Черный Ворон (№10) - Отражение Ворона

Но вопроса, которого она ожидала с таким ужасом, не последовало. Павел все понял, понял и простил. Посчитал, что это была ошибка, которую лучше всего попросту вычеркнуть из их жизни. Так же, как он вычеркнул Клэр. О которой Татьяна ничего не знала. И слава Богу! К чему ей знать про то, что им самим воспринимается теперь, как сон, наваждение, которое прошло и никогда больше не вернется. Как говорится: кто прошлое помянет, тому глаз вон!

– Так ты у меня теперь голливудская суперстар? – Павел шутливо поднес Танину ладонь к губам. – Мадам, мое почтение! Нижайше кланяюсь, великолепная Татьяна! Вы не будете против, если я посижу немного рядом с вашей особой на этом ничтожном диване?

– Балбес! – улыбнулась Таня. – Будешь паясничать, изгоню с дивана на кресло!

– О, это будет мой трон. Я стану королем, повелителем кресел, и мы будем почти на равных!

Паша предпринял попытку встать с дивана. Но Таня повисла на нем, обняв руками за шею.

– Не пущу! Не нужен мне кресло-король. Я люблю моего ослика-Пашку!

– Ладно, уговорила. Но только при одном условии: когда я вернусь домой, на каминной полке будет красоваться статуэтка «Оскар».

Таня сразу стала серьезной.

– Откуда ты знаешь?!

– Что знаю?

– Что фильм, в котором я снималась, номинируют на «Оскар». И меня, как актрису, тоже?

– В самом деле?! Вот это да! – изумился Павел.

– Так ты не знал?

– Нет, я просто так сказал, чтобы тебя подбодрить.

– Ну так ты попал в самую точку, – Таня очень удивилась такому совпадению.

– Так это же просто здорово!

– Я так волнуюсь, я боюсь. Ты даже себе представить не можешь, как я боюсь! – призналась она.

– Все у тебя получится. Ты самая лучшая, поверь моему слову.

Он сказал это так, что она вдруг сразу поверила: никому другому главную кинопремию года дать не могут. Только ей. Потому что она лучшая. Самая лучшая. «Я самая обаятельная и привлекательная!», – прозвучала у нее в голове фраза из одноименного кинофильма.

– Паш, а теперь ты расскажи о себе. Я понимаю, тюрьма – это должно быть ужасно? И все-таки я хочу знать, как ты живешь?

Татьяна немного отстранилась и пристально смотрела на Павла.

– Все не совсем так, – произнес он и прикусил губу. И снова потер ухо.

«Что значит не так? И почему он показывает, что не может говорить. Разве это тайна, что он сидит в тюрьме? Может, ему просто не хочется рассказывать? Нет, он показал, что нас слышат. А что если… Если над ним издеваются или проводят какие-нибудь эксперименты? Вон как он осунулся. Но неужели?!»

Паша заметил тревогу во взгляде любимой.

– Ты не думай, ничего страшного не происходит. Все не так плохо. Мне не хватает только одного – тебя!

За окном смеркалось. Они поужинали. Потом еще немного поговорили. Таня рассказывала о детях, а Паша слушал и улыбался с нежностью и легкой грустью.

(9)

Чахоточный не на шутку перепугался, когда все шесть мониторов вдруг потемнели. Что за ерунда! Неужели камеры отрубились?! Да его за это живым в могилу закопают! Сравняют с землей! Ведь отвернулся всего на пару минут, чтобы достать бутерброд, который заботливая супружница ему с собой завернула. Надо было его съесть, покуда не вернулся Хряк. А то под вечно голодным взглядом этого жирдяя еда в глотке застрянет. Впрочем, если он, Чахоточный, все рассчитал правильно, эта туша еще не скоро сюда ввалится. Повезет, так и вообще не явится.

Но жена! Сколько раз он ей говорил, чтобы не заворачивала еду в салфетку: бумага прилипает к колбасе так, что хрен отдерешь. А жевать клетчато-бумажный кошерный сервелат из курицы – удовольствие ниже среднего. Вот и допрыгались теперь: пока счищал с бутерброда эти лохмотья, исчезло изображение на мониторах. Замешкался на пару минут – и нате вам!

«Что же делать? Бежать к начальнику тюрьмы? А кто будет здесь сидеть?! Пост покидать нельзя. Эх, не надо было Хряка так рано отсылать. Но находиться рядом с ним – это же хуже, чем в аду гореть», – думал Чахоточный, хотя в аду он, разумеется, пока что не бывал…

В это время Хряк, скрючившись, сидел на унитазе. Цвет лица у него был зеленоватый. Хряка мутило, и мутило по страшному.

«А может, они просто выключили свет? Но ведь мне сказали, что там у них есть невыключающиеся лампочки. Перегорели?»

Чахоточный напряг глаза и различил на одном из мониторов еле видимые очертания предметов в темноте. Потом стал так же вглядываться в соседний экран. И у него отлегло от сердца. Камеры, вроде бы, работали. А в том, что перегорели лампы, он не виноват. Он отвечает за исправность устройств слежения, а раз они в порядке – с него и взятки гладки. Всякие там светильники – не его компетенция. И не в свое дело он не полезет. Может, оно так и было задумано, откуда ему знать? Во всяком случае, бросать пост и попусту тревожить начальство он не станет. А если не попусту? Нет, все равно не станет. Инициатива наказуема – это правило он за тридцать два года своей жизни усвоил четко. Не лезь не в свое дело, и все будет о’кэй: моя хата с краю, ничего не знаю. Такова была его жизненная позиция.

Таня с Павлом наконец-то остались вдвоем. Те лампочки, что не пожелали выключаться, по одной в гостиной, спальне и на кухне, Паша просто-напросто вывернул, вооружившись для этой операции полотенцем, чтобы не обжечься. И они остались вдвоем. По-настоящему вдвоем, если не считать того, что их подслушивают. Но теперь, по крайней мере, не подглядывают. Павел обнял Таню, нежно поцеловал в мочку уха. А потом дважды хлопнул в ладоши. И Таня, в ответ, сделала то же самое.

– Что там у них за хлопки? Ничего не понимаю! – недоумевал Чахоточный, тщетно вглядываясь в темноту экранов.

Теперь они лежали, молча. Таня положила голову Павлу на грудь и слушала, как бьется его сердце. Сперва оно стучало быстро-быстро. Потом темп стал замедляться. Вспомнились слова из старого дорогого фильма: «Могу совсем остановить. Вот. Остановилось. Прикажете пустить? – Бог с Вами, пустите!». И Таня вдруг на секунду испугалась: а что, если и это сердце, стучащее у нее под ухом, сейчас остановится? Как она будет жить дальше? Нет! Она не даст ему остановится. Ни за что. «Бог с Вами, пустите!».

А Павел гладил ее спину. Потом приподнялся на локте и начал пальцем рисовать у нее на коже.

– Я! – догадалась Татьяна.

– Правильно! – Паша продолжал выводить буквы.

– Тебя!

– Молодчина!

– Люблю! Да! Я тебя люблю! – она хотела его поцеловать, но он отстранился.

– Подожди, еще не все.

– Хорошо, продолжай, – Татьяне понравилась эта игра. Но слово, которое на этот раз написал Паша было чересчур длинным. – Не понимаю, давай еще раз.

Паша стал рисовать медленнее.

– Па…пара…парал. Все, дальше не могу!

– Ладно, давай по одной букве.

– П-а-р-а л-л-е-л-е-п-и-п-е-д! Параллелепипед?!..

– Какой еще параллелепипед! При чем здесь параллелепипед? Ерунду какую-то городят, а я – слушай всю эту дребедень! Вместо того чтобы спать рядом с женой в теплой мягкой постели, – Чахоточный зевнул, – да, незавидная у меня нынче работенка.

Тем временем Хряк стоял на коленях, обнимая руками унитаз. Его тошнило. Никогда в жизни его не тошнило так сильно.

– А теперь молчи! – шепнул Павел. И начал выводить букву за буквой. «М-е-н-я о-к-л-е-в-е-т-а-л-и. Я н-у-ж-е-н и-м к-а-к с-п-е-ц-и-а-л-и-с-т п-о и-м-п-а-к-т-и-т-а-м. Д-л-я п-р-о-в-е-д-е-н-и-я с-е-к-р-е-т-н-ы-х и-с-с-л-е-д-о-в-а-н-и-й».

Таня чуть не вскрикнула. Павел вовремя успел зажать ей рот ладонью.

Они не разговаривали. Сидели молча и взявшись за руки. Как быстро пролетел вчерашний день, а потом ночь, в течение которой они не сомкнули глаз: боялись потерять даже малую толику отведенного им времени. Слова теперь были лишними. И в наступившей молчании им вдруг послышался шепот морских волн. Откуда он долетел: из вчерашних снов? Из далекого, неведомого будущего?

Ровно в 11.55 в дверь постучали. Паша собрался было пойти открыть, но вовремя сообразил: у него ведь нет ключа! И вообще дверь заперта снаружи. А стук – предупреждение о том, что их время истекает. Пять минут! Осталось пять минут!

И они бросились друг к другу в объятия. И Таня разрыдалась. А Павел ее успокаивал.

– Ну все, детка, все. Не надо слез. Мы скоро снова увидимся. Раз нам теперь разрешают встречаться, мы обязательно увидимся. И мальчишек привезешь, и Нютку. Я по ним жутко скучаю. Не плачь, все самое страшное у нас позади.

Павел сам не очень-то верил собственным словам. Неизвестно, позволят ли им еще одно свидание? А если позволят, то когда? Вряд ли это произойдет скоро. И предательская слеза все-таки скатилась по его щеке. Он осторожно смахнул ее, так, чтобы Таня не заметила.

Чахоточный не ожидал от себя такого. Он смотрел на экран и рыдал, как ребенок на первом просмотре фильма «Белый Бим Черное ухо». Рыдал взахлеб и никак не мог с собой совладать.

– Нам пора, – тихо произнес Павел.

Они услышали, как в дверном замке поворачивается ключ. Вошел вчерашний надзиратель и с ним три амбала, те, что сопровождали Пашу по пути в «Каса де Койот».

– Кхе-кхе, – тюремщик прочистил горло, потом потеребил левый ус. При виде обнимающейся парочки он почувствовал странную неловкость, и сам не мог взять в толк, почему.

– Пол Розен, вам пора.

– Наручники?

Павел привычным жестом оголил запястья. Таня смотрела с изумлением: ее милый, добрый, ни в чем не повинный Пашка так просто протягивает руки, чтобы их заковали в кандалы. Так, будто это нечто само собой разумеющееся.

– Ладно, обойдемся, – отмахнулся надзиратель, – от этих бравых молодцев все равно не сбежишь.

– Видишь, у меня тоже есть свои бодигарды, – пошутил Паша.

– Прощай. Нет, до свиданья. Только до свиданья! – Таня пыталась улыбаться. Но уголки губ предательски дрожали.

– До встречи! До скорой встречи!

Последний поцелуй. Наплевать, что все смотрят. Какая разница! На них и прежде смотрели, только, что называется, из кустов – через объективы видеокамер.

– Паша! – окликнула Татьяна, когда он был уже в дверях.

И, когда любимый оглянулся, громко хлопнула в ладоши. И Павел, подмигнув правым глазом, сделал то же. Амбалы удивленно переглянулись. А надзиратель понимающе и лукаво улыбнулся в усы, словно вспомнил что-то из своей далекой юности.

Татьяна буквально упала в кресло. Упала и разрыдалась. Надзиратель тюрьмы с несколькими подчиненными ждали на лестничной площадке. Никто из них не осмеливался войти в квартиру и потревожить Татьяну Розен, звезду, самую перфектную женщину Голливуда.

А перфектная женщина размазывала по лицу черные от туши слезы. Потом прошла в ванную и минут двадцать приводила себя в порядок.

Начальнику тюрьмы принесли стульчик, чтобы удобнее было ждать.

Наконец, она вышла. Суперстар, суперженщина. Никто бы и не подумал, что она недавно плакала: на лице сияет улыбка. И как она красива, как обворожительна.

– Простите, но я вчера забыл взять у вас автограф для дочки моего друга. Она ваша страстная поклонница. Так что не откажите в любезности, – и начальник тюрьмы протянул ей блокнот и ручку.

«Кадиллак» Татьяны Розен отъехал от «Каса де Койот» в 12.45.

Следом за ним из ворот выехала старенькая «ауди». За рулем сидел парень с впалой грудью и чахоточным румянцем на щеках. Он был очень доволен собой и ехал, мурлыча под нос незамысловатый мотивчик.

«Money, money, money!

Money, money!».

Только что он получил деньги – за себя, и за того парня. Все правильно: работал за двоих, и заработал за двоих.

К счастью, видеокамеры оказались в полном порядке. Утром появилось изображение. Сначала неяркое, когда первые солнечные лучи стали пробиваться сквозь задернутые гардины. Потом оно делалось все отчетливее и отчетливее. Все ночные тревоги растаяли вместе с приходом нового ясного дня.

Хряк не вернулся. Расчеты оказались верными. Впрочем, это была даже не его идея, а жены. Она у него фармацевт. Сара-то и придумала подсыпать Хряку в колу лошадиную дозу адского коктейля из сильнейшего слабительного и препаратов, провоцирующих рвоту.

«Умница моя Сарочка! На выдумки хитра, – рассуждал чахоточный. – Благодаря ей я в кои-то веки поработал спокойно, без этого воняющего луком обжоры с его вечной отрыжкой. Еще и денег срубил вдвое больше. Надо только ей еще раз сказать, чтобы не заворачивала бутерброды в салфетку!».

«Money, money, money!

Money, money!».

В это время Хряк сидел на полу, прислонившись спиной к кафельной стене. Силы покинули его. Он несколько раз пытался подняться, но в глазах тут же темнело, голова начинала кружиться. И главное, ослабевшие ноги отказывались держать тучное тело.

– Кто-нибудь! – причитал он тихим жалобным голосом. – Кто-нибудь, помогите!

Но никто не слышал этих стонов.

Потому что, блуждая по коридорам, Хряк зашел в самый безлюдный, заброшенный уголок здания. И в этот момент у него схватило живот. Ему так приспичило, что он еле-еле дотерпел до ближайшего туалета, благо таковой отыскался неподалеку. Это было накануне, во втором часу дня. С тех пор уже почти сутки Хряк не покидал пресловутый сортир.

Осознав, что звать на помощь бесполезно, он начал молиться.

– Господи, помоги мне выбраться отсюда. Господи, я буду хорошим. Я больше никогда не стану врать. Никогда не стану жрать! Честное слово – не больше одного гамбургера за раз! Только помоги мне, Боже!

Он опять почувствовал схватки в нижней части живота. Откуда? Ведь там, в его измученных кишках, уже должно быть идеально пусто. Хряк на четвереньках пополз к унитазу.

* * *

Ровно в час дня через КПП Исправительного учреждения Министерства Юстиции Штата Техас в Форт-Джэксон проследовала еще одна машина: водитель и четыре пассажира.

– Документы в порядке, можно выпускать! – крикнул своим коллегам на посту чернокожий страж порядка с ослепительно белыми зубами.

Пассажирами автомобиля были три шкафообразных детины и мужчина лет сорока, с печальной улыб кой на слегка небритом лице.

Глава пятая. БОРЬБА И СОГЛАСИЕ

(ноябрь-декабрь 1996)

(1)

Остров Танафос нежился в волнах ласкавшего его моря. Легкий бриз слегка колыхал кипарисы, стоящие в Занаду двумя тихими аллеями. Со дня покушения на Нил-Нила здесь ничего не изменилось, как не менялось вот уже три с лишком тысячи лет. Нил-старший не стал усиливать охрану. Он только попросил своего верного Тома полностью ограничить доступ на остров.

В Занаду сегодня было шумно. Младший Нил дал себе волю и старался присутствовать при всех событиях. При посадке вертолета, при выходе из него компании пассажиров. Когда по короткому трапу спустилась леди Морвен, его единственная и неповторимая Тата, мальчик не удержался и, наплевав на все политесы, с торжествующим криком бросился ей в объятия. За тот год без малого, что они не виделись, Нилушка подрос и поразительно окреп, и если раньше при особо радостных встречах Таня поднимала его на руки и кружила, то теперь это проделал с ней, на глазах изумленной публики, он.

– Тата, Тата, Тата… – приговаривал при этом мальчик, будто скандировал ямб.

– Ро, отпусти! – взмолилась Таня. Обретя почву под ногами, она поправила прическу, одернула жакет. – Господа, позвольте вам представить Нила Баррена младшего, четырнадцатого лорда Морвена… Ваша светлость – профессор Делох, мистер Дубойс.

Нил-Нил, мгновенно обретя важно-официальный вид, поочередно пожал руки спутникам Тата.

– Счастлив приветствовать вас в Занаду, джентльмены. Разрешите представить вам моего отца, мистера Нила Баррена-старшего…

Нил-Нил помогал таскать багаж. Украдкой выспрашивал отца о незнакомцах. Тот нежно обнимал сына и шептал ласковые слова, мол, не волнуйся, придет время, и ты узнаешь, ты ведь настоящий тайпин, потерпи до обеда и т.п. и т.д. Тата, вокруг которой Нил-Нил вился буквально хвостиком, тоже не спешила удовлетворить его любопытство, отделываясь улыбками и всякими веселыми пустяками.

– И все же, Тата, – не отставал Нил-Нил, – этот мистер Дубойс – он твой новый муж?

Татьяна лишь рассмеялась и легонько потянула мальчишку за нос.

– Любопытной Варваре… Дальше помнишь?

– Нос оторвали… – уныло ответил Нил-Нил.

– Вот именно… Ну все, ступай, я должна привести себя в порядок с дороги.

Когда все гости были размещены и до обеда оставалось неполных два часа, Нил-Нил отправился в комнату Тома. Он надеялся расспросить его о гостях, чтобы во время обеда чувствовать себя увереннее. Однако Том прикинулся грубым идиотом и заявил, что не велено толковать об этом до поры. Что причин для волнения нет никаких, потому как мистер Баррен, его гости, и он, Нил-Нил, и весь остров находится в полной безопасности и неприкосновенности, и можно расслабиться. Так что Нил может полентяйничать до обеда, или поплавать в бассейне, или,, словом, делать, что хочет, вот только к Тому не приставать…. Все это было сказано таким тоном, что Нил-Нил заподозрил Тома в издевательстве над малолетним, но внешне проявлять свои чувства не стал. Он просто исчез из комнаты главного охранника, да так быстро, что тот крякнул только, восторгаясь способностями своего ученика.

Нил-Нил не решился беспокоить отца и отправился к бассейну. Оказавшись в воде, он успокоился и стал уже в который раз измерять его длину, воспользовавшись стилем баттерфляй. Недомерил. Перешел на брасс, пошарил по дну, а потом и вовсе распластался на спине в душистой соленой воде. Так и лежал, пока не услышал сигнала к обеду. В три гребка доплыл до бортика, подтянулся и по-лягушачьи выскочил из бассейна. И прямиком рванул к себе, под душ.

Обедали медленно, с перерывами между многочисленными переменами блюд. Отдыхали. Говорили расслабленно. Над всеми, казалось, витал ленивый дух южного неба. Пожилой господин по имени Георг Делох, оказавшийся профессором-русистом из Оксфорда, расспрашивал об экзотических блюдах. Питер Дубойс все улыбался, разглядывая интерьер гостиной. Леди Таня не скрывала своей привязанности к Нилу-младшему, потчуя его, как всамделишная мамаша и хозяйка дома. Только отец все пытался завладеть вниманием общества, пересказывая историю острова. Перед десертом Баренцев предложил после трапезы прогуляться по вечернему острову. «Послушать тишину. Поглазеть на звезды». Однако, вопреки его тайным ожиданиям, компанию ему составил только сын. Хозяин поблагодарил всех, отпустил Тома и прислугу до завтра и отправился со своим отроком на прогулку. Остальные же разбрелись по комнатам…

По возвращении в дом, отец пожелал спокойной ночи сыну и связался по интеркому со своими гостями. Он справился о самочувствии, настроении и пригласил всех вниз на чашечку кофе.

«Чашечка кофе» могла быть чем угодно: от перекура перед сном до заутренних посиделок. Что, собственно, и случилось. Отдохнувшие люди, чувствующие себя как дома, собрались в зале с камином. В нем можно было разместиться по-европейски – вокруг стола, по-восточному – на полу с подушками, по-американски – вокруг очага. Камин находился в центре зала. Подзакопченая воронка вытяжки выглядела, как ракетная дюза. Татьяна взяла на себя роль хозяйки и вызвалась приготовить кофе. Нил прикатил столик с бутылками, стаканами и закусками.

– Друзья, предлагаю российское меню: водка, икра, огурчики. – Нил хотел добавить «колбаска докторская», но передумал. – А хотите блинчиков? Или капустки квашеной?

Питер, уставился на хозяина острова с явным недоумением. Он давно уже проникся мыслью, что новый знакомый – хозяин острова. Мысль эта не столько впечатлила его, сколько сообщила о статусе нового знакомого. Но почему-то маленькое и несущественное дополнение к острову в виде квашеной капустки болезненно кольнула его самолюбие. Он сам затруднился бы ответить на вопрос, почему его это задело.

– Давайте, Нил, все, что у вас там есть, – обрадовался Делох. – Когда еще представится возможность выпить-закусить по-русски. А грибки соленые у вас найдутся? Скажем, грузди черные? Э?

– Ох-хо, Георг, Вы не даром профессорский хлеб едите. Приятно иметь дело со знающим человеком. Вам с лучком и постным маслом или просто из бочки? А вы, Питер, какую водочку предпочитаете? Есть «Столи», «Смирнофф», «Московская»… Заморозить или тепленькую?

Нил уже обо всем догадался. Хотя Татьяна и сказала только: «Нил, это наш товарищ»… Тамбовский волк тебе… Виду, однако, не подавал, хотя расстроился не на шутку. Умела Таня внушать мужчинам надежды… Оставалось только приколоть «товарища». Вот он и придумал возлияние а-ля рюсс.

– Холодную «Смирнофф» номер тридцать семь. Пол-штофчика, пожалуйста. Да хлебца аржаного, – парировал Питер.

И они заржали все втроем так громко, что Татьяна, в этот самый момент, входившая с подносом в залу, чуть не выронила его на ковер. Вот кофейку бы попили…

– Что шумим? – воскликнула она, стараясь оценить ситуацию и по возможности понять из-за чего, собственно, весь этот шум.

Она прежде всего вопросительно посмотрела на профессора, и он, поймав ее взгляд, подмигнул сперва в сторону Нила, а потом Питера. Ага, уже разобрались… Ну что ж. Так даже интереснее. Главное – контролировать ситуацию, так приятно ласкающую женское самолюбие. Но умная женщина тем и отличается от неумной, что способна видеть свою жизненную цель далеко за пределами таких ситуаций. Не затем они собрались в этом гостеприимном доме. Тут полный покой и безопасность. Многое надо обговорить. И принять решение. Так что поговорим. А потом… потом видно будет.

– Просто Нил предложил нам русскую выпивку на выбор. Вот я и выбрал, – сказал Питер, довольный собой и тем, что в первом раунде у них ничья.

– Ах, русскую, значит! Зачем же я кофе варила? Кофе с алкоголем, как утверждают ученые, друзья плохие, – сказала Татьяна. А через мгновение какая-то озорная мысль отразилась в ее глазах и она тоже рассмеялась. – Ну что ж, если вы водочку собираетесь капусткой с грибочками закусывать, то и вприглядку вам надо что-нибудь подходящее. Пойду переоденусь! – сказала она многообещающе и обласкала теплом своим глаз всех троих повернувшихся к ней мужчин.

Поставила поднос на пуфик и выпорхнула. Предвкушение веселого вечера наполнило ее. Все-таки, что ни говори, а одним мужчиной в этой жизни ограничиться трудно. Женщина как цветок: тот, кому ты принадлежишь в данный момент – это вода, питающая твои корни, а тот, кто смотрит на тебя – это живительные лучи солнца. А без солнца, как известно, хлорофилл не образуется, и женщина теряет свою привлекательность. Так что смотрите, господа, смотрите. На одной воде не проживешь…

– Пойду, выполню ваши заказы, господа, – мягко сказал Нил и вышел.

– Скажите, профессор, удобно ли будет расспросить нашего хозяина о покушении на его сына? Питер подошел к подносу с кофе и взял чашечку.

– Отчего ж нет. Все ведь закончилось благополучно, – отвечал профессор, выбираясь из кресла и направляясь к тому же подносу. – Превосходно! К-ха, к-ха.

– Отменный вкус, а аромат…

– А вы думаете, что это касается темы нашего, так сказать семинара?

– Уверен.

– Питер, вы, насколько я помню, работали в ФБР? Так?

– В «девятке».

– Простите?..

– Да, профессор, в отделе, который занимается изучением всякого рода заговоров против Соединенных Штатов.

– Так ведь они же вас разыскивают, насколько мне известно.

– Ищут. Возможно, не только они.

– А вот и ваш заказ, джентльмены. Все как просили, плюс щец квашеных… – и, увидев недоумение на лицах мужчин, Нил добавил: – На завтра. Лекарство.

– Так мы вроде здоровы, – уверенно заявил Питер.

– Так еще и не завтра, – сказал Нил и начал выставлять на стол миски и горшочки.

– Хлебца не забыли, хозяин? – напомнил Дубойс.

– Ржанее не бывает. – Нил извлек на свет свежий, пахучий каравай черного ржаного. – Нарежьте, пожалуйста, Пит. А вас, профессор, я прошу разложить грибочки.

Поток свежего воздуха, влетевший со стороны жилых комнат, предупредил их о том, что сейчас она войдет. Все трое обернулись, глядя в дверной проем. Через секунду в нем возникла леди М. Плавно выступая, обошла застывшие фигуры. Повернулась вокруг себя и чуть поклонилась. Мужики вдохнули и выдохнули шумно и не сразу. Они уже успели привыкнуть к непременным шикарным туалетам, следующим за стандартной женской репликой «Пойду переоденусь». А тут… Перед ними стояла какая-то незнакомая язычница, босиком и в простой холщовой рубахе до пола, стянутой под грудью двойной ниткой речного жемчуга. Волосы повязала шитой лентой, и над висками поблескивали ажурные подвески.

– Никакого пафоса… Под водочку – то, что надо… – сказала она просто и устроилась на диване.

Питер никогда не видел се в таком наряде и смотрел, как на экспонат этнографического музея. Профессор Делох отметил некоторое несоответствие деталей костюма, но тут же простил, ибо чего не простишь прекрасной даме. Баренцев же зажмурился и задержал дыхание, сохраняя в памяти чудное виденье. Потом спохватился и упрятал нахлынувшие чувства в суету с розливом и подносами.

Выпили по первой с тостом «за надежный приют». Закусывая, Нил наблюдал за Дубойсом, как тот ловко отломил хлеба, пока глотал и так же привычно занюхал. «Научила», – догадался хозяин.

– Вот, оказывается какой ты, черный соленый груздь, – наслаждался новыми ощущениями профессор, кладя в рот кусок за куском, будто не евший три дня.

– Отведайте кетовой салфеточной, господа, – призывал Баренцев. И все отведывали, удовлетворенно кивая головами.

По второй, с пожеланиями хозяину здоровья и долгих лет счастливой жизни, налили сразу же. Закусили как положено: не торопясь и со смаком. Делох нахваливал грибы, Питер вторил ему, наваливаясь на капустку. Нил хлебосольствовал степенно и с удовольствием. Таня сидела на диванчике и тихо радовалась жизни, глядя на мужиков, уносясь мыслями куда-то вдаль… Очнулась она от упоминания вслух имени младшего Нила и поняла, что Дубойс спрашивает о покушении.

И Нил рассказал.

– А кому ты, Нил, поручил расследование? – спросила Татьяна.

– Одному инспектору Скотланд-Ярда в отставке.

– Уж не Родди Бреверу ли? – с усмешкой осведомился Дубойс.

– Именно. Этим вопросом занялся мой Том. Он мне его и порекомендовал. Еще, помнится, сказал, что Бревер оказывал услуги его бывшим боссам.

– Старина Том Гризби… У нас с ним одни и те же бывшие боссы.

– Выходит, ты, Танюша, через Питера заказала расследование тому же Бреверу?

– Выходит, так. Только я прошу тебя за пределами этого круга не называть меня Танюшей.

– Слушаюсь, ваша светлость. – Нил, не вставая, отвесил шутовской поклон.

– Я к тому, что по всем документам мое имя – Дарлин.

– Вам бы вообще не мешало согласовать позиции, – изрек Делох, дожевав груздь. – А то платите этому ловкачу-сыщику двойные деньги за одно и то же расследование.

– Ну, не совсем одно и то же. Бревер также занимается покушением на леди Морвен, – сказал Питер.

Нил выронил вилку.

– Как, и на тебя тоже?! Что ж ты молчала?

– Были резоны. К тому же, позволь тебе напомнить, что общение между нами было… несколько затруднено.

– Суть в том, Нил, что эти два преступления связаны между собой, – сказал Дубойс. – Личность мотоциклиста, обстрелявшего автомобиль леди Морвен в парижском тоннеле, установлена…

– Джон Дервиш. Посягнул на чужую жизнь – и потерял собственную, – быстро проговорил Нил.

– Но откуда вы знаете?.. – Питер был явно удивлен.

– Мне об этом сообщил… – Нога Нила под столом почувствовала ощутимый толчок. Нил встретился взглядом с Таней. Она посемафорила ресницами. – …Бревер в своем отчете. Доложил, что вышли на след сообщника, назвал имя Джон Дервиш – согласитесь, такую фамилию нелегко забыть.

– Я бы сказал, у Роберта тоже фамилия памятная. Для русского уха.

– И что за фамилия? – полюбопытствовал профессор Делох.

– Отсосон.

Профессор крякнул и, косясь на Татьяну, потеребил рыжий ус.

– Из этого же отчета я узнал, что мистера Дервиша больше нет с нами, – продолжил Нил. – Погиб при попытке убить другого человека. А у меня не хватило ума связать эти два покушения. Надо же, даже не поинтересовался именем второй «мишени»… А ведь это мотив! Два любовничка-уголовничка планируют угробить одну из богатейших женщин Европы и ее единственного прямого наследника. А за их спинами маячит некто, имеющий виды на наследство.

– Оп-па! – вдруг воскликнул Делох. – Ваш, миледи, пропавший братец Никита! Говорил же я вам, что это серьезно, а вы не хотели слушать…

– Сомнительно… – проговорила задумчиво Таня. – Он, конечно, мерзавец, но не того масштаба. Помечтать, конечно, мог, но воплотить мечту…

– Тем не менее, это вполне рабочая версия, – сказал Питер. – Какие еще варианты имеются? Иллюминаты?

– Баварские, что ли? – вдруг брякнул Нил. – Передовой отряд мирового жидомасонства?

Все посмотрели на него с недоумением. Таня покрутила пальцем у виска.

– Это цитата из брошюры про мировой заговор сионистов, – спокойно пояснил Баренцев. – Мамочка из России прислала. Очень поучительно.

Все рассмеялись. Нил взял графин, налил каждому и сказал:

– А если серьезно, предлагаю выпить за то, что все обошлось благополучно, что все мы целы и невредимы…

– Пока, – тихо добавил Питер. – Не будем терять бдительности.

Выпили за бдительность.

– Так как вам иллюминатская версия, Нил? – хрустя огурчиком, спросил Делох, переводя разговор в абстрактно-теоретическое, как ему казалось, русло. – Вы так и не ответили.

– Не понимаю, о чем вы, профессор…

– Видите ли, Нил, тут не все так просто… – проговорил Питер. – Иллюминаты – это не страшилки, придуманные политическими маргиналами. Это реальная сила, могущественная и беспощадная, самое страшное порождение американской системы…

Таня выразительно кашлянула. Питер перевел на нее взгляд, замолчал.