Агент национальной безопасности (№1) - Свет истины

Блондинка вновь засмеялась.

— Не угадали!

— Не может быть! Вы меня нарочно обманываете!

В этот момент жених призывно замахал рукой и крикнул:

— Шура! Давай снимай. Я сейчас на руках внесу её в ресторан!

Он легко подхватил и поднял невесту на руки, толпа друзей и подружек тотчас взревела от радости.

— Извините, секретный агент Алёша, мне нужно отрабатывать гонорар, — весело сказала Александра, мягко отстраняя Николаева в сторону и поднимая видеокамеру. Она вновь сделала короткую панораму, поймала в объектив жениха с невестой на руках и, осторожно ступая по трапу, снимая, направилась вслед за толпой в ресторан.

— Тогда — первый номер! — запоздало крикнул ей вслед Алексей.

Александра, не оглядываясь, махнула ему рукой.

— Что, брат, динамо? — прохрипел за спиной Николаева чей-то прокуренный голос.

Он обернулся и увидел пожилого сутулого мужика с длинной удочкой в руках.

Рыбак, хитро прищурившись, смотрел на него и держал в руках незажженную сигарету.

— Да нет, все нормально!

— Бабы — они такие… как щуки. Их сразу подсекать нужно. Заблеснил — и подсекай, понял? Никогда с ними не болтай. Незачем. Все равно кончится одним — или ты её затащишь в койку, или она тебя продинамит… У тебя курить есть? — без всякого перехода вдруг спросил рыбак.

Алексей достал из кармана пачку сигарет, протянул мужику.

И вдруг замер… Потому что в этот момент раздался звон разбитого стекла.

Это было похоже на замедленную съёмку. На верхней палубе речного трамвайчика, где располагался ресторан, красивыми разноцветными брызгами в разные стороны разлетелось стекло. Его вышиб Кучеров. Он нелепо взмахнул руками, согнулся, держась за живот, словно его мучила нестерпимая боль, и прямо головой врезался в воду. странно, но погрузился он почти без всплеска.

— Ни хрена себе! — отчётливо произнёс рыбак в полной тишине.

И тут словно включили звук. Разом закричали люди — и в ресторане, и на набережной. Изумлённые посетители высыпали на открытую часть верхней палубы.

Перепуганный Сурков уже спешил к Николаеву.

— Леха! — закричал он. — К нему никто не подходил! Он сам! Представляешь, он сам встал и бросился вниз головой!

Поняв, что операция уже провалена, Алексей, не стесняясь, выматерился.

— А черт! — отчаянно воскликнул он и как был, прямо в одежде, сиганул в воду — туда, куда несколько мгновений назад погрузился Кучеров.

Видевшая это Александра негромко вскрикнула, она вдруг вспомнила, что этот странный весёлый парень только что обещал ей, что бросится в воду прямо на её глазах. Ну ничего себе, подумала она, бывает же такое совпадение.

И ещё один человек в этот момент подумал об Алексее, правда, у него были совсем иные мысли. Стоявший у парапета отец Влас лишь презрительно усмехнулся, глядя, как лихо прыгнул в воду Николаев.

— Идиоты! — негромко произнёс он и скрылся в толпе набежавших зевак…

Глава 5

Отстранён!

1

Неприятно, когда тебя предают, но когда это делает твой собственный напарник, то, согласитесь, обидно вдвойне. Хотя такая вещь, как предательство, в Управлении имела место сплошь и рядом и умом Алексей пронимал, что Сурков не мог поступить иначе — просто обязан был человек написать подробный рапорт о случившемся в «Поплавке»! — но внутри у него все восставало против подобного доносительства. Можно же было все так красочно и на расписывать. Однако нет!

Сурков красок не пожалел. И по всему теперь выходило, что Николаев бросил товарища, покинул место проведения операции, завалил все дело… Разве Алексей это сделал специально? Просто все так неудачно сложилось. Ангелы подвели, не проследили… И вот теперь он сидел перед полковником Тарасовым, опустив голову. Сурков, напротив, смотрел на полковника во все глаза, в них явно читалась собачья преданность и подобострастие. Выплеснув первую порцию гнева по поводу проваленной операции, Иван Иванович уже несколько успокоился, встал со своего места и теперь мерил кабинет тяжёлыми шагами. Наконец остановился, строго посмотрел на подчинённых и сказал, перейдя на «вы», как он обычно делал в состоянии крайнего раздражения:

— Подвожу итог. Насколько я понял из рапорта Суркова, в момент самоубийства Кучерова вас, Николаев, там не было?

«О, Господи! По второму кругу пошёл…» — тоскливо подумал Алексей.

— Не было, Иван Иванович, — произнёс он, стараясь, чтобы в ответе прозвучало раскаяние.

Но раскаяния в его словах не было. И это полковник Тарасов тут же уловил.

— А где же вы были?

— Вышел на набережную.

— Зачем вы это сделали?

— Покурить захотелось… Не будешь же рассказывать ему истинную причину! Хорошо ещё, что Сурков ничего не написал про блондинку с видеокамерой.

— Ты же не куришь, мать твою! — в сердцах воскликнул Тарасов.

Услышав ругательство, Алексей встрепенулся, быстро взглянул на полковника с надеждой. А может, пронесёт? Если Иван Иванович начал ругаться, значит, уже не так сердится, значит, уже отходит… — Не курю, Иван Иванович, это точно. Но сигареты в кармане таскаю. Так, на всякий случай.

— «На всякий случай…» — обидно передразнил Тарасов, схватил со стола рапорт Суркова и раздражённо потряс им. — Вот он, ваш случай! Все самое худшее уже произошло. Вы хоть понимаете, что произошло?

Что тут ответишь? Приходится только принимать вид раскаявшегося пионера и шмыгать носом. Алексей мысленно призвал Бога, чтобы тот сократил эту муку. Хуже нет, когда тебя несколько раз ругают за одно и то же.

— Что молчите, Николаев? — неумолимо продолжал тем временем Тарасов.

— Понимаю, Иван Иванович… — Ни черта вы не понимаете! К нам пришёл человек, сказал, что есть угроза его жизни — это раз! Вы разрабатываете операцию, замечу, весьма тщательно разрабатываете, учитывая все нюансы, — это два! Наконец, вы идёте туда, «пасёте» клиента, а он вдруг ни с того ни с сего погибает… — Но… — Сурков попытался было вклиниться в гневную речь начальства.

Но Тарасов лишь властно махнул рукой.

— …ПРЯМО У ВАС НА ГЛАЗАХ! — загремел он. — Человек погиб, а вы ничего не смогли сделать. Вы — сотрудники службы безопасности!

Тяжело дыша, он уставился на Алексея.

Парень нервно пожал плечами. Крыть было нечем. Во всем прав Иван Иванович.

Проморгали. Упустили. Облапошились… В результате — труп Кучерова, выловленный водолазами. И никаких признаков насилия.

— Мне кажется, он был все же не в себе, — робко заметил Сурков.

— Тихо! Я с вами отдельно поговорю… — Тарасов вновь повернулся к Николаеву. — Где ваше оружие?

Алексею стало тоскливо, он понял, что его постепенно загоняют в угол.

— Нет его. Утопил.

— Отлично! А где ваше удостоверение?

— Вот… — краснея от смущения, Алексей достал из кармана промокшую «корочку». Попытался было открыть, но сделал только хуже — прямо на глазах полковника Тарасова удостоверение расползлось на отдельные листочки. Теперь на них нельзя было разобрать ни слова, а вместо фотографии серело небольшое пятно.

— Можно высушить, — заметил Алексей. — Например, утюгом… — Все, хватит! — Иван Иванович раздражённо прихлопнул ладонью по столу. — Утюгом… Мне это надоело. С этого момента вы отстранены от дела. Получаете строгий выговор за разгильдяйство. И пока не закончится служебное расследование, чтобы духу вашего здесь не было!

— Иван Иванович, я же не нарочно… — Я все сказал! Покиньте кабинет, Николаев!

Опустив голову, Алексей поплёлся к выходу.

2

В органы Алексей Николаев попал, можно сказать случайно, по совету старшего брата отца. Дядя максим был в семье личностью легендарной. Как говорила ещё бабушка Алексея, «он всегда совал нос не туда, куда следует». И действительно, дядя Максим повсюду искал приключений, казалось, что он не мог жить спокойно, как все нормальные люди. Его энергия просто поражала! А замыслы!.. Окончив кораблестроительный институт, он занимался чем угодно, но только не своей специальностью. И Останкинскую телебашню красил, и экстремальными автогонками в казахстанских степях занимался, и даже «подопытным кроликом» в НИИ космонавтики был — сутками крутился на центрифуге или месяцами сидел в барокамере. А эта безумная идея с походом на Северный полюс на лыжах?

Ведь это он придумал, дядя Максим, а Шпаро «со товарищи» лишь её подхватил и довёл до логического конца… Словом, много чего можно было рассказать о дяде Максиме. Родители справедливо считали, что маленького Алёшку следует оградить от слишком опасного дяди. Пока они были живы, Алексей лишь со стороны с восхищением и завистью наблюдал за деятельностью дяди Максима. Но потом случилась страшная авария — КрАЗ сшиб автобус в Неву. Никого спасти не удалось.

Среди пассажиров были и родители Алексея… Дядя Максим взял десятилетнего мальчика к себе и воспитал по своему подобию. Тихий, застенчивый Алексей вырос настоящей лиговской шпаной — он постоянно дрался, попадал в ту или иную неприглядную историю, состоял на учёте в милиции… Его несколько раз пытались выгнать из школы, но каждый раз дяде удавалось отстоять слишком бойкого племянника. Сам дядя за эти годы, напротив, стал более серьёзным, остепенился. Он теперь не искал шальных приключений, всерьёз занялся языками и после многочисленных попыток был зачислен на специальные курсы КГБ, успешно окончил их и получил офицерские погоны. У него вдруг обнаружилось редкое призвание — оказывается, он был прирождённым следопытом и гениальным охотником. В КГБ из него сделали снайпера… Теперь дядю Максима посылали в «горячие точки», где он находил выход своей неуёмной энергии. Во время одной из таких командировок его серьёзно ранили в ногу, и он пролежал дома в гипсе почти год. Все это время он посвятил племяннику, взахлёб рассказывая ему о своих приключениях. Алексей слушал его раскрыв рот. Ему вдруг открылась новая жизнь, о которой он и не подозревал.

Что только он не услышал!

Оказывается, дядя Максим привык теперь полагаться только на своё чутьё, и оно его не раз выручало. Однажды он на спор прошёл по минному полю под Кандагаром, доказывая всем, что чувствует напряжение, заключённое во взрывателе. Конечно, это была фанаберия — какое напряжение он мог уловить от взрывателя? — но что-то в организме имелось, и оно чётко сигналило: опасность!

Среди особистов Максима никто за нормального не держал. Ну кому, подумайте, взбредёт в голову на спор прогуляться с одного конца минного поля на другой без миноискателя? Нет, с точки зрения коллег он был немного чокнутым.

Вот в первую военную компанию в Сербии, к примеру, он, как только приехал и узнал, от кого «юги» хотят избавиться, тотчас отправил письмецо полковнику Карлу Шлиманну, своему противнику, тоже снайперу из Германии, приехавшему воевать на стороне боснийцев и уже угрохавшему человек десять из командного состава. Снайпер сообщил, что прибыл капитан Николаев Максим и имеет честь доложить, что ровно через неделю, а точнее, по истечении семи суток, ни позже ни раньше, он закончит его земную жизнь, если Карл не соберёт чемоданы и не уедет из Югославии. В противном же случае следует подумать о завещании, ибо Максим знает, что немец старый одинокий волк, и уважает его прошлые заслуги.

Письменного ответа не последовало, но устно полковник передал Максиму свою благодарность и посоветовал аналогичным образом позаботиться о себе. Все это рассказал пленный серб, которого Шлиманн специально выкупил у боснийцев, чтобы отправить «живое послание». Серба звали Мирослав, месяц назад ему исполнилось двадцать, и он с восхищением смотрел на Максима, которому доложил, что Карл, будучи старше по званию, обещает вернуть русского снайпера в материнское лоно земли ровно через пять дней и восемнадцать часов, если русский снайпер не проявит благоразумия. Немец даже прислал с Мирославом бутылку хорошего итальянского «Кьянти». Стояло лето, было тепло, они пили вино, закусывая тёплыми, приготовленными из овечьего сыра лепёшками и с любопытством смотрели на Максима. Нет, все знали, что он не уедет, но вот какой ответ придумает русский на эти «пять дней и восемнадцать часов»? и Максим придумал: просто пять дней. И победил. Хватило одной секунды, когда среди ветвей мелькнула коротко стриженная голова Шлиманна. Снайпер выстрелил… Он знал, что выиграет.

Алексей знал эту историю наизусть, но каждый раз спрашивал:

— и попал?

— Попал, — скромно отвечал дядя Максим.

После окончания школы Алексей почти год обивал пороги органов, но его не взяли — сказали, молод ещё. Даже рекомендации дяди Максима не помогли.

Обидевшись насмерть, парень проработал до лета вышибалой в известном на весь Питер кабаке «Летучий голландец», а потом поступил во ВГИК на актёрский. Но учёба в институте кинематографии не задалась — Алексея выгнали после второго курса за драку: он набил морду Бондарчуку-младшему. Николаев загремел в армию, но не в кавалерийский полк, где обычно служили дети известных артистов и режиссёров, а в самый дальний гарнизон СибВО[2].

Лиговская закалка и весёлый, неунывающий характер помогли ему выжить, не опуститься, не потерять человеческое достоинство.

Вернувшись в Питер, Алексей сделал вторую попытку попасть в органы, и — о, чудо! — случилось долгожданное: его взяли. Три года спецподготовки пролетели как один. Затем — распределение в отдел полковника Тарасова. Поначалу все шло хорошо, но потом последовали подряд несколько неудач, и за Алексеем твёрдо закрепилось прозвище Невезучий. Напарник Сурков, правда, называл его ещё и «шпаной», но это так, без особой злости. А вот первое прозвище было гораздо неприятней! Разве Алексей виноват, что у него не все получается? И пожаловаться было некому — почти у всех в Управлении были завязки, а у Николаева — никого.

Дядя Максим был уже не в счёт, его серьёзно подстрелила в Чечне чемпионка Латвии по стендовой стрельбе. Отправленный на пенсию по ранению, он теперь целыми днями проводил перед телевизором, всерьёз «заболев» политикой.

Итак, до последнего времени дела у Алексея шли неважно, а тут ещё эта неудача с Кучеровым. Ну, конечно, полковник Тарасов взорвался. А в гневе он страшен, это всякий знает. И все, кончилась на некоторое время карьера старшего лейтенанта Николаева. Аут! Можно было отдыхать. Пока не пройдёт служебное расследование — а это дело долгое, Алексей это знал точно — можно было особо не рыпаться. Если Иван Иванович сказал «отстраняю», то все — сиди и жди перемены погоды, вернее, настроения… Алексей решил это время использовать с толком — как следует напиться…

3

Он открыл глаза, увидел остановившуюся стрелку будильника и понял, что пора завязывать. Пошарив в холодильнике, он нашёл открытую бутылку «Комдива».

Налил в стакан остатки и выпил без закуски почти полный стакан водки. Резко выдохнул, передёрнул плечами. Двести граммов паршивого алкоголя устремились в кровь. И уже через несколько секунд отдались в голове.

— ого! — невольно восхитился Алексей. — Крепка, зар-р-раза! Из чего же её теперь делают?

Вопрос повис в воздухе. В однокомнатной берлоге холостяка — никого. Лишь широкая тахта и телевизор с диагональю 72 сантиметра . На полках книги и видеокассеты.

Алексей собрал в сетку пустые бутылки, валявшиеся на кухне, в ванной и даже туалете. Посидел немного на стуле, отдохнул, набираясь сил. Сердце постепенно успокоилось, набирая привычные обороты.

Пора выходить на улицу… В мятом спортивном костюме с трехдневной щетиной на щеках Алексей Николаев теперь не был похож на агента национальной безопасности, а вполне мог сойти за одного из завсегдатаев пивного ларька.

Выразительно выпирающие из сетки бока пустых бутылок довершали картину падения.

Только в магазине Алексей обнаружил, что забыл кошелёк дома. Пошарил по карманам, нашёл несколько смятых купюр. Тащиться по жаре домой, а потом ещё раз — уже обратно в магазин просто не было сил. Он некоторое время тупо соображал, потом хлопнул себя по лбу ладонью:

— А, черт, у меня же посуда в руках, а я думаю… действительно, у него же была сетка с пустыми бутылками. Алексей прикинул на глазок, что этого должно хватить на пару пива. И направился к пункту приёма стеклотары. По пути, обнаружив валявшуюся пустую бутылку, прихватил и её — на всякий случай, если вдруг не хватит мелочи.

Лучше бы он этого не делал!

Скучающие алкаши с подозрительным интересом уставились на него:

— Ты чего, мужик? А ну положи на место!

Алексей, качнувшись, остановился. «Навёл фокус» на глаза, присмотрелся к тому, кто его окликнул. Ничего особенного, просто опустившийся работяга.

— С какой это стати?

— С такой! Положи, и все. Мотай отсюда. Это наш участок.

— У вас что, весь город поделён?

— Не твоё дело!

С этими словами они встали и пошли прямо на него. Шли уверенно, как танки.

Ничего себе, и это в родном районе! Справедливость требовала, чтобы её защитили. И Алексей решил несколько остудить пыл нападавших. Он достал злополучную бутылку, поудобнее перехватил за горлышко и демонстративно тюкнул её о камень. Осколки весело разлетелись в разные стороны, а в кулаке осталась «розочка».

— Вот теперь все по-честному — ни нашим, ни вашим… — Эй, ты! — услышал он чей-то требовательный голос за спиной.

Алексей обернулся и обнаружил перед собой ещё двоих. Вид мужиков был ещё тот — рваная одежда, синяки на лицах, руки в ссадинах. В глазах застыло равнодушное выражение. Эти люди могли с одинаковым успехом и пожалеть тебя, и запросто убить. Просто так, не задумываясь… — Чего надо?

— Ты «розочку» — то брось! Брось, тебе говорят, — приказал ему тот, что стоял к нему ближе всех.

— А чего?

— Брось, поговорим спокойно… Алексей кивнул, выпустил «розочку». Та с мягким стуком воткнулась в землю.

Четверо медленно обступили его со всех сторон — так стая волков окружает жертву. Надёжно, без малейших шансов вырваться. А чего тут? Неужели они с ним не справятся?

— Мужики, — честно предупредил, хоть и с жуткого похмелья, но все же сотрудник безопасности, — вы со мной лучше не связывайтесь.

Судя по кривым ухмылкам, это была в высшей степени удачная речь. Если хочешь в России сразу же получить по морде, то нужно произнести именно эти слова. Если бы Николаев их не сказал, то у него ещё оставался шанс выбраться из передряги без особых последствий.

Теперь шансов — ноль. Оставалось только драться.

Стая восприняла его слова как вызов. Не тратя времени на пустые разговоры, алкаши молча бросились на жертву. Особый профессионализм Алексея заключался в том, что он умел работать сразу с несколькими противниками. причём — на подсознательном уровне. Парень даже не отдавал себе отчёт, как это происходит.

Просто тело само реагировало в нужный момент, интуитивно чувствуя, что именно нужно предпринять.

Алексей качнулся назад, как бы предоставляя тому, кто находился у него за спиной, возможность ударить первым. Короткий взгляд назад — одного мгновения достаточно для того, чтобы понять, что тебя бьют правой рукой. Алексей мягко ушёл в сторону, перехватил правую руку, вывернул её. Хруста не услышал, но уже знал точно — рука у противника сломана. А значит, на одного врага меньше.

Алкаш взревел от боли, Алексей не выпустил его руки, довершил разворот, бросив противника под ноги тем, кто уже летел на него спереди. Столкнувшись со своим, алкаши замешкались, заматерились. Это было кстати. Подпрыгнув, Алексей сделал прямой шпагат, ударил ещё двоих. Одному попал хорошо, прямо в горло, второй успел увернуться. Но неудачно: упал на одно колено и вонзил ладонь прямо в бутылочные осколки. Его звериный вопль слился с криками и руганью остальных.

Алексей не обратил на крики внимания. Это со стороны выглядело красиво, почти кино. А ему не до этого. Пульс двести, перед глазами круги от сверхнапряжения, руки дрожат, словно вагон угля разгрузил… Но зато шансы почти сравнялись — теперь перед Николаевым был только один, самый здоровый мужик. В нем Алексей почувствовал настоящего противника. Его сразу выдавали глаза.

Прищуренные, спокойные. Чересчур спокойные. Сразу было видно, что это битый, матёрый волк, прошедший не одну уличную драку.

В отличие от остальных, мужик не лез на рожон, действовал осмотрительно.

Не глядя, подхватил с земли осколок кирпича и сделал два осторожных шага вперёд… Но вдруг замер, выпрямившись, отшвырнул кирпич в сторону. На его лице появилось странное сонное выражение.

Разгадку этой метаморфозы Алексей получил ровно через секунду. Она возникла в виде сильного удара резиновой дубинкой прямо по почкам.

— Стоять! Руки за голову! И ты тоже! Кому было сказано — руки за голову!

Удар повторился. На этот раз — по животу, потому что Алексей успел обернуться.

Перед ним возвышался здоровенный детина в милицейской форме. За его спиной — ещё двое. С короткоствольными автоматами. Из ядовито-жёлтого «уазика» нехотя выбрался толстый лейтенант. Он дожёвывал булку, густо смазанную маслом.

— Руки! — повторил детина и снова ударил Алексея.

— Кончай! Больно же, — невольно вырвалось у парня.

— Чего-чего?

Выразительно сплюнув, Алексей демонстративно поднял руки над головой. Но милиционеру этот плевок явно не понравился. Он размахнулся от души и ударил парня прямо по голове. Мгновенно наступила темнота, уши заложило оглушительным свистом. Алексей закрыл глаза и рухнул на землю.

Глава 6

Отец Влас

1

«Жениться нужно на сироте», — справедливо заметил классик. После четырех лет совместной жизни с последней, уже третьей по счёту, женой Сурков был полностью с ним согласен.

— Причём сирота должна быть круглой! — проворчал он, прислушиваясь к затихающим шагам своей тёщи.

Только что тёща в миллионный раз напомнила ему, что нужно сходить в магазин за креветками. Она, видите ли, ко дню рождения дочери хочет сделать её любимый чешский пирог. А о том, что через двадцать минут начнётся футбол, она подумал?

— Я целую неделю ждал этого матча! — воскликнул Сурков.

Но воскликнул шёпотом, чтобы, не дай бог, не услышали. Если услышат, то такое начнётся! Домашняя лесопилка с двумя ржавыми пилами — одна тёщина, другая жены… Сурков передёрнул плечами. Нет, лучше об этом не думать. Лучше подчиниться. Черт с ними, со всеми этими бабами!

Он вообще по жизни человек был тихий и мирный, и даже то, что Сурков состоял сотрудником АНБ, не наложило на него отпечаток геройства. Он никогда не принадлежал к тем, кто бегает с автоматом наперевес или поджидает врага в укромной засаде, любовно поглаживая пистолет с глушителем. Нет, этого Сурков не то, чтобы не любил — просто терпеть не мог! Вот тихие, долгие, заморачивающие допросы — это его стихия. Или наблюдать за «объектом» (желательно в хорошем ресторане) — это тоже его. В крайнем случае можно немного побывать «топтуном»[3]. Начальство это знало и старалось использовать Суркова, так сказать, в мирных целях.

Поняв, что от похода в магазин не отвертеться, он быстро собрался, надел на ноги видавшие виды кроссовки и поспешил в супермаркет, который находился в двух шагах от его дома. Выйдя из подъезда, Сурков привычно поднял воротник куртки. Холодный ветер с Невы принёс сырость, а известная вечерняя питерская прохлада пронизывала тело до самых костей. Он сделал несколько шагов, пересёк насквозь крохотный колодец дворика, вошёл в арку. И вдруг замер. Прямо перед ним возвышались две атлетические фигуры в длинных тёмных плащах.

Будучи человеком невысоким, Сурков особенно остро реагировал на тех, кто был выше его ростом — особенно это касалось женщин — и сейчас он сразу же почувствовал, как от незнакомцев исходит скрытая угроза.

Сурков инстинктивно почувствовал, что они поджидают именно его.

Один из незнакомцев шагнул вперёд, узкая полоска от освещённого окна легла на его лицо, и Сурков сразу же узнал его. Это был Лохматый, верный помощник отца Власа.

— Привет! — испуганно пискнул Сурков.

Лохматый не ответил на приветствие. Лишь презрительно сощурился и коротко рявкнул:

— Руку!

— Что?

— Я говорю — руку! — и сам протянул вперёд правую ладонь, словно хотел поздороваться.

Удивлённый Сурков протянул в ответ свою руку. Он явно не понимал, что от него хотят. Лохматый цепко схватил его потную от страха ладонь, крепко сжал её и вдруг неуловимым приёмом с хрустом вывернул руку Суркова таким образом, что тот от неожиданности присел и вскрикнул от резкой боли.

— Вы чего?

— Закрой ему рот, — процедил второй.

Кивнув, Лохматый ударил Суркова по ногам — тот упал на колени, правая рука по-прежнему вывернута до отказа и заведена так высоко, что кажется — ещё немного, и сустав выскочит из гнёзда. Лохматый, не мешкая, достал из кармана кусок специального липкого пластыря, размахнулся и запечатал Суркову рот.

— Готово! — сообщил он.

Его напарник заголил вытянутую руку Суркова, на которой уже вспухли от напряжения вены. Вынул шприц, прыснул тёмной жидкостью и аккуратно ввёл иглу в вену… Почувствовав боль, Сурков невольно дёрнулся, его глаза расширились от ужаса.

— Тихо, тихо, — приказал напарник Лохматого. — А то игла сломается.

— И больно будет! — коротко хохотнул Лохматый.

— Терпи… Сейчас… Ещё немножко… Все!

Он резко выдернул иглу из вены.

— Отпусти его… Лохматый выпустил руку Суркова, схватил за шкирку своей лапищей, приподнял и поставил на ноги. Неловко потоптавшись, Сурков развернулся, на его лице застыло выражение страха и покорности. Лохматый пощёлкал пальцами у него перед глазами, потом несильно ударил пару раз по щекам. Сурков помотал головой.

— Оставь его, — сказал второй, — сейчас придёт в себя.

— Пошли.

Ещё раз криво усмехнувшись, Лохматый сдёрнул пластырь, освобождая Суркову рот. Тот несколько раз жадно глотнул, словно ему не хватало воздуха. Глаза у Суркова вдруг стали бараньи, он явно не понимал, что с ним только что сделали.

Удостоверившись, что необходимый эффект достигнут, Лохматый поспешил за напарником.

2

Они быстро, не оглядываясь, прошли проходным двором, свернули направо и вышли через «слепой» подъезд на улицу. Здесь в серебристом «ниссане» с затемнёнными стёклами их поджидал отец Влас.

— Ну что? — отрывисто спросил он, когда подручные подошли поближе.

— Готов! — кивнул Лохматый.

— Сколько кубиков вогнали?

— Полную ампулу.

— Я спрашиваю — сколько? — чуть повысил голос отец Влас, он любил во всем точность.

— Три с половиной кубика, — пришёл на помощь Лохматому второй. — Должно хватить… — Да чего там! Конечно хватит. На такого кабанчика и двух кубиков за глаза!

— Тебя никто не спрашивает, — нахмурился отец Влас.

Лохматый его во всем устраивал — и в секте все его боялись, и понятлив он был, и все выполнял без ошибок, точно в срок… Но вот язык! Язык когда-нибудь должен был погубить Лохматого. Где нужно и не нужно он влезал со своей глупой болтовнёй. Когда нужно было промолчать, Лохматый обязательно что-нибудь вякал, причём вякал, как правило, невпопад. Иногда раздражал этим отца Власа, иногда — нет. Он нашёл Лохматого в центральной психиатрической лечебнице Норильска и на нем первом опробовал свой экстракт… — давайте в машину! — приказал отец Влас.

Подручные не заставили себя просить дважды. Водитель завёл мотор и «ниссан», плавно развернувшись, поехал в сторону Васильевского острова. В этот поздний час движение в городе замерло, машин почти не было видно. Поднялся ветер, бросил в ветровое стекло несколько первых крупных капель. Водитель включил «дворники», и капли тотчас смело в разные стороны.

Бездумно наблюдая за дождём, отец Влас не заметил, как задремал.

И тотчас оказался в сетях своего кошмара.

В последнее время он являлся к нему вновь и вновь. Словно не желая отпускать его из своего плена. Противиться этому не было сил, ведь кошмар появлялся ночью, в тот самый момент, когда уставший за день мозг уже не мог бороться с галлюцинациями.

Все происходило по одной и той же схеме: сознание раздваивалось — Влас одновременно был и тут и там — в том далёком времени… Он на мгновение открыл глаза, закрыл и вновь открыл — картинка, которая возникла перед ним, не изменилась. На этой картинке, как на моментальной фотографии, медленно появлялся вытянутый салон самолёта, узкий серп света, словно рассекающий его надвое, который возник из щелей открытого спецназом люка, и сами бойцы, застывшие в воздухе, в прыжках, в яростном беге туда — в хвост, где и должен был находиться, по данным, террорист… Влас машинально отметил, что фотография проявляется слишком медленно, что очень смешно выглядят растрёпанные фигуры бойцов в камуфляже, что почему-то они не в своих чёрных масках, как ЭТО показывают по телевизору, что оружие в их руках кажется игрушечным и, наверное, поэтому они не стреляют. Вся эта картина длилась доли секунды, затем «фотография» кончилась, и началось кино.

Открытый командиром люк не успел отойти до конца в сторону, как Влас (тогда ещё просто Влас, без приставки «отец») бросился в железное брюхо самолёта, но опоздал — кто-то протиснулся первым; лейтенант замешкался, его сильно толкнули, старший группы заорал что-то в самое ухо Власа, и сам Влас тотчас заорал в ответ; и все закричали вокруг… На этом совершенно диком «Рррр-ааа!!!» спецназ ворвался в салон самолёта и понёсся к хвостовым туалетам.

Влас почти ничего перед собой не видел — лишь какие-то смутные силуэты. Он ещё успел мельком подумать, что свет специально потушен террористом, и это разозлило его до такой степени, с такой яростной силой, что теперь хотелось только одного — бить и крушить, крушить и бить… Он различал вокруг себя мелькавшие тени, понимал, что охвачен слепой яростью — точно такой же, какая захлестнула и остальных бойцов.

При тусклом свете аварийного освещения зашевелились пассажиры в креслах, салон «Ту-154» наполнился криком, матом, топотом тяжёлых армейских ботинок.

Кто-то из пассажиров вскочил, показал в сторону хвостовой части самолёта, закричал:

— Там! Там он!

Передовая группа спецназа, промчавшись до хвостовых туалетов, развернулась и страшной волной понеслась к кабине лётчиков.