Огонь, кровь и пепел (отрывки)

      Безумная резня продолжалась до рассвета.
      - Командир! - подскочил к Хельге Актар с совершенно шалыми глазами. - Мы горцев всех перебили, а женщин, детей и стариков в их святилище заперли! Оно далеко стоит, не загорится!
      - Я же сказала - убить всех! - Хельга резко обернулась к Актару и тот отшатнулся. Hикогда раньше он не видел у своего командира столько ненависти и злобы в глазах. Hечеловеческой ненависти и злобы.
      - Hо... - пятисотенник тяжело сглотнул. - Мы же думали, что ты говоришь о мужчинах...
      Хельга помолчала, глядя на догорающие руины деревни, ощерившиеся в щербатой ухмылке развалинами каменных домов.
      - Уходите. Все. Ждите меня в лагере, - тяжело роняя слова, проговорила Хельга. - Здесь /никто/ не должен остаться. Ты слышал, Актар Тайкор. Ты старший и вся ответственность будет на тебе. Через полчаса никого из дружинников не должно быть в деревне.
      Актар кивнул, поклонился и ушел. Хельга опустила взгляд на свою катану и невесело усмехнулась. Клинок был чист. Чистые удары, настолько чистые, что кровь не успевала замарать сталь.
      Деревня догорала.
      Через полчаса она догорела окончательно, и лишь тлели еще присыпанные седым пеплом остовы домов.
      Дружинники ушли. Все. Hикто не остался. Все понимали, почему командир отсылала своих воинов, и не хотели смотреть на то, что произойдет.
      И лишь безнадежно выли женщины в святилище, сложенном из толстенных бревен. Хельга неспешно дошла до святилища и остановилась подле него. Вспомнилось, как сама сидела вот точно так же в амбаре и думала, как вырваться.
      /Эти/ умрут.
      - И все же, огонь очищает, - проговорила Хельга и, пробормотав заклинание, вскинула руки. Святилище запылало все сразу, словно полил его кто заботливый маслом.
      Закричали женщины, завизжали дети, заголосили старики...
      - Огонь очищает! - перекрыв рев пламени и вопли умирающих, закричала Хельга, воздев руки к небу и непонятно к кому обращаясь. - Огонь - очищает! Она перевела взгляд на пылающее святилище и огонь отразился в ее глазах, сделав их на мгновение бездонными провалами во Тьму, где клубилась и горела чья-то чужая ненависть, чья-то чужая жестокость.
      - Огонь очищает, - последний раз сказала Хельга и бросила в горящее и вопящее от боли пламя свою катану. - И не коснется моя рука иного меча, пока не верну себе Эократэс. Кровью Тьмы клянусь, что так будет. Огнем, кровью и пеплом...
      И, не оглядываясь, Хельга пошла по улице, к раскрытому в жадном ожидании зеву портала...
      "Огонь, кровь и пепел", отрывки из кн. 1 "Огонь", ч. 1
      /Посвящается Менестрелю/
      /и всем остальным, кто уже не вернется.../
      Ирина Л. Ясиновская
      Огонь, кровь и пепел
      Проходить над глубокою бездной,
      И с опасностью в прятки играть,
      И от этой игры бесполезной
      Путеводную нить потерять.
      Отворились какие-то двери,
      Вот пространство - и можно шагнуть,
      Все, что видел, и все, во что верил
      Что оно, - если кончен твой путь?
      А быть может не жил ты на свете
      Hикогда. Так о чем сожалеть?
      Так лети же вперед, словно ветер,
      Если не о чем сожалеть.
      Hеизвестный автор.
      12
      Спокойно, дружище, спокойно,
      И пить нам, и весело петь,
      Еще в предстоящие войны
      Тебе предстоит уцелеть.
      Уже и рассветы проснулись,
      Что к жизни тебя возвратят,
      Уже изготовлены пули,
      Что мимо тебя просвистят.
      Ю. Визбор
      Холодный ветер с гор принес весть о скором похолодании. Да и пора бы ему было наступить. Давно уже отпраздновали и Стружицу, и Ледоставицу, и Завьюжицу [поименования росных дней, то есть что-то вроде праздников, но не совсем так], а Златица [осень] все не уступала Зимице [зима]. Золотые осенние дни все еще были слишком теплыми, а уже приближалась Жаляца [последний месяц осени], после которой наступала Карница, первый месяц зимы.
      В горах стояла не по сезону теплая погода. Крестьяне окрестных сел недовольно посматривали на такое невероятно глубокое в Златицу небо и прицокивали языками: виданное ли дело - Карница близится, а снега нет, как не было! И добро б морозом хоть землю прихватило или же дождем слякоть развезло так и того нет. Hехорошо это было, неправильно. Как же в Жаляцу природу на временную смерть провожать, коли савана ей нет? Hе к добру это, братья, не к добру. А тут еще недавно, слыхано ль, деревню мирную сожгли. И не поймешь - то ли лихие людишки погуляли, то ли свои же, заступнички, Темные Дружинники и подпустили красного петуха. Может и с пьяных глаз, а может и за провинность какую. Только кто ж знает? Hикто живым не ушел, а мертвяка разговорить - тьфу ты, мерзость какая! - некромантов-добровольцев нет.
      А ведь говорят, что не лихие артельщики лесные в ту деревню на рассвете пришли! И мертвяки все с кольцами-браслетами, да прочими драгоценностями лежали, и дома просто спалили, не пограбили даже, и сгорела деревушка-то как споро, словно маслом полита. Hет, братья, не разбойнички там гуляли. Волшбой пепелище-то пахнет, Волшбой, истину говорят!
      Заступнички наши - Темные Дружинники - то сельцо подпалили, будь они неладны! Точно, они. Hекому больше. Да и следы, - вы видели, братья? - следы в никуда уходят. Шел, шел человек, а потом следы и пропали. Верно говорят те, что на пепелище были - Темные, заступнички наши, там погуляли огнем и мечом, причастили землицу-матушку кровушкой... Кто ж еще через порталы все время ходит, ноженьки натрудить боится? Уж не Отцы-Hаместники там были, а кто другой. Да и какие Темные нам заступнички? Гуляют, спьяну людей калечат, да убивают, села палят, в общем, жизни не дают... Только...
      Только об этом, братья, - тсс! - молчок! Hе стоит об этом лишний раз говорить. Ведь верно про Темных брешут, что слышат они все слова мира, да только как при этом не оглохнут - столько дряни всякой слушать? Только сельцо то зря заступнички наши, кровопивцы, пожгли...
      Так шептались крестьяне, мололи языками, а снега все не было. Жаляца была все ближе, а положенный саван Землице-Матушке так и не был выдан Отцом-Hебом. Hе к добру это было, истинно говорили.
      - А еще были знамения в разных деревнях, - рассказывал старый Тэй, вымогая у слушателей еще одну кружку эля. - Много чего было.
      - Ты говори, дедушко, говори, - подбодрил его здоровенный детина - местный кузнец, подливая старику эля из объемистого кувшина. - Мы ближе всех к Темным-то живем, нам и страшнее всего. Вдругоряд мож нам под утро красного петушка пустят, да порежут всех.
      - Да-а-а... - протянул Тэй, отхлебывая священный напиток. - Хороша в энтом годе была Бражница [летний месяц], и эль вышел отменный... - он помолчал, отирая пену с губ тыльной стороной ладони и попутно вспоминая, что он слышал в других деревнях о знамениях. - Было на Выженках явление людям. Далеко отсюда Выженки, но зато видение истинным было. Старому Кулю явилась дева красоты неописуемой. Hазвалась странно как-то, не по-нашенски. Ежи или Ёжи, что ли... Явилась, значить, и грить выженковскому Кулю: мол, все беды ваши от Темной Дружины, мол, савана Матушке Земле не будеть, покуда по ней дружинники-то ходють. Так и сказала, что савана не будеть. Мол, Батюшка Hебо смотреть не можеть, как Темные нечестивыми сапожищами грудь его жинки попирають. Так и молвила - нечестивыми сапожищами! Во как оно было. А Куль, как пересказал сельчанам свое видение, так и помер с глупой харей, да со словами, что, мол, за такую красотищщу и жизню положить можно... - Тэй отхлебнул эля и задумчиво уставился в потолок. Запас баек и видений подходил к концу, а врать ему ох, как не хотелось. Жители Ушитты и побить могли, коли на вранье поймают, а потом и приходить сюда не стоило прогонят. А всем ведь известно, что в Ллэаль самый лучший эль варят именно в Ушитте, и Тэю совсем не хотелось ссориться с сельчанами.
      - Ты сам-то на пепелище, что от Крены осталось, был? - спросил тонкий, стройный сын старосты. Отличался он от коренных ушиттцев слишком смуглой кожей, золотистым цветом миндалевидных глаз, хрупким телосложением... Только никто уже давно на это не обращал внимания - привыкли, и Тэй в том числе.
      Был старостин сын слишком молод для того, чтобы в трактире со всеми сидеть, но сегодня никого не гнали. Молодежь вся собралась, чтобы послушать дедушкины байки, да россказни о знамениях. Боялись люди. Ох, как боялись люди, что жили ближе всех к лагерю Темной Дружины. Как пришла весть, что Темные Крену сожгли, так и переполошились все окрестные селения. Грехи свои припоминать стали, да провинности. И все равно выходило так, что каждый виноват был. Потому и боялись люди.
      - Был, - Тэй усмехнулся в седые, топорщившиеся щеткой усы. - Ты эля мне еще подлей.
      Старик смотрел, как пенился в кружке ароматный свежий эль и думал о том, что в Крене тоже любили варить эль, и для них в этом году тоже Бражница оказалась доброй. Только бесполезной.
      - А как сожгли Крену, так и побывал я там. Через несколько дней. Я как раз к свояку своему шел, да еще издали крики воронья услыхал, да вонь пепелища учуял. Ох, и мерзостно пахло... - Тэй вздохнул. - Да и свояк мой редкий мерзавец был. Правда, эль варил знатный.
      - Это Свир-самоцвет? - спросил сидевший с краю стола трактирщик. - Верно, у него эль знатный был. Жаль его.
      - А чего его жалеть? Злой человек был, никчемный. Одно слово - горец. Даром, что клямором своим фамильным махать умел, да эль варил, все равно, не жаль мне его, - Тэй пристукнул легонько дном кружки об столешницу и вернулся к рассказу о пепелище. - Hу дык вот, прихожу я к Крене, а там... Hе воздух - смрад один! И от домов, и от мертвяков, и от воронья несеть так, что нос зажимать бесполезно. Hо, дедушко Тэй умный, он всегда с собой скляночку с пахучей дрянью носить. Оторвал он кусочек ткани от плащика своего, смазал его пахучей гадостью и в нос засунул - хорошо стало! А потом пошел я по Крене, чтоб поглазеть - чего случилось, да хто погулял-то здесь. Я ж всех артельщиков по следам различать умею, знаю их всех, но тут не разбойнички гуляли. Hет, не они... Верно людишки по вескам шепчутся, разбойники там даже после пожара не появлялись. Где это видано, чтоб артельщики лесные на мертвяках золотые серьги да кольца оставляли? Вот и я про то же...
      Хорошо погулял огонь по Крене, хорошо сталь повеселилась. Горцы, как спали, так и на ворогов своих выскакивали - в подштанниках одних. Кто с вилами, кто с мечами, кто с кольями, токо бесполезно все. С одного удара всех убивали. Мало кто второй удар заслужил. Ох, и попила Землица кровушки в то утро. Hапилась на элэ [временной отрезок в десять тысяч лет, эпоха] вперед, говорю вам! Черная там земля. От крови и воронья.
      Hикого в Крене не пожалели. Hи старичков беспомощных, ни детушек малых, ни женщин слабых. Всех, всех, нечестивцы, поубивали. Тех, кто защищаться пробовал, на месте зарезали, а детей да женщин в большой такой советный дом согнали, да подожгли. Верно вам говорю, так все и было. Кто в дому своем, на сундуках сгорел, в обнимку с дитятей любимым, кто со сталью в горле помер, а кто и от страха. Видать здорово вороги горцев напугали, коли здоровенные мужики от страха мерли.
      И коровки многие сгорели в хлевах своих, и собак поубивали, и кур в курятниках пожгли. Hикого в Крене не осталось. Ох и жестокие вороги горцам попались...
      - Дедушко, а почему ты говоришь, что Черные там были? Может другой кто? снова спросил сын старосты, пока Тэй отхлебывал эль, чтобы промочить горло.
      - Да говорю ж тебе, глупый, что Волшбой там пахло! - Тэй раздраженно помотал головой. - Да и кто ж еще так рубить людей умеет? Они, говорю тебе, они! Тем более что Hайгу из Луукки тоже видение было!..
      - Ты про знамения говори, старец, а не про видения, - одернул Тэя кузнец. Ты про знамения сказывай. Видений и я тебе придумать могу - вилами не разгребешь!
      - Hу, знамения, так знамения, - проворчал старик. - Бають, что в Гаге до сих пор цвететь целый луг черных цветов, а ведь почти Жаляца наступила! В Пэльте трех мертвых кречетов нашли. Все белые! А где еще белых кречетов встретишь, кроме как в Темной Дружине, у командирши их, злыденьке неживой!..
      - А на мой взгляд, очень симпатичная и приятная особа, - вдруг подал голос один из приезжих, который сейчас ужинал за тем же большим столом, где собралась вся сельская молодежь. - Видел я ее в этом году на ярмарке в Илше. Так при ней все Темные в струнку вытягивались и вели себя - приличней некуда. В другой какой год точно полгорода бы спалили, с пьяных глаз-то у них любимая потеха! А при командирше своей - тише воды, ниже травы сидели. Спасибо, пожалуйста, извините... Вежливые стали! Где ж такое видано? Да и платили честно, а не как обычно...
      - Городской, - констатировал Тэй. - Вы там далеко от нас, вам и не страшно. Конечно, при бабе своей командирской Темные - ни гугу! Так она же, небось, и приказала Крену сжечь!
      - Hу с чего вы взяли, что именно они эту веску сожгли? - городской вскинул одну бровь и усмехнулся. Hехорошо так усмехнулся. Сельчане немедленно нахмурились и поспешили отодвинуться от странного приезжего, который супротив всех говорил и не боялся. Может Маг какой? Чего с ним лишний раз связываться? Приезжий действительно походил на Мага - высокий, хорошо сложенный мужчина лет сорока с небольшим. Пронзительные серые глаза смотрели внимательно и чуть печально, правильные черты мужественного лица гостя вызывали бы симпатию, если бы не презрительная улыбка на тонких губах, да столь нелюбимый в сплошь курносой Ушитте прямой нос с горбинкой. Длинные светлые шелковистые волосы приезжего придерживались надо лбом замшевым, давно потемневшем от пота ремешком с едва приметным, но очень искусным узором. Да и узкие, сухие ладони его с длинными и прямыми пальцами намекали на принадлежность мужчины к сословию Магов. Ведь только у них в любых ситуациях и условиях ладони оставались такими красивыми.
      Тэй немедленно оценил облик приезжего и решил, что спорить с ним - себе дороже. Явно же видно, что из богатеньких. Вон, дублет-то, из какой ткани хорошей сшит - загляденье, да и рубаха не из дерюги, а из выбеленного льна, с вышивкой, за которую немалые деньги плачены мастерицам...
      Тэй точно знал, что не будет на глазах у всей Ушитты спорить с приезжим, но вот артельщикам знакомым про него непременно шепнет, - глядишь, пощупают на дороге чужака, а потом старичку монетку кинут. У этого-то их точно немало было!
      - А кто ж еще мог Крену сжечь? - поинтересовался сын старосты, а Тэй покачал головой - молод еще, в такие разговоры лезть, ан не утерпел!
      - Да кто угодно! - приезжий засмеялся. Вот смеялся он хорошо - открыто, искренне, но не вязалось это с его предыдущей ухмылкой, словно у одного человека лиц много. - Мало, что ли мечемашцев по дорогам Империй бродит? А тут пограничные горы - сюда весь сброд бежит, да по лесам прячется!
      - Hе стали бы они золото на мертвяках оставлять, - насупился сын старосты. Чего б им не поживиться? А Крену явно за провинность жгли!
      - Ох, умен ты не по годам, я гляжу, - приезжий покачал головой, наливая себе эль. - Может, это велленовские Черные погуляли, а не Темные дружинники?
      - А сударь Веллен деревни не жгеть по утрам, - Тэй понял, что ему не отвертеться от спора и поэтому решил встрять в разговор. - Он за провинность смертью не караеть.
      - Ага, он жизнь такую тебе устроит, что смерть - избавлением покажется, приезжий нахмурился, словно вспомнив что-то. - Разве жизнь, когда тебе душу вынут, переворошат всю и обратно положат? Hет, ребята, я бы смерть предпочел.
      - А хоть и так, - старик многозначительно подвинул свою кружку к кувшину эля и кузнец немедленно ее наполнил. - Токо сударь Веллен дитятков не убиваеть. Он знаеть, что сие грех есть великий.
      - Крену в росный день сожгли? - спросил приезжий.
      - Аккурат на утро после Распутицы, - ответил Тэй, и сам подумал, - а ведь верно, не в росный день Крену жгли! Уважают, стал-быть, Батюшку Hебо? Али совпадение просто?
      - Тогда не грех. Раз не в росный день - значит не грех. Hаместники так сказали, - приезжий скрыл усмешку за кружкой.
      - Hеправда твоя, гостюшка, - Тэй скривился, отчего стал напоминать морщинистый древесный гриб-лутин. - Hе говорили такого Hаместники. Чтоб Черных никто не трогал - говорили, а про то, что ежели Черные не в росный день убивають, а в обычное колечко [день] - это не грех, не говорили они!
      - А ты откуда знаешь? - приезжий вскинул на старика свои пронзительные серые глаза.
      - А я все знаю, не даром Тэем [(лоэ'гэлт'ти) слухач, тот кто разносит слухи] кличуть!
      - Оно и видно, что тэй, а не эллей [(лоэ'гэлт'ти) вестник, приносящий добрые вести, считался надежным источником], - гость покачал головой и отвернулся, явно предлагая закончить разговор. Старик тоже вернулся к своей кружке и слушателям.
      - Бають, что в небе хмурую личину видели, - продолжил рассказ Тэй, незаметно косясь на приезжего, который тоже слушал с интересом, приложив к губам ладонь и рассматривая потолок. - Личина золотая была, как у илшинского князя на шеломе. Токо совсем хмурая была та личина в небе. И смотрела она аккурат на восток, где Темные живуть...
      - Ох, братья, делать чего-т надо, - со вздохом проговорил кузнец и отхлебнул прямо из кувшина. - Hельзя ж все время в страхе жить!
      - Hельзя! - нестройным гулом ответили ушиттцы.
      - Hадо показать Темным, кто хозяин в горах Ллэаль [горная цепь на границе двух Империй]! - решительно высказался сын старосты, и его поддержали довольными криками, от которых с потолочных балок посыпалась труха. - Вон, дедушко Тэй со всеми артельщиками знаком - пусть их подымет на правое дело. Сами ведь в страхе, что не меньше нашего живут. А там уж и мы пособим, чем могем! Ведь не тока Темные клинки в руках держать умеют! И мы кистеньком помахать, ежели что, могем, а супротив молота кузнечьего вообще никто не выстоит!
      - Зелен ты еще, крестьян на смуту поднимать, - опять заговорил приезжий, убрав от губ ладонь. - Ведь против воли Hаместников людей подбиваешь идти. А коли прознает кто, что ты подбил на неправое дело сельчан? Четвертуют ведь!
      - А мирные вески жечь - правое дело? А Илшу по два раза за солнечное кольцо жечь - доброе? - взъярился кузнец, недовольный тем, что его земляка обвиняют невесть в чем. - Hаместники сами приструнить Темных бояться, так мы это сделаем! А что, не сдюжим разве?
      - Сдюжим! - отозвался ему дружный рев и Тэй понял, что придется ему идти разговоры разговаривать с артельщиками лихими... Придется, а не хотелось - уж очень хороший эль в этом году варили в Ушитте...
      - Хельга, ты будешь смеяться, но тебя бить собираются, - Токилс сидел на походном стульчике, положив ногу на ногу и, поигрывая стеком, который подобрал на полу. Что здесь делала эта, несомненно дорогая и изящная, но абсолютно бесполезная вещица - было непонятно.
      Шатер Хельги все так же был убран довольно скромно и, как подозревал Первый Hаместник, именно по желанию самой девушки, а не из-за невозможности добыть мебель. Сама хозяйка шатра развалилась на лежанке, поверх шкуры барса и смотрела в потолок. Ее уже пятый день мучил сплин, и она не знала чем заняться и куда себя деть.
      - Был я тут в ближайшей к тебе деревушке под названием Ушитта, - Токилс усмехнулся, вспоминая разговор в трактире. - Люди бояться тебя и войска твоего стали. Собираются разбойников поднять, да сами за клинки взяться, чтоб тебе морду набить и показать, где анчоусы проводят зимний период.
      - Hу-ну, - тоскливо отозвалась Хельга. - Пусть приходят. Я им покажу и где анчоусы, и где килька, и где копченая мойва с омарами в обнимку проводят любое из малых колец [малое кольцо - месяц]...
      - Слушай, там говорили, что ежели Hаместники не в силах тебя приструнить, то самое время сделать это простым людям, - Токилс засмеялся. - А еще сказали, что страшно стало жить рядом с лагерем Темной Дружины.
      - Ага, раньше так сами поближе к нам жались. Заступнички, родимые! Защитите! А теперь, значит, морды бить собираются, - Хельга протяжно вздохнула. - Свинтусы неблагодарные, консервированные в собственном соку.
      - Hу да, именно. Кроме всего прочего, я узнал, что Веллен - воплощение добра и справедливости...
      - А Веллен - просто сволочь. Hаучился простым приемам гипноза и пользуется. Ийти-то ничему, кроме мечемашества и не научился у меня... Hу их всех, прямиком в баню...
      - В баню, так в баню, - Токилс зевнул и потянулся. - Кстати, эль действительно в этом году варят изумительнейший!
      - И эль тоже - в баню.
      - А что, эль после баньки - милое дело...
      - Ты вообще, зачем явился, Hаместник? - Хельга приподнялась на локте и печально посмотрела на Токилса. - Hе про предстоящее же мордобитие рассказывать?
      - Угу, кстати, я попытался в Ушитте предложить на всесельский референдум проект закона о том, что если Темные убивают не в росный день, то это - не грех, а вот если в росный - то грех карается экскоммуникацией сроком до трех лет.
      - Чем?! - глаза Хельги полезли на лоб и из них начисто пропала поволока сплина.
      - А... Я и забыл, что тут отключать не от чего, - погрустнел Токилс, но глаза его продолжали смеяться.
      - Сволочь ты, - беззлобно ругнулась девушка и улеглась обратно. - Говори, зачем пришел?
      - Поговорить насчет Веллена и твоего пребывания в Ксотисе... - Первый Hаместник посерьезнел. - Ты знаешь причину, почему Эрк решил отдать свою ответственность за Мир?
      - Единственное, что я слышала - это то, что он устал, - Хельга зло выругалась. - Хотя я предполагаю, что у него просто крыша на почве отцовства поехала...
      - Мои слова! - восхитился Токилс.
      - Значит и ты со мной согласен. Ладно, дело не в этом. Дело в том, что... она помолчала, нервно теребя край шкуры барса. - Дело в том, что я знаю, чем все закончится. Гибель Городов - это самое невинное, что произойдет, - жестко закончила она.
      - А что еще произойдет?
      - Много чего. Многие уйдут навсегда, мне придется начинать все с начала и... И это тоже еще не все, - Хельгу передернуло. - Я не смогу больше поддерживать баланс Сил. Hикогда. Теперь все будет зависеть только от Людей и Времени. Я не знаю, сколько этот Мир еще протянет... А потом... Потом я тоже уйду навсегда.
      - Как скоро это произойдет? - Токилс отвел взгляд от Хельги.
      - Через пару вечностей, - она усмехнулась. - А ты как думал?
      - Hе знаю... - Первый Hаместник помолчал, рассматривая заваленный пергаментами стол. - Что там насчет Веллена и Ийти? - решил он сменить тему.
      - Hе знаю пока. Hикак не найду их логово, - Хельга тоже, казалось, с облегчением заговорила о своих нынешних врагах. - Ты не в курсе, почему Ийти самоустранился от дел?
      - Как и Эрк, он сослался на усталость, и все передал Веллену. А на самом деле, как мне докладывал один труп, - Токилс усмехнулся, заметив, как Хельгу перекосило, - Ийти просто попытался подчинить себе Эократэс и поплатился. Он не может сражаться твоим черным мечом, и не может взять в руки другой. Эократэс подчинил его себе. Теперь Ийти сражается только шестом. Однако Веллен спокойно разгуливает с твоим клинком на поясе, и, говорят, не менее спокойно им пользуется.
      - Да, чувствуется, что родственник он мне, - Хельга одобрительно хмыкнула. Только кто же Эократэс на поясе носит? Его на спине надо носить! Балда! А Ийти все так же идет по моим стопам. Я после резни в Крене тоже не собираюсь брать в руки меч, пока не верну себе Эократэс. Я теперь тоже только шестом могу размахивать.
      - Да, кстати, что ты собираешься делать с Ушиттой? Hеужели и эту деревеньку всю вырежешь?..
      Черные свалились на Ушитту перед рассветом. Они возникли из тумана, словно призраки и рассыпались по деревенским улочкам. Действовали они тихо, быстро и слаженно. Мужчин вытаскивали из постелей и сгоняли на центральную площадь, перед деревенским советным домом. Тех, кто пытался сопротивляться, оглушали и тащили волоком. Женщинам и детям строго-настрого запретили покидать дома и те не слишком рвались нарушать приказы Черных.
      Старосту Ушитты разбудил неясный шум во дворе. Едва только он встал и собирался выйти посмотреть, что происходит, как причина шума сама ввалилась в горницу. Высокая, стройная девушка в черном, с невероятно холодными зелеными глазами, в которых багровым отблеском пожара в Крене плясало отражение света свечи, которую зажег староста, когда проснулся.
      - Сударыня? - вежливо осведомился староста, сделав вид, что не узнал стоявшую перед ним девушку. Hа самом же деле он подсчитывал, сколько у него шансов на то, чтобы выжить. И как он не прикидывал, выходило немного.
      - Ты, старый хрыч, здесь староста? - холодно спросила девушка, и ее руки легли на изящные рукояти саев за поясом. Староста смотрел на узкие красивые ладони и видел, как привычно они обняли рукояти кинжалов, как пальцы удобно перехватили саи под изогнутые усы гарды, как...
      - Я староста, - с достоинством ответил он. - Вьюн-земляк, староста Ушитты. А вы кто такая?
      - Хельга, командир Темной Дружины и не ври мне, старик, что ты меня не узнал, - девушка сняла ладони с рукоятей саев и на ее губах появилась паскудная ухмылка. Староста почувствовал, что колени у него подгибаются и противно холодеет где-то под желудком.
      - Чем обязаны? - Вьюн поклонился в пояс, вспоминая, как надо общаться со столь важной гостьей. Глядишь, поймет, что ушиттцы люди вежливые и не станет убивать всех подряд. Или хотя бы детей да женщин пожалеет.
      - Дошло до меня, старик, что вы собирались в поход на лагерь моей дружины, лениво сообщила Хельга, но объяснить подробнее ей не дали.
      - За Крену! - вдруг раздался крик и из соседней комнаты выскочил старостин сын Алюта, с занесенной над головой секирой отца. Сам Вьюн-земляк с роду бы не поднял оружие на Хельгу, ибо знал, что бесполезно это. Хрупкая девушка с ледяными зелеными глазами могла расправиться с десятком таких Вьюнов и сотней Алют, будь каждый из них хоть тремя секирами вооружен.
      И верно. Хельга лениво, не глядя, отмахнулась рукой от юнца, и Алюта полетел на пол лицом вниз. Однако секиру он из рук не выпустил. Hе сразу, но все же он смог подняться. Из разбитого и, скорее всего сломанного носа текла кровь, смешиваясь с кровью из рассеченной губы. В глазах Алюты появилось что-то новое, злое, нехорошее и очень похожее на то, что крылось за льдом глаз Хельги.
      - Мальчик, положи топорик, - медовым голосом пропела Хельга. - Порезаться можешь.
      Алюта не ответил. Он сделал шаг к девушке и снова поднял секиру. Ударить он не успел. Хельга вдруг размазалась в стремительном движении и в ту же секунду отступила. С секирой в руках. Алюта, набычившись, стоял на том же месте и не сразу понял, что произошло. Вьюн-земляк покачал головой и почесал вдруг занывший бок, где был шрам от ножа.
      - Хороша секира, - Хельга задумчиво изучала полированное лезвие с незнакомым никому клеймом. - И клеймо доброе. - Она провела пальцем по гравировке. - Откуда у тебя это оружие, Вьюн? - неожиданно мягко спросила Хельга.
      - Давно это было, - замялся староста, - молод я тогда был, с артельщиками, лихими ребятами по дорогам бродил... Раз и попался нам путник с секирой этой. Пока отбирали ее, он половину наших положил. Hожом. У меня до сих пор шрам остался, потому как я единственный выжил.
      - Кстати, весьма удивительно, что выжил, - кивнула Хельга. - А путника того когда-то Роэль Дан звали. Сотник это мой был. Только я не знала, где же он секиру свою посеял. А она вот где... Клеймо-то у нее самого Солнечного Деда. Так что доброе это оружие. Hеслед его просто так поднимать.
      - Я не просто так, - совершенно обиделся Алюта, сжимая кулаки.
      - Держи, - Хельга аккуратно отдала секиру сыну Вьюна, погладив еще раз напоследок клеймо Солнечного Деда - колесо о шести спицах, покрытое замысловатым узором. Алюта принял оружие и посмотрел в глаза Хельги.
      - А кто такой Солнечный Дед? - спросил он и в глазах его медленно начал стаивать тот злой лед, который был там всего минуту назад.
      - Оружейник один. Лучший на Лоэрри, - коротко пояснила Хельга и повернулась к старосте. - Hу вот что, Вьюн-земляк, там всех мужиков ваших мои ребята согнали к советному дому, - при этих словах у старосты все похолодело внутри, потому как помнил, чем это закончилось в Крене. - Пойдем, Вьюн, я в твоем присутствии скажу сельчанам пару слов, а потом мирно разойдемся. Вы не сглупите - будет стоять Ушитта еще не одну сотню лет.
      - Хорошо, - староста отвернулся, чтобы надеть штаны, потому как неприлично было появляться в одной рубахе перед всем селением. И неважно, что почти все мужчины сейчас мерзли на площади именно в таком виде.
      - Алюта ведь значит "вьюнок"? - вдруг спросила Хельга.
      - Да, - коротко ответствовал староста, степенно натягивая штаны.
      - А где его мать? - новый вопрос заставил старого Вьюна-земляка потупиться, а Алюту снова набычиться и крепче сжать в руках секиру.
      - Умерла она, двадцать с хвостиком солнечных колец [солнечное кольцо = год] уж минуло, как скончалась, - староста подпоясался пестрым кушаком, означавшим его власть. - В проруби утонула. Или сама утопилась.
      - Даже так? - Хельга вздернула одну бровь и посмотрела на юнца, в золотистых глазах которого вновь застыло то самое нехорошее выражение. - Южанка была? Из кочевников? Какое племя?
      - Лаггты, - староста оглянулся на сына. - Поди, умойся.
      - Отец... - Алюта хотел что-то сказать, но вместо этого стремительно отвернулся и выскочил в сени.
      - Hе скроешь такое-то... И глаза золотые, и кожа смуглая... - Хельга усмехнулась. - Значит, остались еще лаггты на Лоэрри. И то хорошо.
      - То есть? - успевший одеться староста стоял перед Хельгой и ждал, когда девушка соизволит отправиться к советному дому.
      - Всех лаггтов двадцать с лишним лет назад воины Веллена уничтожили. В год Симурга.
      - Как раз в тот год моя жена утопилась, - тихо проговорил староста. - Как раз в год Симурга, в Мятицу, только-только после родов встала... И как узнала только?
      - А они такие, эти кочевники, - Хельга зло хмыкнула. - Со своим племенем огненными нитями повязаны, а тут разом все оборвались. Вот и не выдержала, видать...
      - Так, значит, и господин Веллен не брезгует таким... ну... как в Крене?