Риск

— Я занял нам места в первом ряду, — сказал он мне. — Пройдемте туда. Полагаю, миссис Робертсон начнет с концерта для арфы.

Я просидела весь концерт в крайне подавленном настроении. Неужели по Лондону гуляют слухи, что Филип виноват в том, что со мной случилось?

Если это так, подумала я, то эти сплетни распространяет истинный виновник.

Он намеревается разделаться со мной и одновременно сделать так, чтобы подозрение пало на Филипа.

При мысли о том, что я столкнулась с дьявольски хитрым противником, мне стало страшно не на шутку.

Когда приеду домой, то непременно переговорю с Филипом, решила я. Он что-нибудь придумает, чтобы сладить с этим коварным злоумышленником.

***

К тому времени, как мы с Кэтрин вернулись с концерта, Филип уже заперся в библиотеке со своим поверенным в делах. Я поднялась вместе с Кэтрин наверх в ее гардеробную.

— Итак, Кэтрин, — начала я, — не пора ли мне все рассказать? Что происходит между тобой и лордом Роте-рэмом?

Ее щеки порозовели, а глаза засверкали, словно звездочки.

— О, Джорджи, он сделал мне предложение!

Я горячо обняла ее:

— Я так счастлива за тебя, дорогая! По-моему, он очень приятный человек.

— Да, да. И он так страдал все эти годы. Его жена была очень больна, ты ведь знаешь. Мне кажется, он немного винит себя за то, что хочет жениться почти сразу после ее смерти, но те последние годы, что они провели вместе, были полны боли. Он заслуживает счастья. И… о, Джорджи, я так его люблю!

— Я уверена, ты сделаешь его счастливым, — сказала я. — А он, в свою очередь, является тем серьезным, глубоко чувствующим человеком, который и тебе подарит счастье.

Она улыбнулась, и улыбка сделала ее лицо чрезвычайно привлекательным.

— А что скажет об этом твоя матушка? — спросила я. — Она будет на седьмом небе, когда ты станешь герцогиней.

Кэтрин бросила на меня озорной взгляд.

— Мы с Эдвардом решили, что с объявлением о помолвке Лучше подождать до конца его траура. Наши родители пока ничего не знают. Не думаю, что герцогиню удивит это известие, а вот мама точно удивится.

Я засмеялась:

— Она замучает тебя расспросами.

Кэтрин округлила глаза.

— Это уж точно.

Я помрачнела и спросила:

— Кэтрин, до тебя тоже дошли слухи о том, что в моем падении с лошади виноват Филип?

Она испуганно покосилась на меня:

— Нет, я ничего такого не слышала. А разве это так?

— Кое-кто сказал мне, что об этом говорит весь Лондон.

— Это безумие, — сказала Кэтрин. — Зачем Филипу подстраивать все это?

— В свете считают, что я вынудила его жениться на мне, и теперь он пытается от меня избавиться.

Кэтрин потупилась.

— Я не верю этому, — промолвила она несколько неуверенно.

«О Господи, — подумала я, — если даже Кэтрин считает, что это возможно, то…»

— Да и как можно в это поверить? — подхватила я. — Филип может причинить мне не больше зла, чем лорд Ротерэм — тебе.

Это прозвучало довольно резко. Признаться, я рассердилась на Кэтрин за отсутствие в ее словах твердой уверенности.

— Я немного устала, — сказала я, поднимаясь с шезлонга. — Пойду посплю немного перед обедом.

— Правильно, Джорджи, — мягко промолвила она. — Не следует переутомляться — ты же первый день как встала с постели.

Я улыбнулась, еще раз пожелала ей счастья и вышла в коридор, направляясь в свою комнату. Там я села за письменный стол и составила коротенькую записку Филипу, а затем попросила одного из лакеев отнести ее в библиотеку. Он не должен уйти из дома, не повидавшись со мной. Нам предстоял очень серьезный разговор.

Глава 19

Я сидела в нашей спальне и тихонько покачивалась в шезлонге, глядя в окно на цветущую клумбу с тюльпанами во внутреннем дворике. В комнату вошел Филип.

— Ты хотела меня видеть? — спросил он.

Я отвернулась от окна и взглянула на своего супруга. Между черных бровей залегла глубокая морщинка, голубые глаза смотрели настороженно.

Я начала без преамбул:

— Сегодня мы с Кэтрин ездили на концерт к герцогине Фэркасл, и там был Чарльз Говард. Он пытался делать гнусные намеки на то, что по городу якобы поползли слухи, что этот несчастный случай в парке произошел по твоей вине. Ты тоже слышал такие сплетни, Филип?

Он сделал несколько шагов, но не ко мне, а по направлению к камину, и встал, облокотившись на каминную полку.

— В городе всегда о чем-нибудь болтают, — небрежно заметил он. — Этим живет наше высшее общество.

— Ты ведь понимаешь, что кому-то выгодно распространять эти слухи, и это скорее всего тот, кто действительно виновен в моем падении.

Он не ответил, продолжая смотреть на меня с той же раздражающей настороженностью в глазах.

— Господи ты Боже мой! — воскликнула я, вскочив на ноги. — Да разве ты не видишь, что происходит? Если этому ненормальному удастся привести в исполнение свой дьявольский план, подозрение падет на тебя!

— Я это прекрасно понимаю, — ответил он.

Поскольку он так и не сделал движения мне навстречу, я сама подошла к нему, обвила его руками за талию, прижалась щекой к его плечу и промолвила:

— Что же ты обо всем этом думаешь? Может, нам лучше что-нибудь предпринять, чтобы предотвратить его дальнейшие попытки?

Он обнял меня так осторожно, словно я была фарфоровой статуэткой.

— Я так и собираюсь поступить, — сказал он.

Его дыхание шевелило мои волосы, и я закрыла глаза и прильнула к нему всем телом.

— Ты выглядишь усталым, — заметила я. — Тебе, наверное, неудобно спать на этой узкой кровати в гардеробной. Сегодня ночью перебирайся в нашу спальню.

Я была так близко от него, что слышала, как участились удары его сердца при этих словах, но когда он заговорил, голос его звучал негромко и спокойно:

— Ты так считаешь?

— Да, — ответила я. — Я на этом настаиваю.

***

Ко времени обеда я почувствовала себя более усталой, чем предполагала, и когда Филип сообщил, что ему ненадолго надо уйти, решила подняться к себе и подождать его в постели.

Вскоре я уснула. Проснувшись под утро, я обнаружила, что Филипа рядом со мной нет. Я не на шутку рассердилась. Если он опять спит в гардеробной, потребую у него объяснений.

Но, открыв дверь гардеробной, я увидела, что комната пуста. Покрывало на постели было нетронуто.

Пробило четыре часа утра, а Филип еще не приходил домой.

Я почувствовала себя оскорбленной. Сегодня днем я сделала все возможные намеки — не может быть, чтобы он их не понял. Что же случилось? Он же так желал меня в Уинтердейл-Парке.

Неужели в Лондоне у него есть любовницы, и я ему теперь не нужна?

Это была ужасная мысль, и я сразу постаралась выкинуть ее из головы. Но мне не удалось.

Следующие полчаса я провела без сна в темной спальне, и наконец услышала, как кто-то входит из коридора в дверь соседней гардеробной. Филип вернулся.

Дам ему четверть часа, мрачно решила я. А потом пойду в гардеробную, и если он улегся в эту узкую кровать, пусть объяснит причину, побудившую его это сделать.

Прошло десять минут, затем дверь гардеробной открылась, и в спальню вошел Филип. Железная рука, сжимавшая сердце, внезапно ослабила хватку.

Я смотрела на него в свете свечи, которую он нес, освещая себе путь. Влажные волосы упали на лоб, по щекам стекали капли — похоже, он плеснул себе в лицо водой и не вытерся как следует полотенцем. Воротничок ночной рубашки завернулся и сбился на сторону. Он ступал нетвердым шагом. Или, скорее, так медленно и с такой осторожностью, что это выглядело подозрительно.

Мне уже доводилось видеть подобную походку у своего отца. Я села в постели.

— Филип! — гневно воскликнула я. — Да ты пьян!

Мои слова застали его врасплох. Он вздрогнул, и свеча в его руке угрожающе покачнулась.

— Черт возьми, — произнес он. — Я мог уронить свечу и устроить пожар, Джорджи. Не пугай меня так.

Голос его звучал невнятно.

— Не ругайся, — отрезала я. — Ты выпил. Не смей этого отрицать.

— Я и не собираюсь это отрицать. — Он осторожно продвинулся к кровати, поставил свечу на прикроватный столик и лег в постель рядом со мной.

Все это начинало меня злить.

— Ты был в клубе? — спросила я.

— Нет, — невнятно пробормотал он. — У меня была встреча с одним моим старым знакомым — он имеет большое влияние в лондонском преступном мире. Я надеялся, что он поможет мне узнать, кого наняли подстроить твое падение с лошади.

Я размышляла над этим с минуту, потом спросила:

— И у него есть какие-нибудь идеи на этот счет?

— Он наведет справки, — ответил Филип.

В свете свечи, которую он не задул, я видела его мускулистую грудь в вырезе сбившегося ворота рубашки. Капля воды упала с ресниц на щеку, но он этого не заметил.

— Насколько я понимаю, это… знакомство… не относится к числу респектабельных? — осведомилась я.

Филип коротко рассмеялся:

— Нет, не относится. Но он довольно влиятельный человек в определенных кругах. Если кто-нибудь и сможет добыть нужные мне сведения, то только он.

Хотя Филип лежал на своей половине кровати, до меня донесся сильный запах бренди. Я строго промолвила:

— Разве для этого необходимо было с ним напиваться? Он повернул голову и взглянул на меня. Голубые глаза тяжело смотрели из-под полуопущенных мокрых ресниц.

— К сожалению, да. Он отказался от оплаты: все, что ему было нужно, — это поспорить со мной, кто больше выпьет. Это заняло довольно много времени. Клэвен может вместить в себя немереное количество выпивки.

Я воззрилась на него в изумлении.

— Состязание в выпивке? Да зачем ему это понадобилось?

— Да затем, — с горечью промолвил Филип, — что в годы моей бурной юности я снискал себе славу самой крепкой головы во всей Европе. Это обернулось для меня многими неприятностями. А Клэвен просто хотел убедиться, что перепьет меня, и я первым свалюсь под стол. Если бы он выиграл, я должен был бы заплатить ему за поиски нашего преступника. А если нет, то он обещал сделать это задаром. Поверь, я был бы рад заплатить сразу, но он отказался взять деньги.

В годы моей бурной юности.

Ему же всего двадцать шесть лет.

Я осторожно заметила:

— Судя по всему, ты выиграл, и первым под стол свалился он.

— Да. Именно так.

Я вспомнила, в каком состоянии мой отец просыпался на следующий день после очередного кутежа, и сказала:

— Завтра утром тебе будет очень плохо.

— Мне уже плохо, Джорджи, — со стоном отозвался он. — Прошу тебя, давай оставим все эти разговоры, и я хоть немного посплю.

— Ну конечно, — милостиво согласилась я, поскольку чувствовала себя обязанной ему. Ведь, как выяснилось, его позднее возвращение и эта попойка — все было сделано ради меня. Я склонилась к нему и поцеловала его в щеку. Губы мои слегка уколола его отросшая щетина. — Спокойной ночи, Филип, — сказала я.

— Спокойной ночи, — пробормотал он.

Я поправила одеяло у него на плече и предоставила ему вкушать мирный сон.

***

Когда я проснулась на следующее утро, он еще спал. Я не стала его будить и потихоньку оделась в гардеробной. Во время завтрака Кэтрин сказала, что они с леди Уинтердейл собираются сегодня на бал к Минтонам. Я решила, что нам с Филипом тоже необходимо там появиться. Важно, чтобы нас увидели вдвоем и, что еще важнее, в хороших отношениях друг с другом.

После ленча я зашла в библиотеку, где Филип сидел за своими бумагами.

При взгляде на него я поняла, что его мучает жестокая головная боль.

— Ты сможешь сегодня поехать со мной на бал к Минтонам, Филип? — спросила я. — Я знаю, ты, вероятно, чувствуешь себя отвратительно, но в свете последних событии и слухов, думаю, нам лучше появиться там вместе.

Он поднял глаза от расходной книги и посмотрел на меня. Вид у него был измученный.

— Если ты едешь, я тоже поеду, — ответил он. — Я не намерен выпускать тебя одну, пока мы не разузнаем, кто за тобой охотится.

Я сказала, кипя от праведного гнева:

— Никогда не понимала, зачем мужчины пьют, если прекрасно знают, что на следующее утро им будет так плохо?

Он вздохнул:

— Я не собираюсь спорить с тобой по этому поводу, Джорджи. Когда ты хочешь ехать?

— После обеда, — бросила я.

При упоминании о еде он передернулся от отвращения. Я повернулась, чтобы уйти.

— А днем ты поедешь куда-нибудь? — резко спросил он. Я замялась в нерешительности.

— Фрэнк обещал нанести мне визит, — сказала я. — Он все это время ежедневно справлялся о моем здоровье и присылал цветы, и я подумала, что долг вежливости велит принять его.

Филип опустил глаза в расходную книгу.

— Никуда с ним не выезжай, — сказал он.

Это была не просьба, это был приказ.

Я прикусила губу, покорно ответила:

— Хорошо. — И, выходя из комнаты, тихонько притворила за собой дверь, щадя его больную голову.

К обеду голова у Филипа почти прошла, но он все равно едва притронулся к еде.

Я вдруг поняла, что он никогда так не напивался за то время, что я провела в Мэнсфилд-Хаусе до нашей свадьбы, поскольку мне еще ни разу не приходилось видеть его в таком состоянии.

К тому же сегодня утром он соблаговолил сообщить мне, что выпил гораздо меньше, чем в годы своей «бурной юности».

Это обнадеживало.

***

Перед Минтон-Хаусом на Беркли-сквер выстроилась целая очередь из экипажей, и нам пришлось ждать минут двадцать, пока наша карета смогла подъехать к парадному крыльцу. Шел дождь, и лакеи Минтонов ожидали гостей на ступенях с огромными зонтами в руках, чтобы проводить их в ярко освещенный мраморный парадный холл.

Бальная зала находилась на втором этаже. Как только объявили нас с Филипом, я готова была поклясться, почти все головы повернулись в нашу сторону.

Я немедленно взяла Филипа под руку и улыбнулась ему сияющей улыбкой.

Он холодно вскинул бровь.

— Не переигрывай, Джорджи, — сухо посоветовал он.

— Чепуха. Мы только что вернулись из свадебного путешествия. Мы должны выглядеть как счастливые молодожены.

Я подмигнула ему.

Он усмехнулся краешком рта.

Перед нами возник лорд Генри Слоан.

— Леди Уинтердейл, — обратился он ко мне, как всегда приветливо улыбаясь. — Как я рад снова видеть вас в нашем кругу, мы по вас соскучились. — Он кивнул Филипу. — Уинтердейл, как поживаешь?

— Замечательно, — коротко ответил Филип. Лорд Генри снова повернулся ко мне.

— Вы уже оправились после того случая, леди Уинтердейл?

Я улыбнулась, глядя в любопытные карие глаза своего экс-кавалера.

— Да, благодарю вас. Так все глупо получилось, знаете ли. Моего бедного Като ужалила пчела.

— Правда? — Сэр Генри задумался. — Так вот как все произошло.

Я придумала это объяснение еще раньше и ужасно гордилась своей находчивостью. Филип ничего не сказал.

В этот момент оркестр заиграл вальс, и Филип взял меня за руку.

— Ты позволишь, дорогая?

Я снова одарила его сияющей улыбкой новобрачной.

— С удовольствием.

Мы закружились по паркету, и я почувствовала на себе любопытные взгляды.

— Ох, не нравится мне все это, — пробормотала я.

— Мне тоже, — сказал мой муж. — Если злоумышленник ставил своей целью бросить на меня тень подозрения, то он почти добился своего. — На щеке у него дрогнул мускул. — Черт побери! Одна надежда на то, что Клэвен что-нибудь разузнает. Если же нет, то я вынужден буду прикончить всех джентльменов из черного списка твоего батюшки, а это не так-то просто.

— Филип! — Я в ужасе взглянула на него. — Но ты же не можешь убить ни в чем не повинных людей?

Он бросил на меня хмурый взгляд.

— Почему бы и нет? Один раз я уже явился причиной гибели ни в чем не повинного человека.

Сердце мое бешено заколотилось.

— Что ты имеешь в виду?

Прежде чем он успел ответить, музыка умолкла, и мы остановились перед Кэтрин и лордом Генри Слоаном, которые тоже только что танцевали.

Лорд Генри улыбнулся мне и сказал:

— Я получил жесткое предписание от своего брата Ротерэма приглашать леди Кэтрин на все вальсы. Он до смерти боится, что кто-нибудь уведет ее у него из-под носа, прежде чем он успеет назвать ее своей супругой.

Кэтрин покраснела от смущения.

— Я вижу, вы пользуетесь доверием у вашего брата, лорд Генри, — заметила я.

— Да. Необходимость вынудила его воспользоваться моей помощью, и он приказал мне держать язык за зубами. — Он снова ухмыльнулся. — Но для меня это задача почти невыполнимая. Вы же знаете, я обожаю сплетни и слухи.

Он поклонился и отошел.

Филип взглянул на Кэтрин:

— Ротерэм? Значит, тебя можно поздравить, Кэтрин?

— Генри такой болтун, — пожаловалась она. — Он не должен был ничего говорить. Но это так. Да, Филип, Ротерэм попросил меня выйти за него замуж, как только закончится его траур.

Филип вскинул черную бровь.

— Твоя матушка уже знает об этом?

— Пока нет.

Вторая бровь взлетела вслед за первой.

— Будущий герцог, — промолвил он. — Она будет в восторге.

— Она просто невыносима, ты же знаешь. Что ж, ничего не поделаешь. Эдвард есть Эдвард. Я бы любила его, будь он даже помощником аптекаря.

Филип улыбнулся ей той теплой улыбкой, которая редко появлялась на его лице.

— Желаю тебе счастья, кузина, — промолвил он. — Ты это заслужила.

Кэтрин удивленно и радостно взглянула на него и тоже улыбнулась в ответ.

Раздался хорошо знакомый мне скрип корсета.

— Леди Уинтердейл, — произнес мистер Джордж Эшертон. — Счастлив вновь встретить вас в Лондоне.

Я почувствовала, как напряженно застыл Филип. Он холодно промолвил:

— Мне кажется, я не знаком с этим джентльменом, дорогая.

Он прекрасно знал, кто такой Эшертон и что он один из списка моего отца. Тем не менее я сказала:

— Милорд, позвольте вам представить мистера Джорджа Эшертона. Он был другом моего покойного батюшки. Мистер Эшертон поклонился.

— Лорд Уинтердейл. Рад познакомиться, сэр. Филип смерил его ледяным взглядом.

— Весьма польщен, — небрежно бросил он.

Несколько смущенный неприветливым поведением моего супруга, мистер Эшертон продолжал, обращаясь ко мне:

— Прошу вас оказать мне честь и принять приглашение на следующий танец, леди Уинтердейл.

Я быстро ответила, боясь, что вмешается Филип:

— Ну разумеется, мистер Эшертон. — Я улыбнулась, глядя в застывшее лицо мужа. — Вы нас извините, милорд?

Он посмотрел на меня тяжелым взглядом, но я и бровью не повела. Мне надо было поговорить с Джорджем Эшертоном. Точнее, надо, чтобы он поговорил со мной. Может, он случайно проболтается, и я узнаю, было ли то письмо делом его рук.

Следующим танцем был контрданс, и, выйдя со мной на середину залы, мистер Эшертон спросил меня, не соглашусь ли я посидеть это время. Когда я ответила утвердительно, он несколько удивился, подвел меня к креслу у стены и пошел за двумя бокалами пунша. Филип и Кэтрин перешли на другую сторону залы, почти напротив моего кресла, и, взглянув на них, я заметила, как свечи из настенного канделябра отбрасывают отблески на черноволосую голову моего мужа и на бриллиантовые серьги Кэтрин и ее очки.

Мне стало ясно, что Филип намерен не спускать с меня глаз. Эта мысль меня успокоила.

Мистер Эшертон вернулся с пуншем и уселся рядом со мной на стул с позолоченными ножками. Он чуть подался вперед, и стул под ним скрипнул в унисон с корсетом.

— Я узнал про несчастный случай в парке, леди Уинтердейл, и очень сожалею, — начал мистер Эшертон. По его лицу, однако, не было заметно, что он сожалеет. — Насколько мне известно, вы упали с лошади?

— Да, — сказала я. — Като ужалила пчела, и он меня сбросил.

Водянистые голубые глазки Эшертона впились в меня изучающим взглядом:

— Ужалила пчела?

Я глотнула пунша и кивнула.

Он громко откашлялся.

— Может, я и поверил бы в эту историю, если бы не слышал о других неприятных происшествиях, случившихся с вами, леди Уинтердейл.

Я резко обернулась к нему. Канделябр, висевший над нами, освещал его лысый затылок.

— Какие происшествия вы имеете в виду? — спросила я.

— Ну вот, к примеру, только вчера я слышал, что несколько недель назад вы свалились в яму ко льву в королевском зверинце в Тауэре. — По пухлому лицу Эшертона трудно было что-либо прочесть, такое оно было гладкое, без единой морщинки. — Это правда?

— Кто вам сказал? — снова спросила я.

Он пожал плечами, и его корсет заскрипел.

— Не помню точно. Об этом говорили у Уайтов. — Он прищурил глаза, и на мгновение его полное лицо приняло действительно угрожающее выражение. — Жизнь шантажистки полна опасностей, леди Уинтердейл, — предупредал он. — Вспомните своего отца. Ведь его закололи ножом на одной из улиц Лондона, так? А теперь и вы сами сначала свалились в яму ко льву, а потом вас сбросил конь прямо под колеса экипажа. Вы не думаете, что лучше отдать бумаги, собранные вашим отцом, и таким образом покончить с этой низкой карьерой вымогательницы?

Кровь застыла у меня в жилах, когда я услышала из его уст о смерти своего отца.

Мне никогда не приходило в голову, что отца мог убить один из тех, кого он шантажировал.

Я собрала свою волю в кулак и произнесла как можно тверже:

— Значит ли это, что вы и есть виновник несчастий, обрушившихся на нашу семью, мистер Эшертон? Похоже, вам многое известно.

Он обнажил в ухмылке мелкие зубы.

— Кто-то виновен, это точно, леди Уинтердейл. Не думаю, что я единственный, кого шантажировал ваш отец. Мне не известно, кто эти остальные — кроме, конечно же, Уинтердейла, это очевидно. Но кто-то из них пытается остановить вас, моя дорогая. Это может быть Уинтердейл, которого вы вынудили жениться на себе, а может, и кто-то другой. Но мой вам совет: отдайте компрометирующие бумаги. Это единственная возможность для вас обеспечить свою безопасность.

— Бумаги сожжены, — сердито возразила я. — Я вам тысячу раз это повторяла.

— Если вы уничтожили бумаги, то почему, спрашивается, Уинтердейл заплатил такую огромную сумму за ваш сезон? Почему он женился на вас?

На этот вопрос мне нечего было ответить. Не могла же я сказать, что Филип сделал это, чтобы позлить леди Уинтердейл! Даже ей я бы не пожелала такого скандала. И вряд ли кто-то из пострадавших от моего батюшки поверит в это.

— Он знал, в каком положении я очутилась после смерти отца, и проникся ко мне сочувствием, — промямлила я.

— Уинтердейл? — Мистер Эшертон посмотрел на меня так, словно я сошла с ума. — Уинтердейл никогда в жизни никого не жалел, — сказал он. — Вы знаете, откуда у него столько денег? Он выиграл их у молодого итальянского графа, который сразу после того, как проиграл все свое состояние Уинтердейлу, включая и фамильный особняк, пошел к себе домой и застрелился. В то время, леди Уинтердейл, графу Ферриа было всего двадцать три года.

Краска сбежала у меня с лица.

Один раз я уже явился причиной гибели ни в чем не повинного человека.

Я стиснула зубы.

— А сколько лет было моему мужу? — спросила я мистера Эшертона.

— Да, думаю, столько же, — нетерпеливо отвечал мистер Эшертон. — Но в свои двадцать три Уинтердейл приобрел немалый жизненный опыт. Ферриа был игрушкой в его руках.

— А это была честная игра? — мрачно спросила я.

Эшертон бросил на меня злобный взгляд.

— Полагаю, да. Не слышал, чтобы кто-либо из них жульничал.

— Тогда этот итальянец просто глупец, — решительно заявила я. — Джентльменам не следует играть, если они не могут мужественно встретить поражение. Вам-то это должно быть известно, мистер Эшертон, — добавила я, злобно прищурившись.

К счастью, в этот момент танец окончился, и я поднялась с кресла. Оглянувшись в поисках Филипа, я увидела, что он идет ко мне через залу.

— Позвольте вам сказать, что вы чрезвычайно неприятный человек, мистер Эшертон, — промолвила я напоследок. — Давайте заключим соглашение. Вы держитесь от меня подальше, и я, в свою очередь, не нарушаю ваш покой.

Туг подошел Филип, я взяла его под руку и сказала:

— Этот пунш теплый, милорд. Может быть, мы пойдем туда, где накрыт ужин, и я возьму себе другой?

— Ну конечно, — ответил он.

Пока мы шествовали по направлению к двери, все взгляды были устремлены на нас.

Я собиралась рассказать Филипу о том, что в свете уже судачат о моем падении в яму ко льву, но о своих предположениях насчет смерти моего отца я предпочитала умолчать.

Глава 20

Мы рано уехали с бала, и по дороге домой леди Уинтердейл журила Кэтрин за то, что та все время танцевала с лордом Генри Слоаном. Лорд Генри, младший сын герцога, мог бы быть подходящей партией для меня, но леди Уинтердейл считала, что ее дочь достойна большего.

Пока Кэтрин что-то бормотала в свое оправдание, я откинулась на спинку сиденья, полузакрыв глаза и слушая, как барабанит дождь по крыше кареты. Филип молча сидел рядом со мной, угрюмо уставившись в залитое дождем окно.

Когда я вошла в гардеробную, пробило полночь. Бетти ждала меня. Она расстегнула у меня на спине маленькие пуговки бледно-розового вечернего платья, помогла надеть ночную рубашку, расплела мои косы и расчесала волосы гребнем. Я надела зеленый, бархатный халат и прошла в спальню.

В камине потрескивал огонь, и свечи в латунных подсвечниках отбрасывали золотистый свет на ковер. Я сияла халат, легла в постель и прислушалась.

Из-за двери соседней гардеробной до меня донеслись приглушенные мужские голоса.

Это Филип разговаривал со своим слугой. Должно быть, он собирается лечь в спальне.

Я откинулась на подушки и улыбнулась с облегчением, в предвкушении того? что последует дальше.

Пять минут спустя он вошел в комнату, задул свечи на столе и лег рядом со мной в постель.

Наша близость в этот раз была такой же, как в Уинтердейл-Парке, и в то же время другой. Да, Филип желал меня так же сильно, как и тогда, и нежность его все так же зажигала во мне огонь. И волны наслаждения, поднимавшиеся во мне, и дрожь сладострастных минут — все было то же.

И после, когда мы, обессиленные, лежали в объятиях друг друга и я прислушивалась к тяжелым глухим ударам его сердца, не желая отпускать его от себя никогда, — все было точно так же.

Но, проснувшись на рассвете, я обнаружила, что Филипа рядом со мной нет. Дождь перестал, и бледный лунный свет, струившийся в окно, освещал его темную фигуру. Он накинул халат и стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу и глядя в пустынный ночной сад.

Он выглядел таким несчастным, таким одиноким.

Сердце мое сжалось от боли. В своей любовной слепоте я полагала, что наше супружество положит конец его внутреннему одиночеству. Я наивно полагала, что теперь, когда у него есть жена, которая любит его всем сердцем, он будет по-настоящему счастлив.

И в самом деле, в Уинтердейл-Парке между нами существовала, как мне казалось, более тесная связь, чем просто физическое влечение, которое мы всегда чувствовали друг к другу.

Но после возвращения в Лондон все переменилось.

И что я в действительности о нем знаю? — спрашивала я себя. По правде говоря, Филип редко делился со мной своими мыслями и чувствами. Он привык жить один и полагался только на себя — на свои силы, способности, сообразительность.

И можно ли придавать слишком большое значение тому, что он опытный любовник? Он был близок со многими женщинами, и я это понимала. Почему же, спрашивается, я должна значить для него больше, чем другие женщины, к которым он питал страсть?

Я лежала в темноте, смотрела на своего мужа и чувствовала себя глубоко несчастной.

Он был и оставался для меня загадкой. Он вел жизнь, которая была чужда тому кругу, в котором я росла. У него было множество женщин, он стал причиной гибели человека и сам говорил об убийстве с небрежной легкостью, которая меня пугала.

Но нельзя забывать, что он был выброшен в этот порочный мир еще совсем ребенком и ему пришлось самому учиться выживать в этих жестоких джунглях. И как я могу винить его за то, что он стал таким, какой он есть? Никто не имеет на это права.

Он мог стать куда хуже.

Но он был нежен с Анной.

Он был добр к Нэнни.

Я смотрела на его спину, застывшие широкие плечи и боролась с желанием встать и подойти к нему. Он не хочет, чтобы я сейчас была с ним рядом, — я инстинктивно чувствовала это. Поэтому лежала тихо, как мышка, и ждала, когда он сам вернется в постель.

Прошло еще пятнадцать минут, и он наконец отвернулся от окна и лег в кровать. В каждом его движении сквозила невероятная усталость.

«Что с тобой, Филип?»

Мне хотелось выкрикнуть эти слова. Хотелось заключить его в объятия, прижать к себе крепко-крепко.

Но он не хочет сейчас быть со мной. Несколькими часами раньше он желал меня, но не теперь.

Он взбил подушку, повернулся ко мне спиной и погрузился в сон.

А я еще долго лежала без сна, беззвучно плача и отчаянно пытаясь понять, что за пропасть разделяет нас.

***

Наутро я проснулась с головной болью.

— Вчера ты выпила слишком много пунша, — сказал Филип, входя в спальню в десять утра и застав меня в постели.

Он был одет в костюм для верховой езды, на щеках его горел румянец. По его виду никак нельзя было сказать, что он полночи провел, стоя у окна.

— Ты был в парке? — тоскливо промолвила я.

— Да, мы с Изабеллой совершили прекрасную прогулку.

Я закрыла глаза. Пунш тут совсем ни при чем, и я это знала.

Он продолжал:

— Джорджи, я получил сегодня письмо от своего поверенного — он пишет о проблемах с каналом в Уинтердейл-Парке. Я собираюсь поехать туда посмотреть, как идут дела, и принять решение.

Я тихо спросила:

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

Он нахмурился.

— Да, потому что не следует сейчас оставлять тебя одну. С другой стороны, я планирую вернуться уже завтра. Зачем тебе проделывать это утомительное путешествие ради одного дня, тем более что ты плохо себя чувствуешь?