Поезд полз в предрассветном тумане, солнце вот-вот должно было бы его разогнать, но пока туман почти полностью скрывал окружающий мир, и казалось, что его не существует - есть только мокрые мазутные шпалы и рельсы параллельных путей, отполированные до свинцового блеска колесами составов, придорожные чернозеленые кусты, канавы с застойной водой да мерно выскакивающие и исчезающие столбы. - Погода сегодня нелетная, слава богу, - почему-то обрадовалась Евгения. Тут стукнулся в дверь проводник и предупредил: - Прибываем. Евгения стремительно поднялась, Лосин помог ей надеть плащ, ощутив аромат ее духов, и подхватил ее чемоданчик. Они прошли по коридору вагона в тамбур, где проводник уже откинул металлическую крышку пола над лесенкой, значит на станции не будет перрона. - Спасибо вам, - словно вспомнила про Лосина Евгения. - Я от счастья глупая, совсем голову потеряла, но вчера поняла, как вам его не хватает... Вы... Вы словно в штопоре... верно? Но не бойтесь, все будет хорошо, исполнятся ваши желания, я нагадала... Она отобрала чемоданчик у Лосина. - Еще раз спасибо... Вы лучше возвращайтесь, не надо, чтобы он видел нас вместе, а товарищ поможет. - Передам с рук на руки в целости и сохранности, - по-своему прокомментировал ситуацию проводник. - Честь имею! - щелкнул каблуками Лосин. Чувство досады на проницательность Евгении охватило его. Но ей уже было не до него. Лосин вернулся в купе, плотно закрыл за собой дверь и сел у окна. Дорожное приключение ушло в прошлое, и теперь в его власти вспоминать о нем с сожалением о неоправдавшей себя взятке проводнике или или забыть об этой ночи, подавить воспоминание о ней, как желание курить, или все-таки поведать при случае в мужской компании, переиначив правду по-своему в силу своего воображения, причем даже необязательно в присутствии Хмелика. Хмелик бежал вдоль вагона по коричневому гравию в распахнутой шинели со сдвинутой на затылок фуражкой, окантованной голубым околышем. Тревожно улыбаясь, он напряженно вглядывался снизу в окна купе. Хмелик почти встретился глазами с Лосиным, но, видимо, его окликнули, он круто развернулся и поймал кинувшуюся ему на шею Евгению. Они стояли соединено после разлуки, которая была для них просто невыносимой, и, не веря своему счастью, касались, гладили, обнимались, что-то нежное говорили друг другу. Лосин смотрел на них сверху, также как смотрела на него Евгения вчера вечером. Поезд тронулся, Хмелик случайно поднял голову и Лосин отпрянул от окна. Так вот оно что! Евгений и Евгения. Двое Жень. Двоеженец Хмелик. Вот оно дорожное приключение! То-то Хмелик в последнее время какой-то шалый. Как Евгения. Все верно - с тех пор, как вернулся из отпуска. Из Анапы. С сыном ездил вместо Маргариты, она в Москву уезжала, с отцом что-то случилось, хворал он. Тогда зачем Хмелик назначил Евгении рандеву именно здесь, на этой станции? Тоже понятно - подальше от любопытных глаз да от длинных языков и в то же время рядом, полчаса на машине от части. Счастливые. Как там у Толстого? "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему." И Лосин внезапно ощутил себя Вронским, а Хмелика - Карениным. Сработало, всплыло наружу потаенное желание. Аналогия, на первый, эмоциональный взгляд, показалась Лосину интуитивно верной: он, как Вронский, молод, здоров и обладает всеми данными для блестящей карьеры, а Хмелик, хоть и ровесник Лосина, но, как и Каренин, принадлежит к клану власть имущих. Потом Лосин обнаружил, что отличается от Вронского не только происхождением, но и тем, что счастье-то привалило не ему, а Хмелику. Значит, опять обошли, недодали, отобрали. Или он сам что-то отдал, в чем-то согласился, когда-то покорно смирился, например, перед Хвостом? Злая несправедливость, круто вспыхнуло в сознании Лосина. Какой он Вронский?! Что он видел в своей жизни? Особняк в Петербурге, усадьбу в Москве, имение в Орловской губернии?.. Приземистую, заброшенную окраину провинциального Бейска с Тихоней, ФЗУ, фабрично-заводское училище, вечернюю школу. Блеск паркетных зал, вихри вальса, мазурки, польки, хрусталь изысканных застолий?.. Казарму, танцы в местном клубе под баян, рябую, одноглазую повариху в курсантской столовой. Тайный поцелуй в полутемной гостиной, батист подушек, будуар в мерцании свечей?.. Голую лампочку под потолком каптерки, мешки с бельем, сложенные на полу, одеяла с надписью "ноги". Конечно, Лосин прекрасно понимал, что такие противопоставления неправомерны, что родись он в прошлом веке, вряд ли бы стал капитаном авиации, а пошел бы по стопам отца, работал бы в мастерских, отслужил бы в простых солдатах. Все это так, но он, Лосин, хочет иметь такую же, не меньше, как у Хмелика, квартиру в Москве. Не меньше. Именно в Москве. И горку с хрусталем для Серафимы. И ту всесильную, как у Хмелика гарантию личной защищенности, которая дает свободу выбора, свободу поступка... Чтобы не приходилось покупать ее у Хвоста за "рубель" мелочью, не отдавать ракоглазому старшине месячный паек махорки и три флакона одеколона "тройной", не совать, не глядя, черному проводнику денежную купюру достоинством... Дайте ему Лосину, эту гарантию, кстати обещанную в семнадцатом и присвоенную Хмеликами, как престолонаследниками. И тогда посмотрели бы. Кто кого. Живи Лосин в прошлом, он бы объяснил при случае за картами господину Хмелику, что не намерен более быть у него на побегушках, отвесил бы ему полновесную пощечину лайковой перчаткой и уведомил бы, что выбор оружия и право первого выстрела за противником. В ночь перед дуэлью Лосин написал бы письмо при свечах, гусиным пером... Кому?.. Маргарите или Евгении... О чем?.. Завещание?.. Прощание с жизнью?.. Истину, легко забываемую под прессом ежедневных забот, что жизнь хороша, хороша, как сочный, рассыпчатый красный арбуз в жаркий полдень бабьего лета, хороша, как рубин виноградного вина, растворившего южное солнце, хороша, как красный туман любви, который бьется и пульсирует вместе с сердцем... Рассвет, слабая метель, опушка черного леса, сабли с золотыми эфесами, неровно воткнутые в снежную целину, стаи ворон, вспугнутые эхом выстрела, и красные пятна крови Хмелика на растоптанном секундантами и врачом снегу... Лосин жив, убит Хмелик. Нет, убита злая несправедливость. Каратель - Лосин. Лосин опомнился. Такого раньше за ним не водилось. Шалят нервишки. Сновидения мерещатся. Хмелики кровавые в глазах. Тоже мне, Борис Годунов. Так было бы в прошлом. А в настоящем дуэлей нет и быть не может. В настоящем у Лосина в руках козырная карта, и если написать куда следует, а политуправление пока никто не отменял, что Хмелик прелюбодействует с дочкой репрессированных, то там учтут... Обязательно учтут. Мы с Вронским - офицеры, но разных армий. Надо будет только для страховки послать копии сразу в несколько адресов... Солнце не поднималось, плотный туман прилип к окну, вползал в купе, и оброненная Евгенией красная заколка в складке покрывала стала серой. Как туман.
