Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Комбат (№12) - Ордер на возмездие

ModernLib.Net / Боевики / Воронин Андрей Николаевич / Ордер на возмездие - Чтение (стр. 2)
Автор: Воронин Андрей Николаевич
Жанр: Боевики
Серия: Комбат

 

 


Работа, проведенная в течение двух месяцев, шла насмарку. Вместе с Пивоваровым обрывались все концы. На кого он вышел, с кем связан, о чем успел договориться, ничего этого Бахрушин не знал. А суть операции заключалась вот в чем.

Главное разведывательное управление генштаба решило отследить, каким образом самое новое оружие, можно сказать, опытные образцы, которые еще не поступили на вооружение элитных подразделений, оказывается в горячих точках.

Кто его продает, кто покупает, кто занимается транспортировкой, откуда берутся деньги? На взгляд полковника Бахрушина, операция была задумана генералом Горкуновым не правильно, но его подключили уже в процессе, когда что-либо менять было уже поздно. Приходилось работать, в общем-то, с колес. Бахрушина просто-напросто поставили в известность о том, что ему предстоит сделать, даже не передав ему все рычаги управления. Погибший майор Пивоваров не принадлежал к его управлению.

Бахрушин немного облегчил работу Пивоварова, он связал его с Андреем Подберезским и предложил использовать тир Подберезского как место, через которое можно выходить на связь и проводить операцию. Именно там, в тире, майор Пивоваров собирался показать покупателям образцы нового вооружения. Тир – это такое место, где оружие не вызывает повышенного интереса, даже если выйдешь во двор дома с карабином в руках.

На Подберезского Бахрушин мог положиться полностью, как-никак тот вместе с Борисом Рублевым уже не раз помогали ему в самых сложных и щекотливых ситуациях. Подберезский был человеком безотказным, а если и начинал сомневаться, то Бахрушину стоило лишь подключить Рублева, и тот сразу улаживал все вопросы, Но на этот раз все делалось впопыхах. Бориса Рублева в городе не оказалось, и на Подберезского Бахрушин вышел сам, сам же ввел его в курс дела.

Подберезский не отказался. ГРУ, конечно же, рисковало. Были получены опытные образцы автоматов, а майор ГРУ Пивоваров, представляясь бизнесменом, имеющим связи с ВПК, в определенных кругах намекал, что может добыть большую партию вооружения и выгодно продать их человеку с деньгами.

В конце концов, на него клюнули, правда, через посредников. Пивоваров заявил, что рисковать большой партией оружия не станет до тех пор, пока не убедится, надежны ли его партнеры, ведь подставлять себя никто не хочет. И предложил для начала небольшую партию новых автоматов, пообещав, что если все пройдет успешно, то следующая сделка будет крупнее.

При помощи этой небольшой партии ГРУ собиралось отследить всю цепочку, по которой пойдет вооружение. А при следующей сделке Пивоваров должен был поставить условие, что будет иметь дело лишь с самим покупателем, исключив посредников.

– Если не хотите, я продам оружие в другое место. С посредниками я не работаю.

Поначалу все шло хорошо, а теперь Бахрушин даже не знал, сумел ли майор Пивоваров получить деньги или нет. Могло оказаться, что майор ГРУ стал жертвой ограбления, элементарного ограбления такого же элементарного, как и угон его нового автомобиля. Во всем этом предстояло разобраться. Единственное, чего не хватало полковнику Бахрушину, так это времени. С Андреем Подберезским Бахрушин выходил на связь вчера. Тот о судьбе Пивоварова не знал Ничего и внести хоть какую-то ясность, естественно, не мог.

Бахрушин уселся за стол и принялся остро отточенным карандашом чертить на листе бумаги кружочки и стрелочки, ставя одному ему понятные обозначения на стрелочках и кружочках. Один из кружочков с буквой "М" полковник зачеркнул.

Острие карандаша дрогнуло и сломалось. Полковник ГРУ не знал многого из того, что предшествовало гибели майора Пивоварова. Кое-что из случившегося имело отношение к торговле оружием, кое-что – нет, но случайностей в этом мире практически не бывает. Многие люди оказались соединенными в общую цепь, даже не желая этого и не подозревая о своей роли.

Глава 2

Вначале дверь купе отъехала, и только затем в нее постучали.

– Скоро Смоленск, уважаемые господа пассажиры! – радостно сообщил проводник и осмотрел вверенную ему территорию.

В купе сидели четыре пассажира: женщина лет тридцати пяти с двумя детишками, мальчиками-близнецами, которые вглядывались в ночь, прижав носы к стеклу, и крепко сложенный мужчина.

– Спасибо, – сказал мужчина, вставая, и взглянул на командирские часы, – все по расписанию.

Мужчина сунул руку в карман куртки, висевшей у двери, вытащил пачку сигарет.

– Вы не курили бы натощак, – сердобольно заметила женщина.

Мужчина ей понравился. Мало того, что он помог в Москве загрузить багаж, так еще очень хорошо обходился с детьми. Сразу нашел с ними общий язык, хотя, в общем-то, был немногословен. Мужчину звали Борисом Ивановичем, во всяком случае, он так представился, а фамилию у попутчика никогда не спрашивают.

Женщина успела рассказать Борису Ивановичу обо всех своих мытарствах, о тяжелой жизни, о том, что с мужем развелась, так как тот беспробудно пил последние два года, и больше терпеть у нее уже не было сил. И вот теперь она едет к своей матери. Старуха немного приболела, и неизвестно, кто ее встретит на вокзале.

– Как оно там будет, – безо всякой задней мысли говорила женщина, глядя на свои вещи на верхней полке.

Рублев, которого друзья обычно называли Комбатом, спрятал сигареты, сел. Судя по всему, и он немного волновался.

К кому едет Борис Иванович и с какой целью, соседка по купе не знала. А вот детишки знали, Комбат рассказал, что едет встретиться со своим другом, которого не видел уже пять лет. Друга звали Михаил или просто Мишаня, как его назвал Комбат. Знали мальчишки и то, что раньше Борис Иванович служил в армии, был парашютистом и даже воевал в горах. В каких именно горах, детей не интересовало, с кем воевал – тоже. Для них существовали лишь свои и чужие – то есть враги. Борис Иванович был своим и Мишаня своим, потому что Рублев ехал к нему в гости. Мальчишкам нравилось, когда Комбат подсаживал их на верхние полки, легко, без усилия, словно дети вообще ничего не весили.

Проводник, закрыв туалет, вернулся назад и повторно сообщил, что поезд прибывает в Смоленск. За окнами уже мелькал пригород. Вот и вокзал.

Комбат в Смоленске бывал не один раз. То ли дым, то ли туман обволакивал здание вокзала и перрон. В этом сером тумане, чуть разбавленном рассветом и мелким дождем, медленно пробирался поезд, словно боялся проскочить платформу.

Наконец, состав дернулся и замер. Послышалось, как проводник опускает подножку, как у кого-то падают вещи. Послышалось ленивое утреннее ругательство.

Встречающих было мало, и их редкие фигуры сиротливо жались к стенам вокзала.

И тут произошло что-то невероятное. Показалось, что даже туман немного рассеялся: грянул духовой оркестр, резко, как пушечный выстрел, без предупреждения. Тишина, тишина и тут словно взрыв, словно обвал. Гремел военный марш.

Возле центрального выхода из здания вокзала, прямо напротив того вагона, где ехал Комбат, стоял оркестр. Не очень большой, человек восемь, но медь была начищена не хуже, чем пряжки у новобранцев, и музыканты рьяно дули в трубы. Барабанщик что было силы молотил в барабан.

Мальчишки припали к стеклам.

– Кто-то важный приехал, если с оркестром встречают, – сказал один близнец другому, – наверное, министр.

– Да, точно, – подтвердил второй, показывая пальцем на двух девушек на перроне.

Одна девушка держала на подносе хлеб-соль, а другая серебряный поднос с бутылкой водки и несколькими гранеными стаканчиками.

– Точно министр, а то и больше! – второй близнец разглядел за вокзальной оградой черный «джип» с тонированными стеклами и пару черных машин попроще.

– Ну и пусть себе встречают, – безразлично сказал Комбат, хотя самому ему было не очень-то приятно сходить именно в этом месте, к которому приковано внимание всего поезда. Он надеялся незаметно прошмыгнуть в другой конец перрона, чтобы не мешать встрече важного гостя.

Женщина даже раскрыла рот от удивления, потому как Комбат один сумел взять все ее сумки, а их было пять штук. Детям достались лишь пластиковые пакеты. Ловко лавируя в узком коридоре, Комбат пробрался к выходу, вышел на перрон и тут же подал руку женщине, помогая ей спуститься, вновь подхватил с асфальта сумки.

И в этот момент оркестр грянул еще оглушительнее. Мальчишки из любопытства смотрели, кого же встречают. Комбат, отягощенный сумками, быстро шагал по перрону. Девушки сорвались с места и бросились ему наперерез. Вперед вырвалась та что была с караваем и с солонками. Вторая же, балансируя с подносом, на котором норовила опрокинуться литровая бутылка водки, никак не могла угнаться за Комбатом.

И тут послышался густой мужской бас:

– Здравия желаю, товарищ майор! Смоленская земля приветствует героя!

Рублев замер, медленно опустил сумки и обернулся. В двух шагах от него стоял Миша Порубов. Если бы Мишаня не раскрыл рот, Комбат черта с два узнал бы его. Миша был облачен в дорогой двубортный костюм, в белую рубашку. Галстука не было, на голове десантный берет, на ногах сверкающие ботинки в мелких капельках дождя. Над Мишаней плавал огромный черный зонт с бамбуковой загнутой ручкой, но руки у Порубова оставались свободны, зонт держал невидимый помощник, целиком спрятавшийся за широкой спиной двухметрового бывшего десантника Мишани.

Комбат замешкался. Подобной встречи он не ожидал. Знал, что дела у Мишани идут неплохо, но не до такой же степени, чтобы встречать гостей с духовым оркестром! На левом борту черного, как сажа, пиджака поблескивало два ордена: один Красной Звезды, второй – Боевого Красного Знамени. На правом лацкане звенели медали, две из них иностранные, афганские.

Даже если бы Мишаня и захотел бы, он не смог стянуть ворот белой рубашки на своей воловьей шее. Две полоски от тельняшки виднелись в разрезе.

– Мишаня, ты? выдавил из .себя Рублев и сделал шаг навстречу.

Сержант Порубов прижал руки по швам и громко на весь вокзал крикнул:

– Так точно, товарищ майор, сержант Порубов!

– Вольно! – скомандовал Комбат, и Мишаня бросился к нему, подхватил и оторвал от земли.

Он держал Рублева на весу довольно долго. Наконец, облобызав во все щеки, бережно опустил на землю и принялся трясти руку, причем так энергично, что голубой десантный берет сполз на затылок. Публика на перроне замерла, всем подумалось, что происходят съемки кино и что весь этот каскад чувств понарошку.

Но камер нигде не было, никто не кричал «мотор», яркий света, без которого не обходится кино, тоже никто не зажигал. Моросил осенний дождь, мелкий и надоедливый.

Мальчишки-близнецы широко открытыми глазами смотрели на происходящее.

Женщина-попутчица моргала и глупо улыбалась. Казалось, еще мгновение и она уголком платка начнет вытирать глаза, настолько трогательной оказалась встреча.

О девушках с караваем и водкой забыли, хотя они были по-настоящему красивы. О них напомнил, шепнув что-то на ухо Мишане, держатель огромного зонта. Для этого ему пришлось подняться на цыпочки.

– Ах, да, мать их так! – буркнул Мишаня и звонко щелкнул пальцами, отступив на два шага. – Не по протоколу, товарищ майор, получается, не по правилам.

Красавицы оказались перед Комбатом, поклонились. Первая подала хлеб.

Комбат замялся.

– Ну, бери, бери, Борис Иванович, пробуй! – подсказал Порубов. – Это из моей пекарни. Когда привезли, был горячий.

Комбат отломил кусочек хлеба. Из-под корки поднялось облачко пара.

Макнул в солонку, положил в рот. И тут же ожила литровая бутыль, шведский «Абсолют» наполнил стограммовые стаканы, и девушка придвинула поднос к Рублеву.

Тот взял водку, посмотрел по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь толкнет под локоть и не даст донести до рта драгоценный напиток.

Мишаня тоже взял стопочку:

– Со свиданьицем, – сказал он, чокаясь с Рублевым и тоже отламывая кусок хлеба от каравая.

Водка была хороша, особенно в такую сырую погоду.

– Ну, а теперь по машинам или по коням! – сказал Порубов и махнул оркестру. Тот вновь грянул марш.

– Ты на машине? – спросил Рублев.

– Конечно! Вон, целая кавалькада. Сейчас с мигалками за город рванем, там уже все готово.

– У тебя еще три места найдутся?

– Хоть тридцать три! Для тебя, Борис Иванович, сейчас автобус остановлю, если хочешь, даже рейсовый.

– Нет, надо мою попутчицу подбросить.

Обсуждать приказы командира Порубов не привык, он уже все понял. Сам догнал женщину с тяжеленными сумками, так же ловко, как и Комбат, схватил все пять штук сумок разом и крикнул держателю зонта:

– Детишек прикрой!

Черного купола хватило на всех троих и даже на держателя в сером длинном плаще.

– Не надо, мы сами… что вы, не беспокойтесь! – сопротивлялась женщина, цепляясь за свои сумки. Но Порубов тащил и сумки, и женщину, и если бы нашлось еще пять человек, Порубов в радостном возбуждении поволок бы к машинам и их. Он был невероятно сильным мужиком, посильнее самого Комбата.

На привокзальной площади прямо на тротуаре под охраной машины ГАИ стояли джип «черок» и два микроавтобуса. Женщину и ее сынишек усадили в микроавтобус, и Порубов приказал водителю:

– Завезешь куда надо, вернее, куда скажут. И если надо, подожди.

– Сколько я вам должна? – обращаясь к водителю, поинтересовалась женщина.

Водитель вздрогнул, словно ему залепили пощечину, заморгал глазами. Он даже не сразу понял вопрос, а затем рукой указал на своего хозяина:

– Все вопросы к Михаилу Михайловичу.

– Борис Иванович! Борис Иванович! – закричала попутчица по купе. Она догадалась, главным здесь является именно он, это именно его встречал оркестр, ради него появились машины, хлеб, соль, водка – в общем, все, что произошло – ради него одного. Она что-то хотела спросить, но Порубов не дал ей договорить.

– Машина в вашем распоряжении на целый день. Ты меня понял? И без обеда.

– Понял отлично, – сказал водитель, запуская двигатель.

Женщина и братья-близнецы лишь успели помахать Борису Ивановичу. Он тоже махнул им рукой и улыбнулся на прощание.

– На хрена все это, Мишаня? – недоуменно спросил Комбат, глядя на гаишную машину.

– Нет, так нет, – сказал Мишаня и одним жестом отпустил гаишников. Джип взревел мотором – Ну, как ты, Борис Иванович? – словно воскресшего тряс за плечо Рублева Мишаня.

– Как видишь, нормально. Привет тебе от Андрюхи Подберезского.

– Спасибо, и ему низкий поклон. А чего он не приехал?

– У него вечно какие-то дела. Это я на пенсии, мне все до задницы. А вы с ним люди занятые, у вас на уме бизнес.

– Сколько ты, Борис Иванович, здесь будешь, ни о каком бизнесе и речи быть не может! Все дела по боку, я принадлежу только тебе.

– Я не хотел никого напрягать, ты что, Мишаня!

– Ты, Комбат, меня и не напрягаешь. Я сам тебе служить рад.

– Отслужил ты уже мне, Мишаня, и отслужил хорошо.

Мишаня стер с орденов капельки дождя, расправил на колене голубой берет.

– Вот видишь, до сих пор головной убор хранишь.

– А как же, Борис Иванович! Каждый год на день десантника непременно его надеваю, и если надо, на работу еду.

– Это хорошо.

– А вы-то как в Москве?

– По-разному, Мишаня.

– Бурлак где?

– В тайге, где ж ему еще быть! Рыбу ловит, зверье стреляет, бизнес там какой-то развел, то ли ягодами, то ли грибами, а может, мехами торгует. Кто ж теперь о своих делах рассказывает?

– Но тебе-то, Борис Иванович, все можно рассказывать, как отцу родному.

– Ты что, Мишаня, думаешь, мне это интересно? Ваши дебиты, кредиты, проценты… У меня от этого всего на душе тошно делается. Я люблю, когда все ясно.

– Мне, Комбат, думаешь, не тошно от всего этого? – Мишаня готов был рвануть на груди рубашку. – Мне тоже тошно, но делать же что-то надо, иначе с голоду сдохнешь, пропадешь.

– О чем ты говоришь, Мишаня? Ты же в горах по две недели ни хрена не ел и не сдох, а тут, на своей земле, сдыхать собрался!

– Это я так, к слову, Борис Иванович. И в бою, и в учебе, и в жизни – везде надо быть первым. Сам же ты нас учил! – тут же в руках Порубова появилась бутылка водки.

– А где начатая? Мы же ее не допили!

Мишаня даже не знал, что и сказать. Посмотрел на охранника.

Тот тут же доложил:

– Как обычно, музыкантам отдал.

– Правильно сделал, этого добра у нас хватает. А девчонки где?

– Сзади едут, Михаил Михайлович, в автобусе.

– Я насчет баб ничего не говорил.

– Так, на всякий случай. Вдруг пригодятся?

Комбат и Порубов расхохотались:

– Чем ты занимаешься?

– Я тебе все покажу. Отдохнешь с дороги, в баньку сходишь, и весь город в твоем распоряжении. Хочешь, движение на центральной улице перекрою?

– Ладно, будет тебе. Не надо из моего приезда событие делать, и так переполоху на вокзале хватило. Все думали, министра встречают.

– Нет, так у нас только премьеров встречает, – ответил Порубов, – и эти же девки, кстати, им хлеб-соль подносят. Они в моем ресторане официантками служат, самые красивые в городе. Одна даже на конкурсе красоты второе место заняла, а другая в финал попала.

– Мне такие не нравятся, – сказал Комбат.

– Какие тебе нравятся, Борис Иванович? Ты, кстати, семьей не обзавелся?

Я уж думал, ты с женой приедешь, с ребятишками, а ты, как всегда, один.

– Были бы жена и дети, с ними бы и приехал. А так, о чем говорить, – махнул рукой Комбат, – таким людям, как я, семью иметь нельзя. То ли дело, ты, Мишаня! – и Комбат глянул на руки бывшего командира отделения. Но вместо обручального кольца тот носил лишь тяжелый золотой перстень с печатью.

Порубов тут же подобрал пальцы, словно застыдился броского украшения.

– Комбат, поверь, сам не люблю золото, украшения, но положение обязывает. Это что-то вроде пропуска или удостоверения. Даже на таможне и на границе посмотрят на меня и сразу видят, солидный человек.

– Цепь да перстень-печатка для тебя вроде погон, – усмехнулся Комбат.

– Не совсем, – покачал головой Мишаня, – носил и не задумывался. А как тебя увидел, сразу почувствовал, что-то не то.

– Вот-вот, – подтвердил Борис Рублев. – И машина, в которой мы едем, что-то не то, и костюмчик твой для орденов не приспособлен. Разве это джип, – заводился Комбат, – это же лимузин – свадьбы развозить, теплый сортир на колесах! В настоящем джипе только и должно быть, что несколько жестких сидений, переключатель передач, педали да руль.

Миша Порубов, хотевший произвести на Комбата впечатление, стушевался.

Получалось, вроде бы он зря старался.

– Не обижайся, Комбат, я хотел как лучше. По-другому уже не умею.

– Я и не обижаюсь. Я рад, что тебя увидел, рад, что у тебя все отлично.

Домой к тебе едем? – глядя за темное тонированное стекло, спросил Комбат. Город уже кончался, шли последние кварталы новостроек.

– Как ты догадался, Борис Иванович?

– Ты, Мишаня, – человек богатый, значит, или в центре живешь, или дом загородный имеешь.

– Точно. У меня и в центре квартира, и дом за городом.

– С женой познакомишь, с детьми.

– Не получится, – вздохнул Мишаня, – у ее родителей гостят, – кривая улыбка появилась на губах бывшего десантника.

Ему снова стало стыдно, потому что он мог позволить себе то, чего не мог позволить себе Комбат. И Мишаня, пряча глаза, произнес:

– Отдыхают.

– Где?

– В Англии. – Так учебный же год начался!

– Сын там и учится, жена за ним присматривает.

Рублев хотел сказать, что семья должна жить в одном месте, но понял, не ему учить Мишаню. у того хоть какая, но жена и сын, а у него никого.

Дом Порубова был виден от самого шоссе, стоял высоко, на горе, большой, словно церковь, и такой же белый. На Комбата он не произвел никакого впечатления. Рублев был приучен ценить в вещах не дороговизну и шик, а удобство.

– Проходи, Борис Иванович, – суетился Порубов, взбегая на крыльцо и открывая дверь перед гостем, – все к твоему приходу приготовил.

Комбат бросил взгляд через плечо, увидел, как микроавтобус заезжает по узкой аллейке к черному входу, увидел, как из него выходят две девушки.

«Зря я Мишаню обижаю, – подумал Борис Рублев, – он старался, как мог, а я – словно баба привередливая, ничем мне не угодишь. Бедно живешь – плохо, богато – тоже плохо. Главное то, что Мишаня по-прежнему боевитый, не спился, не сгулялся. Он и в самом деле, один из первых в городе. Я же этому своих ребят учил».

И все же неприятный осадок в душе Комбата остался. Дом был богато обставлен, комнаты располагались удобно, мебель стояла так, что переставлять ее не хотелось. Но в то же время здесь чувствовалась какая-то нежилая атмосфера.

«Как в мебельном магазине, – определил для себя Комбат. – Вроде и красиво, и удобно, а жить нельзя».

– Вот стол, – указал Мишаня на сервированный на четверых столик с холодными закусками и выпивкой.

Почему стоят четыре прибора, Комбат уточнять не стал. Ясно, что для девушек.

– Комната твоя наверху.

– Верх – это где? – прищурившись, поинтересовался Рублев.

– На третьем этаже. Оттуда вид такой, что закачаешься!

– С утра пить – не дело, – поглядывая на водку, произнес Рублев.

– Баньку протопили, попаришься, отдохнешь с дороги.

– Небось, банька у тебя с наворотами, финская какая-нибудь, с электрическими парогенераторами?

– Нет, – заулыбался Мишаня, – я хорошие вещи люблю. Если что-нибудь японцы хорошее делают – оно у меня дома, если американцы, я тоже покупаю. А вот если русская вещь лучше всех, то и она у меня. Банька у меня чисто русская, с парной.

Комбат чувствовал себя неуютно среди дорогого интерьера. Поставил к кожаному креслу дорожную сумку, подхватил с тарелки веточку петрушки и предложил:

– А давай попаримся!

Мишаня с Рублевым вышли на гранитное крыльцо, скользкое и мокрое от дождя. В воздухе пахло рекой и влажной травой, чуть угадывался запах дыма.

Мишаня расправил плечи и вздохнул полной грудью:

– Люблю природу, она сил придает! Не по дорожке, а прямо по мокрой траве вел Порубов Комбата. Они спускались по склону холма, и чем дальше отходили от дома, тем меньше чувствовалось вмешательство человека в природу.

Кончились бетонные дорожки, кусты из аккуратно постриженных, шарообразных, прямоугольных стали обыкновенными, развесистыми. Яснее пахнуло дымом, но разглядеть баньку пока еще было невозможно, ее скрывали густые заросли орешника.

Застучал под ногами грубый деревянный настил. Банька с первого же взгляда приглянулась Комбату – небольшая, бревенчатая, основательно поставленная. Возле нее простиралась терраса с деревянным настилом, неширокие мостки вели к речушке. В этом месте она делала поворот – так, что получалось небольшое озерцо.

– Вот это я люблю, – признался Комбат, – никаких наворотов, просто и чисто. А главное, никто над тобой зонтик не держит, – он с укором посмотрел на Мишаню. – Настоящий мужик все сам должен делать.

Дорогой костюм Порубов бросил так, словно это был ношеный камуфляж.

Полки в парной шли тремя ярусами, широкие, чуть потемневшие от пара.

Комбат откупорил жестяную банку с пивом и вылил ее на пышущие жаром камни за дощатой перегородкой. Тут же в раскаленном воздухе запахло горелым ячменем, хмелем. Этот запах кружил голову. Березовые веники мокли в тазике из оцинкованной жести.

Так хорошо и спокойно Комбат давно не парился. То Мишаня обхаживал его веничком, то он Мишаню. Разомлевшие, раскрасневшиеся мужчины пробежались по дощатому настилу и прыгнули в ледяную речную воду.

– Ох, хорошо! – Мишаня лег на спину, раскинул в стороны руки и замер в воде, подставив бледному солнцу раскрасневшееся от жары лицо.

Течение медленно разворачивало его грузное тело. Комбат тоже блаженствовал. Холод пока ощущался лишь в коже, не пробирал до костей.

– Ради таких мгновений и стоит жить, – сказал Порубов, ныряя в ледяную речную воду.

Он прошелся у самого дна и вынырнул на другом берегу, отфыркиваясь, рассыпая вокруг себя фонтаны брызг.

– Красиво жить не запретишь, – отозвался Комбат, рассекая густую холодную воду. – Вот такой, без костюмов, перстней и машин ты – прежний Мишаня.

Бывший сержант-десантник до пояса поднялся из воды и с гордостью продемонстрировал Комбату наколку на плече с эмблемой «ВДВ».

– Предлагали мне наколку свести, недорого, а я отказался. Меня с ней и в гроб положат.

– Дураком ты, Мишаня, был, когда ее накалывал, дураком и остался.

– У тебя ведь такая же!

– И я дураком был, когда ее делал.

Комбат залез на мостки и, прикрываясь ладонями, побежал к бане. Ему показалось, что в бане успели поорудовать добрые домовые. В предбаннике стоял раскладной столик, возле него – два шезлонга. На столике оказалось пиво в покрытых конденсатом жестяных банках и легкие закуски на любой вкус: красные, как пожарные машины, раки, тонко порезанная осетрина, целое блюдо сушеной воблы – небольших, размером с ладонь, рыбешек и все с икрой.

Добрые домовые, сделав свое дело, исчезли, оставив на память о себе еще несколько ведер с ледяной водой в парилке, где плавал густой обжигающий туман, в котором даже Комбат выдержал не более десяти минут. Мишаня, будь его воля, выскочил бы и раньше, но гордость не позволяла показать слабость.

У него уже потемнело в глазах от сидения на второй полке, когда Комбат предложил:

– Пошли, охладимся.

Они уселись по разные стороны невысокого деревянного столика, завернутые в простыни. По банке пива выпили, не останавливаясь, чувствуя, как жидкость сразу же всасывается сквозь стенки желудка, восстанавливая потерю влаги организмом.

Мишаня признался:

– Перебрал я в парной. Давно по-настоящему не парился.

– Почему? У тебя же такая шикарная банька!

– Некогда, – развел руками Порубов и тут же откупорил вторую банку.

Давно Комбат так хорошо не отдыхал. Горячая парная, ледяная вода речки, холодное пиво – впервые за последние годы он сумел расслабиться. Да и Миша Порубов давно не позволял себе так спокойно отдыхать. И вот это ложное чувство спокойствия сыграло с мужчинами злую шутку.

– Пошли в дом, – предложил Комбат, вспомнив о том, что там стоит накрытый стол с водкой и хорошей закуской. Ему захотелось выпить.

– Пошли, – согласился Порубов.

– Только ты свой костюм больше не надевай, а то смотришься в нем как последний дурак. И перстень свой забрось подальше.

Миша Порубов буквально воспринял предложение Комбата и готов был зашвырнуть золотой перстень в реку. Комбат схватил его за руку.

– Это ж я так, Мишаня, к слову пришлось. Нравится носить – носи.

– Уже не нравится, – твердо сказал Порубов и, зажал перстень в кулаке.

Комбат в джинсах, рубашке и куртке, а Миша Порубов, завернутый в простыню, потому как костюм надевать не хотел, пошли к дому.

Они сидели вдвоем за большим столом в гостиной, смотрели друг на друга, иногда перебрасывались фразами, в общем-то, для посторонних непонятными и, самое важное, не требующих продолжения.

– А помнишь?

– Как же, как же, помню…

– И дурак же я был тогда! Да и ты не лучше.

– А в общем, было хорошо, согласись? Тяжело, но хорошо. Боюсь, такое уже никогда не повторится.

– И не дай бог, чтобы повторилось.

– И я так думаю.

– За это и выпьем!

О чем разговор ни заходил, кончался одинаково: мужчины поднимали рюмки, чокались, глядя . в глаза друг другу, и выпивали. Каждый следил, чтобы другой не выпил меньше.

Это не было соревнованием, кто раньше упадет под стол, просто им так нравилось. Они и раньше все делали наравне. Комбат, хотя и мог себе позволить приказать, никогда не использовал свое служебное положение. А наоборот, если видел, что кому-то тяжело, часть тяжести взваливал на свои плечи. И за это его любили подчиненные.

Уже вторая литровая бутылка водки была на доходе, а мужчины лишь раскраснелись, да глаза заблестели. И вполне возможно, они так и сидели бы день или два, понемногу пьянея, тут же трезвея и вновь добавляя. И им было бы хорошо, и ни о чем лучшем мечтать не хотелось, А воспоминаний что у Комбата, что у Мишани хватило бы не на один ящик водки – воспоминаний, за которые не было стыдно.

Но в жизни так не бывает, хорошее непременно кончается. Это плохое может длиться вечно, как болезни, раны – до самой смерти.

Леник Мищенков не только носил зонтик за спиной хозяина или папки с договорами на аренду с липовыми накладными и со всем, без чего не обойтись бизнесмену, он еще отвечал на телефонные звонки, когда хозяин был занят. Многие дела он мог решить сам, но существовали и такие моменты, которые мог разрешить только Порубов, лично отдав распоряжение или самолично вытащив из сейфа деньги и бросив их на стол.

Мищенков появился в гостиной и немного смущенно забормотал:

– Извините, что отвлекаю, Михаил Михайлович, дело срочное.

– Чего тянешь, говори, тут все свои, Борис Иванович меня не осудит.

– Тут «синие» приехали в наш китайский ресторан и оброк требуют.

Порубов мгновенно протрезвел, словно ему на голову вылили ушат ледяной воды.

– Погоди, погоди… – он выбрался из-за стола и похожий на римского патриция в своей длиннющей простыне, подошел к помощнику. – Сколько они хотят?

– выдавил из себя Михаил.

– Сколько, сколько… три хотят.

– Но я же с ними договорился на две.

– Они узнали, как у вас идут дела, и теперь хотят три. Все точно, по процентам.

– Чтоб они подохли!

– Они ждут в ресторане, хотят, чтобы вы сами приехали потолковать.

– Я потолковать? – с бравадой бросил Порубов, но тут же одумался. – Да-да, будь они неладны! Чтоб они сдохли, мерзавцы!

– Что такое, Миша? – подошел к нему Комбат. – Ты же говорил, у тебя никаких дел.

– Да я и сам думал, никаких… а тут, вот…

– Ну, говори! Что-то у тебя глазки бегают?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19