Му-Му (№10) - Победитель всегда прав

Полковник Терехов если бы и попытался сейчас дозвониться в редакцию «Свободных новостей плюс», чтобы попросить журналистов держать язык за зубами, то не смог бы этого сделать. Все телефоны были заняты, газетчики звонили своим друзьям на телевидение, на радио. Новость о том, что через несколько часов произойдет обмен террориста на похищенную журналистку, стоила дорого. Ее прелесть заключалась в том, что не нужно никуда далеко ехать, все произойдет почти в самом центре Москвы.

Муму пару раз попытался расспросить коллег Белкиной о том, как они думают координировать действия, но от него лишь отмахивались, как от мухи, залетевшей в редакционное помещение, мол, пользы от тебя никакой, ты человек чужой. Когда же Дорогин отчаялся что-нибудь узнать, о нем забыли напрочь, и он вышел на крыльцо.

Мимо него прошмыгнул главный редактор, но и его Сергею остановить не удалось. Яков Павлович лишь сдержанно кивнул и тут же юркнул в машину.

"Черт побери, хотя бы кто-нибудь подумал о Белкиной! Все озабочены тем, как продать информацию.

– Журналюги продажные! – бурчал Дорогин, садясь в машину. – Твари бездумные, вам бы только на чужой беде наживаться!

И тут он подумал, что Белкина поступила бы точно так же, она не осудит никого из своих друзей. Он вспомнил, как звучал ее голос, воспроизведенный магнитофоном, в нем чувствовался восторг по поводу того, что она стала центром информационного поля.

«Ребята, кажется, я начинаю вас ненавидеть, почти так же, как мерзавцев из „Нового русского порядка“. Если называть порядком подрыв памятников и похищение людей, то вы на правильном пути.»

Глава 13

Лишь человеку ненаблюдательному могло показаться, что возле колоннады ВДНХ жизнь течет по-прежнему. Двое крепко сложенных мужчин с умными глазами и совсем не испитыми лицами в оранжевых жилетах неумело мели мостовую.

Их абсолютно не интересовало, что окурки остаются на тротуарных плитках, что их новенькие березовые метлы лишь поднимают пыль и мешают прохожим. И неудивительно: никто не учил их в высшей школе милиции подметать тротуары. И уж совсем странно выглядели портативные рации в кармашках дворницких жилетов.

– Третий, я второй, – шепотом говорил дворник в рацию, завернутую в газету, – пока все спокойно, продолжаем наблюдение, – из газеты довольно откровенно торчал отросток антенны.

Второй дворник тем временем отыскал в глухой стене, отгораживающей ВДНХ со стороны автобусной станции, неглубокую нишу, в которой была нарисована свастика. Задумался. В сообщении террористов говорилось о солярном знаке. Мифологии и индоевропейской символике в высшей школе милиции тоже не обучали.

– Третий, я четвертый, – сказал он в рацию. – Нашел фашистский крест.

– Свастику?

– Да, свастику.

– Осмотрите все остальные ниши. Пряча рацию в ладони, мнимый дворник, разгоняя метлой пыль, двигался вдоль стены.

– Тут этих ниш с два десятка будет, – сообщал он, – в одной написано непристойное слово.., так.., здесь признание в любви, дальше какой-то рэпперский прикол…

– Солярный знак один?

– Да, свастика одна, – наконец-то доложил он. – Конец связи, – и спрятал рацию.

Дворники сошлись неподалеку от нужной ниши. Один из них вынул сигарету, второй щелкал зажигалкой.

– Лейтенант, ничего не видишь?

– Я этих ребят заметил, за кустами прячутся. Может, они наши клиенты? – и вновь началась связь по рации.

Двое милиционеров в штатском направились к кустам небольшого парка, отгораживающего автостанцию от улицы. В кустах он обнаружил съемочную группу телевидения, те уже успели раскрутить штатив и пристреливали камеру.

– Убирайтесь отсюда! – сказал милиционер в штатском.

– А вы кто такие? – обиделся корреспондент.

– Мы на службе.

Корреспондент смерил его презрительным взглядом:

– На службе ходят в форме или хотя бы с удостоверением. У меня, например, удостоверение есть, – и он показал пластиковую карточку с броской надписью «Пресса».

– Или вы покидаете это место сами, или же вас уведут силой.

И тут корреспондент, повысив голос, стал говорить что-то о свободе прессы, пусть, мол, ему покажут закон, по которому он не имеет права снимать колоннаду ВДНХ.

– Может, вам еще аккредитация нужна? – кричал он. У милиционера было желание заткнуть корреспонденту рот, но он сдерживался, потому что ушлый оператор уже развернул камеру и вовсю снимал сотрудника органов в штатском. Второй же оперативник пытался прикрыть лицо газетой с завернутой в нее рацией, чтобы его не запечатлели для стопятидесятимиллионной аудитории: после этого на сыскной карьере можно было поставить крест.

– Тихо! – цыкнул оперативник и приложил палец к губам. – Вы знаете, зачем мы приехали?

– Мы знаем, что здесь делаем.

– Можно хотя бы не кричать?

– Можно, – согласился корреспондент, – но с одним условием: мы остаемся в кустах и снимаем все – от начала до конца.

И тут он увидел, как под деревьями, пригибаясь, пробирается другая съемочная группа.

– Они что, ошалели все? – и оперативник, засев в кустах, принялся докладывать полковнику Терехову об обстановке на месте предполагаемого обмена террориста на журналистку.

– Всех гнать к чертовой матери! – разъярился Терехов.

– Закона такого нет, – вздохнул оперативник, – шум поднимут, всех спугнем. Они же, сволочи, лишь только мы с претензиями к ним, тут же на камеру снимать начинают.

– Ваше предложение?

– По мне, – вздохнул оперативник, – пусть уж лучше в кустах сидят, но особо не высовываются.

– Хрен с ними. Предупреди об опасности и возьми с них расписку, что за последствия они претензий к нам потом иметь не будут.

– Есть, товарищ полковник! – радостно согласился оперативник и принялся обходить съемочные группы, которых к этому моменту в кустах уже было четыре.

«Дворники» усиленно мели тротуар. К автобусной станции подъехал странный автобус, без указания маршрута. За лобовым стеклом виднелась табличка «Люди», все боковые окна и заднее стекло закрывали занавески в веселенькие цветочки. И все же любопытные могли рассмотреть сквозь лобовое стекло, что в салоне сидит два десятка омоновцев в спортивных костюмах, а их милицейский инвентарь сложен в проходе между сиденьями. Омоновцы, уложив на подлокотники жестяные щиты, играли на них в карты.

Дорогин долго не мог припарковать машину, на всех стоянках вокруг ВДНХ, как на платных, так и на общественных, стояли гаишники и объясняли, что парковаться временно запрещено. Наконец он смог пристроиться возле гостиницы «Золотой колос». Он шел к колоннаде, всматриваясь в лица людей. «Эта парочка оказалась здесь случайно, – отмечал про себя Дорогин, – а вон тот мешочник – явно оперативник. И сумки его набиты мятыми газетами, – усмехнулся Сергей, когда резкий порыв ветра опрокинул легкую, как перышко, матерчатую сумку. Она напомнила ему цирковую гирю, сделанную из пенопласта и выкрашенную алюминиевой краской. – Дворники тоже такими не бывают», – отметил он, узрев мужчину с метлой и в оранжевой жилетке, беседующего с кем-то по рации.

Он несколько раз прошелся по площади, заметил и притаившихся в кустах телевизионщиков, и милицейских оперативников, прикинувшись идиотом, попытался зайти в автобус с ОМОНом. Долго выяснять, не подвезут ли его до Ивантеево, Дорогину не позволили.

«Хватит мозолить глаза», – он уселся на лавочку между двумя пенсионерами и двумя пенсионерками Мужчины попивали дешевое вино, завернув бутылки в пакеты, женщины тем временем обсуждали проблему повального пьянства среди мужчин. Народу на автостанции было достаточно много, в основном люди простецкие и небогатые кто чуть посостоятельнее, тот на своих машинах ездит. Среди публики попадались и очень интеллигентные лица.

С букетом цветов неподалеку от часов, укрепленных на стене станции, прохаживался молодой хорошо одетый мужчина. На его пальцах поблескивал крупным бриллиантом перстень. Он то и дело смотрел на часы, но не на общедоступные, станционные, а на свои наручные, словно мог доверять только дорогому хронометру.

Время подходило к четырем, оперативники настороженно вглядывались в каждого, кто появлялся на автостанции. Операторы припали к окулярам, готовые в любой момент начать съемку. Особо нетерпеливые снимали небольшие сценки на автостанции на случай, если ничего так и не произойдет и придется в новостях рассказывать лишь о фальшивом звонке террористов.

– Черкизян готов, – доложил помощник Терехову, когда тот переодевался в штатское.

– Сейчас, – полковник вышел во внутренний дворик управления. Рядом с машиной стоял Иван Черкизян. Наручники стягивали его руки за спиной, террорист улыбался, подставив лицо солнцу. Он стоял с таким видом, будто через пару часов его вздернут на виселицу.

– Вы объяснили, что от него требуется? – шепотом спросил Терехов у помощника.

– Вас ждали.

– Вы меня слышите? – полковник обратился к Черкизяну.

– Вы кто?

– Полковник милиции.

– Значит – сатрап! – с презрением проговорил подследственный.

Почему-то именно это слово показалось полковнику чрезвычайно обидным, потому что он точно не знал, что оно означает, знал лишь, что ничего хорошего. Тем не менее он попытался говорить спокойно:

– Вас сейчас вывезут в город. Вы понимаете? Черкизян кивнул, взгляд его сделался надменным.

– Вас посадят у стены, и вы будете сидеть там столько, сколько потребуется. Учтите, за вами со всех сторон будут наблюдать наши люди, никому не подавать никаких знаков, не смотреть никому в глаза. И не пытайтесь убежать, вокруг будут наши люди.

– Ясно, – Черкизян вновь кивнул. – А потом я пойду домой?

Терехову пришлось тяжело вздохнуть, чтобы не выругаться матом.

– Кто бы к вам ни обращался, не отвечайте, а скажут следовать за вами – идите.

– В игры со мной играете? – хитро прищурился Черкизян. – Я ваше масонское нутро насквозь вижу, у вас и перстень с масонским знаком.

Полковник Терехов машинально глянул на руку, которую украшало обручальное кольцо с незатейливой гравировкой.

– Вы к какой масонской ложе принадлежите? Я никому не скажу, – зашептал Черкизян.

– Снимите с него наручники, – распорядился полковник Терехов.

Терехову пришлось расписаться в том, что он принимает подследственного под свою ответственность, и лишь после этого конвоиры сняли с Черкизяна наручники.

– Садитесь, только без глупостей.

Черкизян забрался в «Волгу» полковника на заднее сиденье. Дверца была предусмотрительно заблокирована, а кнопка блокиратора лежала у шофера в кармане. Терехов сел рядом. Черкизян глупо усмехнулся и запустил руку в брюки, пальцем же левой руки стал ковыряться в носу. Это копошение находящегося рядом грязного, сопящего существа, обделенного разумом, нервировало Терехова. Он терпел, пока Черкизян ковырялся в носу, терпел, пока тот долго и глубокомысленно разглядывал полузасохшую соплю, извлеченную из носа, но не выдержал, когда представитель «Нового русского порядка» попытался вытереть ноготь об автомобильный чехол.

– Руки! – рявкнул Терехов.

Черкизян не успел довести черное дело до конца. От командного окрика он втянул голову в плечи и сунул вторую руку вместе с прилипшей к ногтю соплей в свои штаны, после чего дебильно открыл рот и высунул желтоватый, в засохшей слюне язык.

«Еще немного, и меня стошнит», – подумал Терехов, отодвигаясь подальше от Черкизяна.

Тот довольно громко сопел.

«Так обычно сопят гомосексуалисты, увидев мужчину, который им приглянулся, – подумал полковник Терехов. – Я на службе и не имею права давать волю чувствам. А так хотелось бы съездить пару раз по гнусной роже!»

Машина полковника остановилась на одной из свободных стоянок, контролировавшихся гаишниками.

– Повторите, что от вас требуется. Черкизян наивно смотрел на полковника и продолжал сопеть.

– Для начала выньте руки из штанов, – вкрадчивый голос полковника подействовал на Черкизяна, и он вынул руки. Полковник не удержался от соблазна посмотреть, исчезла сопля или нет. Ее не было видно.

«Сразу несколько установок в его голове не удержится, – понял Терехов, – придется говорить все по частям.»

– Выходим из машины. Спокойно. Пока мы будем идти рядом.

– Да.

– Вокруг мои люди, никаких попыток убежать, ясно?

– Ясно, – грустно согласился Черкизян, выбираясь из машины.

Он тут же привычно заложил руки за спину, как делал это в изоляторе.

– Идите так, как ходят все остальные, – посоветовал Терехов.

– Это как?

– Идите как я.

И Черкизян тут же старательно зашагал в ногу с Тереховым. Как тот ни пытался сбить шаг, так и не сумел. По дороге полковник отмечал расстановку своих людей. Вроде бы все входы и выходы на автостоянку были перекрыты.

– Телевидение, – подсказал Черкизян, показывая пальцем на оператора в кустах.

Объектив был направлен точно на нишу со свастикой – фотографии террориста в газетах так и не появились, их забраковал Яков Павлович:

– Террорист должен быть страшным, а не дебильным, – вынес приговор фотографиям главный редактор «Свободных новостей плюс».

– Не обращайте на них внимания, – процедил сквозь зубы Терехов, это тоже наши люди.

Вдвоем они оказались на островке автостанции, дальше Черкизян должен был следовать один.

– Видите ту нишу? Только рукой не показывайте, – предупредил полковник Терехов. – Там свастика нарисована.

– Да.

– Подойдите к ней и сядьте на выступ. Смотрите под ноги, на окрики не реагируйте, в пустые разговоры ни с кем не вступайте. Если вас попросят следовать за кем-нибудь, выполняйте.

– Закурить не найдется?

Приходя в умиление от наглости террориста, полковник достал пачку сигарет. Черкизян без зазрения совести вынул четыре сигареты сразу. Прикурив две сразу, он бросил бензиновую зажигалку полковника себе в карман и направился к нише.

Из четырех операторов, засевших в кустах, лишь один вовремя успел включить камеру, заснять момент, как озирающийся Черкизян идет к нише, все остальные включились лишь тогда, когда террорист стал протирать рукавом камень, на котором ему предстояло сидеть.

– По-моему, это обыкновенный бомж или дебил, – шептал корреспондент столичного канала, разглядывая Черкизяна.

Оператор прошептал:

– Что, прекращать съемку?

– Нет, продолжай.

Дорогин напрягся, боясь упустить что-нибудь важное. Он надеялся, что Варвару привезут на автостанцию, чтобы обменять на террориста.

Черкизян выкурил сигареты, метким щелчком отправил окурки в решетку ливневой канализации. Случайные прохожие не обращали на него внимания, мало ли какой бомж присел отдохнуть под свастикой! И тут…

Черкизян не спеша расстегнул брюки и принялся на глазах прохожих и оперативников под прицелами телекамер ожесточенно мастурбировать. Полковник Терехов беззвучно взвыл и прикрыл глаза ладонью.

– Я же говорил ему не подавать никаких знаков! Разговоры пассажиров на автостанции стихли, словно людей выключили. Полсотни глаз смотрели на Черкизяна, который самозабвенно занимался самоудовлетворением.

– Мама, а что это дядя делает? – раздался детский голосок. – Он что, писю себе хочет оторвать? Надо ему сказать, что так нельзя, она потом у него болеть будет.

Молодая мама, взглянув на Черкизяна, тихо ойкнула и зашипела:

– Молчи, дядя больной.

Муму, оторопев, взирал на террориста. «Или он идиот, – подумал Сергей, – или очень хитрый.»

Постепенно перед Черкизяном стали останавливаться люди. С десяток зевак покинули автостанцию и перекочевали к стене.

– Товарищ полковник, что делать будем? – поинтересовался оперативник, остановившись рядом с Тереховым.

– Не знаю, – возможно, впервые в жизни полковник показал на службе собственное бессилие.

Черкизян внезапно замер, поднял голову и увидел перед собой толпу любопытных, взиравших на него одновременно с интересом и ужасом. Он застегнул штаны.

– Эй, мужик, ты уже кончил? – крикнул ему паренек с бутылкой пива в руках. – Ты что, из дурки убежал?

– Из застенков вырвался. Меня сатрапы повязали.

Сквозь небольшую толпу уже пробирались оперативники.

И тут Черкизян, напуганный таким вниманием к своей персоне, вскочил, петляя, побежал по площади. Как и все сумасшедшие, он бегал быстро и ловко. Одна из машин с оперативниками, перекрывавшая выезд из площади, рванулась наперерез беглецу.

«Наверное, он очень хитрый, косит под дурака.» Дорогину не оставалось времени на раздумье, он решил, что это сообщники пытаются вывезти террориста в момент всеобщего замешательства. Сергей сорвался со скамейки и бросился вперед.

Он очень точно рассчитал место, в котором должны были пересечься траектории движения машины и бегущего Черкизяна. Муму опоздал совсем чуть-чуть: двое крепких мужчин уже выскочили из автомобиля и пытались затолкнуть упирающегося террориста в салон. Побросав метлы, к машине мчались дворники в оранжевых жилетах и три милиционера в штатском. Раздумывать было некогда. Дорогин в прыжке ударил одному из мужчин в плечо, сбив его с ног. Второй, продолжая сжимать руку Черкизяна, попытался увернуться, но машина не дала ему отступить еще на десять спасительных сантиметров. Кулак Доронина вскользь ударил его в голову.

Черкизян заверещал, вырвался и плюнул на Сергея густой вязкой слюной. Телевизионщики не могли долее оставаться в укрытии, такое следовало снимать вблизи. Операторы мчались по площади наперегонки, продолжая снимать с плеча.

На Дорогина набросились сзади сразу три милиционера в штатском, заломили руки, повалили на асфальт. Черкизяна затолкали в машину, захлопнули дверку, и автомобиль, даже не разворачиваясь, задним ходом понесся к улице, при этом бешено сигналя.

Полковник Терехов, боясь попасть в прицел телекамер, сел в служебную «Волгу», захлопнул дверцу и обхватил голову руками. Но он не имел права расслабляться, не имел права переживать за неудачу. Командир обязан принимать решение в любой, даже самой идиотской, ситуации.

– Сходи, – бросил он шоферу, – пусть ко мне приведут того, кто напал на наших, пытался отбить Черкизяна. И проследи, чтобы его не били.

Дорогину все ж успели нанести несколько ощутимых ударов. Больше всех старался тот оперативник, которого он уложил одним ударом на асфальт. Из разбитой губы Сергея текла кровь, передний зуб, как ему казалось, шатался. Он уже сообразил, что произошло, но найти какие-нибудь вразумительные слова в свое оправдание, после того как чуть не вырубил двоих милиционеров, не мог, как ни старался. Чувствовал, что ни скажи, снова получишь по морде или под дых, поэтому лучше молчать.

Наручники туго стягивали руки за спиной.

– Его полковник к себе требует, – выдохнул шофер, подбежавший к оперативникам.

Тот из них, у которого из ссадины на лбу сочилась кровь, взмахнул было рукой, чтобы ударить Дорогина, но, увидев объектив телекамеры, он медленно разжал пальцы, помахал ладонью, будто посылает привет маме или невесте.

– Твое счастье, – процедил сквозь зубы милиционер, – иначе бы я тебя урыл.

Дорогин не ответил, понимая, что сказанное – чистая правда. Окажись он сейчас со скованными за спиной руками в безлюдном месте, противник реализовал бы угрозу без всяких угрызений совести, руководствуясь правилом «не око за око», а «челюсть за зуб».

Единственным человеком, который мог спасти Дорогина в этой ситуации, был полковник Терехов. Но у Сергея не было уверенности, что его ведут именно к нему. Мало ли полковников в милиции?

Терехов встретил его растерянной улыбкой:

– Снимите наручники, – сказал он, – и пусть садится ко мне в машину.

Оперативник нехотя расстегнул браслеты и еле удержался от того, чтобы не толкнуть Сергея в спину.

– Тебя-то каким ветром сюда занесло? – подозрительно поинтересовался Терехов.

– Как и вы, клюнул на звонок.

– Тебе звонили персонально?

– В редакции оказался.

– А-а, – протянул полковник. – Идиотство, конечно, полное, – вздохнул Терехов, – но Белкина у них, в этом нет сомнения.

– Великий мастурбатор – он и есть ваш террорист? – спросил Дорогин, прислушиваясь к тому, как кровь расходится по затекшим пальцам.

– Мне кажется, я понимаю меньше твоего, – признался полковник.

– По-моему, Белкину они сюда и не привозили. Тем временем мужчина с бриллиантом, стоявший под часами с букетом, еще раз взглянул на часы, затем вошел в туалет, закрылся в кабинке, бросил цветы в мусорную корзину и достал мобильный телефон.

– Полковник Терехов? – в трубку произнес он. – Вы не сдержали свое слово. Наш товарищ был не один, вся площадь кишела вашими людьми. Поэтому, чтобы вы стали понятливее, мы вскоре пришлем вам палец Белкиной или ее ухо. Условия следующего обмена сообщу позже, – и мерзавец отключил телефон, спрятал его в карман и, выйдя из кабинки, старательно вымыл руки.

– Да… – произнес Терехов в уже молчавшую трубку мобильного телефона.

– Это они звонили? – спросил Дорогин.

– Да, – устало произнес Терехов. – По-моему, они блефуют: пообещали выслать палец или ухо… – собственный голос показался самому Терехову чужим и бесстрастным.

– Вы им верите?

– Приходится, – криво усмехнулся полковник. – Дорогин, держись подальше от всего этого. Мне ты не поможешь, а неприятностей наживешь много. Вот тебе совет: подойди к тому парню и попроси у него прощения. Хотя я сильно удивлюсь, если после этого он не заедет тебе по роже.

Мимо машины прошествовала группа тележурналистов.

– Стервятники! – сквозь зубы произнес Терехов. – Теперь еще и перед начальством придется оправдываться по полной программе.

– Я вам сочувствую. Прощения я попрошу, но я должен знать, меня задержали или я свободен.

– Пока свободен, Дорогин, дальше не знаю. Еще раз попадешься у меня на пути, спасать не стану.

– Спасибо.

Мужчины обменялись крепким рукопожатием.

Оперативник с разбитым лбом стоял у фонарного столба. Ему хотелось припасть ссадиной к прохладному металлу, но не позволяла гордость. Испачканный кровью носовой платок мужчина то и дело смачивал холодной минералкой, купленной в киоске, и вновь прикладывал к ране.

Дорогин остановился на всякий случай в двух шагах от него и как мог дружелюбно произнес:

– Извини, парень, я думал, ты из террористов, хотел сделать как лучше.

– Полковника знаешь?

– Мы знакомы с Тереховым.

Мужчина то сжимал пальцы в кулак, то растопыривал их, словно выбирал, ударить кулаком в челюсть или дать оплеуху. Затем, пересилив себя, все-таки произнес:

– И ты извини меня за те пару ударов, сгоряча бил.

– Бывает, – кивнул Дорогин и протянул руку. Мужчина подумал, и все же пожал ладонь.

– На сегодня инцидент исчерпан, – сказал он, прощаясь с Муму.

«Чем больше я знаю, тем меньше понимаю, – рассуждал Дорогин, пробираясь к гостинице „Золотой колос“. – Если урод Черкизян террорист, то тогда непонятно, почему милиция и ФСБ не переловят в течение суток его дружков-психов. Или я схожу с ума, или весь мир потихоньку тронулся рассудком.»

– Черкизян у нас, – доложили Терехову по рации, – что с ним делать?

– Наденьте наручники, – сказал полковник, обычно не любивший жесткого обращения. – Сцепите руки не спереди, а за спиной. Возвращаемся. Никому из группы не общаться с журналистами.

«Не операция по обмену получилась, – подумал Терехов, – а настоящая порнография!»

Глава 14

Дорогин приехал к Горбушке. Место, где он в последнее время ставил свою машину, оказалось занятым. Да и на рынке творилось что-то неладное. Лоточники кучковались, что-то активно обсуждали. Покупателей было не очень много, некоторые лотки вообще пустовали, возле них стояли огромные нераспакованные сумки, похожие на свернутые матрацы.

Сергей шел неторопливо, держал руки в карманах. Он оглядывался, пытаясь отыскать взглядом знакомую фигуру, но маленького Сильвестра, как ни пытался Дорогин, нигде заприметить не смог. «Может, не приехал, а может, со своей машины торг ведет.»

У него имелось здесь дело, как-никак в прошлый приезд он заказал две кассеты миловидной пожилой женщине и сейчас решил, что зайдет к ней. Сновали на рынке и подозрительные люди. У Дорогина было чутье, и он понял, что это сотрудники правоохранительных органов. Те, конечно, пытались выглядеть как самые заурядные покупатели, но это им не особенно удавалось.

В кассетах они разбирались слабо и то и дело вертели головами, пристально и цепко оглядывая торговцев и покупателей.

Судя по всему, этот день для Горбушки был не лучшим. Что-то произошло, но что – Сергей не мог понять. «ОМОН наехал, что ли? А может, налоговая инспекция?» Он заметил два милицейских автомобиля. Естественно, ни на одном из них не было надписей, указывающих, кому они принадлежат, но по виду, по антеннам Сергей понял: ребята из органов.

Дорогин благополучно добрался до своей знакомой. У женщины на голове был тонкий светлый берет, немного старомодные очки. Но как ни странно, они шли ко всему ее облику. Женщина держала в руках книгу в черной обложке. Сергей успел прочесть название – «Унесенные ветром».

Он подошел, продавщица опустила книгу.

– Добрый день, – учтиво произнес Дорогин.

– А, здравствуйте! Не очень сегодня день добрый, но тем не менее здравствуйте.

– Что это у вас здесь?

– В каком смысле? – женщина положила открытку в книгу, закрыла ее и опустила на сумку. – Ой, у нас здесь такое!

Сергей смотрел на кассеты.

– Я принесла вам то, что вы просили. Качество, правда, не очень, но смотреть можно – не экранные копии, которыми здесь торгуют каждый второй. Я лично экранные копии смотреть не могу. У меня на них настоящая аллергия, я начинаю нервничать, удовольствия никакого не получаю.

– Извините, как вас зовут?

– Мария Николаевна.

– Меня зовут Сергей.

– Очень приятно, – женщина протянула руку с простым обручальным колечком, Муму пожал теплую мягкую ладонь. – Сейчас я найду ваши кассеты.

Через минуту Сергей получил две кассеты.

– Я уже здесь стою, именно вот на этом месте, четвертый год, но такого, как сегодня, еще не было.

– Что здесь произошло? – с любопытством осведомился Дорогин.

– Еще в девять утра, только мы все начали разворачиваться, налетела милиция. Четверых увезли с собой. Затем вторая волна. Ходили, всех опрашивали. Может, вы и видели?

– Что я должен был видеть?

– Маленький мужчина ходил в бейсболке, с такими огромными ногами?

– Маленький мужчина?

– Да-да, он даже ниже меня, Сильвестром его звали.

– Видел, – кивнул головой Сергей.

– Так вот, его повесили.

– Где? Когда? За что? – Сергей задал сразу три вопроса.

Марии Николаевне только этого и надо было. Торговля у нее сегодня не шла, поэтому она принялась разговаривать с приятным мужчиной, явно знающим толк в кино.

– Я уже ко всему привыкла за четыре года: и к ОМОНу, и к налоговым инспекторам, и ко всевозможным проверкам из разных комиссий…

– Что искали?

– Как всегда, я сначала думала, что нелицензионную продукцию, но потом выяснилось, ищут порнографию.

– Нашли?

– А то, – пожала плечами Мария Николаевна, – здесь ее у каждого десятого целые сумки. Налетят, распугают, разгонят… Торговцы заплатят штраф и опять возвращаются к прежнему занятию. Доход продукция приносит, почему не торговать?

– Но вы же не торгуете?

– Я – другое дело, мне мои убеждения не позволяют. Как-никак я двадцать пять лет в школе отработала. Иногда ученики приходят. Представляете, если я стану торговать этой дрянью, как они на меня смотреть будут?

– Да, понимаю. За что Сильвестра убили, вы знаете?

– Кто же вам скажет? Это никому не известно. Но я думаю, он торговал чем-то краденым.

– В каком смысле?!

– Не своим товаром, а чужим.

– Не понял?

– Как вам объяснить, Сергей… У каждого торговца свой товар, каждый работает от определенного хозяина, от чьей-то фирмы. Но иногда для заработка можно потихоньку приторговывать, чтобы хозяин не знал, переписанным без согласования товаром конкурентов.

– За это убивают?

– Как видите. Сергей, может вам каталог дать, вы посмотрите, выберите фильмы дома, а завтра назад принесете?

– Нет, спасибо. Завтра я здесь не появлюсь.

– Они воюют между собой, убивают друг друга.

– Кто они?

– Наши хозяева. Крайними, как всегда, оказываемся мы. Я Сильвестра не осуждаю, – сказала Мария Николаевна, – хоть он и плохой человек, но убивать – даже для него это слишком.

– Я тоже так думаю, – сказал Дорогин.

– Вы, может, слыхали, не так давно дело было, шесть или семь человек погибли?

– Где? Нет, не слыхал.

– Сожгли троих в машине, а троих в доме. Под Москвой, на Медвежьих озерах?

– Нет, не слыхал.

– Жестокие у них между собой стычки, никак не могут поделить рынок. Вроде договорятся, вроде новые правила установят, каждый свой товар продает, а потом опять… Раза по два, а то и по три в год отношения выясняют. Вот в прошлом году прямо на рынке драку устроили! Лотки перевернули, столько кассет испортили, вы себе даже представить не можете!

– Почему не могу? Представить можно. Чьи кассеты сегодня в основном продаются на рынке?

– Говорят, какого-то Мамонта, его еще Петровичем называют. Это его людей убили на Медвежьих озерах.

Сергей понял, Мария Николаевна осведомлена о том, что творится на Горбушке, не хуже любого следователя, непосредственно занимающегося торговцами видеопродукцией.

– День-другой пройдет, все наладится.

– Вас не трогают?

– Меня никто не трогает. Я в их дела не лезу, ворованными кассетами не торгую, так меня и обижать не за что. Разве что попросят из хорошего места на место похуже переместиться, сами и помогут все перенести.

Сергей подумал, что у Марии Николаевны хлеб нелегкий. Постоянных покупателей немного, она рада каждому и любому старается услужить.

Как всегда во время передела рынка и всевозможных разборок на Горбушке, все враждующие группировки следят за тем, чтобы было тихо, чтобы разборки остались незамеченными для покупателя. Распугаешь людей с деньгами, кого потом кормить? Так же было и сегодня.