Наступление моря [Нашествие моря]

      Невзирая на зной и утомление, лейтенант Вильетт ускорял аллюр. Он спешил закончить переход по этой обнаженной равнине без привала, надеясь прибыть до грозы и переждать ее в Гизебе, где его спахисы могли отдохнуть и подкрепиться благодаря захваченной в торбах провизии. Около четырех часов пополудни, когда спадет зной, они выступили бы в обратный путь.
      Кони были, однако, настолько утомлены переходом, что нельзя было передвигаться рысью. Надвигающаяся гроза привела воздух в такое состояние, что стало почти невозможно дышать. Густые и тяжелые облака, которые в состоянии были бы совершенно закрыть солнце, продвигались вперед чрезвычайно медленно, и казалось, что лейтенанту удастся добраться до привала, прежде чем они покроют небо до зенита. Вдали за горизонтом не наступало еще разряжение электричества, которым насыщена была атмосфера, и еще не доносились до слуха отдаленные раскаты грома.
      Отряд продвигался вперед, и равнина, обожженная солнцем, представлялась одинаково пустынной и бесконечной.
      — Однако, — то и дело обращался к проводнику старший вахмистр, — твоего оазиса все не видать! Он, наверное, там наверху, в облаках, и мы увидим его лишь тогда, когда они прорвутся над нами!
      — Туда ли мы едем? — спросил лейтенант Вильетт у Мезаки.
      — Туда! — отвечал туземец, — да тут нельзя и ошибиться; надо только подниматься вверх по уэду вплоть до Гизеба.
      — Мы должны были бы уже видеть его в настоящее время. Ведь кругом нет ничего, место открытое, — заметил на это офицер.
      — Вон он! — коротко ответил Мезаки, протягивая руку по направлению к горизонту.
      И действительно, на расстоянии четырех верст вырисовывались несколько отдельных деревьев.
      Это были первые деревья оазиса, и, взяв коней в галоп, взвод в состоянии был бы быстро добраться до опушки леса. Но невозможно было требовать подобного усилия от коней, и даже сам Ва-Делаван, невзирая на свою редкую выносливость, в настоящем случае, скорее, заслуживал бы клички Ва-Деларьер так тяжело переступал он ногами.
      Было почти одиннадцать часов утра, когда отряд вступил на опушку оазиса.
      Странным казалось, что маленький отряд не был замечен издали на этой равнине ни смотрителем, ни кем-то из его людей, ожидавшими прибывших в Гизебе, как уверял Мезаки. Лейтенант обратил на это внимание, и араб, в свою очередь выражая удивление, отвечал:
      — Неужели они ушли отсюда?
      — Зачем бы они это сделали? — спросил офицер.
      — Не могу понять, — сказал Мезаки. — Вчера еще они были здесь. Быть может, они отошли вглубь оазиса, опасаясь грозы! Во всяком случае, я сумею отыскать их.
      — Пока что, лейтенант, — сказал старший вахмистр, — следовало бы людям дать отдохнуть.
      На сто шагов далее от места остановки виднелась полянка, окруженная высокими пальмами, где можно было отдохнуть коням. Воды же было достаточно в уэде, протекавшем по одной стороне полянки, откуда, поток, направляясь к северо-востоку, огибал оазис. Устроив прежде всего коней, люди решили сами подкрепиться.
      Между тем Мезаки, поднимаясь по правому берегу уэда, отошел на несколько сот шагов в сопровождении старшего вахмистра, перед которым бежала собака. Араб заверял, что артель Пуантара расположилась в ожидании его возвращения в окрестностях.
      — И ты именно здесь расстался с ними?
      — Именно здесь, — отвечал Мезаки. — Мы провели в Гизебе несколько дней. Может быть, они были вынуждены вернуться в Зерибет?
      — Тысяча чертей! — вскричал Николь. — Не хватало, чтобы нам пришлось вернуться туда!
      — Нет, — отвечал Мезаки, — я надеюсь, что Пуантар недалеко.
      — Во всяком случае, — сказал старший вахмистр, — вернемся к привалу. Лейтенант будет беспокоиться, если нас долго не будет! Да и поесть необходимо. Оазис осмотрим после, и если артель еще здесь, мы сумеем найти ее.
      Обращаясь затем к собаке, он спросил:
      — Ты ничего не чуешь, Куп-а-Кер?
      Животное насторожилось на слова хозяина, повторявшего:
      — Ищи!.. Ищи!..
      Но пес ограничивался одними лишь прыжками, и ничто не указывало, чтобы он напал на какой-нибудь след. Затем пасть его широко раскрылась в продолжительном зевке, в значении которого не могло быть ни малейшего сомнения у старшего вахмистра.
      — Да, понимаю, — сказал он, — ты умираешь от голода и охотно съел бы кусочек, как и я! Желудок у меня — в пятках, и кончится тем, что я буду ходить по нему! Удивляюсь, однако, что Куп-а-Кер не напал на следы Пуантара и его людей, если они стояли здесь.
      Спускаясь по берегу уэда, араб и вахмистр возвратились к месту привала. По сообщении лейтенанту Вильетту обо всем, что удалось узнать, последний выразил не меньшее удивление, чем Николь.
      — Однако, — сказал он, обращаясь к Мезаки, — уверен ли ты в том, что не ошибаешься?
      — Вполне уверен. Я придерживался той же дороги от называемого вами триста сорок седьмого километра — сюда.
      — Так здесь именно оазис Гизеб?
      — Да, именно здесь, — утверждал араб, — придерживаясь все время уэда, который течет в Мельрире, я никоим образом не мог заблудиться.
      — Тогда где же Пуантар и его артель?
      — Верно, в другой части леса. Не могу представить себе, чтобы они возвратились обратно в Зерибет.
      — Через час мы обследуем оазис, — решил лейтенант Вильетт.
      Расположившись несколько в стороне на берегу уэда, выбрав из ручного мешка принесенные с собой съестные припасы, Мезаки приступил к еде.
      Устроившись у подножия финиковой пальмы, лейтенант и старший вахмистр вместе пополдничали, а собака ловила куски, бросаемые ей хозяином.
      — Странно, однако, — повторял Николь, — что мы не повстречались до сего времени ни с кем, а также не напали на следы расположения лагеря!
      — А Куп-а-Кер ничего не учуял? — спросил офицер.
      — Ничего!
      — Как вы полагаете, Николь, — продолжал лейтенант, глядя в сторону араба, — не подозрителен ли этот Мезаки?
      — Как вам сказать, лейтенант? Нам известно лишь с его слов, откуда он пришел и кто он такой. Тотчас же по появлении его, по первому впечатлению у меня мелькнуло подозрение, и я его не скрывал. До настоящего времени, однако, я ничего не заметил подозрительного. Впрочем, ради чего стал бы он обманывать нас? Для чего бы привел он нас сюда, в Гизеб, если смотритель Пуантар и его люди никогда не были здесь? Правда, никогда нельзя быть уверенным в этих дьявольских арабах. Наконец, ведь он сам своей волей пришел к нам, тотчас же по прибытии нашему в Голеа. Неудивительно, что он признал инженера, раз встречался с ним ранее. Все это позволяет верить ему, что он состоял на службе общества.
      Лейтенант Вильетт не мешал Николю излагать все эти доводы, в сущности не расходившиеся с вероятностью. И тем не менее все-таки было странно, что оазис был найден совершенно безлюдным, тогда как, по утверждению араба, в нем собралось большое число рабочих. Каким образом это можно было объяснить, если Пуантар с частью артели находился здесь еще накануне, поджидая возвращения Мезаки? Как могло случиться, что он не вышел навстречу спахисам, приближение которых должен был заметить еще издали? И если он отошел в глубь леса, то, несомненно, был к тому вынужден; но кем и чем именно? Возможно ли было предполагать, что он направился в Зерибет? И в случае, если это так, следовало ли лейтенанту двинуться вперед в этом направлении? Скорее всего, ему надлежало тотчас же по выяснении отсутствия Пуантара и его артели поспешить с возвращением и присоединиться к инженеру и капитану Ардигану. Он решил без всяких колебаний, независимо от исхода его поездки в Гизеб, что ему следовало вечером того же дня вернуться в лагерь.
      Было половина второго, когда лейтенант Вильетт поднялся с места, отдохнувший и подкрепившийся. Оглядев небо, теперь значительно гуще покрытое облаками, он обратился к арабу.
      — Прежде чем выступать в обратный путь, я обследую оазис. Ты поведешь нас!
      — Слушаю, — отвечал Мезаки.
      — Вахмистр, — добавил офицер, — сопровождайте нас с двумя нижними чинами, остальные должны ожидать нас здесь.
      — Слушаю, лейтенант, — отвечал Николь, знаком руки подозвавший к себе двух спахисов.
      Что же касается собаки, то, само собой разумеется, она должна была следовать за хозяином, и не требовалось особого на то приказания.
      Следуя впереди офицера и его людей, Мезаки направился к северу, удаляясь от уэда, причем решено было при возвращении придерживаться левого берега, с тем чтобы обследовать оазис по всему его протяжению. Площадь всего оазиса была от 25 до 30 гектаров, и он никогда не служил жительством оседлых туземцев. В нем лишь временно останавливались караваны, следующие из Бискры к морскому берегу.
      В продолжение получаса лейтенант и проводник его шли в указанном направлении. Листва деревьев не была настолько непроницаема, чтобы нельзя было разглядеть неба, по которому тяжело ползли толстые завитки водяных паров, достигших уже зенита.
      Вдали на горизонте слышны были глухие раскаты грома, и несколько раз уже молния бороздила небо на севере.
      Дойдя с этой стороны до края оазиса, лейтенант остановился.
      Перед ним расстилалась безмолвная и пустынная желтоватая равнина.
      Если артель действительно покинула Гизеб, где, по уверению Мезаки, находилась еще накануне, то в настоящее время она должна быть уже далеко, независимо от направления, выбранного Пуантаром, на Зерибет или Нефту. Необходимо было, однако, удостовериться, не расположилась ли она где-нибудь в другой стороне оазиса, что представлялось, впрочем, маловероятным. Поиски, однако, продолжались по направлению к уэду.
      В продолжение часа офицер и его спутники постепенно углублялись в лес, не нападая, однако, на следы какого бы то ни было лагеря. Араб выражал крайнее удивление, и на вопрошающие взгляды, бросаемые на него, неизменно отвечал одно и то же:
      — Они были здесь… вчера еще… и надзиратель и все остальные. Пуантар послал меня в Голеа… Вероятно, они выступили сегодня на рассвете.
      — Куда же, как ты думаешь, они направились? — спросил лейтенант Вильетт.
      — Быть может, к верфи.
      — Но ведь тогда мы повстречались бы с ними на дороге.
      — Могли и не повстречаться, если они не спускались по берегу уэда.
      — Для чего бы им избирать иной путь, а не тот, по которому мы шли?
      Мезаки не мог дать ответ.
      Было уже почти четыре часа пополудни, когда офицер вернулся к месту стоянки. Поиски не увенчались успехом. Собака не отыскала следа. Все указывало на то, что оазис давно уже не был посещаем не только артелью рабочих, но и караванами.
      Подчиняясь мысли, давно уже завладевшей им, старший вахмистр подошел к Мезаки и, глядя на него в упор, сказал:
      — Слушай, ты, араб, не обманываешь ли ты нас?
      Не опуская глаз перед пристальным взором вахмистра, Мезаки ограничился тем, что повел плечами с выражением столь глубокого презрения к сказанному, что Пиколь схватил бы его за горло, не удержи его лейтенант Вильетт.
      — Смирно, Пиколь, — сказал он. — Мы возвращаемся в Голеа и Мезаки с нами.
      — В таком случае между двумя нижними чинами…
      — Я готов, — хладнокровно отвечал араб, взгляд которого, на одну минуту вспыхнувший от злобы, снова принял обычное, спокойное выражение.
      Подкрепившиеся на лугу кони, напоенные водой из уэда, в силах были совершить переход от Гизеба до Мельрира. Отряд мог возвратиться к стоянке до наступления ночи.
      Было сорок минут пятого на карманных часах лейтенанта, когда он скомандовал выступление. Старший вахмистр ехал рядом с ним, а по обе стороны араба двигались спахи, не спускавшие с него глаз. Следует заметить, что все спутники Николя разделяли теперь его подозрения насчет Мезаки, и хотя офицер не подавал виду, не могло быть сомнения в том, что и он подозревал его. Он спешил к инженеру и капитану Ардигану. Они могли совместно обсудить, что следует предпринять, так как невозможно было поставить артель на работу с наступающего дня.
      Кони ускоряли ход, видимо возбужденные наступавшей грозой. Молнии, перекрещиваясь, бороздили небо, и слышны были страшные раскаты грома, как это бывает всегда в пустынных равнинах. Впрочем, пока не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра, и не выпало ни одной капли дождя. Дюди и животные почти задыхались в знойной атмосфере, и легкие словно вдыхали в себя огонь, а не воздух.
      Тем не менее возможно было еще надеяться, что лейтенанту Вильетту и его спутникам удастся вернуться без особого запоздания, хотя бы и с большим напряжением сил, если только состояние погоды не ухудшится. Более всего следовало опасаться превращения грозы в бурю. Мог подняться сначала ветер, а затем пойти сильный дождь; а где им было тогда укрываться среди бесплодной равнины, без единого дерева?
      Поэтому необходимо было добраться до 347-го километра возможно скорее. Кони, однако, выбились из сил. Тщетны были усилия всадников поднять их на более быстрый аллюр; они спотыкались, как будто ноги их были спутаны и бока носили кровавые следы от шпор. Вскоре, впрочем, и люди обессилели и не были в состоянии пройти оставшееся расстояние. Даже выносливый Ва-Делаван выбивался теперь из последних сил, и его хозяин каждую минуту мог опасаться, что он повалится на раскаленный песок.
      К шести часам вечера благодаря понуканию лейтенанта пройдено было три четверти всего пути. Не будь заволочено густыми облаками солнце, уже сильно склонившееся к западу, можно было бы разглядеть блестящие отражения шоттов Мельрира, у стрелки которого вырисовывались неясно купы деревьев оазиса. Можно было все-таки надеяться, что отряд успеет добраться до леса, прежде чем наступит ночь.
      — Подбодрись, ребята, еще одно последнее усилие! — повторял офицер.
      Однако, как ни были закалены эти люди, он предвидел, что скоро в отряде водворится беспорядок. Некоторые всадники отставали, и приходилось поджидать их.
      Можно было лишь пожелать, чтобы гроза не ограничивалась непрестанными молниями и раскатами грома. Лучше было бы, если бы начался ветер; он освежил бы воздух, тогда им можно было бы дышать. Хотелось бы, чтобы густые массы водяных паров разрешились дождем. Чувствовался недостаток воздуха, и легкие работали с большими усилиями в удушливой атмосфере.
      Ну вот, наконец, начался ветер, и притом чрезвычайно сильный, соответственно крайнему напряжению электричества в атмосфере. Воздушные течения появились одновременно с разных сторон и при столкновении их образовывались смерчи. Громовые раскаты сопровождались оглушительным глумом, раздирающим уши завыванием и свистом. Так как за отсутствием дождя песчаная пыль не прибивалась к почве, то из нее образовался род громадного волчка, вращавшегося на своем острие с невероятной скоростью; под влиянием электрического напряжения в воздухе образовался вихрь, против которого не было возможности устоять. Слышны были отчаянные крики птиц, втянутых в этот смерч, который закружил даже самых крупных и самых сильных из них. Кони захвачены были смерчем, разъединены друг от друга и некоторые из всадников сброшены с седла. Ничего не было видно кругом, ничего не было слышно, и каждый оказывался совершенно бессильным сопротивляться. Смерч окутал все кругом и мчался к равнинам Джерида.
      Лейтенант Вильетт не в состоянии был дать себе отчет в направлении, по которому он двигался. Вероятно было, что людей его взвода и самого его гнало по направлению к шотту, но в сторону от расположения лагеря.
      К счастью, наконец хлынул ливень. Потоки дождя разбили песочный смерч, наступила глубокая темень. Взвод оказался рассеянным, и с трудом удалось вновь собрать его. При блеске молнии лейтенант рассмотрел, что оазис был не более как на расстоянии одного километра по направлению к северо-востоку.
      После неоднократных перекличек, произведенных в продолжение кратковременного затишья в атмосфере, собрались вместе люди и кони, и тогда раздался крик старшего вахмистра:
      — А где же араб?
      Оба спахиса, которым было поручено наблюдать за Мезаки, оказались не в состоянии устеречь его. Они не знали, что с ним сталось, потому что, в то время как смерч втянул их в свой вихрь, они разъединились.
      — Ах, негодяй! Он бежал! — повторял старший вахмистр. — Он бежал на своем, или, правильнее, на нашем коне. Провел нас араб, обманул.
      Офицер в раздумье молчал.
      В это время раздался страшный лай, и прежде чем Николь мог задержать пса, тот ринулся вперед и в несколько прыжков исчез в шотте.
      — Назад, Куп-а-Кер, назад! — кричал старший вахмистр в сильной тревоге.
      Но собака исчезла в темноте, либо не расслышав, либо не желая слушаться хозяина.
      Быть может, пес ринулся по следам Мезаки? Николь не мог требовать того же от своего коня, совершенно выбившегося из сил, как и все остальные кони. Тогда только лейтенанту Вильетту пришла мысль — не произошло ли какое-нибудь несчастье, не угрожала ли какая-нибудь опасность капитану Ардигану, инженеру и оставшимся в Голеа нижним чинам? Исчезновение араба делало возможным всяческие предположения. Не пришлось ли отряду иметь дело с предателем, как не переставал утверждать это Николь?
      — В лагерь, и как можно скорее! — скомандовал лейтенант Вильетт.
      Гроза продолжала бушевать, хотя ветер несколько стих. Не перестававший ливень образовывал глубокие и многочисленные рытвины. Хотя солнце только что зашло, темень была как в самую глубокую ночь. В отсутствие огней трудно было распознать направление, где был лагерь. А между тем инженер не преминул бы принять эту меру предосторожности, чтобы указать путь возвращающимся, тем более что в лагере не было недостатка в горючем материале. Невзирая на ветер и дождь, всегда можно было бы поддерживать костер, пламя которого не могло оставаться незамеченным на небольшом расстоянии, а отряд никак не мот быть от лагеря далее чем на полкилометра.
      Все это вызвало большие опасения у лейтенанта Вильетта, опасения, которые разделял и старший вахмистр и с которыми он в нескольких словах поделился с офицером.
      — Вперед! — ответил последний. — И помоги нам Господь прийти еще вовремя!
      Выбранное сначала направление оказалось не совсем правильным. Отряду удалось добраться до шотта, но он слишком взял влево. Пришлось вернуться к востоку по северному берегу. К оконечности Мельрира добрались лишь к половине девятого вечера.
      Невзирая не беспрестанные окрики спахисов для предупреждения о возвращении их в лагерь, никто не показывался им навстречу.
      Несколько минут спустя лейтенант добрался до прогалины, на которой помещался обоз и были разбиты палатки.
      Никого не было там, ни Шаллера, ни капитана, ни унтер-офицера, а также ни одного из оставленных с ними нижних чинов. Звали, стреляли из ружей. Никакого ответа не было получено. Зажгли несколько смолистых веток, и тусклый свет их слегка осветил темень вокруг.
      Палатки были все сняты. Что же касается повозок, то пришлось убедиться в том, что они были разграблены и приведены в негодность. Исчезли все мулы с повозок, кони капитана Ардигана и его спутников. Итак, было произведено нападение на лагерь, и несомненно, что Мезаки был подослан для того лишь, чтобы увести лейтенанта Вильетта и спахисов по направлению к Гизебу, и облегчить задачу остальным членам шайки.
      Само собой разумеется, чтоб араб уже не вернулся. Что же касается собаки, то тщетно старший вахмистр звал ее. Прошла ночь, а пес так и не возвратился в лагерь.

Глава двенадцатая. ЧТО ПРОИЗОШЛО?

      После того как лейтенант Вильетт с небольшим отрядом ушли к оазису Гизеб, инженер приступил к устройству лагеря, рассчитанного на более или менее продолжительный срок. Никому не приходило в голову подозревать Мезаки, никто не сомневался в том, что вечером того же дня Пуантар появится в лагере и приведет хоть часть рабочих. В лагере же кроме Шаллера и капитана Ардигана оставалось всего десять человек: унтер-офицер Писташ, Франсуа, четверо спахисов и двое обозных проводников. Все принялись разбивать лагерь у опушки оазиса по соседству с верфью. Там были установлены повозки. Выгрузили весь лагерный багаж и разбили в обычном порядке палатки. Что же касается коней, то для них проводники и спахисы отыскали пастбище с обильным подножным кормом. Запас съестных припасов обеспечивал отряд еще на несколько дней. Кроме того, весьма вероятным представлялось предположение, что Пуантар, его десятники и рабочие явятся, прихватив всего для них необходимого в достаточном количестве. Рассчитывали также на помощь со стороны ближайших поселений: Нефты, Тозера, Ла-Гаммы.
      Так как существенно важно было с первого же дня обеспечить правильное возобновление запаса съестных припасов, то по взаимному соглашению инженер и капитан Ардиган решили послать людей в Нефту и Тозер. Выбор их пал на двух обозных проводников, превосходно знакомых с дорогой, по которой им часто приходилось ходить вместе с караванами. Это были двое уроженцев Туниса, которым можно было доверять. Выступив на следующий же день с рассветом на собственных конях, эти люди могли без затруднений добраться до селения, из которого несколько дней спустя мог прибыть транспорт со съестными припасами. Предполагалось вручить им два письма, первое от инженера одному из старших администраторов Общества, второе — от капитана Ардигана коменданту Тозера.
      После утреннего завтрака в палатке, раскинутой под сенью деревьев на опушке оазиса, Шаллер обратился к капитану со следующими словами:
      — А теперь предоставим, дорогой Ардиган, Писташу, Франсуа и спахисам заканчивать устройство лагеря. Я хотел бы более подробно уяснить себе, какие предстоят восстановительные работы на этой последней части канала.
      Он прошелся по всему участку и осмотрел разрушения. Затем сказал капитану Ардигану:
      — Туземцы нагрянули сюда в большом числе, и теперь мне понятно, почему Пуантар и его артель не в состоянии были оказать им сопротивление.
      — Недостаточно было, однако, чтобы сюда явилось значительное число арабов, туарегов или иных разбойников. Хотелось бы знать, каким образом удалось им, прогнав отсюда рабочих, произвести такие разрушения. Ведь на все это должно было потребоваться гораздо больше времени, чем уверял нас Мезаки.
      — На это могу дать следующее объяснение, — возразил Шаллер. — Ведь тут не приходилось рыть, а только заваливать и обрушивать откосы в русло канала. Приходилось иметь дело исключительно с одним лишь песком. Они пустили в дело оставленные при бегстве рабочих орудия, а также и те, быть может, которые были когда-то им самим выданы. И тогда вся разрушительная работа оказалась более легкой.
      — Вы полагаете, значит, — сказал капитан Ардиган, — что на это могло быть достаточно каких-нибудь двух суток?..
      — Да, думаю, что больше не потребовалось, и равным образом рассчитываю, что не понадобится более двух недель, чтобы закончить все исправления.
      — Отлично, — заметил капитан. — Однако, я думаю, необходимо принять решение охранять канал до полного обводнения обоих шоттов, как в этой части большого шотта, вплоть до Мельрира, так и в остальных местах. То, что произошло здесь, может повториться и в другом месте. Население в Джериде, в особенности кочевое, сильно возбуждено постоянной проповедью против создания внутреннего моря, а потому всегда возможны нападения. Необходимо предупредить заблаговременно военные власти. Нетрудно будет организовать надежную охрану и обеспечить продолжение работ с помощью гарнизонов Бискры, Нефты, Тозера и Габеса.
      И в самом деле, организация защиты работ представлялась наиболее неотложным делом. Надо было немедленно оповестить генерал-губернатора Алжирской области и поверенного в делах в Тунисе о случившемся. На них обоих лежала обязанность изыскать средства и способы к ограждению интересов этого огромного предприятия.
      Во всяком случае, можно ограничиться охраной на главных пунктах обоих каналов, отнюдь не распространяя ее на часть шоттов, подлежащую обводнению.
      Отвечая на замечание, последовавшее со стороны капитана Ардигана по этому поводу, инженер мог лишь снова повторить сказанное им ранее по поводу обводнения шоттов.
      — Я всегда был уверен в том, — говорил он, — что почвы Джерида, Рарзы и Мельрира готовят нам неожиданности. Почва эта, в действительности — соляная кора, она подвержена довольно глубоким и значительным колебаниям. Обстоятельство это делает весьма правдоподобным постепенные, — по мере появления водяных масс, расширение и углубление канала. На это и рассчитывал, не без основания, Рудер, чтобы закончить произведенные им работы. Я нисколько не был бы удивлен, если бы увидел доказательства такой совместной работы природы и человеческого гения. Что же касается котловин, то они представляют собой высохшие русла прежних озер, и им предстоит либо внезапно, либо постепенно, под влиянием масс воды в значительной мере углубиться. Все эти соображения приводят меня к заключению, что на обводнение потребуется меньше времени, чем предполагалось. Джерид подвержен подземным толчкам, а последние способны изменить его лишь в благоприятном для нашего предприятия смысле. Во всяком случае, капитан, посмотрим что будет. Я не принадлежу к числу тех, кто относится подозрительно к будущему, но, наоборот, к тем, кто рассчитывает на него! И что скажете вы, если через два года, даже через год, появится торговая флотилия на поверхности Рарзы и Мельрира, заполненных водой до крайних пределов?
      — Принимая все наши надежды, дорогой друг, — отвечал капитан Ардиган, — все-таки остаюсь убежден, что независимо от того, осуществятся ли они через два года или через год, необходима будет достаточная военная сила для охраны работ и рабочих.
      — Согласен, — заключил Шаллер, — и вполне разделяю ваше мнение, Ардиган; признаю необходимым учреждение охраны на всем протяжении канала.
      Было решено, что на следующий же день, по прибытии рабочих на верфь, капитан Ардиган встретится с военным комендантом Бискры. Сейчас же, быть может, окажется достаточным присутствие нескольких спахисов для охраны этой части канала, а поэтому можно было рассчитывать, что нападение не повторится. Закончив обход, инженер и капитан вернулись в лагерь. Оставалось лишь ждать возвращения лейтенанта, которое, наверное, должно было последовать до наступления вечера.
      Наиболее серьезным вопросом было обеспечение экспедиции. Все обстояло в этом отношении вполне благополучно, так как потребности личного состава экспедиции удовлетворялись либо из запаса провизии, следующего на двух повозках обоза, либо свежими припасами, приобретенными в местечках и деревнях этой части Джерида. Вообще до сих пор съестных припасов всегда было довольно, как для людей, так и для животных.
      Однако необходимо было подумать о более правильном питании на более длительный срок. Решено было, что одновременно с обращением к военным властям капитан Ардиган потребует, чтобы было организовано снабжение экспедиции съестными припасами на все время пребывания в оазисе.
      В этот день, 13 апреля, все предвещало удушливый зной в течение утренних и послеобеденных часов. Не могло быть сомнения в том, что на севере собиралась сильная гроза, и в ответ на последовавшие со стороны унтер-офицера Писташа замечания по этому поводу Франсуа объявил:
      — Меня не удивило бы, если бы сегодня разразилась гроза; я с самого утра жду предстоящей борьбы стихий.
      — Почему? — спросил Писташ.
      — А вот почему, унтер-офицер. Бреясь на рассвете, я почувствовал, что волосы у меня на бороде щетинились и делались такими твердыми, что пришлось два или три раза править бороду. Мне казалось, что на каждом волоске выскакивала искорка.
      — Удивительно! — отвечал унтер-офицер, не смевший сомневаться ни на одну минуту в правдивости слов такого человека, как господин Франсуа. Конечно, такие электрические свойства волос человека, уподоблявшие их кошачьему меху, были маловероятны, но тем не менее Писташ охотно допускал подобное отступление от общего закона природы в пользу Франсуа.
      — Так вы говорите, что сегодня утром?.. — продолжал он, глядя на свежевыбритое лицо собеседника.
      — Сегодня утром это было просто что-то невероятное. Мои щеки и подбородок покрылись сплошь светящимися точками.
      — Охотно посмотрел бы я на это! — отвечал Писташ.
      Независимо, однако, от метеорологических наблюдений Франсуа чувствовалось приближение грозы с северо-востока, и воздух постепенно насыщался электричеством.
      Зной делался невыносимо тяжким. Закусив в полдень, инженер и офицер решили отдохнуть. Несмотря на то, что они находились в палатке, а палатка стояла в тени деревьев оазиса, удушливый зной проникал в нее, и не было ни малейшего движения воздуха.
      Все это тревожило Шаллера и капитана. Не было ни малейшего сомнения в том, что гроза свирепствовала уже на северо-востоке, и именно над оазисом Гизеб. С той стороны молнии уже бороздили небо, хотя раскаты грома не были еще слышны. Допуская, что лейтенанту не удалось по той или иной причине выступить из оазиса до грозы, можно было рассчитывать, что он переждет грозу даже и в том случае, если придется отсрочить возвращение в лагерь до следующею утра.
      — Весьма вероятно, что мы не увидимся с ним сегодня вечером, — заметил капитан Ардиган.
      — Если бы Вильетт выступил в два часа пополудни, он подходил бы уже теперь сюда.
      — Лейтенант совершенно правильно поступил, если предпочел запоздать даже на сутки, чем пускаться в путь при такой грозе, — отвечал Шаллер. — Чрезвычайно неприятно будет, если люди его и он сам будут настигнуты грозой на равнине, где им не найти никакой защиты.
      Время шло, но ничто не указывало на появление маленького отряда, не слышно было даже лая Куп-а-Кера, всегда бежавшего впереди. Гроза между тем значительно приблизилась, молнии сверкали непрерывно, освещая окрестности. Тяжелая масса густых облаков, перейдя зенит, медленно опускалась над Мельриром. Гроза должна была разразиться над лагерем не больше чем через полчаса.
      Инженер, капитан Ардиган, унтер-офицер и двое спахисов направились к опушке леса. Перед ними расстилалась широкая равнина, на соляном налете которой изредка отражался блеск молний.
      Тщетно устремлялись их взоры по направлению Гизебу.
      — Скорее всего, — сказал капитан, — что отряд не выступил, и излишне ожидать возвращения его ранее завтрашнего дня.
      — И я так думаю, капитан, — отвечал Писташ. — Трудно им было бы ночью после грозы распознавать дорогу.