Современная электронная библиотека ModernLib.Net

'Коренные изменения неизбежны' - Дневник 1941 года

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Вернадский Владимир / 'Коренные изменения неизбежны' - Дневник 1941 года - Чтение (стр. 1)
Автор: Вернадский Владимир
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Вернадский Владимир Иванович
'Коренные изменения неизбежны' - Дневник 1941 года

      Вернадский Владимир Иванович
      "Коренные изменения неизбежны...". Дневник 1941 года
      Аннотация: Этот дневник академика Владимира Ивановича Вернадского (1863-1945) - один из интереснейших в его рукописном наследии - делится как бы на две части, рубежом между которыми стал трагический день 22 июня. Как и в предыдущих публикациях дневников Вернадского 1938-1940 годов ("Дружба народов", 1991, № 2 и 3; 1992, № 11-12; 1993, № 9), для удобства восприятия текста авторские сокращения и купюры публикатора не показываются; смысловые вставки заключены в угловые скобки. Рукопись дневника хранится в Архиве Российской академии наук, фонд 518 В. И. Вернадского (опись 2).
      Содержание
      1941
      Примечания
      21 января. Москва.
      Вчера с Ненадкевичем{1} был в Минералогическом Музее. Положение Музея безрадостное. Результаты научной минералогической работы Академии туда попадают случайно. Везде хаос.
      Кашинский{2} жалуется на грубость Баха{3}. Это модный теперь курс, взятый в Академии, - аналогичный тому яркому огрублению жизни и резкому пренебрежению к достоинству личности, который сейчас у нас растет в связи с бездарностью государственной машины. Люди страдают - и на каждом шагу растет их недовольство.
      Полицейский коммунизм растет и фактически разъедает государственную структуру. Все пронизано шпионажем. Никаких снисхождений.
      Лысенко разогнал Институт Вавилова. Любопытная фигура: властная и сейчас влиятельная. Любопытно, что он явно не дарвинист: <но> называет себя дарвинистом, официально <к> таковому приравнен.
      Всюду все растущее воровство. Продавцы продуктовых магазинов повсеместно этим занимаются. Их ссылают - через много лет возвращаются, и начинается та же канитель. Нет чувства прочности режима через 20 с лишком лет <после революции>. Но что-то большое все-таки делается - но не по тому направлению, по которому "ведет власть".
      С Наташей{4} все больше вспоминаем прошлое. Некого спросить. Быстро уходят отвечающие мне поколения. С Наташей хочу восстановить первые дни нашей совместной жизни - <прожили вместе> больше полустолетия, больше 54 лет!
      22 января.
      Вчера сидел дома. Сводил переписку. Работал хорошо над "Проблемами биогеохимии". Много читал и думал.
      Пытаюсь вспомнить реально - с помощью Наташи - былое: что было в 1886 году, когда мы стали жить вместе почти 55 лет тому назад! Как переменилась жизнь - наша страна и мировое окружение, а главное, <произошел> переворот в научном и техническом жизненном проявлении.
      Я получил письмо от Анны Михайловны Болдыревой; пишет, что ее муж{5} единственный из всех - переведен в ГРУ (не понимаю, что это значит) в магазине. Она считает, что это ответ на летние заявления, <предпринятые> по моей инициативе и усилиями всех академиков по геологии и минералогии о необходимости поставить <ее мужа> в другие условия, где могут быть использованы его знания. Он работал как простой горнорабочий, заболел, отморозил лицо. Абсолютно невинный человек в <своих> проявлениях - думаю, и в <своих> речах <также>: если допустил что<-то> в такой опасный для страны момент - и громкие выявления <своих> мнений могут быть опасны. Бывший эсер. Я опять при необходимости заменить кафедру по минералогии в Академии опять вижу только <кандидатуру> Болдырева. Думаю написать письмо Молотову. Колебания - не знаем, что делается в центре власти. Как бы теперь не повредить.
      25 января. Суббота.
      Вчера вечером собрались в память Дм. Ив. Шаховского{6}, - Аня{7}, Наташа, Анна Николаевна Шаховская{8}, Паша Старицкий{9}, Дима и Сережа Шики{10}. Было очень хорошо. Аня наново прочла прелестные письма Мити от 1911-1912 годов и в связи с тюрьмой за Выборгское воззвание (<сидел> в тюрьме в Ярославле). Наташа моя <прочла> очень интересную памятку с выдержками из нашей переписки.
      23.I.1941 года умер в Москве Александр Никандрович Лебедянцев{11} крупный ученый и близкий мне человек, который, сам это не сознавая, много мне дал.
      1 февраля.
      Днем был у себя <в Биогеохимической лаборатории>. М. А. Савицкая{12} и ее работа.
      Назначение Берия: генеральный Комиссар Государственной безопасности диктатор? В связи с упорными толками о безнадежном положении Сталина (рак?) и расколе среди коммунистов (евреи - английской ориентации, Молотов немецкой?) - перед XIX съездом Коммунистической Партии{13}.
      Кончил мою переписку с Наташей 1886 года. Удивительно, что мое нервное состояние <было тогда> то же, что и сейчас. Но тогда я воспринимал это более реально, как объективное явление - теперь <воспринимаю> как объективное выявление моего физического состояния, в связи с моими глазами без очек при засыпании, реже при просыпании, в полусвете. Последний раз (было 4 <часа утра>) яркие галлюцинации в конце декабря или начале января: из стены у постели вышла и через меня прошла человеческая фигура малого, но не детского роста, одетая в древнюю (как на картинках) темную одежду.
      4 февраля. Вторник.
      Чувствую старость реально: зубы выпадают и качаются - очевидно, придется пережить тяжелую операцию, реставрировать или вставить. Худею в ногах, и их костный характер резко меняется. Непрерывно ухудшаются зрение и слух. В области сердца какие-то новые тупые болевые ощущения. Сегодня хочу просить приехать <врача> Мар. Ник. Столярову. Может быть, быстро подойдет время, когда и "Проблемы биогеохимии" будут мне трудны и надо будет спуститься к "Воспоминаниям" - впервые об этом реально думаю. Приближаюсь к 78 годам.
      Вчера днем был Леонид Ликарионович Иванов{14}, сильно поддавшийся, но бодрый умом и сильно нагруженный педагогической работой - профессор. Сейчас это <стало> гораздо труднее. Много лишнего, давление, сыск и формализм невежд и дураков, <среди которых>, с одной стороны, - идейные, с другой полицейские.
      Пересматривая список выбранных в Академию Наук 28 и 29 января 1939 года, вижу, что многих я не знаю даже в лицо и неясно представляю себе их умственную и творческую силу. В общем, все же выборы были реальные - и умственный ценз <выбранных> высок. В первый раз в академики прошла женщина Штерн{15}. Я думаю, вполне заслуженно. Удивительно - и непонятно, что при огромном числе женщин - например, у меня в Лаборатории - в общем, то же и в других, - женщины преобладают, а между тем резко в ведущей, талантливой части преобладают мужчины. В общем, надо признать, что выборы дали неправильную картину только благодаря тому, что часть крупнейших ученых арестована. Среди них такие крупные люди, как Болдырев, Туполев и многие другие, выбор которых <в Академию> был бы несомненным. Из этих выбранных Луппол{16} арестован в 1940 году - партийный, но человек широкообразованный и знающий.
      7 февраля.
      Вчера весь день лежал - работал и читал. Может быть, такой "отдых" и не вреден. Много читал.
      Мне кажется - если доживу, - мои записи вроде этого дневника и моя "Хронология" семьи явятся основой моих "Записок" о пережитом и передуманном.
      Сложность жизни все увеличивается. Мы имеем возможности исключительные, и все же трудно. Трудно добывать молоко, и теперь - сливки вместо него. Приспособила Нюша{17}, которая дорабатывает - служит няней в Кремлевской больнице. Должна быть у них на службе утром в 8 часов.
      Бездарное, формальное творчество жизни. Но, может быть, в этот <переживаемый нами> момент необходима внешняя дисциплина.
      О занятии <немцами> Финляндии из партийных кругов просачиваются в общественную среду слухи, явно имеющие реальное основание{18}.
      8 февраля. Суббота.
      Вчера последний день <моего> лежания, мне кажется, лишний - пересолил. Годы заставляют считаться, но тут надо вносить индивидуальные поправки.
      Одно из <моих> мечтаний - дать биографический очерк Александра Федоровича Лебедева{19}. Это одна из моих текущих утопий. Или действительно мне удастся дать мемуары - <представить> картину моего времени в моих записях?
      За это время сын - Николай Александрович{20} - в ссылке, и одновременно пострадала моя Лаборатория - Симорин, Кирсанов{21}. Невинные люди. Если и были какие-нибудь разговоры - больше те, которые имели реальное значение только с точки зрения "службы" сыщиков, разъедающих и уничтожающих положительную работу именем "тоталитарного государства", резко отличающегося от Германии и Италии тем, что <его> идеалы - лозунги вселенские.
      Много читал. Кое-что писал в мою "Хронику".
      9 февраля. Воскресенье.
      Почти стихийно работаю над "Хронологией". Неужели напишу "Воспоминания"? Может быть, это старческая работа?
      1936 год. - Вышел огромный двухтомный сборник статей под заглавием: "Академику В. И. Вернадскому к пятидесятилетию научной и педагогической деятельности". I том 606 стр. Сдан в набор 23.III.1936, подписан к печати 5.IX.1936. - Те же числа и для II-го тома: стр. 607-1272. Почетный редактор А. П. Карпинский, президент Академии Наук, разрешение печатать дано Н. П. Горбуновым - Непременным Секретарем <Академии>. Без его согласия сборник не мог бы выйти в свет. <Посвящение:> "Глубокоуважаемому и дорогому Владимиру Ивановичу Вернадскому. - Друзья, ученики и сотрудники".
      А. П. Виноградов{22}, который организовал сборник, говорил со мною о моем юбилее - я решительно отказался его праздновать, указывая, что я не допустил <празднования> и 25-летнего юбилея. Тогда был издан сборник, и Александр Павлович <этим прецедентом> воспользовался. Я сказал, что при трудностях печатания - многое остается в рукописях - я не могу возражать <против издания сборника>, особенно <тогда>, когда был <издан> сборник 25-летия, когда было гораздо легче печататься.
      В этом сборнике помещены статьи и духовно близких мне людей, и чуждых по духу или по характеру работы лиц. Из них были арестованы к сегодняшнему дню: Болдырев, Полынов (вернулся - постарел и осунулся), Зильберминц, Бруновский (умер в тюрьме; никаких сомнений, что невинны), Федоровский (старый коммунист), Н. Безбородько, В. Аршинов (вернулся, потерял глаз), Г. А. Надсон (умер?) = 8 человек, из них 2 умерли. Сомнение в "виновности" может возбуждать только Федоровский, крупный большевик. Арестован и Горбунов.
      Надсон и Горбунов исключены из Академии{23}.
      16 февраля. Воскресенье.
      Вчера работал с Аней - диктовал свой доклад о космической пыли для 28 февраля. Как всегда в таких случаях, творчески менял и неожиданно получал выводы, о существовании которых не подозревал. Читая свою статью 1932 года, нашел там выводы, о которых не помнил{24}. Решил выдвинуть гипотезу космического облака для Тунгусского метеорита{25}.
      Был доктор Владимир Николаевич Блохин, хирург, специалист в определенной области - консультант в Кремлевской больнице. Его вызывали к Наташе. С Блохиным интересный разговор о значении изотопов и радиоактивности <в медицине>. Он говорит, что сейчас перегружен тяжелой работой в связи с подготовкой медицинского персонала к войне. Ему и Институту, где он служит, это главное дело. В объяснениях военных, с которыми им приходится говорить, выясняется, что <нам> придется воевать с победителем <в идущей войне>. Я это считаю правильным, и война, как бы <к ней> ни подходить, поставит вопрос о социальном сдвиге, который так или иначе может привести к революционному насильственному - социальному перевороту - "левому" - в пользу народных масс. Блохин говорит, что поразителен низкий средний научный уровень врачей.
      Все ждут от XVIII Конференции <ВКП(б)> стеснений жизни и увеличения чисток - сокращения аппарата и т. п.
      17 февраля. Понедельник.
      Вчера днем был Мих. Ив. Сумгин{26}. С ним об организации <изучения космической пыли> через Институт мерзлотоведения, общий разговор о значении космической пыли. Он обещал всю работу Института мерзлотоведения направить в этом направлении.
      Очень выражал мне свое отношение к моим работам: "Пашете так глубоко, как никто у нас". Чувствую всегда <в таких случаях> неловкость, хотя ему я безусловно верю, как глубокому, искреннему человеку. Должен был убеждать <его>, что я не философствую и что сейчас философия не идет так глубоко, как наука.
      Рассказывал, что около 51/2 лет просидел в тюрьме - выпущен больной и ослабленный голодом. Его должны были выслать на 31/2 года в Сибирь призывают его и дают подписать бумагу, что его высылают на три года за границу{27}.
      Днем был А. И. Яковлев{28}. Живой разговор - всегда рад его видеть. Между прочим, <он> часто переходит на французский язык, так как думает, что во многих домах в стенах есть слуховые устройства для подслушивания. Передает, что есть случаи, которые иначе <как подслушиванием> нельзя объяснить. Я думаю, что он пересаливает.
      Колхозы все более превращаются - вернее, утверждаются - как форма 2-го крепостного права - с партийцами во главе. Сейчас, <в связи> с разной оплатой при урожае, выступает социальное неравенство.
      Был Анатолий Михайлович Фокин{29}. Рассказывал о двоюродной тете, зажиточной женщине (300 р. в месяц). После 1905 года <она> научилась музыке как <средству> заработка в случае будущей революции. "Умные" люди считали <это> чудачеством - но в последнюю революцию она благодаря этому действительно прожила "хорошо".
      На Кубани (он из Майкопа) осталась едва 1/3 станиц - жители других частей были выселены. Сейчас кубанцы оказались рыбаками у Белого моря (<рассказывал> Ферсман{30} при поездке в Кировск).
      19 февраля.
      2 декабря 1940 года в Ленинграде неожиданно умер Николай Константинович Кольцов, крупный ученый и сознательный гражданин своей страны{31}. Играл до большевистской победы крупную роль в московском обществе. Я с ним сталкивался часто по Высшим Женским Курсам с 1903 до 1911 года. Очень высоко ставил его научную работу, но в значительной мере разно <был с ним> в политическом <отношении>. Он был социал-демократом, но не большевиком. Однако не того направления, как Виппер{32}, <он был> более радикальным. Он вышел в 1911 году <из Московского Университета>, а Виппер остался{33}.
      На Высших Женских Курсах я замечал, что Николай Константинович имел тактический прием выдвигать к концу заседаний самые важные вопросы, которые он проводил под сурдинку, когда все устали. Заметив это, я внимательно следил за ним и выступал в конце, не давая ему употреблять эту тактику. Кажется, он это заметил.
      Его первая работа - или одна из первых, где он указывал <на> скелетные образования в клетках, - особенно мною ценилась. Блестящий лектор и превосходный педагог и организатор. Его представление о живом белке мне было всегда чуждо - даже теперь я отношусь более осторожно, чем до 1911 года. Он один из первых ясно оценил правильность моего определения живого вещества как совокупности живых организмов и оттенил <это> в одной из своих статей по биохимии в одном из энциклопедических словарей.
      Он был арестован в 1917 году (?){34} и судим. В тюрьме он изучал последствия голодания на своем организме. После освобождения - он одно время добился широкой постановки своей научной работы, главным образом в 1920-х годах. Постепенно он столкнулся с официальной схоластической формой левого гегельянства (ленинизм - сталинизм?), и в 1939 году его экспериментальная работа была разрушена. Это - течение мысли, проводимое Филипченко, Н. Вавиловым и Кольцовым.
      В 1939 году его лаборатория была из Наркомздрава переведена в Академию и была фактически разрушена. Ему предлагали сохранить двух научных сотрудников (одна из них - его жена Садовникова (?){35}) и вести свою работу. Но он отказался. Вся работа по евгенике была признана вредной и ненаучной (!). [Но сам Кольцов продолжал работать. Умер внезапно в Ленинграде, его жена на другой день здесь, в Москве, кончила самоубийством]{36}. Это - жертва "философских", по существу, религиозных преследований идеологического характера. Мне кажется, Кольцов стоял в стороне от философии - но был скорее материалистом, а не скептиком. Его социал-демократизм был весь в рамках свободы и не перешел в "тоталитаризм" <форму,> какую приняло большевистское его течение. Для Кольцова свобода мысли и научной работы - основная <слагаемая> счастья.
      В. Н. Лебедев{37} передал мне более точные сведения о его смерти и последних днях - он с ним и дружил, и работал более 30 лет. Гонения на Кольцова начались на идейной почве в связи с его увлечением евгеникой (одновременно с Филипченко, который работал в КЕПСе{38}). Эту работу он должен был прекратить. Но работу над генетикой и экспериментальной биологией он вел до последних месяцев. Гонения начались с выступления в "Правде" в 1938 году - при первых больших выборах <в Академию Наук>, где Бах, Келлер и К° выступили с обвинением Берга и Кольцова{39}.
      По поводу "Проблем биогеохимии. - IV. О правизне и левизне". В разговоре со мной 17.II.1941 года А. И. Яковлев (разговор записал), между прочим, указал на роль Вейнберга в Издательстве - образованного, ведущего все дела. Он считает его самым в политическом отношении вредным. По поводу <того>, что в "Проблемах биогеохимии. - IV" <на титуле> стоит: "Ответственный редактор академик В. И. Вернадский" - <это> совершенно исключительное явление, как будто <у нас существует> возможность печатать без цензуры. <Разговор с А. И. Яковлевым> напомнил мне, как это <...>{40}.
      Ко мне неожиданно явились три лица из Издательства, из которых помню только Вейнберга, с которым у меня был главный разговор. Меня немного удивил их приезд (был, кажется, заведующий Издательством). Я сказал, что я абсолютно не понимаю, в чем дело и почему "правизна - левизна" может возбуждать такое, непонятное мне, политическое сомнение. Вейнберг ответил: "Вы не ошиблись. Если есть правое, то есть и левое". Я ему говорю: "Вот видите, какое это глубокое понятие". Он сказал, что книга выйдет. Она вышла с надписью: "Ответственный редактор академик В. И. Вернадский". Это обратило на себя внимание. Я обратился к Н. Г. Садчикову{41}, и, очевидно, он приказал.
      Издательство умыло руки? И отвело от себя кару?
      20 февраля, утро. Четверг.
      Упорно - почти бессознательно - "тянет" работать над хронологией жизни, в аспекте рода моих детей; углубляюсь вглубь (до XVII столетия) и ловлю момент. Наташа помогает - по письмам, остаткам семейного архива, медленно приводимого в порядок. <Происходит это> точно стихийно - неужели напишу "Воспоминания о пережитом", большое значение которых я ярко сознаю. Много видел людей из ряда вон выдающихся, диапазон и научной, и общественной жизни был очень велик.
      Газеты переполнены бездарной болтовней XVIII съезда партии. Ни одной живой речи. Поражает убогость и отсутствие живой мысли и одаренности выступающих большевиков. Сильно пала их умственная сила. Собрались чиновники - боящиеся сказать правду. Показывает, мне кажется, большое понижение их умственного и нравственного уровня по сравнению с реальной силой нации. Ни одной почти живой мысли. Ход роста жизни ими не затрагивается. Жизнь идет - сколько это возможно при диктатуре - вне их.
      4 марта. Вторник.
      Эти ближайшие дни увлечен разбором и выяснением "Хронологии" - моих писем к Наташе 1911 года, ровно 30 лет назад, - год, который сыграл поворотную, еще до революции, роль в моем миропонимании. Я перестал читать лекции и ушел исключительно в научную работу. Работал интенсивно - впрочем, почти так же, как <работаю> теперь.
      Вернулся, прогулявшись по Воробьевым <горам> (Можайское шоссе), и затем продолжил "Хронологию". Думаю, что фактически я подготовляю матерьял для "Жизненного пути".
      9 марта. Москва.
      Мы ограничены в наших научных представлениях научной работой прошлых поколений, в рамках которой мы неизбежно идем, на которую мы опираемся и корни которой идут в десятки тысяч лет вглубь от нашей жизни.
      С каждым поколением эта зависимость от прошлого упрочняется и логически уточняется. За самые последние поколения мы явно входим в критический период усиления этого процесса, и научная работа становится проявлением геологической работы человечества, создает особое состояние геологической оболочки - биосферы, где сосредоточено живое вещество планеты: биосфера переходит в новое состояние - в ноосферу.
      13 апреля, утро.
      Пережил очередную сердечную спазму, как всегда появляющуюся неожиданно. Пришлось обратиться к врачу (Мар. Ник. Столяровой), пролежать наполовину в постели. Я думаю, что это еще одно из кровоизлияний. Прислушиваясь к себе и к своим внутренним переживаниям, я вижу, что базис жизни неуклонно понижается, но пока не затрагивает мой основной корень сознательной жизни.
      Сейчас еще не оправился.
      24 апреля, утро. Четверг.
      Судьба Тихоновича{42} - судьба тысяч, если не сотен тысяч людей: это общее явление, создающее неудобство жизни в нашей стране, - одно из проявлений гниения государственного аппарата, общественно-политическое явление резко отрицательного характера. Все будущее зависит для России от того, победит ли оно или <победит> ему противоположное - <то> положительное и большое, что у нас делается. - Кто знает? Каковы реальные - нами, к сожалению, не улавливаемые - формы происходящего процесса?
      Николай Николаевич - сохранившийся, здоровый старик, мой старый ученик. В последние годы работал как геолог. Сейчас он имеет право жить за районом Москвы. В Москве он имеет комнату в квартире жены - в Черемушках. Служит в тресте.
      25 апреля, утро. Пятница.
      Тихонович кочует для ночевки <в Москве>, обычно спит с кем-нибудь. Иногда много <людей> в комнате. Имея комнату в Черемушках, не может там пока прописаться.
      Любопытно, что помощник Берия, к которому он обращался за помощью, его знакомый и товарищ по заключению в лагерях. Он и в лагере был на особом положении: за ним ходил "штатский", а не солдат, - но он находился на положении заключенного. Тихонович говорит, что он вполне понимает <его> положение, но пока сделать ничего не может.
      Растущее недовольство.
      Шоферы - "добровольно" - сравняли свою оплату по предложению Шверника, которое было проведено как будто решением собрания. Никто не решился протестовать. Часть шоферов получала 800 <рублей>, а теперь все будут получать 500. Мой шофер (Николай Никифорович Свережевский) вместо 800 <будет получать> - 500. Примерно пополам. Но с семьей на 500 жить, как жили, нельзя. А наряду Шверник и в <его> окружении получают много. Проведено сразу, без всякой подготовки.
      Все непрочно. И полное недоумение о японском пакте{43}. Всюду явная подготовка к быстрой войне.
      26 апреля, утро. Суббота.
      Второй день все покрыто снегом, все крыши и улицы. Держится немного ниже нуля. Чрезвычайно поздняя весна.
      Физически все-таки чувствую себя не первый сорт. Но мысль работает хорошо.
      Уже в XVIII веке надо было покончить с крепостным правом. Узость и вредоносность таких лиц, как Филофей{44} и царская семья, ярко вырисовываются. Настоящая история шла стороной - и пришла к большевизму. Но, в другой форме его, охватило разложение и большевизм: так или иначе, мильоны людей (НКВД) попали в положение рабов, и идет развал - все воры в партии и только думают, как бы больше заработать, - действуют вопреки основной идее коммунизма (органическая свобода). Наркоматы - их число все растет представляют из себя живой брак.
      27 апреля, утро. Воскресенье.
      Вчера сидел дома - не хочу еще выходить пешком, целый день был ремонт машины. Физическое разложение организма медленно, но упорно идет в трех направлениях: глаза (главным образом правый), сердце и нервная система (галлюцинации). И в то же самое время умственный аппарат находится в творческом расцвете.
      Утром по делам метеоритным - с Криновым. Подписал к печати 1 и 2 выпуски "Метеоритики", хлопоты об издании которых и само название которых были отчасти мною обязаны Н. П. Горбунову, тогда <бывшему> в полной силе; он грубо был исключен из академиков, когда была уничтожена должность Непременного секретаря - с полным нарушением академического устава.
      Но я, конечно, и не смотрю на современное законодательство как на нечто абсолютно стойкое, и для меня оно в такой абстрактной форме не есть даже идейное реальное, каким оно является и к чему как будто шла демократия и парламентаризм. Эта форма не смогла обеспечить основы безбедной и безголодной жизни массы населения - что вполне обеспечено той силой энергии, которой реально владеет человечество.
      По-видимому, Горбунов находится не в тюрьме, но исключен из партии и занимает какое-то маленькое место в провинции. Но кто знает - человек исчез{45}...
      Ввиду того, что мои две статьи о Павлове{46} не были допущены цензурой и № <"Бюллетеня МОИП"> вышел без них, я 25 марта написал жалобу начальнику Главлита Н. Г. Садчикову с жалобой на цензоров и с просьбой о помощи. Вчера секретарь Садчикова известил меня, что статья пропущена, и о том же было извещено Московское Общество Испытателей Природы. К вечеру звонили еще от Садчикова, что они разобрались, в чем дело. На корректуре была надпись Г. Ф. Мирчинка{47}, что редакция не согласна с высказываниями автора, - но Мирчинк отказался объяснить, в чем не согласна, и цензор Котов подумал, что что-то неладно, тем более что я вице-президент Общества, и задержал статью; <что> теперь Котову разрешено выпустить и что Главлит не видит ничего в статье подозрительного. В экземпляре, мною посланном Садчикову, не было этого примечания Мирчинка, и я просил его мне прочесть - там было сказано просто: не согласна - и баста. Всюду страх, и Мирчинк, и Котов - перестраховщики.
      Вчера у меня была Варвара Алекс. Левицкая. В той неразберихе, которая идет сейчас в высшей школе, - она, окончив картографический отдел факультета, не находит места - картографы не нужны. Ее хотят посылать как топографа в глушь. Узкая специализация сказывается.
      Я все более и более убеждаюсь, что главный наш брак - наркомы и другое начальство. Оно ниже среднего уровня, например, научного работника или физического рабочего.
      30 апреля. Среда.
      Вчера написал и послал председателю Комитета Высшей Школы Кафтанову{48} о Личкове{49}. Я требовал пересмотреть дело <Личкова>: его утвердили профессором в Самарканде до 1.I.1942 года и отказали в праве защиты готовой <докторской> диссертации ("О геологическом значении рек"), двухтомной <работы>, принятой к защите в Географическом Институте, и требуют сдачи кандидатского экзамена. Письмо написано резко и откровенно. Не знаю, подействует ли это на Кафтанова, - это дубина малообразованная. Типичный современный бракованный нарком.
      1 мая.
      Холодный, но прекрасный весенний день.
      Я весь под впечатлением моего вмешательства - неожиданно для меня удачного - в судьбу Б. Л. Личкова.
      29 апреля написал письмо Кафтанову с просьбой о пересмотре решения о Личкове - письмо конфиденциальное (ввиду <...>{50} на НКВД), но откровенное и резкое в оценке решения ВАК. Вчера днем мне позвонили, как я просил, от Кафтанова и сообщили, что Личкову разрешается защищать диссертацию без <сдачи> кандидатского экзамена и что вопрос о профессуре будет решаться в связи с утверждением <в> степени доктора после диспута. Послал <Личкову> телеграмму и сегодня письмо. Вчера все время находился под влиянием этих событий.
      В Президиуме <Академии>, который завален работой с плохим, почти негодным аппаратом, не справляются с делом. Комаров болен. Борисяк говорит, что он <Комаров> теперь заговаривается. Ужасно жаль - большое это несчастие для Академии. Шмидт, его явный враг, тоже болен - удар? Чудаков честолюбив, но недостаточно образован, и все они трое в ссоре{51}...
      Кончаю вчерне пятый выпуск "Биогеохимических проблем". Выйдет целая книжка, и, мне кажется, мне удалось здесь связать ряд явлений по более верному и новому <пути>.
      Подписал <в печать> два номера "Метеоритики".
      Геологический Институт представляет из себя сейчас крыловский концерт. Маразм.
      2 мая, утро. Пятница.
      Вчера весь день - как навязчивая идея - <находился> под влиянием моего письма к Кафтанову и его эффекта. Позвонил Щербакову{52}, поблагодарил за <его> совет - от себя просить пересмотр дела <Личкова>. Он был совершенно поражен эффектом - никогда этого не бывало. Ответ на 2-ой день! Что менее всего вероятно, <сыграл роль> мой официальный "авторитет". Я не раз сталкивался <с тем>, что в этом отношении я не могу жаловаться.
      3 мая. Суббота.
      Холодная весна. Утром 3-8°.
      Вчера днем была Мария Павловна Белая, одна из моих старых работниц по Биогелу{53}. Она работала в Петербурге у Н. И. Вавилова над анализом семян ржи, собранных с огромными затратами из всего Союза. Когда мы приступили к работе, то оказалось, что de facto из того, что числилось, осталось не много. Огромный научный труд Н. И. Вавилова был уничтожен чиновниками.
      Ее братья, украинцы, в ссылке - семья пострадала, дети и т. п. Это одна из характерных черт современного положения. Огромное количество - тысячи, сотни тысяч и мильоны - страдающих невинно людей. Искажается этим путем идеал коммунизма, и состояние нашей страны в мировом аспекте теряет свою моральную силу. Это - язва, которая скажется при первом серьезном столкновении.
      8 мая. Четверг.
      Вчера утром занимался с Аней - запущенная текущая работа. Переписка.
      В Лаборатории был большой разговор. Вынуждены считаться с партийной "общественностью", которая всецело проникнута полицейским сыском и <полицейскими> способами действия. Это - то разлагающее, которое сказывается на каждом шагу. Несмотря на эту принижающую обстановку, все-таки работа идет сколько возможно.
      Очень большое впечатление на меня произвела Ротмистрова (моя ученица по Высшим Женским Курсам начала столетия). Так редко среди женщин - <она> немолодая - встретишь такую глубину и оригинальность мысли. Надо прочесть ее работу.
      11 мая. Воскресенье.
      Холодный май. Сейчас утро. Ясная солнечная погода и 0° в 7 часов утра.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6