Не жалейте флагов

      - Она очень смахивает на миссис Лин, - сказала Молли.
      - Да ведь это Анджела и есть, - сказал Питер. - Что с ней такое?
      Анджела наконец купила билет и отошла от окошка, пытаясь разобрать в полутьме, что написано на билете, и недовольно ворча:
      - Я же сказала, что это слишком далеко. Я ничего не вижу, когда сижу слишком далеко. Я же сказала: за три и шесть.
      Она поднесла билет к самым глазам и, не заметив ступеньки, оступилась и села на пол. Питер подбежал к ней.
      - Анджела, что с тобой? Ты не ушиблась?
      - Со мной ничего, - отвечала Анджела, как ни в чем не бывало сидя на полу в полутьме. - Нисколько не ушиблась, благодарю вас.
      - Господи, так вставай же.
      Анджела близоруко сощурилась на него со ступеньки.
      - Ах, это ты, Питер, - сказала она. - А я и не узнала тебя. С этих мест за пять шиллингов девять пенсов никого не узнаешь, слишком далеко. Как ты поживаешь?
      - Да вставай же, Анджела.
      Он протянул руку, чтобы помочь ей встать. Она сердечно пожала ее.
      - А как Марго? - любезно осведомилась она. - Я ее последнее время совсем не видала. У меня столько дел. Впрочем, это не совсем так. По правде сказать, я не особенно хорошо себя чувствую.
      В проходе начала собираться толпа. Из тьмы донесся голос кассирши, совсем по-полицейски сказавший:
      - Что тут происходит?
      - Подними ее, балда, - сказала Молли Медоус. Питер охватил Анджелу со спины и поднял. Она не была тяжела.
      - Вставунюшки-поднимунюшки, - сказала Анджела, норовя снова сесть.
      Питер крепко держал ее, радуясь темноте. Неподобающая ситуация для офицера королевской конной гвардии в форме.
      - Леди стало дурно, - сказала Молли ясным, повелительным голосом. Прошу вас, не толпитесь вокруг. - И кассирше: - Вызовите такси.
      В такси Анджела молчала.
      - Я этого... того... - сказал Питер. - Мне ввек не оправдаться перед тобой за то, что я впутал тебя в эту историю.
      - Милый мой, не смеши людей, - сказала Молли Медоус. - Мне очень даже весело.
      - Ума не приложу, что с ней такое, - сказал он.
      - Неужели?
      Когда они приехали на Гровнер-сквер, Анджела вышла из такси и озадаченно огляделась.
      - А я думала, мы собирались в кино, - сказала она. - Что, плохая картина?
      - Билетов не было.
      - А, помню, - сказала Анджела, энергично кивая. - Пять шиллингов девять пенсов.
      Тут она снова села, прямо на тротуар.
      - Послушай, - сказал Питер леди Мэри Медоус. - Бери такси и езжай обратно в кино. Оставь мне билет в кассе. Я буду через полчаса. Мне кажется, лучше довести Анджелу до квартиры и вызвать врача.
      - Дудки, - сказала Молли. - Я поднимусь с тобой. Перед своей дверью Анджела вдруг встряхнулась, нашла ключ, отперла замок и твердым шагом вошла в квартиру. Грейнджер еще не спала.
      - Зачем вы остались? - сказала Анджела. - Я же сказала, что вы мне не понадобитесь.
      - Я очень беспокоилась. Вам не следовало выходить. - И увидев Питера: Ах, добрый вечер, милорд.
      Анджела повернулась и поглядела на Питера, словно впервые увидела его.
      - Привет, Питер, - сказала она. - Заходи. - Она рассматривала Молли, с видимым усилием сосредоточивая на ней свой взгляд. - А знаете, - сказала она, - я, конечно, очень хорошо вас знаю, вот только не могу вспомнить вашего имени.
      - Молли Медоус, - сказал Питер. - Мы просто довели тебя до квартиры. Теперь нам надо идти. Грейнджер, миссис Лин нездоровится. По-моему, лучше вызвать врача.
      - Молли Медоуе... Господи боже, я, случалось, гостила в Гранчестере, еще когда вы пешком под стол ходили. Кажется, это было давно-давно... А вы хорошенькая, Молли, и платье у вас красивое. Заходите. Заходите оба. Питер корчил гримасы, но Молли вошла.
      - Найди себе что-нибудь выпить, - сказала Анджела, усаживаясь в кресло возле приемника. - Детка, - обратилась она к Молли, - по-моему, вы еще не видели мою квартиру. Дэвид Леннокс отделал ее в самый канун войны. Дэвид Леннокс... Люди говорят много недоброго о Дэвиде Ленноксе... Ну да бог с ними... - Ее сознание вновь начало затуманиваться. Она сделала решительную попытку овладеть собой. - Это мой портрет, его писал Джон. Десять лет назад. Он был почти готов, когда я вышла замуж. А это мои книги... Ах, что это я сегодня такая рассеянная. Извините меня. - И с этими словами она забылась тяжелым сном.
      Питер беспомощно озирался. Молли спросила у Грейнджер:
      - Может, уложить ее в постель?
      - Когда она проснется, я буду здесь. Я управлюсь.
      - Это точно?
      - Совершенно точно.
      - Ну что же, Питер, тогда пошли в кино.
      - Хорошо, - ответил он. - Ради бога, прости, что я тебя сюда притащил.
      - Что ты! Это так интересно! Питер все еще не мог успокоиться.
      - Грейнджер, - сказал он, - миссис Лин выходила сегодня вечером? В гости или куда-нибудь еще?
      - Нет, милорд. Она весь день была дома.
      - Одна?
      - Совсем одна, милорд.
      - Странно. Ну что же, Молли, пошли. Спокойной ночи, Грейнджер. Присматривайте за миссис Лин. По-моему, ей следовало бы обратиться к врачу.
      - Я присмотрю, - сказала Грейнджер. Они молча спустились в лифте, оба в глубокой задумчивости. В парадном Питер сказал:
      - Чудно.
      - Очень чудно.
      - Знаешь, - сказал Питер, - не будь это Анджела, я бы решил, что она под мухой.
      - Милый мой, она вдребезги пьяна.
      - Ты уверена?
      - О господи, вдребезжину.
      - Не знаю, что и подумать. Оно, конечно, на то похоже, но чтобы Анджела... К тому же служанка говорит, она весь вечер сидела дома. То есть, я хочу сказать, напиться в одиночку... Молли вдруг обхватила Питера за шею и крепко поцеловала.
      - Боже мой! - сказала она. - Ну, идем же в кино. С Питером впервые случалось, чтобы его так целовали. Он до того удивился, что не сделал в такси попытки продолжать в том же духе, и весь сеанс просидел, думая только об этом. "Боже, храни короля" встряхнул его и вернул к действительности, Задумчивость не покидала его и тогда, когда они пошли с Молли ужинать. Это истерия, решил он; вполне естественно, девушку расстроила недавняя сцена. Должно быть, ей сейчас ужасно неловко, так что уж лучше об этом не заговаривать.
      Но Молли не была намерена оставить свой шаг без последствий.
      - Устрицы, - сказала она. - Дюжину. Больше ничего. - И затем, не дожидаясь, пока официант уйдет: - Ты удивился, когда я тебя поцеловала?
      - Нет, - поспешно сказал Питер. - Конечно, нет. Нисколько.
      - Нисколько? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты ожидая этого от меня?
      - Нет, нет. Разумеется, нет. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.
      - Представь себе, не понимаю. Ты ужасно самонадеянный, если не удивился. Ты всегда производишь на девушек такое впечатление или это все только твоя форма?
      - Молли, не будь свиньей. Если хочешь знать да, я в самом деле удивился.
      - И был поражен?
      - Нет, только удивился.
      - Ладно, - сказала Молли, решив больше его не мучить.
      Я сама удивилась. Все кино только об этом и думала.
      - И я, - сказал Питер.
      - Вот так, хорошо! - сказала Молли тоном фотографа, который ловит удачное выражение на лице клиента. - Не двигаться! - добавила она, сама подметив это сходство.
      - Право, Молли, я что-то совсем тебя сегодня не понимаю.
      - Ах, Питер, поймешь, обязательно поймешь. По-моему, ты был в детстве прелестным маленьким мальчиком.
      - Да, наверное, пожалуй, что так.
      - Зачем же тебе строить из себя старого распутника, Питер? Уж передо мной-то? И не притворяйся, будто не понимаешь, о чем речь. Я люблю, когда ты удивляешься, Питер, но абсолютный кретинизм - это уж слишком. Знаешь, я чуть было не поставила на тебе сегодня крест. Ты все фигурял, каким ты был раньше беспутником. Я думала, я никогда не смогу на это решиться.
      - Решиться на что?
      - Выйти за тебя. Матери страшно этого хочется, никак не могу взять в толк почему. По-моему, с ее точки зрения ты мне никак не подходишь. А она ни в какую - ты должна выйти только за него. И вот я старалась быть хорошей, слушала, как ты заливаешь про добрые старые денечки, и под конец мне захотелось стукнуть тебя чем-нибудь по голове. Ну, думаю, сил моих больше нет, скажу матери, что ставлю на тебе крест. А потом мы наткнулись на миссис Лин, и все стало хорошо.
      - Мне было страшно неловко.
      - Ну еще бы. Ты был совсем как мальчик из пансиона, когда его отец пришел на спортивные состязания не в той шляпе. Очаровательный маленький мальчик.
      - Ну что ж, - сказал Питер. - Если ты довольна...
      - Да, пожалуй, я именно что "довольна". Ты сойдешь. А Сара и Бетти пусть грызут себе локти.
      - Как же ты решил? - спросила Марго, когда Питер рассказал ей о свидании.
      - Да ведь, собственно говоря, решал-то не я, а Молли.
      - Так оно всегда и бывает. Пожалуй, теперь мне надо оказать какую-нибудь любезность этой дуре Эмме Гранчестер.
      - Я мало знакома с леди Метроленд, - сказала леди Гранчестер. - Но, пожалуй, не мешает теперь пригласить ее на завтрак, Боюсь, она для нас слишком шикарна. - И слово "шикарна" леди Гранчестер сказала совсем не в виде комплимента.
      Однако матери встретились и свадьбу решили сыграть немедля.
      IV
      Помолвка Питера ни для кого не явилась сюрпризом, а если бы и застала всех врасплох, ее затмил бы рассказ о столь экстраординарном поведении Анджелы в кино. Правда, Питер и Молли, прежде чем расстаться в тот вечер, условились никому не рассказывать о происшествии, однако каждый шел на этот акт самоотречения с мысленной оговоркой. Питер рассказал обо всем Марго потому что хотел, чтобы она что-нибудь предприняла по этому поводу; Безилу потому что все еще затруднялся дать верное толкование этой загадочной истории и полагал, что именно Безил способен внести ясность в дело; а также трем завсегдатаям Брэттс-клуба - потому что случайно встретился с ними в баре на следующее утро, когда еще был полон случившимся. Молли рассказала все двум своим сестрам и леди Саре - по давней привычке, потому что, обещая держать что-нибудь в секрете, она всегда с самого начала подразумевала, что этим трем рассказать можно. Посвященные, в свою очередь, рассказали своим друзьям, и в конце концов по всему Лондону разнеслась весть, что выдержанная, циническая, отчужденная, безупречно одетая, донельзя исполненная чувства собственного достоинства миссис Лин; миссис Лин, которая никогда не "выходила" в общепринятом смысле, а жила в завидном кругу избранных и утонченных; миссис Лин, которая умела говорить как самый умный мужчина, которая ухитрялась не попадать в светскую хронику газет и иллюстрированных журналов и которая вот уже пятнадцать лет являла собой высший и единственный в своем роде образец всего того, что американцы называют "уравновешенностью", - эта чуть ли не легендарная женщина была подобрана Питером в сточной канаве, куда, как она ни упиралась, ее выбросили двое вышибал из кинотеатра, где она учинила пьяный дебош.
      Случись такое с самой миссис Ститч, это едва ли произвело бы более сильное впечатление. Это было невероятно, и многие отказывались этому верить. Возможно, наркотики, говорили они, но о спиртном не может быть и речи. Чем были Парснип и Пимпернелл для интеллигенции, тем стали миссис Лин и бутылка для фешенебельного общества: темой для разговора номер один.
      Тема эта оставалась темой номер один и три месяца спустя, на свадьбе Питера. Безил уговорил Анджелу прийти на скромный прием, который устраивала в честь этого события леди Гранчестер.
      Он зашел к Анджеле, когда Питер сообщил ему новость; зашел не сразу, но, во всяком случае, в первые же сутки, как услышал се. Анджела была на ногах и одета, но вид имела невыразимо забубенный: накрашена как попало, кричащими мазками, в духе позднего Утрилло.
      - Анджела, ты выглядишь ужасно.
      - Нет, милый, я чувствую себя ужасно. Ты, я вижу, в армии.
      - Нет, только при военном министерстве.
      Она вдруг с жаром и ни к селу ни к городу начала говорить о французах.
      - Прости, я должна оставить тебя на минутку, - сказала она немного погодя и исчезла в спальне. Через полминуты она вышла обратно с едва заметной рассеянной улыбкой - улыбкой внутреннего довольства, какую случается видеть на лице усталой старой монашки - почти. Разница все же была.
      - Анджела, - сказал Безил, - когда ты хочешь выпить, почему бы тебе не пить в открытую с другом.
      - Не понимаю, о чем ты говоришь, - сказала она. Безил был поражен. Анджела никогда не притворялась, во всяком случае с ним.
      - Перестань сейчас же, - сказал он. Она перестала и заплакала.
      - Ради бога, не надо, - сказал Безил, прошел в спальню и палил себе виски из бутылки, стоявшей возле кровати.
      - Тут на днях, вечером, ко мне заходил Питер с девушкой. Наверное, они всем и рассказали.
      - Мне он рассказал. Почему ты не перейдешь на ром? Это для тебя гораздо полезнее.
      - Правда? Я, кажется, никогда его не пробовала. Ты думаешь, он мне понравится?
      - Я пришлю тебе несколько бутылок. Когда у тебя начался этот запой?
      Все притворство с Анджелы как рукой сняло.
      - Ах, много недель назад.
      - Я тебя не узнаю.
      - Правда, Безил? Правда?
      - Ты всегда ела меня поедом, когда у меня начинался запой.
      - Да, правда, помню. Прости меня. Но ведь тогда, ты знаешь, я была влюблена в тебя.
      - Была?
      - Ах, не знаю. Налей стаканы, Безил.
      - Вот умная девочка.
      - "Была" - это я неправду сказала, Безил. Я и сейчас люблю тебя.
      - Ну разумеется. Ты пьешь это так, без воды? - с почтением спросил он.
      - Да, так.
      - Чуток крепковато, а?
      - Да, крепковато.
      - Я все же думаю, мы больше приспособлены к рему.
      - А он не пахнет?
      - По-моему, это неважно.
      - Я не люблю, когда пахнет.
      - Так ведь виски-то пахнет.
      - Да, пожалуй, и вправду неважно. Как хорошо нить с тобой, Безил.
      - Ну конечно. По-моему, довольно подло с твоей стороны было пить без меня.
      - Я не подлая.
      - Раньше-то не была. Но последнее время ты подличала, разве неправда? Пила в одиночку.
      - Да, это было подло.
      - Так вот, в следующий раз, как вздумаешь запить, дай мне знать. Просто позвони, и я приду. Будем пить вместе.
      - Мне хочется так часто, Безил.
      - Ну, я и буду приходить часто. Обещаешь?
      - Обещаю.
      - Вот умная девочка.
      Ром успеха не имел, но в общем соглашение себя оправдало. Анджела стала пить гораздо меньше, а Безил гораздо больше, и в итоге оба были довольны.
      Марго приступила к Безилу с допросом.
      - Что с ней? - сказала она.
      - Ей не нравится война.
      - Война никому не нравится.
      - Разве? Я бы не сказал. Ну и вообще, почему женщине нельзя выпить?
      - Тебе не кажется, что ее следовало бы отправить в заведение?
      - Господи помилуй, конечно, нет.
      - Она ни с кем не видится.
      - Она видится со мной.
      - Да, но...
      - Нет, честное слово, Марго, с Анджелой все в порядке. Ей нужна была небольшая разрядка все эти годы. Если хочешь, я приведу ее на свадьбу, сама увидишь.
      Так Анджела попала на свадьбу. Они с Безилом не присутствовали на венчании в церкви, а пошли прямо на прием в доме леди Гранчестер и произвели там фурор. Молли уже пожала свои лавры: была ей и сдвоенная шеренга кавалеристов, и сабельный салют, и старинное кружевное покрывало. Несмотря на то, что время было военное, венчание прошло очень мило,
      Ну, а в доме ее матери все глаза были устремлены на миссис Лин. Даже леди Энкоридж и герцогиня Стейльская не могли скрыть своего любопытства.
      - Господи боже, она тут.
      Да, она была тут. В несравненном туалете стояла она возле Безила и степенно разговаривала с Соней; на ней были темные очки, а больше ничего необычного в ней не было. Лакей принес поднос с шампанским.
      - А нет ли у вас чашки чаю? - просила она. - Просто чаю, без сахара и сливок.
      Молли и Питер стояли в одном конце длинной гостиной, она в другом. Когда гости, поздравив новобрачных, выходили в зал, можно было заметить, как при виде Анджелы они настораживаются и переглядываются, указывая на нее глазами. Вокруг нее собрался кружок избранных, и она вела беседу как самый умный мужчина. Когда последние гости пожали новобрачным руки - а гостей было сравнительно немного, - Молли и Питер присоединились к группе в другом конце зала.
      - Молли, вы самая прелестная девушка из всех, каких я знаю, - сказала Анджела. - Боюсь, я вам ужасно надоела тогда, помните?
      Девушка глупая растерялась бы и сказала: "Нет, что вы, совсем нет". Молли сказала:
      - Только не надоели. Вы были просто немного странная.
      - Да, - сказала Анджела. - Странная - вот именно. Но, знаете, я не всегда такая.
      - Можно нам с Питером как-нибудь прийти к вам? У него только неделя отпуска, а потом мы снова будем в Лондоне.
      - Питер выбрал себе необычайно славную девушку, - сказала Анджела Безилу, когда они пришли после приема к ней на квартиру. - Вот бы и тебе на такой жениться.
      - Я ни на ком не смог бы жениться, разве что на тебе.
      - Верно. И я так думаю, Безил.
      Они наполнили стаканы, и Анджела сказала:
      - Знаешь, я старею, наверное, мне уже нравятся свадьбы. Эта девушка мне понравилась. А знаешь, кто был у меня сегодня утром? Седрик.
      - Вот чудно.
      - Право, это было так трогательно. Он пришел проститься. Завтра уезжает. Он не мог сказать куда, но предполагаю, что в Норвегию. Я как-то не представляла себе его солдатом, но ведь он действительно был солдатом до того, как женился на мне, - плохим, наверное. Бедняга, как не повезло ему в жизни.
      - Ну, не так уж плохо он жил. Он с удовольствием колупался в своих гротах. И потом - у него Найджел.
      - Он привел Найджела сегодня утром. Его отпустили на день из школы проститься с отцом. Ты не знал Седрика, когда мы поженились. Он был чрезвычайно романтической натурой - по-настоящему. Я никогда таких не встречала. Друзья отца были все люди богатые и черствые - вроде Метроленда и Коппера. Я других и не видела. А тут вдруг встретилась с Седриком, он был беден и очень, очень мягкий. Высокий, гибкий и тонкий, и очень несчастный в своем нудном отборном полку, потому что он любил только русский балет и барочную архитектуру. Он был необычайно обаятелен и то и дело подсмеивался втихомолку над людьми вроде моего отца и офицерами-однополчанами. Бедный Седрик, мне всегда было так приятно находить ему новые игрушки. Как-то раз я купила ему осьминога, и мы заказали для аквариума каркас с резными дельфинами, отделанный листовым серебром.
      - Этого не хватило бы надолго, если б даже я не встретил тебя.
      - Да, надолго бы этого не хватило. Мне кажется, этот утренний визит немало его разочаровал. Он думал, у нас все будет на высокой трагической ноте, а я то, милый, у меня с похмелья так голова болела, что я не могла глаз раскрыть. Он беспокоится, что станет с домом, если его убьют.
      - Почему это его убьют?
      - Вот именно, почему? Разве только потому, что он всегда был такой плохой солдат. Знаешь, когда началась война, я совсем было решила, что и тебе туда же дорога.
      - Мать тоже так решила. Но я принимаю против этого меры. Да, кстати, хорошо, что напомнила: мне надо заглянуть к полковнику Пламу. Он, должно быть, уже беспокоится. Я пойду.
      - Он и сейчас на месте?
      - Он никогда не уходит. Очень добросовестный офицер.
      Сюзи тоже была на месте - дожидалась, когда полковник освободится и поведет ее обедать. При виде знакомой канцелярии приподнятое настроение Безила упало. Работа в военном министерстве напоминала ему о том, что он идет юдолью всех других; как только он получил ее, она потеряла для него всякую притягательность. Да и Сюзи не оправдывала его ожиданий, как он к ней ни подкатывался, она явно предпочитала полковника Плама.
      - Добрый вечер, миленочек, - сказала она. - Пламуля уже спрашивал про тебя.
      Безил прошел в дверь с надписью "Не входить".
      - Добрый вечер, полковник.
      - Вы можете говорить мне "сэр".
      - В лучших полках никто не говорит командиру "сэр".
      - Вы не в лучшем полку. Вы в строевой части. Что вы весь день делали?
      - Вы не думаете, что общий тон вашего отдела улучшится, если я буду называть вас "полковник", сэр?
      - Не думаю. Где вы были и что делали?
      - Вы думаете, что я пьянствовал, не так ли?
      - Я в этом уверен, черт подери.
      - Но вы не знаете причины. И, наверное, не поймете, если даже я вам скажу. Я пьянствовал из рыцарских побуждений. Это ни о чем вам не говорит?
      - Нет.
      - Я так и думал. В вас нет тонкости, сэр. Если на моей могиле напишут: "Он пьянствовал из рыцарских побуждений", это будет трезвая правда-истина. Но вам этого не понять. Больше того, вы думаете, что я лоботрясничал, не так ли?
      - Совершенно верно.
      - Так вот, сэр, как раз тут-то вы и ошибаетесь. Я иду по очень интересному следу и вскоре надеюсь получить некоторые ценные сведения.
      - Что вы имеете на сегодняшний день?
      - Не предпочли бы вы несколько подождать, пока я не представлю вам дело в законченном виде?
      - Нет.
      - Тогда так. Я слежу за одной очень опасной женщиной, именующей себя Грин. Среди ближайших друзей она известна под кличкой "Пупка". Она выдает себя за художницу, но стоит только взглянуть на ее творения, и вы поймете, что это только ширма для деятельности совсем иного рода. Ее ателье - явка коммунистической ячейки. У нее есть агент в Соединенных Штатах по имени Парснип, он же Пимпернелл. Он выдает себя за поэта, вернее сказать, даже за двух поэтов, но опять-таки его творения выдают его с головой. Хотите, я почитаю вам что-нибудь из Парснипа?
      - Нет.
      - Я имею основания полагать, что Грин является главой подпольной организации, которая нелегальным путем переправляет за границу молодых людей призывного возраста. Вот по какому следу я иду. Что вы об этом думаете?
      - Лажа.
      - Я предполагал, что вы так скажете. Но вы ошибаетесь. Дайте мне время, и я представлю вам отчет получше.
      - Нет, займитесь-ка делом. Вот вам список, тут тридцать три адреса предполагаемых фашистов. Проверьте их.
      - Прямо сейчас?
      - Прямо сейчас.
      - А надо следить за женщиной, именующей себя Грин?
      - Не в служебные часы.
      - Понять не могу, чего вы нашли в этом Пламе, - сказал Безил, выйдя из кабинета. - Это просто угодничество с вашей стороны.
      - Нет. Это любовь. Офицер, ведающий пенсиями, был еще выше чином, так-то вот.
      - Надеюсь, вас еще разжалуют в рядовые. Между прочим, капрал, вы можете говорить мне "сэр".
      Сюзи задорно хихикнула.
      - Ой, да вы никак пьяны, - сказала она.
      - Пьян из рыцарских побуждений, - сказал Безил.
      В тот вечер Седрик Лин отбыл в полк. Двухсуточный отпуск, который давался перед отправкой за границу, кончился, и хотя он предпочел выехать на час раньше, лишь бы не ехать поездом специального назначения, он с большим трудом нашел вагон, где не было братьев офицеров, рассудивших так же, как он. Они отправлялись на Север, с тем чтобы уже на рассвете погрузиться на пароход и отплыть прямо в бой.
      Вагон первого класса был набит битком - четыре человека с каждой стороны, горы багажа на сетках. Из черных, раструбом, воронок падал на колени пассажиров свет; лиц их в темноте нельзя было разглядеть. В одном углу мирно спал морской офицер - капитан интендантской службы; двое штатских, ломая глаза, читали вечерние газеты; остальные четверо были солдаты. Седрик сидел между двумя солдатами, смотрел на горы багажа, неясно маячившие над головами штатских, и мысленно пережевывал последнюю горечь событий последних двух дней.
      Поскольку ему было тридцать пять лет и он говорил по-французски, а создан был скорее другом граций, чем хватом, его сделали батальонным офицером разведки. Он вел военный дневник, и в дождливые дни ротные командиры нередко заимствовали офицера разведки для проведения занятий по чтению карт, боевому обеспечению и боевому порядку немецкой пехотной дивизии. Это были его дежурные лекции. Когда они исчерпались, его послали на курсы химической подготовки, а потом на курсы дешифровки аэрофотоснимков. На учениях он втыкал в карту флажки и подшивал полевые донесения.
      - Право, у вас не будет много работы, пока нас не введут в дело, сказал ему командир. - Свяжитесь-ка по телефону с фотографами в Олдершоте и договоритесь о групповом снимке офицеров полка.
      Его поставили заведовать офицерской столовой и отравляли ему обеды жалобами.
      - У нас опять вышел кюммель, Седрик.
      - Уж наверное существует какой-нибудь очень простой способ не дать супу остыть, Лин.
      - Если офицеры забирают газеты домой, единственно, чем тут можно помочь, - это выписать побольше газет.
      - В баке опять нет воды.
      Такова была его жизнь, но Найджел ничего этого не знал. Для восьмилетнего Найджела отец был воин, герой. Когда им дали отпуск, Седрик позвонил директору школы, в которой учился Найджел, и сын встретил его на станции. Он был так горд за отца и так рад непредвиденным каникулам, что ночь, проведенная ими дома, стала для него захватывающим переживанием. Дом был отдан под пустующие больничные палаты, в распоряжение праздного госпитального персонала. Седрик с сыном поместились на ферме, где перед своим отъездом Анджела обставила несколько комнат мебелью, взятой из дома. Найджел так и сыпал вопросами. Почему у Седрика пуговицы расположены не так, как у большинства отцов и братьев его школьных товарищей; какая разница между пулеметом Брена и пулеметом Викерса; насколько наши истребители быстрее немецких; правда ли, что у Гитлера бывают припадки - так говорил ему один мальчик, - и если правда, то пускает ли он изо рта пену и закатывает ли глаза, как случилось однажды с их привратницей.
      В тот вечер Седрик долго прощался со своим водным садом. Собственно говоря, ради воды они и выбрали это место десять лет назад, сразу после помолвки. Вода вытекала из ясного обильного родника на склоне холма над домом и, падая несколькими естественными каскадами, пополняла изрядный ручей, который уже с большим достоинством протекал через парк. Они с Анджелой выбрались на пикник и завтракали у родника, глядя вниз на симметричное, прямоугольное здание под ними.
      - Это подойдет, - сказала Анджела. - Я предложу им пятнадцать тысяч.
      Он никогда не испытывал неловкости оттого, что женат на богатой женщине. Он женился не ради денег в грубом смысле, но он любил все те прекрасные, замечательные вещи, которые можно купить на деньги, и немалое состояние Анджелы делало ее втройне прекрасной и замечательной в его глазах,
      Удивительно, что они вообще встретились. Он уже несколько лет служил в полку - так хотел отец, только при этом условии выдававший сыну пособие, без которого тот никак не мог обойтись. Другого выхода у него не было, разве что пойти в конторские служащие, а военная служба мирного времени, несмотря на докучную компанию, все же доставляла достаточно блистательных зрелищ, чтобы занять его воображение. Он получил хорошее образование; он был прекрасным наездником, но ненавидел тяготы лисьей охоты; он был отличным стрелком, и поскольку это была единственная тоненькая ниточка, связывавшая его с братьями офицерами, а также оттого, что приятно было делать что-либо лучше других, он принимал приглашения на фазанью охоту от людей, с которыми в перерывах между выездами на охоту чувствовал себя потерянным и одиноким. У отца Анджелы были прославленные на весь Норфолк охотничьи угодья; было у него, как сказали Седрику, и собрание французских импрессионистов, и вот туда-то десять лет назад, осенью, и попал Седрик. Картины оказались слишком бесспорными, дичь слишком ручной, а общество неописуемо скучным, исключая Анджелу, уже вышедшую из того возраста, когда девушка начинает выезжать в свет, и живущую теперь отчужденно в холодном и таинственном одиночестве, которое она сама вокруг себя создала. Поначалу она отбивала все посягательства на оборонительные сооружения, которыми отгородилась от шумливого мира, но потом, совершенно неожиданно, признала Седрика за своего человека, как и она сама, чужого в здешних пределах, но в отличие от нее способного понять тот, другой, куда более великолепный и достижимый окружающий мир. Ее отец считал Седрика ничтожеством, но записал на них несметное состояние и предоставил им идти своим путем.
      И вот перед ним был итог этого пути. Он стоял у родника, который был теперь заключен в маленький храм - украшенный сталактитами архитрав, усеянный настоящими раковинами купол, Тритон, у ног которого била ключом вода. Они купили этот храм в медовый месяц на одной заброшенной вилле на холмах под Неаполем.
      Внизу, на склоне холма, помещался грот, который он купил в то лето, когда Анджела отказалась поехать с ним в Зальцбург - лето, когда она встретила Безила. Потянувшимся за тем летом одиноким, унизительным годам каждому был поставлен памятник.
      - Папа, чего ты ждешь?
      - Просто смотрю на гроты.
      - Но ведь ты видел их тысячи раз. Они не меняются. Они не меняются; радость навечно; совсем не то что мужчины и женщины, их любовь и ненависть.
      - Папа, вон аэроплан. Это "харикейн"?
      - Нет, Найджел, это "спитфайр".
      - А как ты их узнаешь?
      И тут, повинуясь внезапному побуждению, он сказал:
      - А не съездить ли нам в Лондон, Найджел, повидать маму?
      - И еще мы можем посмотреть "У льва есть крылья". Ребята говорят, это страшно мировое кино.
      - Отлично, Найджел, мы увидим и маму и фильм. И вот они поехали в Лондон ранним утренним поездом. "Давай сделаем ей сюрприз", - сказал Найджел. Но Седрик прежде позвонил, с отвращением вспомнив анекдот про педантичного прелюбодея: "Дорогая моя, для меня это только сюрприз. Для тебя же это удар".
      - Я хочу повидать миссис Лин.
      - Она сегодня неважно себя чувствует.
      - Вот как? Очень жаль. Она сможет нас принять?
      - Думаю, что да, сэр. Сейчас спрошу... Да, мадам будет очень рада видеть вас и мастера Найджела.
      Они не виделись три года, с тех пор, как обсуждали вопрос о разводе.