Броненосцы победы. Топи их всех!

Вместо двух недостающих орудий были поставлены трехдюймовые пушки, но мы надеялись, что сумеем быстро восполнить этот недостаток во Владивостоке, куда, как все тогда думали, мы будем прорываться. Наконец, за несколько дней до выхода в море все, на первый взгляд, было готово и ничто не предвещало проблем, когда нам сказали, что ознакомиться с результатами ремонта решил сам контр-адмирал Вирен. Впрочем, зная нашего бывшего командира, чего-то такого можно было ожидать.

Уже утром в кают-компании «Баяна» я и еще несколько наших офицеров знакомились с мнением адмирала, уже успевшего отдельно пообщаться с командиром корабля о проведенном нами ремонте. То есть мы стояли «по стойке смирно» и желали только поскорее куда-нибудь исчезнуть, а адмирал не очень-то и громко, но въедливо рассказывал, что он думает о нас вообще и о проведенном нами ремонте в частности:

– Вас всех, господа, в первый класс Морского корпуса по новой отправлять надо. И то неизвестно, примут ли! Кто вам позволил такой бардак разводить?! Во что вы превратили крейсер, я вас спрашиваю? Что, нельзя было нормально края линолеума обрезать? Что??? Переделаете? Да попробуйте мне только до завтра не переделать! Пойдете вы у меня на берег окопы копать, причем в тех званиях, которые вы действительно заслуживаете!..

Надо ли говорить, что за последующие дни даже временные казематы утратили последние следы спешного монтажа и были начищены, как бляхи на ремнях матросов перед императорским смотром. Но, по моему глубокому убеждению, абсолютный порядок – это, конечно, хорошо, но, как и подтвердили дальнейшие события, лучше бы мы это время потратили на монтаж элеваторов с «Севастополя», которые на момент прорыва пришлось просто сложить на палубе под брезентом, с надеждой закончить работы по их установке позднее.

Глава 2

Прорыв

Сколько раз уже проклял себя Роберт Николаевич Вирен за то, что все-таки решился разворошить это болото. Постоянно какие-то проблемы и препоны. На пустом месте.

То железа не допросишься, то провода изолированного. Утром командиры кораблей докладывают о рапортах младших офицеров, не желающих идти в десант, а вечером уже старшие офицеры добиваются разрешения забрать с собой семьи на эскадру. Сухопутное начальство всеми правдами и неправдами старается задержать десанты… В общем, настоящий девятый вал проблем!

Но что-то все-таки сдвинулось… Сначала молодые офицеры загорелись идеей прорыва, а потом и те, кто постарше, молодость свою мичманскую вспоминать стали. Все больше эскадра стала напоминать ту, которая искрилась энтузиазмом после выхода Макарова на «Новике», когда каждый верил, что наконец-то у нас есть АДМИРАЛ! Конечно, до макаровской популярности Вирену было далеко, но моряки вдруг почувствовали, что есть человек, который может и хочет повести их в бой. И это ценили.

Внешний рейд Порт-Артура

Рассвет наступал медленно. Низкие облака стали едва заметно наливаться светом изнутри, а на западе все еще только угадывались темные громады Золотой горы и Электрического утеса.

Миноносец «Сердитый» терпеливо ждал, пока достаточно рассветет, чтобы можно было спокойно вернуться на базу. Подходить к берегу в темноте было смертельно опасно – после того как в мае береговые артиллеристы приняли японцев, ставящих мины, за свои возвращающиеся миноносцы, а утром на выставленном заграждении подорвались два броненосца, один из которых погиб вместе с командующим эскадрой адмиралом Макаровым, батарейцы были готовы утопить любую тень, до которой только могли дотянуться. Так что приходилось, несмотря на реальную опасность наткнуться на японские миноносцы или выставленные ими мины, дожидаться утра, чтобы спокойно войти в гавань…

Глаза вахтенного офицера Василия Соймонова привычно искали в предрассветных сумерках силуэты японских миноносцев, но его мысли были далеки от этих берегов, уже обильно политых русской кровью…

«… Мне казалось, это было совсем недавно, и все было так похоже – такие же низкие облака и такие же темные в надвигающихся сумерках гранитные набережные… но я точно знал: во всей моей жизни не было более светлого мгновения. Мгновения, которое подарила мне Она и которое теперь освещает все мое существование даже здесь, на другом краю планеты.

Тогда древность моего дворянского рода не могла уравновесить в глазах ее родителей традиционно нищенского в России оклада недавнего выпускника Морского Корпуса, и она осталась ждать моего возвращения с Дальнего Востока, ну или, по крайней мере, получения лейтенантского чина. А тут еще эта трижды проклятая война! Но я буду сражаться, Любимая! Сражаться изо всех сил! Сражаться хотя бы ради тебя и наших будущих детей, ведь если не остановить войну здесь, еще у порога, то вскоре она обязательно попытается протянуть костлявые руки прямо в наш дом…»

Письмо мичмана Василия Соймонова

Дорогая моя Оленька!

Пошел уже четвертый месяц нашей осады. И, если честно, тяжелее всего мне даются совсем не неизбежные здесь опасности и лишения, а невозможность получать твои письма и самому писать, как раньше, почти каждый день.

Не знаю, когда случится оказия, чтобы передать это письмо, но и не поговорить с тобой, хотя бы на бумаге, тоже не могу. Твоими молитвами я вполне здоров, корабль наш также не был пока поврежден, несмотря на частые выходы в море.

Вчера ночью снова ходили ставить мины… До чего дошло – даже в виду собственной базы мы, как воры, крадемся ночами! Похоже, что после того несчастного случая с «Петропавловском» многие на эскадре вовсе разуверились в силе нашего оружия, но на моем миноносце таких настроений, кажется, нет – все, от командира до последнего матроса, готовы сражаться до победы и выжать из корабля все, что только можно. Так что я надеюсь на лучшее… и очень жду твоих писем.

Навеки твой,

В. С.

19.09.1904. Борт крейсера «Кассаги»

– Господин капитан первого ранга, получено радио с «Усугомо»!

– Читайте!

– Русские главные силы выходят из Артура.

«Значит, они все таки решились! И не зря мы который день болтаемся здесь на волнах… А разведчики молодцы – опять в точности все разузнали». – Командир крейсера «Кассаги» Ямайя сам не понимал, рад он этому или нет. Наконец-то унылое патрулирование обрело смысл. Он со своим отрядом обнаружил то, что могло решить судьбу войны.

– Немедленно продублировать адмиралу радиограмму! Курс к Артуру.

Через двадцать минут командир «Кассаги» сам смог увидеть наплывающие с юго-запада дымы. Один, два… много…

– «Ретвизан» головным, «Пересвет» и «Победа», «Полтава», «Севастополь», «Баян», «Паллада», – передавал сигнальщик.

«Действительно, все, – злорадно подумал Ямайя, – даже «Севастополь» взяли с собой, хотя куда ему теперь. Но далеко не уйдут. Два-три часа – и главные силы их настигнут. Жаль, если придется утопить всех в открытом море, ведь они же давно уже наши. Никуда им из Артура не деться…»

– Третий русский броненосец взорвался! – донеслось с фор-марса.

Ямайя бросился на левое крыло мостика и еще успел увидеть, как опадает фонтан воды у борта третьего в строю русского броненосца. Через несколько секунд до «Кассаги» докатился раскат взрыва.

– Русские разворачиваются на обратный курс!

Следующий взрыв вспучился у борта русского флагмана так, что радостные вопли сигнальщика японского крейсера были совершенно излишни для командира.

«Минус два. Все, русские корабли наши», – злорадно ощерился про себя Ямайя.

Русская эскадра ложилась на обратный курс, крен у «Ретвизана» и особенно у «Пересвета» все увеличивался, но корабли уверенно держали строй.

– «Баян»! – просто завопил сигнальщик на «Кассаги». Действительно, у борта русского крейсера взметнулся столб воды, и снова через некоторое время донеслось ставшее уже привычным сегодня БУУММ!

Подрыв еще одного русского броненосца был встречен уже более спокойно, хотя и с радостью. Понятно было, что русские наскочили на мины, выставленные миноносцами этой или прошлой ночью. Но чтобы так удачно… Четыре корабля! Боги страны Ямато явно показывали, на чьей они стороне.

– Русский броненосец переворачивается! Тонет!!

И действительно – громада «Севастополя» (или «Полтавы» – Ямайя с такого расстояния не мог определить, слишком похожи силуэты у этих двух кораблей) медленно ложилась на правый борт, а через некоторое время броненосец перевернулся и ушел на дно. Около места его гибели можно было разглядеть шлюпки и катер, на которых спасалась команда, но, судя по количеству спасательных средств, избежать судьбы своего корабля удалось немногим русским морякам.

– Сигнальщики! Который из русских броненосцев затонул? – нервно крикнул на фор-марс старший офицер крейсера.

– «Полтава», – донеслось в ответ. – Вентиляционная мачта на уровне труб, кажется. А! На оставшемся русском броненосце – выше труб, значит, уцелел «Севастополь». Точно, «Полтава» утонула.

«Ну что же, – подумал Ямайя. – Еще одна приятная неожиданность, – «Севастополь» почти небоеспособен, так что только один броненосец и один крейсер могут попытаться прорваться в ближайшие несколько недель. Но что-то не верится в то, что они рискнут».

– С «Чидори» докладывают, что русская эскадра собирается у входа на внутренний рейд. – Матрос с поклоном протянул командиру радиограмму.

– Хвала богам! Русские уже больше не посмеют пытаться прорвать нашу блокаду.

Офицеры, находившиеся на мостике, согласно кивнули в ответ на реплику своего командира.

Борт броненосца «Победа»

«Ну что же, где наша не пропадала! Пошли все-таки! А там, глядишь, и повезет», – думал командир «Победы», капитан первого ранга Василий Максимович Зацаренный, когда эскадра, выбравшись с внешнего рейда, стала выстраиваться в кильватерную колонну. Он изначально не очень верил в возможность прорыва, но постепенно всеобщий энтузиазм захватил и его. Японские крейсера-разведчики были заметны на горизонте, и было понятно, что Того уже знает о выходе русских сил в открытое море, но надежда, что прорваться удастся, оставалась. Есть несколько часов, мало ли что может случиться… А вдруг? Да и, в конце концов, погибнуть в морском бою для моряка гораздо более достойно, чем безропотно стоять в своем же порту и ждать снаряд из осадной гаубицы. А они в последние дни уже начали прилетать на внутренний рейд Артура.

Встав в кильватер «Ретвизана», броненосец выровнял скорость, «Пересвет», шедший в струе «Победы», сделал то же самое, за ним «Полтава» и «Севастополь» (зачем взяли с собой этого «инвалида»?). Колонна русских броненосцев уверенно взяла курс на восток.

Главных сил противника не было видно, и хотелось мечтать, что их нет вообще, что они не смогут догнать… Но так же можно мечтать каждое лето… Что зима не придет – ее ведь пока не заметно, не видно, нет никаких признаков… И завтра не будет, и послезавтра… А может, вообще никогда?

Мечтать можно, но зима придет, и придут броненосцы Того, наведенные его крейсерами. Боя не избежать. Бесперспективного боя.

– «Пересвееет»! – донесся вопль сигнальщика, и тут же по барабанным перепонкам ударил раскат недалекого мощного взрыва.

Все находившиеся на мостике немедленно бросились на его левое крыло и увидели, как следующий за ними броненосец, осыпаемый брызгами воды произошедшего взрыва, медленно вываливается из строя. Заметного крена пока не было, но просто прошло еще не так много времени.

– Да что же это?! – раздался испуганный голос сигнальщика. – Опять?!

– Просто проклятье на нас какое-то! – злобно выдохнул старший штурман.

Остальные, выплеснув эмоции в первые секунды, подавленно молчали.

– Адмирал поднял сигнал о развороте! – продолжал выполнять свои обязанности сигнальщик. – Возвращаемся в Артур.

«Сорвалось! Не получилось. Хотя… Может, и к лучшему. Утопили бы нас японцы – никаких сомнений. И Надя в Артуре осталась…» – заметались мысли в голове Зацаренного.

Рвануло уже под бортом «Ретвизана». Не надо было оборачиваться, чтобы увидеть громадный султан взрыва, взлетевшего выше мачт. Лейтенант Любинский, старший артиллерист корабля, с досады чуть не грохнул о палубу своим цейссовским биноклем. Едва сдержался.

– Отступилась от нас Царица Небесная! – испуганно закрестился сигнальщик.

– Да что же такое! – не выдержал уже и сам командир броненосца. – Ну сколько уже можно?! Какого черта этот тюлень Лощинский тралил все эти дни? Вот только вернемся…

Неожидано Зацаренный замолчал и, пожалуй, даже успокоился.

– Разворачиваемся. Влево. Идем на внешний рейд, – странным голосом проговорил он.

Максиму Васильевичу вдруг вспомнился вчерашний визит к адмиралу. Приглашены были он, командир «Полтавы» Успенский и командир «Паллады» Сарнавский. Командиров других броненосцев и «Баяна» не было.

– Господа! – сказал тогда Вирен. – Поверьте, что, несмотря на все доверие к вам, я не имею права сказать больше того, чем скажу. Завтра мы идем в прорыв. Вы понимаете, что это очень опасная и рискованная операция. Но! Ничему не удивляйтесь, не падайте духом несмотря ни на что. Верьте в успех. Это все, что я хотел вам сообщить. Прошу вас вернуться на корабли и проверить лично, насколько они готовы.

Выходя из салона адмирала, каперанги недоуменно переглядывались.

– Господа, вы что-нибудь понимаете? – спросил Сарнавский, когда они уже подходили к трапу.

– Нет, – ответил Успенский и, усмехнувшись, добавил: – Но раз не понимаешь – исполняй! Старое правило. Если следовать ему – будет не в чем себя винить.

Зацаренный тогда промолчал. А теперь…

«Взорвались корабли, командиров которых не было вчера у адмирала. Почему?.. «Не удивляться и не падать духом». Неужели все это комедия для японцев? И если какой-то из оставшихся кораблей сейчас тоже взорвется…»

– «Баян»! – Крик сигнальщика больше походил на рыдание.

Зацаренный расхохотался. Офицеры в полном обалдении смотрели на него.

– Максим Васильевич, с вами все в порядке? – удивленно спросил старший офицер броненосца.

– Хотите в Артуре меня отдохнуть на берег отправить, Александр Михайлович? – весело оглянулся Зацаренный. – Так вот, господа, не в Артур мы идем, а на внешний рейд. И, думаю, к вечеру снова выйдем в море. Ай да Роберт Николаевич! Такой водевиль японцам устроить!

Пять пар недоумевающих глаз уперлись в лицо командира.

– Спектакль это, господа, целы корабли. Готов спорить на что угодно. Кстати, следующим, вероятно, взорвется «Севастополь». Пойдите успокойте команду, матросы, наверное, уже в полной прострации находятся.

Когда предсказание исполнилось, все почувствовали некоторое облегчение, но то, что «Севастополь» утонет, не ожидал никто. Выражение уверенности стало сползать с лица Зацаренного.

Офицеры на мостике поглядывали на него как дети, которым показали конфетку и тут же спрятали ее в карман.

От борта тонущего броненосца отваливали шлюпки, которых было на удивление мало. Но почему-то они не стали ждать остальной экипаж и направились к своим кораблям. Одна шла к «Победе».

– Приготовиться принять на борт «севастопольцев»! – отдал приказ старший офицер.

Поднявшиеся на борт из шлюпки лейтенант Басов, минный офицер «Севастополя» и матросы совсем не выглядели удрученными.

Лицо Зацаренного просветлело:

– Александр Матвеевич! Так это…

– Так точно, господин капитан первого ранга! – улыбаясь, отрапортовал Басов. – Все, как и планировалось. К вечеру пойдем еще раз.

Вечер того же дня. Борт крейсера «Сума»

Командир крейсера «Сума» скучал. Солнце уже склонялось к горным кряжам Квантунского полуострова. Нудное несение патрульной службы утомляло. Точинай никак не успевал пожать славы, командуя крейсером, – в сражениях так и не удалось даже как следует поучаствовать, но корабль просто выполнял те приказы адмирала, которые ему отдавались. Пусть другие топили русских, пусть «Суме» не привелось даже всерьёз пострелять по противнику, но крейсер Точиная честно выполнял свою задачу и вносил свою малую лепту в победу.

– Господин капитан первого ранга, с миноносцев передают, что русские выходят из Порт Артура.

– Кто и сколько? – Командир корабля никак не ожидал такой наглости от русских.

– Четыре броненосца и два крейсера.

– Этого не может быть!

И тем не менее с запада наплывали дымы. Дымы шести больших кораблей…

– Еще радио! На норд-ост направляется отряд русских миноносцев.

«Сумерки, – пронеслось в голове Точиная. – Наши броненосцы! Шансов у русских немного, но вдруг…»

– Немедленно радио нашим миноносцам: «Перехватить противника, навязать бой!», радио в Дальний: «Выйти на перехват русских миноносцев». Радио командующему с предупреждением о возможной атаке, – стал сыпать распоряжениями командир японского крейсера. – Да! О выходе русских всеми силами из Артура, естественно, тоже командующему сообщить! А мы следуем за русскими. Всем отрядом.

– Еще два больших корабля русских присоединились к основным силам!

– Какие?

– Похоже на «Ангару» и «Амур».

«Значит, прорываются всем, что есть, значит, уходят… Уйдут, если мы не помешаем. Адмиралу не успеть до темноты». Все эти мысли молнией пронеслись в голове Точиная.

– На сближение с русскими до 50 кабельтовых, – передал он приказ.

Но «Баян» и «Паллада» в пологом развороте уже отделялись от основных сил и ложились на курс, встречный с японскими крейсерами. Связываться с такими большими дядьками для почти игрушечных «Сумы» и «Акаси» было практически самоубийством. Вскоре вспухло облако выстрела у носовой башни «Баяна» и громыхнуло взрывом восьмидюймового снаряда прямо по курсу японцев.

Внутренне скрежеща зубами, Точинай приказал отходить, чтобы не погубить свои корабли в безнадежном бою.

5.09.1904. Борт «Ретвизана»

В адмиральском салоне «Ретвизана» к назначенному времени собрались командиры «Пересвета», «Баяна» и, естественно, самого «Ретвизана» вместе со своими минными офицерами и инженерами. Было еще несколько офицеров из порта и инженеров с эскадры.

– Господа! – начал собрание Вирен. – Вы уже знаете, что эскадра пойдет на прорыв блокады. Попытаемся вырваться из артурской ловушки. Но нас просто так не выпустят. Открытой силой не пробиться. Только если мы обманем противника, у нас есть шанс потеряться в море и соединиться либо с владивостокским отрядом, либо со Второй эскадрой.

Предлагаю следующий план.

Утром, в высокую воду, эскадра выйдет в море, но противник увидит, что три наших корабля подорвались на минах и нам приходится вернуться обратно в порт, ибо оставшимися силами пытаться пройти его в светлое время суток – это явное самоубийство. Напряжение под Артуром будет ослаблено, а вечером все корабли снова, к удивлению, я надеюсь, японцев, выйдут в море. Вряд ли главные силы Того будут рядом. А там ночь…

Прошу вас либо высказать принципиальные возражения, либо начать думать по поводу того, как мы реально и убедительно для противника сможем сымитировать подрывы наших кораблей.

– Ну, подорвать мину или ее имитатор не проблема, – заговорил минный офицер «Ретвизана» Развозов. – Понятно, что не у самого борта рвать будем, но на каком расстоянии от борта это сделать, чтобы не повредить корабль, я не очень представляю. Надо же, чтобы это выглядело убедительно для японцев, то есть слишком далеко отводить нельзя. Кстати, если дальше пяти-восьми метров, то как? А обеспечить систему подрыва можно за несколько часов. Причем желательно даже дублированную, а то, не дай бог, какой-то паршивый контакт отойдет и никакого спектакля не будет.

– А если подрывать с противоположного от японцев борта? – предложил командир «Баяна». – Тогда и фонтан будет, и грохнет как следует, но и мину подальше отвести можно.

– Сильно подозреваю, что если все мины взорвутся в «тени» наших кораблей, то противник может засомневаться в реальности взрывов и заподозрить подвох. Хотя бы один столб должен встать со стороны, обращенной к японцам, – заметил Эссен.

– Обязательно. И, вероятно, разумней, чтобы это был первый взрыв. Потом японцы будут следить за нами с большими вниманием и интересом. Можно и проколоться, – подтвердил Вирен. – Как я понимаю, главной для нас проблемой будет ослабить действие ударной волны на борт корабля. То есть создание некоторого экрана между миной и днищем. Я понимаю, что одними расчетами не обойдешься, нужен будет и эксперимент. Выделю для этого какого-нибудь «Джигита» или «Забияку», но вы уж, господа инженеры, постарайтесь, чтобы одного испытания хватило.

– Роберт Николаевич, может, между бортом и миной буксировать что-то вроде понтона, затопленного встояка? Его можно пристроить на выстрелах. А мина еще метрах в пяти дальше?

– Господа, приходится полностью довериться вам, – мрачно посмотрел на офицеров Вирен. – Работайте. И помните, что от вашей внимательности, от вашей аккуратности в расчетах, возможно, будет зависеть не только судьба эскадры, но и судьба всей войны.

Несколько часов в салоне флагманского броненосца кипели страсти. Инженеры и минеры спорили, думали, снова спорили, но все-таки что-то у них наладилось, и после решения снабженческих вопросов они стали отбывать на свои корабли вместе с командирами.

– Роберт Николаевич, разрешите задержаться на пару слов? – спросил Эссен.

– Слушаю вас, Николай Оттович. – Вирен пытливо посмотрел на нового командира «Пересвета», когда остальные вышли.

– Роберт Николаевич, вам не кажется, что японцы могут не поверить в такую инсценировку? Три подрыва, причем неизвестно, как они будут выглядеть с их стороны, и ни одного утонувшего корабля.

– А у нас есть выбор?

– Думаю, да. Я предлагаю все-таки взять с собой «Севастополь»…

– Да господь с вами! Ну вроде бы решили уже все. «Севастополь» будет практически разоружен, почти без экипажа, с тринадцатью узлами, ну Николай Оттович, ну опять вы за свое! – Командующий эскадрой начал не просто нервничать, злиться начал.

– Дослушайте, Роберт Николаевич, – терпеливо попросил Эссен. – Я же не предлагаю брать его в прорыв, я предлагаю утопить его по-настоящему. На глазах японцев. Вывести в море со всеми и рвануть настоящую мину под самым бортом. Да еще и кингстоны[3] открыть, если и после этого тонуть не захочет. Вот тогда вряд ли у японцев будут сомнения в натуральности наших подрывов.

Взгляд, которым Вирен смотрел на своего строптивого подчиненного, можно было смело назвать обалдевшим:

– Вот уж не ожидал… Но подождите, японцы через шпионов наверняка будут знать, что «Севастополь» разоружается, и если утонет именно он, то это может быть только еще более подозрительно.

– А утонет «Полтава», – хитро прищурился Эссен. – Чем отличаются силуэты этих двух броненосцев? У «Севастополя» трубы ниже вентиляционной мачты, а у «Полтавы» – вровень. Так можно заранее на вентиляторную мачту «Полтавы» и трубы «Севастополя» заготовить имитационные «навершия» и установить их прямо после выхода на внешний рейд.

14.091904. Борт «Ретвизана».

Из воспоминаний адмирала Вирена

Если бы в адмиральском салоне эскадренного броненосца «Ретвизан» находился посторонний наблюдатель, он бы увидел, как заиграли желваки на скулах и сжались кулаки изучавшего какие-то бумаги Вирена, но поскольку здесь и сейчас присутствие посторонних лиц было абсолютно невозможным, то все бушевавшие во мне эмоции для внешнего мира вылились в громко поданную натренированным голосом команду:

– Лейтенанта Развозова ко мне!

На самом деле мне просто не хватало слов, чтобы выразить все свои чувства. Хорошо, что Устав четко регламентирует, какими именно словами нужно вызывать подчиненных, иначе, чувствую, я наговорил бы вестовому такого… Все дело в том, что сегодня в обед минеры наконец принесли мне отчет об испытаниях и планы минирования кораблей. Все документы были красиво и правильно оформлены, но именно из них стало понятно, насколько авантюрной затеей считают многие готовящийся прорыв – все бумаги были подписаны только неким мичманом (!), как будто на всей эскадре не нашлось более важного минного начальника!

«Впрочем, – подумал я, – не стоит начинать разговор с подчиненным последними словами, которые все равно ничего не решат. Эти уклонисты от ответственности никуда не денутся, если получат прямой приказ! И я уж позабочусь, чтобы они его выполнили до последней запятой!» От этой мысли на душе стало спокойнее. Снова пролистав бумаги и удивившись еще раз, до какой степени безынициативности могут дойти отдельные горе-начальники, я решил не тратить драгоценного времени на разбирательства и, поставив рядом с мичманской свою контр-амиральскую подпись, отправил чертежи в работу на завод.

Старший минный офицер «Ретвизана» прибыл через несколько минут и, не понаслышке зная пунктик своего адмирала насчет соблюдения дисциплины, доложился по-военному четко:

– Ваше превосходительство, лейтенант Развозов по вашему приказанию прибыл!

– Вольно! – Я заметил старание лейтенанта, и устраивать совсем уж вселенский разнос мне окончательно расхотелось. Впрочем, сначала все равно надо было кое-что уточнить. – Проходите, Александр Владимирович, присаживайтесь. Как прошли испытания нашего сюрприза?

– Но ведь я подал вашему превосходительству отчет об испытаниях! – Лейтенант, судя по всему, отнюдь не чувствовал себя в своей тарелке на ковре у высокого начальства. Придется ему слегка помочь…

– Да уж, совсем сухарем вы меня считаете, – я даже чуть усмехнулся, – заслужил, наверное. Но все-таки хотелось бы услышать и живые подробности. Вы же понимаете, как важно быть уверенными в том, что этот трюк нам удастся! Что японцы поверят, а наши корабли не пострадают.

– Ваше превосходительство, взрыв выглядел очень натурально, к отчету приложены фотографии, сделанные с «Гайдамака», на «Забияке» никаких повреждений, даже слезать обшивка не начала. Хотя встряхнуло здорово, конечно. Но раз наш старичок выдержал, то новым кораблям опасаться, я думаю, нечего.

– Ну что ж, прекрасно! – Теперь, успокоившись насчет достоверности результатов проведенных испытаний, нужно было разобраться с самими «испытателями». – Сколько офицеров участвовало в разработке и испытаниях?

– Семь. Четыре минера и три инженера.

– А скажите мне, любезный Александр Владимирович, – произнес я все тем же доброжелательным голосом и, резко сменив тон на самый желчный, спросил: – Почему в таком случае отчет подписан только мичманом Соймоновым и инженером Заборовским?

– Ваше превосходительство, – Развозов замялся, – именно эти офицеры сделали больше всех остальных при расчетах, конструировании и испытаниях…

– То есть вы хотите сказать, что работали под руководством мичмана? И вы, и старший минный офицер «Пересвета», да? А мне вот кажется по-другому! Вы попытались снять с себя ответственность в случае неудачи! Вы переложили ее на плечи самого младшего из вас! Ну, поправьте меня, если я ошибаюсь! Я буду рад принести вам извинения, если услышу правдоподобное объяснение этой истории. Прошу!

Развозов смущенно молчал.

– Я жду, лейтенант! Вы можете дать какое-то еще правдоподобное объяснение?

– Нет, ваше превосходительство, – затравленно ответил Развозов.

– Ну, хоть это хорошо. Что вилять не пытаетесь. Александр Владимирович, у меня нет никаких сомнений в вашем личном мужестве. Я прекрасно понимаю, что вы не побоитесь пойти на смерть по приказу и даже без него. Но вот почему выговора от начальства вы (да и почти все офицеры) боитесь больше, чем смерти? Я поведу эскадру на неслыханную авантюру. И если что пойдет не так, то отвечать буду я. Как командующий ею. Поэтому и власти у меня неизмеримо больше, чем у вас. Но и у вас значительно больше этой самой власти по сравнению с вашими подчиненными. И за свои ошибки в руководстве должны отвечать именно вы. А поэтому стараться ошибок не делать! – Посмотрев на совершенно раздавленного Развозова, живо напоминавшего сейчас какого-нибудь вождя американских краснокожих, я решил снова вернуться к делу. – Ладно. Так я могу твердо рассчитывать на то, что наши лжемины сработают как надо?

– Почти наверняка, ваше превосходительство.

– Вот и постарайтесь, чтобы «почти» исчезло из вашей фразы. И учтите, что отвечать за неудачную имитацию на своем корабле будет именно его минный офицер, а не мичман, которого вы попытались использовать как прикрытие на всякий случай. Забирайте протоколы, подпишитесь под ними сами и подписи с ваших коллег соберите. Завтра в это же время жду вас с докладом об исполнении, и протоколы заполненные принести не забудьте. Можете идти.

Письмо мичмана Василия Соймонова

Дорогая моя Оленька!

Наверное, в целом мире не хватит ни слов, ни бумаги передать, как я по тебе соскучился. И пусть прямо напротив Артура в море привычно болтаются японские крейсера (нынче это, кажется, «Сума» капитана Точиная и «Акаси» капитана Миядзи), но я каждый день просыпаюсь с тайной надеждой на то, что именно сегодня каким-то чудом снова придет твое письмо.

Сам я твоими молитвами вполне здоров и сейчас, наконец, могу тебе рассказать, чем был занят последнее время.

Вечером того же дня, когда я написал тебе предыдущее письмо, к нам, инспектируя корабли эскадры, заглянул сам командующий – контр-адмирал Вирен. И увидев, что наш командир, лейтенант Колчак, еле ходит из-за сильной боли в коленях, тут же, несмотря на все возражения, отправил его в госпиталь, откуда тот вернулся только позавчера. На самом деле Колчак – настоящий герой – и в мирное время весь застудился, открывая новые земли там, где, говорят, даже полярные медведи не живут, и, едва началась война, добился своего перевода сюда, но с нашим адмиралом, знаменитым своей требовательностью на весь императорский флот, даже у Колчака поспорить не получилось.

А мы с минным офицером все это время были в команде, которая в строгой тайне испытывала на стареньком «Забияке» тот сюрприз, который сегодня увидели японцы и о котором ты, несомненно, прочитаешь в газетах раньше, чем в моем письме.