Поцелуй на ночь

Кейт Вудсток
Поцелуй на ночь

Пролог

      У Шейди болит живот, и золотая грива свалялась неопрятными патлами.
      Джек жаловался и плакал всю ночь.
      У Мисс Мантл нашли жидкость в легких.
      Лишай Джеральдины внушает опасения.
      Мэгги свела с ума всех кобелей в округе.
      Малыша из Манхэттена вряд ли заберут обратно: кому охота возиться со здоровенным бугаем, который еле волочит ноги и наутро просыпается мокрым? А жаль, красавец-парень…
      Да, конечно же красавец… Наиумнейший, наимудрейший, наикрасивейший! А это кто у нас? Не волнуйся, ты тоже красавец. И тоже самый умный. Да. Не рычи. Смотри, какие девочки умные… Пузо тебе почесать? Да тебе можно его до вечера чесать, ты и не пошевелишься. А работать? Нет, милый, давай вставай. У нас еще тьма дел, масса проблем и бездна неприятностей. За мной, ребята! Настало время Большой Жратвы!

1

      Миссис Халливей оказалась несомненной и законченной идиоткой. Теперь это было ясно как божий день. Самой большой ошибкой было пойти на поводу у руководства и взять эту рыжую бестию на работу. Теперь начнется. А ведь гламурный журнал – это вам не академическое издание. К тому же работают здесь в основном девушки, а женский коллектив – это еще одна особая песня. Все целуются и сюсюкают при встрече, щебечут и обсуждают наряды, сочувствуют твоим бедам и радостям, но если выйти за дверь, плотно прикрыть ее за собой и сразу приложить ухо к замочной скважине – вот тут все и откроется. Ты узнаешь, что ноги у тебя кривые, платье вышло из моды на прошлой неделе… А уж твои бестолковые отношения с мужчинами…
      Через все это Дженна прошла, ибо пришла в журнал пять лет назад и начинала с самого низа. Редактором одной из рубрик. Тогда выбирать не приходилось, и она с головой погрузилась в чарующий и совершенно неизвестный ей мир спортивного оборудования и инвентаря. Гантели, украшенные стразами, эспандеры за тысячу баксов – все это окружало ее с утра до вечера. И еще – девушки.
      Холеные, задумчивые, презрительные дивы из отдела косметики и парфюмерии. Продвинутые и разряженные, словно попугаи, оторвы из музыкального отдела. Погруженные в себя интеллектуалки из рубрики «Театр»…
      Теперь Дженна Фарроуз была главным редактором родного журнала, и если вы думаете, что это принесло ей дополнительные очки в столбце «любовь и уважение подчиненных», то вы страшно ошибаетесь. Половина сотрудников считала ее холодной и расчетливой стервой, вторая половина – тупой выскочкой, занявшей пост через секс с учредителем журнала. И то, и другое было отчасти верно.
      Годы работы в гламурном журнале приучили ее к цинизму и хладнокровию, незаурядные внешние данные были отшлифованы до предела, а секс с Мэтью Калмом… Что ж, формально было и это. Только вот закончились их отношения грандиозным скандалом, и вообще – Мэтью Калм был последним человеком на планете, который мог бы поспособствовать ее карьерному росту. Слишком уж много интимных подробностей о нем знала Дженна Фарроуз. Включая, например, повышенный интерес к несовершеннолетним нимфеткам.
      Ее назначил совет директоров, и единственный голос «против» принадлежал именно Мэтью Калму. Но кто об этом знает?
      Дженне было двадцать два, когда она пришла в журнал сразу после колледжа, теперь ей двадцать семь. У нее длинные ноги и походка от бедра, высокая грудь, тонкая талия, чуть широковатые плечи, зато воистину лебединая шея, а природный русый цвет волос она давно сменила на оттенок «лютая блонда» с платиновым отливом. В сочетании с зелеными глазами это смотрится потрясающе, и Дженна об этом прекрасно знает.
      Она совсем чуть-чуть не дотягивала до параметров супермодели, но главный недостаток в этом смысле – это ее ум. Холодный, мужской, аналитический ум, способность принимать смелые решения и брать на себя ответственность. Прибавим к этому женскую интуицию, высокий интеллектуальный коэффициент и доскональное знание профессии – и вот перед нами идеальный топ-менеджер, холодная красавица с железной хваткой.
      Что самое интересное, все дальнейшие события не будут иметь к ее профессии никакого отношения.
      Ибо в данный момент Дженна Фарроуз стремительно (двухместный «феррари» бирюзового цвета, замшевые сиденья) движется прочь от рабочего места и навстречу, соответственно, самому крутому повороту своей судьбы. Впрочем, некоторая предыстория все же не помешает.
 
      После разрыва с Мэтью Дженна с одной стороны испытала сильнейшее облегчение, а с другой – естественную депрессию. В любых относительно постоянных отношениях с мужчиной есть некая стабильность, даже если этот мужчина – полный идиот, неврастеник и мерзавец. Тут срабатывает принцип «и нести тяжело, и бросить жалко», к тому же статус брошенной женщины вредит карьере. А карьеру Дженна ценила. Более того, она посвятила ей всю сознательную жизнь, пройдя через огромное количество препятствий и испытаний.
      В начальной школе она еще не была отличницей, а ее семья не могла похвастаться достатком. В Милуоки, возможно, они и сходили за средний класс, но для Нью-Йорка этого было недостаточно. А Дженна хотела в Нью-Йорк. Более того, она жаждала этого. Если же хотеть чего-то очень сильно, то все получится.
      Последние два года в школе она почти не помнила – сказывалось перенапряжение. Все было брошено на зубрежку. Дженна спала по пять часов в сутки, не гуляла, не бегала на свидания, не занималась спортом – училась. Результат – несколько дипломов с отличием и грант на поступление в колледж.
      Уже в колледже стало ясно, что прыщавая, долговязая, астеничная девица не имеет никаких шансов попасть в сверкающий мир гламура – и Дженна занялась собой. Фитнес и шейпинг, аэробика и тренажерные залы – все это стоило дорого, но и окупалось с лихвой. Единственное, на что снова не хватало времени, так это па личную жизнь. Впрочем, ее это не сильно заботило. Однажды и навсегда расписав свою жизнь по минутам, Дженна Фарроуз отвела любви и браку отдельную строку, и находилась эта строка в самом конце списка. Вначале нужно было добиться статуса.
      Сцепив зубы, она шла вверх, отщелкивая отработанные пункты на внутреннем арифмометре. Марки машин. Квартиры. Одежда от строго определенных модельеров. Косметика, духи и драгоценности. Завтраки в одном ресторане, ланчи в другом. Элегантные ужины по пятницам. Красивая женщина в красивом обрамлении – чем не бриллиант в платиновой оправе?
      Разумеется, она прекрасно знала цену тем людям, от которых зависела ее судьба. Нельзя сказать, что она была готова безоглядно спать с кем попало, лишь бы устроить себе протекцию, но внутренне себя к этому подготовила. Довод для самой себя был очень прост: чувства ты себе позволишь только тогда, когда сможешь позволить все остальное. По достижении финансовой независимости.
      Теперь эта цель была достигнута. Кажется, и с чувствами дело продвигалось…
      После Мэтью она с головой окунулась в работу, ибо это есть лучшее средство для лечения расстроенных нервов, по крайней мере, по мнению самой Дженны. И тут же, когда она совершенно этого не ждала, на горизонте возник Он. Итан Тонбридж, сын банкира, плейбой и весельчак.
      Они познакомились на какой-то вечеринке, протанцевали всю ночь, потом он пригласил ее на ужин, еще через неделю дошло до секса – и Дженна пришла к выводу, что они с Итаном совпадают процентов на семьдесят. Денег у них приблизительно одинаковое количество, они принадлежат к одному и тому же кругу. Как и Дженна, Итан не может похвастаться аристократическими корнями – его папа в молодости был загонщиком на ранчо.
      Итан красив, причем не сладкой красотой изнеженного мальчика, а настоящей, мужественной красотой типа «мачо». Он тоже пережил несколько романов и не станет укорять ее за старые связи. Финансовая независимость и то, что у нее собственное дело, дополняют картину счастливого брака… Впрочем, о браке речь пока не идет. Кольцо-то он ей подарил, вот оно, от Тиффани. Звездчатый сапфир в окружении бриллиантов, белое золото и платина. Стоит без малого полмиллиона, и это яснее всякого объявления о помолвке свидетельствует о серьезности намерений Итана.
      Короче говоря, они стали жить вместе полгода назад. Поскольку переезд в квартиру к одному из них неминуемо создал бы чувство зависимости, они поступили в соответствии с неписаными законами их круга – купили дом на Лонг-Айленде. Небольшой – всего двадцать комнат. Бассейн, солярий, внутренний дворик с садом, современная сигнализация и ОЧЕНЬ приличные соседи.
      Дом принадлежал им в равных долях. Покупая его, они сразу условились: это просто недвижимость, находящаяся в общей собственности. На этой территории они поживут вместе, чтобы понять, стоит ли им вступать в брак. Если нет – дом будет продан, деньги вновь вернутся к ним поровну. Если стоит – дом все равно будет продан, потому что к семейному гнезду в Мире Гламура предъявляются уже другие требования. Все четко, понятно, достойно.
      Жизнь, как это водится, внесла свои коррективы. Месяц назад папаша Тонбридж в очередной раз вспомнил, как завоевывал себе место под солнцем, поругался – в очередной же раз – с мамашей Тонбридж, однако на этот раз был тверд и отправил сына работать. Итан, вздыхая и недовольно морщась, отбыл в Европу, конкретно – в Англию, где ему предстояло возглавить один из филиалов папиного банка. Старый Тонбридж, благоволивший к Дженне, поклялся, что если Итан проявит себя, как… одним словом, проявит себя, то вернется в Штаты и сможет наконец оформить свои отношения с Дженной, – хотя и непонятно, зачем молодой, успешной и красивой женщине связывать свою жизнь с человеком, который всю жизнь посвятил растрачиванию папиных денег и чье главное профессиональное достижение – великолепная игра в бильярд.
      Вот уже целый месяц Дженна не появлялась в доме на Лонг-Айленде, потому что от городской квартиры до работы было удобнее добираться. За домом присматривал менеджер той фирмы по продаже недвижимости, где был куплен земельный участок. Фирма была крайне заинтересована в таких выгодных клиентах, поэтому и заверила мисс Фарроуз, что за домом будет присматривать лично их сотрудник.
      Наверное, надо было бы их предупредить, что она едет… А, ладно. Позвонит из дома. Ведь этот менеджер, он же не сидит там круглые сутки?
      После напряженной недели на работе Дженне захотелось отдохнуть в полной тишине.
      Летняя жара в городе невыносима, зато в собственном тенистом саду или возле бассейна она сможет отдохнуть и выбросить из головы все проблемы. Всего на неделю. Больше руководство дать не могло.

2

      Дженна лихо вырулила на главную аллею, а через пять минут затормозила у самого крайнего забора. Высокий и массивный, из бетона и стальной арматуры, он ей никогда не нравился, поэтому по ее заказу внутри вдоль него были высажены плетистые розы и барбарис.
      Дженна вышла из машины, рассеянным движением поправила прическу, одернула юбку. Жемчужно-серый деловой костюм от Диора очень шел ей, подчеркивая скандинавский холод зеленых глаз и почти белых локонов. Снежная Королева на летних каникулах.
      Территория охранялась, посторонние на Лонг-Айленде не появлялись, да и угонять «феррари» такого цвета не стал бы ни один угонщик Нью-Йорка. Дженна забрала с пассажирского сиденья сумочку, папку с бумагами и небольшой замшевый рюкзачок от Армани. Из багажника вынула большие бумажные пакеты с продуктами, отдельно – пакет с суши и сашими. Низкокалорийная японская еда давно уже заняла главное место в ее рационе.
      Дженна подошла к высокой глухой калитке, перехватила неудобные пакеты в одну руку, другой, с ключом, стала вслепую тыкать в скважину. Неожиданно с той стороны калитки раздался звонкий и довольно сердитый лай. Дженна в недоумении прислушалась. Неужели этот придурок-менеджер проявил неуместную заботу и завел сторожевую собаку? Проклятье, она же вытопчет все цветы! Да и судя по тембру, охранять она может разве что домик Барби…
      Замок щелкнул, Дженна вошла в калитку…
      И тут же превратилась в мраморный памятник самой себе. А через секунду громко завизжала.
      Вокруг прыгали, валялись на спине, виляли хвостами, повизгивали от счастья, рыли землю, грозно рычали, боязливо жались друг к другу около двух десятков разнокалиберных, чумазых и лохматых собак. Самым активным был пес, из-за которого Дженна и завизжала: жесткошерстный терьер, беспрерывно подскакивающий высоко в воздух и успевающий при этом пихать Дженну выпачканными в земле лапами. Рассыпался один пакет, потом другой, а мгновение спустя некая дворняга, в роду у которой явно затесалась швабра, подхватила яркий пакетик с суши и стремглав унеслась прочь. Часть аудитории последовала за ней, очевидно решив, что в таких случаях положено делиться с ближними.
      Дженна ничего не понимала. Более того, ситуация выглядела совершенно абсурдной. Да, можно предположить, что на участок каким-то образом забежала одна дворняга. Ну две. Три.
      Пусть даже пять. Но не двадцать пять! И что им здесь делать?
      В этот момент сзади раздался грозный рык, Дженна повернула голову – и немедленно завизжала еще громче. Прямо на нее медленно, но решительно надвигалось животное… Скорее всего, незаконнорожденный гризли. Размером с теленка, мохнатый черный зверь с медвежьей мордой и острыми волчьими ушами. Рычал он очень грозно, но при этом махал хвостом, отчаянно напоминая вертолет на холостом ходу. Передвигался этот вертолет модели «Теленко-волко-медведь» странно, с трудом переставляя задние лапы.
      Дженна решила, что теперь ей точно настал конец, но в этот момент раздался мужской голос. Спокойный, приятный, не слишком громкий, но очень властный:
      – Малыш, назад! Фу голос! Вот молодец, хороший мальчик… Простите, ради бога, мэм, очевидно я не запер калитку.
 
      Перед Дженной стоял парень лет двадцати пяти – двадцати семи. Одет он был самым обыкновенным образом: клетчатая рубаха с обрезанными до плеч рукавами, джинсовый комбинезон, вытертый добела, старые кроссовки и бейсболка козырьком назад.
      Что сразу же бросалось в глаза, так это то, что парень был примерно на голову ниже Дженны. Собственно, она к этому привыкла. На работе это даже помогало – без всяких дополнительных усилий с ее стороны подчиненные смотрели на нее снизу вверх. На вечеринках тоже были свои плюсы: у современного топ-менеджера завышенная самооценка, и он нипочем не подойдет к девушке выше себя ростом. Дженна вряд ли могла сосчитать, сколько именно неприятных типов с начинающейся лысинкой, сформировавшимся пузцом и потными ладошками за последние пять лет к ней НЕ ПРИСТАВАЛИ…
      Но вот что интересно: этот парень в ковбойке, хоть и был ниже ростом, смотрел на Дженну совсем даже не снизу вверх. Более того, у нее стремительно создавалось прямо противоположное впечатление.
      Был он крайне широкоплеч, узок в бедрах, руки у него были загорелые и необычайно мускулистые, покрытые синими разводами татуировок, сделанных явно не в тату-салонах. Волосы у парня были от природы курчавые, темные и густые; и, несмотря на их полную растрепанность и лохматость, их почему-то хотелось потрогать и… зарыться в них лицом.
      И глаза совершенно потрясающие! Любая девушка за такие глаза душу заложит дьяволу. Черные, горячие, веселые, с огненными искорками на дне. Над огненными глазами – изумительно изогнутые брови, ни дать ни взять Мефистофель. А ресницы длинные, пушистые, словно, опять же, как у девушки.
      И при этом надо отметить, что во всем облике молодого человека в потертых джинсах не проглядывало ни малюсенького намека на женственность. Напротив. Перед Дженной стоял Мужчина, истинный самец, мачо, воин, хозяин джунглей, бог знает кто еще, и именно поэтому взгляд его был слегка снисходителен и спокоен… И почему-то все сильнее становилось ощущение, что это ОН смотрит на Дженну сверху вниз!
      Она вышла из ступора и «включила начальника».
      – Мило, что вы заботитесь о моей калитке. А теперь, на счет три вы стремительно объясняете мне, что вы здесь забыли, а на счет пять… ладно, шесть столь же стремительно покидаете эту территорию. В противном случае на счет семь здесь будет охрана, а на счет десять – полиция. Итак?
      – Блеск!
      – Что?
      – Вы всегда так разговариваете?
      – Вот что…
      – Не-не-не, это я хамлю от ужаса, мэм. Просто вот такая скорость решения проблем – все укладывается минут в пять – это же золотое дно! Слушайте, а давайте баллотировать вас в президенты? Такого еще не было. Красотка, абсолютно арийский тип…
      – Прекратите заговаривать мне зубы! Кто вы такой?
      – Хит Бартон.
      – Ну и?
      – И, в общем-то, все. Можно Хитклифф, но лучше Хит. В Хитклиффе есть что-то от методистской церкви, а я католик.
      – Какого дьявола вы здесь делаете?!
      – Ну… живу.
      – Отлично!
      – Да, мне тоже очень нравится. Хороший домик.
      – НА ВАШЕМ МЕСТЕ Я БЫ НЕ ЁРНИЧАЛА! Как вы здесь оказались?
      Парень нахмурился, почесал в затылке, возвел глаза к небу и совершенно явственно принялся считать про себя, отчаянно и беззвучно шевеля губами. Дженна уже собралась прервать его, когда он тряхнул головой и сурово возвестил:
      – Вот что: в счет семь я не уложусь точно. Даже в четырнадцать не уложусь. Давайте подберем ваши вещи, пройдем на относительно нейтральную территорию, и я вам все объясню.
      – И где такая территория?
      – А вот туточки, у бассейна.
      – О боже… Ладно, пойдемте. Но для начала уберите этих тварей.
      Лицо Хита Бартона омрачилось и даже несколько ожесточилось.
      – Вы не любите собак?
      – Слушайте, что за бред! Какое вам до этого дело, а?
      – Ну все-таки…
      – Нет, какова наглость! Я вообще не понимаю, почему до сих пор не вызвала полицию, а он еще спрашивает, люблю ли я… Отцепись, чудовище!
      Чудовище – размером с котенка, кудрявое и с загнутым баранкой хвостом – как раз в этот момент прицелилось… и вцепилось в свесившуюся лямку замшевого рюкзачка от Армани, очевидно приняв ее за страшно опасную ДИЧЬ. От неожиданности Дженна дернула рюкзак слишком резко, причинив песику боль, и тот с обиженным визгом отскочил в сторону. Дженна немедленно устыдилась и уселась на корточки, начисто забыв про Хита Бартона и весь остальной зверинец.
      – Ох, прости, пожалуйста, я нечаянно. Давай мириться… вот хороший пес! Замечательный пес… Ой! Что это у него?
      Хит Бартон негромко ответил:
      – Это ему не повезло с предыдущим хозяином. Не бойтесь, это не лишай. Это кипяток.
      – Какой ужас!
      – Сейчас уже нет. Вот месяц назад – да, действительно был ужас. Пса зовут Джеронимо.
      – Ого! Великий вождь?
      – Вроде того.
      – Беспородный?
      – А это важно?
      – Вовсе нет. Просто у… Джеронимо запоминающаяся внешность.
      – Джек-рассел-терьер, ягдтерьер и фокстерьер. Возможно, капелька скотча. Скотчтерьера, я имею в виду.
      – Класс!
      Внезапно до нее дошло, что она сидит, задрав юбку до пределов возможного, чешет пузо разомлевшему косматому «букет-терьеру» и уже почти по-дружески болтает с неизвестным, который по какой-то причине оказался у нее дома, на совершенно, ну то есть абсолютно частной территории!
      Дженна Фарроуз вскочила, отряхнула руки и изо всех сил попыталась посмотреть на Хита Бартона сверху вниз.
      – Итак, мистер… как вас?
      – Хит Бартон.
      – Мистер Бартон. Я жду ваших стремительных и исчерпывающих объяснений, а также последующего исчезновения с моего участка.
      – Жаль.
      – Что – жаль?!
      – Что вы так категоричны. Кстати, а вас как зовут?
      – Ну вы и нахал. Мисс Фарроуз.
      – А имя?
      – Мистер Бартон, давайте покороче, ладно?
      – Шоколадно. Простите, сорвалось. Итак, с чего же начать?
      – Желательно с самого начала.
      – Хорошо. Я родился в том самом году, когда Аризонские Ястребы в очередной раз не взяли Кубок федерации. Мать моя была женщиной простой, но доброй, отца же своего я никогда не знал, хотя по слухам, которые носились в деревеньке между добрыми селянами, он был человеком знатного рода и весьма богатым, что, впрочем, нисколько не помешало ему оставить мою мать, едва сорвав цветок невинности…
      – Английскую литературу вы знаете хорошо, это я поняла. Про Тома Джонса, найденыша я тоже читала. Сожалею, но придется обратиться в полицию.
      – Погодите, погодите. Сами сказали – с начала.
      – Я имела в виду – с начала вашего пребывания в моем доме.
      – Так это ваш дом?
      – Ну знаете…
      – А я и смотрю, вы какая-то недовольная. Надо было сразу сказать.
      – Мистер Бартон…
      – Все, я серьезен. В двух словах: это все из-за Джима.
      – Джима? Какого Джима?
      – Вернее, с вашей точки зрения – из-за Джима, с моей – благодаря Джиму.
      – Я не знаю никакого Джима!
      – Знаете, знаете. Просто не знаете, что он – именно Джим. Мистер Спенсер, менеджер фирмы по торговле недвижимостью.
      – Бож-же мой… Тот самый проходимец, который поклялся мне, что дом будет под присмотром!
      – Так он и есть под присмотром! Под моим.
      – У меня уже два кандидата на вызов полиции, учтите. Так значит, ваш дружок мистер Спенсер впустил вас в мой дом вместе со всеми вашими… Господи, как же их назвать-то!
      – Назовите питомцами.
      – Кстати, а сколько их здесь?
      – Сейчас немного. Пятнадцать.
      – Немного?
      Хит Бартон загрустил и повесил свою лохматую голову.
      – Вот что, мисс Фарроуз, тут действительно не обойтись без довольно долгого вступления. Вы уж послушайте – а потом мы уйдем. И, ради бога, не сердитесь на Джима Спенсера. В каком-то смысле у него не было выбора…

3

      Хитклифф Реджинальд Бартон родился и вырос в Огайо. Отец его был врачом, мать – медицинской сестрой, и единственным занятием в жизни, которое Хита привлекало в ранней юности, была, естественным образом, медицина. Впрочем, всерьез о врачебной карьере он тогда не думал, потому что в Огайо мальчишке всегда найдется занятие поинтереснее, чем учеба. Хит гонял верхом, на все лето уходил с ковбоями на дальние пастбища, а зимой помогал соседу – старичку-ветеринару. К мистеру Хокинсу несли кошек и собак, канареек и рыбок, а старый врач с одинаковым вниманием и любовью лечил всех.
      Хит – дитя двух врачей – быстро и легко привык к виду крови, умел вправлять вывихнутые лапки, вынимать занозы из крохотных подушечек, подрезать коготки птицам. Потом мистер Хокинс научил его рассчитывать количество наркоза по весу пациента и стал доверять несложные операции.
      К четырнадцати годам Хит Бартон стал официальным помощником старого ветеринара, а к шестнадцати – практически поделил с мистером Хокинсом практику.
      Отец и мать восприняли решение сына совершенно спокойно. Профессионалы, они прекрасно понимали, что хороший ветеринар по своей квалификации ничем не уступает хорошему врачу, а иногда и превосходит его, ибо отнюдь не всякий терапевт способен как делать полостные операции и принимать роды, так и диагностировать, скажем, катаракту. Ветеринар же – может.
      Одним словом, будущее Хита вырисовывалось вполне четко и определенно.
      Беда случилась на исходе промозглого и сырого февраля.
 
      Бродяг было четверо, и пришли они откуда-то с севера. Шериф предупреждал о них владельцев магазинов, стоявших на отшибе, аптекаря, ну и мистера Хокинса, конечно, тоже. Потому что мистер Хокинс имел прискорбную привычку никогда не запирать входную дверь – мало ли, когда и кому может понадобиться его помощь? Так вот, шериф особо предупредил мистера Хокинса, чтобы дверь тот запер и если что – звонил бы в полицию.
      Хит сам не знал, что именно в тот вечер заставило его одеться, наскоро зашнуровать еще влажные кроссовки и отправиться к старику. Возможно, то самое шестое чувство, которое так хорошо развито было у пациентов мистера Хокинса и совершенно не помогло ему самому.
      Уже подбегая к дому старика, Хит увидел, что входная дверь приоткрыта, а за ней и в окнах первого этажа перемещается пятно света. Словно кто-то светит фонариком.
      На первом этаже мистер Хокинс держал небольшую ветеринарную аптеку, это все знали, да и вывеска над крыльцом имелась…
      Хиту неожиданно стало жарко. Он остановился, выровнял дыхание по индейскому методу, а затем двинулся вперед, уже совершенно бесшумно, ступая с пятки на носок и слегка вывернув ступню. Так ходят индейцы, так умел ходить и юный Хит Бартон.
      Он вошел в аптеку, не глядя протянул руку и повернул старомодный выключатель. Электричество было в порядке, и в его безжалостном белом свете открылась картина, которую Хиту забыть было не суждено никогда.
      Разбитые и перевернутые стеклянные шкафчики. Поблескивающие лужицы на полу, в них разноцветный корм для попугаев – словно конфетти. Вырванный с мясом ящичек кассы. Разбитая банка для добровольных пожертвований в помощь бездомным животным. Золотые рыбки, задыхающиеся на полу. Мертвая канарейка в клетке – потом Хит узнает, что птичка умерла от разрыва сердца.
      И самое страшное. Старенький доктор Хокинс лежал навзничь, прикрывая руками голову, а из-под пальцев вытекала струйка крови. В тот момент Хит был практически уверен, что старый доктор жив, только оглушен и ранен.
      В дальнем углу замерли грабители. Трое, четвертый был наверху, это Хит тоже узнал потом. Они здорово перепугались, увидев плечистого парня с решительным лицом, а оружия у них, к счастью, не было. Хит шагнул вперед, не спуская с них глаз, наклонился и хотел нащупать у старика пульс…
      Пульса не было. А еще – еще соскользнула пергаментная старческая рука, и Хит увидел рану на затылке. Он был сын врачей и ученик врача, он разбирался в ранах. Эта была смертельной.
      Потом… никакого «потом» у Хита не было. Следующие четверть часа навсегда выпали из его жизни, а вместе с ними, вероятно, и еще с десяток лет, потому что из-за таких событий взрослеешь быстро. Последнее, что он помнил, – красный туман в глазах. Все вокруг окрасилось в розовые, алые и багровые тона, а потом перекошенные лица бандитов стали стремительно надвигаться, и написан на этих рожах был животный ужас…
      Полиция приехала быстро, потому что до доктора Хокинса преступники побывали на бензоколонке, находившейся в двух кварталах отсюда, и пытались ограбить магазин, но там сработала сигнализация. Сам шериф и еще двое здоровенных ребят-полицейских пытались оттащить Хита от одного из бандитов, но это им удалось отнюдь не сразу. А еще через пару часов Хитклиффу Реджинальду Бартону было предъявлено обвинение в непреднамеренном убийстве. Один из убийц доктора Хокинса, избитый Хитом, умер в тюремной больнице.
      Хиту было семнадцать лет, и за него горой встал весь городок, но суд – это суд, а закон один для всех. К тому же сам Хит подлил масла в собственный костер, спокойно заявив на суде, что убил эту сволочь совершенно сознательно и жалеет, что не успел добраться до остальных.
      Его временно заключили под стражу, а три дня спустя шериф явился в камеру Хита вместе с его родителями и предложил на выбор: федеральная тюрьма на пять лет, либо армейская служба на три года.
      Так Хит Бартон стал солдатом.
 
      Он никогда не жалел, что стал причиной смерти человека. Потому что никогда не считал того человека – человеком. Он убил нелюдь, некое существо, но никак не подобного себе.
      Однако такие вещи никогда не проходят бесследно. Вместе с безымянным бандитом на залитом кровью доктора Хокинса полу маленькой ветеринарной аптеки умер еще один человек – юный Хит Бартон. На его место встал другой, взрослый и жесткий, разом постаревший на десять лет мужчина.
      Впрочем, это обстоятельство было совершенно неизвестно курсантам тренировочного лагеря Чек-Пойнт, младшего брата знаменитого Форт-Браггс, этой колыбели будущих зеленых беретов. Для трех десятков молодых и по большей части безбашенных парней, уже обжившихся в казармах, Хит Бартон был зеленым новичком, салагой, мальчиком на побегушках. В первую же ночь ему устроили «прописку» – и были страшно разочарованы результатом.
      Хит Бартон умело и по-медицински четко вывихнул пару суставов, расквасил с десяток носов и утихомирился только после внушительного удара табуретом по голове. Потом был карцер, а потом – вторая попытка старослужащих расставить все авторитеты по местам. Столь же неудачная, надо сказать, как и первая.
      Через два месяца службы Хит Бартон окончательно обрел независимость, стал спокойно спать по ночам, не ожидая нападения из темноты, – и армейская жизнь покатилась по накатанным рельсам.
      Он был силен и крепок, как молодой бычок, армейские нагрузки воспринимал, как силовую гимнастику, показатели у него были одни из лучших, и в будущем Хиту светили сержантские нашивки, не меньше. Однако сам он к этому не стремился, да и вообще вел себя довольно безразлично. Что-то важное в нем застыло, покрылось коркой льда, а возможно – и умерло навсегда. Он редко улыбался и еще реже злился всерьез. Четко отвечал на заданные вопросы и никогда не задавал встречных. Не сходился ни с кем близко, но и врагов не имел. Его уважали за силу и сторонились из-за нелюдимости.
 
      Потом в казарме появился новичок. Джимми Спенсер, вот как его звали, и похож он был на апрельское солнышко. Рыжий, веснушчатый и улыбчивый. Немудрено, что казарменные мерзавцы – а они всегда заводятся в любой казарме, это нечто вроде тараканов, только вреда от них куда больше – немедленно окрестили его «барышней» и в одну из ночей попытались изнасиловать.
      Хит уже спал. Во сне он видел почему-то зайца, который отчаянно удирал от охотников. Это была сцена из детства, Хит не любил ее вспоминать.
      Один из ковбоев свесился с седла и ловко подхватил зайца в скользкую петлю. Заяц судорожно задергался над землей, задыхаясь и затягивая петлю все туже. И вот тогда и произошло то, что потом преследовало Хита в кошмарах. Заяц закричал человеческим голосом. Отчаянным тонким криком ребенка, полным предсмертного ужаса такой силы, что вынести невозможно. Хит тогда зашелся плачем, и ковбои, ошарашенные ничуть не меньше зареванного пацана, отпустили несчастного зверя, все закончилось хорошо, но во сне дело обстояло куда хуже. Заяц все кричал, и жить стало совсем уж невозможно, и тогда Хит Бартон приказал себе проснуться. Он сел рывком, еще сонный, но уже не спящий, и понял, что крик не прекратился. Более того, кричит не заяц. Человек.
      Босой, в одних подштанниках, Хит ногой выбил дверь в солдатский сортир, заложенную для верности бейсбольной битой. Боли в босой ступне он не чувствовал (потом выяснилось, что он сломал все пальцы на правой ноге). Знакомый красный туман наплывал медленно и неотвратимо.