Любовь и шпионаж

      Я осторожно отделил его от застывшей на столе лужицы стеарина, и его колеблющийся свет упал на мои руки; я невольно вздрогнул: не только обе руки, но и обшлага моей сорочки были в крови. При виде этого зрелища мне чуть не сделалось дурно. Я перевел взгляд на свои ноги; мои светло-коричневые ботинки тоже были в крови, пятна крови виднелись и на сером твидовом костюме, который я не мог сменить со времени приезда в Париж, так как сразу с головой окунулся в гущу чрезвычайных событий. Кровь еще не успела застыть, и на всем, за что я брался руками, оставались красные, липкие, страшные следы.
      Конечно, самое лучшее, что я бы мог сделать, – это удалить предательские пятна с рук и одежды прежде чем покину комнату… Но сначала я должен отыскать футляр!
      Поиски я начал с того, что просмотрел массу разбросанных на полу газет и бумаг, покопался в куче какого-то тряпья, смешанного с трухой из разодранного матраса, и, несмотря на ужас, все время сдавливавший мне горло, радостно воскликнул «ура!» – когда, расправив валявшийся на полу смятый коврик, обнаружил в нем плоский футляр…
      Тот самый!
      Он лежал открытый, зеленой спинкой кверху. Я набросился на него как ястреб на добычу, но – увы! – в нем ничего не было…
      Горькое разочарование длилось всего одну минуту и сменилось буйным ликованием, когда, откинув коврик в сторону, я увидел под ним сложенный документ. Какое счастье, что грабители случайно выбросили его из футляра и тем спасли от загрязнения: на футляр попали брызги крови, тогда как документ под ковриком сохранился чистым и не запятнанным; хорошо, что я вовремя спохватился и не прикоснулся к нему окровавленными руками!..
      На столе я нашел скомканную белую тряпку, развернул ее и увидел, что это полотенце. Я тщательно вытер о него – сначала руки, потом футляр, и лишь тогда, с чувством невыразимого облегчения, осторожно, двумя пальцами, поднял с пола драгоценный документ, бережно уложил его в футляр и сунул в тот самый карман, откуда он был похищен.
      Казалось, на этом было закончено все самое трудное и опасное, что довелось испытать мне и Максине за эти два дня. Что же еще теперь нам предстоит? Разве не все осталось позади?….Внезапно я услыхал скрип половиц. Кто-то шел по коридору.
      С мучительным волнением прислушивался я к шагам. Куда направляется непрошенный ночной визитер – в эту комнату или в другую? Секунды казались мне долгими, как годы. Наконец, шаги остановились возле моей двери.
      Кто это мог быть? Буше? Сосед, обеспокоенный шумом? Привратник? А может быть, один из бандитов – ведь он обещал зайти сюда еще раз!
      За дверью послышались тихие голоса: кто-то совещался, очевидно, не решаясь войти. У меня вся кровь прилила к голове, я чувствовал, как пульсирует она в висках. Но думал я не о себе, а о футляре. Если меня застанут здесь, в чужой комнате, наедине с трупом, меня, конечно, арестуют за убийство. Ведь я весь за брызган кровью убитого, и даже лицо, наверное, в крови: я несколько раз прикасался к нему окровавленными руками.
      Пусть арестовывают, но документ у меня не должны найти! Я обязан спасти его, спрятать… но куда?! Погасив свечу, я рванулся к открытому окну. За окном, вдоль всего подоконника, тянулся под навесом узкий балкон, предназначенный больше для цветов, чем для людей. При слабом мерцании звезд и тусклом свете отдаленного уличного фонаря я увидел на балконе длинный деревянный ящик. В нем стояли в ряд цветочные горшки с увядшими и засохшими цветами; видно, о цветах здесь никто не заботился, никто не поливал их.
      Поспешно завернув футляр в обрывок газеты, я вынул из деревянного ящика два цветочных горшка, положил свой плоский сверток на дно ящика и поставил оба горшка на прежнее место, чтобы замаскировать спрятанную вещь.
      Все это было проделано мною за несколько секунд, после чего я снова вернулся в комнату. Кто-то уже крутил ручку двери, затем догадался толкнуть дверь и вошел.
      Яркий свет карманного фонаря ослепил меня.

Рассказ Дианы Форрест

Глава 17. Диана едет в полночь

      Думаю, что всю мою жизнь меня очень портили. Все были добры со мной, все разрешали и старались сделать мне приятное, так же, как и я им; и я считала это само собой разумеющимся.
      Только Лиза относилась ко мне по-иному. Я никогда не ждала от нее того, что привыкла получать от других. Но мне всегда хотелось сделать ее счастливой – насколько такое маленькое, обозленное на всех созданьице может быть счастливым, – и я приучила себя не обращать внимания на ее выходки, что бы она ни сказала или ни сделала.
      Никогда нельзя было предугадать, что она сейчас выкинет, какие замыслы бродят в ее озорной головке.
      …Но Ивор… Боже мой! Разочароваться в нем, стать несчастной из-за него! До сих пор я не знала, что можно так жестоко страдать, как страдала в тот роковой день, когда он уехал, оставив меня на вокзальной платформе… Тогда я и не помышляла о поездке вслед за ним в Париж. Если б кто-нибудь сказал мне, что я поеду туда, я бы возразила: нет, нет, ни за что!
      И, однако, поехала. Я позволила уговорить себя и при этом заставила себя думать, что делаю это только ради тети Лилиан, желая доставить ей удовольствие, но в глубине души знала, что на самом деле все не так. Просто я не могла больше переносить эту тривиальную английскую жизнь с ее раз и навсегда заведенным порядком, когда каждый день похож на другой. Мне хотелось, чтобы в моей жизни произошла какая-то перемена, выходящая за рамки обыденного.
      Первое время по приезде в Англию мы с Лизой иногда дурачились, затевали разные шальные проделки, которые сходили нам с рук лишь потому, что мы – «американские девушки». Однако, познакомившись с Ивором, я почувствовала, что в мою жизнь вошло что-то новое; и я остепенилась. Это очень огорчало и злило Лизу: ведь в большинстве случаев именно она была зачинщицей наших проказ.
      Вот почему я согласилась поехать в Париж.
      Может быть, меня тешила мысль, что я буду находиться там же, где сейчас находится он. И на борту парома, и в поезде я твердила себе, что ничего хорошего произойти не может, что Ивор и я уже никогда не будем относиться друг к другу как раньше, что между нами все кончено – по его вине… Но где-то в глубине моего сознания таились надежда и мысль, что я несправедлива к нему: ведь он просил меня верить ему, а я отказалась. И что-то заставляло меня думать, что мы еще встретимся и он сумеет доказать, что приехал в Париж не ради Максины де Рензи. Как бы это было хорошо! Я снова начала бы жить… так как убедилась, что жизнь без любви и доверия к любимому человеку – это не жизнь!
      …И встреча произошла – произошла самым неожиданным образом. Но вместо радости я стала в десять раз несчастней, у меня не осталось и тени надежды. Когда я увидела Ивора в холле отеля, он выглядел очень смущенным и не захотел отказаться от какого-то таинственного свидания.
      Но вот что странно: я вдруг стала бояться за него, не знаю почему; может быть, из-за тоскливого, удрученного выражения его лица. С таким выражением не идут на свидание с любимой женщиной…
      И вместо того, чтобы тревожиться за себя, я вдруг почувствовала тревогу за него.
      Правда, я сделала вид, что мне нет никакого дела до того, пойдет ли он на это свидание или останется с нами. Я разговаривала с лордом Робертом так, будто совсем забыла о существовании Ивора Дандеса, и даже повернулась к нему спиной, когда он собрался уходить.
      Однако вскользь я еще раз подметила трагическое выражение его глаз и стиснутые челюсти, словно он уходил на казнь…
      Удивительно, как быстро может измениться настроение человека! Или это бывает только у женщин? Всего за минуту до встречи я презирала Ивора за измену и мстительно убеждала себя, что было бы очень хорошо выйти замуж за Боба Уэста, – пусть Ивор, узнав о нашей помолвке, раскаивается и переживает!.. Но затем, совеем неожиданно, как будто в мое сердце вонзился острый нож – все во мне перевернулось. Я отдала бы что угодно, если б могла сейчас побежать следом за Ивором, сказать ему, что люблю его беззаветно и буду ему верить по-прежнему, вопреки всему…
      – Что с тобой, Ди? Ты так побледнела, словно собираешься упасть в обморок! – сказала Лиза своим обычным резким голосом, который, хотя она и не говорила чересчур громко, проник во все отдаленные уголки большого холла.
      Я подумала, что с ее стороны нетактично привлекать ко мне всеобщее внимание; какие-то иностранные туристы, проходившие мимо нас, обернулись и бросили на меня любопытный взгляд.
      – Это только так кажется от освещения, – сдержанно сказала я. – Я вовсе не чувствую себя плохо.
      Моя ложь в данном случае была простительна. Когда человек очень несчастен, его сердце начинает биться медленней, дышать становится трудней, как перед грозой, но к чему выставлять это напоказ!
      – Я просто немного устала, – продолжала я. – Прошлую ночь никто из нас не ложился спать до трех часов ночи, а день потом тянулся слишком долго. Мы получили столько впечатлений!.. Думаю, тетя Лили, вы не будете возражать, если я пойду в свою комнату, как только мы подымемся наверх…
      Мы поднялись на лифте, и у дверей гостиной я пожелала всем спокойной ночи.
      – Не пойти ли мне с тобой, помочь тебе? – спросила Лиза, но я сказала «нет». Было нечто новое с ее стороны – предложить мне помощь, потому что она сама слабого здоровья и требует от меня постоянного внимания и заботы.
      Тетя Лилиан привезла с собой в Париж свою любимую камеристку Нэнси, без которой не может обойтись ни одного дня. Но мы с Лизой оставили нашу горничную в Лондоне, и тетя радушно предложила нам воспользоваться услугами Нэнси, которая и постучала в мою дверь спустя несколько минут. Однако я поблагодарила ее и отослала обратно. Мне хотелось побыть одной.
      Я не торопилась раздеваться. Некоторое время я постояла у окна, любуясь панорамой ночного Парижа и вереницей электрических фонарей, протянувшихся бриллиантовой россыпью вдоль знаменитых Елисейских Полей, по которым взад и вперед сновали кареты, коляски, моторы, развозившие людей по домам после театра, кабаре или дружеских вечеринок в ресторанах и бистро. Последние кучки запоздалых гуляк спешили к домашнему уюту и ночлегу…
      Я перевела взгляд вниз и увидела ярко освещенный портал нашего отеля, а на его широких мраморных ступеньках – человеческую фигуру в плаще, медленно расхаживавшую вдоль портала. С высоты своего этажа я не могла как следует разглядеть этого человека, но сердце подсказало мне, что это Ивор. Ивор, который только вчера говорил мне слова любви, называл меня Единственной Девушкой в мире, и уверял, что я всегда останусь для него Единственной!
      Очевидно, он дожидался заказанного кэба, чтобы уехать от меня к другой женщине, ради которой пошел на разрыв со мной.
      «К ней или не к ней он собирается ехать? – гадала я, стараясь даже мысленно не произносить ненавистного имени. – Впрочем, если не к ней, то отчего не мог честно сказать, что за свидание у него в такой поздний час? Боже мой, должен же он знать, как жестоко заставляет меня страдать! А если мои переживания ему безразличны, то почему он сам выглядел таким убитым и расстроенным?»
      Дело стало казаться мне еще более таинственным, чем раньше, но боль от разочарования в Иворе ни на минуту не утихала в моем сердце. Я содрогалась от унижения, которому он меня подверг, бросив меня по первому ее зову.
      «Хотела бы я знать, что он думает в эту минуту! – прошептала я почти громко: мне захотелось услышать звуки собственного голоса. – Кто скажет, не совершаю ли я страшную несправедливость по отношению к нему?»
      И тут в дверь, которая вела в комнату Лизы (рядом с моей) послышался легкий стук, а дверная ручка стала медленно поворачиваться. Однако я заранее заперла ее на ключ: мне хотелось побыть одной, и я боялась, что Лиза из любопытства пожелает заглянуть ко мне, конечно, не спрашивая разрешения войти. Она нередко проделывала это раньше, всегда неожиданно. Ивор недаром называл ее Бесенком: она появлялась именно тогда, когда считала, что люди не хотят ее видеть; по ее мнению, это был самый подходящий момент для визита.
      – О, Ди, впусти меня скорее! – воскликнула она за дверью. Минуту или две я не отвечала. Я всегда относилась к Лизе с сочувствием и жалостью, но за последние двадцать четыре часа мне почему-то стало неприятно встречаться с ней, хотя я снова и снова твердила себе, что бедная девушка желает мне только добра и когда-нибудь я буду благодарна ей за это. Почему же сейчас мне хочется оттолкнуть ее? Я почти забыла, что два года назад дала обещание ее родному отцу (моему отчиму) ласково относиться к ней, не обижать… И меня охватило раскаяние, Я испугалась, что бедняжка рассердится, если я не впущу ее, и ляжет в постель озлобленной, а когда она в таком состоянии, у нее обычно появляются сердечные приступы и бессонница.
      – Ди, ты здесь? – крикнула она снова. – Впусти же меня, у меня к тебе важное дело, очень-очень важное!
      Не отвечая, я подошла к двери и открыла ее. Лиза ворвалась в мою комнату как вихрь.
      – Как хорошо, что ты еще не разделась! – возбужденно заговорила она. – Сейчас мы с тобой должны поехать в одно место, немедленно!
      – Куда? – с изумлением спросила я. – В чем дело?
      – Мне некогда объяснять, куда и в чем дело. Нас ждет внизу мотор. По дороге все расскажу. Надевай побыстрей свою накидку, и пошли!
      Тут только я обратила внимание на то, что она одета «на выход»: на ней был ее длинный дорожный плащ и шляпка с вуалью.
      Я подошла к окну. Ивора уже не было видно; значит, он дождался своего кэба и уехал, но у бокового подъезда отеля действительно стоял наготове автомобиль.
      – Я наняла его, как только он подъехал к отелю с какими-то туристами, – пояснила Лиза торопливо, видя, что я колеблюсь.
      – Но ведь уже полночь. Куда ты собираешься ехать? И что скажут дядя Эрик и тетя Лилиан?
      – Они ничего не узнают. Мы проскользнем мимо их апартаментов как тени. Ну же, поворачивайся! Или ты боишься? Где твой смелый, решительный американский характер? А еще хвасталась, что твой дед воевал против южан добровольцем, и сам Линкольн хвалил его за храбрость! Неужели жизнь в Англии так испортила тебя?
      Она явно хотела подзадорить меня. Не слушая моих возражений, она набросила мне на плечи мою накидку, а на голову шляпку и потащила к двери. Я почти не сопротивлялась. Мне самой вдруг захотелось куда-нибудь поехать, чтобы развеять мрачные мысли и тревогу.
      В самом деле, почему бы не прокатиться по ночному Парижу, которым я только что любовалась из окна? Тайком – это даже романтичней!
      Я заразилась дикой, необузданной энергией, которая иногда вспыхивала в Лизе, если она затевала какую-либо бесовскую проделку. В такие минуты она забывала даже о своем нездоровье, и ничто не могло ее остановить. Да я и не пыталась останавливать: знала, что если ей помешать, она разразится рыданиями, – а слез я не могла переносить: это зрелище разрывало мне сердце. К тому же ее слезы нередко оканчивались истерическим припадком…
      Лиза осторожно выглянула за дверь, махнула мне рукой, и мы тихо прокрались по длинному пустому коридору, никем не замеченные.
      В конце коридора за столиком, на котором светилась лампа под зеленым абажуром, сидела дежурная по этажу. Лиза сказала ей, что мы хотим «подышать свежим воздухом», и та молча кивнула.
      – Тебе не кажется, что сегодня должно что-то случиться? – спросила Лиза, когда мы выходили из отеля через боковые двери, минуя холл (она уже знала здесь все ходы и выходы).
      – Ты – маленькая колдунья! – отвечала я. – У меня именно такое предчувствие.
      – Да, я колдунья, я ведьма. Я не такая, как все. И поэтому, Ди, ты обязана меня слушаться, – загадочно сказала она.
      Я видела, что она неспроста предпринимает эту поездку в полночь, и пыталась разгадать причину. Но на сей раз ее подвижное круглое личико под вуалью было непроницаемо.
      – Опять хочешь впутать меня в какую-то авантюру? – пошутила я.
      – Ты вечно подозреваешь меня в чем-нибудь нехорошем! – отпарировала она. – Просто у меня появилось такое вдохновение, интуиция, – называй как хочешь, но сейчас мы должны поехать в одно место, чтобы убедиться, права я или нет…
      Когда мы уселись в мотор, Лиза сказала по-французски шоферу, молча ожидавшему ее приказаний:
      – На Рю д'Олянд, семьдесят два. И, пожалуйста, побыстрей!
      Машина рывком тронулась с места.
      – Чей это адрес? – спросила я.
      – А разве ты не просматривала сегодняшних газет?
      – Нет, конечно…
      – Жаль. Я просматривала. Там есть очень интересная заметка – «Новая премьера Максины». И в ней, между прочим, сказано: «Наша прославленная звезда Парижского театра Максина де Рензи обещает порадовать сегодня парижан еще одной премьерой… Возле ее тихого домика на Рю д'Олянд, семьдесят два, всегда толпятся поклонники ее таланта», – ну, и так далее. Поняла?
      Да, я поняла: мы едем к ее дому! Цель поездки тоже стала ясна.
      – Собираешься шпионить за Ивором? – сдавленным голосом спросила я. – Но если он в самом деле поехал туда, то ты опоздала: он уже там!
      – Ничего подобного. Он отъехал в кэбе совсем недавно, и ехать ему надо почти полчаса, а мы будем там через пять минут.
      – Значит, это и есть твое «вдохновение»?
      – Ну и что? Разве это так плохо? Ты лишний раз убедишься, какая ты доверчивая, и как тебя легко обвести вокруг пальца.
      Больше я не задавала вопросов. У меня мелькнуло подозрение, что Лиза старается восстановить меня против Ивора и делает это с определенным намерением – разлучить нас. Уж не влюбилась ли она сама в него? Впрочем, это было бы естественно…
      Несколько минут мы ехали в полном молчании. По мере того как мы удалялись от центра, от Елисейских Полей, электрические фонари на улицах сменились газовыми, и ночная жизнь вокруг нас постепенно затихала. Перестали попадаться кэбы и веселые парижские гуляки. Мы сворачивали то направо, то налево и наконец остановились посреди какой-то незнакомой мне улицы, где я не была ни разу, хотя до этого несколько раз посещала Париж в дневное и вечернее время.
      – Это и есть Рю д'Олянд? – спросила Лиза шофера, поспешно вскакивая с места и высунув голову в окошко.
      – Да, мадемуазель, – услышала я его ответ.
      – Тогда стойте здесь, пока я вам не скажу.
      – Это довольно тихая улица, – промолвила я. – Не похоже на то, что здесь может произойти что-то особенное.
      – Подождем немного. Если и впрямь ничего не произойдет, – поедем куда-нибудь еще.
      – Давай лучше уедем сразу. Я не хочу участвовать в шпионаже, это низко и подло!
      На этот раз я говорила с Лизой более резко, чем обычно.
      – Но это вовсе не шпионаж, – возразила она, – а просто проверка для твоей же пользы. Мне больно видеть, как тебя околпачивают…
      – Нет, нет, я не виню Ивора! Он – свободный человек и волен поступать как ему вздумается.
      И тут Лиза вдруг изменилась; ее манера стала мягкой, нежной и вкрадчивой, как у кошки.
      – Ди, дорогая сестричка, не злись на меня, – сказала она умоляюще. – Пойми меня, пожалуйста! Ведь я люблю тебя, разве ты сомневаешься в этом? Я хочу твоего счастья. О, давай подождем еще чуточку и посмотрим! Я не стала бы выманивать тебя из отеля, если бы не считала, что для тебя будет лучше увидеть все своими глазами. Может, я выболтала тебе кое-что лишнее, но я боялась за тебя, дорогая, мне больно было смотреть на тебя, такую расстроенную. Зато представь себе, какое будет счастье, если твой Ивор не явится сюда! Какая это будет радость для нас обеих! Тогда я раскаюсь в своих ошибках и подозрениях, а тебе, сестреночка, придется извиняться перед Ивором за то, что ты так несправедливо обошлась с ним. Подумай, это было бы чудесно!
      – Лиза, я не перенесу позора, если он увидит меня здесь. Я должна немедленно уехать отсюда! – и я потянулась к шоферу, чтобы приказать ему возвращаться в отель.
      – Ах, так! – почти вскричала Лиза. – Тогда вот что: поезжай одна, раз тебе это приспичило, а я останусь здесь… пока не узнаю, к кому Ивор Дандес шел на свидание. Понятно?
      И она сделала вид, что хочет выпрыгнуть из машины. Я держала ее.
      – Ты прекрасно знаешь, что я не оставлю тебя здесь одну, – сказала я в отчаянии. – Ни ты, ни я не можем идти ночью пешком по улицам.
      – Вот и отлично! – обрадовалась она. – Будем ждать вместе ради нашего общего блага. Дурочка, я хочу помирить вас с Ивором, – так мне велит моя совесть, и ты не заставишь меня уехать отсюда даже силой!
      – Почему же твоя совесть вдруг заговорила в тебе? Вчера вечером и нынче утром ты пыталась обличить Ивора во всех грехах…
      – Видишь ли, сегодня я много думала об этом и стала сомневаться. Я испугалась, что, может быть, мы напрасно осуждаем его. И если он сейчас не придет в этот дом, – я поверю, что ему наплевать на Максину. И буду очень рада за тебя!
      Я больше не стала спорить с ней и откинулась на подушку сиденья; мое сердце сильно билось, я уже не думала о том, как мне поступить. Я могла лишь подчиниться «колдунье» Лизе…
      – Какой-то мужчина только что вышел вон из-за того угла, – прошептала Лиза, приложив палец к губам. – Это Ивор? Я не могу разглядеть… Нет, вроде не он… (В ее голосе явно звучало разочарование.)
      – Он прячется в тени, как будто подстерегает кого-то. И, судя по всему, интересуется именно этим домом. Но если это не Ивор, то кто же? Может быть, сыщик?
      – А почему сыщик должен следить за домом мадемуазель де Рензи? – спросила я с удивлением.
      Лиза заметно сконфузилась, словно о чем-то проговорилась, и мне показалось, что она что-то скрывает от меня.
      – Бог мой! – поспешно ответила она. – Я сказала просто так, потому что этот мужчина не хочет, чтобы его видели… Вон опять он спрятался – теперь за деревом. Его уже не видно, может, он совсем ушел?
      Секунду она помолчала и вдруг торопливо зашептала:
      – Тсс! О, Ди! Глянь в окошко: появился еще один… и на этот раз, кажется, Ивор… Да! Да! Это он! Боже, как быстро он шагает, почти бежит. Он не видит нашего автомобиля. Глянь же скорей, не бойся, он не заметит тебя, он так торопится на свидание, что даже не смотрит в нашу сторону. Вот он подошел к воротам Максины…
      Теперь в ее голосе звучало ликование.
      …Все было кончено, моя последняя надежда рухнула! Его глаза, которые так трагически, так обреченно смотрели на меня в отеле, лгали… как и губы, уверявшие меня вчера, что в целом мире нет другой девушки, кроме меня.
      – Я не хочу смотреть, – задыхаясь, произнесла я.
      – Ну и дура!.. Ага, кто-то открыл ему калитку и впустил его, – продолжала Лиза, не скрывая удовлетворения. – Я не разглядела, кто. Калитка захлопнулась за ним…
      – Теперь едем! – умоляла я.
      – Нет, нет! – вскричала Лиза. – Еще подождем. Мне дьявольски хочется знать, что будет дальше. Мы находимся в центре событий, как говорит твой дядя Эрик.
      Мне было уже безразлично, что будет дальше. Ивор пришел ночью на свидание с Максиной де Рензи, – и все остальное не имело значения. У меня даже не было сил настаивать на немедленном отъезде.
      – Хотела бы знать, убежит ли от нас тот мужчина, что прячется в тени, если мы подъедем к нему поближе? – задумчиво сказала Лиза.
      Она наклонилась к шоферу и негромко приказала ему ехать вдоль улицы Рю д'Олянд по направлению к незнакомцу. Шофер так и сделал, но незнакомец, стоявший под деревом, не двинулся с места. Как видно, мы его ничуть не интересовали, да и дождь, который к этому времени принялся накрапывать, мешал ему выйти из укрытия.
      – Остановитесь вон перед тем домом, у стены, увитой жимолостью, приказала Лиза, но я запротестовала:
      – Нет, нет, мы не должны останавливаться. Лиза, я запрещаю! Мы и так чересчур долго находились на этой улице!
      – Хорошо, переедем на другое место. Поезжайте, шофер, только медленно… еще дальше… теперь стоп! – распорядилась она, когда мы отъехали от дома Максины де Рензи и приблизились к тому углу, из-за которого незнакомец впервые появился перед нами. Прежде чем я сообразила, что она собирается делать, Лиза выпрыгнула из машины и побежала словно девочка к этому углу. Я хотела удержать ее, но не успела и осталась ждать в машине, все время опасаясь, что меня может увидеть Ивор.
      На углу Лиза остановилась и оглянулась назад, на Рю д'Олянд, – причем ее длинный дорожный плащ и платье развевались на ветру.
      «Сейчас она вернется!» – устало подумала я, но Лиза вдруг исчезла за углом, и я уже хотела сказать шоферу, чтобы он поехал следом за ней, но она тотчас появилась снова и запыхавшись, подбежала к нам.
      В ее руке была зажата небольшая изящная сумочка из парчи; в полутьме, при свете уличного фонаря, тускло поблескивали ее серебряные шнурки…

Глава 18. Диана узнает новости

      – Я увидела, что эта сумочка валяется на тротуаре, – пояснила Лиза, – и побежала поднять ее.
      – Лучше бы ты оставила ее лежать там, – жестко сказала я. – Может так быть, ее уронила мадемуазель де Рензи.
      – Не думаю. Она лежала слишком далеко от ее дома.
      – Значит, она принадлежит тому человеку, который прячется под деревом, – предположила я.
      – Шутишь? Это же не мужская вещь, какой дурак станет таскать с собой дамские штучки?
      – Ты права, это сумка для косметики, – равнодушно согласилась я. – Однако нам пора ехать в отель.
      – Ты разве не хочешь подождать, узнать, сколько времени Ивор Дандес будет наслаждаться со своей прелестной Максиной?
      – Конечно, не хочу! – воскликнула я, сдерживая слезы, подступавшие к моим глазам. – Я не хочу больше знать о нем ничего!
      В тот момент я почти верила, что говорю правду.
      – Ладно! – сказала Лиза. – Мы и так узнали достаточно. Теперь ты убедилась, что я вовсе не заслуживаю твоих упреков. И чем меньше ты будешь думать о нем, тем будет лучше для тебя, моя бедная Ди!
      – Я не стану думать о нем совсем! – заявила я.
      Теперь я знала, как должны чувствовать себя люди, состарившись и устав от жизни. Мне казалось, что даже в восемьдесят лет я не буду более усталой и разбитой, чем сейчас. Единственным утешением было для меня то, что мы уже едем обратно в отель, и скоро я останусь одна в своей комнате, а дверь между мной и Лизой будет закрыта.
      Но это было очень слабым утешением, и я не могла даже представить себе, что когда-либо буду снова чему-то радоваться.
      – Я думаю, теперь ты можешь выйти замуж за лорда Роберта, – прощебетала Лиза, – и доказать Ивору Дандесу, что тебе плевать на него… Разве не правда?
      Говоря это, она зубами пыталась развязать узлы на серебряных шнурах, стягивавших найденную ею сумочку.
      – Возможно, выйду, – ответила я.
      – Конечно! – воскликнула она радостно. – Представь себе, что в один прекрасный день старший брат Боба умрет, и ты станешь герцогиней!. Ну разве не заманчиво? Только выходи поскорей, пожалуйста, – пусть Ивор не воображает, что разбил твое сердце. Сегодня я весь день наблюдала за Бобом и поняла, что он просто извелся от желания остаться с тобой тэт-а-тэт и сказать тебе нечто важное. Ты ведь скажешь ему «да», не так ли? Ты просто должна сказать «да» и немедленно объявить всем о вашей помолвке!
      – Посмотрим, как буду чувствовать себя, если это случится, – ответила я, пытаясь говорить весело, хотя это вряд ли удалось мне.
      Наконец, Лиза развязала шнурки на парчовой сумке и заглянула внутрь. По-видимому, она была поражена тем, что увидела там. Она быстро сунула туда руку, ощупала содержимое сумочки и кинула на меня косой взгляд. Однако не сказала, что обнаружила внутри: возможно, хотела разжечь мое любопытство, заставить меня заинтересоваться находкой. Но я не проявила интереса. Даже если б сумочка была битком набита золотом, я в тот момент не придала бы этому значения.
      Еще раз глянув искоса на меня и убедившись, что я не наблюдаю за ней, она как-то поспешно затянула шнурки на сумке и запихала ее в один из глубоких карманов своего дорожного плаща.
      …Я боялась, что по приезде в отель Лиза пожелает остаться в моей комнате и разозлится, если я начну ее выпроваживать, как я безусловно и сделала бы. Но она вдруг утратила всякий интерес ко мне и к моим делам, – теперь, когда все сомнения были устранены.
      Она даже не стала обсуждать со мной события минувшего памятного дня, и когда я сказала ей: «Спокойной ночи!» – небрежно бросила в ответ: «Пока!»
      И ничего не возразила, когда я заперла за ней дверь между нашими комнатами на ключ…
      «Вероятно, – подумала я, оставшись одна, – самое большее, на что я теперь могу рассчитывать, – это уснуть и постараться быть счастливой хотя бы во сне!»
      Но, хотя я изо всех сил старалась отогнать от себя тяжелые мысли и заснуть, – это у меня не получалось. Глаза мои закрывались лишь на минуту, и я ловила себя на том, что постоянно гляжу на окно, час за часом ожидая рассвета…
      Ночь казалась мне бесконечной. Я чувствовала себя опозоренной и униженной. Когда я ложилась в постель, было уже около двух часов ночи; как трудно было ждать той минуты, когда рассветет!
      Наконец, небо за окном посветлело, стало сперва зеленоватым, а затем голубым, и первые лучи солнца, предвещая отличную погоду, позолотили верхушки Эйфелевой башни.
      Я приняла холодный душ и почувствовала себя немного лучше, а после чашки горячего кофе вообще пришла в себя.
      Я была уже совсем одета, когда Нэнси осторожно постучалась в мою дверь и спросила, встала ли я и может ли она войти, чтобы причесать меня.
      – Моя госпожа, леди Маунтстюарт, шлет вам привет и надеется, что вы хорошо отдохнули, – сказала она. – Она будет рада слышать, что сегодня вы хорошо выглядите.
      Хорошо выгляжу? Я и сама хотела бы знать это. Я посмотрела на себя в зеркало и удивилась тому, что долгие часы страданий почти не отразились на моем лице. Возможно, я была несколько бледней обычного, но щеки мои все же румянились, а губы были пунцовыми. Как видно, молодое лицо не всегда выдает душевные муки…
      Сегодня мы должны были выйти очень рано, чтобы еще раз осмотреть чудесный автомобиль индийского раджи и «проверить его ходовые качества», как сказал Боб Уэст. А потом тетя Лили, Лиза и я намеревались отправиться по магазинам: считалось, что побывать в Париже и ничего не привезти оттуда – зря потраченное время.