Виноградов (№2) - Сафари для покойника

– Когда лететь?

– Через полтора часа, – вернул на место отогнутый манжет хозяин кабинета. – Вертолет уже на подходе.

– Если меня убьют… Что узнает семья?

– Любопытный вопрос! – улыбнулся Полковник. – Мы придумаем что-нибудь… не волнуйтесь.

Вот так и получилось, что очередной рассвет Владимир Александрович встречал не под храп огневого инструктора.

Трясясь бок о бок с несостоявшимся мертвецом в брюхе винтокрылого летательного аппарата, он все пытался представить себе предстоящую встречу с другим покойником – потенциальным. А в пилотской кабине буравил обугленными зрачками горизонт бородатый убийца Кондор. Тот самый страховочный вариант, о котором сказал Полковник…

– Ну наконец-то!

– Ох, бля-я… Слава Богу!

Судя по всему, намечался серьезный привал.

Все равно идти дальше стало практически невозможно – ни луны, ни звезд. Темнота… Такая темень бывает только в горах и на дне океана.

– Еще шаг – и сдохну. – Виноградов обрушился на какой-то каменный выступ и почти не почувствовал боли. Откинувшись назад, он уперся спиной в мягкую внутренность рюкзака и прикрыл глаза. Сил не оставалось даже на то, чтобы вытереть пот.

– Жить не хочется, – согласился литовец. – А им хоть бы что! Местные…

Проводники один за другим исчезали из поля зрения, чтобы через минуту появиться вновь – уже с охапкой то ли хвороста, то ли сухой травы. Кондор уже сноровисто запалил костер.

– Ну этот-то – не местный! – шевельнул подбородком Владимир Александрович. – Охота пуще неволи…

Клиент, видимо, тоже держался на грани – волосы слиплись, дыхание хриплое… Распластался, понимаешь, бесформенной кучей! Но, надо признать, в пути вел себя достойно – не чета ошалевшему от суровой реальности Генрикасу.

– О'кей? – выразил солидарность Владимир Александрович.

Доктор кивнул, не поднимая век.

– Хорошо стоят… – Внимание майора переключилось на три фигуры, обступившие в этот момент аккуратное пламя костра. – Эх, одной бы гранатой!

Нечто подобное произнес некогда, говорят, по адресу конкурента один из питерских криминальных авторитетов. Вскоре его самого расстреляли в упор на пороге квартиры…

Впрочем, все это оставалось пустым сотрясением воздуха. Из оружия у клиента имелся только фотоаппарат, а Виноградова вообще снабдили только блокнотом и ручкой. Вряд ли чем-то мог поучаствовать и литовец… Проводники же, в отличие от Исы, к автоматам относились трепетно – тот, что постарше, держал за потертый брезентовый ремень длинноствольный АК, у его молодого коллеги под мышкой болтался «кипарис» калибра девять миллиметров. Кондор тащил за спиной плоский футляр-сейф, пистолет в кобуре и огромный нож.

– Хотелось бы знать, где мы! – По причине возраста Генрикас приходил в себя быстрее. Хорошо быть молодым…

– Теперь уже и не знаю…

Это только киношные Штирлицы могут одним взглядом «сфотографировать» карту или таблицы шифрованных текстов. У Виноградова же в памяти от увиденного перед отлетом из лагеря оставались только обрывки переплетенных зигзагов, какая-то цифирь… и палец Полковника с розовым ногтем.

На практике в этих горах расстояние измерялось только временем – все иные критерии беззастенчиво лгали. После многочасового с короткими остановками перехода Владимир Александрович настолько отупел, что не то чтобы в пройденном расстоянии – в сторонах света уже не ориентировался. После полудня сил хватало только на то, чтобы не упускать из виду рюкзак впереди идущего – не советуясь с сознанием, ноги переходили с одной еле заметной тропы на другую, совсем не заметную, потом приходилось куда-то прыгать, взбираться, сползать…

Дай сейчас Виноградову волю, он лечил бы альпинистов и путешественников принудительно. Электрошоком!

– Мерси! – Очнувшись из забытья, Владимир Александрович увидел, как литовец принимает из рук Кондора кружку с пахучим пойлом. В свете костра это выглядело соблазнительно. Бородач жестом показал, что порция на двоих, после чего снял с огня котелок и наполнил еще одну эмалированную емкость. Эта предназначалась доктору.

Очкарик потер переносицу под оправой, смущенно в очередной раз улыбнулся и отрицательно покачал головой. Сделав усилие, он выполз из рюкзачных лямок, порылся в кармане и подставил под чай один из разовых пластиковых стаканчиков, упакованных в целлофан.

– Во дает! – хмыкнул Виноградов.

– А чего? Культура! – не понял Генрикас.

Не объяснять же ему было, что странно видеть человека, готового с часу на час умереть – и боящегося подхватить заразу от плохо вымытого стакана… Странный народ эти потомственные интеллигенты!

Вскоре, пожевав чего-то из заплечных торб, засобирались ко сну проводники. Вслед за ними извлек свой спальник и Владимир Александрович.

– Не замерзнем?

– А какие у тебя предложения? – Виноградов потеснился, освобождая рядом с собой кусочек пространства. – Не надейся, в мешок к себе не пущу!

– Очень надо… – хмыкнул литовец. – У меня свой есть!

Лениво, вполголоса ворча друг на друга, они устроились на ночь.

Костер погас. Места в ложбинке между камнями еле-еле хватало на двоих, поэтому головы Владимира Александровича и Генрикаса оказались почти вплотную.

Виноградов не спешил застегивать «молнию»:

– Спишь?

– Нет, – шевельнул губами литовец. Он сказал это так тихо, что майор скорее догадался, чем расслышал.

– Страшно?

– Нет. Мне-то чего бояться?

– Да уж… Мертвые не потеют.

– Хватит тебе!

– Тиш-ше… – Кто-то заворочался, закряхтел. Не то проводник, не то Кондор. Явственно лез в ноздри посторонний запах гигиенической косметики – это клиент перед сном чистоплотно протер выступающие части тела красивой салфеточкой.

Несколько таких же комплектов лежало в рюкзаке и у Виноградова, но пользоваться ими российскому майору было тоскливо. Его здоровый офицерский организм активно сопротивлялся тлетворному западному влиянию.

Кто-то каркнул. Чуть позже прошелестели невидимые крылья и далеко-далеко громыхнуло.

– Ну? Рассказывай…

Со слов паренька выходил Полковник – ну просто отец родной: суров, но справедлив. Когда Генрикаса, в блевотине и крови, почти сразу же протрезвевшего, поставили перед светлые очи босса – казалось, жизнь кончена! Вместо романтического путешествия предстояли долгие-долгие годы тюрьмы – вонючей азиатской тюрьмы, полагающейся по местным законам за поножовщину… Так пояснил Полковник: либо руку по локоть рубят, либо в каменный мешок, на хлеб и воду. И консул не поможет, какой здесь литовский консул? Откуда? Про такую страну и не слышали даже. Читали, наверное, – тут и на Дядюшку Сэма плевать хотели!

А если бы насмерть… Думать не хочется. Генрикасу разъяснили, что убийство карается четвертованием, а по договору об аренде лагеря все преступления подпадают под юрисдикцию местных властей. Паренек потерял сознание.

Очнувшись, он готов был ноги целовать Полковнику – тот предложил вариант, при котором и овцы… овца цела, и репутация фирмы не страдала. Предстояло торжественно, на глазах всех клиентов и боевиков «обезьянника», разыграть представление. Якобы казнь, самосуд… Это и местных должно удовлетворить, и кое-кого из обитателей лагеря привести в чувство – а то совсем распустились, дисциплину ни в грош не ставят! А потом, по-тихому, виновника с территории переправят куда-нибудь в цивилизованное государство.

Генрикас согласился – а кто бы не согласился на его месте? И черт с ней, со внесенной платой! Пусть Полковник подавится, тем более что вкус к «человеческому сафари» у литовца пропал напрочь… Лишь бы выбраться.

– А ты кого заказал? – не удержавшись, шепнул Виноградов.

– В смысле? – переспросил мнимый покойник.

– Ну на кого охотиться собирался? Или секрет?

После некоторой заминки литовец ответил:

– Теперь-то уж чего… Личное. А, ерунда, дурость! – Он не справился было с голосом, но спохватился и перешел на шепот: – Отец… Он мать бросил, когда мне три года исполнилось, а сестренке два.

– Извини.

– Да, чего там… Сбежал в Швеции с парохода, маму таскали долго – это еще при КГБ было. Разбогател, женился на деньгах – про нас и не вспомнил. Мы втроем на девяносто в месяц жили, комната в коммуналке, – а он… сволочь!

– Ну время было…

– Другие помогали, хоть чем-то – всегда находились способы. Литва – не Россия ваша… А когда совсем можно стало, он даже не поинтересовался – где мы, как мы? Мать умерла от сердца, сестра денег заняла, поехала к нему по туристической визе – выгнал. Даже разговаривать не стал. Сестра вернулась, надо было долги отдавать, валюту… – Генрикас скрипнул зубами. – Я сидел тогда, по хулиганке. Вышел – а она уже вовсю путанит, в Интерклубе… Клайпеда – город портовый! Блядью стала, понял?

– Понял… Жива?

– Нет. На иглу села – и перебрала как-то.

Это все смахивало на дешевую мелодраму, но Владимир Александрович поверил.

– Нар-ко-ти-ки… Дурь! – помолчав, продолжил литовец. – Я после зоны вписался в хорошую тему – оружие из Польши, китайские ТТ… На Запад – металл цветной, всякий там бензин. Заработал – не так, конечно, как некоторые, но зелень появилась… Съездил в Гетеборг, полюбовался на папашу издали, кое-какую информацию подсобрал.

– Именно сам хотел? Лично?

– Да. – Об убийстве отца Генрикас говорил уверенно и без эмоций. – Я ведь еще когда сестру хоронил, поклялся… А потом с одним кентом повстречался, он на Полковника пашет уже второй год. Дальше ты знаешь.

Виноградов помолчал.

– А сейчас?

– Сейчас – не знаю, – понял Владимира Александровича собеседник. – Не знаю… Надо бы, конечно, грохнуть, но… Посмотрим!

– Ага! Если сможем…

Что-то в голосе Виноградова пареньку не понравилось.

– Ты о чем? Ты чего в виду имеешь?

– Дурак… Нас давно уже всех списали!

– Как это – списали? Как это? – вопросительно закричал он шепотом. – Ты чего?

Чувствовалось, что второй раз помирать ему не хочется. Хоть патрон из кондоровского «магнума» и оказался холостым, но ожог и пробитая кожа кровоточили до сих пор – все-таки прямо в упор выстрел, да и вообще… Кулачищи у бородатого свинцовые, вырубил – и притворяться не пришлось.

– Тебе что про нашу поездку сказано? Что Полковник объяснил? – Чувствовалось, что сейчас парень врать не станет.

– Да почти ничего. Я и спросить не успел, не до того было.

– Где мы хоть болтаемся сейчас – представляешь?

– Ну… Кавказ?

– Умница! – Чувствовалось, что парень только недавно отошел от впечатлений, связанных с несостоявшимся расстрелом, и постепенно обретает возможность трезво оценивать ситуацию. Поэтому требовать от него большего вряд ли имело смысл. – Война здесь идет, понял?

– Понял, газеты тоже читаю… – В голо

се парня неожиданно зазвучала обида. —

А ты? Вот и объясни мне, если такой умный!

– Тих-хо… Тш-ш-ш! – Виноградову показалось, что кто-то из проводников заворочался.

Все естественно, в глазах Генрикаса «инструктор» – это один из тех, кто принимает решения. А то, что Полковник не предупредил своего подчиненного о воскрешении его попутчика – что же, мало ли какие на то могут быть причины? Конспирация…

– Значит, ты думаешь, что Кондору приказано сдать тебя кому-нибудь, кто захочет возиться? Или точно определено – федералам, оппозиции?

– Нет. Сказали, что этот… позаботится…

– А почему именно с нами?

– Не знаю! – Паренек начал раздражаться. Довольно обычная реакция организма на «непонятку». Чисто детская. – Может, просто по пути? Заодно? Других-то никого не летело.

– Может быть… Все! Время придет – разберемся.

– Спокойной ночи.

Странно, но вскоре оба они уже тихо посапывали во сне…

* * *

Когда над ухом стреляют – это все равно противоестественно. Даже если заранее знать, что сейчас, в следующую секунду, некто нажмет на курок, ствол дернется и безопасная для тебя лично пуля уйдет в мишень. Или по меньшей мере в сторону этой мишени. Человеческий организм не приветствует подобные потрясения окружающей среды, и в привычных условиях ему не всегда удается достаточным образом приготовиться – и физически, и морально.

Что же тогда говорить о выстреле, прозвучавшем над ухом спящего человека? Когда мозг еще не включился, а физиологические реакции происходят на уровне мышечных сокращений? Как у дохлой лягушки, подключенной к аккумулятору.

Открываешь глаза – ничего не видишь… Барабанные перепонки свернулись и ноют, сердце колотится, слабость в желудке и мочевом пузыре.

Постепенно, не сразу, Владимир Александрович начал воспринимать окружающее.

Сначала включили изображение. Фигура первая – обхвативший живот молодой проводник: лица не разобрать, только черные волосы и край щеки, заросшей и грязной. «Кипарис» бесполезно' сползает по бедру… Целая группа, скульптурная композиция – второй проводник, что постарше, и Кондор. Бородач как раз только что выстрелил, рука с пистолетом застыла на половине пути от черноволосого… Старик вплотную уже почти уткнулся стволом своего автомата под горло…

«Калашников» был старомодным – с большим деревянным прикладом и пламягасителем, больше похожим на оттопыренную губу.

Виноградов, видевший такие реликвии отечественного оружейного производства только в школе, на уроках начальной военной подготовки, да по телевизору, когда показывали хронику освободительных войн черного континента, – так вот, Виноградов каким-то шестым чувством понял, что предохранитель у проводника не снят! И что разрядить автомат в Кондора он никак не успеет – тот убьет его раньше, из своего безразмерного «магнума»…

Он не один сообразил, что произойдет в следующую секунду: Картинка ожила.

Старик резко закинул ствол вверх и прикладом ударил Кондора по руке. Пистолет отлетел из отшибленной кисти – куда-то из поля зрения, в камни.

Кондор попытался закрыться, но опоздал. Продолжая движение, вытертое дерево приклада описало коротенькую дугу и вмялось в бородатое лицо – это был старый, военных еще времен прием, элемент рукопашного боя советской пехоты.

Незаметно вслед за картинкой появились цвет и звук.

– Х-ха! – Старик для верности решил добить падающего противника, но промахнулся.

Бородач успел перехватить автомат, дернул его на себя… Потеряв равновесие, проводник рухнул вниз, вслед за ним.

Виноградов, не сознавая еще, что делает, влекомый не разумом, а скорее животным любопытством, выпростал голову из-под теплого клапана спальника.

– Гр-р-р!.. – Теперь Кондор был наверху. Пережав левой, не пострадавшей кистью, ворот старого ватника на шее проводника, он другой шарил сзади, пытаясь нащупать кнопку на ножнах. При этом суставы его кровоточили и пальцы почти не слушались.

Тот, кто лежал сейчас снизу, почти не хрипел – извиваясь всем телом, он судорожно пытался освободиться, оторвать от себя ухватившую горло руку.

Это не удавалось – проводник был прокуренный и старый. Такой же прокуренный и старый, как его ватник… Мелькнувшее в воздухе лезвие пробило их одновременно – материю и тело. Пройдя без сопротивления сквозь брезент, утепленную подкладку, напряженные мышцы и все то теплое, трепетное, что укрывают от грубых и неделикатных воздействий ребра, нож попал прямо в сердце – и человека не стало.

Кондор вынул из трупа нож и, почти не размахиваясь, ударил еще раз – на всякий случай. Сделал он это устало, задумчиво – и потом так же задумчиво вытер лезвие о ватник.

Врут писатели! Никаких фонтанов, потоков крови… Все осталось внутри, под одеждой.

Виноградов зачем-то закрыл глаза. Потом открыл – делать вид, что спишь, было довольно глупо. Остальные тоже зашевелились: сначала поодаль доктор, а за ним – и литовец.

Но голоса пока никто не подавал.

Молчаливее всех лежали все же проводники – черноволосый, скрюченный с подогнутыми к груди ногами, и старик, запрокинувший к небу щетинистый подбородок.

Ощущение собственной беспомощности унижало. Владимир Александрович потянул, вниз патентованную «молнию» и полез наружу, из мнимой безопасности спального мешка.

– Бля, ни хрена себе! – Собственный голос сейчас Виноградову тоже не нравился.

О чем-то тревожно и коротко спросил доктор.

– Вон у него поинтересуйся, – почему-то по-русски ответил майор. И мотнул головой в сторону Кондора.

Тот уже сунул на место нож и теперь искал среди камней «магнум».

Клиент настойчиво повторил вопрос. Насколько понял Виноградов, очкарика интересовало, намерен ли его «куратор*» и далее выполнять порученную миссию. Позволяет ли здоровье? Как врач, он готов оказать помощь.

Владимир Александрович, как мог, перевел.

Бородач уже обнаружил свой пистолет и заботливо вытер его рукавом. Потом поднял глаза на клиента. Кивнул, успокоительно отмахнулся…

– Разговорчивый парень! – нервно хихикнул Генрикас.

– Он, кстати, тоже…

– Что – тоже? – Каждому стал вдруг приятен звук человеческой речи. – Что – тоже, Пронин?

– Я не Пронин. – Теперь Виноградову было плевать, слышит его бородатый или нет. – А насчет него… Он тоже – списан. На боевые потери! Покойник, одним словом.

– Брось… Пре-кра-ти!

– Как хочешь. – Опыт подсказывал, что и грозный Кондор обречен, принесен в жертву каким-то загадочным, таинственным на первый взгляд, но по сути достаточно скучным и низменным целям.

Виноградов, обмирая от страха перед возможной и быстрой расправой, поднял с земли «кипарис» черноволосого. Медленно повернулся… Какое-то время взгляд бородатого жег ему переносицу, потом Кондор принял какое-то одному ему ясное решение и отвел глаза.

Теперь Владимир Александрович был вооружен…

Закончив обшаривать трупы, Кондор жестом подозвал литовца. Вдвоем они отволокли убитых метров за двадцать – туда, где тропинка огибала скалу, одним краем прижимаясь к сырому нагромождению камней, а другим – обрываясь отвесной расщелиной.

Спихнули – сначала один, потом другой. Вернулись. Доктор и Виноградов уже торопливо запихивали в рюкзаки вещи – и без команды было ясно, что нужно срочно сматываться.

– Может, он объяснит, в чем дело? – Генрикас непрерывно, сам не замечая этого, стряхивал с рук несуществующие кровавые следы. – Ни хрена себе – шуточки!

– Не суетись. – Владимир Александрович придержал матерчатый клапан, ослабил шнуровку, и спальник собеседника все-таки влез куда положено. – Вот так…

Он покосился на очкарика – тот, уже закончивший сборы, сидел спиной. Поза усталости и равнодушия… Где-то на востоке, невидимое из-за вершин, розовыми мазками подсвечивало небо солнце.

– Я сквозь сон слышал – они, кажется, разговаривали сначала. Между собой!

– Да, скорее всего.

Не похоже было, что проводники пытались угробить Кондора, не разбудив. И позы их, и неготовое к бою оружие – все свидетельствовало о том, что летальный исход не планировался. Да и бородатый… Наверное, он сумел бы отправить бедолаг на тот свет с меньшим риском для собственной жизни.

Скорее всего, получился экспромт – для кого-то удачный, а для кого-то нет.

– Готов?

– Да, наверное… Что это он делает?

Виноградов и сам уже с удивлением

смотрел на манипуляции Кондора. Тот как раз закончил разматывать пропитавшийся кровью бинт – видимо, наложенная на кисть повязка его не удовлетворила. Оказывать самому себе медицинскую помощь всегда не слишком удобно, доктор почему-то проявить профессиональные навыки не спешил, и Владимир Александрович приготовился было предложить раненому свои услуги, но… Бородач хрипло выругался и отшвырнул испачканную красным измятую ленту подальше. Получилось не слишком удачно – сам бинт провалился за камень, но краешек его грязновато белел и не мог не привлечь внимание. В другую сторону, туда, где провел ночь Виноградов, улетел и скомканный пергамент, обложка индивидуального пакета. Майор наклонился и поднял комок: странно. Кондор пользовался дрянными российскими упаковками! У самого Владимира Александровича в рюкзаке лежала отличная разовая аптечка из арсеналов бундесвера.

Под недоброжелательным взглядом бородача, уже понявшего свой промах, майор прихватил двумя пальцами пергаментный комок, приподнял один из камней покрупнее и запихнул мусор под него. Опустил камень… Следа не осталось!

Он хотел уже было проделать то же самое и с бинтом, но осекся под гортанным окриком Кондора:

– Гыл-за!

Это было первое, что услышал Виноградов от бородача по-русски – комментарии не требовались. Все трое – очкарик, Генрикас и майор – принялись обшаривать площадку в поисках гильзы, вылетевшей из кондоровского пистолета.

– Вот она! – почти сразу же отозвался литовец. Довольный, он подбежал к бородачу.

Тот кивнул, спрятал в карман… Посасывая на собачий манер костяшки пальцев, скомандовал жестом – и двинулся вверх по тропе.

Ни Виноградов, ни его спутники не заметили, как перед первым шагом Кондор ловким, неторопливым движением выкатил из того же кармана взамен убранной другую гильзу – медный цилиндрик с пробитым капсюлем, каких тысячи тысяч на каждом стрельбище. Девять миллиметров, пистолет Макарова… Зато Владимир Александрович обратил внимание на придавленную, выскобленную до застывшего жира банку говяжьей тушенки, поблескивающую матовым боком напротив костра. Вчера ее точно там не было – доедавший последним Кондор профессионально собрал перед сном остатки трапезы и упрятал их куда-то к себе.

– Дураков нет…

– Чего? Чего ты сказал? – Видимо, Виноградов пробормотал свою догадку вслух, поэтому Генрикас переспросил: – Кого нет?

– Знаешь, сумма разума на планете – величина постоянная. А население увеличивается… – Когда нечего или не хочется отвечать, лучше всего спрятаться за цитату. Старый прием сработал и на этот раз, тем более что они поравнялись с обрывом.

– Их же видно! – запоздало сообразил спутник.

– Ага… Ладно, теперь-то что сделаешь? Не спускаться же, правда? – Это вполне вписывалось в построенную Владимиром Александровичем схему: не заметить лежащие метрах в двадцати внизу трупы мог бы только слепой идиот.

Кондор с клиентом уже поджидали отставших.

– Быстра идем! Понял, нэт? – Чувствовалось, что он уже в достаточной степени владеет поврежденной рукой – и теперь эта рука поигрывала предохранителем трофейного автомата.

– Понял, – кивнул засуетившийся литовец. Торопясь впереди Виноградова, вдогонку за удаляющимся доктором, добавил: – Ишь, разговорился… Хоть бы объяснил, что к чему!

Владимир Александрович не ответил, а вскоре сил для дискуссии и вовсе не осталось. На второй день блуждания по горам накопившаяся усталость удвоилась, взвыли мышцы, суставы, и пот досаждал даже больше, чем осыпи под ногами. Кондор двигался ровно, уверенно – так, будто знал здесь каждый изгиб тропы. Кое-где он вел спутников вообще без дороги – поднимаясь то вверх, то вниз по течению многочисленных, тихо журчащих ручьев и речушек. Сбивал след…

До обеда прошли километров пятнадцать, может быть – десять. Генрикас утверждал, что значительно больше, но, скорее всего, просто сказывалась измотанность. Один раз, издали, видели небольшое село – домов десять – двенадцать. Сверху, со склона, оно выглядело серым, безглазым лабиринтом крыш и пустынных дворов. Курился дымок, лениво – не на чужих, а просто от скуки, лаяла собака. С противоположной стороны села пыльным облаком кучковались овцы.

– Эй, слушай… Может, ну их на хрен? – зашептал тогда Генрикас в ухо Виноградову. – Может, пошли к людям? Объясним…

Увидев, что Владимир Александрович только задумчиво дышит, продолжил:

– У тебя же оружие! Он не посмеет… Сам же говорил, что покойники, а?

Ответить Виноградов не успел – лицо собеседника замерло на полувопросе. Обернувшись, он уперся взглядом в чернеющий смертью раструб пламягасителя – Кондор стоял, уперев ствол почти в самый висок майора. Непонятно, как он вообще оказался сзади… дитя гор!

– Дай. – Свободная рука протянулась к Владимиру Александровичу. Пришлось безропотно расстаться с «кипарисом»… Через минуту они уже вновь шагали по осыпям: на этот раз все ограничилось превентивным разоружением.

…Обедали, когда солнце уже перевалило через зенит.

– Укромное местечко… – Отсутствие выбора всегда облегчает жизнь. Сваливается бремя принятия решений и грядущей ответственности.

– Сколько еще, интересно? – Литовец консервы не открывал, ограничился шоколадом.

– Не думаю, что долго. Время поджимает. – Виноградов подержал на языке кусочек колбасы, почувствовал вкус и проглотил. Разговаривать не хотелось, еще раз прокачать в голове имеющуюся информацию, принять решение и соответственно поступить. Чуть-чуть, совсем немножечко придя в себя.

Значит, так… Кондор пытается убедить, что на месте ночлега похозяйничали русские. Зачем? Нет, не так… Кого? Людей Магаева? Вероятно. Тогда опять – зачем? Лишний шум! Тревога, погоня… Этих ведь бедняг специально послали, чтобы отвести к интересующей персоне – или нет?

Думай, голова, думай! Тебя не только же для жевательных движений и ношения фуражки растили…

– Генрикас! У тебя документы есть?

– Нет, нету… Не положено же! По контракту.

– И паспорт не вернули? – удивился Виноградов.

– Ну Полковник обещал, что… – Чувствовалось, что литовец озадачен. – Я как-то не интересовался.

Естественно! В ту ночь, в лагере агентства, помилованному было не до таких деталей. Всемогущий Полковник подарил шанс – какие уж тут вопросы?

– Дай-ка свою курточку… Дай-ка!

Бородач сидел спиной, разложив на брезенте какие-то свертки и провода, – Виноградов не стал вглядываться, ему было сейчас не до прелестей техники. Важно, что и очкарик отвлекся: с холодным вниманием он наблюдал за руками Кондора, ловко и сноровисто превращавшего разрозненные элементы в единое целое.

Кажется, их лидер решил поиграть в минеров…

– Ты чего делаешь, Пронин?

– Заткнись…

Господи, насмотрелись кино про шпионов! Одесской студии детских и юношеских… Впрочем, те, кто «зарядил» неизвестно чем парня, рассчитывали на себе подобных – всяко будут шмонать, живого ли, мертвого ли. И наткнутся на утолщение за подкладкой.

Сложно было не надорвать – просто хотелось сделать это тихо.

– Изобрази, что со жратвой возишься! – скомандовал он соседу. – Отвлеки, понял?

Испуганный литовец дисциплинированно прикрыл Виноградова собой и заковырял открывашкой о банку. Получилось естественно, и обернувшийся было Кондор вновь занялся проводками.

Так… В прозрачном, не шелестящем и не проницаемом для воды пакетике – какие-то обугленные клочки: «…щим удостоверяется… ший лейтенант Ко… выполняет специальное зада… оказывать… всем подразделениям Феде… и граждане…»

Верхний обрывок, потемневший от не долизавшего его пламени, состоял из края черно-белого фотоснимка со следом печати. Виноградов не успел удивиться – на камни выскочил вложенный между листками пластик металла.

Еле удалось перехватить его на лету.

– Ой! – Но это вскрикнул не Владимир Александрович.

Подняв лицо, он во второй уже раз за сегодня увидел последовательно: черный зрачок автомата, дремучую бороду, злые глаза. Опередил опять, зверюга… Видимо, Кондор учуял во взгляде Виноградова понимание – ствол шевельнулся и повелительно указал чуть повыше голов.

Вслед за майором поднял руки вверх и литовец.

Потянулись болезненно-длинные секунды неподвижности. Не отводя автомата, бородач подозвал к себе доктора. Нащупал в кобуре «магнум». Достал. Щелкнул предохранителем. Передал в руки очкарику…

Тот перехватил поудобнее тяжелый пистолет – и направил его в лоб Генрикаса. Кондор отрицательно покачал головой – и мишенью стал Виноградов.

Владимир Александрович сглотнул слюну – это получилось неприлично громко.

Неужели выстрелит? Вы-ыстрелит, еще как! Глядя в белесые, лишенные выражения глаза врача, он понял – убьет. Для очкарика в этом мире существовала только смерть – да, смерть пресловутого Магаева. Жизнь майора российской милиции его абсолютно не интересовала…

Случается, убивают, чтобы выжить. Этот господин был готов убивать – чтобы в конце концов убить. «Он же просто сумасшедший, – догадался Владимир Александрович. – Просто – псих!»

Кондор тем временем вплотную приблизился к пареньку. Не торопясь, положил на его стриженую макушку свою не занятую оружием лапищу, без усилий пригнул…

Подчинившись, безропотный и дрожащий литовец опустился – сначала на колени, потом лицом вниз, на камни. Уверенный в послушании, бородач сдвинул за спину автомат, порылся за пазухой и извлек одноразовый шприц. Навалившись огромным телом, придавил жертву и довольно неловко сделал инъекцию – в шею, под правое ухо.

Генрикас последний раз шевельнулся и замер. Палач шумно выдохнул… Отстранившись, он посмотрел сначала на очкарика, потом на Виноградова – все было в порядке, никто не пытался самовольничать.

Под прицелом доктора, не имея ни сил, ни особого желания шевелиться, Владимир Александрович наблюдал: Кондор втискивает покойника в узенькую ложбину среди камней, что-то вспомнив, вытягивает ему ногу на выступ… резким ударом приклада ломает безжизненную голень… кость хрустит, словно курочка-гриль в ресторане…

Прежде сознания среагировал желудок – вывернувшись наизнанку, прямо во внутренность Генрикасовой, уже не нужной ему куртки.

С точки зрения организма это была вполне естественная реакция. На какое-то время Виноградов выключился, а когда вновь окончательно пришел в себя – увидел: литовец лежит на спине, переломанная нога разута и кровоточит сквозь неумело наложенный жгут. Рука – правая, со шприцем, замерла судорожно, на полпути от шеи. Левая – запрокинута безвольно…

Прямо под боком, на предусмотрительно обугленном пятачке, распластались остатки документа, для верности прижатые старенькой зажигалкой. Майор догадался, что где-то поблизости, не на виду, но чтобы легко нашли, должен валяться и «смертный» медальон – та самая металлическая пластинка, выпавшая из пакета. Такой медальон выдается любому служивому…