Мародеры

С каждой стороны коридора было по две двери, отделанных фанеровкой под красное дерево. Зам. по режиму открыл дверь и впустил Никиту в небольшую комнату, обставленную и спланированную как стандартный одноместный номер российской гостиницы: у входа, справа, ванная с туалетом, слева — стенной шкаф, а в самой комнате — кровать с тумбочкой и ночником, два кресла, столик с графином и стаканами, тумба с телевизором и радиоточка на стене. Даже телефон имелся.

— Здесь у нас для почетных гостей… — произнес Дмитрий Петрович мрачновато, и Никита как-то сразу догадался, что есть тут еще и помещения для не почетных, где сервис явно похуже.

Единственным необычным элементом оборудования был маленький шкафчик, вделанный в стену над столом.

— Это — кухонный лифт, — пояснил зам. по режиму. — Вот книжечка, меню.

Разносолов у нас нет, но подзаправиться есть чем. Сегодня выходной, народу мало, поэтому только комплексный обед. А вообще можно выбирать. Пометите карандашиком, чего надо, положите на полочку, закроете шкафчик и нажмете вот эту кнопочку. Минут через пять загудит, зажжется лампочка. Открываете дверцу, забираете блюда, кушаете. Потом посуду ставите на полочки, меню тоже кладете, закрываете дверцу — и снова на кнопочку. Ужин в семь вечера. Сначала меню приедет, тем же порядком выберете и так далее. Завтрак в семь утра, но если проспите, можно до десяти заказывать. Обед — в 14.00 можно и попозже заказать, до 16. Телевизор принимает OPT, PTP на пару с областным ТВ, НТВ и ТВ-6, если есть настроение, можно после двух ночи подключить кабель — «только для взрослых». Позвоните по телефону — включим. Кстати, насчет телефона. Он соединен только с дежурным, который этот объект контролирует. Ему никак представляться не надо. Даже больше того — нельзя. Звонить только в случае, если плохо себя чувствовать будете — грипп, понос, инфаркт и так далее. Ну, еще при пожаре и других стихийных бедствиях. По поводу неисправностей, засоров — тоже. Отдыхайте, осваивайтесь…

Дмитрий Петрович вышел, заперев Никиту в номере этой «тюрьмы гостиничного типа». А Ветров сразу почуял, что ничего не ел уже порядочно времени. И тут же опробовал кухонный лифт. Действительно, минут через пять лифт загудел, зажглась лампочка, и Никита снял с полок куриный салат, густой темно-красный борщ, отбивную с картошкой и апельсиновый компот. Умял он все это быстро, погрузил грязную посуду на полки, положил меню и отправил наверх. После этого Никита ощутил слабость и усталость, завалился на кровать поверх покрывала, сняв только обувь, и тут же заснул. Благо окон в номере не было, едва он выключил свет, как погрузился в полный мрак.

ПЛЕННИКИ

Макар примерно в это время только-только пришел в себя.

Память с трудом возвращалась, прямо-таки со скрипом. И она никак не могла разобраться в мешанине из отдельных картинок, хотя бы понять, что было сначала, а что потом. Более-менее ясно вспоминалось то, что происходило с того момента, когда они с Ежиком выехали из автосервиса, где хозяйничал Хрестный, и до того, как изготовился к стрельбе по обладательнице золотистой прически… Дальше был обрыв памяти. Следующий отрывок запомнился как видение из кошмарного сна. Он видел себя лежащим на полу джипа со скованными руками и стянутыми ремнем ногами, да еще и с заклеенным ртом. Постоянно то слева, то справа он получал удары и пинки. Били кулаками, ногами, пистолетами, дубинками. Чужие грязные ботинки стояли у него на шее, на спине и на локтях. Был ли рядом Ежик — не помнилось. Опять провал — то ли по голове двинули, то ли на руку крепко надавили. После этого не зафиксировалось ничего, вплоть до того момента, когда их выводили из джипа в каком-то подземном гараже. Тут и Ежик был — избитый, с разбитым носом, с набухающими лиловыми синяками, рассеченной губой. В общем-то, их скорее не выводили, а выволакивали, заботясь при этом, как казалось Макару, об одном: чтоб помучить покрепче. Дернуть вверх скованные руки, будто на дыбе, треснуть головой о сиденье или дверь салона, пнуть по ноге или наступить на нее тяжелым ботинком. А потом еще мешки на головы натянули, со стяжками на горле.

После этого сволокли куда-то вниз по лестнице, опять же сопровождая это все пинками и ударами. Провели несколько шагов по какому-то коридору, открыли дверь и тычком в затылок швырнули на пол. Опять начали бить ногами напропалую: по голове, по ногам, по спине, по ребрам… Тут Макар еще раз потерял память и очнулся на сыром полу подвальной камеры, слабо освещенной тусклой лампочкой.

Вспомнить, когда с него сняли наручники, мешок с головы и пластырь со рта, не сумел. Равно, как и то, когда и как развязали ноги.

Макар еще и осмотреться не успел, когда лязгнул замок стальной двери и вошли два здоровенных детины, которые, ни слова не говоря, подняли его на ноги и надели наручники замкнув их спереди. Затем вытащили в коридор, протащили до какой-то двери и ввели в другую камеру, намного просторнее предыдущей и поярче освещенной.

В общем, заведение было похоже на обычную, советскую камеру для допросов, которые есть во всех следственных изоляторах.

Здесь, как и в настоящей тюрьме, был табурет, прочно приделанный к полу.

Макара усадили на табурет, продели через скованные руки стальную цепь, приклепанную к стальному кольцу, торчавшему из пола, и замкнули цепь на прочный амбарный замок. Сиди и не рыпайся.

Вскоре донеслись шаги, легкий цокот каблучков. Макар понял: это идет та, в которую он так и не успел выстрелить.

Действительно, в комнату вошла госпожа Булочка. Но Макара удивило не появление этой дамы, а то, что она была именно той девицей, которая заказала ему вчера господина директора школы. Там, в дачном поселке, в домишке из швейцарского ящика. Нет, Хрестный ему, конечно, выдал ее фото, по которому Макар, сидючи в засаде, вполне четко опознал клиентку. Но совершенно не отождествил ее со своей заказчицей. На молодуху с дачи она не походила. Лишь сейчас Макар убедился, что это она. Особенно после того, как Булочка заговорила.

— Привет, старый знакомый! — нехорошо улыбнулась она. — Прошлый раз мы с тобой лучше встречались, верно? Чаек пили, о деле разговаривали, конвертик я тебе передала. Увесистый такой, правда? Но ты, оказывается, такой ударник капиталистического труда, что сегодня, в воскресенье, решил еще немного подработать?

— Ну и что? — стараясь выглядеть наивным, произнес Макар. — Лишние деньги никому не мешают.

— Дураком ты зря прикидываешься, — строго сказала Света. — Плохо получается! Наверно, уже сообразил, что нам все о тебе известно? Ты небось думал, что твои дела с Хрестным мимо нас проедут? Ну, давай-ка перескажи нам для начала все, о чем ты с Хрестным беседовал. И почетче, поточнее, от и до. А то начнем больно делать…

— Воля ваша, — тоном крепостного, которого барыня собирается послать на конюшню, произнес Макар. — Хотите верьте, хотите проверьте, но сказать мне больше нечего.

Булка звонко щелкнула пальцами, и в камеру внесли большую видеодвойку «SONY». Мальчики установили ее на подставке прямо перед табуретом, к которому был прикован Макар. В это время двое других привинтили к табурету нечто вроде стальной спинки с зажимами для головы и плеч. Когда все закрутили, оказалось, что Макар может смотреть только на экран и, даже скосив глаза в сторону, все равно будет видеть изображение. А чтоб он их не зажмурил, ему закрепили веки скотчем.

— Смотри, любуйся, — произнесла Света, — и радуйся, что покамест это не с тобой делают…

Экран засветился, зазвучала веселая музыка. Появилось рисованное изображение пекарской лопаты, на которой лежало что-то вроде колобка. Лопата задвинула колобок в печь, а затем возникла надпись: «Видеостудия „Булка-фильм“ представляет». Потом на черном фоне пламенными буквами загорелось название:

«СОВСЕМ ГОРЯЧЕНЬКОЕ». Ниже мелким шрифтом читалось: «Комедия для дураков».

Следом появилось название 1-й серии: «Маленькие наслаждения».

Первое «маленькое наслаждение» состояло в том, что показали какого-то голого мужика, пристегнутого к точно такому же табурету, как сам Макар. Перед ним стоял оцинкованный бак для кипячения белья, заполненный некой бурой массой, а на морде у пытуемого отражалось невообразимое отвращение. Должно быть, запах от бака шел жуткий. Камера показала бак сверху, и Макара, хотя он запаха не ощущал, едва не вывернуло: бурая масса была полужидким содержимым выгребной ямы, в котором шевелились опарыши. Две пары рук в электротехнических перчатках с силой окунули «подследственного» мордой в дерьмо и продержали так секунд десять. На поверхность вылетали пузыри, стон, похожий на мычание, захлебывающийся кашель.

— Красиво? — спросила Света. — Может, продолжать не надо? Может, тебе уже сейчас хочется мне что-то сказать?

— Извините, но я уже все сказал, — подавляя тошноту, произнес Макар.

— Ну, ну, тогда смотри дальше…

Второй эпизод показывал пытку другого несчастного, на голову которому надели полиэтиленовый пакет, стянутый на шее петлей. Руки в черных перчатках стягивали удавку, пакет прилипал к лицу, мужик задыхался, дергался, но тут удавку ослабляли. Потом опять стягивали, опять ослабляли. Макар о такой пытке слышал, даже видел в каком-то игровом боевике, и она на него не произвела такого сильного впечатления, как первая.

Но вот третьего из серии «маленьких наслаждений» Макар твердо решил не дожидаться в натуре. Потому что увидел, как пленнику какой-то мохнатый верзила с палаческим капюшоном на голове вставляет в задницу устрашающих размеров «прибор». Тот, кого трахали, жалобно вопил, но поделать ничего не мог.

— А тебе это понравилось, верно?! — ухмыльнулась Света. — Не захотелось попробовать? Или все-таки лучше .рассказать побольше, а? Между прочим, вот этот, которого ты видел последним, вчера утром пытался меня подловить на лестничной клетке. И очень долго ничего не хотел говорить. Но потом стал до ужаса разговорчивым. Заложил, между прочим, всю эту конторку под названием «Маркел», через которую вы, господа «отделочники», заказы получаете. И поскольку он очень хорошо и четко объяснил, как с ней связаться и как сделать заказ, я решила воспользоваться вашими услугами, между прочим. Так что в субботу наша встреча была вовсе не случайной. А теперь, поскольку ты очень растерялся и не знаешь, что мне хочется знать, а что я уже без тебя знаю, конкретный вопрос: ты Хрестного в лицо знаешь?

— Нет, — ответил Макар чистую правду. — Я его всего раз пять в жизни видел, и он был всегда в черной маске.

— «Всегда быть в маске — судьба моя…» — пропела Светка иронически. — Стало быть, посмотрев на фотографию господина, которого я лично тебе заказывала, ты его не узнал?

— Но вы же мне, извините, не Хрестного заказывали, а директора школы! — совершенно искренне изумился Макар.

— Ты об этом заказе Хрестному говорил что-нибудь?

— Ничего не говорил! — и опять Макар не лукавил, только вот был убежден, что эта зараза ему не поверит.

Вообще-то Макар не понимал сути всего этого допроса. Потому как самое главное, что можно узнать у спалившегося киллера — это от кого он получал заказ. Ну, может быть, кто помогал, наводил, обеспечивал и так далее. Хотя все это очень проблематично. Заказы дают, как правило, через посредника. Вся разведка, собирающая для исполнителя сведения о клиенте, киллеру не засвечивается. Другое дело сейчас. Как видно, Хрестный и впрямь сильно боится этой девахи, раз рискнул все сделать наспех, на аля-улю. Правда, такие случаи прежде бывали и ничего — кончалось успешно, но в этот раз, как видно, вышел прокол. Тем более что тот, кто попался вчера, как видно, очень многое рассказал. А если эта дама привезла сюда еще и Роберта из ТОО «Маркел», то и впрямь может знать больше, чем сам Макар, и уж конечно, чем Ежик. Наконец, у нее наверняка есть стукачок среди тех, кто был сегодня утром в автосервисе.

Иначе как же им стало известно про затею с «рафиком»? Ведь не случайно же они его так задешево взяли. Тогда зачем вообще допрашивать? Пора в расход выводить… Как ни скучно об этом говорить, конечно. Ведь ее молодчики и так сегодня душу отвели, напинали Макара и Ежика от души. Или, может, ей даже знать ничего не хочется, а просто охота поглядеть, как мужика мучают? Из чисто садистских побуждений поглумиться, потерзать, самой кайф от этого поймать, а потом Хрестному бренные останки вернуть… Хотя уж очень не верится, что эта молодушка такая жестокая. Правда, народная молва утверждает, будто бабы вообще-то намного более жестокие, чем мужики, и садизм у них проявляется неуемно.

Впрочем, подвергаться пыткам Макар не очень спешил. А потому решил не спеша пересказать разговор с Хрестным. Это все равно ничего не меняло. Что бы он ни рассказал Булке, живым она его не отпустит. А если и отпустит, то его поканает Хрестный, но все-таки какое-то время можно выиграть, отдалить неизбежное…

— Значит, с Хрестным ты встречался в Автоцентре на Гоголевской?

— Да.

— И заказ на меня должен был выполнить не позднее 19.00?

— Даже раньше, потому что он мне сказал, что он в 19.00 уже должен точно знать, что вас на свете нет.

— Хорошее уточнение! — порадовалась госпожа Булочка. — Очень полезное!

Больше нечего припомнить?

— По-моему, нечего. Совсем-совсем.

— Жалко, хорошенький ты мой. Жалко, милый, что память у тебя стала плохая в таком еще цветущем возрасте, но больше всего тебя самого жалко. Я ведь по жизни очень добрая, нежная, зачем же ты меня заставляешь быть сердитой. Может, ты еще чего-то не понял? Или не хочешь понимать?

— Вы хоть наводящий вопросик задайте, — пробормотал Макар, чувствуя холодный пот на спине. — Объясните толком, что я еще позабыл?

— О Балясине, например. То, что именно вы с напарником его прикончили, я не сомневаюсь. Но мне надо точно знать, откуда что пришло.

— Да пришло все через «Маркел», как всегда.

— Кто тебе передавал все данные на Балясина? И где?

— Передавал мужик. Я его не знаю. В ресторане у Шоты Мамаладзе, «Сакартвело» называется. Он мне просто сказал: «Подойдешь к метру, скажешь, что от меня столик заказан». Метр меня за столик усадил, через пять минут подошел мужик. Само собой, он мне не представлялся, только поздоровался. Ну, а потом говорили примерно так, как с вами. Насчет отделочных работ.

— В лицо вспомнишь?

— Может быть.

Светлана вытащила несколько фотографий. Разложила перед Макаром:

— Вот этот, — Макар уверенно ткнул пальцем в фотографию, на которой Никита или Люська узнали бы Юрика. Госпожа Фомина убрала фотографии:

— Ладно. Пока посидишь немного. Надо будет кое-что свести с концами и уточнить. Насчет «фильмушки» не успокаивайся. Может, еще и получишь в ней главную роль…

Мордовороты отстегнули Макара от табурета, вывели в коридор, а затем запихнули обратно в камеру, где он сидел До этого. Макар насчет возможных грядущих пыток особо не волновался. Но насчет возможности сохранения своей личной, да и Ежиковой шкуры иллюзий не питал. Где и что она будет уточнять — ее дело. От Макара она узнала всe, что могла узнать, и теперь ей Макар с Ежиком уже не нужны. Она, наверно, просто ждет темноты, чтоб после того, как их поникают, было удобнее трупы вывезти. И тут уж ничего не поможет. Тоскливо! Но никуда не денешься…

Совсем неподалеку от него проводил вынужденный досуг Ежик.

В то время как Макара увели на допрос, его запихнули в маленькую камеру без окон, где не было никакой мебели кроме обитого черной клеенкой медицинского топчана, на которых в процедурных кабинетах делают уколы и ставят клизмы. Из удобств был только умывальник, из которого вечно капала, надоедая стуком, холодная вода, да круглая дыра в полу для надобностей. Сперва Ежик нервно прислушивался — не потащат ли и его следом за Макаром, дергался от каждого звука шагов и голосов за дверями, но потом как-то смирился и, свернувшись калачиком на жестком топчане, впал в полудрему. Несколько раз ему начинали сниться какие-то тревожно-страшные сновидения, он испуганно просыпался, потом опять забывался…

Часы у Ежика «при аресте» не отобрали, в камере горела лампочка, поэтому он регулярно поглядывал на часы. Точно они шли или нет, неизвестно, но выходило, что сидит он уже часов пять, но никому, по-видимому, не требуется.

Кроме того, он отметил, что если в первые часы его пребывания в заточении из коридора доносились какие-то голоса, шаги, хлопание дверями, то теперь все словно вымерло. Создавалось впечатление, будто все покинули подвал и Ежик сидит тут вообще один-одинешенек. С одной стороны, это было неплохо — вряд ли теперь его потащат на какую-нибудь пытку. Но с другой стороны, Ежик начинал думать, что его просто-напросто забыли. В нормальных казенных тюрягах, где ему доводилось бывать, про баланду и прочую хавку-шамовку администрация не забывала — раздавала. А тут — частный сектор. Что хотят — то и творят, права качать бесполезно. И адвоката нет, жаловаться на содержание. Захотят — сгноят, захотят — придавят побыстрее..

Нет надо было тогда дернуться, выпрыгнуть в дверь с «ПСМ», попробовать добежать до леса! Может, и убили бы, но не тосковал бы тут на одной воде из-под крана, да и то с привкусом ржавчины…

Но больше всего, конечно, Ежик переживал насчет того, где Макар и что с ним происходит. Потому что без Макара он сам себе человеком не казался. Макар — тот все знает, чего можно говорить, чего нет, как врать и в каком объеме. А он.

Ежик, ежели его начнут метелить, наверняка либо начнет говорить все, как на духу, и тем себя погубит, либо начнет врать, но так, что в два счета запутается и заполучит еще массу приключений на задницу. Хорошо еще, что Ежик не видел той фильмушки, которую Макару показывали, а то бы помер со страху. Конечно, нет-нет, да и наезжало на Ежика сомнение, что, может, Макар уже как-то открутился, куда-нибудь слинял, а его. Ежика, тут оставил, волкам на растерзание.

На самом деле все было совсем не так. Макар сидел в точно таких же апартаментах, что и его юный ученик. Точнее, лежал на топчане, подложив ладони под затылок, и, прикрыв глаза веками, размышлял о своих перспективах. У него тоже не отобрали часы, и он мог время от времени поинтересоваться, сколько натикало. Получалось, что перерыв в допросе несколько затянулся. По идее, если самой хозяйке некогда, то могла бы поручить своим жлобам без нее продолжить с Макаром просмотр фильма насчет «Маленьких наслаждений», а может, уже и начать их практическое осуществление. Но никто Макара не беспокоил, и от этого становилось почему-то еще страшнее…

ВЕЧЕРОМ

Никита проснулся оттого, что ему пощекотали нос. Он чихнул, открыл глаза и увидел, что около его кровати стоит Света.

— С добрым утром! — улыбнулась Света. Все еще полусонный, Ветров сел на кровати и покрутил головой.

— Просыпайся, просыпайся! — Света похлопала его по плечу. — Есть разговор.

Пока Никита умывался, она выставила на столик какую-то посудину, сделанную из ограненного под хрусталь стекла в форме прямоугольной башни старинного замка или монастыря, с притертой пробкой, как у графинчика. На этикетке значилось:

«Древлеславльская водка». В посудине вмещалось никак не меньше пол-литра. Кроме нее, на столике появилось несколько прямоугольных упаковок из прессованной бумаги с какими-то готовыми закусками, черная икра, бутерброды с колбасой, ветчиной и красной рыбой, шпроты и еще что-то. В тот момент, когда Света приглашала Никиту садиться, она доставала нарезанную на тонкие ломти буханку ароматного черного хлеба, похожего на «Бородинский». Не удержалась, чтобы не прорекламировать:

— Наш, здешний, свеженький! Чувствуешь запах?

— Чувствую, — сказал Никита, — своеобразный.

— Сейчас еще нашу водочку попробуешь, — сообщила Света, — только здесь, в области, такую делают. Тара оригинальная, правда?

И с этими словами она налила две хрустальные рюмашки.

— Значит, так, — торжественно объявила Света. — Сегодняшний день мы с тобой прожили не зря. У меня в сейфе лежит одна важная-преважная бумага, которую наш губернатор подмахнул от всей широты сердца и за очень скромную сумму. Вот за эту бумажонку мы и выпьем первую!

Чокнулись, выпили. Водка действительно была хорошая. Мягкая, не обжигающая, а чуть согревающая горло. И все остальное тоже, в том числе и душу.

— Сейчас я тебе еще салатик открою, остренький — как паз под водочку, — Света содрала фольговую крышку с одной из пластиковых упаковок и пододвинула к Никите. — Вот тебе вилка, кушай, поправляйся!

Никита разглядел, что в салате было много острого перца маринованных огурчиков, лука и зеленых помидоров.

— Не удивляешься, что к тебе с бутылкой пришла?

— Вообще-то удивляюсь. Днем как-то без этого разговаривали и, в общем, понимали друг друга.

— Так вот, я хочу выпить за то, чтоб ты всегда меня понимал и чтоб я тебя тоже понимала. Пьем?

— Нормальный тост. Пьем!

Чокнулись, выпили, закусили… Никита ощущал себя ни в одном глазу, только малость повеселее и попроще. При этом ему показалось, что Света намного хмелее его. Не то чтоб у нее язык заплетался или координация движений сильно нарушилась, а просто было впечатление, что она на пару рюмок больше выпила.

Например, она невзначай спихнула на пол вилку.

— Злая баба придет, — припомнил старую примету Никита, — постучи вилкой по деревяшке.

— Ты суеверный? — спросила Света, уже стуча вилкой по ножке стола.

— Не знаю. Иногда — да, иногда — нет, а что?

— А в судьбу веришь?

— Если б мне толком объяснили, что это такое, может быть, и поверил бы.

— Понимаешь, мне очень давно, лет десять назад, на старый Новый год, пришлось гадать с девчонками. Ну, знаешь, наверно, как иногда наша сестра дурью мается? Мне нагадали, представляешь себе, что я замуж не выйду до тридцати лет!

Уже хорошо, правда? Раньше мне казалось, чтo тридцать лет — это уже старуха. А теперь мне до тридцати осталось два месяца дожить. Всего-то!

— Зря сказала, — заметил Никита, — я думал, тебе двадцать пять, не больше.

— Врешь, подлизываешься. Я старше смотрюсь. И знаешь, почему? Потому что я не секретарша, а директор и должна быть солидней. Чтоб чувствовали, что с силой имеют дело. Видел в приемной теток? Им всем под полтинник. И каждая жутко важная, хотя всего-то управляет парой-тройкой булочных в лучшем случае, а в худшем просто десяток лоточниц снабжает, как посредник. Цены на мои булки нагоняет. А забрать отсюда — норовит дешевле… Вот поэтому я и привыкла их ошарашивать. Знай наших!

— Слушай, — спросил Никита, — давай еще по одной — и хватит?

— Это почему хватит? Пока весь графин не усидим — никаких гвоздей.

— Ты ведь еще до этого приняла? Небось в обладминистрации?

— Ну, приняла. Правда, не в администрации, а у главы на даче. Сегодня ж воскресенье. Чуть-чуть коньячку, в представительском плане. А что, я очень сильно пьяная?

— Нет, просто возбужденная немного. В России, если человек выпил, либо о политике говорить начинает, либо о работе. Правда, это больше мужчин касается.

— Ну да, а бабы чаще кости мужикам перемывают. Но если бабы при деле — их тоже на разговор о работе тянет. Это ты прав. Но бутылку уговорить надо. Сейчас третью выпьем — сделаем перекур.

— Хорошо. За то, чтоб тебе везло, как сегодня!

— Спасибо! Очень хорошее пожелание. Сегодня мне везет, это точно. А вчера

— очень хреново было. После Балясина.

— Все позади, не расстраивайся…

— Расстраиваться? Зачем? — улыбнулась Света. — Теперь мне на все начхать, я все сама поведу. А этим козлам — во!

Мисс Булочка согнула локоть и изобразила такой предмет, каким по природе не располагала. Никита усмехнулся.

— Слушай, — сказала Света, — пригласил бы ты меня потанцевать?

— А музыка? Из телевизора?

— Зачем? У меня плейер есть.

Света порылась в пакете, добыла оттуда плейер, пристроила один наушник себе в ухо, а другой — Никите, повесив сам аппарат на поясок своих брючек.

Щелк! Запись закрутилась…

«Пригласите! Пригласите! Пригласите!» — страстно выкрикивала в наушниках Пугачева. Никита осторожно положил руки на тонкую талию партнерши и ощутил, как ее маленькие, теплые ладошки легли ему на спину. Чуть покачиваясь, они стали ходить из стороны в сторону по небольшому пятачку пола, между кроватью, столом, креслами и тумбой телевизора…

ИЗ БИОГРАФИИ НИКИТЫ ВЕТРОВА

Никита рос в эпоху, когда на дискотеках редко танцевали в обнимку. Все больше дергались в общей куче, вихляясь и толкаясь, визжа от избытка чувств, сил и энергии. Тем более что были еще спиртным подогреты, а иногда и дурью какой-нибудь. Парни и девки на тусовках были одеты и пострижены почти одинаково — унисекс царил. Говорили на общем сленге, «грузили» друг друга малопонятными, но вызывавшими общий смех анекдотами, матерились хоть и относительно редко, но совместно, а также придумывали себе «жен» и «мужей» «по системе». То есть играли, шутки шутили. Конечно, при том, что чуть ли не все девицы в тусовке какое-то время числились Никите «женами», он ни с одной не целовался даже, не то чтоб что-то посерьезней. У других что-то было, а у него нет. Конечно, он был о сексе хорошо информирован — как-никак рос в эпоху гласности и порнографии! — но только теоретически.

В армии он тоже практических навыков не набрал. Там для этого условия не самые лучшие. Кто был очень охоч до приключений, те бегали в самоволки, а Никита нет. Ну а в Чечне вообще надо было побольше о собственной шкуре думать, чем о девушках. Очень многих дурачков, которые этого не понимали родители не дождались вообще или до сих пор дожидаются из плена.

Потом на какое-то время Никита впал в депрессию и вообще не мог врубиться в жизнь. Он уже и с прежними знакомыми не мог общаться, потому что их не понимал, куда уж тут о новых говорить. Причем ему и искать-то их не хотелось.

Лишь в последние месяцы, понемногу оттаяв за два года от зимы и весны 1995-го, он стал чувствовать в этом подспудную потребность. Но слишком много занимался учебой и слишком редко общался вне университета с однокурсниками, чтоб завязать какое-то серьезное знакомство.

В общем, Никита оставался девственником, что в наше время и в его возрасте — явление не характерное…

И как прикажете реагировать такому товарищу, когда его рукам дозволили обнять гибкую, тонкую талию молодой женщины, которая, хоть и кокетничает своими тридцатью годами, не потеряла ни задора, ни юности? И когда ее руки не просто держатся за его не очень мощную спину, а осторожно, трепетно, как бы невзначай, ее поглаживают? . И расстояние в несколько сантиметров, которое разделяло их в самом начале, как-то незаметно сократилось и сошло на нет?

Кулончик с черепушкой, в глазах которой зловеще багровели маленькие рубинчики, напоминал: memento mori! Что у нее на уме, почему она пришла к нему в подвал, одна, без охраны? Ведь это не девочка-ромашка, а хозяйка сорока стволов…

— Хорошо… — сказала Света, укладывая щечку на Никитине плечо. — Хорошо танцуем…

— Может, не надо так тесно? — спросил Ветров. — А то…

— Молчи, глупышка, все испортишь… — произнесла она, прикладывая пальчики к его губам. У Никиты по всему телу прокатилась жаркая волна возбуждения.

— У тебя сердечко забилось… — заметила Света. — Быстро-быстро… Ты что, волнуешься?

— Да… — прошептал Никита. — Немного…

— Почему? Боишься чего-то?

— Не знаю…

— А я знаю. У тебя просто еще ни разу ничего не было. Верно? Я права?

— Aгa… — внезапно пересохшим языком пробормотал Никита.

И тут Света, плавно притянув его лицо к своему, приоткрыла рот и припала губами к его губам. Сильно, жадно, взасос… Никита услышал, как зубы о зубы потерлись, дыхание захватило, и он крепко, судорожно прижал к себе женщину, уже понимая, что она станет самой первой в его жизни… Света, не отрываясь от его губ, обхватила его коленками, повисла на нем, прогнулась, потеревшись брючками о его джинсы, ощутила через несколько слоев ткани тугой и крепкий предмет…

Никита испытал от этого ее движения легкий, приятный стыд, забрался руками под ее кожаный жакет и жадно гладил спинку, лопаточки, талию, все еще не решаясь забраться под обтягивающую их водолазку.

— Смелее, смелее… — жарко шепнула Света, оторвавшись от Никитиных губ и опустив руки ему на талию, прогнула их под джинсовую куртку, а затем проворными Движениями наманикюренных пальчиков с острыми ноготками стала вытягивать из джинсов рубаху и майку. Одновременно она тихонько пятилась к постели, увлекая за собой Никиту. Он ощутил, как ловкие ладошки уже пробрались к нему под рубаху, пролезли и осторожно, нежно поглаживают его по коже. И он тоже наконец-то отважился приподнять вверх край водолазки, просунуть под нее руки и прикоснуться к во многом еще загадочному, чуть припотевшему женскому телу…

— Хорошо, хорошо… — бормотала Света, жадно проводя руками по его спине и бокам. — Ты такой осторожненький…

Они уже подошли к кровати вплотную и мягко повалились на нее боком. Губы их снова встретились, и теперь уже Никита, немного неумело, но очень жадно и сильно прижался к ним в поцелуе…

— Норма-ально! — сладко простонала Света, а правая рука ее в этот момент, соскользнув с Никитиной спины и легонько погладив бок, воровато перескочила на джинсы и два пальчика, большой и указательный, легонько ухватились за металлическую петельку «молнии»… Ж-жик! И Никита со стыдом и восторгом ощутил, как проворная ладошка осторожно щупает его через трусы…

— Ух ты мой, ненаглядненький! — сюсюкающим голоском произнесла Света. — Грибочек ты мой!..

Никита, тяжело, возбужденно дыша, поглаживал ее прогнувшуюся спинку, иногда просовывал пальцы под застежку бюстгальтера, только не знал, как она расстегивается… Он то и дело прикасался губами к полузакрытым ресничками глазам, ароматным щечкам, носику и мочкам ушей, ощущая себя переполненным самой сильной нежностью и любовью к этому невероятному, загадочному, фантастическому существу.

— А знаешь, что я придумала? — жарко прошептала Света прямо в Никитине ухо. — Давай не будем ничего снимать, а?

— Разве так получится? — спросил он.

— У нас с тобой все получится… — страстно дыша, сказала она. — Все-все получится… Ляг на спинку, котенька!

Никита подчинился. Света приподнялась, перебросила через него колено, села ему на ноги и закопошилась в прорехе его джинсов, выпуская на свет Божий предмет… Оп! И вот он уже стоит, чуть покачиваясь, озаренный красноватым, сладострастным светом ночника. Нет, конечно, Никита свое хозяйство знал хорошо, и вид этой части своего собственного тела ему был хорошо знаком, но все же в этот момент ему показалось, что происходит что-то нереальное, необычное, фантастическое.