Слепой (№34) - Тайна Леонардо

Усилием воли отогнав посторонние мысли, генерал сосредоточился, пытаясь понять, что не дает ему покоя. Во время их последней встречи Глеб говорил о странном, с бору по сосенке, подборе членов преступной группы. Это действительно было странно, а с другой стороны, людям свойственно ошибаться. Идеальные нераскрываемые преступления, конечно, случаются, иначе откуда бы в России буквально за десять лет появилась такая пропасть безумно богатых людей? Но преступления олигархов лежат в иной области: то, чем занимаются крупные промышленники и финансисты, часто называют грабежом, но Уголовный кодекс все-таки трактует их деяния иначе. А грабитель, взломщик, вор – птица помельче, и почему бы, черт подери, ему не быть ну хоть немножко глупее двоих опытных, имеющих высшее образование офицеров ФСБ – Федора Потапчука и Глеба Сиверова?!

"Да, – сказал себе Федор Филиппович, – в этом-то и фокус. Мы с Глебом просто привыкли иметь дело с серьезными людьми, у которых ума не меньше, а сплошь и рядом больше, чем у нас двоих, вместе взятых. И, столкнувшись с шайкой обыкновенных жуликов, малость растерялись: они что, дескать, нарочно дурака валяют или впрямь такими родились?"

Рассуждение было вполне логичное и весьма утешительное, но Федора Филипповича оно почему-то не успокоило. Это ограбление готовил, конечно же, не Кот, за ним стояла гораздо более, крупная фигура. Человек, знающий настоящую цену золоту инков и, главное, способный ее заплатить. Человек, у которого хватило дерзости замахнуться не на деревенскую церковь или краеведческий музей захудалого райцентра, а на Государственный Эрмитаж. Человек, по приказу которого эти олухи, раньше грешившие в основном по мелочам, без раздумий пошли на убийство – не на последнее, надо полагать, а может, уже и не на первое.

И этот человек – дурак, неспособный понять, с кем он связался?! Нет, что-то тут не так...

Федор Филиппович вспомнил Недосекина, вместо которого в бригаду Кота был внедрен Глеб. Инвалид второй группы, контуженный, психически неуравновешенный человек, бедолага, так и не сумевший найти приличную работу на гражданке, криминального опыта – ноль... И его без раздумий взяли на такое дело, как ограбление Эрмитажа. Да и внедрение Глеба прошло как по маслу, никто его особенно не проверял как будто...

Вот именно. Как будто тому, кто формировал группу, было наплевать на конечный результат.

"Чур меня, чур, – подумал Федор Филиппович, с трудом преодолев желание перекреститься. – Это что же получается? Винегрет какой-то... С одной стороны – крупное дело, тщательно, очень неглупо спланированное. А с другой – случайные, непроверенные люди, про которых известно только то, что каждый из них умеет делать работу, для которой его наняли. Клава – компьютерщик, электронщик, Бек – медвежатник, Глеб – стрелок, Гаркуша – водитель... Кот – известный мошенник и аферист, ему отведена роль организатора и координатора, хотя первую скрипку играет явно не он. И Короткий – цирковой акробат, домушник, специализирующийся на проникновении в квартиры верхних этажей через открытые форточки. Нет, в самом деле, на кой ляд им в Эрмитаже форточник? Или его привлекли лишь на время, для устранения инженера Градова? Как будто его нельзя было убрать как-то иначе..."

Тревога Федора Филипповича усилилась. Появилось знакомое ощущение близости разгадки. Ощущение это было сродни тому, что испытывает человек, который никак не может ухватить вертящееся на кончике языка слово. И как поступить в данном случае, Потапчук знал: отвлечься, перестать думать на эту тему, и решение, как и забытое слово, всплывет само. Все части головоломки, будто по волшебству, станут на свои места, и наступит окончательное понимание: что происходит, почему, какая ошибка вкралась в расчеты и к чему она, эта ошибка, приведет в итоге...

Но ни отвлечься, ни обдумать что бы то ни было Федор Филиппович не успел. Телефон на столе загудел, зажужжал, как рассерженный шмель, дисплей ярко осветился, и генерал схватил аппарат так стремительно, словно тот и впрямь был кусачим насекомым, которое следовало немедля задавить.

Звонил старший группы наружного наблюдения. Доклад был коротким, и, выслушав его, генерал Потапчук почувствовал, что начинает терять связь с реальностью: он ожидал чего угодно, только не этого.

– Погоди, – сказал он, – а ты, часом, не ошибся? Ты уверен?

– Ну, товарищ генерал! – сказали на том конце линии. – Я же не слепой!

– Да, – упавшим голосом согласился Федор Филиппович, – ты не Слепой... Так, говоришь, всех?

– До единого, – уверенно подтвердил оперативник.

– Выясни, куда их увезли, – устало произнес генерал, – и сразу доложи мне.

Он дал отбой, осторожно, без стука положил умолкший телефон на край стола и принялся рассеянно ощупывать карманы, силясь отыскать сигареты, которых там не было.

* * *

– Ничего страшного, – сказал врач "скорой помощи", осмотрев последнего из лежащих на полу караульного помещения людей в милицейской форме, с которых уже сняли наручники. – Они просто спят.

– Чего они делают? – удивился здоровенный омоновец в бронежилете и трикотажной маске, башней возвышавшийся у врача за спиной.

На плечах у него виднелись погоны с майорскими звездами, и, судя по всему, он был тут за главного.

– Спят, – повторил врач. – Выспятся и будут в порядке, разве что голова заболит. Ну, вроде как с похмелья... Видите?

Он показал майору стальной дротик с ярким синтетическим оперением.

– Это фактически шприц со снотворным. Каждый из них получил лошадиную дозу, так что в данный момент пытаться привести их в чувство – дохлый номер.

– Охрана, – презрительно проворчал майор. – Укол им сделали...

– Стреляли в них, Сергеевич, – заявил еще один омоновец, в эту минуту появившийся в дверях. – Из пневматического ружья. Так сейчас бродячих собак отстреливают. А стрелка мы в Малахитовом зале нашли. Дрыхнет в обнимку с этим самым ружьем. Видать, случайно сам на свой же дротик накололся...

– Бред какой-то, – проворчал майор.

– Доктор, – игнорируя это замечание, обратился к врачу омоновец, – там еще один охранник...

– Тоже спит?

– Да нет же, в кровище весь, но вроде живой...

Врач поспешно выпрямился и подхватил с пола свой чемоданчик.

– Прикажите своим людям донести раненого до машины, – обратился он к майору.

– У тебя водитель есть? – угрюмо и недоброжелательно отозвался тот. – Вот и несите, а у нас своих дел выше крыши...

Врач окинул его громоздкую фигуру красноречивым взглядом, но промолчал и торопливо вышел из караулки.

Раненый охранник лежал, криво привалившись плечом к квадратной колонне у подножия главной лестницы. По всему музею был включен полный свет, и под лучами ярких ламп заливавшая его лицо кровь блестела, как красный лак. Он явно нуждался в срочной госпитализации и переливании крови.

Вокруг, топоча сапогами, суетились люди в черных масках. Врач склонился над раненым, всмотрелся, прищурившись, в окровавленное лицо и выпрямился, озираясь по сторонам.

Мимо него в сторону главного входа двое омоновцев, держа под мышки, волоком протащили человека в черной куртке, черных брюках и черной же водолазке. Человек был без сознания, с его бледного лица криво свисали, зацепившись одной дужкой за ухо, темные солнцезащитные очки. На глазах у врача очки упали, и шедший следом омоновец, который нес в опущенной руке громоздкое духовое ружье с оптическим прицелом, с хрустом наступил на них сапогом.

Еще один омоновец, в руках у которого врач заметил побитую ржавчиной ленту от старинного станкового пулемета с торчащими из нее разноцветными головками дротиков, будто нарочно прошелся по многострадальным очкам, окончательно их раздавив. На раненого никто из них даже не взглянул.

Повернув голову в другую сторону, врач заметил давешнего майора, который, стоя на промежуточной площадке лестницы, наблюдал за действиями своих подчиненных, время от времени что-то говоря в микрофон портативной рации. Поймав взгляд врача, майор отвернулся.

Врач смотрел в его обтянутый черным трикотажем бычий затылок, думая о том, что до конца смены осталось еще четыре часа, что санитара опять нет, бригада не укомплектована, медикаментов не хватает и что жизнь у врача "скорой помощи" прямо таки собачья. Жаловаться на плохую работу "скорой" горазды все, а вот помочь, даже когда тебе, быку в погонах, это ничего не стоит...

Пришел водитель с носилками, недовольно ворча, опустил их на пол и развернул.

– Грузим, что ли? – спросил он.

Вид у водителя был сонный и угрюмый. Попытка ограбления Эрмитажа оставила его равнодушным – он отработал на "скорой" больше десяти лет и насмотрелся за это время всякой всячины.

Врач посмотрел на майора, потом на раненого и снова на майора. Тот демонстративно стоял к нему спиной. Губы на небрежно выбритом лице доброго доктора Айболита едва заметно шевельнулись, как будто он хотел что-то сказать, но передумал.

– Грузим, – произнес он, обращаясь к санитару.

Вдвоем они осторожно подняли раненого и опустили на носилки. Потертый, вылинявший почти добела брезент пестрел бледными, не до конца отмытыми пятнами, по преимуществу бурыми. Подняв носилки, медики понесли их к выходу. Раненый по-прежнему оставался без сознания, но жизни его, насколько мог судить врач, пока ничто не угрожало.

Снаружи в режущем свете прожекторов и облаках белого пара клокотали работающими на холостом ходу двигателями автомобили, цокали по мостовой подкованные каблуки и звучали отрывистые слова команд. Свирепые омоновцы с одинаковыми черными пятнами вместо лиц прикладами забивали в автобус с зарешеченными окнами последнего из задержанных – крупного бритоголового мужика с тупым мясистым лицом, на котором застыло выражение полной растерянности. Смотрел он не на автобус, который на долгие годы должен был увезти его прочь от того, что у него и его коллег принято называть волей, и не на омоновцев, погонявших его прикладами коротких автоматов, а на черный пластиковый мешок, который как раз в эту минуту засовывали в гостеприимно распахнутые двери грузового микроавтобуса. На мостовой возле самой двери осталась лужа крови; шедший впереди водитель "скорой" ступил в нее ногой, и теперь его левый ботинок оставлял кровавые отпечатки – каждый следующий немного бледнее предыдущего. К тому времени, как они донесли носилки до своей машины, эти отпечатки исчезли совсем.

Они погрузили носилки в "газель"; врач, поколебавшись секунду, захлопнул дверь медицинского отсека и полез в кабину, на сиденье рядом с водителем.

– Поехали, – ответил он на удивленный взгляд последнего.

– А... этот? – все-таки спросил водитель, кивнув назад, где лежал раненый.

– Поехали! – повторил врач, и водитель, который многое повидал и давно уже ничему по-настоящему не удивлялся, пожав одним плечом, включил двигатель. В конце концов, если раненый там, в салоне, истечет кровью, это уже не его забота: по вызову ой приехал вовремя, а остальное – дело врача...

– Странные бывают на свете люди, – сказал он после продолжительной паузы, во время которой обдумывал ситуацию. – Вот, казалось бы, клиент наш – мент, правильно? И эти... "маски-шоу" – тоже, как ни крути, менты. Неужели нельзя было своего раненого до машины дотащить? Или если морды под маской не видать, так и совесть уже ни к чему?

Врач промолчал, дымя дешевой сигаретой. "Скорая", завывая сиреной и озаряя все вокруг тревожными синими сполохами, мчалась по Невскому. Машин на проспекте было заметно меньше, чем днем, но те, что были, дорогу "скорой" не уступали.

– Да не гони ты, – проворчал врач после очередного, особенно рискованного обгона. – И сирену выключи, ради бога, орет, как мартовская кошка, аж мурашки по коже.

– А этот-то как же? – снова удивился водитель. – Помрет ведь!

– Не помрет, – глядя в окно, негромко возразил врач. – А помрет, так туда ему и дорога.

Водитель на этот раз пожал обоими плечами и снизил скорость. Сирена смолкла на середине пронзительной, тянущей за душу ноты, голубые вспышки проблескового маячка погасли, и сейчас же "скорую" подрезал какой-то псих на спортивном "лексусе" – то ли пьяный в дым, то ли обкурившийся.

– Что делают, сволочи, – прокомментировал это событие водитель и, помолчав, осторожно добавил: – Что-то я тебя, Гаврилыч, нынче не пойму.

– Подрастешь – поймешь, – хмуро ответил доктор, который выглядел лет на двадцать моложе водителя.

Машина свернула с проспекта и затряслась по плохо освещенной боковой улице. Больница была уже недалеко, минутах в пяти езды. Врач приоткрыл окно, выбросил в темноту окурок и сейчас же закурил снова. Впереди на светофоре зажегся красный, и, поскольку сирена молчала, водитель осторожно, помня о скользкой дороге, притормозил. Тонкая ледяная корка захрустела, зашуршала под лысой резиной покрышек, и потрепанная "газель" нехотя остановилась, проехав на целый метр дальше светофора.

Позади раздался звук, который ни с чем нельзя было спутать. Водитель бросил внимательный, настороженный взгляд в зеркало заднего вида и сейчас же развернулся всем телом назад, заглянув в салон через открытое окошко в переборке.

Салон был пуст, на носилках валялась скомканная, испачканная красным простыня, в приоткрытую заднюю дверь ощутимо несло ночным холодком.

– Эй, Гаврилыч, а этот-то сбежал! – изумленно воскликнул он.

Врач даже не оглянулся. Он смотрел в боковое зеркало, где секунду назад быстро мелькнула и скрылась в проходном дворе темная согнутая фигура.

– Куда ж он рванул-то с разбитой башкой? – продолжал изумляться водитель.

– Цела его башка, не беспокойся, – буркнул врач.

– Ага. – Водитель, казалось, начал что-то понимать. – Так надо ж ментам сообщить!

– Еще чего. – Врач затянулся сигаретой и немного съехал вниз на сиденье, скрестив руки на груди. – Мне сегодня один умник сказал, что каждый должен заниматься своей работой. Вот пускай и занимается... Ну, чего стал? Поехали, зеленее не будет!

На светофоре и в самом деле уже некоторое время горел зеленый. Водитель, спохватившись, включил передачу и дал газ. За перекрестком он остановился, вышел из машины и закрыл заднюю дверь, чтобы та не хлопала во время движения.

Глава 11

Получив по рации "добро" от Клавы, Глеб открыл дверь служебного входа, чтобы впустить остальных. Стоявший впереди всех Бек инстинктивно шарахнулся назад, замахнувшись своим десятикилограммовым кейсом.

– Тише, болван, это же я! – зашипел на него Глеб.

– Твою мать, – выдохнул бывший не в ладах с милицией Бек и, насупившись, протиснулся мимо Глеба в дверь.

– Что это за маскарад, Черный? – спросил Кот очень недовольным тоном. Похоже было, что он тоже здорово струхнул, увидев в дверях охранника в полной амуниции.

– Береженого Бог бережет, – сообщил ему Глеб. – Откуда я знаю, насколько надежно сработал Клава? Мало ли что и где показывают эти чертовы камеры...

– Попрошу без инсинуаций, – послышался в наушнике голос Клавы. Похоже, программист получил немалое удовольствие, наблюдая за всеми передвижениями Глеба, – экран его ноутбука, единственный из всех подключенных к камерам мониторов, показывал истинную картинку происходящего. – Камеры показывают то, что надо – мир, тишину и спокойствие. Однако я советовал бы вам пошевеливать задницами. Система достаточно сложная, и я не уверен, что в ней нет скрытых сюрпризов.

– Ну вот, – проворчал Бек, – теперь он не уверен. Один не уверен, другой вообще ментом вырядился... Соскучился по родной форме? – спросил он у Глеба.

Судя по широкой улыбке, которой Бек сопроводил последний вопрос, это была шутка.

Не теряя времени, они двинулись по заранее намеченному маршруту. Их шаги гулко отдавались в пустых залах, роскошные лепные потолки которых терялись во мраке где-то далеко вверху. Глеб шел последним, все еще будучи не в силах поверить, что они действительно проникли ночью в Эрмитаж, обезвредили охрану и, кажется, вот-вот доведут до конца эту безумную затею.

...После того как Клава по радио заверил их, что сигнализация служебного входа отключена, Бек мастерски вскрыл дверь и запустил в здание Глеба. Так было условлено с самого начала: Черный должен был войти в музей один – на тот случай, если Клава где-то ошибся или полученная у покойного Градова схема все-таки была липовой, – и усыпить охрану. Это было опасно, но разумно: в случае неудачи попасться в лапы ментам рисковал один Глеб, который, помимо всего прочего, единственный из всей компании имел реальные шансы отбиться и уйти. Что же до опасности и риска, так вся эта затея изначально не годилась для любителей посидеть на диване перед телевизором...

Двери зала, где разместилась выставка испанского золота, были закрыты, заперты и даже опечатаны. Хмыкнув, Бек одним полным пренебрежения жестом сорвал печать и, присев на колено, открыл свой чудо-кейс. Посвистывая сквозь зубы, он принялся перебирать глухо позвякивающие инструменты. Наблюдать, как он работает, было одно удовольствие; впрочем, так бывает всегда, когда человек занят делом, которым владеет в совершенстве.

Замок сдался быстро. Бек сделал резкое движение плечом, в двери что-то хрустнуло, звякнуло, и она открылась. "Порядок, сигнализация на этом участке отключена", – послышался в наушниках голос Клавы. Он звучал с укоризной: прежде чем распахивать дверь, Беку следовало самому поинтересоваться насчет сигнализации.

Кот сквозь зубы напомнил ему об этом.

– Было бы у кого спрашивать, – пренебрежительно отмахнулся неисправимый Бек. – И вообще, что он, глистопер очкастый, даром там сидит? Сигнализация – это его работа, насколько я помню.

Бек опять был кругом не прав, но Глебу казалось, что время для дебатов выбрано не самое удачное. Он все время ждал какого-то подвоха, вся эта история чем дальше, тем больше ему не нравилась. Все происходило как-то не так, шло наперекосяк, как будто они не Эрмитаж грабили, а проводили первую, черновую репетицию. И притом репетировали не само ограбление, а любительскую пьесу про ограбление, вроде тех же "Стариков-разбойников", только бездарную, глупую и совсем не смешную. Странное исчезновение Короткого прямо в день операции, угрюмая нервозность всегда уравновешенного и жизнерадостного Кота, небрежная самоуверенность Бека, легкомысленные реплики, подаваемые Клавой, который будто не ограблением руководил, а вел утреннюю юмористическую программу в прямом эфире, – все это создавало уже знакомое Глебу ощущение сна, после которого есть риск не проснуться.

– Мы будем работать или собрание проводить? – резко спросил он, и Кот закрыл рот, уже открытый для произнесения уничтожительной реплики.

Они вошли в зал. Кот посветил карманным фонарем на ближайшую витрину. Затейливые, массивные золотые украшения лежали на красном бархате, поблескивая в электрическом свете; глядя на них, Глеб подумал, что, не знай он заранее, что это подделки, копии, он ни за что не заподозрил бы подмены. И посетители музея не заподозрили бы, доведись им увидеть все это фальшивое великолепие. Даже специалист не смог бы отличить эти копии от подлинного наследия древних инков без детального осмотра и, может быть, даже микроскопического исследования.

– Что с сигнализацией? – негромко спросил Кот в укрепленный у щеки микрофон.

– Да работайте, работайте, – лениво отозвался в наушниках голос Клавы. – Этот бык... то есть этот Бек прав: сигнализация – моя забота. Все в порядке, приступайте. И помните о времени!

– Вот козел, – отреагировал на "быка" обидчивый Бек. – Погоди, сучонок, мы с тобой еще встретимся.

– В следующей жизни, – пообещал Клава.

– Кончай базар, – прервал эту перебранку в эфире Кот. – Бек, работаем.

Бек пожал могучими покатыми плечами, вынул из чемоданчика аккуратную никелированную фомку и, взвесив ее на ладони, вразвалочку двинулся к ближайшей витрине.

– Ты озверел, что ли?! – разозлился Кот. – Фомкой и я могу. На кой черт мне в таком случае профессиональный медвежатник?

– А чего тут вскрывать? – искренне удивился Бек. – Это ж не банка...

– Чего?

– Не сейф, говорю, – угрюмо перевел Бек и, отложив фомку, взялся за отмычки.

Отпереть одну за другой все витрины оказалось для него минутным делом, что никого не удивило: все-таки замки в витринах были попроще, чем в двери. Кот извлек из кармана куртки вместительный пакет из плотного черного полиэтилена и принялся сноровисто, быстро, но при этом очень аккуратно опустошать витрины.

– Спрячь сигарету, – послышалось в наушниках.

Все трое переглянулись. Обнаружилось, что Бек, справившись со своей работой, достал сигареты, сунул одну из них в зубы и уже держит наготове зажигалку с явным и недвусмысленным намерением перекурить, пока суд да дело.

– Ты мне еще покомандуй, сопля очкастая, – сказал он невидимому Клаве и высек огонь.

– Дурак, я просто пожарной сигнализацией не успел заняться, – откликнулся Клава. – Времени не было, да и откуда мне знать, что ты тут станешь изображать охотника на привале! Спрячь, говорю, сигарету! По-твоему, пожарники лучше ментов?

– Бек, – подозрительно ровным и ласковым голосом сказал Кот.

– А? – отозвался Бек, лениво пряча сигарету.

– Долю урежу!

– Я тебя за такие слова самого урежу, – угрюмо огрызнулся медвежатник, но развивать тему не стал, понимая, что не прав.

"Как у себя дома, – подумал Глеб, стоя в дверях с пистолетом в опущенной руке и делая вид, что наблюдает за пустым коридором. – И даже не как дома, а как в лагерном бараке за десять минут до отбоя – треплются, спорят, качают права... Точно так же, огрызаясь и продолжая по ходу действия выяснять, кто из них круче, они бы, наверное, грабили и Грановитую палату, и Монетный двор, и пусковую шахту межконтинентальной баллистической ракеты с ядерной боеголовкой..."

"А чем я хуже?" – подумал он и, не поворачивая головы, поскольку связь они все равно держали по радио, вполголоса сказал:

– Послушай, Кот, есть идея. Давай в следующий раз украдем баллистическую ракету.

– А на хрен она кому нужна? – спросил Бек, к которому никто, собственно, не обращался. – Чеченцам продать? Так они же нас этой же ракетой...

– Ты подумай, сколько там, внутри, цветных металлов, – сказал Глеб. – Золота, серебра... Вся ракета не нужна, хватит и боеголовки. На всю жизнь себя обеспечим...

– Точно, – подхватил Клава, – и на электричестве пожизненная экономия!

– Как это? – удивился Бек.

– Свет включать не надо, – с готовностью объяснил Клава. – Сам будешь светиться ярче любой лампочки!

– Бек, не стой, – раздраженно сказал Кот и бросил медвежатнику еще один пакет. – Давай греби, что под руку попадется, тут фуфла нет, не прогадаешь.

Бек закрыл свой кейс, отошел в дальний угол и принялся опустошать стоявшую там витрину, как попало бросая тяжелые литые украшения в пакет.

– А еще, – жизнерадостно сообщил неугомонный Клава, – бывают такие люди, у которых все к рукам липнет. Деньги попадутся – прикарманят деньги, жратва повстречается – стырят жратву... Такие даже по овощной базе не могут спокойно пройти, чтобы хоть пару картофелин в карман не сунуть. А уж если золото увидят, тут у них вообще башню сносит...

Бек, забыв, по всей видимости, об укрепленном у щеки микрофоне, громко, на весь эфир, скрипнул зубами, вынул что-то из правого кармана и со злостью швырнул в мешок.

– Высоко сижу, далеко гляжу, – сказал ему Клава. – Не садись на пенек, не ешь...

Он вдруг оборвал свою насмешливую тираду и уже совершенно другим, испуганным голосом воскликнул:

– Эй! Что за...

Затем в наушниках послышался какой-то беспорядочный грохот, душераздирающий треск, и наступила тишина, нарушаемая только слабым шумом статических разрядов.

Глеб испытал ощущение, сравнимое с тем, какое бывает от удара электрическим током. Судя по разом побледневшему, вытянувшемуся и окаменевшему лицу Кота и выражению тупого изумления, появившемуся на мясистой физиономии Бека, его коллеги в данный момент чувствовали то же самое. То, что они только что услышали, было просто невозможно истолковать двояко: в съемную квартиру, где сидел, дирижируя ограблением, вооруженный всей мощью современных компьютерных технологий Клава, кто-то вломился безо всяких электронных хитростей, и теперь программист либо был мертв, либо просто лежал мордой в пол со скованными за спиной руками.

Продумывать последствия было некогда, следовало уносить ноги.

– Шухер? – с вопросительной интонацией произнес Бек.

Вместо ответа Глеб сорвал с шеи металлическую дужку, на которой крепилась горошина микрофона, выдернул из кармана рацию и, не глядя, швырнул все это добро в темный угол. Кот, не говоря ни слова, последовал его примеру: теперь, когда занимаемый Клавой командный пост был захвачен неизвестным противником, их переговоры по радио могли прослушиваться. Да что там могли, наверняка прослушивались!

Туго соображающий Бек выбросил свою рацию уже на бегу. Поскольку здоровья ему было не занимать, а адреналина в крови гуляло предостаточно, бросок удался на славу: весьма увесистая для своих небольших размеров рация со звоном пробила витринное стекло и приземлилась среди не успевших перекочевать в мешок с добычей золотых украшений как свидетельство того, что древние народы Центральной и Южной Америки умели изготавливать не только бесполезные побрякушки, но и современные средства связи.

Грабители огромными прыжками неслись через анфилады погруженных в таинственный полумрак залов, казавшиеся сейчас куда более длинными, чем это было на самом деле. Глеб на бегу пытался разобраться, что происходит, но в голову не приходило ничего. Ясно было, что его дурные предчувствия начинают сбываться, но он никак не мог понять, что к чему. Неужели Клава оказался прав, и электронная система действительно содержала какие-то сюрпризы, которые ему не удалось обнаружить? Но в таком случае охрана первым делом пожаловала бы сюда, а не в квартиру, где окопался со своим ноутбуком программист...

На повороте Бек поскользнулся и шумно рухнул на бок. Полиэтиленовый мешок, который он, разумеется, не бросил, лопнул, и поддельные сокровища испанской короны, бренча, брызнули из него в разные стороны, как семечки из раздавленного помидора. Бек поднялся на четвереньки и, изрыгая страшные ругательства, принялся их собирать. Пробежавший было мимо него Кот затормозил, проехав с метр по скользкому паркету, как по льду, вернулся и, ухватив за шиворот, рывком придал Беку вертикальное положение.

– Ходу, идиот! – прорычал он.

Бек послушался, но на бегу пару раз оглянулся, как будто прикидывая, не вернуться ли ему все-таки за разлетевшимся по полу золотом. Глеб хотел на него прикрикнуть, но тут по всему музею внезапно, как вспышка молнии, и так же ослепительно воссиял полный свет, нестерпимо ярко озарив бесконечно длинную анфиладу блистающих строгой роскошью залов. Он ударил по незащищенным глазам, как железная палка, и вместо строгого окрика Глеб, не сдержавшись, издал короткий болезненный стон.

Навстречу им из-за угла послышался глухой топот множества ног, сопровождавшийся ритмичным бряцанием оружия.

Бек отпрянул назад, прижавшись лопатками к стене, и в руке у него блеснуло широкое лезвие охотничьего ножа. Глаза у него были совершенно безумные, состоявшие, казалось, из одних белков, желтые прокуренные зубы оскалены, на лбу алмазной крошкой блестела мелкая испарина.

Глеб ухватил его за запястье и резко повернул, заставив выпустить нож, который с коротким лязгом ударился о каменные плиты пола. Свободной рукой Глеб отвесил Беку увесистую оплеуху; голова медвежатника тяжело мотнулась, ударившись затылком о стену, он рванулся, и его глаза снова приобрели осмысленное выражение.

– С ума сошел?! – прошипел Глеб в бледное, лоснящееся от холодного пота лицо. – Назад, быстро! К главному входу!

Бек оторвался наконец от стены, и пробегавший мимо Кот сильно толкнул его между лопаток, направляя туда, откуда они только что появились. Глеб бросился за ними, уже понимая, что это бесполезно, что уйти все равно не удастся, но он не видел иного выхода. Железный, усиленный мегафоном голос пролаял им в спины предложение сдаться; этот голос любезно сообщил, что музей окружен, и предупредил, что при попытке сопротивления будет открыт огонь на поражение. А еще этот голос уведомил Глеба и его товарищей по несчастью о том, что в Эрмитаже работает ОМОН, что уже вообще не лезло ни в какие ворота. "Это кто же их сюда пустил?!" – на бегу изумился Глеб.

Потом он представил, что может натворить ОМОН в музее и какое станет лицо у Федора Филипповича, когда он узнает, чем закончилась разработанная им операция, и ему стало совсем тошно. "Недаром вся эта бодяга мне с самого начала не понравилась", – подумал он, вслед за Беком и Котом пробегая мимо билетных касс.

Впереди показались высокие двери главного входа. Здесь Глеб немного притормозил, задумавшись, не лучше ли будет вернуться и попробовать спрятаться где-нибудь внутри. Ясно было, что на улице ему делать нечего: мегафонный голос наверняка не лгал, утверждая, что музей оцеплен. Еще, чего доброго, и впрямь пальнут – им это ничего не стоит, ОМОН есть ОМОН, а теперь, когда за плечами почти у каждого из них имеется накопленный в Чечне богатый опыт кровопролития, шлепнуть человека им вообще раз плюнуть...

Впрочем, попытка схорониться в одном из залов была немногим лучше. Музей обязательно осмотрят от подвала до конька крыши, следящие камеры снова включат, если уже не включили, и огромное здание превратится в роскошную мышеловку, выскользнуть из которой уже не удастся. Шлепнуть, конечно, не шлепнут, но ребра пересчитают, а потом Федору Филипповичу придется долго думать, как организовать ему побег из тюрьмы, потому что официальным путем его оттуда не выудишь – операция-то секретная!

Глеб остановился, глядя, как Бек торопливо возится с замком, и нащупал в кармане снятых с охранника форменных брюк небольшой стеклянный пузырек. "Как чувствовал", – подумал он, нерешительно вынимая его из кармана.