Верховные правители

      Гримаса медленно сменилась улыбкой.
      - Но я могу позволить тебе использовать все наши средства. И если тебе понадобится что-то еще...
      - Договорились, - сказал Стивен.
      По возвращении в Сакраменто Стивен отправился на маленький частный аэродром. На поле стояли "сессны", "бичкрафты" и "пайперы".
      В конторе он нашел управляющего, мужчину атлетического вида с каштановыми волосами. Стивен представился и показал свое удостоверение.
      - Вы находились здесь, когда приехал губернатор Берри? - спросил он.
      - Конечно. Тем утром я прибыл сюда рано. Губернатор приехал на своем лимузине через десять минут.
      - Со своим постоянным шофером?
      - Да.
      Стивен уже допросил шофера, рассказавшего ему весьма немногое: губернатор Берри позвонил водителю незадолго до шести часов и попросил срочно доставить его на аэродром. Шофер забрал губернатора из дома, но он понятия не имел о том, куда и зачем летит Берри.
      - Когда вы узнали, куда он направлялся?
      - Мне сказал об этом пилот, Дейв Халси. В Вашингтон, аэропорт Даллеса.
      - Губернатор имел при себе что-нибудь?
      - Большой кожаный коричневый кейс.
      - Вы знаете, что там находилось?
      - Нет.
      - Вы беседовали о чем-то?
      - Пару минут. Халси проводил предполетную проверку в рубке управления, и я предложил губернатору подождать в моем кабинете, выпить чашку кофе. Пока все не будет готово. Он, казалось, спешил взлететь.
      - Почему вы так решили?
      - Он явно нервничал, едва прикоснулся к кофе. Ходил взад-вперед с кейсом в руке.
      - Что он вам говорил?
      - Почти ничего. Он о чем-то думал. Затем пришел Дейв Халси; пилот сообщил, что самолет готов, условия - ПВН.
      - ПВН?
      - Потолок и видимость не ограничены.
      - Это все?
      - Ну, ещё произошла маленькая стычка между губернатором и каким-то парнем с камерой. Губернатор всерьез разозлился. Попросил не совать ему в лицо чертову камеру.
      - Кто это был?
      - Парень с камерой? Он работает на "Венчур флайт", маленькую чартерную компанию.
      Офис "Венчур флайт" (Мы летим, куда Вы хотите и когда Вы хотите) находился в одном помещении со страховой компанией и риэлтерской конторой. Дежурившая девушка отвечала на звонки, поступавшие сразу по трем телефонам; в момент появления Стивена она записывала сообщение. Сделав это, она положила трубку.
      - Я могу вам помочь?
      - Я ищу одного человека, связанного с компанией "Венчур флайт".
      - Охотно предоставлю вам любую информацию.
      - Я хочу видеть одного вашего сотрудника. Я не знаю его фамилии, но управляющий аэропорта вспомнил, что он работает на вашу компанию.
      - Я только отвечаю на телефонные звонки.
      - Допустим, я хочу заказать недорогой чартерный рейс. Могу я поговорить с человеком, который это организует?
      - Сейчас его нет.
      - Когда он появится?
      - Сразу после ленча.
      Когда Стивен вернулся, девушка разговаривала по телефону. За деревянной стойкой у дальней стены стояли три стола. За средним сидел молодой человек; над столом висели рекламный плакат с видом Баджы и несколько фотографий.
      При внимательном рассмотрении оказалось, что на снимках изображены кинозвезды, политики, телеведущие, снятые в неформальной обстановке. На каждой фотографии присутствовал также молодой человек с короткой стрижкой, который, поднявшись, протянул руку Стивену.
      - Меня зовут Джек Мартин. Это вы ищете меня?
      - Верно.
      На лице молодого человека появилась белозубая улыбка.
      - Какую группу вы представляете, мистер...?
      - Я хочу задать вам несколько вопросов.
      Улыбка уменьшилась до минимума.
      - Насчет организации чартерного рейса?
      - Нет. Я пытаюсь выяснить кое-что о недавней авиакатастрофе.
      Улыбка окончательно исчезла.
      - Вы обращаетесь не по тому адресу. У нас не было авиакатастроф уже девять...
      - Речь идет о катастрофе, в которой погиб губернатор Берри.
      Джек Мартин протестующе поднял руки с растопыренными пальцами.
      - Ошибка. Мы не имеем к этому никакого отношения. Это был личный самолет губернатора.
      - Вы были в аэропорте тем утром.
      - Конечно, но... Вы полицейский?
      - Я хочу увидеть сделанные вами фотографии.
      - Зачем?
      - Есть шанс, что там удастся что-то увидеть.
      - Вы используете любые возможности. Почему вы так думаете?
      - Я могу посмотреть фотографии?
      - Я оказался там случайно. В восемь часов улетал наш самолет, и я хотел встретить группу. Людям это нравится. Человеческое внимание.
      - Вы фотографировали губернатора.
      - Я собираю фотографии знаменитых людей, понимаете?
      Он указал на висевшие на стене снимки.
      - Иногда я прошу других снять меня со знаменитостью. Это полезно для бизнеса. Большинство знаменитостей не возражает. Я отдал пленку в лабораторию. Она должна быть готова сегодня, если это вам интересно.
      - Интересно.
      Стивен отвез Джека Мартина в аптеку; когда сотрудник приемного пункта принес желтый конверт, Стивен расплатился с ним. На фотографиях Джек Мартин был изображен в середине группы людей перед самолетом, на пляже с хорошенькой девушкой, на заднем дворе дома с маленьким ребенком, с пожилой женщиной, которая могла быть его матерью. На трех снимках губернатор Берри спешил к самолету.
      - Они недостаточно резкие, - виновато заметил Джек Мартин. - У меня не было времени тщательно навести фокус. Губернатор не хотел позировать. Он был раздражен.
      - Я могу взять негативы?
      - Хорошо, - сказал Джек.
      - Двадцать долларов.
      - О'кей.
      Группа телевизионщиков удалилась, унеся с собой аппаратуру, прожектора, цветные камеры, кабели.
      - Ты здоров помог себе в последние тридцать минут, - сказал Бен Хадсон.
      Мягкий предвечерний солнечный свет заливал массивную фигуру Главного прокурора, стоявшего в центре губернаторского кабинета.
      - Спасибо, Бен. Я рад, что ты так считаешь, - отозвался Алан.
      - Ты великолепно смотришься на телеэкране. Когда ты глядел прямо в камеру и говорил о чувствах, которые ты испытывал, принося клятву - такой момент стоит полмиллиона голосов.
      - Я говорил искренне.
      - Знаю. Именно поэтому такой эффект.
      Я буду служить людям с верой и преданностью, мысленно произнес Алан. Буду ревностно и добросовестно исполнять обязанности губернатора. Да поможет мне Бог. Принося клятву на библии перед Главным судьей апелляционного суда, он казался себе источником энергии, подключенным к нагрузке. Он всю жизнь накапливал в себе чувство вины, и сейчас пришло время разрядить его. Я нуждался в задании.
      - И твой призыв провести новый Конвент был блестящим ходом. Все опросы свидетельствуют о том, что люди поддерживают эту идею.
      В своем телевизионном обращении Алан попросил калифорнийскую легислатуру поддержать прошение о проведении нового Конвента, уже одобренное тридцатью двумя штатами. Для созыва Конвента требовалось присоединение к прошению ещё двух штатов.
      - Это была идея Пола Берри, - сказал Алан. - Забыть о ней было бы непорядочно по отношению к его памяти. Тем более что я разделяю эту идею.
      Бен одобрительно хмыкнул.
      - Пол просто подчинялся первому закону политической жизни. Не пытайся плыть вверх по ниагарскому водопаду.
      Думая о внешне ординарном человеке с простыми манерами, к которому он испытывал исключительно теплые чувства, Алан ощутил спазм в горле, в носу у него защекотало. Повернувшись к бару, он налил виски из графина в бокал с толстыми стенками, добавил туда немного содовой.
      - Хочешь что-нибудь? - спросил он Бена.
      - Нет, спасибо. Не прикасаюсь к спиртному до захода солнца.
      В глухом басе Бена присутствовали ноты легкого укора.
      - За Пола.
      Сделав глоток, Алан подумал: За всех людей, которые стараются изо всех сил и не могут похвастаться большими результатами.
      Бен смотрел, как Алан закрывает графин крышкой.
      - Я бы хотел поговорить с тобой о твоем друге Гиффорде, - сказал он.
      - Почему?
      - Похоже, он ещё продолжает свое расследование. Он взял людей из моего ведомства и из аппарата окружного прокурора. Какой в этом смысл? Мы уже знаем, кто и с какой целью дал деньги Полу Берри.
      - А если за этим стоит нечто большее?
      - Большее? - нахмурился Бен.
      Алан откинулся на спинку своего кресла и рассказал Бену об инспекторе из НСБТ, подозревавшем, что имела место диверсия.
      - Мы располагаем фотографией человека, который может оказаться преступником.
      Он взял со стола большой глянцевый отпечаток - многократно увеличенный фрагмент фотографии с изображением спешащего на самолет Пола Берри. На отпечатке виднелся только человек со второго плана - он был в белой форме и собирался сесть в грузовик для доставки продуктов.
      - Кто это? - спросил Бен.
      - Стив пока не знает. На кузове грузовика, сбоку, есть надпись. "Рэпид Флайт Сервис". Такой компании не существует. Один из техников аэропорта вспомнил, что из этого грузовика в самолет губернатора перед взлетом доставили продукты.
      - Почему никто не проверил этого поставщика?
      - Кто обращает внимание на поставщиков продуктов?
      Бен задумчиво нахмурился.
      - Я признаю, что это выглядит весьма подозрительно. Кто-то должен просмотреть корреспонденцию Пола Берри. Всегда бывает много злобных писем; возможно, какой-то псих выполнил свою угрозу.
      - Ты поручишь своим агентам сделать это? Я бы хотел, чтобы ты оказал Стиву Гиффорду максимальную помощь.
      Бен пожал плечами.
      - Лично я предпочел бы, чтобы он помолчал до выборов. Каждый новый заголовок о "состоянии в солдатском сундучке" стоит нам тысяч голосов.
      - Мы не можем вечно играть в политику, Бен.
      - Почему нет? - мрачно произнес Бен. - Это единственная стоящая игра в мире.
      После ухода Бена Алан допил спиртное, потом вытащил из нижнего ящика стола телефонный аппарат и набрал номер. Ответила женщина. Голос Дианы Хадсон звучал так, словно она ждала какого-то радостного известия.
      - Алло? - сказала она.
      - Дорогая, - тихо произнес он. - Это Алан.
      Четыре года назад, во время избирательной кампании, он должен был произнести две речи - в Ассоциации офицеров полиции и в клубе Сан-Марино. Первую речь он написал сам; вторую ему принесла в кабинет привлекательная зеленоглазая молодая женщина с бронзовым загаром.
      Он прочитал машинописный текст с растущим возмущением и затем сунул его в стол.
      - Это звучит, как четыреста двадцать восьмая комбинация из всех речей, произнесенных в ходе этой кампании. Кто автор?
      - К сожалению, я. Меня наняли для выполнения этой работы. Я работаю в отделе общественной безопасности, помогаю сочинять речи для председателя комиссии.
      - К кому, по-вашему, вы обращаетесь?
      - Ко всем людям, живущим в больших домах с зелеными лужайками и постриженными садами. К тем, кто ездит на пикники в платьях от Ланца и блузках от МакМаллена.
      - К богатым людям?
      Она кивнула.
      - Живущим без заблем и пробот.
      - Что?
      - Извините. "Проблемы" - это звучит слишком напыщенно, "заботы" недостаточно серьезно. Я их соединила.
      Он посмотрел на неё более внимательно. На ней было короткое замшевое платье и темно-коричневые ботиночки. Ее ноги были очень хорошими.
      - Этот текст не подойдет.
      - Я могу попытаться ещё раз.
      - Не утруждайте себя. Я сам напишу новую речь.
      Она пожала плечами.
      - Хорошо.
      - И никому об этом не скажу.
      Она улыбнулась.
      - Спасибо.
      После ленча в этот солнечный ветреный день три сотни гостей сидели на жестких металлических креслах в саду полицейской академии. Полицейский оркестр играл бодрую музыку. Потом Алан произнес речь с подиума, установленного на склоне холма. С этого возвышения он заметил с краю от толпы полицейских и членов их семей знакомую фигуру. Когда он закончил свою речь, девушка скрылась в зелени сада. Ее волосы и длинное желтое пальто развевались по ветру. Темные очки, сдвинутые на лоб, сверкнули солнечным зайчиком.
      Следующий раз он увидел её на приеме, хозяин которого пожертвовал деньги на избирательную кампанию Пола Берри. Она беседовала в дальнем углу комнаты с мужчинами, лица которых мгновенно расплылись в глазах Алана. Когда он подошел к группе, девушка держала в руках бокал, даже не пробуя напиток, и он спросил, не принести ли что-то другое.
      - Водку, - сказала она, - и добавьте побольше тоника.
      Когда он вернулся, её собеседников уже не было. Позже он узнал, что она избавилась от них.
      - Вас раздражает прозвище "Денежный мешок?" - спросила она. - Вас так называют из-за того, что ваша семья владеет большим состоянием.
      - Это заблема.
      Она засмеялась.
      - Вы славный. И я ничего не имею против богатых людей.
      - Как вас зовут?
      - Дайана Хадсон.
      - Имеете отношение к Бену Хадсону?
      - Я - его дочь. Он подыскал мне эту работу - писать пропагандистские материалы для отдела общественной безопасности. Я оттуда ухожу. Я неважная сочинительница. К тому же мое сердце принадлежит не вашей партии.
      - Вашему отцу эти слова не понравились бы. Он - самый политизированный человек, каких я знал. Вы решили, чем хотите заняться?
      - Я собираюсь открыть бутик. Я скопила достаточно денег. Я разбираюсь в цветах и моде.
      - Сообщите мне, когда это произойдет. Я загляну к вам и что-нибудь куплю.
      - Ловлю вас на слове.
      Вечером он заснул с мыслями о том, что не имеет права интересоваться девушкой, которая моложе его почти на двадцать лет. Она стала бы безрассудным осложнением. Он был женат, его политическая карьера только начиналась.
      Следующие несколько дней прошли, как странный сон. Люди, с которыми он встречался, улицы, по которым шагал, газетные заголовки, даже разговоры с женой за обедом - все казалось бледным, ненастоящим. Только фантазии были яркими, подлинными.
      Его звонок стал неизбежностью.
      - Я уже начала думать, что вы меня забыли, - сказала она.
      - Я пытался.
      - Я собираюсь сегодня днем посмотреть помещение, которое сдается в аренду. Для моего магазина. Хотите поехать со мной?
      Он отвез её на одну улицу в Старом Сакраменто. В прилежащих кварталах жили художники.
      - Они всегда лучшие покупатели друг для друга, - добавила она, улыбаясь. - Если художники не будут покупать работы других художников, они все умрут от голода.
      Сдаваемое помещение показался ему грязноватым и слишком тесным. Диана поговорила с бородатым человеком, у которого были жесткие глаза и настороженные манеры. Через несколько минут ей удалось сделать так, что он почувствовал себя раскованно; он провел их в свою студию, чтобы показать собственные скульптуры. В основном они напоминали булыжники, которые вытащили с заднего двора, чтобы посадить там цветы. Диана назвала их восхитительными, отметила их мужественность и силу. Жесткие глаза бородача потеплели от радости, и после недолгой беседы он согласился сдать переднее помещение за восемьдесят пять долларов в месяц.
      Оставшись наедине с ней в маленькой пустой лавке, Алан не мог проявлять энтузиазм.
      - Я с трудом представляю, как вы здесь все обустроите.
      - Для этого необходимо воображение. Если у человека немного денег, ему требуется большое воображение. Вот здесь я установлю стойку для брючных костюмов и дневных платьев. Длинные платья я размещу у задней стены - там они будут смотреться лучше всего. Вот тут будут висеть пальто. А на длинную полку положу маленькие шляпки и боа из перьев. Еще мне нужно место для стеклянного шкафчика. Я заполню его антикварными драгоценностями заколками, брошками, кулонами, камеями. Я обожаю антиквариат, а вы?
      - Боюсь, я в нем ничего не смыслю.
      - Я все это буквально вижу. Все будет восхитительно. В ту стену я вобью крюки и повешу на них всевозможные цветные пояса и цепи. Вот здесь, почти напротив входной двери, я поставлю мой стол с креслом. Копию "Людовика Четырнадцатого". Вы видите его заваленным счетами, договорами, образчиками тканей?
      Он слушал её, снисходительно улыбаясь. У неё были каштановые волосы с золотистым отливом.
      - Вам действительно понравились его скульптуры? - спросил он, когда они уходили.
      - Он упорно трудится, - с укором произнесла она. - Он честолюбив и настойчив... Конечно, его работы ужасны. Но нельзя ставить ему это в вину.
      Вечером во время обеда он начал признаваться себе в том, что его чувства обрели новое качество, и оценивать её как потенциальную любовницу. Изучение нового человека всегда представлялось ему захватывающим занятием. У него было не много женщин. Серьезные отношения возникали только дважды, включая сюда Адель. В браке он хранил абсолютную верность.
      Дайана рассказывала ему о том, что с детства интересовалась цветами.
      - Я обожала все оттенки и издавала звуки, которые подходят к ним.
      - Звуки?
      - Желтый - это шуршание тафты.
      - Как насчет белого и черного?
      - Цоканье конских копыт.
      - Серебристый?
      - Вой ветра в неплотно закрытом окне.
      - А наоборот получается?
      - Иногда.
      - Лай собаки?
      - Это просто. Темно-коричневый.
      Внезапно он почувствовал себя молодым. Ресторан, в котором они обедали, был идеальным местом, и Алан жалел всех, кто чувствовал себя в эти минуты не так, как он. Того человека, которым он был ещё недавно, и теперешнего Алана разделяла огромная дистанция.
      Потом он несколько раз звонил Дайане и заезжал за ней в магазин. Они катались на автомобиле. Он не добивался близости с ней, и её, похоже, устраивали дружеские отношения. Но он деликатно зондировал её прежний опыт. Спустя некоторое время он начал догадываться о двух романах - один был с молодым официантом из отеля, где она работала летом, чтобы оплатить обучение в колледже. Уже достаточно хорошо изучив её, он увидел в этом выборе проявление бунта. Она мало что помнила о молодом человеке - кажется, только то, что на его левом бицепсе была фиолетовая татуировка. И еще: "Он думал, что кусать мое ухо - это очень сексуально. В то лето мне приходилось прикрывать уши волосами, потому что там постоянно оставались маленькие ранки."
      Другой роман был, очевидно, более серьезным. Ассистент профессора-филолога декламировал массу стихов Джерарда Мэнли Хопкинса и заставил её сердце биться в унисон с Новыми левыми. Она не сознавала, что ненависть ассистента профессора ко многому проистекала из его ненависти к самому себе. Но Дайана, любившая элегантные наряды и аксессуары, наслаждавшаяся роскошью, не могла подавить в себе уважение к традиционным ценностям и морали. В конце концов она ушла от своего красноречивого любовника. На следующий день она нашла мертвую птицу и долго плакала из-за того, что не могла воскресить её.
      О! Постаревшее сердце
      Остается холодным
      В такие минуты.
      Однажды вечером Алан стал её любовником. Он отвез Дайану после обеда в её квартиру. Они сидели в гостиной. Девушка непрерывно что-то говорила. В частности, о матери: "Я бы хотела обладать её удивительной честностью. Она была очень религиозна. Обладала высокими моральными стандартами. Я иногда говорю что-то, чтобы сделать людям приятное, или по другим причинам. Например, с тем скульптором. Я ленива, неаккуратна, эгоистична. На самом деле у меня нет ничего общего с матерью. Я бы ей не нравилась. Если бы она увидела меня сейчас, то попыталась бы исправить, сделать из меня что-то."
      - Я бы не хотел, чтобы ты менялась, - сказал он.
      Она улыбнулась и внезапно смолкла. Платье прикрывало её колени; ноги находились под креслом. Когда он начал расстегивать её платье, она не оказала сопротивления. Потом она встала перед ним, демонстрируя совершенство своей наготы, и он захотел её так сильно, что потерял дар речи. Когда он овладел ею, прошлое и будущее слились в одно оглушающее мгновение. Она лежала, прижавшись к его плечу, её длинные блестящие волосы рассыпались по руке Алана. Весь остальной мир казался нереальным.
      В пять часов дня Энди Джелло приехал в ресторан возле китайского культурного центра. В окне висел плакат, рекламирующий рубленый ростбиф фирменное блюдо, подаваемое к обеду по пятницам. Девяносто пять центов. И ещё спагетти по-пармски за восемьдесят центов. Слева напротив стойки находились шесть столов; ещё шесть столов располагались в просторной нише. Мужская и женская курительные комнаты разделяли два зала. За стойкой восседал хозяин в фартуке с масляными пятнами и поварским колпаком на голове.
      Энди Джелло одним взглядом уловил все эти детали. Он был приземистым, коренастым мужчиной, которого, казалось, с трудом засунули в его одежду.
      Он выбрал место, позволявшее ему видеть всю комнату. Скатертей не было, только бумажные салфетки торчали из тускло поблескивавшей металлической вазочки, отделявшей в столовом приборе соль и перец от горчицы и кетчупа.
      К нему подошла официантка.
      - Хотите посмотреть меню?
      - Да.
      Он изучал меню, когда входная дверь открылась, и в ресторан вошел человек, которого ждал Энди. Мужчина был красивым, с седеющими светлыми волосами. Костюм сидел на нем отлично. Он сразу же прошел к столу, находившемуся в глубине ресторана. Один из стульев стоял почти вплотную к столу - отодвинуть его дальше мешала стена. Обычно этот стол занимал одинокий посетитель. Этот стол обслуживала официантка по имени Милли с красивым немного поблекшим лицом; ей было за тридцать.
      Когда официантка Энди вернулась к нему, он взял у неё меню.
      - Я рекомендую армянский обед, - сказала она. - Суп из йогурта и шиш-кебаб.
      - Хорошо.
      Блондин и Милли уже беседовали. Энди мог слышать их разговор.
      - Когда ты освободишься?
      - Около одиннадцати.
      - О'кей.
      Милли ушла обратно на кухню за заказом. Значит, сегодня вечером, подумал Энди. Его ночные радения обещали окупиться. Милли служила частью его плана - важной частью. Предыдущим вечером он наблюдал, как она заигрывает с блондином. Обычное начало: "Вы откуда?" Потом: "Из Сиэтла? У меня была подруга из этого города. Я слышала, он очень симпатичный." За этими фразами последовал бессодержательный диалог о том, как противно ездить на автобусах - после такого путешествия требуется принять дюжину ванн, чтобы смыть с себя его следы. "Почему вы не летаете?" - спросил наконец блондин, и Милли сказала, что боится самолетов. Он заметил, что это смешно, что он всю жизнь проработал с самолетами и считает их самым безопасным видом транспорта. Он только что прилетел из отпуска, который провел в Лас-Вегасе. Вы там бывали? Я нигде не была, ответила Милли.
      В одиннадцать часов Энди сидел в машине, запаркованной на боковой улице возле авеню. Он увидел вышедшую из ресторана Милли. Она должна была встретиться с блондином на углу. Она сменила застиранное черное платье и белый фартук на короткое облегающее платье. Возбужденная, счастливая Милли взяла мужчину под руку. Он повел её в ночной клуб. Там пел негр, аккомпанировавший себе на пианино. Энди прошел к столу, расположение которого позволяло не попадаться на глаза блондину. Эта парочка была слишком поглощена другу другом, чтобы заметить его. Энди периодически поглядывал на них. Он ничего не знал о блондине, кроме его фамилии. Он предпочитал знать об объекте как можно меньше. У него была своя работа, к которой не стоило примешивать ничего личного.
      За последние несколько лет Энди научился тщательно планировать акцию. Он совершенствовался с поразительной быстротой. Терпеливый, хладнокровный, он умел дожидаться идеального момента. Чтобы выдержать конкуренцию, ему пришлось стать мастером своего дела. Его главным соперником являлся костлявый хромой человечек. Гари Уиллард выполнял особые задания. Бывший актер умел убедительно преображаться в другую личность. Энди Джелло мог быть только самим собой, но этот недостаток возмещался хладнокровной жестокостью, отличавшей его с того времени, когда он служил "бойцом" у Тони Брагны.
      Блондин и Милли провели в клубе полчаса. Последний бокал почти "сломал" Милли. Когда они в конце концов отправились к мужчине домой, ей не удавалось справиться со смехом. Он жил в четырехэтажном доме; Энди тщательно изучил его. Все утро он обследовал подъезды, выходы, квартиру блондина на третьем этаже, прилегающую территорию.
      Он подождал на улице, пока в окнах квартиры не появился свет. Через двадцать минут люстра в гостиной погасла. Только в спальне тускло светилась лампа. Энди докурил сигарету и бросил тлеющий "бычок" в сточную канаву, возле своих начищенных черных туфель. Потом он надел черные перчатки.
      Энди бесшумно поднялся по лестнице. На втором этаже громко работал телевизор. Остановившись на третьем этаже возле двери, он прислушался, затем вставил отмычку в замочную скважину и открыл дверь. Шагнув в прихожую, замер. Дверь спальни была закрыта, внизу неярко светилась щель. Быстро сделав четыре шага вперед, он взялся за ручку двери и слегка приоткрыл её.
      Обнаженная Милли сидела на кровати; блондин целовал её грудь и одновременно ласкал клитор. У женщины был очень красивый бюст со следами от купальника. Распущенные каштановые волосы падали на плечи.
      Наконец мужчина слегка толкнул Милли, и она вытянулась на кровати. Он продолжал работать рукой, пока она не расслабилась полностью.
      - О, пожалуйста, - сказала Милли.
      Она тяжело дышала, ноги её были раздвинуты; блондин лег на женщину. Она что-то говорила, но Энди не мог разобрать слова. Его дыхание тоже стало тяжелым.
      Стоя у двери, Энди услышал шепот мужчины:
      - Тебе понравится, детка. Тебе понравится!
      Они начали неистово двигаться под скрип железной кровати, шуршание простыней, шлепанье соприкасающихся тел. Затем из горла женщины вырвался неистовый крик. На груди Энди выступила испарина, губы стали солеными.
      Все кончилось; женщина всхлипывала, её рука лежала на груди блондина. Через минуту она успокоилась и повернулась, чтобы поцеловать его. Он оттолкнул Милли.
      - Не стоит благодарности, - сказал он.
      Смущенная женщина быстро встала с кровати, подняла с пола брошенное белье, поспешила в ванную и закрыла за собой дверь.
      Блондин сел на край кровати спиной к двери и потянулся. Энди вошел в комнату и аккуратно накинул удавку на шею мужчины. Блондин откинулся назад, его волосатые ноги поднялись вверх. Энди натянул удавку сильнее. Блондин ловил ртом воздух.
      - Деньги... в моем... кошельке.
      Дверь ванной была закрыта; оттуда доносился только шум воды.
      Удерживая удавку одной рукой, Энди достал второй рукой пистолет. Грохот заполнил маленькую комнату. Глаза блондина закатились, он повалился вперед и умер прежде чем упал на пол. Сквозь шум льющейся воды из ванной донесся голос:
      - Эй, что там случилось?
      Обнаженная Милли с полотенцем в руке приоткрыла дверь ванной.
      Первая пуля попала ей в спину, пробила грудную клетку и вышла через полную грудь. Милли отбросило назад в ванную. Спустя долю секунды вторая пуля попала в цель.
      Женщина упала на сиденье унитаза. На белом кафеле алела кровь. По туалетному бачку сползал вниз сгусток мозгов.
      Харри и Тина МакКаффри обедали у себя дома с друзьями. Гости, двое мужчин, мало походили друг на друга, но Тина чувствовала некое сходство их обликов. Подобное происходит с полицейскими или водителями автобусов, проработавшими лет двадцать.
      МакКаффри принимали маленького комичного Винсе Папаньо и Фрэнка Кенни - блондина с красивой кожей и правильными чертами меланхоличного лица, на котором присутствовало выражение незаслуженной обиды.
      Над их головами витал сигарный дым - почему такие мужчины всегда курят сигары? В залитой мягким светом столовой стояли серебряные вазы с небесно-голубыми цветами; на стене висели яркие полотна Джексона Поллака. Бокалы, салфетки, столовое серебро - все это говорило своим сиянием о принадлежности дома к лучшей части мира.
      Несомненно, оба гостя были очарованы ею. Она умела очаровывать мужчин. Могла вскружить голову любому из них - от марокканского шейха до могущественного Генри Бланкеншипа. Однако она не любила общаться с такими людьми, изображать расположение к ним. Она болтала бодро, оживленно, радостно, и при этом в её душе росло отвращение. Ее обаяние прикрывало отчетливую личную антипатию.
      Когда подали основное блюдо, она позволила себе устраниться из общей беседы. Мужчины негромко обменивались мнениями, доводами, наблюдениями, часто упоминали фамилии руководителей промышленности и государственных деятелей. Тину пугала мысль о том, что эти мужчины, сидевшие за её столом, близко знакомы с такими людьми.
      Сегодня их, похоже, особенно беспокоило расследование, связанное с деньгами покойного губернатора Берри. Винсе Папаньо считал, что главного следователя, человека по фамилии Гиффорд, следует отстранить от этого дела.
      - Мы уже подсунули ему козла отпущения. Что ещё ему нужно?
      Винсе Папаньо. Тину никогда не интересовали мужчины ниже её ростом. Даже превосходный портной не мог скрыть того факта, что Папаньо был настоящим американским бандитом. Фрэнк Кенни хотя бы обладал приличными манерами - перед обедом она полчаса говорила с ним о театре и обнаружила, что он хорошо информирован. Но в его стальных глазах было нечто холодящее кровь. Они видели её насквозь и ясно говорили, что она - ничтожное, беспринципное, аморальное существо. Только отвернувшись от него, она снова становилась самой собой. Она возмущенно думала: разве он лучше меня? Нет, хуже. Он способен буквально на все. Эта мысль слегка взволновала Тину; она посмотрела через стол на Кенни, но он был сейчас глубоко погружен в беседу.
      Прошлой ночью она занималась любовью с Харри. Наверно, поэтому ей в голову лезут порочные мысли. Харри был потрясающим мужчиной, ненасытным, горячим. А она? Она теряла голову в тот момент, когда он забирался под одеяло. Ее мягкое, податливое тело сжимало его твердый член. Ее язык проникал ему в рот, касался его зубов, языка. Безудержная страсть туманила сознание Тины, с нетерпением ждавшей момента, когда он войдет в нее, начнет двигаться. Затем из его горла вырывалось: "Больше не могу сдерживать себя..." Она отвечала: "Ну же, кончай!" О, Боже. Воспоминания согревали её за обеденным столом. Спустя столько лет эта часть их брака оставалась по-прежнему великолепной.