Тайна Зои Воскресенской

Антирусские настроения мы ощущали повсюду ежеминутно, начиная от посещения послом министров и до контактов с простыми шведами в городском транспорте. Местная пресса постоянно подогревала русофобию. Корни этих настроений были заложены в глубокой истории, а последние годы перед войной и начало войны никак не способствовали их смягчению.

Хорошая и довольно многочисленная агентура, завербованная еще в предвоенные годы, работала по линии экономической разведки. В резидентуре такую агентуру не считали особенно ценной, потому что в военное время актуальной была другая информация. Но работа с такого рода агентурой была необходима для получения не только торгово-экономической ин формации, облегчавшей заключение соглашений и сделок со Швецией, но и документальных данных об использовании шведской экономики для военных нужд Германии.

Война внесла большие коррективы в разведывательную работу, ставшую одной из важных форм активной борьбы с нацизмом. Люди самых различных взглядов и политических убеждений, часто далекие от коммунистической и даже социал-демократической идеологии считали своим высшим человеческим долгом включиться в битву. Сотрудничество с разведкой страны, принявшей на себя самое тяжелое бремя борьбы с гитлеризмом, представлялось вполне естественным. В отношениях со многими слово «разведка» даже не произносилось. Наши друзья свои действия представляли как наиболее доступное участие в общей борьбе.

В числе таких верных помощников в Швеции на протяжении всех лет войны был американец Скотт, обративший на себя внимание еще в предвоенные годы, когда он, прогрессивный иностранный специалист, работал в Советском Союзе. Постепенно Скотт стал искренним другом нашей страны. Второй раз он приезжал в СССР в качестве корреспондента нескольких американских газет.

Все это облегчило контакт со Скоттом в Стокгольме. Одним из самых больших его достижений была поездка по нашей просьбе в Финляндию. Как известный журналист и как гражданин страны, не воевавшей с Финляндией, он был принят там великолепно и на самом высоком уровне. Провел обстоятельные беседы с премьер-министром, практически со всеми министрами, с политическими и военными деятелями, руководителями политических партий, находящихся в оппозиции. Все финские собеседники Скотта были исключительно доверчивы и необычайно откровенны с ним. Он представил нам подробнейшее сообщение о своих впечатлениях, раскрыв в том числе полную безнадежность положения Финляндии, воевавшей «не на правильной стороне».

На территории Швеции в то время находились значительные норвежские военные формирования, большие контингенты политических эмигрантов, часть правительственных органов и министерств. Эти эмигрантские формирования ратовали за совместное со шведами освобождение оккупированной Норвегии. Два года продолжались политические дискуссии. Временами казалось, что достигнута какая-то договоренность. Началась ускоренная военная подготовка, учебные походы, маневры.

Однако в правительственных кругах превалировало мнение, что шведское вторжение может последовать лишь после того, как оккупационная армия будет деморализована и начнет разлагаться. И шведы стали ждать такого момента, но так и не дождались. Немецкая оккупационная армия в Норвегии капитулировала вместе со всей гитлеровской армией.

Об этих политических перипетиях наша резидентура подробно информировала Центр. Одной из задач, поставленных Центром перед резидентурой, было получение информации о сепаратных переговорах союзников по антигитлеровской коалиции с немцами. Одновременно Центр предупреждал о недопустимости поддаться на удочку самим, если немцы будут искать с нами контакты для подобных переговоров. А именно через нейтральную Швецию немцы усиленно пытались установить связи с советскими политическими кругами.

Когда Коллонтай, будучи тяжело больной, находилась в одной из больниц для дипломатического состава вблизи Стокгольма, в гостинице, расположенной рядом с больницей, поселился специально направленный Гиммлером для контактов с русскими немец, хорошо говоривший по-русски и происходивший, как удалось выяснить, из Литвы. Он зарегистрировался как Клаус. Несколько раз посетил советское посольство в Стокгольме, оставляя письменные обращения, в которых содержались завуалированные идеи о необходимости сепаратных мирных переговоров с СССР через его посредничество. Такие предложения в то время носили явно провокационный характер и были рассчитаны прежде всего на то, чтобы ухудшить наши отношения с союзниками. Об этом резидентура регулярно информировала Центр. В результате советское правительство неоднократно уведомляло о зондаже правительства союзных держав. Одновременно оно подавало пример, как нужно союзникам поступать в аналогичном случае в Швейцарии, где, как сообщала наша агентура, уже начались тайные переговоры между немцами и американцами.

Вообще в Швеции в годы войны велись самые разные сепаратные переговоры. Пожалуй, наиболее интересными были тайные консультации между Всемирной сионистской организацией и американскими сионистскими центрами, с одной стороны, и представителями фашистской Германии – с другой. Американские сионисты, как докладывали источники, намеревались организовать выезд состоятельных лиц еврейской национальности, среди которых были видные представители деловых кругов, именно в Швецию, а не в Соединенные Штаты, как предпочитали влиятельные шведские круги».

В этой книге нельзя обойти вниманием и начальника разведки П. В. Фитина. З. В. Зарубина в наших продолжительных беседах вспоминала:

«Ну что я могу сказать о Павле Михайловиче Фитине. Очень немногое.

Я знала Павла Михайловича как начальника разведки. Одно время мой отец был у него заместителем. Его уважали как человека внимательного, доброго. По образованию он агроном, до работы в органах госбезопасности редактировал сельскохозяйственный журнал. Во всяком случае, Фитин по характеру – не Деканозов и не Амаяк Кабулов. Он хотел не только служить, но старался постичь секреты профессионального мастерства ветеранов. Без нужды не наступал на их самолюбие. Как молодая сотрудница, я это чувствовала, потому что одно время работала у него. Он видел во мне не только молодого коллегу, но и дочь Василия Михайловича Зарубина, ценил династийность, семейственность в хорошем понимании этого слова.

Его жизнь тоже претерпела много изменений и сложностей. После войны он был, по непонятным причинам, начальником Свердловского управления государственной безопасности, затем уволен и с этой должности. И вот какие парадоксы преподносит жизнь. Уйдя на пенсию, он вернулся в Москву и работал директором фотокомбината Советского общества дружбы с зарубежными странами. Его устроил на эту работу Николай Александрович Попов. Когда вышла книга П. С. Судоплатова «Показания нежелательного свидетеля», мне позвонил Николай Александрович и сказал: «Что пишет Судоплатов о Фитине, разве это было так?!» Я тоже считаю, что не все можно публиковать, не надо без нужды обижать людей. Забывчивость, неточность бьет больно. И обидно. Либо мы молчим, либо говорим правду. Да и то до конца правда вряд ли нужна. Все, что с нами произошло – это наше горе, наша трагедия, но от этого мы не стали меньше любить свою Родину».

Жив и здоров еще один коллега 3. И. Воскресенской – бывший старший консультант председателя ГКБ генерал-лейтенант Сергей Александрович Кондрашев. Перед вами строки из его воспоминаний.

«В разведку я пришел из контрразведки в 1951 году. Это был период, когда еще происходили аресты сотрудников госбезопасности. Были арестованы Питовранов, Шубников и другие товарищи. И я написал рапорт начальнику разведки Савченко с просьбой уволить меня, но получил отказ. Сначала я работал заместителем начальника первого отдела, руководил которым Мазур. Затем был переведен на должность заместителя начальника английского отдела, возглавляемого А. С. Феклисовым, и начал готовиться к отъезду в командировку в Англию. Первый и второй отделы входили в состав Первого англо-американского управления Комитета информации.

В период 1952 – 1953 годов я и встречался с Зоей Ивановной Рыбкиной, которая работала начальником второго отдела (немецкого) Второго европейского управления Комитета информации. Мне приходилось посещать ее в рабочем кабинете для решения служебных вопросов. Я помню ее всегда хорошо одетой и неизменно с пишущей машинкой на столе. Она была очень общительна. Оперативные вопросы решала тут же. Если что-то нужно было написать на машинке, делала сама, давала прочитать текст и, согласовав его, если в этом была необходимость, вновь перепечатывала. Для меня, человека, пришедшего из контрразведки, такой контраст был очень заметен. Чувствовалась большая разница (не только на примере Зои Ивановны) между разведчиками и контрразведчиками, где люди были более грубыми, как Санава, да и сам Берия.

Зоя Ивановна, безусловно, обладала европейской культурой и умением общения с людьми, знаниями и манерами европейцев».

Глава 6. Друзья и помощники

Началась Великая Отечественная война. Первыми помощниками и друзьями Воскресенской стали люди, которые уходили в тыл врага в составе диверсионных групп и партизанских отрядов. В случае оккупации Московской области Зоя Ивановна готовилась занять место железнодорожной сторожихи на одном из переездов.

Кроме создания небольших диверсионных групп, Зоя Ивановна принимала участие в организации первого партизанского отряда, куда входили первоначально всего четыре человека. Командиром отряда был назначен Никифор Захарович Каляда – кадровый военный, бывший партизан на Украине, воевавший с немцами еще в первую мировую войну, в 20-е годы – заместитель командующего армией на Дальнем Востоке. Начальником штаба еще не существующего отряда – Л. В. Громов. Леонид Васильевич Громов – высокий, не по годам стройный человек, почти ровесник Зои Ивановны, родился в 1905 году в Симбирске. Перед войной пять лет работал начальником геологической экспедиции на острове Врангеля, как говорила Зоя Ивановна, был губернатором острова. С начала войны Л. В. Громов рвался на фронт. 30 июня 1941 года его вызвали в Москву в политическое управление «Севморпути». В связи с тем, что еще мальчишкой в 1921 – 1923 годах Леонид Васильевич работал в Симбирской губчека, его познакомили с Г. И. Мордвиновым, который дал ему номер телефона для связи. Предупредил, что ответит женщина.

Леонид Васильевич позвонил, ожидая, что теперь его пригласят на Лубянку, но спокойный и ровный женский голос продиктовал адрес на улице Горького.

Леонид Васильевич и Дмитрий Староверов (позднее он был начальником штаба в отряде Медведева и погиб) поднялись на третий этаж. Позвонили. Ждут. Дверь открыла молодая, высокая, стройная, красивая женщина в военной форме. По плечам темно-русые локоны. На стройных ногах – ботинки, на правом боку – кобура с пистолетом. В петлицах гимнастерки одна «шпала» – майор, а Громов в начале войны был аттестован батальонным комиссаром. Представилась, пригласила молодых людей в большую, скромно, но со вкусом обставленную квартиру, напоила чаем и завела разговор о предстоящей работе в тылу врага.

Кроме Н. 3. Каляды и Л. В. Громова в группу были включены: лейтенант запаса Константин Павлович Молчанов как специалист-оружейник и специалист-механик Самуил Абрамович Вильман, которого хорошо знал Г. И. Мордвинов. До войны С. А. Вильман был резидентом ОГПУ в Монголии, работал под «крышей» владельца частной авторемонтной мастерской.

В задачу группы Н. 3. Каляды входило создание партизанского отряда из жителей Вельского, Пречистенского и Батуринского районов Смоленской области.

Зоя Ивановна как бы зарядила ту четверку неистощимой энергией. Война стерла различия между политической и военной разведкой, и женщина-аналитик занялась мужским делом. Именно в это время в ней соединились способности аналитика и писателя, ярко проявились глубокие знания немецкого и русского народов. «Там, в немецком тылу, – говорил Громов, – мы неоднократно на практике убеждались в правоте тех истин, которые нам втолковывала Зоя Ивановна».

«Шли первые дни войны, – вспоминал Леонид Васильевич, – Красная Армия отступает, немцы бомбят Москву, а Зоя Ивановна спокойно пьет чай, говорит, ровным, певучим голосом».

Утром 8 июля 1941 года группа, официально именовавшаяся отрядом № 1, на грузовой автомашине выехала в северный лесной массив по направлению Москва – Смоленск – Витебск. Вскоре в отряде было около ста человек из десяти районов Смоленской области. В лесу Никифор Захарович отпустил бороду, за что Леонид Васильевич прозвал его Батей. Теперь всем хорошо известно легендарное партизанское соединение Бати, уже в 1941 – 1942 годах практически восстановившее советскую власть в районе треугольника Смоленск – Витебск – Орша, у истоков создания которого была 3. И. Рыбкина.

В то время, когда Зоя Ивановна работала в Швеции, одним из советников советского посольства был кадровый дипломат Михаил Сергеевич Ветров.

До работы в Швеции он являлся первым секретарем полпредства СССР в Латвии, с 1944 по 1948 год – заместителем заведующего 5-м европейским отделом МИД СССР, с 1948 по 1950 год – Временным Поверенным в делах СССР в Нидерландах, с 1950 по 1954 год – Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР в Дании.

М. С. Ветров был среди тех, кто принимал решение, которого ждала профессор Нонна Сварц, вернувшая к жизни А. М. Коллонтай.

В личном архиве Чрезвычайного и Полномочного Посла Михаила Сергеевича Ветрова есть такая запись: «Мне посчастливилось с 1937 года работать в дипломатическом аппарате Министерства иностранных дел СССР в Центре и во многих зарубежных странах. Принимая меня по направлению ЦК партии большевиков, народный комиссар иностранных дел M. M. Литвинов, узнав о моей профессии рабочего-меховщика, с юмором заметил: «Вот-вот, вы очень подходите для нас – будете кошку в соболя переделывать!» А в начале второй мировой войны Наркоминдел направил меня в качестве советника советской дипломатической миссии в Швецию, которую возглавляла Чрезвычайный и Полномочный Представитель СССР Александра Коллонтай. Это она по заданию Ленина в 1916 году была посланцем в США и Канаду, где в своих пламенных выступлениях разоблачала грабительский характер первой мировой войны и разъясняла лозунг большевиков о превращении войны империалистической в войну гражданскую. Многому я научился у Александры Михайловны в период Великой Отечественной войны советского народа против гитлеровской Германии. Она, блестящий советский дипломат, стремилась внести свой вклад в разгром гитлеровского фашизма и японского милитаризма – удержать Швецию на позициях нейтралитета и вывести Финляндию из преступного альянса с Германией». Дочь М. С. Ветрова, Долорес Михайловна Климова, узнав, что создается книга о 3. И. Воскресенской, поделилась детскими воспоминаниями:

«В период моей жизни с родителями в Швеции я была еще ребенком, но хорошо помню Зою Ивановну, которую я, конечно, называла тетей Зоей, потому что она дружила с ними.

Поскольку отец был советником посольства, мы жили в большой квартире, которую снимали в центре Стокгольма, но не в здании посольства. Квартира эта состояла из гостиной, кухни, кабинета отца, спальни родителей и двух маленьких комнат для меня и моей сестры. Кроме этого в квартире была еще одна комната, в которой я часто видела тетю Зою. Одно время я даже думала, что она жила вместе с нами. Зоя Ивановна в то время носила фамилию Ярцева, и когда она появлялась в нашей квартире, нас, детей, отправляли играть в свои апартаменты, а они с отцом использовали для бесед именно ту комнату.

Бориса Аркадьевича Рыбкина я помню плохо, не помню, чтобы он был у нас в квартире в Стокгольме».

В личном архиве Зои Ивановны есть записки под названием «Корзина с цветами», которые раскрывают любопытные подробности приезда в Швецию Мэри, кузины Хэллы Эрнестовны Вуолийоки.

«В 1942 году наш агент «Поэт» из Финляндии прислал к нам в Стокгольм в качестве связника для передачи информации свою родственницу, работницу Международного Красного Креста Мэри Д. Связь эта заранее обусловлена не была. Мэри приехала в Стокгольм, зашла в цветочный магазин и послала мне на квартиру корзину с цветами. В карточке, которая была приложена к цветам, стояла подпись – Мэри. Я с ней была знакома по Финляндии и догадалась, что это именно она.

В назначенный день утром муж ушел на работу, а я сказалась больной и осталась дома. Приходит Мэри. Я провела ее в самую дальнюю комнату, в спальню. Там она сняла шубу и не мешкая стала шепотом излагать информацию, которую ей поручил передать «Поэт».

Я делала краткие заметки в блокноте. Вдруг раздался звонок в дверь. Я решила не открывать. Звонили все настойчивее. Мы притаились. Затем кто-то стал возиться с дверным замком. Я накинула поверх платья халат и вышла в переднюю.

Дверь открылась, и в переднюю вошли трое: швейцар дома и с нею двое неизвестных мужчин в штатском. Я возмущенно спросила, что все это значит, как смеют врываться в квартиру дипломата (муж был советником посольства, я – пресс-атташе), да еще открывать дверь своим ключом.

Один из мужчин оглядел вешалку, видимо, хотел проверить – висит ли очень приметная шуба Мэри. Но шуба была в спальне. Тогда второй сказал, что они из санинспекции и пришли проверить – не завелись ли в доме клопы и тараканы. В договоре на наем квартиры действительно был пункт, в котором говорилось, что квартиросъемщик обязан беспрепятственно предоставлять санинспекции квартиру для проверки – не завелись ли клопы и тараканы. Но это означало тщательный обыск всей квартиры, когда отодвигалась мебель, переворачивались постели, снимались картины.

Я потребовала немедленно оставить мою квартиру и сказала, что позвоню мадам Коллонтай и в министерство иностранных дел с жалобой на нарушение экстерриториальности квартиры дипломата. Спросила, откуда у них ключ от квартиры. Мне объяснили, что у швейцара от всех квартир имеются ключи и что такой порядок заведен во всем городе.

– Но это не дает вам права без разрешения входить в квартиру дипломата! – Я выставила их и заперла дверь.

Цепочки на дверях не полагалось, и по договору мы не имели права без ведома хозяина дома, с которым заключили договор на наем квартиры, делать какие бы то ни было доделки, не могли даже лишней вешалки повесить.

Как быть дальше? У Мэри был английский паспорт… Задержать ее полиция едва ли могла бы. Шведы с большим уважением относились тогда к англичанам. Но все же такая возможность не была исключена. Мы вытряхнули сумку Мэри, проверили все ее содержимое, вырвали из ее блокнота условные записи. Но как она должна объяснить посещение этого дома? Решили, что в случае задержания она скажет, что искала представителя шведского Красного Креста и что ей дали неправильный адрес. Она обошла, мол, несколько квартир в этом доме, и везде ей отвечали, что такого человека здесь нет. Что никакой корзины с цветами она не посылала. В общем – все отрицать.

Было ясно, что за домом и за нашей квартирой установлено наблюдение. Выше нас этажом жила семья другого советника нашего посольства М. Ветрова. Его жена с детьми была дома. Ветровы – муж и жена – знали о нашей роли в посольстве и помогали нам в работе. Я сказала Мэри, чтобы она пошла в квартиру Ветровых, сказала бы, что прислала ее я, и просила бы посидеть там несколько часов. Я вышла на лестничную площадку – было пусто. Мэри прошмыгнула на другой этаж в квартиру Ветровых. Жена Ветрова была сообразительной женщиной, ни о чем не расспрашивая, провела Мэри в одну из комнат и оставила там.

Я позвонила мужу и, зная, что телефон прослушивается, в очень нервном тоне стала рассказывать, что в квартиру вломились какие-то подозрительные типы, наверное воры, что я насмерть перепугана и прошу немедленно приехать домой, потому что очень плохо себя чувствую. Он сказал, что доложит о случившемся послу и приедет за мной.

Муж приехал. Мы сели в машину, а у дома заметили наружное наблюдение и за углом еще одну машину, принадлежавшую, по всей видимости, полиции. Поехали в посольство. Машина из-за угла тоже двинулась за нами. Ветрова мы отпустили домой, поручив ему, когда стемнеет, выпустить его незваную гостью.

Как потом выяснилось, за Мэри все же топали, но не задержали, и она беспрепятственно через несколько дней улетела в Англию».

П. А. Судоплатов вспоминал:

«В октябре 1941 года создалась реальная угроза захвата Москвы немецко-фашистскими войсками. На этот случай была создана автономная агентурная группа, которая предназначалась для покушения на Гитлера, если он появится в Москве. В состав группы входили композитор Лев Чехов и его жена Маргарет. Оба были в родственных отношениях с известной актрисой Ольгой Чеховой, которая жила в Берлине и была близка к Герингу и всей немецкой верхушке.

Позднее, когда отпала опасность захвата Москвы, план покушения на Гитлера все же сохранялся. Его осуществление намечалось провести через князя Радзивилла и Ольгу Чехову, имевшую доступ в высшие круги немецкого рейха. Позднее план покушения на Гитлера Сталин отменил.

После войны Берия вынашивал идеи объединения западной и восточной частей Германии. В этой связи он был намерен использовать для переговоров с канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром нашего нелегала Грегулевича и Ольгу Чехову.

К тому времени Зоя Рыбкина работала начальником немецкого отдела внешней разведки и должна была поехать в Берлин для встречи с Ольгой Чеховой. Естественно, это было чрезвычайно важное и секретное задание. С Ольгой Чеховой она встретилась 26 июня 1953 года. В этот же день в Москве был арестован Берия. На другой день Зоя Рыбкина позвонила мне по «ВЧ» и доложила о том, что встреча состоялась. Я, не вдаваясь в подробности, приказал ей, не объясняя причин, первым же военным самолетом вернуться в Москву.

Но легче сказать, чем сделать. В то же время Гречко, командовавший нашими войсками в Германии, получил из Москвы приказ арестовать всех, кто в последние дни прибыл в Берлин из числа высших функционеров органов государственной безопасности. Кроме Зои, там в этот период находились Амаяк Кобулов и Сергей Гоглидзе, которые приехали в Германию совсем по другому поводу. Когда Гречко доложили, что вместе с Кобуловым и Гоглидзе в Берлине по заданию Судоплатова находится начальник немецкого разведывательного отдела женщина-полковник, он был страшно удивлен, тем более что ему ничего не говорила моя фамилия. Спасло Зою только то, что в охране, которая задержала названных мною лиц, находился офицер ГРУ, который ее знал лично и сумел убедить Гречко, что она не тот человек, которого нужно арестовывать.

Ни в Берлине, ни в Москве Зоя Рыбкина не писала никаких документов о цели своей поездки в Берлин. План Берия по объединению Германии был убит в зародыше. 29 июня 1953 года Президиум Политбюро ЦК СЕПГ ГДР принял на своем заседании новое направление в политике».

Об актрисе Ольге Чеховой, проживавшей в Берлине, сын Л. П. Берия – Серго Берия в книге «Мой отец – Лаврентий Берия», выпущенной в свет в 1994 году издательством «Современник», в главе «В лабиринтах разведки» написал:

«У отца, знаю, был целый ряд людей, которым он абсолютно доверял. Они-то и поддерживали связь с такими разведчиками, как Ольга Чехова. Утечка информации, даже проникни агентура противника в ГРУ или НКГБ – МГБ, была абсолютно исключена…

…Ольга Чехова была связана сотрудничеством с моим отцом много лет. Я знаю, кто ее вербовал и на каких основаниях это делалось, но не считаю себя вправе говорить о таких деталях из биографии разведчицы. Могу сказать всего лишь, что в отношении Ольги Чеховой не было допущено никаких провокаций и работала она на советскую стратегическую разведку отнюдь не из материальных соображений.

Ее вклад в успехи нашей разведки переоценить трудно. Ольга Константиновна была поистине бесценным источником информации, которым не зря так дорожил Берия. Даже в своих мемуарах, изданных в ФРГ, она ни словом не обмолвилась о своей другой (главной) жизни. А ведь еще осенью сорок пятого в западной печати ее называли «русской шпионкой, которая овладела Гитлером», «королевой нацистского рейха» и даже писали, что в Москве ее принимал Сталин и наградил орденом Ленина. Это не совсем так. За работу в разведке Ольгу Чехову действительно отблагодарили, обеспечив ее материальное благополучие, но орденом не награждали. А подозрения, что она работала на Советский Союз, так и остались на Западе всего лишь подозрениями, не больше.

Не так давно судьбой племянницы вдовы классика русской литературы заинтересовался Владимир Книппер. Ольга Чехова – его двоюродная сестра. Именно он обратился в свое время к Леониду Шебаршину, последнему руководителю Первого главного управления КГБ СССР (внешняя разведка) с просьбой уточнить некоторые детали, связанные с биографией родственницы. Спецслужбы, как уже знает читатель, располагают информацией лишь о приезде Чеховой в победном сорок пятом в Москву и протоколами допросов, которые велись в конце апреля – осенью того же 1945 года.

Похоже, что завеса над тайной, которая не дает покоя близким Ольги Константиновны уже много лет, все же приоткрылась. Сегодня ясно одно: «королева нацистского рейха» Ольга Чехова была среди тех, кто мужественно боролся с фашизмом на незримом фронте».

Глава 7. Посол и атташе

В жизни 3. И. Воскресенской А. М. Коллонтай сыграла, как теперь можно достоверно утверждать, немаловажную роль. Именно поэтому я посчитал возможным ознакомить читателя с некоторыми моментами биографии Александры Михайловны.

Она родилась в Санкт-Петербурге 1 апреля 1872 года в семье Михаила Алексеевича Домонтовича и его жены Александры Александровны Масалиной.

Отец А. М. Коллонтай был сыном украинского помещика, принадлежавшего к старинному дворянскому роду. Закончив Петровско-Полтавский кадетский корпус, а затем императорскую военную академию, Михаил Алексеевич Домонтович в 1849 году начал военную карьеру в Петербурге и, успешно продвигаясь по служебной лестнице, вскоре стал генералом.

А. А. Масалина, мать А. М. Коллонтай, была дочерью финского скупщика леса. Александра Михайловна в своих воспоминаниях писала о матери: «Сердечная, упрямая и волевая – она не принадлежала к тому светскому кругу, в котором вращался отец».

Сестра Александры Михайловны – Евгения Михайловна – обладала прекрасным голосом. Впоследствии она стала известной оперной певицей, выступала на сцене Мариинского театра под именем Евгении Мравиной.

Сдав экстерном экзамены на аттестат зрелости, шестнадцатилетняя Шура получила право быть учительницей. В эти годы у нее проявилась склонность к журналистике. Свои первые небольшие рассказы она публиковала в журнале «Русское богатство». Известный русский писатель В. Г. Короленко сказал о них, что они «возбуждают интерес». Уже в 1890-е годы Александра Михайловна печатает ряд статей политического характера в журнале «Научное обозрение»…

В 1891 году Александра Домонтович в Тифлисе познакомилась с Владимиром Коллонтай, который жил там со своей матерью. Его мать – Прасковья Ильинична – учительница, была женой ссыльного поселенца, участника польского восстания 1863 года.

Вскоре Владимир Коллонтай поступил в военное училище в Санкт-Петербурге, а затем стал учиться в военно-инженерной академии. Весной 1893 года они поженились, а спустя год у них родился сын Михаил. Однако семейные отношения не сложились. Они все меньше понимали друг друга. Владимир Коллонтай стремился стать генералом, а Александра Коллонтай тяготилась замкнутой домашней жизнью. После мучительных сомнений и внутренней борьбы она оставила мужа. В своих воспоминаниях она писала: «Я продолжала горячо любить своего мужа и, уходя от него, страдала и болела душой. От Коллонтая я ушла не к другому. Меня увлекла за собой волна нараставших в России революционных волнений и событий».

13 августа 1898 года А. М. Коллонтай, оставив сына у своих родителей, уехала в Швецию, а оттуда в следующем, 1899 году в Англию, где она также знакомилась с различными политическими течениями.

После раскола РСДРП на II съезде в Лондоне на большевиков и меньшевиков А. М. Коллонтай не примкнула ни к тем, ни к другим. Однако после нарастания революционного шквала в России в 1905 году она все больше прислушивается к большевикам.

В 1908 году феминистки решили созвать Всероссийский женский съезд. Коллонтай готовила группу из 45 человек, стоявших на пролетарских позициях. Но когда встал вопрос об образовании в России «внеклассового» женского центра, группа работниц – сторонниц A.M. Коллонтай – покинула съезд.

Первая мировая война, начавшаяся 1 августа 1914 года, застала А. М. Коллонтай вместе с сыном, студентом Петербургского технологического института, приехавшего к ней на каникулы, в Берлине. Через два дня она была арестована и помещена в одиночную камеру на Александерплац, а 4 августа неожиданно освобождена. Помог мандат, выданный ЦК РСДРП Коллонтай как участнице Международной женской социалистической конференции. Видимо, немецкие полицейские решили, что русская социалистка не может быть шпионкой русского царя.

В 1915 году А.М. Коллонтай вступила в партию большевиков. 19 марта 1917 года в «Правде» появилось извещение: «Вчера из-за границы прибыла А. М. Коллонтай, известная писательница и деятельница международного социал-демократического движения, вступившая в число сотрудников «Правды». 10 октября 1917 года она присутствовала на историческом заседании ЦК, где было принято решение о вооруженном восстании.

В январе 1918 года ВЦИК поручил Коллонтай возглавить делегацию для поездки в Стокгольм с целью «раскрыть глаза трудящимся массам на происходящее в Советской России».

В 1919-м ее назначили начальником политотдела дивизии, которой командовал Павел Дыбенко, раньше возглавлявший Центробалт. Позднее она вела политическую работу в Донбассе, в Киеве и в Крыму. В сентябре 1919 года возвратилась в Москву и возглавила коммунистическую работу среди женщин. Брюшной тиф и заражение крови после перенесенного острого нефрита надолго вывели ее из строя. Только в сентябре 1920 года Александра Михайловна возвратилась к работе в качестве заведующей женотделом ЦК партии. В это время она написала ряд статей и брошюр.