Мародеры

Леонид Влодавец

Мародеры

Часть первая. КЛЯТВА У ГРОБА

ОПОЗДАЛ ТЫ, ПАРЕНЬ!

Странный шел дождь, слишком теплый для осени. Но, как положено по времени года, мелкий и поганый. Булькал по лужам, в которых отражались зыбкие и тусклые огоньки окон. Тюкал по черному, мокрому асфальту, на котором эти же огоньки размазывались в бесформенные пятна. Шлепал по листве, которая еще не облетела с деревьев и кустов. Брякал по ветровому стеклу и гулко барабанил по крыше старенького, видавшего виды темно-синего «Москвича-412», скромно притулившегося к бордюру у чахлого скверика во дворе большого многоэтажного десятиподъездного дома.

Как видно, жители этого дома особо не бедствовали. Во дворе стояло десятка четыре автомобилей, среди которых даже «девятки» и «восьмерки» смотрелись бедными-пребедными родственницами. Одни парковались в «ракушках» и «хлебницах», другие беспечно стояли под дождиком.

В «Москвиче» сидели двое в черных кепках, недорогих нейлоновых ветровках, самопального пошива джинсах и потертых ботинках, вроде тех, что выдают строителям. Один из молодцов был покрупнее, постарше, лет за тридцать. Он спокойно откинулся на сиденье перед баранкой и даже вроде бы дремал. Второй нервно позевывал, поглядывал в покрытое мелкими капельками ветровое стекло.

Тот, что сидел на водительском месте, посмотрел на часы, произнес задумчиво:

— Минут через десять должен быть, если все нормально. Соберись, Ежик. Все ништяк будет.

— Покурить бы…

— Пока не надо. Лучше, чтоб у нас в кабине ничего не светилось.

Младший нервно хихикнул, пошуршал пластиковым пакетом, лежавшим у него на коленях, ощупал его руками, одетыми в тонкие вязаные перчатки.

— Не верти зря и вообще не ерзай…

Старшой оборвал свое нравоучение и резко перевел взгляд на высокую арку, служившую для въезда во двор с улицы, такой оживленной и шумной днем, но нынче, в половине одиннадцатого, совсем опустевшей. Под арку въезжал темно-зеленый «Мерседес-500».

— Этот, — уверенно определил старшой. — Пошел не спеша, Ежик!

Молодой мягко выскользнул из дверцы, прихватив пластиковый пакет.

Прогулочным шагом он двинулся к ближайшему подъезду, площадка перед которым освещалась натриевым фонарем, привинченным над дверями. От «Москвича» до этой площадки было метров двадцать, а от площадки до арки, через которую во двор въехал «Мерседес», — больше ста. Однако Ежик подошел к площадке чуть позже, чем иномарка. Ему оставалось метров пять, когда из «Мерседеса» вылез объемистый дядя в распахнутом черном плаще не менее 58-го размера, с бритым, почти квадратным затылком и весьма суровым низколобым лицом, затененным черными очками. Он бегло глянул на приближающегося паренька, а затем открыл заднюю дверцу «Мерседеса».

— Прошу, Валентин Григорьевич, все нормально. В этот самый момент Ежик, находившийся на уровне капота иномарки, замедлил шаг и сунул руку в пакет, будто проверял, не разбил ли невзначай бутылку. А из машины уже выходил важный господин, которого быковатый охранник назвал Валентином Григорьевичем. Это был тоже приличных размеров дядя, хотя и немного пониже и постройнее, чем его телохранитель. С дорогим кейсом, в солидной шляпе и с букетом цветов, завернутым в целлофан.

Хозяин еще не успел передвинуться под прикрытие могучей спины своего бодигарда, как Ежик, не выдергивая правой руки из пакета, подхватил его левой снизу и …

Автоматная очередь разорвала тишину. Шляпа важного господина слетела с головы и шлепнулась в лужу, а сам Валентин Григорьевич, выкрикнув что-то нечленораздельное, повалился навзничь. Рядом с ним рухнул и телохранитель — очередь, выпущенная с расстояния в два с половиной метра, поразила их в головы.

Шофер, сидевший за рулем «мерса», успел только понять, что произошло, но сделать ничего не смог — вторая очередь вонзилась в лобовое стекло и пригвоздила водителя к сиденью.

Синий «Москвич» вывернул из своего укрытия, подкатил к «мерсу», остановившись в метре от Ежика. Водитель вполголоса подсказал:

— Контрольный хозяину! Быстро!

Ежик обежал капот иномарки, подскочил к распростершемуся Валентину Григорьевичу и выстрелил в голову, по-прежнему не вынимая автомат из пакета.

— Бросай пакет!

Ежик швырнул автомат и торопливо запрыгнул в машину. Водитель рванул с места, объехал сквер, не сбавляя газа, вписался в арку, вывернул на улицу и понесся по маслянисто-черному асфальту. Стрелка спидометра моталась около девяноста, больше из этой старой тарахтелки не выжималось при всем желании.

— Сделал! Нормально сделал! — пробормотал Ежик, ощущая легкое опьянение от содеянного. — Трех!

— Статья 105 часть 2 пункт «а», — прокомментировал водитель, сворачивая в пустынный переулок, — от восьми до двадцати лет либо смертная казнь или пожизненное. Согласно новому УК. Так что будь добр, не звони об этом.

Просто забудь, и все. Потому что бывают случаи, когда пожизненное заключение кончается в СИЗО, в первый же день.

— Что я дурак, что ли? — возмутился Ежик. — Ты меня за пацана держишь?

— Нет, надеюсь, подрос уже. Не побежишь к друганам во двор хвастаться… И девочкам не будешь рассказывать, какой ты крутой.

— Да ладно издеваться-то, Макар!

— Ничего, ничего, еще разик напомнить не грех, — водитель сбавил скорость и свернул направо, в промежуток между двумя домами, а затем, прокатив немного по пустому двору, остановил машину в каком-то тупичке, посреди мусорных баков и выключил мотор.

— Вылезаем! Пересадка.

Разом выскочили из «Москвича», пробежали в угол тупика за мусорные баки, где обнаружился узкий, асфальтированный проход между двумя старыми кирпичными домами, ведущий в другой двор. Здесь, неподалеку от детской песочницы с проржавевшим и покосившимся грибком, стояла красная «девятка». Сидевший за рулем мрачноватый мужичок лишь лениво обернулся, когда Макар и Ежик плюхнулись на заднее сиденье.

— Мешок за задним сиденьем, — сообщил водитель «девятки», включая стартер.

— Кроссовки под передним. Переодевайтесь.

— Понял, — отозвался Макар и, быстро обернувшись, нащупал у заднего стекла сложенный вчетверо объемистый полиэтиленовый мешок. Он тут же сдернул с головы кепку, снял куртку и затолкал в эту упаковку. То же самое проделал и Ежик.

Потом запихнули туда же джинсы и ботинки. Остались в тренировочных костюмах с капюшонами, а на ноги надели кроссовки. «Девятка» в это время уже подъезжала тихим ходом к открытому канализационному люку, куда, клокоча, скатывался дождевой ручеек. Притормозили, и Макар сбросил мешок с одеждой и обувкой.

«Девятка» прибавила скорость и вывернула в подворотню, выводящую на узкую извилистую улицу. По этой улице прокатились до ограды старого парка, в которой, как водится, не хватало одного металлического прута.

Где-то далеко, за деревьями, слышался рев динамиков, исторгающих музыкальные децибелы, визги балдеющей молодежи, невнятная скороговорка ди-джея: в центральном павильоне парка продолжалась дискотека.

— Выходим, — Макар и Ежик покинули автомобиль и, быстро оглядевшись, пролезли через дыру в парк.

— Бегом! — Макар припустил во всю прыть. Сквозь кусты продрались на широкую аллею, на которой кое-где горело несколько фонарей.

— Переходи на трусцу, — Макар сбавил скорость. Ежик послушался и побежал медленнее. Аллея полого свернула влево и вывела на площадку перед воротами парка, давно сбитыми с петель и не закрывавшимися. У ворот, правда, дежурил милицейский «уазик», под небольшим навесом покуривали несколько бойцов в кожаных куртках. Они дожидались полуночи, когда после закрытия дискотеки могли возникнуть «трения» среди разогревшихся юношей.

Пробежав створ ворот, Макар и Ежик перешли на шаг и стали делать упражнения на расслабление мышц.

— Привет чемпионам! — окликнул их из-под навеса один из милиционеров с погонами старшего лейтенанта. — Сегодня что-то мало побегали. Я замерил — час двадцать. А то все по два часа тренировались…

— Погода уж больно дрянная, Володя, — по-приятельски ответил Макар, — мы любители, для здоровья бегаем, не радикулит наживаем.

Макар с Ежиком направились к белой «шестерке», стоявшей недалеко от навеса.

— Вы там осторожней, мужики! — напутствовал их старлей. — На Индустриальной какого-то туза с охраной завалили. Троих сразу. Бандюки по городу мотаются на зеленых «Жигулях». На них уже «сирену» запустили. Они наверняка захотят машину поменять, так что осторожней, не нарвитесь.

— С оружием, бандюки-то? — заинтересованно спросил Макар.

— Хрен его знает, автомат вроде бы бросили, но вполне могут еще пушку иметь.

— Спасибо, что предупредил, — сказал Макар вполне серьезным тоном.

Когда «шестерка» откатила от ворот парка, Ежик усмехнулся:

— Ни фига себе, менты! Синий «Москвич» от зеленых «Жигулей» отличить не могут!

— Да нет, они-то могут, а вот свидетели не могут. Темно же! Я ведь специально останавливался так, чтоб в тень от «Мерседеса» попасть. Она же наискось лежала, тень-то. И тебе указал точку там же по той же причине. Рожа не высветилась, тем более из-под кепки. Даже если водила или охранник оживут, то фиг чего вспомнят. И потом, кто из дома в окна глядит вечером? Все телевизоры смотрят или водку пьют. Услышат выстрел — к окну не побегут, разве что бабки любопытные. Да и из тех, может быть, одна-две решится ментам сказать, что видела. А бабки у нас редко понимают в машинах.

— А баба, к которой он ехал, в окно не смотрела?

— Может, и смотрела, только до нее менты еще не дошли. И сразу не дойдут, потому что у бабы этой есть муж, и высовываться из окошка и орать: «Это моего любовника грохнули!» она не будет.

Макар свернул к тротуару около кирпичной пятиэтажки.

— Все, приехали. Ополоснись в душе, прими стакан — и в койку. Завтра поспи до десяти, а к одиннадцати чтоб был в конторе.

— Понял. Счастливо! — Ежик выпрыгнул из машины и вбежал в подъезд.

«Шестерка» покатила дальше. Макару надо было проехать еще пару кварталов.

Он ехал медленно, не торопясь и не волнуясь. Даже когда навстречу ему, тревожно вопя сиренами и мельтеша мигалками, промчались одна за другой три милицейские машины (пара желтых «Жигулей» и черная «Волга», должно быть, с каким-то начальством), у Макара сердце не екнуло. Он только скосил взгляд на мигалки и произнес презрительно:

— Опоздал ты, парень!

ПАССАЖИР УТРЕННЕГО ПОЕЗДА

Вообще-то поезд был не совсем утренний, а скорее ночной, потому что в четыре утра поздней осенью по всей территории России стоит густая темень. А поскольку погода за прошедшие четыре часа не улучшилась, то пассажиры, по разным причинам вынужденные прибыть в этот областной центр на «утреннем» поезде, явно испытывали дискомфорт. Особенно те, кто приехал не в отпуск к горячо любимым и любящим родственникам и не с инспекцией к преданным подчиненным, а по личным делам, причем, не имея на ведение этих самых дел солидного капитала. Сюда же относились те, кого послали в служебную, но плохо оплаченную командировку.

Те, у кого деньги были, уверенно проходили сквозь вокзал на площадь и подходили к добровольцам-частникам, которые так и рвались оказать транспортную услугу: за 15— 20 тысяч брались доставить в любой конец города.

Те, у кого денег не было, концентрировались в зале ожидания.

Именно это обстоятельство и заставило одного из пассажиров, покинувшего общий вагон, примоститься на одно из пустующих мест фанерного диванчика.

Этот пассажир не отличался от многих тысяч молодых парней и девиц, которые в настоящее время носятся по стране без каких-либо определенных целей. Панки, хиппи, рэпперы, рэйверы, рокеры, металлисты — черт их всех поймет. «Система», тусовщики, одним словом. В последние годы их, правда, заметно поубавилось, потому что мамы с папами обнищали, и кормить болтающихся без толку оболтусов и обормоток стало нечем. Немалый процент этой публики ударился в бизнес, другие спохватились и принялись учиться, учиться и еще раз учиться, третьи, усевшись на иглу, слезть с нее уже не сумели, четвертые, поздоровее, определились в охранники, бандиты или в охранники бандитов. Кое-кто политикой занялся, благо теперь до фига партий и у каждой — по своему «комсомолу».

Обтрюханные джинсы, черная и местами продранная кожаная куртка-«косуха», тощий защитного цвета рюкзачок за плечами и кирзовые опорки на ногах — все это шло от тусовки. Черный берет — не морпеховский, а мирный, художнический

— это уже не совсем в масть. Бородка и усы — скорее всего с большим трудом отросшие и достаточно аккуратные — это некое отступление от образа. А уж отсутствие сережек в ушах, свастики, выбритой на голове, татуировки на щеках, «фенечек» на запястье и кольца в носу говорило, что паренек скорее всего не рок-фанат, не профессиональный тусовщик, а нечто совсем другое.

Юноша уселся рядом с дремлющим старичком бомжового вида и целым семейством в составе древней бабки, пожилого мужика предпенсионного возраста, двух баб средних лет и относительно молодой парочки с ребенком лет пяти. Бабка и пожилой сидели на одном диванчике с пареньком и бомжевидным дедом, остальные — напротив.

Все они были в легком подпитии и оживленно базарили. Юный бородач волей-неволей вынужден был посвятиться в семейные проблемы соседей.

Вряд ли юноша всерьез интересовался содержанием разговора, у него были свои проблемы, и в первую очередь он думал о том, как добраться на улицу Молодогвардейцев, дом ь 56. Именно по этому адресу жил человек, который мог бы помочь ему в решении самой главной проблемы. Однако транспорт начинал работать только в шесть утра, и надо было ждать еще почти полтора часа.

Конечно, можно было попробовать уснуть, у бомжевидного деда это неплохо получалось. Но дед перед засыпанием принял умеренную дозу алкоголя, и все мирское перестало его волновать. Он не только не слышал громкого галдежа распивающего семейства, но даже не чуял запаха спиртного.

— Андрюша! — умоляюще произнесла Алла. — Хватит клюкать-то. Ты ж за рулем все-таки!

— Да чо ты, е-мое! — отмахнулся супруг. — Мы ж с папашей друзья, верно?

— Максимке спать давно пора, — прижав к себе сонного мальчика, проворчала молодая мамаша.

— Да чего там, — отмахнулся Андрей, — полчаса до поезда, а там — двадцать минут до Молодогвардейцев.

Молодой человек, услышав название улицы, заинтересовался.

— Извините, что я вмешиваюсь, — произнес он осторожно. — Вы не знаете, как туда проехать? А то я первый раз в городе…

— Из Москвы? — поинтересовался Андрей, как будто от этого зависело, сообщит ли он, как доехать до улицы Молодогвардейцев, или нет.

— Да.

— Ой, да чего вы его спрашиваете! — встряла Алла. — Он же пьяный. Садитесь на 8-й автобус, доезжайте до ДК «Водник», а оттуда три остановки на 2-м трамвае.

— Я — пьяный? — обиделся Андрей. — Да я за руль сяду — ни одна ГАИ не придерется! Слышь, пацан, тебе куда там, на Молодогвардейцах?

— Дом ь 56, — ответил юноша.

— Е-мое, это ж рядом! У тебя там кто, родня? Может, знаю кого-то?

— Мне там Ермолаев нужен, Василий Михайлович.

— О, бля, надо же! — восхитился Андрей. — Это ж мой бывший мастер! Я у него в ПТУ учился. Все. На фиг тебе еще час тут париться — доедешь со мной. А заодно поможешь тестя с бабами в вагон усадить. Идет?

— Разумеется, — сказал юный бородач, хотя без большого энтузиазма. Ехать на автомобиле, за рулем которого не шибко трезвый мужик, — еще то удовольствие.

— Как звать? — спросил Андрей.

— Никита, — ответил москвич, протягивая руку.

— Нормально! — отчего-то порадовался здешний. — Со знакомством примешь?

И налил в красный пластиковый стаканчик граммов пятьдесят.

Никита вздохнул. Он это дело не очень любил, но отказываться не стал. В это самое время объявили посадку на поезд, которого дожидалось старшее поколение. Чемоданов, сумок и узлов оказалось штук десять, многие из них были совершенно неподъемные. Тем не менее Никита, несмотря на свои довольно скромные габариты, смело подхватил два не самых легких тюка и успешно доволок их до вагона.

Потом он подождал, пока семейство простится. Прощание затянулось, потому что тесть с зятем приняли еще по одной — на посошок.

Это оказалось последней каплей: выбраться на перрон с женой и сыном Андрей еще смог, но затем выпал в осадок, и Никите с Аллой пришлось взять его под руки.

«Ушастый» «Запорожец» стоял метрах в пятнадцати от лестницы, но чтобы дотащить до него обмякшего и пьяно бормочущего хозяина, потребовалось минут пять.

— Лишь бы ключи не посеял! — молилась Алла.

— Ни хрена-а! — пробурчал себе под нос ее супруг. — Все путем!

Ключи обнаружились в кармане куртки.

— Все п-путем! Ик! — язык у Андрея еще очень слабо поворачивался. Правда, в машину он залез более-менее самостоятельно, но, сев на правое сиденье, тут же захрапел, свалив голову набок.

— Вот чучело, блин! — рявкнула супруга. — Как знала! Ну, папаша, елкин кот! Что теперь делать-то? Ты, московский, машину водишь?

— Да вообще-то вожу. Только прав нету.

— Хрен с ним, лишь бы доехать.

Алла пристегнула Андрея ремнем безопасности, захлопнула правую дверцу, открыла левую, сдвинула водительское сиденье и пролезла на заднее, к Максимке.

А Никита уселся за баранку. Стартер закхекал, мотор заработал.

— Направо давай, — велела Алла. Андрей уже вовсю храпел, распространяя густой перегар.

Никита послушно сел за руль и покатил по пустынной улице. Он все припоминал, существует ли статья за управление транспортным средством без водительского удостоверения или за это только штрафуют. И еще его очень интересовало, как Андрей сумел довезти до вокзала свою многочисленную родню в таком маленьком «Запорожце».

— Как вы тут все поместились-то? — спросил он, не оборачиваясь.

— А мы в два рейса, — ответила Алла, укладывая на колени голову спящего Максимки. — Сначала бабушку с мамой и тетю Валю отвезли, потом батю забрали.

Тут, блин, не угадаешь — как волк, коза и капуста… Я почему поехала-то и Максимку потащила? Думаю, напьется — так хоть машину вести не дам. Посидим до утра — глядишь, проспится. Хорошо вот, что ты еще подвернулся. Тебе сколько лет-то?

— Двадцать три…

— А бородищу-то нарастил! Я думала, тебе за тридцать. А Василь Михалыч тебе дед, что ли?

— Нет, — мотнул головой Никита, — он мне не родственник. Просто у меня дело к нему.

— Что-то я не слышала, чтоб он коммерцию крутил, — заметила Алла.

— Да у меня дело не коммерческое, а научное.

— Научное? — совсем удивилась Алла. — Он же токарем всю жизнь был, ну мастером в ПТУ поработал — какая ж тут наука?

— Объяснять долго… Вы лучше скажите, я правильно еду?

— Вон у того светофора налево поворачивай… Ты вообще-то кем работаешь?

— Раньше в архиве, хранителем фондов. А сейчас грузчиком в одной фирме устроился.

— Ты? Грузчиком? — хмыкнула Алла. — В жизни бы не подумала… Больно интеллигентный! Я думала, ты в институте учишься.

— А я и учусь. Только там стипендию редко платят, а здесь — полтора миллиона.

— Понятненько… Вот сюда сворачивай. Это и есть улица Молодогвардейцев.

Улица была застроена длинными рядами серых пятиэтажек, собранных из необлицованных железобетонных панелей, которые местами уже здорово потрескались и были наскоро замазаны цементом, чтоб не задувало. По правой стороне улицы ряд пятиэтажек оказался короче. Дальше стояли одноэтажные деревянные домишки, которые, должно быть, вскорости собирались снести.

— Вот это наш, сорок восьмой, — сообщила Алла, указывая на одну из пятиэтажек. — А вон там, где машина стоит, — пятьдесят шестой, маленький. Там Михалыч и живет. Усек?

— Ага, — кивнул Никита, приметив кособокий деревянный домишко, около которого стоял грузовичок «УАЗ».

— Теперь во двор заезжай, к третьему подъезду. Никита остановил «Запорожец», и у него вырвался вздох облегчения: надо же, доехал, не попался!

Без прав, на чужой машине, да еще с запахом — хоть и пятьдесят грамм, но все-таки…

Алла тоже была довольна.

— Ну, теперь бы еще Андрюху наверх затащить… Храпит, гадский гад, лыка не вяжет! Но сначала Максимку надо отнести.

Подхватив спящего мальчика, она выбралась из машины.

— Подожди тут, — сказала она и вошла в подъезд.

Было по-прежнему темно, в выходной день окна пятиэтажек оставались темными. Впрочем, и в будни, наверное, мало кто просыпался до шести часов утра.

Тишина стояла почти деревенская. Только со стороны центра доносился слабый шум машин, да дождик помаленьку брякал по крыше «Запорожца» и ржавым жестяным гаражам, располагавшимся в глубине двора.

Где-то вдалеке зафырчал мотор, и спустя несколько минут в промежутке между двумя пятиэтажками промелькнул грузовик. Похоже, тот самый «УАЗ», что стоял у дома 56.

Алла вернулась минут через пятнадцать.

Лифта не было, а Андрея пришлось затаскивать аж на четвертый этаж, с небольшими передышками, потому что сам он не только не мог, но и не хотел идти, все время порывался освободиться и давно бы свалился, если б не героические усилия сопровождающих. Тем не менее его все-таки затянули в квартиру и, протащив волоком через большую комнату, где уже сопел Максимка, доставили в маленькую, служившую супружеской спальней. Там его осторожно уронили на кровать и закатили к стенке, чтоб не свалился.

Сбежав вниз по лестнице, Никита прошел через двор до угла и вдоль по улице Молодогвардейцев направился к дому ь 56.

ИЗ БИОГРАФИИ НИКИТЫ ВЕТРОВА. КРАДЕНЫЙ ДНЕВНИК

Все началось шесть лет назад, когда Никита Ветров, окончив школу и позорно провалившись на вступительных экзаменах в историко-архивный институт, устроился работать в архив.

Сначала, будучи подсобным рабочим, он занимался тем, что вынимал архивные дела, которые заказывали в читальный зал исследователи, грузил их в неуклюжий ящик на колесах, почему-то именовавшийся «шарабаном», и вез их через двор.

Потом забирал те дела, которые читатели уже просмотрели, грузил их в тот же «шарабан» и вез обратно. Интеллекта это не прибавляло, но зато развивало физически. К тому же Ветров проявлял старательность, и его повысили до хранителя фондов.

Соответственно, Никиту поставили на более интеллектуальную работу — проверять наличие дел. Это означало, что он должен был вынимать из ячеек стеллажей увесистые картонные коробки с делами и проверять, все ли дела на месте и нет ли каких лишних. Заодно полагалось проверять количество листов, перенумеровывать их или нумеровать заново, и отмечать, какие дела не сшиты, повреждены плесенью или мокрицами, поедены жуками…

Поначалу Никите было очень любопытно посмотреть на бумажки, которым почти сто лет. Спустя год они ему жутко надоели: большинство дел были ужасно скучные.

Всякие там уведомления да препровождения, списки личного состава да ведомости на получение денежно-вещевого довольствия. Приказы по частям царской армии, давным-давно расформированным, и тоже какие-то затхлые. Того-то такого-то числа назначить в наряд, того-то произвести в ефрейторы, такого-то посадить на гауптвахту…

Так он проработал два года, особо не мучаясь мыслями о житье-бытье и даже о поступлении в вуз, потому что настроения учиться у него тогда не было. В армию ему тоже не хотелось, потому что он очень не любил, когда им командуют.

Но в армию его все-таки забрали, хоть и на год позже, чем следовало. Однако недели за две до того, как ему пришла «повестка на расчет», произошло то самое событие, которое и привело его в этот город.

Дали ему проверять наличие дел в каком-то совсем небольшом фонде, где было не больше трех десятков дел. Фонд принадлежал какой-то крохотной войсковой части. И дела в этом фонде были самые что ни на есть ерундовые. Кроме одного, которое, хоть и числилось в этом фонде, относилось совсем к другому.

Внешне выглядело оно совершенно так же, как и остальные: имело невзрачную голубовато-серую обложку, на которой стоял штамп с номерами фонда, описи и дела, имелся старый, еще с «ятями» и «ерами» написанный заголовок. Что-то вроде: «Переписка о заготовке сена». И даты стояли — «Начато: 14 июля 1916 г.

Кончено: 23 сентября 1917 г.».

Что заставило Никиту полистать это дело — сейчас трудно сказать, но где-то в самой середине его, в окружении рапортичек о количестве заготовленного сена, наткнулся на тетрадку без обложки, из тридцати желтых, сложенных вдвое, листов очень плохой нелинованной бумаги, убористо исписанных химическим карандашом.

Эта самая тетрадка была прошита через сгиб листов суровой ниткой и пришпилена ржавой булавкой к соседнему документу. Листочки в тетрадке были пронумерованы, но сами по себе — не по общей нумерации листов дела. На первом же листке тетрадки Никита увидел дату — 2 августа 1919 года. То есть документ не относился ни к данному фонду, ни даже к данному архиву, который хранил документы лишь до 1918 года. А по содержанию эта тетрадь представляла собой дневник капитана Белой армии (вооруженных сил Юга России) Евстратова Александра Алексеевича.

Что должен был сделать Ветров по правилам? Да ничего особенного. Пойти к заведующей хранилищем, показать тетрадочку. Из нее по акту сформировали бы отдельное дело и передали бы в другой архив «по принадлежности».

Однако Никиту бес попутал. Сначала он заставил его прочесть первую страничку…

ИЗ ДНЕВНИКА КАПИТАНА ЕВСТРАТОВА

«2 августа 1919 года.

Сегодня от щедрот о. Анатолия, у которого нынче квартирую, приобрел немного бумаги (выменял на горсть подковных гвоздей). Это позволило мне продолжить описание своих странствий, прерванное неделю назад. На нашем участке фронта все это время наступали. Похоже, краснюки на последнем издыхании.

Сдаются чуть ли не ротами. Говорят, что Троцкий велел ставить позади обычных полков латышей, китайцев и матросов с пулеметами, чтобы удерживать бегущих.

Впрочем, я лично этого не видел, ибо известно, как славно врет наш доблестный ОСВАГ. Не удивлюсь, если у них, как и в большевицком РОСТА, трудятся те же щелкоперы, которые в 1914-м убеждали нас через газеты, будто Краков вот-вот будет взят. И мы, кадеты-молокососы, страдали от того, что война кончается, а мы все еще учимся… Господи, какие же мы были идиоты!

Третий день стоим здесь, в Пестрядинове. Село бедное, солдаты жалуются на плохую пишу. Подвоз чрезвычайно слабый. Даже пшена привезли треть против положенной нормы. Весьма не завидую сотнику Вережникову. У меня на довольствии только 4 лошади, а у него — целый табун. Фуража, как водится, нет. Казаки уже вовсю воруют его у крестьян. Одного Вережников поймал и приказал пороть на виду у мужиков.

Прибыл вестовой из штаба полка. И зачем я понадобился в столь поздний час?»

Прочитав эту первую страничку, Никита захотел прочитать вторую, третью и дальше. Но до конца рабочего дня оставалось совсем мало времени. А откладывать на завтра так не хотелось! Хотя вроде бы пока ничего экстраординарного в этом дневнике он еще не прочитал. Просто было очень интересно прочитать то, что переживал белый офицер на гражданской войне. Конечно, если бы этот дневник попал Никите лет пять назад, то он читался бы куда интереснее, потому что тогда, при Советской власти, про гражданскую войну писали только со стороны красных. Все вроде бы очень хорошо и логично выкладывалось, за исключением одного: было непонятно, почему если весь народ был за красных, то отчего они провозились с белыми аж целых пять лет «и на Тихом океане свой закончили поход» аж в октябре 1922 года? Впрочем, в те времена, когда Никита нашел этот дневничок, гражданскую войну стали по большей части освещать со стороны белых.

И тоже, очень логично все выстраивалось, за исключением одного: если белые были кругом правы, если большая часть народа большевиков ненавидела, то почему же белые все-таки проиграли гражданскую войну?»

И хотя Никите в принципе была до фени вся эта древняя история, которую уже нельзя было изменить, судьба какого-то отдельного человека, угодившего в такую заваруху, где русские сражаются с русскими, его очень заинтересовала.

Прежде всего потому, что ему вот-вот предстояло идти в армию. Никита был мальчик развитый и хорошо представлял себе, что тоже может угодить на гражданскую войну. Незадолго до обнаружения дневника он видел по телевизору схватку демонстрантов с ОМОНом на Ленинском проспекте. Потом не спал ночь и думал, что да как… До этого он как-то не думал, что могут быть люди, которым социализм и коммунизм еще не надоели. Он был убежден, что все вокруг при Советской власти только лгали и притворялись, а потом с легким сердцем все это бросили и стали жить свободно. Оказалось, нет. Очень многие верили, и фанатично притом.

Никита уже тогда подумал, что нынче красные оказались в том же положении, что и белые в 1917 году. То есть решились до конца отстаивать свой старый, привычный строй, многие годы казавшийся вполне справедливым, правильным и даже лучшим в мире. Соответственно, если он поймет психологию белых в гражданской войне, то поймет и психологию нынешних красных. А если уж приведет его судьба на новую гражданскую войну, то он будет знать, как себя вести и на какой стороне сражаться…

Никита выдернул булавку, отцепил тетрадку от дела и спрятал под рубаху. А потом спокойно прошел мимо постового милиционера, дежурившего на выходе из архива.

Сначала он думал, что берет дневник ненадолго, просто посмотреть.

Однако… Уж очень занятным оказалось содержание дневника. Никита перечитывал его раз за разом, иной раз наизусть запоминая отдельные фразы.

Так Никита и ушел в армию, припрятав дневник в книжном шкафу. Конечно, какое-то время беспокоился, вдруг мать найдет? Но потом все эти беспокойства оказались отодвинутыми на задний план, потому что сержант Ветров попал на войну. Правда, не на гражданскую классовую, а на чеченскую, межнациональную…

УЛИЦА МОЛОДОГВАРДЕЙЦЕВ

Никита шел быстрым, широким шагом, всматриваясь в неясный силуэт домишки, слабо освещенного фонарем, качающимся на тросах посреди улицы.

Но зря он торопился. На двери дома 56 висел большой-пребольшой амбарный замок, тем самым говоря о том, что хозяина дома нет. Более того, его наличие тут в шесть утра как бы намекало на то, что Ермолаев тут и не ночевал.