Если ты не можешь вернуться ко мне, то для того, чтобы мы оказались вместе, я должна придти к тебе сама — Откуда ты это взяла?

— Я же рассказывала тебе: картинка в журнале, женщина в церкви, могилы, кресты. Ты не стал слушать… И только во сне умолял меня подумать над этим.

— Над этим…. Потому и прошу тебя: не слушай то, что я говорю во сне — Но я уже услышала, и подумала, и все поняла. Ты ведь это имел в иду, когда говорил, что хотел искупить вину, но снова обрек меня на страдание?

Ведь это?

— Я не буду тебе отвечать — Пожалуйста, можешь не отвечать. Но теперь я знаю точно, что это так.

Только вот страдание — в чем оно? Это смерть? Но ведь можно умереть, не страдая? Разве нет?

— Я сказал: не хочу обсуждать эту тему.

— Но ответь хотя бы на один вопрос — Какой?

— Мы точно окажемся вместе, если я… в общем, покину этот мир?

— Конечно! То есть… не знаю И, вообще, не смей задавать мне такие вопросы! Я не хочу, я не буду подталкивать тебя к этому… Это бред, глупость, наивные мечты дурака, который…

— Который, что?

— Все. Хватит на сегодня. Я не могу больше. Ухожу… Что же ты не спрашиваешь, приду ли я еще?

— Придешь?

— Приду. Ты теперь точно знаешь, потому и не спрашиваешь. Приду, потому что не могу без тебя долго обходиться. Я теперь вечно при тебе.

— Но душа не может вечно находиться здесь, подле меня — Не может, вернее не должна, но будет, не сомневайся…

— Но ведь ей это тяжело — Тяжело? Ей это невыносимо…. Но кто же виноват?! Только я. Я так решил, я так хотел. Так и вышло.

— Но ведь все может измениться?

— Все. Не провоцируй меня, я дважды на одни грабли не наступаю. Ушел.

До скорого…


Я остаюсь одна в чате.

На самом же деле, это совсем не так, потому, что со мной остается теперь ночная тайна Егора.

Теперь это вовсе не тайна.

Я разгадала ее всю, до донышка, несмотря на то, что виртуальный Егор противился этому изо всех сил " Так ли уж противился? — вдруг спрашивает меня кто-то ироничный, и в глубине души я вынуждена согласиться с ним — Нет, не так. Скорее, делал вид, что противится. А сам… "

Но эту мысль я гоню.

Пусть так.

Пусть Егор стыдливо, скрываясь и лукавя, сам подталкивал меня в разгадке своей ночной тайны, но разве он не имел на это права?

Может, нет у него более сил терпеть эту муку неприкаянности?

Нет, как бы там ни было, не мне судить его.

Мне предстоит задача куда более сложная.

Спасти его, сделав шаг ему навстречу.

Или отречься, обрекая себя на тоску и одиночество в реальной земной жизни.


Телефон звонит снова.

Громко и настойчиво, словно ему известно, что я глубоко погружена в собственные мысли, и не сразу реагирую на его мелодичный призыв.

На этот раз, звонит, действительно, Муся.

Время еще не доползло до обеденного, а она уже раздобыла для меня координаты некой совершенно замечательной ясновидящей, из тех, которые «настоящие», ничего общего не имеют с шарлатанами, никогда не рекламируют себя, и часто не просят никакой платы за свою работу. Муся верна себе, и если уж берется за дело, то делает его основательно и до конца.

И теперь, она не просто отыскала координаты современной Кассандры, но и сумела договориться с той обо мне.

Потому что Кассандра людей " с улицы " вообще не принимает, а люди с рекомендациями всего лишь занимают очередное место в списке страждущих ее помощи.

И список тот растянулся на многие дни.

Так что если я и могла рассчитывать на аудиенцию, то не ранее чем через две-три недели.

— Но тебе же надо проконсультироваться немедленно.? Потому что, потом, ты просто передумаешь идти, или уже отпадет необходимость: вдруг он снова перестанет тебе сниться? — Резонно рассуждает Муся. Лед в ее голосе заметно подтаял, и то обстоятельство, что я все же обратилась к ней за помощью, похоже, значительно ослабило степень ее обиды. Теперь она готова была и далее служить мне добрым ангелом и прилежной сиделкой, стоило только намекнуть на то, что я снова этого желаю. Но я не намекаю. Однако, обижать Мусю мне не хочется, поэтому я легко соглашаюсь с ее доводами.

— Все может быть. И ты права. Уже завтра я могу передумать. Ты же знаешь, как я ко всему этому отношусь. Хотя сейчас понимаю: в другом месте мои сомнения вряд ли разрешат — Конечно, не разрешат. Слава Богу, что теперь ты это понимаешь.

— Но как тебе удалось ее уговорить?

— Пациентка. — Коротко отвечает Муся. И этим все сказано. Что ж, провидицы не перестают от этого быть женщинами, им тоже хочется выглядеть моложе.


Выясняется, что Кассандра, которую на самом деле зовут Дарьей, ждет меня уже через час в Сокольниках, и значит времени на сборы, а главное! — долгую беседу с Мусей у меня уже нет.

Впрочем. Муся и сама понимает это, и прощается коротко, позволяя себе лишь одну просьбу: позвонить ей после возвращения.

Возможно, в дальнейшем, после этого звонка, она и рассчитывает на большее, но я обещаю ей только это — звонок после визита к Кассандре Но, сразу же, дабы избавить ее от волнений.


Кассандра встречает меня на пороге своей квартиры.

Обычной квартиры в обычном старом московском доме, из тех, что сохранились еще кое — где в тихих двориках, отгороженных от ревущих магистралей изгородью более современных зданий.

Они, как правило, невысоки — этажа в два или три, сильно обшарпаны, потому что никто не собирается их ремонтировать.

Напротив, все только и ждут, когда же, наконец, дом пойдет под снос. Во дворе большого дома освободится свободное место, а жильцы получат новые квартиры.

Квартир в таких домах, как правило, совсем мало — пять или шесть, и те представляют собой всего лишь огрызки некогда приличных парадных зал и гостиных, жилых комнат, просторных коридоров, узких черных лестниц, крохотных лакейских и комнат прислуги когда-то добротного московского дома, принадлежавшего достойной семье.

Потом, когда задули ледяные революционные ветры, и прошелся по стране смерч экспорприаций, хозяев дома вышвырнули за порог, а милый уютный дом, изуродовали, раскромсали, на крохотные норки-огрызки, в которые заселялись новые хозяева жизни, вернее те, кто таковыми был формально объявлен.

Теперь в этих домах доживали свой век, как привило, очень пожилые люди.

Чудом выжившие потомки бывших хозяев, которым иногда от щедрот оставляли для проживания одну комнатенку. Другие бедолаги, не смевшие рассчитывать на лучшее жилье: отбывшие свое заключенные, иногородние рабочие, рабским трудом заслужившие право на вожделенную московскую прописку, и еще Бог весть кто.

Но Кассандра, как упрямо называю я про себя эту женщину, вовсе не была похожа на иногороднюю рабочую или отбывшую свой срок преступницу.

Скорее, она из тех, настоящих, владельцев дома.

Уж очень видна порода.

И вся она какая-то хрупкая: от тонкой лебединой шеи, до узких ладоней с ломкими длинными пальцами.

Про таких вот, сдается мне, чуть гнусавя, пел когда-то грустный клоун — Вертинский: " Вы ангорская кошечка, статуэтка японская, вы капризная девочка с синевой у очей, вы такая вся хрупкая, как игрушка саксонская…. " И что-то там еще подобное: надрывно и щемяще.

Я плохо представляю себе, как выглядят, на самом деле, японские статуэтки и саксонские игрушки, но мне отчего-то кажется, что именно так и выглядят, как эта Кассандра по имени Дарья.

— Проходите! — говорит мне она тихо, и голос ее мелодичен и полон расслабляющего тепла. — Мне звонила Машенька.

— Машенька? — я совершенно забыла, что Мусю на самом деле зовут Мария, а уж назвать ее Машенькой мне бы никогда не пришло в голову. Потому, что Машенька в моем понимании — это, либо девочка из когорты сказочных персонажей, либо милая юная девушка с золотистой косой до пояса. Именно так.

Но Кассандра думает иначе.

— Я зову ее Машенькой, потому что Муся — имя для пожилой родственницы — приживалки, годной только для того, чтобы ходить за больными и мыть после гостей посуду.

— А Муся всегда занимается только этим — думаю я, следуя за женщиной — статуэткой по широкому коридору, стены которого сплошь заставлены книжными полками. Полки чередуются с какими-то неразличимыми в полумраке картинами в тяжелых и вроде бы золоченых рамах. И еще думаю, что тремя словами она удивительно точно определила амплуа Муси, но она неожиданно прерывает мои мысли — Потому вы все и привыкли использовать ее лишь как сиделку и домработницу. Имя многое определяет в судьбе человека, вот приклеилось в ней это — Муся, и никто за ним уже не видит в ней ничего большего.

— Возможно — быстро соглашаюсь я, и опасливо думаю про себя: « В мыслях надо быть осторожней. Вдруг она и на самом деле умеет их читать» Хотя для того, чтобы сейчас определить ход моих мыслей по поводу Муси-Маши достаточно простой проницательности и логики.

— Походите. — Приглашает меня Кассандра, открывая дверь одной из комнат. — И не удивляйтесь — Замечание более чем уместное, потому что из атмосферы старой, а судя по коридору, даже древней, дореволюционной квартиры, я попадаю в холодный сверкающий мир хромированной стали, белой кожи и матового стекла. Мир самого что ни на есть победившего авангарда.

Предо мной — словно экспозиция на выставке модного интерьера. — Предки мои в этом доме жили еще до революции — продолжает объяснять Кассандра, — и после нее — тоже, однако вместо всего дома занимали только три комнаты, как-то отгороженные в отдельную квартиру. Им еще повезло. Это потому, что дед был профессор медицины, психиатр и пользовал некоторых номенклатурных товарищей и их родню. А когда настали другие времена, и родителям предложили переселиться в новую, по тем временам вполне приличную квартиру, бабушка — она тогда была еще жива встала насмерть: "уезжайте с Богом хоть к черту на кулички ( она дерзкая была: могла и такое завернуть ), а я здесь умирать буду! " И все остались. А потом привыкли, и уж когда бабушка умерла, родители никуда переезжать не захотели. Потом, наверное, и я не пожелаю сдвинуться с места. Ну а пока в этом тереме царя Гороха, единственную дерзость я себе все же позволила: вот, комнату свою оформила по собственному вкусу. Так и живем. Здесь XXI век, а за стеной — Х1Х или того раньше. Но я вас заболтала. Располагайтесь!


Расположиться в этом царстве двадцать первого века было не так-то просто.

Диваны ослепляли кипенной белизной, садиться на них было как-то даже неловко, а тонкие хромированные ножки, удерживающие на себе причудливо изогнутые массивы, не внушали доверия. От этого к неловкости добавлялся еще и страх.

Такими же белоснежно — хрупкими казались и кресла, небрежно расставленные по большой почти пустой комнате.

Остальное убранство ее составляли полки из голубоватого, матового стекла, как гирлянды нанизанные на тонкие стальные нити, свисающие с потолка.

Конструкция тоже казалась шаткой, и удивительно было, как удерживает она на себе изрядное количество книг, какую-то электронную технику — то ли музыкальный центр, то ли что-то еще более хитрое и крутое, но тоже поблескивающее матовым серебром корпуса.

Еще замечаю я в этой белой комнате стол.

Очевидно за ним работает хозяйка, поскольку на столе — раскрыт портативный компьютер, разбросаны дискеты, бумаги и несколько ярких маркеров.

Но и стол, как все здесь, не очень похож на себя.

В том смысле, что очень мало напоминает обычный письменный стол.

Следуя традиции этого авангардного мира, стол тоже сделан из стекла, слегка голубоватого, как и полки на стене, а основанием ему служат три скрещенные толстые стеклянные трубки, тоже, разумеется, голубого прозрачного стекла.

Хозяйское кресло с одной стороны стола — белое кожаное с высокой спинкой, вращается хромированной ножке, а гостю, если он надумает сесть к столу, предлагается почти такое же, но несколько пониже.

Последняя деталь интерьера этой комнаты — телевизор, но корпус и ножки его тоже выполнены из серебристого металла.

Тем не менее, обитель Кассандры мне нравится.

И бегло оглядывая ее, я даже вздыхаю с некоторым облегчением, потому что в душе ожидала и боялась попасть в какую — ни — будь мрачную пещерку, увешанную пучками ядовитых трав, засушенными змеями и крокодилами, или, на крайний случай, мерзкими масками каких-то людоедских племен и фрагментами их же накальной живописи.

У Кассандры, на абсолютно белых стенах, кроме полок-гирлянд висит еще пара картин — в сине-голубых холодных тонах, изображение на них простому смертному понять невозможно, но графический хаос, тем не менее, притягивает взор и требует внимания.

Еще одна картина ярким пятном пламенеющая на белой стене, тянет взгляд к себе.

Возможно, она несколько диссонирует с общим стилем и цветовой гаммой комнаты, но, неискушенной в живописи, мне полотно это кажется удивительно сильным.

На холсте сочными и даже несколько мрачными красками изображен крест с распятым на нем Создателем.

Но вид распятия необычен.

Кажется, что художник писал его, паря в высоте строго над крестом, и от того, на полотне запечатлена только низко опушенная голова с буйно вьющимися темными волосами, закрывающими лицо.

Далее изображение, стекается в одну точку, к основанию креста, которое едва касается не тверди земной, а водной поверхности.

И кажется, что водоем этот не имеет дна, так темны его воды.

А крест, одновременно напоминает меч, чудным каким-то образом вонзенный острием в волны.

Странная эта картина влечет меня к себе.

И я даже несколько сожалею, что нет у меня времени рассмотреть ее лучше, и попытаться понять, что же водило кистью художника: Господне откровение или дьявольский мираж.


— Садитесь лучше в кресло — видя мое замешательство, приходит мне на помощь Кссандра — Спасибо — я сажусь очень осторожно, готовая ко всему, но зыбкое сооружение оказывается довольно удобным, позволяющим разместиться комфортно и даже расслабиться. Сама Кассандра легко подкатив ко мне другое, такое же кресло усаживается в нем строго напротив меня и довольно близко.


Теперь я могу рассмотреть ее как следует.

В ярком холодном свете белой комнаты первое мое впечатление усиливается.

Передо мною женщина, которой, по всему, полагалось бы родиться, как в раз в том веке, что господствует за стенами ее устремленной в будущее комнаты.

Ей бы сейчас не сидеть напротив меня в белом кресле странной конструкции, а смотреть из золоченой рамы портрета, подернутого тонкой паутинкой трещинок, как дымкой времени.

А вместо узких черных джинсов от « Версаче» и черного же тонкого свитера, хрупкую фигурку ее должны овивать « упругие шелка» воспетые поэтом, уже тогда, на заре минувшего ныне века, тосковавшего по перьям на шляпах незнакомок.

Ему, надо полагать, было ведомо: скоро незнакомки облачатся в узкие джинсы и простенькие свитерочки.

И вместо шляп, из — под которых тугими спиралями спадали локоны, обрамлявшие чудные лица, явлены будут миру, в котором, не осталось уже настоящих поэтов, небрежно заколотые на затылки «хвостики».

А тонкие запястья Кассандры, единственным украшением которых служат модные нынче маленькие часы от « Гуччи» в стальном корпусе и на стальном же браслете! Разве не для них творили лучшие ювелиры Фаберже?

Нет, определенно, если она не призрак, сошедший с полотен старинного дома, то уж наверняка точная копия одной из своих прабабушек.

Она, между тем, тоже разглядывает меня, и дорого бы я дала теперь, чтобы постичь ее мысли.

— Ну что ж — начинает она между тем своим глубоким и довольно низкими, но замечательно мелодичным голосом — Машенька сказала мне о вас, только то, что вы для ее очень близкий, родной человек. И что у вас возникли какие-то проблемы, понять природу которых вы не можете. Вот и все, что я знаю.

Однако, вы пришли ко мне, и, стало быть, вы согласны принять мою помощь? Так ли я понимаю это?

— Да.

— В таком случае, вы должны будете рассказать мне, что беспокоит вас, хотя бы в самых общих чертах. Вы согласны, что просьба моя уместна?

— Да, конечно — Скажите мне, вам будет легче начать говорить самой или вы хотите, чтобы я задавала вам вопросы? Подумайте. В этом нет никакой разницы для меня, но вы не должны испытывать неловкости или дискомфорта.

— Я думаю, что смогу говорить сама. По крайней мере, сначала.

— Тогда, пожалуйста, расслабьтесь, постарайтесь принять ту позу, в которой вам будет наиболее удобно. Вы можете пересесть на диван, или даже прилечь.

— Нет, мне вполне удобно здесь.

— Отлично. Тогда, вы можете начинать, и прошу вас, не задумывайтесь над тем, как построены ваши фразы, последовательны ли они, удачно ли подобраны слова. Вы можете говорить и о том, что вдруг возникает у вас в голове, даже если эта мысль, покажется вам, не имеющей отношения к тому, о чем вы хотите мне рассказать. Не отвлекайтесь на то, чтобы попускать ее или анализировать, говорите, это тоже может оказаться важным для меня. Случайных мыслей у нас практически не бывает — Голос Кассандры необычен сам по себе, но сейчас он звучит еще чуднее. Слова льются медленно, плавно, неразрывно, она не делает между ними ни малейшей паузы, словно плетет невидимое искусное кружево. Но речь ее не монотонна, начало фразы звучит несколько выше и чуть быстрее, чем ее конец, к концу она заметно снижает темп, и ощутимо понижает голос — фраза закончена, но тут же плавно вытекает новая только чуть быстрее и чуть выше, чтобы завершится также. Странная эта манера сначала смущает меня, но очень быстро я привыкаю к ней, а Кассандра все говорит и говорит, словно не от меня только что просила она рассказа о моих проблемах. Полностью поглощенная плавным течением ее речи, я пропускаю момент, когда она умудряется каким-то образом включить свой серебристый телевизор, но его экран вдруг начинает светиться. Однако вместо обычных телевизионных кадров на бледно голубом фоне экране появляется совсем другая картинка. Неширокая полоска насыщенного голубого цвета, неспешно закручивается в воронку. Процесс этот бесконечен.

Полоска все тянется и тянется откуда-то из-за границы мерцающего экрана, как змея, сворачивается в кольца, которые, сокращаясь, виток, за витком, убегают вглубь, сливаясь в единую точку. Постепенно мне начинает казаться, что это вовсе и не точка, а крохотная, и не черная, как принято говорить обычно, а темно — темно синяя дыра, в которой исчезают километры голубой ленты. Меня вдруг очень занимает вопрос, куда ведет этот ход, величиной менее иголочного ушка, и я почти уверена, что именно он — то и есть, окно между этим и тем мирами, которое изредка кто-то забывает закрыть, а кто-то отставляет открытым специально.


Время окончательно перестает существовать для меня.

Справедливости ради, следует все же отметить, что оно и ранее пыталось ускользать из сферы моего внимания, и выбрасывало некоторые противоестественные фокусы: то, замедляя свой ход вопреки всем материальным законам, то, напротив, припуская галопом как самая горячая и необузданная лошадка.

Порой мне даже казалось, что это не оно, а я против элементарного человеческого порядка выпадаю из мерного, невозмутимого течения вечности.

Но все это было ничто.

Цветочки и легкие розыгрыши, по сравнению с тем, что испытываю я, когда вдруг снова начинаю осознавать себя посетительницей странной женщины — Кассандры, рожденной явно по ошибке, лет на сто позже положенного ей времени.

«Она, наверное, потому с таким упорством создает вокруг себя атмосферу не только настоящего, но и будущего при помощи своих супер — авангардных штучек, чтобы никто не заподозрил подвоха» — внезапно приходит первая мысль в мою совершенно пустую голову.

И неожиданной мысли этой, надо полагать, там теперь очень одиноко, потому что более ничего в моей голове нет.

Однако память цела, от нее отщипнули только одни фрагмент, запечатлевший нечто, что происходило со мной, после того как на экране телевизора начала плавно струиться гибкая голубая лента, плавно закручиваясь в спираль.

Но сколько времени длилось это завораживающее вращение — час, два, сутки?…

За окном белой комнаты — прозрачные сумерки.

Но не понять: то ли ранний вечер опускается на землю, то ли занимается поздний еще рассвет?

И вообще — сколько раз сгущались сумерки за этим окном, пока меня удерживало в своих объятиях уютное белое кресло?

Кассандра, по — прежнему, сидит напротив меня.

Сжатые кулачки точеных рук подпирают узкий красиво очерченный подбородок.

Глаза широко раскрыты.

И только теперь, хотя в белой комнате царит полумрак, замечаю я их неземную темную синь холодных лесных омутов.

Уставлены они прямо на меня.

Экран телевизора мертв.

Похоже, что и Кассандра, вместе со мной выпадала из времени, потому что теперь, глаза ее не замечают меня, и она не сразу понимает, что я очнулась окончательно.

Потом, в распахнутых ее глазах — омутах что-то меняется, они, словно теряют свою яркость, и я, как и в начале знакомства, вижу перед собой вполне обычные синие глаза, цвет которых в полумраке уже не очень — то и различим.

Зато в них появляется выражение осмысленности. Она снова видит меня, и спешит первой начать разговор.

— Как вы себя чувствуете?

— Как? — ее вопрос застает меня врасплох, потому что я не чувствую себя никак. У меня ничего не болит. Не кружится голова, к тому же в ней, как я уже говорила, очень мало мыслей и все они какие-то случайные. Я ничего не хочу, мне даже не хочется встать и размять тело. Я не ощущаю никакого дискомфорта, но и приятных ощущений, я тоже не испытываю. Продолжать перечень того, что со мной « не происходит» можно еще очень долго, но я ограничиваюсь коротким:

— Нормально.

— Слава Богу! Честно говоря, я повела себя непростительно, безоглядно устремившись за вами, и сама утратила чувство реальности.

— Но разве гипнотизер, не выводит своего пациента из гипнотического состояния?

— Гипнотизер? Не знаю точно, но по-моему, вы правы, — выводит. А вам показалось, что я гипнотизировала вас?

— Да. Но это ведь известный прием: метроном или спираль, или еще что-то ритмичное, отвлекающее внимание.

— Не внимание, а сознание, если уж быть точным. В этой части да — приемы довольно однообразны, хотя есть и более жесткие способы. Но вот дальнейшее… вы я вижу, неплохо осведомлены в этих вопросах. Тогда скажите, с какой же целью я гипнотизировала вас?

— Чтобы проникнуть в подсознание.

— И там…?

— Выяснить скрытые от моего сознания причины происходящих со мной странностей.

— То есть вы уверены, что странности, происходящие с вами, всего лишь картинки, хранящиеся в вашем подсознании и вырывающиеся наружу, потому, что сознание по какой — то причине перестает выполнять свои функции?

— Откровенно говоря: не знаю. Но все то, чему учили меня, и что сама я где-то читала и слышала из этой области, не позволяет мне думать иначе.

— Но, тем не менее, вы — то как раз пытаетесь думать иначе? В обратном случае, вы бы обратились к какому-ни-будь модному психоаналитику…

— Ну, уж нет!

— Что так-то?

— Был печальный опыт несбывшихся надежд — Понятно. Но специалисты бывают разные. Может, вам просто «повезло» — нарвались на шарлатана или недоучку.

— Возможно. Но теперь не пойду и к светилу.

— И все же, простите за нескромность, ко мне вы пришли, только потому, что у вас устойчивое неприятие психологов, или потому, что традиционное трактовка: сознание — сейф, подсознание — замок и сторож одновременно, и если что « не так», то это сейф прохудился? Или же вы ищите иных объяснений тому, что « не так»

— Ищу, это вы очень правильно заметили. Всего лишь — ищу, но не очень верю в результаты поиска, и не очень представляю себе, что же именно пытаюсь найти?

— И этого уже немало. Так вот вам откровенность за откровенность: до определенного момента вы были правы. И про сознание, которое сторожит. И про подсознание, которое сундук о семи замках. И чтобы замки отпереть, надо сторожа убаюкать — это тоже верно. Но в этой точке наши с вами представления о дальнейшем диаметрально расходятся. Потому что вы представляете подсознание — хранилищем, в которое выпихивают все то, что поскорее нужно забыть или просто незачем помнить. А я вижу его как живую, самостоятельную субстанцию, назовите ее душой или нематериальной энергией, или как вам будет угодно, которая может вести совершенно самостоятельную жизнь, вне зависимости от нашего тела и вне его самого. Другое дело, что природой, пока мы живы, оба они: и тело, и душа связаны почти неразрывно, дабы стройная система мироздания не обратилась в хаос. Потому душа и томиться в плену. Тут есть некоторое почти неразрешимое противоречие. Ибо тело подчинено велениям духа, но и дух, не может действовать самостоятельно, не пользуя при этом возможности тела. Однако я сказала — почти — и оно содержит в себе несколько исключений из этого, в общем-то, незыблемого правила. Существует всего несколько ситуаций, когда душа обретает самостоятельность. И первая из них — это физическая смерть тела. Этот вариант, самым жестким образом регламентирует действие души. Та должна немедленно покинуть тело, и отправится по маршруту, который разные религиозные или около религиозные идеологии определяют по — разному. Однако, все настаивают на одном: стремительном отчуждением души от поверженного тела. Однако и здесь душа не всегда следует догме. И с древних времен нам известны истории о неприкаянных душах, не желающих покидать подлунный мир. Причины разные, но в основе их всегда сильнейшая эмоция, которую переживает душа в момент физической кончины тела Не важно, как окрашена эта эмоция: отрицательно или положительно, чаще, увы! — первое, но она дает душе такой энергетический заряд, что та оказывается в состоянии либо по — прежнему управлять мертвым телом — и мы слышим ужасные истории о восставших покойниках, приведениях и тому подобное, либо душа не может более управлять плотью, но остается среди смертных и пытается каким-то образом дать им о себе знать.

— Вторая ситуация — это не смерть, но беспомощное состояние тела.

Наркоз, наркотическое, а иногда и алкогольное опьянение, травма, вследствие которой человек теряет сознание, даже — сон. Душа, словно караулит эти счастливые для себя минуты, и вырывается на свободу. Куда спешит она? Это очень индивидуально. Но и здесь есть некоторые обобщения, свидетельствующие «за». К примеру, почти все люди, пережившие клиническую смерть, одинаково вспоминаю свои ощущения в эти трагические минуты. Вы наверняка читали у доктора Моуди: коридор, тоннель, свет, распахнутые двери или ворота, встреча с близкими людьми, покинувшими мир.

— Ситуация третья может наступить при ясном сознании, но опять же, когда человек переживает сильнейшее, эмоциональное потрясение: тогда душа проявляет себя, наделяя тело своей несоизмеримо большей силой. Все мы помним пример молодой женщины, удерживающей в течение почти часа, бетонную стену весом в несколько тонн, рухнувшего дома, потому что прямо под стеной в своей кроватке лежал ее младенец.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17