Герои (№2) - Меч Бури

Станаху виделись горные уступы над Торбардином. Он грезил о покое. Он страстно желал увидеть холодный свет звезд, серебряные брызги света Солинари на Первом снегу, красные отблески Лунитари на склонах и пиках горных вершин.

Он метался в горячечном бреду. Все тело заполняла невыносимая боль. Казалось, в мире существует только боль, весь мир состоит из одной боли, и сам он сплошная боль. Нет костей и мышц, нет крови и дыхания – только боль. Каждый раз, когда он питался, оставив боль внизу, подняться к небу, путь ему преграждал ухмыляющийся демон с глазами Вулфена. Он не мог выйти ни к золотому солнечному полудню, ни к алмазной ночи, ни к сапфировым сумеркам. Он терялся в темноте и слышал только плач дождливого рассвета и шуршание капель, стекающих по черным каменным стенам. Он был одинок, и не было пути домой, не было пути в Торбардин.

Лавим вернулся в пещеру. Он опустил руку в карман плаща и коснулся гладкого вишневого дерева флейты. Можно сказать, он почти удивился, обнаружив ее в кармане. Лавим не считал себя ни лжецом, ни негодяем, просто он сам верил тому, что говорил.

Он поднял голову, ожидая, что сейчас услышит голос Музыканта. У мага, кажется, всегда находилось что сказать по поводу мыслей Лавима.

На этот раз Музыкант не сказал ничего.

«Музыкант, – позвал Лавим. – Музыкант!»

Ни слова в ответ.

Лавим опустился на колени рядом с Кельдой. Он подумал, что Музыкант, возможно, все еще просто сердится на него.

«Получается, – сказал Лавим себе, – сама флейта не должна была слышать мои мысли; но почему-то она сыграла именно ту мелодию, которая была необходима для задуманного мной зловонного заклинания. О, это было прекрасное маленькое заклинание!» Последнее он подумал специально для молчащего мага.

Кельда укрыла Станаха своим плащом, вытерла кровь и грязь с его лица, промыла рану на лице. Одной рукой она подняла его голову, а другой поднесла фляжку к губам. Увидев, что Станах не может проглотить ни капли, Лавим придвинулся к нему и стал осторожно гладить его воспаленное горло. Гном судорожно сделал один глоток, потом другой… но так и не открыл глаз.

Девушка выглядела очень усталой.

– Мы… Мы должны что-то сделать с его пальцами, Лавим, но… я не… я не… – Она замолчала, не в состоянии найти слова, чтобы выразить свою боязнь и неумение помочь Станаху.

Лавим глубоко вздохнул:

– Ты боишься сделать ему еще хуже?

– Да, – прошептала она, – и… О, кендерочек, что бы я ни сделала, это причинит ему только боль!

– Жаль, что у нас нет гномской водки. Я слышал, что, если дать больному выпить побольше, он не будет ничего чувствовать, что бы с ним ни делали. Но водки у нас нет, и он, конечно, проснется, когда ты… Я не думаю, что он захочет посмотреть, как ты выпрямляешь и перевязываешь ему пальцы. – Лавим покачал головой. – Не думаю также, что и я хотел бы видеть это.

– Лавим, помоги мне.

О, как не хотелось Лавиму даже думать об этом! До спазмов в животе.

– Кельда, я не думаю… то есть я хочу сказать, я действительно не очень хороший помощник в таких делах и…

Помоги ей, Лавим.

– Но я не думаю…

Держи его руку за запястье и выпрямляй пальцы, а она будет их перевязывать.

Живот Лавима снова свело. «Последствия зловонного заклинания», – подумал он, хотя знал, что заклинание в данном случае совсем ни при чем.

– Нет, Музыкант, – сказал он магу, – я не хочу и не смогу этого сделать.

Голос мага прозвучал у него в голове с необычной мягкостью.

Лавим, он никогда уже не сможет работать правой рукой. Но ты можешь помочь Кельде облегчить его боль.

– Да, конечно, – прошептал Лавим.

Станаху казалось: что-то съедало его руку. Это «что-то» глодало один палец, выплевывало кость и принималось за следующий. Окруженный голосами, которые должны были быть ему хорошо знакомы, но Станах никак не мог вспомнить почему, – попытался крикнуть и не нашел для крика сил.

Три!…

(Два или семь…)

Четыре!

(Один или шесть…)

Реоркс! Я молю тебя! Яви мне свое милосердие или порази меня навсегда немотой!

Огонь бежал по острию ножа Вулфена; сталь его лезвия излучала страх, страх отражался от холодных и влажных стен пещеры, словно отзвук боли. И снова в сознании Станаха звучали слова…

– У кого Меч Бури?

Брызги сумерек и ночная звезда.

– Маленькая сестра моя! Станах услышал далекий крик. Болезненный и тонкий, крик повис в темноте вокруг него.

Пять!

– Отдохни теперь, молодой Станах, – сказал бог голосом старого кендера. – Отдохни.

Чистый холодный ветер с гор высушил слезы Станаха и унес прочь звучавшие вокруг голоса, как легкий дымок.

Станах вздохнул и впал в забытье.

Глава 19

Тьорл быстро шел По холодному илу вдоль берега реки у самой воды. Ветер нес холод с гор на востоке, и сейчас эльфу почудился в воздухе запах снега. Тьорл хорошо понимал, что хотя им надо как можно скорее и как можно дальше уйти от этого злосчастного места, всем сейчас необходимо обогреться и поесть, а Станаху хоть немного отдохнуть и прийти в себя.

Станаха надо как-то поставить на ноги. Наверное, одноглазый тейварец еще где-то здесь неподалеку, и, хотя он теперь один, нельзя забывать, что он из тех, кого гномы называют «дерро». Тьорл, много времени проведший на границах Торбардина, знал гномский язык. Он знал, кто такие дерро: фанатики, люто ненавидевшие всё и всех на свете. А этот тейварец к тому же еще и маг и, значит, всегда опасен.

Тьорл пнул ногой камешек и сразу же подумал: «Веду себя как ребенок! А если я буду вести себя как ребенок, возможно, все мы умрем еще до рассвета». Он ведет себя как ребенок – и все это из-за Кельды. Он ведь и в туннеле вел себя не так, как следовало, потому что больше думал о безопасности Кельды, чем о том, что он должен делать. Да, и если бы все было сделано как нужно, тейварец сейчас для них не представлял бы уже никакой опасности: он был бы мертв.

Проклятье! Женщина, подвергая свою жизнь опасности, идет через лес вовсе не потому, что ты любишь Хаука! Она делает это потому, что она любит его. Хаук оставил в таверне Тенни свой меч и унес сердце молодой женщины. Интересно, сам-то он знает об этом?

Тьорл покачал головой. Вряд ли Хаук все еще жив. О да, жалея своего друга, Тьорл надеялся, что он мертв.

Эльф снова процедил сквозь зубы проклятие и побежал.

Мертвый тейварец лежал у речного поворота. Грудь гнома была пробита стрелой, на ее древке Тьорл увидел четыре нарисованные синей краской полоски; он хорошо знал эту отметку, да и оперение стрелы из пера черного глухаря было ему хорошо знакомо.

Финн!

Эльф огляделся. Слева бурлил речной поток. Справа – высокий берег и на нем – почерневшие осенние деревья.

Тьорл вытащил стрелу из груди гнома, выпрямился и закричал пронзительным криком сокола: «Кииии-йииир!» Если его крик услышат в лесу, в ответ должно раздаться пение дрозда. И Тьорл услышал его почти сразу. И облегченно засмеялся.

Финн, высокий и стройный, стоял на обрыве возле дерева. Тьорл не видел его улыбки, но по голосу догадался, что его командир улыбается.

– Где ты пропадал, эльф?

– Искал тебя, вождь. А также надеялся, что ты найдешь меня. – Тьорл показал на лежащее у его ног тело. – Тебе, случаем, не попадались под руку еще такие?

– Нет, только этот. Когда он увидел меня, то слишком уж быстро поднял свой арбалет. Не дал мне времени спросить: а где другие?

Финн, подпрыгивая, уже спускался по крутому склону; из леса тотчас появились две тени и пошли вслед за ним.

Лер даже сумел обогнать вождя и оказался рядом с Тьорлом первым. Темные глаза Лера сияли улыбкой, вечно взлохмаченные волосы шевелил холодный ветерок. Он радостно обнял Тьорла.

– А где Хаук? Он занял у меня три золотых и двенадцать медных. Сказал, на неделю. Я думал, вы оба быстро притащитесь назад. Если, конечно, вы не прошли мимо города…

Тьорл грустно покачал головой.

– Его здесь нет, Лер. – Он рукой показал его брату на вход в пещеру. – Кем, тебе нужно бы пойти туда. И не оставляй здесь свою лекарскую сумку. Там кендер, утверждающий, что он убил четырех гномов.

Тьорл все еще держал в руках стрелу, он вновь посмотрел на нее и улыбнулся:

– Я знаю, что он действительно убил троих. Наверное, он сейчас раздувается от гордости. А также следит, чтобы никто из чужих не забрался в пещеру.

Лер засмеялся, но его брат, поняв Тьорла правильно, только кивнул и быстро пошел к пещере.

– И ты иди с ним, Лер, – властно сказал Финн.

Когда они с Тьорлом остались одни, командир взял у Тьорла свою стрелу, внимательно ее осмотрел и, не найдя никаких повреждений, сунул в колчан; затем повернулся к эльфу:

– Рад тебя видеть, Тьорл.

Эльф взглянул на лес:

– Я тоже рад тебя видеть, вождь. А что, остальные не с тобой?

– Нет. Я оставил их в шести милях к северу отсюда. Вчера Лер наткнулся на ваш след. И мы втроем пошли по следам… Верминаард, кажется, собирается скоро начать здесь войну. В последние три дня скучать нам не приходилось. – Финн улыбнулся. – Уничтожали фургоны с патрулями.

– Из наших кого-нибудь убило?

– Нет. Хотя Кема здесь чуть не вывернуло наизнанку от ужасающей вони. Что тут стряслось? Откуда появилась такая вонь? Если ты скажешь: из Бездны – я, наверное, поверю.

Тьорл только вздохнул, вспомнив, что чувствовал он сам.

– О, это очень долгая история. Я тебе расскажу ее как-нибудь потом.

– Ну я в этом и не сомневался. – Финн посмотрел на Тьорла испытующе. – Тьорл, среди ваших следов мы не нашли следов Хаука. Он погиб?

– Не знаю. Думаю, он в Торбардине. Финн ничего не ответил, только взглянул на другой берег реки и на восточное предгорье. До Торбардина отсюда около сотни миль.

– Необычное, однако, для него место – Торбардин… Жив он или мертв?

«Необычное? О да», – подумал Тьорл.

– Ты должен мне рассказать всю правду.

– Врать не буду, вождь, но ты можешь мне и не поверить.

Финн отступил на шаг от мертвого тейварца и присел на корточки:

– Ну, давай рассказывай.

Тьорл присел рядом с ним. Ветер рябил воду на поверхности реки и шевелил бороду и волосы на голове мертвеца. Тьорл посмотрел вокруг и подумал: как тогда, в первую ночь в Квалинести… Такхизис, Темная Воительница, действительно пришла в Кринн.

В Истаре и Эрготе ее называли Королевой Драконов и она была ею. Народ Ледяной Стены звал ее Разрушительницей – и она была ею.

В Торбардине гномы звали ее Тэмекс – Поддельный Блеск.

«Тебе она уже показала свое вероломство, – молча сказал Тьорл мертвому тейварцу… – Возможно, скоро в ее вероломстве убедится и твой хозяин».

Тьорд повернулся к Финну и коротко рассказал ему о Королевском Мече, о барменше, о бегстве; из Старой Горы и обо всем остальном.

В высоком морозном небе среди звезд плыли, причудливо сливая воедино свои лучи, две полные луны – красная и серебряная. Два дракона летели рядом: похожий на черное копье Темная Ночь и красный Янтарь, который нес на своей спине Верминаарда.

Прикрыв глаза от яркого света лун, Темная Ночь сложил свои широкие крылья на спине, резко снизился и оказался под красным драконом; затем снова взмыл вверх и вновь оказался рядом с Янтарем, громко смеясь над его неповоротливостью.

Темная Ночь был беззаботен и весел. Сейчас влажные стены подземелья не давили на него, и черный дракон резвился и радовался как дитя. Вылетев из Торбардина, Темная Ночь у северо-западной окраины Равнин Смерти увидел красного дракона, летящего к восточным лесам. Он быстро набрал скорость и над Кровавыми Холмами догнал Янтаря. Темная Ночь отсалютовал красному дракону и мысленно послал Повелителю информацию о событиях в Торбардине.

Эмпатическая и телепатическая связь между драконами Такхизис и Верминаардом была настолько совершенной; что Повелитель не только получил ясное представление о планах Рилгара, но ощутил также и то, как Темная Ночь оценивает его поступки.

– Ну что же, принеси ему его Королевский Меч. Помоги ему захватить власть. – Тон Верминаарда неприятно царапнул сознание Темной Ночи, словно провели железом По стеклу. – А потом отдашь этот Меч мне вместе с его головой. И то и другое будет прекрасным украшением моих стен.

Красный дракон вытянул длинную шею, полыхнул огнем, и Темная Ночь увидел, как заскользили по земле тени от языков пламени. С Дальнозоркое создание ночи, он заметил внизу парней Финна и передал их изображение Повелителю.

Затем в нескольких милях к югу он почувствовал темное облако сознания Серого Вестника, крикнул, сделал круг над ним и спустился к земле как можно ниже.

Он быстро полетел к западу от холмов – к тонкой серебряной ленточке реки. До рассвета оставалось несколько часов, и Темная Ночь надеялся вернуться в окрестности Торбардина до восхода солнца; а затем, еще до того, как солнце взойдет в следующий раз, Рилгар станет властителем всех гномских королевств.

Луны медленно уходили за горизонт на западе. Тьорл смотрел, как их пурпурный свет касается вершин деревьев, и думал: поверил ли Финн тому, что он только что рассказал?!

Тьорл чувствовал, что вождь не верит в то, что Хаук жив, и не стал его переубеждать.

– Если только вера женщины может спасти кого-то от смерти, то тогда да, он жив.

В глазах Финна Тьорл ясно прочел, что мысленно он уже похоронил Хаука.

– Значит, ты хочешь идти в Торбардин?

– Да, вождь, хочу.

Финн помолчал, посмотрел на Меч Бури, лежавший сейчас в ножнах на бедре у Кельды, посмотрел на руку Станаха. Кембал, похвалив Кельду, уже заново перебинтовал пальцы.

Тьорл подбросил сучьев в небольшой костер, разведенный Лавимом у входа в пещеру. Кендер все еще так и не нашел флейту, хотя и искал ее вроде бы вполне усердно.

– «Ну да, потерял! – думал Тьорл. – Эта потеря наверняка где-то в твоих карманах, чертенок! Радуйся, что сейчас ночь. На рассвете, как только ты встанешь, я обшарю все твои сумки и карманы будь я проклят!»

Услышав тихие, мягкие шаги и шелест одежды, Тьорл быстро обернулся. К нему подошла Кельда, в ее глазах все еще была видна усталость.

– Я тебе не помешала?

Тьорл покачал головой:

– Ну что ты! Лер поймал несколько рыбин. Хочешь есть?

– Нет. Я не голодна. Просто устала.

Она села рядом с ним спиной к пещере.

– Как там Станах?

– Спит. Действительно спит. Кембал дал ему выпить какой-то настой из трав и какие-то порошки. Он говорит, что это поможет Станаху.

– Дай-то бог. Кембал – отличный боец и еще лучший лекарь. Сейчас он со Станахом?

Кельда кивнула. Прислушиваясь к никогда не умолкающей песне воды, пристально посмотрела на реку.

– Когда Я перевязывала руку Станаха, он что-то сказал. На языке, которого я не знаю.

– На гномском, наверное.

– Ты ведь много времени провел на границах с Торбардином, правда?

– Несколько лет.

– Станах сказал что-то вроде «лит квайер».

– Лит хваер, наверное? Это значит «маленькая сестра». Ну да, ему же было очень больно, и он, наверное, был немного не в себе. Но все же странно, что он причислил тебя к своей родне. – Тьорл встряхнул головой.

– Значит, Станах считает тебя младшей сестрой, так? Он говорил, что Киан Красный Топор приходился ему двоюродным братом, но вообще-то я никогда не задумывался о его родне. Все, что было связано с ним, для меня было связано только с этим злосчастным Королевским Мечом.

Река плескалась и вздыхала на отмелях. Тьорл бросил в огонь ветку, улыбнулся Кельде и доказал на молодого коренастого парня, неустанно ходившего то в одну, то в другую сторону по берегу реки.

– Лер напоминает мне Хаука. Финн называет нас «Компания Ночной Кошмар». А мы называем Лера «Ночной кошмар Финна».

– Почему?

– Он порывист, вспыльчив, неутомим – особенно в драках.

Стало намного холоднее, и ветер завывал над речной водой замогильным голосом. Кельда поплотнее запахнула плащ.

– Но ведь, наверное, такие люди более всего и нужны Финну?

Тьорл ответил вопросом на вопрос:

– А ты не видишь разницы между Лером и Хауком?

– Я ведь знаю Хаука только по той одной ночи у Тенни. Но тогда я… Тьорл уставился на огонь:

– И что тогда?

– Я не знаю, Тьорл. Я думала, он мог стать для меня чем-то… эээ… кем-то… кто мог бы мне понравиться.

«Понравиться, – подумал эльф. – Нравиться или любить – это ведь не совсем одно и то же…»

Теперь ветер задул с северо-востока, вдоль русла реки. Лер перестал расхаживать туда-сюда и, встав на берегу, смотрел на воду.

– Он очень симпатичный парень, наш Хаук.

– Но он ведь тоже любитель подраться?

Тьорл покачал головой:

– Нет, я бы не сказал. Обычно он не лезет в драку очертя голову. Он очень надежный товарищ и, как и Лер, очень молод. Я думаю, именно поэтому Лер и напоминает мне Хаука.

Кельда снова ясно вспомнила ту ночь в Старой Горе – ту ночь, когда Хаук отдал ей Меч Бури. Она также вспомнила, каким был в ту ночь Тьорл, как он был весел и не по-обидному насмешлив. Он смотрел, как она вытирала пролитый на стойку бара эль, и она еще тогда, когда они только вошли, сразу же обратила внимание на двух бродяг: широкий и коренастый, как медведь, Хаук и стройный, как олень, Тьорл. Она еще подумала тогда: как трудно, если вообще возможно, определить возраст эльфа.

Сейчас она смотрела на его золотистые волосы, развеваемые ветром, в его голубые глаза, смягчившиеся от каких-то добрых мыслей, и на вытянутые к огню длинные ноги. О да, ореол романтики окружал его. Казалось, он всего только на несколько лет старше Хаука, а на самом-то деле намного старше.

– Я думаю, – нерешительно сказала она, – что мы все кажемся тебе очень молодыми.

– Да, иногда. Я прожил уже сто лет, поэтому и ты, и Хаук кажетесь мне совсем молодыми, однако по эльфийским меркам и я молод. – Он улыбнулся и пожал плечами. – Это всегда удивляет всех неэльфов. – Он слегка постучал кулаком себя в грудь, где внезапно что-то сжалось и заболело. – Но ведь у меня есть сердце, оно такое же молодое, как и я сам.

Лер, опустив голову, как взявшая след собака, пошел вверх по реке, Тьорл сразу понял, что это означает, и поднялся.

– Кельда, пошли к Финну.

Она почувствовала внезапную напряжённость в его голосе и тоже встала. Прежде чем она успела задать ему хоть один вопрос, он уже быстро шел к реке.

Лавим почувствовал запах дыма сразу, как только ветер подул с северо-востока. Он лежал на животе у воды и вспоминал костер. Сейчас ему действительно было необходимо погреться. Его старый черный плащ валялся на песке поблизости, руки у кендера были мокрыми до плеч – он пытался поймать голыми руками рыбу, как это недавно делал Лер.

«Ты полагал, – сказал сам себе Лавим, – что это так же легко, как кажется, если смотреть со стороны».

Самое легкое дело – смотреть со стороны, Лавим.

Лавим ничего не ответил, он снова быстро погрузил руки в ледяную воду. Слишком поздно! Окунь, щекотнув хвостом ладонь, темной тенью промчался по мелководью у берега и уплыл на середину реки. Лавим вынул руки из воды, стряхнул с них ледяные капли и сунул их под мышки.

Тебя обманывают твои глаза, Лавим: Когда ты видишь что-то в воде,, оно на самом деле находится не совсем там, где ты это видишь.

– Угу, – проворчал Лавим. – А ты знаешь это, потому что частенько занимался рыбной ловлей, да?

Мне кажется, – проворчал маг, – . один из нас слишком раздражителен. Кроме всего прочего, я всетаки покойник. И если кто-то из нас раздражается по делу, то это я.

– Я вовсе не раздражаюсь, Музыкант. Я просто пытаюсь поймать себе завтрак, – быстро-быстро заговорил Лавим. – Я извиняюсь, что ты мертвый. Я не знал тебя, когда ты был жив, но все равно я извиняюсь. А что чувствуешь, когда умираешь?

Музыкант немного помолчал.

Не надейся, что ничего не чувствуешь.

– А где ты сейчас?

Я в твоей голове и в преисподней одновременно.

– А на что это похоже?

Музыкант засмеялся.

И там, и там – сплошная неразбериха. Смотри, Лавим, вон еще рыба, не упусти.

По мелководью скользила коричневая форель примерно такого же размера, как и удравший окунь. Она лениво била хвостом. Лавим ухмыльнулся и приготовился.

Хватай чуть спереди и сбоку.

– Почему?

Потому что ты хочешь на завтрак форель. Лавим охотно согласился, что маг высказал здравую мысль.

– Ххах! – крикнул он, когда его пальцы схватили форель. Он выхватил из воды мокрую, сверкающую в лунном свете рыбину. – Есть!

Однако форель извернулась, выскользнула из его рук и плюхнулась обратно в воду.

– Проклятье!

Лавим, стараясь согреться, хлопал себя по груди посиневшими, замерзшими ладонями. Дымом потянуло сильнее.

– Чего это они развели такой огонь?! Они там, у костра…

Лавим!

– О, боги, Музыкант, не кричи так! От твоего крика у меня барабанные перепонки лопаются! Что случилось?

Драконы!

– Где? – Лавим схватил свой плащ и хупак, вскочил на ноги, вгляделся в небо. – Где?…

На севере! Скорей возвращайся в пещеру, Лавим! Один из них летит сюда!

Лавим побежал к пещере. Все всегда говорят о драконах, и каждый свое: то они красные, то черные, то голубые, то зеленые всех цветов радуги. Лавим видел только одного: красного, что ежедневно пролетал над Старой Горой.

Кендер влетел в пещеру смеясь. Ну и удача! Он скоро увидит драконов!

Глава 20

Сны Хаука беззвучно, как призраки, скользили по стенам его тюрьмы. Когда они пришли впервые, он подумал, что сходит с ума.

Теперь его уже ничто не волновало. Он ожидал смерти, и действительно в последнее время он умирал. Рилгар уже не задавал вопросов, не заставлял вспоминать прошлое – он просто забавлялся своей игрой с его смертью.

Внезапная, как падающий на жертву сокол, или лениво-медлительная, как подстерегающий добычу лев, смерть постоянно жила в этой сырой могиле, иногда хватала его своими холодными лапами и тащила через черные ворота в королевство, где воздух ледяными зубами грыз его легкие.

Хаук давно потерял счет своим смертям и только лежал в темноте, видя свои сны скользящими по грубому камню стены.

Он видел волшебный лес. Квалинести, зеленая и тенистая родина эльфов, залитая медово-золотистым солнечным светом. Как сон во сне, по прогалинам и рощам шел Тьорл. Это видение посещало его постоянно. Продолговатые голубые глаза, которые так хорошо знал Хаук, – глаза друга. В них жили боль, печаль и еще едва ли не смирение. Тьорл шел по тропам, известным только эльфам, и внимательно смотрел по сторонам.

Сон налетал, подобно приносимому ветром дымку, и однажды Хаук снова очутился в таверне в Старой Горе. И снова ему улыбалась девушка с медно-рыжими косами и зелеными, как молодые листья, глазами.

«Но, – подумал он, – она мне тогда вовсе и не улыбалась, она только отстранялась от меня, она боялась меня, а потом вдруг, разгневавшись, плюнула мне в глаза. Потом, когда гнев Прошёл, в ее глазах появилась жалость. Но не улыбка». Улыбки ее он не видел. Никогда.

Как ее звали? Этого он никогда не знал.

Он пристальнее посмотрел на стену, пытаясь опять увидеть сон и во сне – ее лицо и разглядеть его пояснее. Она была высокая. Лишь на ладонь ниже его. Девушка. Барменша. Как же ее звали?

Картина на стене задрожала. Он вспомнил, что Рилгар не должен видеть эту девушку, и стал стирать ее изображение со стены.

«Так, значит, высокая», – продолжал думать Хаук, когда сон вдруг снова стал виден отчетливо. Она появилась внезапно, как охотник, с мечом на боку, в плаще цвета ее глаз, в охотничьих кожаных брюках цвета грозового неба.

Девушка-охотник, как же тебя зовут?

Когда он задал ей свой молчаливый вопрос, она повернулась, лицо ее побледнело, а изумрудные глаза потемнели. Она удержала его руку ласковым приветливым жестом. Холодный свет блеснул на сапфирах и золоте рукояти меча.

Она носит его меч, который Рилгар называет Мечом Бури.

Белая горячая боль ударила его по глазам, по скулам, по спине, стерла сон со стены. Хаук закричал от горя по убитому сну, и крик эхом прокатился по его тюрьме.

Кто-то высоко держал фонарь, яркий свет лился на пол. Во тьме за фонарем послышался старый и сухой, словно у мертвеца, голос:

– Он не должен получить его. Не должен. Хаук узнал голос. Он часто слышал его смеющимся или рыдающим в своих снах, когда умирал. Вновь почувствовав боль, Хаук застонал и задал вопрос, на который никогда не получал ответа:

– Кто ты?

Раньше голос всегда исчезал, как только он задавал этот вопрос. Но в этот раз он не исчез.

– Он не должен владеть им. Давай, мальчик, поднимайся! Поднимайся! Хаук не мог подняться. Покрытые шрамами, узловатые, дрожащие руки коснулись его лица.

– Мой Меч Бури, он хочет взять себе мой Меч Бури! Он думает, что нашел его, мальчик. Он полагает, что нашел!

Страх пронзил Хаука. Струйки дыма от масляного фонаря напоминали колыхающиеся знамена смерти. Оранжевый свет плескался в темноте. Хаук повернулся на спину и посмотрел в лицо гному. Длинные нечесаные седые волосы свисали ему на плечи. Густая спутанная борода опускалась почти до пояса. Слезы текли по его лицу, ужас был виден в его карих глазах.

Собрав все остатки сил, не обращая внимания на боль, Хаук поднял руку. Схватил гнома за запястье.

Пещера следовала за пещерой; каменные стены высоко взлетали вверх, сливались с исчезающими в темноте потолками; холодный, тяжелый запах застоявшейся воды, запах камня и земли царил в бесконечной цепи пещер.

Он был сильным, этот гном, казавшийся таким же древним, как сами горы, в которых он прожил всю свою жизнь. Он вздыхал каждый раз, когда ему приходилось нести Хаука на себе или тащить его за руку. Ему было нелегко нести Хаука, но он не роптал. Он должен был унести Хаука из тюрьмы в какое-то место, до которого, по его убеждению, руки Рилгара не смогут дотянуться.

И вот наконец они доползли до последней пещеры. Гном положил Хаука на набитый соломой тюфяк у дальней стены, этот тюфяк после каменного ложа в тюремной камере показался Хауку пуховой периной. На стенах пещеры имелись светильники, язычки огня дрожали – значит, здесь была даже вентиляция.

Гном старался ничем не побеспокоить Хаука, не нарушить его покой. Он, что-то тихо бормоча себе под нос, обошел пещеру, нашел какую-то еду и несколько фляжек с водой. В центре каменной комнаты стояла небольшая жаровня. Время от времени гном подходил к ней, подсыпал угля и при этом каждый раз оглядывался на лежащего Хаука, его непрерывное бормотание становилось уже почти неслышным.

Хаук разглядывал его, стараясь делать это незаметно. Старые карие глаза были явно безумными, но сейчас в них поблескивало что-то доброе и сердечное, отгоняющее боль, тоску и страх. Хаук не знал, почему он оказался здесь, и пока был не в силах расспрашивать таинственного гнома.

Мало-помалу, как наступающий на берег прилив, к Хауку возвращались силы. Что ж, надо терпеть. Пока. Когда он наберется достаточно сил, к нему вернутся его гнев и ненависть. А сейчас он должен терпеливо ждать, когда он сможет отомстить Рилгару за все.

И тогда он поднимется и вырвет сердце из груди подлого ублюдка и разобьет его о камни.

Глава 21

Станах левой рукой поднял правую, сломанные пальцы которой казались тяжелыми, бесчувственными кусочками металла. Ноги плохо слушались его; когда, поддерживаемый Кембалом, он сделал первые неуверенные шаги, то чуть не упал. Глубоко вздохнув, он двинулся к выходу из пещеры. Кембал стал уверять, что он скоро восстановит силы.

Добравшись до выхода, Станах прислонился к каменной стене и посмотрел на реку. Он надеялся, что Кем прав. Подобно темному туману, над водой вверх по реке плыл дым, гонимый сильным холодным ветром; небо над лесом озарялось красными сполохами. По берегу с Мечом Бури на боку бежала к возбужденно приплясывающему у воды Лавиму Кельда. Она схватила кендера за руки, пытаясь заставить его постоять на месте хоть минутку; наконец ей это удалось, он выслушал ее и, подхватив свои сумки, пошел вниз по течению к Тьорлу – тот, стоя у воды, что-то внимательно в ней разглядывал.

Станах увидел: из леса вышли и подошли к эльфу Финн и Лер. Финн показал рукой на север.

Гном обернулся и спросил Кембала:

– Что случилось?

Кем озабоченно укладывал в сумку лекарские инструменты и лекарства.

– Они говорят, что горит лес. Мы уходим отсюда, Станах. Как ты считаешь: ты можешь идти? Финн хочет как можно скорее уйти за реку, иначе нам не спастись от огня.

– Да? Если я должен идти, значит, я могу идти.

В пещеру вошел Лер, его волосы были, как всегда, взлохмачены. Он посмотрел на Станаха, а потом шлепнул его по плечу так, что гном должен был прислониться к стене, мысленно благодаря ее за то, что она оказалась рядом.

– Ну как? Ты сможешь сам идти, да? Отлично. Кем, пора топать отсюда. Кем быстро упаковал свою лекарскую сумку и вскинул ее на плечо.

– Огонь уже близко? Лер, а кто поджег лес, не знаешь?

– Да, огонь близко и, главное, идет на нас. И очень быстро. – Лер осмотрел пещеру: не забыл ли чего? – Будем надеяться, что и всем остальным из наших удастся уйти от пожара. Жаль, что не знаем, докуда он уже разросся… Финн говорит, что на том берегу есть заранее обговоренное место, где мы должны встретиться с нашим отрядом.

Сказав это, Лер тотчас ушел, видимо, посчитав, что он вполне обстоятельно ответил на вопрос брата о причине пожара. Кембал вслед ему скроил недовольную гримасу.