Дорога во Францию

Но нет худа без добра. Заслышав наш рассказ, один из агентов, в надежде на прибыль, предложил свести нас к извозопромышленнику, на что мы, разумеется, согласились.

Проводив Марту и Ирму в гостиницу, господин де Лоране, прекрасно говоривший по-немецки, отправился со мной за экипажем.

Дорожной кареты не нашлось, так что мы должны были удовлетвориться какой-то повозкой на двух колесах, запряженной одной лошадью. Нечего и говорить, что господину де Лоране пришлось заплатить за лошадь вдвое, а за повозку второе против их цены.

На следующий день мы встретились в условленном месте с госпожой Келлер и ее сыном. Ночь они провели в каком-то скверном кабачке, причем Жан спал на стуле, а его мать на ужаснейшей кровати. Господин де Лоране, Марта, госпожа Келлер и Ирма сели в повозку, куда я уложил провизию, купленную в Танне. Потеснившись немного, можно было дать место и пятому человеку, и я предложил его Жану, но он отказался; в конце концов решено было, что мы с ним будем садиться поочередно, – но большей частью нам приходилось обоим идти пешком, чтобы не слишком обременять лошадь, взятую нами потому, что другой не было. Ах, наши бедные бельцингейские лошади!

Днем 26 августа вдали показалась колокольня Фульского собора и стоящий на возвышенности французский монастырь, а к вечеру мы прибыли в Фульду; 27 проехали Шлинхтерн, Содон, Сальмюнстер при слиянии Зальца с Кинцитом, 28 были в Гельнгаузене и, если бы путешествовали для удовольствия, то должны были, как мне потом говорили, посетить замок, в котором жил Фридрих Барбаросса. Но нам, беглецам, было не до того.

Повозка тем временем продвигалась вперед очень медленно благодаря плохому состоянию дороги, которая особенно в окрестностях Сальмюнстера пересекала бесконечные леса, испещренные обширными озерами. Ехали шагом, вследствие чего двигались с опозданием, которое нас очень беспокоило. 13 дней, как мы выехали; еще 7 дней – и наши паспорта потеряют силу.

Госпожа Келлер была страшно утомлена. Что будет дальше, если силы ей изменят, и ее придется оставить в каком-нибудь городе или деревне? Сын ее не может быть с ней; да она и не позволит этого. Пока французская граница не отделяет Жана от прусских агентов, жизни его грозит опасность.

Как трудно было нам пробраться через лес Ломбой, тянущийся по обоим берегам Кинцига до Гессен-Дармштадтских гор! Так много времени потеряно было в поисках брода, что я думал, мы никогда не выберемся на противоположный берег.

29 числа наша повозка наконец ненадолго остановилась в Ганау. Мы должны были переночевать в этом городе, полном шума войск и экипажей. Так как Жану и его матери пришлось бы сделать большой крюк, чтобы обойти город, господин де Лоране и Марта остались с ними в повозке, а я с сестрой отправился в город возобновить наши припасы. На другой день, все сошлись на дороге, пересекающей Висбаденский округ. Около полудня мы проехали мимо городка Оффенбах, не въезжая в него, а к вечеру были во Франкфурте-на-Майне.

Не буду распространяться об этом большом городе, скажу только, что стоит он на правом берегу реки и кишит евреями. Переехав на пароме Майн, мы очутились на дороге, ведущей в Майнц. Необходимо было заехать во Франкфурт для предъявления паспортов, и мы, исполнив это, вернулись к Жану и его матери. Этой ночью мы, стало быть, могли не расставаться, что всегда было для нас ужасно грустно, а еще приятнее было то, что мы, хотя скромно, но хорошо устроились на ночлег в предместье Сальзенгаузена, на левом берегу Майна.

После совместного ужина все поспешили улечься, кроме сестры и меня; нам надо было кое-что закупить.

Зайдя в булочную, Ирма, между прочим, услышала, как несколько человек рассуждали о солдате Жане Келлере. Говорили, что его поймали около Сальмюнстера, причем описывали подробности этого происшествия. Будь мы в другом настроении, нас все это, конечно, позабавило бы…

Но важнее всех этих разговоров был, по-моему, слух о близком приходе Лейбского полка, направлявшегося из Франкфурта через Майнц в Тионвиль.

Если это верно, то полковник фон Граверт с сыном пойдут по одной дороге с нами, и не лучше ли будет, ввиду возможной неприятной встречи, изменить наш маршрут, взяв более северное направление и даже рискуя не заезжать в города, указанные нам прусской полицией?

На следующий день я сообщил Жану эту неприятную весть. Он посоветовал ничего не говорить его матери и Марте, у которых и без того было достаточно забот и тревог. После Майнца видно будет, что нужно предпринять и есть ли необходимость расстаться раньше границы Франции. Будем спешить, тогда нам, может быть, удастся, опередив Лейбский полк, раньше него достигнуть Лотарингии.

Мы пустились в путь в 6 часов утра. К несчастью, дорога была трудна и утомительна. Надо было пересечь лежащие близ Франкфурта леса Нейльру и Лавиль. Несколько лишних часов ушло на то, чтобы обогнуть местечки Хехст и Хохгейм, запруженные колонной военных обозов. Я предвидел минуту, когда наша старая повозка, запряженная дряхлой клячонкой, будет взята для перевозки хлеба. Одним словом, хотя от Франкфурта до Майнца было всего каких-нибудь 15 лье, мы прибыли в Майнц, на границе Гессен-Дармштадта, только 31-го вечером.

Понятно, для госпожи Келлер с сыном очень важно было миновать Майнц. Этот город стоит на левом берегу Рейна, при слиянии его с Майном, против Касселя, предместья Майнца, соединяющегося с ним понтонным мостом в 600 футов длиной.

Значит, чтобы попасть на дороги, ведущие во Францию, надо непременно переехать Рейн выше или ниже города, если нежелательно воспользоваться мостом.

Вот мы и принялись отыскивать паром, который бы перевез Жана с матерью. Поиски оказались тщетными, так как расположением военных властей движение паромов было– запрещено.

Было уже 8 часов вечера. Мы положительно не знали, как быть.

– Но мы должны же переехать Рейн! – воскликнул Жан Келлер.

– Да, – сказал я, – но где и как?

– Через Майнский мост, раз это в другом месте невозможно!

Вот на какой смелый шаг мы решились.

Жан завернулся с головы до ног в мой балахон и, держа лошадь под уздцы, направился к воротам Касселя. Госпожа Келлер притаилась в глубине повозки под дорожными вещами. Господин де Лоране, Марта, сестра и я заняли оба сиденья. В таком виде приблизились мы к старинным, покрытым мхом кирпичным стенам города, и повозка остановилась около охранного поста.

Здесь было большое скопление народа по случаю происходившей в этот день в Майнце ярмарки. Жан смело крикнул нам:

– Ваши паспорта?

Я передал ему бумаги, которые он сам вручил начальнику охраны.

– Кто эти люди? – спросили Жана.

– Французы, которых я везу до границы.

– А сами вы кто?

– Николай Фридель, извозчик из Хехста.

Наши паспорта были очень внимательно просмотрены и оказались в полном порядке, но тем не менее во время проверки мы испытали немалое волнение.

– Срок этих паспортов истекает через четыре дня, – заметил начальник охраны. Через четыре дня эти люди должны быть вне пределов Германии.

– Так и будет, – отвечал Жан Келлер, – но нам не следует терять времени!

– Проезжайте!

Полчаса спустя, переехав Рейн, мы остановились в гостинице Ангальт, где Жану пришлось до конца играть свою роль извозчика. Никогда не забуду нашего въезда в Майнц.

Как странно иногда складываются обстоятельства! Несколькими месяцами позже, когда в октябре Майнц взят был французами, нам был бы оказан совсем другой прием. Какое счастье было бы найти здесь наших соотечественников, и как они приняли бы не только нас, изгнанных с немецкой земли, но и госпожу Келлер с сыном, узнав всю их историю! И хотя бы нам пришлось пробыть в этом городе 6-8 месяцев, мы покинули бы его вместе с нашими храбрыми, прославленными полками.

Но, к сожалению, обстоятельства не всегда складываются так, как нам бы хотелось. Приехали мы в этот город несвоевременно, и теперь надо было подумать, как выбраться из него.

Когда госпожа Келлер, Марта и Ирма разошлись по своим комнатам, Жан пошел взглянуть на лошадь, а мы с господином де Лоране отправились за новостями. Самое лучшее было зайти в какой-нибудь кабачок и спросить последние газеты. Мы так и сделали. Новости оказались захватывающими. Во Франции со времени нашего отъезда из Бельцингена произошло много интересных событий. Во-первых, – ужасный день 10 августа, – нападение на Тюильри, избиение швейцарцев, затем заключение королевской семьи в Тампль и временное лишение Людовика XVI королевского сана.

Все эти события могли ускорить нашествие союзников на французскую границу.

Вся Франция уже была готова отразить это нашествие.

Французские войска разделены были на три армии. Люкнер на севере, Лафайет в центре, Монтескье на юге, а Дюмурье был генерал-лейтенантом под начальством Люкнера.

За три дня до нашего приезда в Майнц распространилось следующее известие: Лафайет в сопровождении нескольких сослуживцев был в главной квартире австрийцев, где, несмотря на его протест, с ним обошлись как с военнопленным.

По этому факту можно судить об отношении наших врагов ко всему французскому и о том, какова была бы наша участь, если бы военные агенты захватили нас с просроченными паспортами. Конечно, нельзя было слепо верить всему, что писали в газетах, но тем не менее положение дел представлялось в следующем виде.

Дюмурье, главнокомандующий армиями севера и центра, был, как известно, знатоком своего дела; вот почему, желая направить первые удары именно на него, короли Прусский и Австрийский собирались прибыть в Майнц. Союзными армиями командовал герцог Брауншвейгский. Неприятельские войска, проникнув во Францию через Арденны, должны были идти по шалонской дороге на Париж. Шестидесятитысячная прусская колонна шла через Люксембург к Лонгви. Сзади нее, в составе двух корпусов, под начальством Клерфайта и князя Гогенлое двигались тридцать шесть тысяч австрийцев. Вот каково было количество войск, угрожавших Франции!

Я рассказываю вам теперь все эти подробности (о которых узнал впоследствии) для того, чтобы вам было яснее наше положение.

Дюмурье находился в Седане с двадцатью тремя тысячами людей. Келлерман, заменявший Люкнера, занимал Мец с двадцатью тысячами. Пятнадцать тысяч в Ландау, под начальством Кюстина и тридцать тысяч в Эльзасе под командой Бирона готовы были в случае надобности присоединиться к Дюмурье или к Келлерману.

Кроме того, мы узнали из газет, что пруссаки, взяв Лонгви, осаждают Тионвиль, а ядро прусской армии идет на Верден.

Мы вернулись в гостиницу, и госпожа Келлер, узнав от нас все эти новости, несмотря на сильное утомление, не позволила нам и суток пробыть в Майнце, хотя отдых этот был ей необходим. Она боялась, чтобы не нашли ее сына. Итак, мы на следующий день, 1 сентября, снова тронулись в путь. До границы оставалось еще около тридцати лье.

Наша лошадь, несмотря на все мои заботы о ней, шла очень медленно, а нам между тем нужно было торопиться. Только под вечер увидели мы развалины старого замка – крепости на вершине Шлосберга. У подножия его расположен Крейцнах, важный город Кобленцкого округа; стоит он на реке Наге, в 1801 году принадлежал Франции, а в 1815 снова перешел к Пруссии.

На другой день мы были в местечке Кирн, а еще через сутки – в местечке Биркенфельд. Имея, к счастью, достаточный запас провизии, мы могли миновать эти городки, не значившиеся в нашем маршруте; по ночам нам приходилось довольствоваться только кровом нашей повозки, так что ночевки были крайне неудобны и даже утомительны.

Так было и во время нашей стоянки в ночь на 4 сентября. На следующий день, в полночь, истекал срок, в который мы обязаны были покинуть пределы Германии, а между тем мы были еще на расстоянии двухдневного пути от границы. Что с нами будет, если прусские агенты арестуют нас в пути с просроченными паспортами?..

Может быть, мы могли бы направиться южнее, в сторону ближайшего французского города Саррелуи, но тогда мы рисковали бы наткнуться на пруссаков, шедших осаждать Тионвиль, и во избежание этой опасной встречи предпочли более длинный путь.

В сущности, мы находились всего в нескольких лье от Франции, причем все были целы и невредимы. В отношении господина де Лоране, Марты, сестры и меня тут не было ничего удивительного, а вот про госпожу Келлер с сыном можно сказать, что судьба благоприятствовала им. Встретившись с Жаном в горах Тюрингии, я никак не предполагал иметь возможность пожать ему руку на границе Франции.

Но как бы то ни было нужно было непременно миновать Саарбрюкен, не только в интересах Жана с матерью, но и ради нас самих. Здесь бы нам охотнее оказали гостеприимство в тюрьме, чем в гостинице.

Имея это в виду, мы остановились в харчевне, где бывает публика попроще.

Хозяин несколько раз бросал на нас странные взгляды. Мне даже показалось, что когда мы уезжали, он перемолвился кое о чем с какими-то субъектами, сидевшими за столом в глубине маленького зала; субъектов этих разглядеть мы не могли.

Наконец, 4-го утром мы пустились в путь по дороге, ведущей из Тионвиля в Мец, решив, если нужно будет, направиться в этот большой город, занятый в то время французами.

Как труден путь через массу лесочков, рассыпанных по всей этой местности! Бедная наша лошаденка изнемогала, так что около двух часов пополудни мы должны были выйти из экипажа в виду большого косогора, поднимавшегося между густыми кустарниками и полями хмеля; только уставшая госпожа Келлер оставалась в повозке.

Мы двигались медленно. Я вел лошадь под уздцы. Сестра шла рядом. Господин де Лоране, Марта и Жан следовали немного поодаль. На дороге, кроме нас, никого не было. Вдали, слева, слышались глухие выстрелы. Должно быть, шел бой под стенами Тионвиля.

Вдруг с правой стороны раздается выстрел. Лошадь, смертельно раненная, падает на оглобли и ломает их. В то же время слышатся восклицания:

– Наконец-то он нам попался!

– Да, это, несомненно, Жан Келлер!

– Заработали тысячу флоринов!

– Нет еще! – воскликнул Жан.

Снова выстрел. На этот раз стреляет Жан, и вслед за этим какой-то человек падает на землю рядом с нашей лошадью.

Все это произошло так быстро, что я не успел опомниться.

– Это Бухи! – крикнул мне Жан.

– Ну так «бухнем» их! – отвечал я.

Эти негодяи были в харчевне, где мы ночевали, и, обменявшись несколькими словами с хозяином, бросились следом за нами.

Но из троих теперь осталось только двое, отец и один сын; второй только что умер, пронзенный пулей в сердце.

Теперь силы сравнялись: двое против двоих; но борьба была непродолжительна: я в свою очередь выстрелил в сына и, к сожалению, только ранил этого негодяя. Тогда оба, видя свою неудачу, бросились в чащу налево от дороги и умчались во всю прыть.

Я хотел кинуться за ними, но Жан остановил меня. Может быть, он был не прав, что так поступил?

– Самое важное теперь поскорее перейти границу, – сказал он. – Вперед! Вперед!

За неимением лошади нам пришлось бросить повозку. Госпожа Келлер должна была выйти и опереться на руку сына.

Еще несколько часов – и наши паспорта потеряют силу!..

Так мы шли до ночи; ночевали под деревьями, питались остатками провизии. Наконец, на следующий день, 5 сентября, к вечеру перешли мы границу.

Да! Мы теперь шли по французской земле, но она была занята иностранными войсками!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Итак, мы продвигались к концу долгого путешествия по неприятельской стране, к которому принудило нас объявление войны. Этот трудный путь во Францию мы совершили ценой страшного утомления, если не страшной опасности, так как, исключая двух-трех случаев, – между прочим, нападения Бухов, – ничто не угрожало нашей жизни и свободе.

Все вышесказанное относится также и к Жану с того момента, как мы встретились с ним в горах Тюрингии. Он цел, невредим и теперь ему остается только добраться до какого-нибудь нидерландского города, где он может в безопасности ожидать исхода событий.

Между тем граница кишела войсками. В этом районе, простирающемся до Аргонского леса, стояли австрийцы и пруссаки, так что тут мы были в такой же опасности, как в Потсдаме или Бранденбурге. После всех пережитых нами лишений и перенесенных трудов, будущее готовило нам еще большие затруднения.

Что поделаешь? Кажется, что уже доехал до места, на самом деле выходит, как будто сейчас только тронулся в путь.

В сущности, чтобы очутиться впереди неприятельских аванпостов и лагерей, нам оставалось сделать всего двадцать лье; но это прямым путем, – а с обходом городов больше!

Может быть, благоразумнее было вернуться во Францию через южную или северную Лотарингию? Но в нашем положении при отсутствии средств передвижения и без всякой надежды добыть их надо было два раза подумать, прежде чем решиться на такой большой крюк.

Проект этот обсуждался между Жаном, господином де Лоране и мною, и мы, взвесив все «за» и «против», по-моему, были вполне правы, отвергнув его.

Было восемь часов вечера, когда мы достигли границы. Перед нами потянулись огромные леса, проходить через которые ночью было бы небезопасно.

Мы ввиду этого остановились, чтобы отдохнуть до утра. Дождя не было на этих плоских возвышенностях, но было начало сентября и, следовательно, холод давал себя чувствовать.

Развести костер было бы слишком неосторожно со стороны беглецов, желающих проскользнуть незамеченными, так что мы приютились, как могли, под низкими ветвями бука. Разложили на коленях провизию, вынутую мной из повозки: хлеб; холодное мясо, сыр; к чистой ключевой воде прибавили несколько капель шнапса и подкрепились; затем, оставив господина де Лоране, Марту, госпожу Келлер и сестру отдыхать, мы с Жаном стали на стражу в десяти шагах от них.

Жан, поглощенный своими думами, некоторое время не говорил ни слова, и я не считал себя вправе нарушить его молчание, как вдруг он произнес:

– Выслушайте меня, милый Наталис, и никогда не забывайте того, что я вам сейчас скажу. Никому из нас не известно, что с нами может случиться, со мной в особенности. Я могу быть принужден бежать… так не нужно, чтобы моя мать покидала вас. Бедная женщина выбилась из сил, и, если мне придется расстаться с вами, я не хочу, чтобы она следовала за мной. Вы видите, в какое она пришла состояние, несмотря на всю свою энергию и отвагу. Я поручаю ее вам, Наталис, так же как и Марту, то есть все, что у меня есть самого дорогого в жизни!

– Положитесь на меня, господин Жан, – отвечал я. – Надеюсь, что нас уже ничто не может разлучить!.. Но если бы это и случилось, я сделаю все, что вы вправе ожидать от глубоко преданного вам человека!

Жан пожал мою руку и продолжал:

– Наталис, если меня схватят, – судьба моя известна и решится очень скоро. Помните тогда, что мать моя никогда не должна возвращаться в Пруссию. До замужества она была француженкой и, потеряв мужа и сына, должна окончить жизнь на родине.

– Она была француженка, говорите вы, господин Жан? Скажите лучше, что она и до сих пор не перестала быть ею в наших глазах.

– Да, Наталис, вы правы! Вы увезете ее в свою Пикардию, которой я никогда не видел и так жажду видеть! Будем надеяться, что моя мать найдет под конец жизни если не счастье, то по крайней мере спокойствие и отдых, которые она так заслужила! Несчастная женщина! Сколько ей пришлось и придется еще перестрадать!

А сам Жан разве перенес мало страданий?

– Ах, эта Франция! – продолжал он. Если бы мы могли жить там все вместе, Марта, жена моя, и мать, как было бы хорошо и как скоро забылись бы все наши испытания! Но не безумие ли мечтать об этом мне, беглецу, которому смерть грозит каждую минуту.

– Постойте, постойте, господин Жан, не говорите так! Ведь вас еще не поймали, и я буду очень удивлен, если вы дадите поймать себя.

– Нет, Наталис, конечно нет!.. Я, разумеется, буду бороться до конца.

– А я помогу вам, господин Жан!

– Уверен в этом! Ах, друг мой, позвольте мне обнять вас! В первый раз судьба посылает мне возможность обнять француза на французской земле!

– Но не в последний! – отвечал я.

Да! Все наши испытания не могли ослабить моей уверенности в хорошем исходе нашего предприятия!

Ночь проходила. Мы с Жаном отдыхали по очереди. Под деревьями было так темно, что сам черт тут ничего не разобрал бы! А ведь он был, должно быть, недалеко, этот черт, со своими западнями! И как он еще не устал причинять бедным людям столько зла!

Во время своего дежурства я чутко прислушивался. Малейший шум казался мне подозрительным. В этих местах можно было опасаться, если не солдат регулярной армии, то хотя бы разных темных людей, следовавших за нею. Ведь так и случилось в деле Буха с сыновьями.

К несчастью, двое из этих негодяев ускользнули от нас. Должно быть первым их делом будет постараться снова настигнуть нас, завербовав для большего успеха нескольких таких же проходимцев, как они, даже при условии поделиться с ними тысячью флоринов.

Да! Я размышлял обо всем этом, и не спал. Кроме того, я думал, что если Лейбский полк покинул Франкфурт двадцатью четырьмя часами позже нас, то он, должно быть, уже перешел границу и в таком случае, пожалуй, находится где-нибудь поблизости среди Аргонских лесов? Эти опасения были, конечно, более или менее преувеличены, как всегда бывает, когда ум слишком возбужден. Так было и со мной. Мне казалось, что под деревьями ходят, что за кустами скользят тени. Само собой разумеется, один пистолет был у Жана, другой у меня за поясом, и мы твердо решили никого к себе не подпускать.

В общем ночь прошла спокойно. Правда, несколько раз мы слышали отдаленные звуки труб и даже бой барабанов, выбивавших утреннюю зорю. Эти звуки доносились большей частью с юга; должно быть, там стояли войска.

По всей вероятности, это были австрийские колонны, ожидавшие момента выступления к Тионвилю или даже севернее, к Монмеди. Как известно, союзники никогда не предполагали брать эти города, а только, окружив, парализовать их гарнизоны, чтобы иметь возможность перебраться через Арденны.

Значит, мы могли встретить одну из этих колонн и тогда нас сейчас же схватили бы, а попасться в руки как пруссаков, так и австрийцев одинаково неприятно, – одно другого стоит!

Ввиду всего этого мы решили взять несколько более северное направление в сторону Стена или даже Седана, чтобы проникнуть в Аргону, избегая дорог, по которым, по всей вероятности, движутся имперские войска.

С наступлением дня мы снова тронулись в путь.

Погода была прекрасная. Слышалось посвистывание снегирей, а на опушке пели стрекозы, что было признаком жары. Далее кричали ласточки, рея высоко в воздухе.

Мы шли так скоро, как позволяла слабость госпожи Келлер. Солнце не жгло нас, шедших под густым сводом деревьев. Отдыхали каждые два часа. Меня беспокоило, что провизия наша подходила к концу, а возобновить ее не предвиделось возможности.

Согласно принятому решению мы продвигались в более северном направлении, вдали от сел и деревень, наверно занятых неприятелем.

День окончился благополучно, но прошли мы по прямой линии немного. Госпожа Келлер уже не шла, а едва тащилась. Она, которую я знал в Бельцингене прямой и стройной, как пальма, теперь сгорбилась, ноги ее подкашивались на каждом шагу, и я предвидел минуту, когда она совсем не будет в состоянии идти.

Ночью непрерывно раздавался отдаленный гул орудий. Это гремела артиллерия в стороне Вердена.

Местность, по которой мы шли, состояла из небольших лесочков и равнин, испещренных многочисленными потоками, представляющими в сухое время года лишь ручейки, легко переходимые вброд. Мы старались по возможности идти под прикрытием деревьев, чтобы труднее было напасть на наш след.

Было 6 сентября, а четырьмя днями ранее, как мы потом узнали, Верден, после геройской защиты под начальством Ворнера (решившего убить себя, но не сдаться), открыл ворота перед 50 000 пруссаков. Взятие этого города позволило союзникам остановиться несколько дней на равнинах Мааса. Герцог Брауншвейгский должен был удовольствоваться взятием Стенэ, между тем как Дюмурье – хитрец! – оставался в Седане, тайно составляя свой план обороны.

Возвращаясь к нашим личным делам, необходимо сказать следующее. Мы не знали, что неделю тому назад 30 августа, Дильон с 8000 человек пробрался между Аргонной и Маасом. Отбросив на один берег реки Клерфайта и австрийцев, занимавших оба берега, он продвигался таким образом, чтобы пройти лесом как можно южнее. Знай мы об этом, так вместо того, чтобы удлинять путь, поднимаясь к северу, продолжали бы идти прямо, встретились бы с войсками Дильона и среди французских солдат обрели бы полнейшую безопасность. Но мы никоим образом не могли узнать об этом движении Дильона, а судьба между тем готовила нам еще не мало испытаний!

На другой день, 7 сентября, мы уничтожили свои последние припасы, так что необходимо было возобновить их во что бы то ни стало. К вечеру мы увидели уединенный домик, стоявший около колодца, на опушке небольшого леса. Колебаться было немыслимо, – я постучал. Нам открыли и мы вошли в домик. Спешу добавить, что мы очутились в семье честного крестьянина.

Прежде всего эти люди сообщили нам, что пруссаки стоят спокойно в своих лагерях, но зато здесь ожидаются австрийцы. Что же касается французов, то слух идет, будто Дюмурье, наконец, покинул Седан, последовал за Дильоном и теперь двигается к югу между Аргонной и Маасом с целью отбросить Брауншвейга по ту сторону границы.

Ниже будет видно, что это была ошибка, но ошибка, к счастью, не причинившая нам вреда.

Приютившие нас крестьяне оказали нам настолько полное гостеприимство, насколько это было возможно при окружавших их ужасных условиях. Очаг запылал ярким огнем, и мы отлично закусили яйцами, жареными сосисками, большим ломтем ячменного хлеба, анисовыми галетками, называемыми в Лотарингии «киш», и зелеными яблоками, а запили все это легким белым мозельвейном.

Вдобавок мы забрали там провизии на несколько дней, причем я не забыл и табак, в котором начинал испытывать недостаток. V Господину де Лоране не без труда удалось уплатить этим людям, что им следовало; обстоятельство это могло служить Жану образчиком французского великодушия и сердечности. Отдохнув за ночь под кровом этих добрых людей, мы вышли на следующий день с рассветом.

Казалось, природа нарочно загромоздила путь всевозможными препятствиями. Тут были обвалы, непроходимые кустарники, трясины, где легко было увязнуть по пояс, и ни одной тропинки, по которой можно было бы с уверенностью идти; кустарники здесь были так же густы, как в тех местах Нового Света, где еще не работал топор пионера. Разница была только в том, что кое-где в дуплах деревьев, выдолбленных в виде ниш, ютились статуэтки Мадонны и святых. Изредка попадались нам навстречу пастухи, козопасы, бродяги, дровосеки в своих фетровых наколенниках, свинопасы, ведущие своих свиней на желудиный корм. Завидя нас, все эти люди тотчас же прятались в чащу, так что нам удалось не более двух раз добыть от них кое-какие сведения.

Порой доносилась стрельба рядами, что указывало на аванпостное сражение.

Между тем, несмотря на препятствия и страшную усталость, не позволявшую нам делать более двух лье в день, мы все-таки продвигались к Стенэ.

Так было 9, 10 и 11 сентября. Путь наш был труден, но, во всяком случае, обеспечивал полную безопасность. Не произошло ни одной неприятной встречи, и нечего было бояться услышать страшное прусское: «Wer da?» (кто идет?).

Избрали мы этот путь в надежде встретить корпус Дюмурье, так как не могли знать, что он пошел южнее, имея в виду занять ущелье Гран-Пре в Аргонском лесу.

Повторяю: по временам до нас долетал гул стрельбы, и когда он был слишком близок, мы останавливались. По-видимому, в то время на берегах Мааса еще не было серьезных сражений, а происходили только нападения на местечки и деревни; на последнее указывали поднимавшиеся иногда из-за деревьев столбы дыма, тогда как ночью лес освещало зарево дальних пожаров.

Наконец, вечером 11 сентября мы решили не идти к Стенэ, а направиться прямо в Аргону.

На следующий день проект этот был приведен в исполнение. Мы едва тащились, поддерживая друг друга. Душа болела при виде этих бедных женщин, когда-то таких бодрых и энергичных, теперь же бледных, бессильных! Одежда их, ободранная колючими кустарниками, висела клочками, между тем как они плелись друг за другом в полном изнеможении.

Около полудня подошли мы к вырубленному лесочку, позволявшему видеть вдаль на большое расстояние.

Здесь недавно было сражение. На земле лежали трупы. Я узнал этих мертвецов по синим мундирам с красными отворотами, по белым гетрам и крестообразной перевязи; они были так не похожи на пруссаков в мундирах небесного цвета или на австрийцев в белой форме и остроконечных шапках.

Это были французы, добровольцы, которых, вероятно, внезапно застигла какая-нибудь колонна Клерфайта или Брауншвейга. Они пали не без борьбы: возле них лежали немцы и даже пруссаки в своих кожаных киверах с цепочкой.

Приблизившись, я с ужасом глядел на эти трупы; я никогда не мог привыкнуть к виду поля сражения.

Вдруг из груди моей вырвался крик.

Господин де Лоране, госпожа Келлер, сын ее, Марта, сестра, стоявшие за деревьями шагах в пятидесяти от того места, где я находился, смотрели на меня, не решаясь выйти на открытую полянку.

Жан тотчас подбежал ко мне.

– В чем дело, Наталис?

Как я раскаивался в своем неумении владеть собой! Я хотел удалить Жана, но было поздно. Он в ту же минуту понял причину моего волнения.