Кошка на раскаленной крыше

      Большой Па: Я говорил Мэй и Гуперу...
      Брик: Эти двое могут оболгать кого угодно! Суки! У нас со Скиппером была настоящая дружба с мальчишеских лет, почти всю жизнь, пока Мэгги не вбила себе в голову то, о чем ты говоришь. Нормальна такая дружба? Нет!.. В наше время это слишком большая редкость, чтобы считаться нормальной.
      Большой Па: Брик, никто не думает, что это ненормально.
      Брик: Они ошибаются! Чистые, искренние отношения - это уже не норма теперь! (Они оба довольно долго молча смотрят друг на друга. Постепенно напряжение падает и оба отворачиваются, как бы устав друг от друга.)
      Большой Па: Да, как - то... трудно... говорить.
      Брик: Ну и давай закончим разговор...
      Большой Па: А почему все - таки Скиппер сломался? Почему ты стал пить?
      Брик вновь смотрит на отца. Вдруг он решил, сам не зная почему, сказать отцу, что он умрет от рака. Только так он может сравнять с ним счет: одна недопустимая вещь в обман на другую.
      Брик (зловеще): Хорошо, ты сам этого хотел, Па. Вот мы, наконец, и пришли к тому разговору, которого ты так хотел. Поздно останавливаться. Покончим со всем одним махом. (Ковыляет к бару.) У - гу... (Открывает ведерко и достает серебряными щипчиками кусочек льда, любуясь его ослепительной белизной.) Мэгги утверждает, что мы со Скиппером после колледжа пошли в футбол только потому, что боялись стать взрослыми... (Ходит по комнате, сильно стуча костылем и волоча больную ногу. Как в свое время Маргарет, он обращался к зрительному залу с устремленным в одну точку взглядом. Перед нами человек, трагически говорящий правду.) Мы хотели всю жизнь перебрасываться мячом... делать эти длинные, длинные... высокие, высокие... передачи, которые... никто бы не мог перехватить - только время, всю жизнь только с лету проводить атаки, которые сделали нас знаменитыми. И мы играли весь первый сезон и забрасывали мячи высоко... Но тем летом Мэгги поставила ультиматум - теперь или никогда, и я женился на ней...
      Большой Па: А как Мэгги в постели?
      Брик (криво усмехнувшись): Потрясающе. Как никто! (Большой Папа кивает, будто он был уверен, что это именно так.) Она ездила с командой, только и делала вид, что она своя в доску. Носила на голове высокую шапку из медвежьего меха, кротовую шубку, выкрашенную в красный цвет. Экстравагантна бала до сумасшествия. Снимала танцевальные залы, и мы отмечали там наши победы, не отменяя банкеты, даже если мы, случалось... проигрывали... Мэгги - Кошка! Ха! Ха! (Большой Папа кивает.) А Скиппер... У него вдруг повторился приступ, доктора не могли диагноз, а я получил травму... Лежал на больничной койке и следил за игрой по телевизору. Видел, как Мэгги подсела к Скипперу на скамье запасных, когда его заменили: он еле ногу волочил! Меня бросило в жар, когда она повисла у него на руке! Дело в том, что Мэгги чувствовала себя покинутой - ведь мы с ней, в сущности, никогда не были друг другу ближе, чем двое людей, лежащих в одной постели... никогда не были ближе двух кошек на заборе. Итак! Мэгги не теряла времени и взялась обрабатывать беднягу Скиппера. Она вбила ему в голову дурацкую идею, будто мы - я и Скиппер - боимся секса, и у нас в этом плане не все в порядке. И бедняга Скиппер лег в постель с Мэгги, чтобы доказать ей, что это неправда!.. А когда у него вдруг что - то не вышло, так растерялся, что, видимо, и сам поверил во всю эту чепуху. Скиппер сломался, как прогнивший прутик... Никто так быстро не спивался, и никто так быстро не умирал от пьянства... Теперь ты удовлетворен?
      Большой Па (слушая эту историю с недоверчивой улыбкой. Смотрит на Брика): А ты удовлетворен?
      Брик: Чем?
      Большой Па: Этой полуправдой для дураков?
      Брик: Что же здесь полуправда для дураков?
      Большой Па: Чего ты не договариваешь? Чего - то не хватает в твоем рассказе.
      Брик (телефонный звонок раздается в холле, Брик вздрагивает и говорит, как будто вспомнив о чем - то): Да!.. Я упустил разговор по телефону со Скиппером, когда он пьяный позвонил мне и признался в этой истории. Я бросил трубку!.. Это был мой последний разговор с ним в жизни. (Телефон в холле продолжает звонить, кто - то поднял трубку, но слов почти не слышно.)
      Большой Па: Ты бросил трубку?
      Брик: Бросил! Господи! Ну и что?
      Большой Па: Вот в чем дело! Вот мы и добрались, наконец, до того, что вызывает у тебя отвращение. Ты, оказывается, лжешь самому себе. Ты! Ты вырыл могилу своему лучшему другу и столкнул его в яму! Ты даже не объяснился с ним!
      Брик: То была его правда, не моя.
      Большой Па: Его правда? О'кей. Но у тебя не хватило сил посмотреть правде в глаза.
      Брик: Кто может посмотреть правде в глаза? Ты сможешь?
      Большой Па: Не начинай сваливать на других свою вину, мой мальчик! Это не честно!
      Брик: А как насчет сегодняшнего поздравлений и пожеланий в день твоего рождения, когда все знают, кроме тебя, что это последний год твоей жизни!
      Кто - то в холле отвечает, слышан смех по телефону, чей - то голос любезно отвечает: "Нет, нет, все это неверно. Это, конечно, ошибка. Вы с ума сошли". Брик внезапно приходит в себя и осознает, что он раскрыл отцу. Старается не смотреть на искаженное ужасом лицо отца.
      Брик: Пойдем... пойдем отсюда...
      Большой Папа внезапно выхватывает у него костыль, как будто это оружие, из-за которого они боролись.
      Большой Па: Нет. Нет. Никого не выйдет отсюда. Что ты сказал?
      Брик: Не помню.
      Большой Па: "Поздравления в день рождения, когда все знают, кроме тебя, что это последний год твоей жизни"?
      Брик: А, дьявол, забудь, папа. Пойдем на галерею, поглядим на фейерверк в честь твоего рождения...
      Небо освещается зелеными огнями фейерверка.
      Большой Па: Договори все до конца!
      Брик (глотая кусочки льда из стакана, глухим голосом): Дело свое оставь Гуперу, Мэй и пяти маленьким обезьянам. Вот все, что я хочу.
      Большой Па: "Дело свое оставь", говоришь.
      Брик: Все эти двадцать восемь тысяч акров богатейшей земли...
      Большой Па: Кто сказал, что я должен оставить свое дело Гуперу или кому-то еще? Мне еще жить лет пятнадцать - двадцать. Я тебя еще переживу. Еще придется тебе гроб покупать.
      Брик: Конечно... А теперь пойдем посмотрим фейерверк. Пошли.
      Большой Па: Наврали? Они наврали? О заключении из клиники? Они... они... нашли. Рак. Может быть... Рак?
      Брик: Ложь - это система жизни, в которой мы живем. Виски - один выход, смерть - другой. (Берет костыль из сразу ослабших рук отца и, шатаясь, выходит на галерею, оставляя за собой двери открытыми. Слышна песня "Собираем кипы хлопка".)
      Мей (появляясь в дверях): Ох, Большой Папа, это поют для вас.
      Большой Па (дико вопит): Брик!!! Брик!!!
      Мей: Он пьет на галерее, Большой Па!
      Большой Па: Брик!
      Мэй исчезает, испуганная его яростью. Дети зовут Брика, передразнивая Большого Папу. Лицо Большого Папы похоже на разбитую пожелтевшую маску, разваливающуюся на куски. В небе пылают огни фейерверка. Брик возвращается, серьезный, притихший, абсолютно трезвый.
      Брик: Прости, отец. У меня голова совсем не работает. Мне трудно понять, как это кто-то еще интересуется, жив он, мертв, или собирается умереть. И как это люди могут еще чем-то интересоваться, кроме того, осталось ли еще что в бутылке. Что я сказал, я сказал, не подумав. В чем-то я не лучше других, в чем-то хуже, поскольку я уже не живой человек. Может быть, людей вынуждает лгать то, что они еще живы, а я уже не живой человек, и потому случайно говорю правду... Не знаю, но как бы там ни было... мы с тобой друзья... а друзья должны говорить друг другу правду... (Пауза.) Ты сказал мне, я - тебе.
      Ребенок вбегает в комнату с пригоршней бенгальских огней, крича "Бах! Бах! Бах! Бах! И выбегает снова.
      Большой Па: Господи! Черт возьми весь этот проклятый, лживый мир! Лживые суки, лгущие друг другу. (Направляется к двери, оглядывается назад, в его глазах - какой-то немой вопрос, он как бы не может найти слов. Затем удовлетворенно кивает и говорит хриплым голосом.) Все лгут, все врут, врут и врут. Врут и врут. Лгут и дохнут. (Это он произносит с яростным отвращением. Идет к выходу.) Врут и врут. Врут и дохнут.
      Голос его затихает. Слышен звук шлепка. Кто-то шлепает разбаловавшегося ребенка. Брик неподвижно стоит, пока гаснет свет.
      Конец второго действия
      Действие третье
      Действие начинается в тот же момент, что кончилось предыдущее.
      Входит Мэй и преподобный Тукер.
      Мей: Где Па? Большой Па?
      Большая Ма (входит): От запаха фейерверка меня слегка тошнит. Где Большой Па?
      Мей: Именно это я хотела бы сама узнать. Куда он делся?
      Большая Ма: Полагаю, закрылся у себя. Улегся в постель.
      Входит Гупер.
      Гупер: Где Большой Па?
      Мей: Не знаем.
      Большая Ма: Должно быть, в постели.
      Гупер: Значит, можно поговорить.
      Большая Ма: Поговорить? О чем?
      На галерее появляется Маргарет, она разговаривает с доктором Бау.
      Маргарет (нараспев): Наша семья освободила своих рабов за десять лет до отмены рабства, мой прапрадедушка отпустил своих рабов за пять лет до гражданской войны!
      Мей: Бог ты мой! Мэгги снова взобралась на свое генеалогическое древо.
      Маргарет (приветливо): В чем дело, Мэй? А где Большой Па?
      Темп сцены должен быть очень велик. Большая суматоха в южной семье.
      Большая Ма (обращаясь сразу ко всем): Большой Па, наверное, очень устал. Он любит своих близких, любит, когда собираются вокруг него, но все это нелегко выдержать. Он сам не свой был весь вечер. Просто сам не свой, неудивительно, что он не выдержал.
      Священник Тукер: Он потрясающе выглядел.
      Большая Ма: Еще бы! Вы видели, как он ел за столом? Вы видели, как он съел ужин за один присест? Да он как лошадь ел!
      Гупер: Надеюсь, ему пойдет на пользу.
      Большая Ма: Вы видели, какой он съел кусок хлеба с патокой? Да еще виски прихлебнул.
      Маргарет: Это он любит. Настоящий деревенский обед.
      Большая Ма (перебивая): Ну да! Просто обожает. А кисель из ревеня? Да он столько умял, что негр с плантации может позавидовать!
      Гупер (с мрачным удовлетворением): Как бы не пришлось ему за это расплачиваться...
      Большая Ма (резко): В чем дело, Гупер?
      Мей: Гупер хочет сказать, что папе может быть плохо ночью.
      Большая Ма: Ах, брось ты: Гупер сказал, Гупер сказал. Почему это папе будет плохо, раз у него такой аппетит? Он совершенно здоров, только нервы не в порядке, а так он здоров, как бык! А сейчас все волнения позади. Он и ест как человек. У него такая гора с плеч свалилась. Ведь он уже думал, что обречен...
      Маргарет (печально и мягко): Благослови его, Господи...
      Большая Ма (подходя): Да, да, благослови. А где Брик?
      Мей: Вышел.
      Гупер: Все пьет.
      Большая Ма: Сама знаю, что пьет. Можете мне не твердить все время, что Брик пьет. И так вижу, что мальчик пьет, без ваших подзуживаний.
      Маргарет: Ну и прекрасно, Большая Ма! (Аплодирует.)
      Большая Ма: Все пьют и пили всегда, и будут пить, коль скоро есть на свете спиртное.
      Маргарет: Именно так. Я лично не доверяю непьющему мужчине.
      Мей: Гупер не пьет. Так ты и ему не доверяешь?
      Маргарет: Гупер, неужели ты не пьешь? Если б я знала, никогда бы так не сказала...
      Большая Ма: Брик!
      Маргарет: По крайней мере в твоем присутствие. (Мелодично смеется.)
      Большая Ма: Брик!
      Маргарет: Он все еще на балконе. Я его приведу, и мы сможем поговорить.
      Большая Ма (беспокойно): Что это за таинственный разговор такой? (Неловкая пауза. Она переводит взгляд с лица на лицо, слегка икает, бормочет извинения. Открывает веер, подвешенный на тесемке вокруг шеи, черный кружевной веер, идущий к ее черному кружевному платью, и нетерпеливо обмахивается, тревожно глядя на присутствующих, пока Маргарет зовет Брика, распевающего на балконе.) Не понимаю, что случилось, почему у вас такие вытянутые лица? Ну-ка, Гупер, открой дверь в залу, впусти немного воздуха.
      Мей: Мне кажется, Большая Ма, что лучше бы дверь не открывать, пока мы не поговорим.
      Большая Ма: Преподобный Тукер, может быть, вы откроете дверь?
      Священник Тукер: Конечно, Большая Мама.
      Мей: Мне просто кажется, что Большому Па лучше бы не знать о нашем разговоре.
      Большая Ма: Ну и сказала! Да если Большой Па захочет, он все услышит, что говорится в его доме!
      Гупер: Да не в этом дело.
      Мэй сильно толкает его в бок, чтобы он замолчал. Он яростно смотрит на нее, в то время как она делает перед ним круги, словно какая-то неуклюжая балерина, подняв тощие руки над головой, звеня браслетами и восклицая.
      Мей: Ветерок! Ветерок!
      Священник Тукер: У вас, пожалуй, самый прохладный дом в Дельте. А вы знаете, что вдова Холси Бэнкса поставила в память о муже кондиционер и в церковь, и в дом священника во Фрайорс Пойнте?
      Общий разговор возобновляется. Каждый болтает так, что сцена производит впечатление большой клетки с непрестанно щебечущими птицами.
      Гупер: Жаль, что никто не позаботился о вашей церкви, преподобный Тукер. Вы, должно быть, потом обливаетесь, стоя за кафедрой по воскресеньям.
      Священник Тукер: Да, одеяния хоть выжимай.
      Мей (в то же самое время, обращаясь к доктору Бау): Как вы думаете, доктор, инъекции витамина В-12 действительно так хороши?
      Доктор Бау: Если вам нравится колоться, то чем именно, совершенно неважно.
      Большая Ма (у двери на галерею): Мэгги, Мэгги, где вы там с Бриком?
      Мей (неожиданно громко, так что все замолчали): У меня странное чувство! Очень странное чувство!
      Большая Ма (оборачиваясь): Что за чувство?
      Мей: Мне кажется, Брик что-то не то сказал Большому Па.
      Большая Ма: Что же он мог сказать ему "не то"?
      Гупер: Дело в том...
      Мей: Да подожди ты!
      Она бросается к Большой Маме, гладит ее и целует. Та нетерпеливо ее отталкивает, а в это время образовавшеюся паузу заполняет голос преподобного Тукера.
      Священник Тукер: Да, в прошлое воскресенье золото на моей ризе превратилось в багрянец...
      Гупер: Вы, должно быть, про адское пламя говорили в своей проповеди?
      Он похохатывает над своей шуткой, но преподобному Тукеру не очень весело. В это время Большая Мама подходит к доктору Бау и обращается к нему.
      Большая Ма (ее задыхающийся голос поднимается над всеми другими): В мое время пьяниц лечили по методу Келли. А сейчас, я слышала, принимают какие-то таблетки. Но Брику совершенно ничего не требуется. (Появляется Брик, Маргарет за ним. Большая Мама не замечает его появления.) Просто он не смог пережить смерть Скиппера. Вы же помните, как умер этот бедняга. Ему всадили огромную дозу вамбутала дома, потом вызвали "скорую помощь", в больнице ввели еще одну дозу, и все это вместе, да еще и алкоголь, которым он прямо-таки пропитался за долгое время, - сердце не выдержало... Я так боюсь всяких уколов! И что это за манера - колоться! По мне уже лучше нож, чем шприцы. Сколько народу погубили этими уколами... (Резко замолкает и оборачивается.) А! Вот и Брик! Мальчик мой драгоценный! (Протягивая руки, направляется к Брику с коротким, громким придыханием. Оно комично, и трогательно одновременно.)
      Брик усмехается, слегка склоняет голову, с насмешливой галантностью пропуская Мэгги первой в комнату. Затем, опираясь на костыль, ковыляет к бару. Воцаряется полная тишина. Все смотрят на Брика, как смотрели всегда, стоило ему появиться или сказать что-то. Он по одному бросает несколько кубиков льда в стакан, затем неожиданно, но не спеша, оборачивается через плечо со сдержанной, очаровательной улыбкой и говорит.
      Брик: Прошу прощения! Еще кого-нибудь ждем?
      Большая Ма (грустно): Ах, сынок! Лучше не надо!
      Брик: Конечно, не надо, но я никак не дождусь щелчка в голове. После которого можно успокоиться!
      Большая Ма: Брик, Брик, ты разбиваешь мне сердце!
      Маргарет (в то же самое время): Брик, пойди сядь рядом с Большой Мамой.
      Большая Ма: Это невыноси - и - и - мо... (Рыдает.)
      Мей: Теперь мы все в сборе...
      Гупер: Можем поговорить...
      Большая Ма: Невыносимо... (Три раза всхлипывает. Это звучит почти как три удара в литавры.)
      Брик: Сядь сама, Мэгги. Я ведь калека, без костыля не могу. (Ковыляет к двери на галерею, стоит, прислонившись к косяку, как бы в ожидании.)
      Мэй садится рядом с Большой Мамой, в то время как Гупер садится напротив нее. Преподобный Тукер помещается между ними. Доктор Бау стоит, глядя в пространство перед собой, и зажигает сигарету. Маргарет отворачивается.
      Большая Ма: Что это вы меня окружили? Почему вы все так смотрите, да еще переглядываетесь?
      Преподобный Тукер отступает назад, пораженный.
      Мей: Сначала успокойтесь.
      Большая Ма: Сама, сама успокойся. Как я могу успокоиться, когда все на меня смотрят, будто у меня кровь на лице выступила? Что это все значит? А? Что?
      Гупер откашливается и занимает центральное положение.
      Гупер: Начинайте, доктор Бау.
      Мей: Доктор...
      Брик (неожиданно): Ш-ш-ш! (Потом коротко ухмыляется и с сожалением качает головой.) Нет, не то - не щелкнуло.
      Гупер: Брик, заткнись или выйди на балкон со своим бокалом! Нам надо серьезно поговорить. Большая Мама должна знать всю правду о заключении, которое пришло сегодня из клиники Очнера.
      Мей (с готовностью): О состоянии Большого Па!
      Большая Ма (с ужасом приподнимаясь):А что? Разве? Разве я чего-то не знаю? (В этих нескольких словах, в этом испуганном, едва слышном вопросе Большая Ма переживает всю свою сорокапятилетнюю жизнь с Большим Па, свою огромную, на удивление чистосердечную и безоговорочную преданность ему. Должно было быть в нем что-то, родящее с Бриком, который возбуждал любовь просто потому, что сам не настолько отдавался любви, чтобы потерять свою очаровательную отстраненность. И также как у Брика, это сочеталось с мужественной красотой. Весь облик Большой Мамы приобретает какое-то особое достоинство в этот момент. Она даже не кажется грузной и старой.)
      Доктор Бау (после паузы, неохотно): Так что? Да!
      Большая Ма: Я - хочу - знать! (В эту же секунду она подносит кулак ко рту, как будто на самом деле хочет обратного. Затем, по какой-то непонятной причине, она срывает поблекший корсаж с груди, бросает его на пол и топчет его своими короткими ножками.) Кто-то здесь лжет! Я должна все знать!
      Мей: Присядьте, Большая Мама, присядьте на диван.
      Маргарет (быстро): Брик, иди сядь с Большой Мамой.
      Большая Ма: Ну что? Что?
      Доктор Бау: За всю свою практику я никогда не видел более тщательного обследования, чем то, которое Большой Па Поллит прошел в клинике Очнера.
      Гупер: Она из самых лучших в стране.
      Мей: Она просто самая лучшая, лучше нет! (Почему-то она злобно толкает Гупера, проходя мимо него.)
      Он хлопает ее по руке, не отводя глаз от матери.
      Доктор Бау: Разумеется, еще до анализов у них была почти стопроцентная уверенность.
      Большая Ма: В чем уверенность? (Она переводит дыхание после неожиданного всхлипывания.)
      Мэй быстро целует ее. Большая Мама сердито отталкивает Мэй от себя, не отрывая глаз от доктора.
      Мей: Мужайтесь, мамуля!
      Брик (стал в дверях проема, тихо): В сиянии, в сиянии холодной луны...
      Гупер: Да заткнись ты, Брик.
      Брик: Ах, простите. (Удаляется на галерею.)
      Доктор Бау: А теперь, как вы понимаете, они взяты на исследование кусочек опухолевой ткани...
      Большая Ма: Опухолевой? Вы же ему сказали... (Страстно.) Вы же сказали и мне, и Большому Па, что там ничего страшного нет... Что это всего лишь спазмы... (Со всхлипыванием переводит дыхание.)
      Доктор Бау: Так сказали Большому Папе. Но образец ткани исследовали в лаборатории и, к сожалению, ничего утешительного не нашли. Она злокачественная. (Пауза.)
      Большая Ма: Рак?! Рак?!
      Доктор Бау сурово кивает головой. Большая Мама издает долгий сдавленный крик.
      Мей и Гупер: Ну, не надо, не надо, не надо, мама. Вы ведь должны знать.
      Большая Ма: Почему не сделали операцию. Почему не вырезали? А? А?
      Доктор Бау: Невозможно, Большая Ма. Слишком сильно разрослось.
      Мей: Понимаете, мама, и печень, и почки - везде метастазы.
      Гупер: Неоперабельно.
      Мей: Вот именно.
      Большая Мама ловит воздух ртом, словно умирающий.
      Доктор Бау: Слишком поздно оперировать.
      Мей: Вот почему он так пожелтел, мамочка!
      Большая Ма: Уйди, уйди от меня, Мэй! (Резко поднимается.) Дайте мне Брика! Где Брик? Пусть Брик мне скажет! Брик! Брик!
      Маргарет (пробуждаясь от своих размышлений в углу): Брик так расстроился, что ушел на балкон.
      Большая Ма: Брик!
      Маргарет: Мама, разрешите, я вам скажу!
      Большая Ма: Не надо, не надо, оставь меня в покое, ты не нашей крови!
      Гупер: Мама, послушай меня!
      Мей: Гупер ваш сын, мама, он первенец!
      Большая Ма: Гупер никогда не любил отца.
      Мей (делает вид, что ужасно оскорблена): Но это же неправда!
      Пауза. Священник кашляет и встает.
      Священник Тукер (обращаясь к Мэй): Кажется, мне лучше удалиться.
      Мей (любезно и печально): Да, преподобный Тукер, идите.
      Священник Тукер (смущенно): Спокойной ночи, спокойной ночи всем вам... Господь вас благослови... (Выскакивает за дверь.)
      Доктор Бау: Он хороший человек, только такта не хватает. Только и слышишь от него, как кто-то завещал церкви витражи, ну, помянул один раз, и ладно, так нет же, ему надо дюжину случаев припомнить. Да еще прибавит, как плохо умереть без завещания, сколько бывает судебных проволочек.
      Мэй покашливает и указывает на Большую Маму.
      Доктор Бау: Так вот, Большая Ма... (Вздыхает.)
      Большая Ма: Это ошибка. Какой-то дурной сон.
      Доктор Бау: Конечно, мы будем поддерживать его всеми доступными средствами.
      Большая Ма: Нет, нет, это дурной сон, просто сон, кошмарный сон.
      Гупер: Мне кажется, что отца мучают боли, только он не хочет признаться себе.
      Большая Ма: Сон, только сон.
      Гупер: Папу пора колоть морфием.
      Большая Ма: Никому не позволю колоть папу.
      Доктор Бау: Дело в том, что когда начинаются боли, без помощи уколов вынести их довольно трудно.
      Большая Ма: А я говорю, что не позволю колоть его.
      Мей: Но ведь вы не хотите, чтобы он страдал...
      Гупер, стоя рядом с ней, изо всех сил толкает ее.
      Доктор Бау (кладет сверток на стол): Я это оставлю у вас, так что если вдруг неожиданный приступ, вы сами сможете справиться.
      Мей: Я умею делать уколы.
      Гупер: Мэй окончила курсы медсестер.
      Маргарет: Как-то не верится, что Большой Па позволит Мэй колоть себя.
      Мей: Он, конечно, тебя позовет для этого?
      Доктор Бау встает.
      Гупер: Доктор Бау уходит.
      Доктор Бау: Да, мне пора идти.
      Большая Мама всхлипывает.
      Гупер (у двери с доктором Бау): Будьте уверены, доктор, мы не забудем, что вы для нас сделали. Мы вам очень признательны за все...
      Доктор Бау вышел, даже не взглянув на него.
      Гупер: Конечно, доктор всякого навидался, но мог бы, право, быть чуть-чуть почеловечнее. (Большая Мама всхлипывает.) Не раскисай, мамочка.
      Большая Ма: Неправда, я знаю, это не правда!
      Гупер: Мама, точность анализа гарантирована!
      Большая Ма: А ты словно предвкушаешь его смерть!
      Мей: Мама, как вы можете!
      Маргарет (мягко): Я понимаю, что она хочет сказать.
      Мей (злобно): Ах ты понимаешь?
      Маргарет (спокойно и очень грустно): Да, кажется, понимаю.
      Мей: Прямо-таки бездна понимания для нового человека в семье.
      Маргарет: Вот понимания как раз и не хватает.
      Мей: Да уж, в твоей-то семье, Мэгги, оно требовалось в избытке! С отцом-алкоголиком, а теперь еще и с Бриком!
      Маргарет: Брик совсем не алкоголик. Просто он очень преданный сын. Вся эта история на нем тяжело отразилась.
      Большая Ма: Брик настоящий сын Большого Па, но пьет он чересчур много. Мы с папой очень обеспокоены. Знаешь, Маргарет, нам надо всем вместе, тебе и нам, что-то предпринять, чтобы как-то Брику помочь. Большой Па будет очень страдать, если Брик не возьмет себя в руки и не займется хозяйством.
      Мей: Каким хозяйством, мама?
      Большая Ма: Плантацией.
      Гупер и Мэй обмениваются быстрыми и злобными взглядами.
      Мей: Большой Па никогда, никогда не позволит себе такую глупость, чтобы...
      Гупер: ...отдать хозяйство в безответственные руки!
      Большая Ма: Большой Па ничего ни в чьи руки передавать не собирается. Он о смерти и не думает. Вбейте себе это в башку, все вы!
      Мей: Мамочка, мамочка, мы тоже надеемся на лучшее, как и вы. Мы тоже верим в силу молитв, но ведь есть какие-то вещи, которые в любом случае требуют обсуждения...
      Гупер: Нужно все предусмотреть, и сейчас самое подходящее время... Мэй, будь добра, принеси мой портфель из комнаты!
      Мей: Сейчас, милый. (Она поднимается и выходит.)
      Гупер: Так вот, мамуля. Все, что ты сейчас говорила, никакого отношения к действительности не имеет, и ты прекрасно это знаешь. Я всегда любил Большого Папу, любил по-своему, без рекламы. И он меня тоже любил и тоже своих чувств не афишировал.
      Мэй возвращается с портфелем.
      Мей: Вот портфель, дорогой.
      Гупер: Спасибо. Разумеется, мои отношения с Большим Па строились на иной основе, чем у Брика.
      Мей: Ты его старше на восемь лет и все бремя ответственности нес на своих плечах. Что до Брика, то он вряд ли себя обременял чем-нибудь, кроме мяча или стаканом с виски.
      Гупер: Ты мне дашь когда-нибудь закончить, Мэй?
      Мей: Да, милый.
      Гупер: Так вот, управлять плантацией в двадцать восемь тысяч акров дело очень ответственное.
      Мей: Да еще без всякой помощи.
      Маргарет вышла на галерею. Слышно, как она негромко окликает Брика.
      Большая Ма: О чем ты говоришь? Когда ты здесь чем управлял? Тебя послушать, так Большой Па уже в могиле, и ты тут самый главный! Ну, помог ты ему пару раз по каким-то мелочам, но и контору свою в Мемфисе не бросил!
      Мей: Ах, мамочка! Как же вы несправедливы. Да ведь Гупер здесь дневал и ночевал пять последних лет, как Большой Па начал хворать. Сам-то Гупер ничего не скажет, он ведь не повинность нес, он дело делал. А Брик что? Брик все грелся в лучах своей прошлой славы игрока!
      Маргарет (возвращается одна): О чем это вы тут говорите? О Брике? Игрок? Он уже не игрок, вы прекрасно знаете. Он спортивный комментатор и, кстати, один из лучших в стране!
      Мей: Я говорю о его прошлом.
      Маргарет: Лучше бы вы вообще не говорили о моем муже.
      Гупер: Я имею полное право обсуждать своего брата с другими членами собственной семьи, к которым ты не принадлежишь. Ты бы лучше пошла и выпила с Бриком за компанию.
      Маргарет: Сколько злобы к родному брату!
      Гупер: А он ко мне как? Да он в одной комнате не желает со мной оставаться!
      Маргарет: Я знаю, зачем вам нужно без конца преднамеренно поносить его! За всем этим одна жадность! Жадность и скопидомство!
      Большая Ма: О, я с ума сойду! Я с ума сойду, если вы сейчас же не прекратите!
      Гупер подступает к Маргарет с руками, сжатыми в кулаки, как будто собирается ударить ее. Мэй строит за ее спиной злобную гримасу.
      Маргарет: Мы и живем-то здесь только из-за Больших Ма и Па. Если то, что говорят про папу, правда, мы и секунды здесь не задержимся, когда все будет кончено.
      Большая Ма (всхлипывает): Маргарет, дорогая. Иди сюда, посиди со мной.
      Маргарет: Мамочка, золотая вы моя. Простите, простите!.. (Склоняет свою длинную, изящную шею, чтобы прижаться лбом к плечу Большой Мамы, округлившемуся под черным шифоном.)
      Гупер: Как мило, как трогательно, какое изъявление преданности!
      Мей: А знаешь, почему она бездетна? Просто этот роскошный атлет, ее муж, не желает спать с ней!
      Гупер: Не хотите, значит, по-хорошему? Ладно. У нас пять ребятишек с Мэй, да еще шестой на подходе! И мне плевать на то, любит меня Большой Па или не любит. Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Не скрою, меня всегда коробило, что отец вечно предпочитал Брика с самого момента его рождения. На меня он великолепнейшим образом плевал, а иногда я и этого не удостаивался. А сейчас он умирает от рака, у него метастазы по всему телу, и в почках тоже. У него начинается уремия, а вы знаете, что это такое - организм не может избавиться от ядов.
      Маргарет (в сторону): Яды! Яды! Мысли ядовитые и слова! В сердцах и умах! - вот где настоящие яды!
      Гупер (перекрикивая ее): Я хочу честной сделки и добьюсь ее. А если не добьюсь, если кто хочет словчить за моей спиной, пусть не надеется: я все-таки юрист и свой интерес не упущу. А! Вот и мы наконец!
      С галереи появляется Брик. Лицо его туманит безучастная улыбка, в руках у него пустой стакан.
      Мей: Фанфары! Вот он, герой-победитель!
      Гупер: Бесподобный Брик Поллит! Помните его? Никто его забыть не может!
      Мей: Похоже, его слегка помяли в игре!
      Мэй пронзительно смеется.
      Маргарет: Сколько надо иметь злобы и зависти, чтобы все это изливать на несчастного больного?
      Большая Ма: А теперь замолчите обе, немедленно замолчите, я требую!
      Гупер: Хорошо. Семейные передряги всегда выявляют как лучшее, так и худшее в каждом члене семьи.
      Мей: Истинная правда.
      Маргарет: Аминь.
      Большая Ма: Я же сказала - замолчите! Сцепились, как кошки! В своем доме я этого не потерплю!
      Мэй взглядом указывает Гуперу на портфель. Улыбка Брика стала и светлее, и неопределеннее одновременно. Подготавливая коктейль, он тихо напевает.
      Брик: "Дорога к дому очень не легка,
      О, как постель мне кажется мягка.
      Нетвердою ногой
      Спешу, спешу домой".
      Гупер: Ты не забыла, Ма, что мне надо утром быть в Мемфисе и выступать в суде?
      Мэй садится на кровать и разбирает вынутые из портфеля бумаги.